Баба Нюра проснулась ни свет, ни заря. В молодости не спалось, а сейчас сам бог велит не спать. Глядишь, внучка приедет на выходные, вспомнив бабулечку. Изо дня в день, скорее по привычке, а не по надобности, нацепив на ножки–худышки самодельные вязаные тапочки, она брела в отделённую ситцевой занавеской кухоньку. Побросав в печь дровишек и что-то напевая под нос, она ловко пристраивала на край печки старинный чугунок с картошкой и, надев поверх домашних тапочек новые блестящие калоши, отправлялась во двор. Хоть хозяйство и небольшое, а ухода требует. Надо курочек на волю выпустить, пущай набегаются по двору, яичек собрать, какой никакой, а гостинец внучке. Вон и грядки опять сорняком заросли, хоть как, а надо бы окультурить, а то, что соседи скажут. Разве баба Нюра переживет такое осуждение? Всю жизнь, как себя помнит, она жила достойно и скромно. Никого она не обидела ни словом, ни делом, никому худого не сделала. А ведь жизнь ее не баловала, вынести то, что вынесла она, не каждая бы смогла.
Тихо похлопотав по хозяйству, переделав все свои дела, надев самое лучшее платье, баба Нюра направилась за калитку. Сев на лавочку и с надеждой поглядывая на автобусную остановку, она стала ждать… Ожидания приезда своей внучки, были самыми долгожданными и радостными моментами ее одинокой жизни. Она благодарила судьбу за это счастье, иначе, как бы она жила в этой жизни?
Много-много лет тому назад Нюра также жила ожиданиями встреч. Тогда все так жили, времена были такие… Война закончилась, и все готовились к встрече солдат с фронта. Женщины никак не могли занять себя и свои мысли чем-то другим, кроме ожидания. Бесштанные мальчишки бегали по деревне и в каждом солдате видели своих отцов, звонко крича «батя!». Нюра, также как и другие женщины, не могла угомонить своего пятилетнего сынишку и с материнским терпением уговаривала немножко подождать. От мужа весточек не было уже больше года, и надежда таяла с каждым днем. Молодое женское тело просило встречи и крепкого плеча рядом, а он не возвращался. Годы шли, вернулись те, кому суждено было вернуться, обделив невеселый дом Нюры. В каждом дворе слышался стук топора, словно «мелодия парной жизни». Как же хотелось счастья, обыкновенного бабьего счастья… Гордо подняв голову, Нюра жила. Жила невзирая ни на что, терпеливо объясняя сынишке, что надо подождать. Неумолимо бежали годы, оставляя за собой отголоски войны, а они с сыном все ждали и надеялись, что в один прекрасный день, он обязательно вернется. Сын подрастал, а счастье не улыбалось.
К Нюре то и дело приходили свататься. Вот и сейчас в очередной раз она отказала безногому Ивану, который не один год ковылял перед ее окнами. «Что же люди скажут, стыд-то какой», - думала она. Ночами Нюра тихо плакала. Вот и дом совсем обветшал, и соломенная крыша протекает и не держит тепла. Как же ей такой хрупкой и маленькой выдержать все это? А поднявшись утром после бессонных ночей, она снова жила и растила единственного и ненаглядного сына. Бог все-таки не оставлял Нюрю, давая ей сил и терпение. Дом совсем перекосило, и они с сыном строили новый. Не зная усталости и не помня себя, они ворочали бревна со знанием дела – укладывая их в свою мечту. Тринадцатилетний сын был настоящим помощником своей матери, и Нюра благодарила бога за то счастье, которое ежеминутно крутилось возле нее. Дом потихоньку достраивался. Помощи они ни от кого не ждали. «Да и кого просить?» - думала она. Мужчины в деревне на вес золота, да и те, бедняжки, все «половинчатые». А у нее вон какой мужчина подрастает - загляденье. Все теперь им под силу: такая опора, да и, слава богу, не обидел бог здоровьем ни ее, ни сына, радовалась Нюра. О войне старались не вспоминать, слишком уж она много боли причинила. И если бы только им, ведь сколько сиротинушек по деревне бегает, больно смотреть…
Время хоть и медленно, но верно делало свое дело. Долечивались старые раны, и каждый новый день приносил надежду. И весело стучал топор в Нюрином дворе, радостно будил по утрам любимый петух, и, наконец–то, пришло в дом то долгожданное счастье, которого она так долго ждала. Душа каким-то образом освобождалась от тягостного состояния – ждать, и как–то становилось очень тихо и хорошо на сердце. Было для кого жить и для чего быть. Не за горами семейная жизнь сына, глядишь, приведет в один прекрасный день свою половинку, вот тогда и вовсе хорошо заживут. Так и жила Нюра со своими мыслями в голове, радуясь тому, что это время скоро наступит. А сын тем временем, живо помогал матери по хозяйству, шутил с ней, а вечерами убегал с друзьями в деревенский клуб на танцы. Дело-то молодое, Нюра только вздыхала, глядя на повзрослевшего сына, украдкой смахивая с осунувшегося лица слезы умиления.
