Нити
Начало:
http://proza.ru/2021/07/27/1250
Женька выскочила на крыльцо. Лютнев, коротко стриженный парень с пустыми рыбьими глазами, действительно был там и курил.
– Опять Юрку грабишь? – подскочила к парню возмущенная девушка.
– Не лезь, Шмелева!
– А ну, отдай пацану деньги!
– Какие деньги? Врет он все! Потерял, а на меня гонит. И не прыгай тут как сексуально озабоченная! Достала уже, чемпионка хренова!
– Ах ты, урод!
Фехтовальщица взвилась, словно ужаленная, и яростно вцепилась Лютневу в горло. Сигарета отлетела в сторону. Оба, потеряв равновесие, свалились в снег и, перевернувшись пару раз, выкатились на дорогу... Резко затормозил прямо перед ними черный джип с тонированными стеклами. Из кабины с каким-то заковыристым восклицанием выскочил водитель и стал растаскивать драчунов в разные стороны.
– Отвали, козлина! – сипло крикнул Лютнев.
Водитель бойцовским приемом свалил Лютнева на снег. Тот заорал, потом кое-как поднялся и, приволакивая ушибленную при падении ногу, с руганью поплелся прочь. Водитель подал Женьке руку, она встала и чуть снова не потеряла равновесие, потрясенно уставившись на своего неожиданного защитника.
Черноволосый, с южным типом лица, напоминающим черты молодого Антонио Бандераса, он был тем самым парнем, который в утреннем сне вытащил ее из омута. Даже сейчас этот смуглый спасатель казался каким-то нереальным видением, акробатом, спустившимся из-под купола некого потустороннего цирка.
– Все в порядке? – спросил он по-французски и улыбнулся так, будто сам помнил о встрече на берегу зеленого омута.
Фехтовальщица не растерялась, – благодаря усилиям матери сделать из нее утонченную девушку, она достаточно хорошо знала французский язык.
– Вы кто? – спросила она.
– Этьен Саваль, а ты?
– Женька.
– О, Жени! Хорошо. Ты зачем дралась?
– Он деньги у Юрки отнял.
– Деньги? Сколько? - француз достал из кармана купюру и подал фехтовальщице. – Возьми. Столько хватит?
– Хватит... но... но так не бывает!
– Ты никогда не встречала добрых людей?
– Я не об этом... вы приснились мне сегодня!
– О! И что же у нас было?
– Вы меня спасали.
– В горах?
– Нет, не в горах, почему в горах?
– А я альпинистом раньше был. Сорвался однажды, бросил, теперь профессора вожу.
– Какого профессора?
– Из Сорбонны.
– Чего это его сюда занесло?
– Путешествует, книгу пишет.
Женька взглянула на тонированные стекла черного внедорожника. Там, словно некая загадочная сущность, шевельнулся кто-то, но наружу не вышел.
– Что вечером делаешь? – спросил Саваль.
– На гору еду с ребятами.
– Горный слалом! Отлично! А давай лучше встретимся!
– Зачем?
– Ну, есть повод отметить твое спасение. Ведь вы русские всегда отмечаете что-то.
– Нет, не могу. Извините, мне пора, у меня тренировка.
– Погоди, не спеши! Ты еще сама не знаешь, от чего отказываешься!
Этьен шутливо приобнял фехтовальщицу за талию. Женька почувствовала, как под спортивной курткой что-то мягко екнуло, но отстранилась.
– Да знаю я, – усмехнулась она.
– А давай проверим! Вечером я позвоню тебе.
– У вас нет моего номера.
– Есть.
Саваль хитро улыбнулся и скрылся в своей черной машине. Женька проводила его длинным взглядом, сунула купюру в карман и побежала на остановку.
Пропустив из-за этой странной встречи свою маршрутку, на тренировку она опоздала. Отец, крепкий подтянутый мужчина с лихими гвардейскими усами, поставил проштрафившуюся дочь перед строем и отчитал как новенькую. Ребята тихо посмеивались, а она думала об Этьене Савале.
Фехтовальщице всегда хватало мужского вниманием, но с раннего возраста воспитанная как боец, лопатки которого не должны касаться пола, она умело выдерживала изнурительную борьбу там, где ее, менее тренированные, подруги не без удовольствия сдавались. Пару раз Женька сильно влюбилась, быстро поняла, что это несвобода, поэтому старалась больше таких ошибок не делать и никого в свое независимое сердце не пускать. И вот сейчас его неожиданно встревожил этот странный водитель, встреча с которым показалась ей чьим-то вызовом, более того, даже неким предзнаменованием. «Может быть, пора? – подумала девушка. – Мне уже семнадцать, и я не влюблена... Алиса, говорит, так лучше. Или не лучше?.. А если этот Саваль мошенник, аферист... или даже... убийца?..» Несмотря на свои семнадцать лет, Женька наивной не была, – время, в котором она жила, этому не способствовало. Любому было бы понятно, что встреча с ее новым знакомым может оказаться опасной, но это еще больше заставляло думать о ней фехтовальщицу. «Так ведь я тоже не девочка из кружка вышивания», – подумала она и решила, что с этой стороны ей точно не будет за себя стыдно.
В перерыве ребята-фехтовальщики собрались у скамеек и стали говорить о будущем чемпионате. Само по себе, это событие радовало Женьку, но сейчас что-то в нем начинало ее раздражать.
– Ну, держись, Шмелева – продолжали посмеиваться ребята. – Отец теперь с тебя не слезет.
– Он и с вас не слезет.
– Мы – это понятно, а ты – его гордость! Он тебя с детсада к Олимпиаде готовит!
После тренировки отец попросил дочь задержаться. Она подумала, что он снова будет отчитывать ее за небрежное отношение к дисциплине, но устало присев на скамью, Вадим Николаевич заговорил о другом.
– Мне вчера звонил Кравцов, – сказал он.
Кравцов, бывший ученик Вадима Шмелева, давно бросил фехтование и занимался бизнесом.
– Что ему нужно? – спросила Женька, наблюдая лицо отца, играющее сейчас сполохами какой-то внутренней борьбы.
– Он хочет открыть класс боевого фехтования.
– То есть.... бои на поражение?
– Сказал, что «до первой крови», но я ему не верю. Там, где первая кровь, немедленно будет и вторая.
– ... Ты его сдашь?
– Прекрати говорить на бандитском жаргоне.
– Так все сейчас говорят.
