Я решил не умирать. Рассказ седьмой. Тетя Шура

Сергей Горбатко
Каждый отпуск мы проводили в Сибири. Все мои друзья, с семьями или подругами, каждый год еще с зимы, задолго до наступления лета, начинали планировать свои отпускные деньки. Съездить, отдохнуть за границу в те времена было почти не реально, но и в Советском Союзе было много замечательных и доступных мест. Можно было отправиться в горы или в союзные республики, или выбрать экзотический маршрут, которых было не счесть. Все эти маршруты обсуждались и планировались, но в последний момент выбирался самый желанный и массовый – курорты Черноморского побережья и Кавказа. И все наши друзья весело и шумно каждый год тянулись, как птицы на юг. Вернувшись, так же шумно и с восторгом еще долго до зимы делились впечатлениями. И только мы, наперекор всем уговорам и миграционным потокам, всякий раз ехали в отпуск на родину в Канск.
После срочной службы моя семья поселилась в Коврове, Владимирской области. Места здесь очень красивые и как говорят ученые, одни из лучших во всей земле для жизни человека. И правда, не возможно не полюбить этот проникновенный край, с мягким климатом, с луковками русских церквей, окруженными пышными кронами высоких дерев. Рыбалки на Клязьме и, Уводи, поездки за вишней в Вязники, на родину Фатьянова, высокие яблони, густо усыпанные плодами, растущие на валу у подножья Дмитриевского и Успенского соборов, во Владимире. Росписи Андрея Рублева и знаменитые Владимирские художники того времени Владимир Юкин, Борис Французов, Виктор Дынников. Парящая над туманами, ранним утром, Покрова на Нерли, или окрашенные зимним закатным солнцем крепостные стены и соборы Суздаля. Ночевки в старинной избе, а то и в старинной церковке, в тесноте, зимой, до рыбацкой зари на укутанном сугробами берегу Волги. Мы полюбили все это и все же тосковали по Сибири. Как часто я ловил себя на мысли, что, живя в России, я мучаюсь ностальгией, что же будет, если судьба занесет жить за границу?