Незаметно подкралось время и для службы в армии. Как бы душа не сопротивлялась этому, но на все воля божья, успокаивала себя Нюра. Что же поделаешь, если надо, да ведь мужчина вырос, а не женщина. Поплакала, да и отпустила с богом. Лишь бы был жив и здоров, она-то уж его непременно дождется, какие ее годы. Потом были ожидания писем. Сын писал исправно, а Нюре все равно казалось, что редко. Проглядывая все глаза, она ежедневно ждала появления молоденькой почтальонши Кати.
- Тетя Нюра, ведь только позавчера было письмо, не переживайте вы так, через недельку еще принесу, – говорила почтальонша. И никогда своих слов на ветер не бросала, носила и носила она письма от сына и еще какие-то казенные конверты со странными штампами.
- Что пишут-то Вам, тетя Нюра? – интересовалась Катя.
- Ой, миленькая, и не знаешь ведь как сказать, боюсь сглазить. На днях командиры благодарственное письмо прислали, несколько раз перечитывала, хвалят его очень. Сам не особо-то рассказывает, пишет все хорошо, на том и ладно.
Долго Нюра думала о своем сыне после ухода молоденькой почтальонши. Служба у него и правда идет хорошо, вон уже и в звании повысили. Кто бы мог подумать, ведь простой деревенский парень. То, что к знаниям тяга есть, так это уж от отца своего. А командиры-то как о нем хорошо отзываются, пишут, что у него большое будущее и что возлагают на него большие надежды. Поди, пойми их, что от него хотят. Нюре нужно, чтоб он в отчий дом вернулся, не нужно им с сыном никаких чинов и должностей. «Жили простыми людьми и дальше будем жить, нам и так хорошо», - рассуждала Нюра.
Видно одних рассуждений Нюры было недостаточно. Отслужив, сын вернулся к матери. Та в свою очередь крутилась возле сына и радостно щебетала:
- Работу председатель пообещал хорошую. Пока на ферме поработаешь, а потом ближе к себе пообещал взять. Глядишь сынок, заживем мы с тобой, даст бог, все у нас будет хорошо…
Сын виновато отводил глаза и молчал. На третий день после приезда он все-таки раскрылся:
- Мама, тут такое дело… Постарайся меня понять, если сможешь. Не знал, да и сейчас не знаю, как тебе сказать. Я ведь ненадолго, на побывку я приехал, извини меня, если сможешь. На днях надо вернуться в часть, меня там ждут.
- Да неужто, сынок, на казенную службу решил вступить, а как же я? - слезы душили Нюру, и ком вставал в горло. Что-либо говорить, или отговаривать, у нее и слов-то не нашлось. За весь вечер она не проронила ни единого слова. Все думала и переживала над решением сына… Да и как убедишь его, в избе ведь не запрешь, да и обижаться никак нельзя – это ведь его дорога, сам выбрал. Запретишь – обиду затаит в душе, что же сделаешь, даст бог – навещать будет… Нюра и на этот раз успокаивала себя, говоря, что на все воля божья.
- Я тебе помогать буду, ни в чем нужды знать не будешь. А устроюсь хорошо, тебя к себе возьму, – успокаивал сын.
«Разве же дело в помощи?»,- думала Нюра. Это уж она к слову говорила, что заживут вместе. Материнскому сердцу что ведь нужно - лишь бы дитя был рядом. Откуда молодым это понимать. Рвутся не пойми куда, а дома и стены помогают. Ох, трудно ему будет, Нюра чувствовала каким-то особенным, материнским чутьем. Погоревала–погоревала, да и отпустила, что же еще ей оставалось. Снова писала письма, получала ответы - так и жила. А тем временем сын то ли учился, то ли работал – особых подробностей Нюра и не знала вовсе, не больно-то сын подпускал к этой теме. Все больше интересовался ею, волновался о ее здоровье. О службе совсем ничего не говорил, да и о его личной жизни Нюра ничего не знала. И на побывку за все время ни разу не приехал, только деньги исправно присылал, а зачем они ей без него, много ли Нюре надо одной…
«Где же это видано, так от матери все скрывать? Я ли о нем не заботилась, я ли его не учила всему?», - горевала Нюра. Ведь даже голову не к кому прислонить. Росла сиротой в чужой семье, вот и горюет теперь в одиночестве. Куда ей деться от такой жизни, да и сын носа не кажет, все глаза проглядела на эту дорогу. Хоть и тянутся дни-то эти, а в годы-то они быстро превращаются, третий год она его уже не видела, мыслимо ли все это… Это что же за служба такая, которая мать сына лишает? Где же их сердца-то находятся у этих служивых?
Так и жила Нюра: от письма до письма. Постепенно и они прекратились. Нюра и до командования пыталась достучаться, а от тех только короткий ответ: «Не волнуйтесь, служебное задание, при первой же возможности он с Вами свяжется». Тут уж Нюра совсем слегла. Она одна знала, какую горечь причинила ей ее собственная жизнь. Сына она не ругала: «Значит, служба у него такая», - думала она. Да и за что его ругать, уж больно хорошим он вырос. «Даст бог – свидимся», - опять же успокаивала себя…
…А душа снова и снова все чего-то ждала и ждала…
продолжение следует...