– Поэтому и прекрати, – отец потер шею. – А что касается Кравцова, то я его предупредил, и если узнаю, что когда-нибудь кто-нибудь из моих…
Женька выдержала исчерпывающий взгляд отца вполне уверенно, однако некий странный восторг, очень похожий на ликующую пляску в ночной таверне, где только что убили кого-то, чуть не выдал ее с головой.
– А что я?.. – пожала она плечами.
– Я думаю, ты меня поняла, – кивнул отец и посмотрел на темное окно. – Завтра я перееду и поживу дома, пока мать не вернется.
– Ты мне не доверяешь?
– А почему ты сегодня опоздала?
– Это случайно, просто проспала.
– Тем более. Каникулы закончились, давай-ка соберись, девочка. Чемпионат через три недели, а ты какая-то кислая.
Женька, в самом деле, чувствовала себя в последнее время довольно неуютно, будто была одета в тесную одежду и именно поэтому, оставив отца, она с удовольствием отправилась к Алисе, где от этой одежды всегда можно было освободиться. Уже в подъезде фехтовальщица поняла, что травмированная подруга вовсе не скучает. В квартире гремела музыка, слышались повизгивания и неумелые подпевания очередной поп-звезде. Судя по музыкальному вкусу, у Алисы бросила якорь ее соседка Кристина, для которой мир спонтанных вечеринок и, ярко сгорающих в одночасье, чувств был тем потолком, которого вполне хватало для счастья ее неопытной душе. О том, что за потолком существует небо, она не догадывалась.
Когда Женька появилась в квартире Алисы, веселый кураж было в самом разгаре. Кристина под старенький плейер танцевала в нижнем белье, а сама Алиса прыгала рядом, выставив ногу в гипсе вперед и «играя» на своем костыле как на электрогитаре. На столе стояла початая бутылка шампанского, валялись недоеденные бутерброды, конфеты и мандарины. Увидев Женьку, подруги заорали еще громче и потащили ее за свой гусарский стол.
Алиса находилась дома одна. Мать-проводница была в поездке, а отец, капитан милиции Лапин, на дежурстве, поэтому время для «бесчинств» выдалось благоприятным.
Поглощая бутерброды и мандарины, Женька рассказала о звонке иностранного журналиста и о встрече с Этьеном Савалем. На журналиста подруги махнули рукой, мол, известности фехтовальщице и так хватает, а что касалось Саваля, то Кристина сначала долго хохотала над его двусмысленной фамилией.
– Саваль? Куда «саваль»? Что «саваль»? Ой, держите меня, я сейчас описаюсь! Он красивый хоть?
– Ничего. На Антонио Бандераса похож в «Отчаянном». Он мне приснился сегодня и знает номер телефона.
– Кто? Бандерас? – округлила глаза Кристина.
– Да нет, этот Этьен Саваль.
Алиса была настроена не столь фривольно.
– Брось, Женька, – сказала она. – Знает номер телефона… Это что-то нечистое. Сама видишь, что сейчас делается. Мне папочка иногда такие «сказочки» рассказывает!
– Не слушай Алиску, Женька! Она с детства запуганная! – воскликнула Кристина, которая давно пыталась спровоцировать фехтовальщицу на торжественное прощание с девичеством. – Ну, знает номер! Вот невидаль! А может, он твой поклонник! Для фаната достать номер телефона – раз плюнуть! Видала? Даже из Франции прикатил!
– Это не из-за меня. Он какого-то, то ли профессора, то ли писателя возит.
– Ну, и пусть этот профессор сидит в гостинице и сочиняет книжки, а ты бросай свой дурацкий слалом и тащи к себе этого Саваля! Это же такой случай! Зря, что ли он тебе снился? А что? Настоящий мэн, француз! Не то, что наши! Пыхтят только, и каждый из себя Казанову строит!
– Замолчи, Крестик! Они все пыхтят, – отодвинула подругу Алиса и опять повернулась к фехтовальщице. – Плюнь и поезжай на гору. Там ты сломаешь шею, но не мозги!
– Да какая гора, какая гора? Потом будешь как Алиска в гипсе валяться! – не сдавалась Кристина и стала орать речь в защиту не отягощенного чувствами секса.
Женька и Алиса схватили подругу, связали ее же одеждой и заклеили рот скотчем. Она замычала и запрыгала по комнате. Алиса прибавила звук в плейере и стала скакать вместе с ней, снова выставив сломанную ногу вперед, а на ее костыле теперь «играла» фехтовальщица.
Вдруг, в самый разгар безумной пляски, Кристина остановилась и сделала такие глаза, будто за спинами подруг появился сам терминатор. Женька и Алиса обернулись. В дверях стоял капитан милиции Лапин, и радостно встречал его только петушиный голос певца, несшийся из динамиков. Алиса быстро нажала ногой пульт на полу, и музыка оборвалась.
– ... Папа?..
– Чтобы через минуту здесь никого не было, – прозвучало категоричное требование.
Праздник тотчас свернулся. Вести мирные переговоры с Лапиным было бесполезно, поэтому никто не возразил. Женька принялась развязывать Кристину.
Лапин поморщился, снял пиджак, портупею с оружием и, повесив ее на спинку стула, сделал повелительный жест в сторону дочери:
– Идем, спину мне разотрешь.
– Опять? Я же говорила, чтоб ты не ездил сегодня.
– Не твое дело. Шевелись.
– У меня нога.
– А прыгать нога не болела?
Где-то в недрах капитанского пиджака затрезвонил телефон. Лапин с некоторым усилием наклонился, вытащил его из внутреннего кармана и, озабоченно глянув на дисплей, вышел в прихожую. Алиса допрыгала на одной ноге до старого комода и стала искать в ящике нужную мазь, а фехтовальщица, покосившись в сторону прихожей, где Лапин с какой-то болезненной резкостью настаивал на чьем-то задержании, вдруг шагнула к стулу с портупеей на спинке и вынула из кобуры пистолет.
– Ты что? – застыла с тюбиком мази Алиса.
– Я осторожно, – взвесила пистолет в руке фехтовальщица. – Тяжелый...
– Убери, а то отец увидит – убьет.
– Не убьет – он без оружия.
Разговор в прихожей прервался. Лапин, будто почувствовав чужое прикосновение к черной стали, которая за долгие годы службы стала частью его самого, вернулся в комнату. Женька едва успела спрятать руку с пистолетом за спину.
– Вы еще здесь? – спросил капитан.
