Сначала попытаюсь определить, что такое женский домашний терроризм.
Готовность (по крайней мере, декларативная) убить, смести с лица земли, облить серной (соляной) кислотой, пришибить утюгом (сковородкой), выколоть глаза (примитивный вариант: выдрать волосы), и проч., и проч., а также оскорбить и унизить неверного мужа и его любовницу, свою соперницу. Готовность не остановиться ни перед чем, чтобы вернуть мужчину, любящего (кажется) другую, но когда-то (когда-то) любившего (может быть) ее.
Я часто размышляю о том, что же движет женщиной-террористкой, когда она борется за мужчину. Кундера прав, когда говорит, что любая борьба – это борьба за. Объявление войны за обладание некоторой территорией. Некой сущностью. Чем-то. Кем-то. Но что значит обладание? Разве обладает любящий? Разве обладает тот, кому дают обладать? Разве сам человек собой обладает?
Объявляя другой женщине войну, террористка не спрашивает ни ее, ни его, за которого идет, по ее мнению, бой. Исход войны бывает разным, но страдают в итоге абсолютно все. Страдает мужчина, которого не спрашивают. Хотя бы от одного только унижения, что его рассматривают в качестве бессловесной детской игрушки. Страдает соперница, хотя бы от одного только унижения, что ее втягивают в грязное дело, которого она до сих пор инстинктивно избегала. Страдает сама террористка, даже если мнит себя победительницей. Она, конечно, обречена на новых соперниц и новые бои. Но, может быть, эта борьба доставляет ей удовольствие? Может, террористками становятся природные воительницы-победительницы? Те, у кого это просто в крови? И почему мужчины продолжают с ними жить после всех унижений и оскорблений? Может, им нравится, когда их унижают и оскорбляют? И всем, всем, всем нравится запах крови?
Домашние террористки с упоением, с истинной страстью, с нескрываемым энтузиазмом борются за мужчин, которые им беспрестанно изменяют. Значит, для террористок измены (возможно, и мнимые, даже чаще всего мнимые) их возлюбленных или мужей являются чуть ли не условием жизни. Значит, для этих мужей вечные измены своим домашним террористкам – просто психологический реванш за испытанное унижение?
И буду ли я домашней террористкой, если человек, которого я люблю, полюбит другую? Изменит МНЕ?
Я не могу, думаю я сейчас. Я не могу любить того, кто не любит меня. Но разве любовь так эгоистична? Разве она не зависит от встречного потока больше, чем от странных вещей, происходящих в нас самих? Разве любовь не горит в нас безо всякой связи с объектом, на которого она направлена… (когда мы влюбляемся в мальчика из соседнего класса… с соседнего курса… в актера-спортсмена…)
Неизвестно.
Возьмем самую простую из известных мне домашних террористок – Барбару. Барбара – в чисто кундеровском стиле – человек эпизода, женщина жеста. Жест, прилепившийся именно к Барбаре. Жест, ставший Барбарой. Ее, собственно, и видели-то один раз. Но этого было достаточно, чтобы по жесту узнать все. Контора на премьере в театре. Все cотрудники с приодетыми женами, настоящий светский выход. Все возбуждены и почти неприкрыто пялятся друг на друга. И вот появляются под руку Mr.& Mrs. NN. Миссис NN – Барбара, вцепившаяся в рукав и не выпускавшая его (рукав) весь спектакль.
Причем ведь вся контора (весь город, все вокруг) знает, что у бедной Барбары не так уж много возможностей висеть на локте подозрительно часто отсутствующего супруга. Тем важнее значение жеста: подчеркнуть свои права публично, на виду разных (мнимых и не мнимых) соперниц. Это и есть тихий терроризм жеста. Кундера еще раз прав, когда пишет, что не человек избирает какой-то жест, а жест избирает человека.
Жест Барбары был повторен ее копиями – Ганной Т. на приеме в китайском консульстве и женой Сержа В. в концертном зале «Декабрь» в апреле прошлого года. Последняя развила в себе поразительную террористическую прыть, когда несколькими неделями позже ее благоверный покинул ее, переселившись вместе с компьютером, составлявшим его личную собственность и богатство, к одинокой немногословной девушке Алиции П. Усилия прыткой террористки (бесконечные звонки, встречания с работы, пирожки на работу, стирка мужних носков и белья (!), тайно вынесенных из дома Алиции в мешочке и переданных супруге за углом, морализаторские беседы с самой Алицией, едва ли не оглушенной террористским натиском и проч. не пропали втуне, и всего неделей спустя несчастный Серж В. уже тащился в обратном направлении вместе со своим компьютером, являя собой зрелище столь же трагичное, сколь и комичное одновременно. После этого воодушевленная террористка продолжала вдохновенно встречать его с работы, являясь каждый день прямо в контору, в которой работали Серж В. и бессловесная Алиция. Обстиранный и накормленный муж вконец захирел и уволился, впавшая в пожизненную депрессию Алиция угодила в больницу, а террористка праздновала победу.
Они всегда побеждают.
Домашний терроризм проявляет себя в мелочах. С мужьями террористок не получится НИЧЕГО – ни поговорить о футболе, ни посидеть в кабачке, ни предаться воспоминаниям о детстве и одноклассниках, ни поспорить о политике, ни даже посудачить о коллегах по работе. Вне работы с ними нельзя говорить о работе. С ними нельзя фотографироваться и тем более нельзя дружить. Их нельзя приглашать в гости на чашку чая. Ведь иначе из-за любого угла, из-за любого поворота тут же выглянет довольная физиономия террористки.
Особенно с тех пор как появились мобильные телефоны.
Ты где? – спрашивает террористка, и ваш приятный и остроумный собеседник скисает, сдувается, как мяч, в котором проколота дырка.
В справедливой своей борьбе (надо, наверно, сказать, в своей праведной борьбе) они не знают, что такое честь. Обыск карманов, чтение чужой (мужней) корреспонденции или подслушивание телефонных разговоров – такие пустяки, что об этом смешно даже заикаться. Слежка, шантаж, угрозы – в ход идет все. Одна террористка в опасной для нее ситуации срочно легла в больницу и заставила мужа таскаться к ней с передачами. Другая срочно забеременела. Третья стала спекулировать сумасшедшей матерью. Четвертая пригрозила, что увезет ребенка в Канаду. Пятая затеяла ремонт и велела мужу таскать кресла и двигать шкафы. У них всегда сумасшедшие матери, больные дети, язвы желудка, бесконечные проблемы… И он обязан, обязан, обязан – а если не хочет – подлец, подлец, подлец…
Мой муж подлец – верните мне мужа! – главный лозунг домашних террористок.
А еще одна домашняя террористка – что для них типично, как оказалось, – выучила наизусть мои письма к ее мужу. Уже одно это заставляет меня ненавидеть эти жалкие письма, ненавидеть все те слова, фразы и тексты, что когда-то я написала ему, и которые раньше принадлежали мне, потом принадлежали ему, а в итоге принадлежат ей, превращенные в малоизящный hook.
А еще вот что ужасно: в случае победы (хорошо, ладно, я остаюсь с тобой) домашние террористки требуют физических доказательств.
Я бесконечно удивляюсь им всем – и деморализованным мужьям, и их торжествующим женам-террористкам.
В этой борьбе, в которой я не хочу участвовать, я участвовать не буду. В этой войне, в которую меня втягивают, я участвовать не хочу. Поле, на котором читают чужие письма и спекулируют детьми, – грязное поле. Я отказываюсь от борьбы.
И любая из террористок процедит сквозь зубы:
Ты просто не знаешь, что значит любить!
2000