Кристина собрала свои вещи и бочком выскользнула в коридор. Капитан сурово посмотрел на фехтовальщицу.
– Ну, а ты, Шмелева?
– Почему вы всегда говорите с людьми как с преступниками, Василий Семеныч?
– Ты сначала оружие верни на место, честная девушка, – усмехнулся Лапин.
– Я только посмотреть.
Женька протянула пистолет капитану. Одним коротким взглядом удостоверившись, что с оружием все в порядке, он убрал его в кобуру и снова взглянул на фехтовальщицу.
– Журналы по вязанию смотри, «Никит;». Алиса, что стоишь? Быстрей, мне ехать надо.
Роль
Несмотря на подпорченную вечеринку, Женька уходила от Алисы легко, даже радостно, долго еще ощущая невидимый прохладный след в руке, несколько минут назад державшей оружие.
На улицах было малолюдно. В окнах домов мягко сиял мирный оранжевый свет, а над городом разметала свою черную гриву вечная космическая ночь. Капелькой крови в ее распущенной косе мерцал воспаленный Марс.
Раздался звук «сирены». Женька достала из кармана телефон, посмотрела на дисплей. Номер опять был неизвестный, но фехтовальщица, предполагая сейчас все, что угодно, ответила. Звонил Саваль.
– Ну что, мы встретимся? – спросил он.
– Я... я не знаю, я перезвоню.
Женька действительно не знала, как поступить, и от этого чувствовала себя неважно. И гора, и загадочный Этьен Саваль – обе дороги сулили ей, необходимый в ее возрасте, экстрим, и она терялась, не в силах решить, на которой из них получить травму. «Если еще раз позвонит, останусь», – загадала она, зашла по пути домой к Юрику и отдала ему благотворительную купюру. Юрик просиял и распрямился, а Женька стала считать день удачным. Однако вскоре это ощущение пропало, – возле своей квартиры фехтовальщица обнаружила, что потеряла ключи, и от досады на самое себя, толкнула дверь ногой. Та, к ее удивлению, поддалась и открылась. «Отец, – нахмурилась девушка. – Все-таки не стал ждать до завтра».
Женька любила отца, но не менее любила и свою независимость, поэтому приготовилась сопротивляться до последнего. Она решительным шагом направилась в гостиную, где явно ощущалось чье-то постороннее присутствие, но едва переступив порог, застыла в настороженном недоумении. В комнате находился не отец, а некий немолодой мужчина в дорогом пальто и стильной шляпе. Заложив за спину руки в черных перчатках, он внимательно рассматривал спортивные кубки на полке и был спокоен, словно на вернисаже.
– Ваши? – кивнул гость в сторону кубков.
– Мои... Я фехтовальщица.
– Знаю. Здравствуйте, Женечка, - с легким иностранным акцентом в бархатном голосе поздоровался незнакомец и шагнул навстречу.
– Не подходите
– Я вас пугаю? – остановился он.
– Вы кто? Как вы вошли?
– У вас домофон не работает.
– Это понятно. Как вы вошли в квартиру?
– Как обычно, через дверь, – незнакомец вынул из кармана ключ с брелоком в виде кошки и протянул фехтовальщице. – Ваш?
– Мой. Где вы его взяли?
– Нашел у подъезда.
– А-а, – вспомнила Женька свою стычку с Лютневым. – Он, наверное, выпал. Но почему вы решили, что это мой ключ?
– Здесь ваши инициалы.
– А номер квартиры? Здесь нет номера моей квартиры.
– Я знаю номер вашей квартиры, номер вашего телефона, номер школы, номер вашего шкафчика в раздевалке и даже, простите, номер вашего нижнего белья.
– Что? Какого еще белья?
– Возьмите ключи и не бойтесь.
– А я и не боюсь.
Женька шагнула, взяла ключи и сунула в карман куртки.
– Это я звонил вам сегодня, – мягко улыбнулся гость.
– Я поняла. Вы тот самый журналист?
– Не совсем. Я вас немного обманул – я не журналист, но пишу. Вы меня не помните?
Гость снял шляпу и пригладил, слегка тронутые сединой, волосы.
– А, вы... вы писатель! – вспомнила фехтовальщица. – Вы подходили ко мне в прошлом году, когда мы фехтовали в Париже. – Вы Марк... э, Марк Монрей!
– Да, я приглашал вас в гости, но вы отказались.
– Настроения не было.
– Потому что ваша команда в тот день проиграла?
– Отец не разрешил. Зачем вы приехали?
– Я приехал предложить вам новый поединок.
– С кем?
– Со мной.
– С вами? – усмехнулась фехтовальщица. – Вы тоже фехтуете?
– Я говорю не о рапире.
– А о чем?
– Может быть, мы присядем?
Женька сбросила куртку, гость снял перчатки, дорогое пальто и оба сели на диван.
Первое напряжение схлынуло, но девушка продолжала посматривать на Монрея настороженно, хотя, ни его респектабельная внешность, ни спокойные движения не давали повода волноваться. Однако ее почему-то очень беспокоили его длинные жилистые пальцы, которые он сцепил на колене, – они смахивали на когти большой хищной птицы, в которых чувствовалась какая-то огромная скрытая сила.
– Мое оружие – сюжет, который я направляю, – продолжил тему Монрей.
– А мое?
– Роль в этом сюжете.
– Какая роль?
– Главная, конечно, – улыбнулся писатель и достал из кармана золотой медальон. – Вот она.
Он открыл крышку, и с миниатюрного портрета на Женьку взглянула девушка ее лет. Она была одета в глухое черное платье некой отдаленной эпохи. Гордо приподнятый подбородок упирался в жесткий белый воротничок, а глубокие нервные глаза были растеряны, будто перед началом какого-то страшного пути.
– Эту девушку зовут Жанна де Бежар, – сказал Монрей. – Она родилась в тысяча шестьсот седьмом году во французской провинции Беарн. Прекрасная родословная, древний титул, родовой замок… Это ваша роль, Женечка.
– Я не понимаю, – смутилась Женька. – Это что, какое-нибудь шоу?
– Под именем Жанны де Бежар вы входите в сюжет.
– Почему не под своим?
– Не беспокойтесь, чужое имя вас ни к чему не обязывает. Это только некая защитная маска, которая позволит вам жить в сюжете из другой эпохи более свободно
– А где он, этот сюжет и эта ваша другая эпоха? Как я туда вхожу? Через дверь?
– Вы входите в сюжет через Окно. Оно находится на моей вилле в пригороде Парижа.
– В пригороде Парижа?.. – переспросила фехтовальщица, продолжая не понимать, что происходит. – Вы хотите, чтобы я поехала с вами на вашу виллу в пригороде Парижа?
– Да.
– Когда?
– Сейчас. Я снова приглашаю вас в гости. Рейс через три часа. Я знаю, что загранпаспорт и виза у вас уже есть, раз вы собираетесь на очередное первенство в Европу, а билеты я заказал. Вот они.
Монрей выложил на стол билеты, и Женька совершенно растерялась.
– А если я откажусь? – спросила она.
– Тогда я предложу роль другой девушке, не такой трусоватой как вы.
– Трусоватой? – нахмурилась фехтовальщица, но продолжить ей помешал новый вой милицейской сирены, раздавшийся из ее мобильника.
Звонили ребята, которые уже ждали ее на автовокзале.
– Где ты?
– Я... я не могу ехать. Я... я плохо себя чувствую... Врач?.. Да, вызвала... он уже здесь…Да, поезжайте без меня.
Женька смотрела на разложенные перед ней билеты, и ей, действительно, было не слишком хорошо. Неожиданное предложение выглядело странным и довольно туманным, однако она уже поняла, что не откажется от него так просто. Как будто только того и ждали, толкнулись в сердце потаенные желания, задул соленый ветерок романтики и стал бродить под тесной одеждой разума горячий, взрывной Дух Авантюризма.
– А герои разве могут соперничать с автором? – спросила фехтовальщица.
– Могут. Умный автор всегда оставляет своим героям пространство для свободного жеста.
– Что я должна буду сделать, чтобы выиграть?
– Вы должны будете сделать финал сюжета мирным.
– Что значит, «мирным»?
– Самый распространенный «мирный финал» в сюжетах – это, конечно, свадьба. В других случаях – это счастливое завершение какого-то дела, воссоединение родственников, замирение враждующих сторон, победа какой-нибудь важной идеи. Это зависит от замысла автора или темы.
– А «не мирный финал» – это... смерть?
– Да, но необязательно ваша. Еще это может быть потеря чего-то главного, фатальный проигрыш вашим недругам, полное фиаско.
– Что я получу, если выиграю?
– То, что всегда получали – деньги.
– Сколько?
– Миллион евро.
– Вы... вы обманываете!
– Деньги уже лежат на счету в одном из парижских банков. Вот документы на предъявителя, – Монрей вынул из бокового кармана и показал девушке бумаги. – Если вы соглашаетесь, то уже сейчас можете вписать сюда ваше имя.
– Но это... это очень большая сумма!
– Не очень, если учесть, что участвуя в моем проекте, вы рискуете жизнью.
– Даже так?.. А если выиграете вы?
– Вам придется бросить фехтование.
– Хм, а я думала, вы потребуете взамен мою душу.
– А я и требую.
– Зачем она вам?
– Хочу, чтобы вы вышли замуж за моего сына.
– Что? Вы шутите? – засмеялась фехтовальщица. – Такие условия бывают только в сказках!
– Сказки еще уместны в вашем возрасте, а я как раз и есть сказочник.
– Чтобы я – и замуж? Да еще за какого-то неизвестного сына? Он что, урод?
– Нет, он не урод.
– Тогда инвалид?
– Нет, он совершенно здоров.
– Тогда почему...
– А этого я не скажу вам, Женечка. У сказочников обязательно должны быть свои секреты, о которых не могут знать герои их сказок.
– Но, если я... погибну то, как выполню условия нашего договора?
– Ну, в главном пункте вы все-таки его выполните, то есть совершенно бросите фехтование, а мой сын… мой сын найдет себе другую девушку. Вы согласны вступить в этот поединок, Женечка?
– Мне нужно подумать.
– Подумать? Хм, что случилось с вашей блестящей фехтовальной реакцией? Или быть может, ваши кубки не настоящие? – лукаво улыбнулся Монрей.
– Что вы сказали? Кто не настоящий?.. Да вы знаете, сколько я за них… Да! Я согласна!.. Давайте! Поехали! Где там нужно вписать имя?
– Вот здесь.
Монрей подал Женьке ручку, и она решительно вписала в документ свои данные.
– В Париже мы составим договор и заверим его у нотариуса, – сказал довольный писатель и набрал кого-то в своем телефоне. – Этьен, мы готовы, подъезжай.
– Этьен? – встрепенулась девушка. – Так это вы были в черном джипе? Вы тот самый профессор из Сорбонны?
– Да, я читаю там лекции по хирургии.
– А причем здесь литература?
– Литература та же возможность покопаться в «человеческих внутренностях», и признаюсь, что здесь я тоже «режу по живому». А если серьезно, то литература – это влияние моей бабушки Юлии, русской эмигрантки и дочери профессора филологии. С тех пор в нашей семье многие предпочитают искусства и неплохо говорят по-русски.
– И поэтому вы выбрали меня для вашего сюжета?
– Я выбрал вас, потому что вы фехтуете. Эпоха сюжета вам близка и она вас освободит.
– Освободит? От чего?
– От того, от чего вы захотите освободиться сами.
Женька улыбнулась. Она уже сейчас чувствовала, что «тесные одежды», державшие в повиновении ее тело, начинали трещать и расползаться.
– Послушайте, а школа? – машинально схватилась она за одну из них.
– Вы молоды, умны – нагоните, а если выиграете, то у вас будут деньги для любой учебы. Собирайтесь, Женечка, Этьен ждет нас внизу.
Сборы фехтовальщицы были недолгими. Она чувствовала себя уверенно и улыбалась. Ей стало казаться, что это все лишь некая новая игра, в которой она обязательно выиграет. Главное было – пройти все уровни, а это она, как и многие ее сверстники, умела делать в совершенстве.
Перед выходом Женька с позволения Монрея сделала звонок. Она понимала, что не должна афишировать поездку туда, где идут «бои на поражение», поэтому позвонила не отцу, а Алисе.
– Ты уже на горе? – спросила ее подруга.
– Я не на горе, я сейчас уезжаю. Позвони завтра моему отцу и скажи, что я здорова.
– Ты о чем? Куда уезжаешь?
– Скажешь, что я уехала, что все в порядке, и я здорова.
– Почему ты сама не хочешь позвонить?
– Не кричи, а то твой капитан услышит.
– Хорошо, я тихо, – понизила голос Алиса. – Ты едешь не одна?
– Это неважно.
– А когда вернешься?
– Не знаю.
– Как не знаешь?
– Я позвоню еще, если смогу. Ты, главное, панику не поднимай и скажи там, что я здорова.
– Да ты не здорова, мать! А школа?.. А чемпионат?.. А отец?
– Это потом. Скажи, что я сама.
– Что сама?
– Пока. Я вас всех люблю.
– Женька!..
Фехтовальщица отключила телефон и, повинуясь знаку Монрея, бросила его на тахту. Писатель взял свою будущую героиню за руку и повел за собой. Она не сопротивлялась.
Ключ
В джипе Женька хотела сесть впереди вместе с Этьеном, но профессор посадил ее с собой. Этьен ободряюще махнул ей рукой и повернул ключ зажигания. Джип легко взял с места и помчал белой дорогой к аэропорту.
– А теперь послушайте меня внимательно, Женечка, – сказал Монрей. – Вы самовольно уехали из дома и вас, так или иначе, будут разыскивать. Для того, чтобы вы успели миновать Окно, я предпринял некоторые меры.
– Какие?
– Не надо так на меня смотреть, я не собираюсь никого убивать.
– В самом деле?
– Все будет гораздо проще. Прежде всего, наши фамилии не должны встречаться в одном пассажирском списке. Мы полетим разными рейсами с интервалом в один час. Я дам вам билеты и деньги. Вы полетите первой. Когда прибудете в Париж, зайдете в туалет. Там вы переоденетесь в другую одежду и обувь из чемодана, который я передам вам вместе с билетом и деньгами. В Париже вас встретят, узнав по этой одежде, и вы подождете меня в машине на стоянке. Чемодан со своими вещами оставьте в кабинке. Их заберут. Возьмите только рюкзачок. Там будет вода и печенье. Предупреждаю, что вам нужно полностью поменять облик, чтобы не засветиться на видеокамерах. Из автомобиля тоже не следует выходить. Там есть небольшой видеоплейер, и какое-то время он вас развлечет. Я подобрал вам серию дисков по истории Франции.
– Мне нужно будет сдавать экзамен?
– Это необходимо, чтобы мы могли говорить с вами о вашей жизни в сюжете более предметно. А сдавать экзамен вы начнете, как только минуете Окно. До этого с вами еще поработают учителя, которых я специально нанял.
– Что значит, «поработают»?
– Вам нужно научиться носить другую одежду, танцевать, разбираться в этикете, ценах, еде и напитках; вы должны знать хотя бы примерно, что происходит в политике, искусстве и быту.
– Да я знаю, я смотрела фильмы.
– Этого недостаточно. Не все в действительности было так, как в фильмах. Ваша подготовка займет шесть дней. Чтобы не было лишних разговоров, я хорошо заплатил вашим будущим учителям за молчание.
– А...
– Им сказано, что они будут готовить вас для съемок фильма Фредерика Монсо «Фаворит». Фильм снимается по моему сценарию. Для этого вы уехали из дома без разрешения родных, поэтому ваши фотографии могут появиться в СМИ.
– И вы думаете, что все эти учителя промолчат?
– Не думаю, они все-таки люди. Главное здесь – выиграть время. Когда вы окажетесь за Окном, вас уже никто не достанет.
– А вы как?
– Обо мне не беспокойтесь, я давно закален общением с полицией.
– А Этьен? О нем знает Алиса, а у нее отец – капитан милиции. Может быть, сбросить ваш джип в реку или сжечь?
– А Этьена стукнуть кирпичом по голове и закопать на заброшенной стройке? Не стоит. У меня хорошая машина и отличный водитель. Оба достойно выдержали все ваши дороги, а это кое-чего да стоит!
– Смеетесь?
– Немного. Этьен вернется на машине. Даже если его остановят, то не смогут привязать к вашему исчезновению. Что у вас там было? Случайная встреча на улице и предложение встретиться, которое вы отклонили? Признаюсь, это было довольно эффектно.
– Почему?
– Этьену мало кто отказывает.
Когда подъехали к аэропорту, Монрей, как и обещал, снабдил свою героиню чемоданом с вещами, билетами и деньгами.
- Постарайтесь по дороге ни с кем активно не общаться и не привлекать к себе лишнее внимание, - предупредил профессор.
- Да, я поняла, - кивнула девушка и направилась на посадку.
Через несколько минут, уже сидя в кресле самолета и наблюдая, как в иллюминаторе уплывает стеклянная коробочка аэропорта, Женька слегка напряглась, потом откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. «Монрей... Монрей... Кажется, я что-то у него читала... или Алиса?... Нет, было что-то в продаже... или в передаче... Окно... Окно... придумал или на самом деле?.. Не похоже, что маньяк... Сюжет, билет в Париж, диски с историей... Такие подготовленные маньяки бывают только в триллерах, хотя... Может быть, это какое-нибудь реалити?.. Монрей... Монрей… надо было тогда еще поехать к нему на виллу. Отец, правда, меня бы убил, но зато я бы так сейчас не мучилась».
Мысли о профессоре, о загадочном Окне и том, что она увидит за ним, действительно совершенно измотали фехтовальщицу. Их мучительный, но захватывающий полет закончился только с окончанием ее настоящего полета и посадкой в Шереметьевском аэропорту. Ступив на землю, Женька решила больше об этом не думать, понимая, что в своих трудных размышлениях ни к чему не придет, пока не увидит все собственными глазами.
В Москве девушка долго не задержалась, – временной промежуток между рейсами был короткий, она едва успела зарегистрироваться и пройти таможенный досмотр. Было поздно, поэтому в полете фехтовальщица, как и большинство пассажиров, задремала. Ей снилось, что она скачет на породистом жеребце из конюшни де Бежаров, и на ней длинное платье с плоеным воротником. Воротник туго стянут на шее, отчего ей начинает казаться, что она задыхается. За ней бежит старый слуга. Он машет руками и кричит тонким голосом:
– Госпожа де Бежар! Госпожа де Бежар! Мадемуазель!
Женька открыла глаза.
– Идем на посадку, – улыбнулась стюардесса. – Пристегнитесь.
Фехтовальщица повернула слегка онемевшее от сна лицо в сторону иллюминатора и ткнулась в него как в пустую тарелку. С черной земли полыхнула россыпь ярких огней.
– Что это?
– Это Париж, мадемуазель.
На последнем вираже Женьку немного замутило. Она сунула в рот кубик мятной жевательной резинки и спустилась по трапу.
Под свежей моросью бесснежной парижской зимы девушка оживилась. Дальше она выполнила то, что просил Монрей - получив свой багаж, направилась в туалет и переоделась в одной из кабинок с головы до ног в другую одежду. Это переодевание ее необычайно позабавило. Кроме одежды в чемодане находился светло-русый парик, что еще больше раззадорило фехтовальщицу. Она спрятала под него темные волосы, накинула сверху капюшон черной куртки, взяла рюкзачок и направилась к выходу из аэровокзала. Замешавшись в группу туристов, девушка вышла на улицу и дошла с ними до стоянки, где они стали садиться в ожидающий их автобус. Она уже хотела отойти под навес, но тут кто-то мягко тронул ее за плечо. Женька обернулась. Это был незнакомый мужчина в тонированных очках.
– Вы девушка, которая будет сниматься в фильме у Монсо? – спросил он.
– Да.
– Я водитель месье Монрея. Идемте в машину.
Женька пошла за водителем. Автомобиль стоял в мертвой зоне, то есть, вне предела обзора видеокамер. Это уже был не джип, а элегантный «Рено». В его салоне девушка и должна была ожидать прилета Монрея.
Водитель поставил в видеоплейер диски с историей Франции, но фехтовальщица смотрела их невнимательно, поглядывая, то на отъезжающие к Парижу автомобили, то на угол здания аэропорта, откуда должен был появиться Монрей. Иногда Женька пила воду и перекусывала печеньем. Водитель с ней не разговаривал, а на вопросы отвечал неохотно и предельно скупо. Таково, видимо, было распоряжение Монрея.
Профессор появился через полтора часа. Он тоже преобразился, был в другом пальто и в кепке вместо шляпы.
Женька улыбнулась.
– А где ваше первое пальто, профессор?
– Утопил в реке, как вы и хотели.
Профессор одобрительно окинул свою будущую героиню взглядом, сел с ней на заднее сиденье и дал знак водителю. Покинув территорию аэропорта, они помчались по окружной дороге. Город, поддразнивающий густым созвездием своих огней, остался в стороне.
– Не это сейчас главное, – сказал Монрей в ответ на разочарованный взгляд своей спутницы и достал ноутбук. – Поговорим о вашей новой жизни. До моей виллы еще около двух часов езды, поэтому не будем терять время.
Женька со вздохом оторвалась от окна, откинулась на спинку сиденья и стала слушать. Профессор рассказывал историю семьи де Бежаров медленно, останавливаясь на каждом событии. Свой рассказ он сопровождал изображениями местности, домов и портретами родственников, которые были собраны в его ноутбуке. Девушка повторяла сказанное профессором, будто заучивала урок. Кроме необходимой информации она видела в этой чужой жизни ключ к чему-то для нее более важному, может быть, ключ к победе. Она была права, но только отчасти, – это и был ключ, но ключ всего лишь к входным дверям.
– В тысяча шестьсот двадцатом году Людовик Тринадцатый издал эдикт о присоединении Беарна, – сказал Монрей.
– О присоединении, – повторила фехтовальщица.
– Присоединение означало возвращение отнятых земель католикам. Это вызвало решительное сопротивление беарнских протестантов. Ваша семья, как я уже говорил, тоже принадлежала протестантской вере. В тысяча шестьсот двадцатом году в стычках с отрядами короля, которые возглавлял герцог д’Эпернон, погиб ваш отец и старшие братья.
– Погиб в тысяча шестьсот двадцатом, – снова повторила девушка.
– После смерти вашего отца нужно было отстраивать разрушенное хозяйство и отдавать долги. Матушка ваша как могла, старалась спасти положение. Она распродала фамильные драгоценности, а потом нашла вам жениха из родни своего мужа.
– Наверняка, старик!
– Пятьдесят семь, но состоятельный. Очень приличный жених.
– Вы что, издеваетесь? – возмущенно раздула ноздри фехтовальщица, уже принимая жизнь французской провинциалки за свою.
– Нет, конечно! Ваша матушка полагала, что спасет вас не только от нищеты, но и от глупости.
– От глупости?
– Именно. Вы слишком часто общались с дворовыми детьми, играли в их игры, одевались в крестьянскую одежду, скакали по округе на лошади и убегали плавать на реку, бросив уроки музыки и латыни. Это вызывало толки и, кроме того, ваша матушка устала изыскивать средства, чтобы платить за ваше образование учителям.
– А ее никто не заставлял так тратиться. Зачем мне то, что я не выношу?
– Как и все матери, Манон де Ренар хотела, чтобы вы были не хуже других, когда настанет пора подыскивать вам жениха. Она мечтала отправить вас в пансион, чтобы как следует подготовить к семейной жизни девушки из благородной семьи, но все не могла скопить денег на обучение, а после того, как она застала вас с господином Галиотти...
– Галиотти? Это кто?
– Учитель фехтования, итальянец. Прежде он обучал этому предмету ваших братьев.
– И что же мы... с господином Галиотти?
– Около полугода он тайно давал вам уроки фехтования за стеной старой часовни. Вы заплатили ему за обучение сапфировым перстнем, который выкрали из семейной шкатулки. Ваша матушка была потрясена и даже уговорила вашего жениха приблизить день свадьбы.
– И я вышла замуж?
– Увы, нет. Помешала скоропостижная смерть вашей матушки. Свадьба была отложена на год, но вы не стали ждать, а продали поместье, потом поменяли веру и в августе тысяча шестьсот двадцать четвертого года поехали в Париж.
– Зачем?
– К младшей сестре вашей матери тетке Полине де Ренар. Тоже, надо сказать, интересная историйка. Когда-то Полина влюбилась в учителя музыки и сбежала с ним в столицу. Когда она забеременела, учитель ее бросил. С трудом, но ей удалось устроиться нянькой в Приют Подкидышей. Настоятельница приюта порекомендовала Полину в жены одному парижскому судье. Судье нужен был титул, он закрыл глаза на чужого ребенка, и Полина неплохо устроилась. Поразмыслите над этим – тоже удачный ход для вашей победы.
– Это не мой ход. Что дальше?
– На дороге неподалеку от Этампа ваш экипаж ограбили и отобрали все те деньги, которые вы получили от продажи поместья. У вас остались только некоторые вещи, рекомендательное письмо от приходского священника и кошель с десятью пистолями, который был спрятан в потайном кармашке вашего баула.
– А десять пистолей – это много?
– На первое время достаточно. Подробнее об этом вам расскажут позже.
– А мне тоже придется участвовать в этой истории с алмазными подвесками?
– спросила девушка.
– Не придется.
– Почему?
– Зачем вам чужая история? Сделайте свою, тем более, что сюжет, в котором вы участвуете, принадлежит не Александру Дюма, а мне. Поэтому советую не тратить попусту время на поиски известных вам лиц из числа королевских мушкетеров, – их еще не было в Париже. Для примера, господин д’Артаньян стал мушкетером только в тысяча шестьсот сорок четвертом году. Даже господин де Тревиль еще не являлся капитаном королевской роты. В тысяча шестьсот двадцать четвертом году ему было лишь двадцать пять лет, и он служил прапорщиком французской гвардии.
– Кто же тогда был капитаном?
– Жан де Берар де Монтале. Он был капитаном с момента создания роты в тысяча шестьсот двадцать втором году.
– А что мне нужно делать в Париже?
– А это уж вы решите сами.
Вилла профессора стояла особняком. Светлые тона делали двухэтажное здание зрительно легким и, казалось, что первый же серьезный порыв ветра мог разметать его по округе, точно пачку чистых листов с письменного стола.
За воротами дома хозяина и его гостью встретил средних лет мужчина в темно-синем деловом костюме.
– Франсуа Сельма, мой управляющий, – представил его профессор. – Он в курсе нашего проекта. Идите сейчас с ним, Женечка. Он проводит вас в комнату. Завтра поспите подольше, поскольку вам нужно отдохнуть. Остальные шесть дней вы будете вставать в семь.
Женька пошла за управляющим. Сельма вел себя почтительно, но в то же время строго, и не говорил ничего лишнего. На лестнице, ведущей на второй этаж, сидела и будто нарочно поджидала приехавшую гостью дымчатая желтоглазая кошка.
– Ты почему здесь, Катарина? – спросил кошку Сельма. – Иди вниз. Симона тебя покормит.
Кошка, видимо удостоверившись, что с прибывшей девушкой все в порядке, послушно побежала вниз.
– Это ваша кошка? – спросила Женька.
– Месье Монрея. Он взял ее с улицы бездомным котенком и назвал именем Катарины из шекспировской пьесы «Укрощение строптивой».
– Она драчливая?
– Была когда-то.
– А я играла Катарину. Мы ставили отрывок, когда проходили Шекспира.
– Я знаю. Месье Монрей рассказывал о вас.
– И что он говорил?
– Сказал, что вы изумительный материал.
– А он, в самом деле, все обо мне знает?
- Да. Автор обязан хорошо знать своих героев. Вот ваша комната, мадемуазель.
Комната, разделенная на две зоны, спальную и гостиную, была довольно уютной. На столе стоял ужин и живые цветы, на стенах висели сюрреалистические полотна, и высился прозрачный стеллаж с книгами.
Сельма показал, где расположена ванная, туалет и гардеробная. В ванной висел шкафчик с полотенцами и махровый халат на вешалке, в гардеробной находилось несколько видов обуви и одежды нужного размера. Все было прилично, изящно и по–европейски, и только одно насторожило фехтовальщицу.
– А что это за штуки в углах? – спросила она. – Видеокамеры?
– Да, – не стал скрывать Сельма. – В дом не раз залезали журналисты, поэтому месье Монрей распорядился везде поставить видеонаблюдение.
– Но это вторжение в мою личную жизнь!
– У вас нет больше личной жизни – вы в проекте Марка Монрея. Спокойной ночи, мадемуазель.
Сельма сухо поклонился и ушел. Женька еще раз осмотрела комнаты, потом залепила глазок видеокамеры в ванной «жвачкой», разделась и приняла душ. Освежившись, она поужинала и решила выйти, чтобы осмотреть весь дом, но дверь ее комнаты оказалась заперта. Она возмутилась и уже хотела выпрыгнуть в окно, но под ним густо росли кусты шиповника. Раздраженно побродив еще некоторое время по комнате, девушка смирилась и легла в постель, уповая на то, что завтра поговорит с профессором и будет свободна.
Утром Женьку разбудило шевеление в ногах. Она открыла глаза и увидела Катарину. Кошка сидела на краю кровати и смотрела на проснувшуюся фехтовальщицу так, будто хотела что-то сказать.
– А ты, правда, кошка? – вглядываясь в ее желтые глаза, спросила девушка. – Или, может быть, ты заколдованная принцесса?.. Тьфу ты… Одна ночь в этом доме, и уже придумываю всякую чепуху.
Однако Катарина спрыгнула с кровати и, пригласительно шевеля хвостом, мягко побежала к двери. Та была полуоткрыта.
– А, уже можно?
Женька вскочила и побежала в ванную. Когда она была готова к выходу, за ней пришел Сельма и проводил к столу. Профессор уже ждал ее там. Рядом бродила Катарина.
– Меня вчера заперли. Я пленница? – начала возмущаться фехтовальщица, но Монрей только улыбнулся.
– Ваша свобода ограничена временно, – сказал он. – Как только вы минуете Окно, я вас отпущу. А камеры... Почему они вас так беспокоят? Ведь жизнь героев сюжетов публична, поэтому не нужно портить мою аппаратуру, Женечка. Займитесь лучше тем, что вам необходимо.
– Чем?
– Ну, хотя бы попробуйте эти сыры и постарайтесь запомнить их названия.
Профессор больше не давал фехтовальщице говорить о постороннем. Все шесть дней за завтраком, обедом и ужином он знакомил ее с названиями блюд и вин. После завтрака Сельма выдавал девушке несколько дисков с обучающими программами по быту той эпохи, куда ее направляли, и она три часа с небольшим перерывом занималась сама. Поблизости, словно присматривая за ней, ходила Катарина.
После обеда Женьку одевали в платье с тесным корсажем и передавали мадам Лекок, которая учила ее двигаться, не запинаясь за длинный подол, и преподавала этикет. Кроме умения носить дворянское одежду мадам показывала, как пользоваться содержимым несессера, веером, гусиным пером и всем остальным из того, что еще могло понадобиться благородной девушке. Кое-что из этого Женьке, игравшей год назад Катарину в театральной студии, было уже известно.
С двух до четырех Женька занималась танцами, которые сначала очень утомляли ее своей нудностью. Как и многие ее сверстницы, она любила бешеный ритм и не переносила просчитывать шаги. Ей понравилась только гальярда, которая была стремительной как горный ручеек, легкой в движениях и разучивалась практически «с листа».
После небольшого перерыва Женька вместе с профессором выезжала на конные прогулки, а в шесть вечера бежала в спортивный зал, где с ней занимался грозный Лепа, приглашенный дать ей несколько специальных уроков по фехтованию. Профессор допустил это в программе подготовки только благодаря господину Галиотти, который научил Жанну де Бежар владению шпагой за стеной старой часовни.
Лепа преподавал фехтование в клубе исторической реконструкции и знал все тонкости боев на холодном оружии в совершенстве. К спортивной выучке в фехтовании он относился с некоторым снисхождением, киношные бои называл балетом и сожалел, что время настоящих поединков прошло. Лепа учил работать не только шпагой, но и дагой – кинжалом для левой руки, который в начале семнадцатого века все еще оставался в ходу. Для этого приходилось менять положение корпуса, к чему фехтовальщица привыкла не сразу. Потом Лепа показал, как защищать левую руку, заворачивая ее в плащ.
После фехтования Женька принимала душ и шла на ужин. За ужином профессор расспрашивал фехтовальщицу об успехах и попутно беседовал с ней о политике Людовика Тринадцатого Справедливого, поэзии, идеях религиозных лидеров и философов. Чтобы дать девушке дополнительную практику, общение происходило на французском языке. Зачастую беседы продолжались и после ужина. Монрей сидел в кресле, поглаживая Катарину, устроившуюся у него на коленях, или прохаживался с ней по комнате, держа ее на руках.
– Произношение у вас сносное, – сказал фехтовальщице Монрей, – а насчет новых слов не беспокойтесь, Окно само подправит ваши ошибки и расширит лексикон. В этом оно обладает неограниченными возможностями и если понадобится, может сгладить все языковые барьеры. Вы даже не поймете, что говорите на другом языке.
В десять Сельма провожал девушку в комнату. Утомленная насыщенным днем, она засыпала мгновенно. Ее больше не тревожили видеокамеры.
На шестой день приехал нотариус. Был составлен и заверен договор, о котором говорил профессор, но поскольку одна из сторон договора еще не достигла восемнадцати лет, следом была составлена еще одна бумага, по которой договор вступал в силу только по достижении девушкой необходимого возраста.
– У меня есть сведения, что вас уже ищут, – после того, как нотариус уехал, сказал Монрей фехтовальщице.
– А нотариус? Он не проговорится? – спросила девушка.
– Это мой родственник со стороны жены. Он уже работал с подобными договорами.
– Жена? А где она?
– Уехала в Америку. У нее сейчас свое шоу на Бродвее. Мы разведены и не общаемся, – нехотя пояснил профессор и перевел разговор в русло своего проекта. – Идемте к карте. Я покажу вам ваш путь от Беарна до Этампа, возле которого вас ограбили.
Ужин этого дня был последним перед выходом Женьки в сюжет. Профессор больше не говорил о политике и искусствах, он молчал и только иногда улыбался, глядя на свою жующую героиню. Возле стола бродила Катарина, которая иногда терлась о ноги то одного, то другого участника необыкновенной сделки.
«Что же будет завтра?» – думала в это время фехтовальщица, и смутное щекочущее волнение бесшумной летучей мышью проносилось рядом.
– Завтра будет август тысяча шестьсот двадцать четвертом года, – будто услышав ее, сказал Монрей.
– Да, я помню, – кивнула девушка. – А почему август?
– Потому что к столу подают свежие яблоки.
– Ага, – улыбнулась фехтовальщица, отпивая из стакана свежевыжатый яблочный сок. – Вы хотите сказать, что я пью сок яблок из вашего сюжета?
– Конечно. Я сам всегда пью сок фруктов из своих сюжетов. Вы же знаете, что в яблоках из супермаркета нет ничего полезного.
– Значит, завтра я должна буду оказаться в лесу возле Этампа?
– Да.
– А почему не сразу в Париже? Ведь вы можете это сделать?
– Могу, но даже для вас это будет слишком сильно. Я должен дать вам время на то, чтобы привыкнуть новым условиям и осмотреться.
– А все будет... по-настоящему?
– По-настоящему.
Монрей посмотрел на Женьку немного дольше, а потом продолжил:
– Вам нужно будет снять серьги.
Женька потрогала колечки на ухе.
– Да, я сниму.
– Еще мне не нравятся ваши волосы.
– А что волосы?
– Коротковаты, так не носили. Я удлиню их.
– Как удлините? Нарастите, что ли?
– Вроде того. Еще придется подправить ваше тело.
– Что подправить? – вот-вот готовая рассмеяться над этим сюрреалистическим диалогом, переспросила фехтовальщица.
– Необходимо выровнять цвет кожи, – совершенно серьезно продолжал профессор. – Следы от купальника вам тоже будет трудно объяснить.
– А кому я должна буду это объяснять?
– Врачу, например. Вдруг вы будете больны или ранены.
– А вы знаете, что у меня есть следы от купальника?.. Хотя... – Женька вспомнила о видеокамерах. – А, может быть, вы мне еще и нос выровняете?
– Нос не надо, нос у вас хороший. Как раз такой и нужен, чтобы совать его в чужие дела.
– Вы меня обижаете.
– Чем же?
– А я не из тех, кто лазает в чужих телефонах и подслушивает под дверью.
– Хм, но за один миллион евро...
– Вы, кажется, разговариваете с кем-то другим, профессор.
– Хорошо-хорошо, поговорим с этим другим позже, если вам посчастливится вернуться с победой.
– А как я узнаю, что победила и могу вернуться?
– Вы почувствуете это сами. Я подойду к вам.
Женька не выдержала и слегка усмехнулась. Все, о чем они говорили за ужином, продолжало казаться ей, если не бредом, то неким преддверием к нему. С другой стороны это было похоже на игру, в которой оба игрока продолжали искусно подыгрывать друг другу. «Ничего-ничего, утром я все выясню», – была убеждена фехтовальщица.
– Завтра меня снова разбудит Сельма? – спросила она.
– Нет, завтра вы проснетесь сами.
Профессор не обманул – Женька, в самом деле, проснулась сама. Она лежала в густой траве на лесной поляне. Яркое солнце стояло высоко и слепило ей глаза, а по руке ползла безобидная божья коровка.
http://proza.ru/2011/03/29/793