Родня у меня была в Сибири большая, широкая, как хорошая сибирская река. Кроме самых родных родителей и родной сестры, а также родных бабушек с дедушками, я, к счастью, был богат  двоюродными и троюродными тетями и дядями, братьями и сестрами, племянниками и племянницами, и племянниками племянников, двоюродными дедушками и бабушками, их братьями и сестрами, детьми, и их племянниками с племянницами. В общем, вы и сами догадываетесь, что это еще не все родственники достойные упоминания. Когда, подрастая, однажды, я подумал, что уже способен запомнить их всех, оказалось, что есть еще достаточно родных душ, которые объявлялись позже, кто из армии, кто с комсомольских строек или из других городов и мест. Родня моя разбилась на несколько ветвей, так причудливо, что нередко мои дяди или тети были рождены значительно позже меня, своего племянника.
Родственники жили дружно и не упускали повода провести время вместе. А поводов было достаточно, только дней рождений было несколько на каждый месяц, а сколько свадеб, юбилеев. Тем не менее, каждую субботу проводился почти ритуальный банный день. Мужчины с утра пораньше, если дело было зимой, начинали топить баню, чтобы покрепче накалить камни да пожарче выжать жар. Ведь с пару часто выскакивали на улицу и нагишом прыгали в сугробы. На санках, чтобы на всех хватило, возили воду с дальних колонок, ближе не было. А еще раньше топили снег, в больших бочках, когда он был чист. Заранее готовили несколько веников. Народу не редко собиралось человек двадцать, на несколько заходов. Дяди и тети с детьми, моими братьями и сестрами начинали собираться у дежурных по бане, уже часа в три. Мужчины чинно располагались во дворе, на крыльце, на лавках и вели беседы и доводили до кондиции пар, подкидывая березовых поленьев в банную топку. Женщины помогали хозяйке готовить субботний ужин, а потом первые шли в баню. Заядлые парильщики говорили, что после них пар мягче.
 Мужчины, дождавшись своей очереди, парились вволю, не торопясь, делая по несколько заходов на полок, под самый потолок, где пар особенно крут. Парили друг друга, взяв в каждую руку по венику, хлестали ими по переменке по спине и ногам, и складывали их вместе и гоняли воздух над распаренным телом. А потом прикладывались вениками к пояснице или лопаткам, так что еле можно было терпеть это раскаленное чистилище, даже облачившись в рукавицы и банные шляпы. Парились с задором, с веселым остервенением, одновременно несколько человек, стараясь не упустить и тысячной доли ядреного пара, вылетающего из каменки и мгновенно растворяющегося в раскаленном воздухе. Только слышался частый, веселый перестук березовых веников, и покряхтывания парильщиков, да возгласы:
- А ну, еще поддай, родной. Э-эх, залетная! Вот оно, - то, что надо! Аж, зубы сводит! Да уж, сегодня пар хорош! А ну еще пол – шаечки, братишка!
Затем выскакивали на улицу, в снег, бросали друг в друга снежки, ныряли и кувыркались в пушистых сугробах, растирая пригоршнями хрустящий снег, на упругих распаренных телах и, охладившись, возвращались в парилку, чтобы насладиться еще не раз сибирской баней, прежде чем расстаться с веником до следующей субботы.
 Намывшись, располагались в избе, отдыхая после бани на кроватях, лавках, а то и лежа на сверкающем чистотой полу, застеленном домоткаными половиками и кружками. Сколько помню, чистота в домах была звенящая. Женщины, словно соревновались, чей дом будет чище. Несмотря на это, в субботу с утра, прежде чем готовить угощенья, наводилась генеральная уборка, будто это был не обыкновенный бревенчатый дом, с побеленными стенами, с вышитыми на пяльцах занавесками и наволочками, с русской печкой и самой скромной обстановкой, а какой-нибудь флагманский крейсер, при императорском визите.
Хозяйки собирали на стол закуски. Сервировали столы, украшая их тарелками с  солеными огурчиками, помидорами, грибочками. Подносили горячие блюда, свежую домашнюю выпечку.
Женщины в нашей родне всегда были красивые. Красивее, пожалуй, трудно отыскать. После бани, распаренные и румяные, становились еще краше. С высоко закрученными на головах полотенцами, напоминали знаменитую Нефертити. Будто  египетские царицы, величаво и без суеты, готовили стол к субботней трапезе, всем своим видом вселяя предвкушение праздника. Возникало ощущение, что закрученные на головах так высоко полотенца, не случайны, а созданы специально, для связи с космосом, с информационными галактиками, протуберанцами, с далекими и загадочными звездами. Словно, божественная, космическая мудрость, не доступная мужчинам, наивно полагавшим, что они таким образом сушат волосы, вселялась в них, через эту конструкцию, наделяла тайными знаниями, освящала их, и через них же передавалась и нам.
Скоро всех приглашали за красиво уставленные угощениями столы, с белыми скатертями. Садились дружно и весело ужинали. Мужчины позволяли себе после бани принять на грудь. А потом начинались песни. Дети уходили из-за стола и, расположившись на кроватях, стульях и лавках, с восторгом слушали старинные украинские и русские песни. Песен было так много, что они не повторялись спустя и два, и три часа. Все взрослые умели и любили петь. У каждого была своя, особая, любимая песня. Начинал кто-нибудь один, и вот через две три фразы, песню подхватывал настоящий хор голосов. Как красиво было это пение. Его можно было слушать часами, и каждый раз ты чувствовал, что скучаешь по этим песням и готов опять, затаив дыхание, слушать эту полифонию звонких, высоких, женских и приглушенных, низких, мужских голосов. Песни проживались, как удивительные судьбы, со своей историей, а некоторые были, словно баллады. Пели с душой, на разные голоса, и всякая была со своим неповторимым мотивом и тоном.
 Каждый голос этого хора звучит во мне до сих пор, и вместе, и индивидуально. Гуляет за окном зимняя вьюга или метель метет порошей, а за окнами тепло, в натопленной избе все забыли о зиме, и видится им Украина, утопающая в цветущих садах и неразделенная любовь. А летом створки окон распахивали, и тогда соседи собирались послушать бесплатный концерт, у своих палисадников, и случайные прохожие, заслышав удивительный хор, останавливались прямо на улице, послушать и насладиться этим чудом.
Чаще всего банные субботы устраивала тетя Шура, младшая сестра моего отца. Она была замужем за дядей Валерой, двоюродным братом моей мамы. Не на много старше нас тетя Шура, была нам и тетей и сестрой одновременно.
Есть у некоторых людей талант особенный. Обладают они улыбкой такой, будто это не просто улыбка, а драгоценный волшебный камень, который вокруг все преображает мгновенно и делает радостным и счастливым. А тетя Шура – особенно. Улыбнется она, как ясное солнышко из-за тучки выглянет, словно достанет из потайного места волшебный камень, что у каждого на душе сразу становится тепло и спокойно. Такую улыбку ни за какие деньги не купишь. Она любую ссору, в миг, устранит и действует даже на расстоянии, за тысячи километров. Как вспомнишь ее, так на душе сразу светло становится.
Такая улыбка лучше всякой валюты и разменной монеты, в любом уголке мира тебе поможет. Довелось мне быть на симпозиуме в Казахстане. Мой друг, скульптор Азат Баярлин, после симпозиума пригласил погостить у него в Астане. Однажды поздно вечером мы заехали на минутку к его маме. Было часов одиннадцать. Нам навстречу из кухни вышла старенькая казашка. Когда Азат представил меня, она так приветливо улыбнулась, и сама будто свечечкой осветилась изнутри, своей искренней приветливостью. И такой красивой она показалась, и тетю мою родную напомнила. И до сих пор, когда я вспоминаю эту коротенькую встречу, на душе становится тепло. Как будто эта улыбка на всю жизнь подарена, и никто не сможет ее отнять.
 Женщины наши всегда отличались искренней приветливостью и уважительностью к своим мужчинам. Почитали и любили не только старших, но и самых мелких. И дед Кирилл, и отец, и братья, и племянники, каждый был окружен чуткой любовью, для каждого находилось и теплое слово и приветливая улыбка.  Стоило кому захворать, как сразу окружался он нежной заботой, и болячка отступала. Не нужно было и просить. Ты еще сам не чувствовал малейшего недомогания, а тебя уже начинали лечить, исходя из едва начинающих проявляться признаков болезни. Если же кто-то из мужчин собирался уезжать из дома по делам надолго, то в дорогу был собран заботливо и внимательно, так, что находясь за тысячи километров от дома, чувствовал, как греет его пришитая накануне отъезда пуговица или другая мелочь, не оставленная без внимания.

  Приезжая в Канск, раз в год в отпуск, мы всегда были окружены повышенным вниманием.
 Как-то приходит к нам мой брат Андрей и говорит:
- Сережа, собирайтесь, пойдем к нам.
- Зачем, Андрей.
- Мама вас зовет, всей семьей. Я побежал, и вы не задерживайтесь. Как соберетесь, сразу и приходите.
Спустя некоторое время, мы с женой и дочуркой заходили в дом тети Шуры и дяди Валеры Мамченко.
- Проходите, проходите, - приветливо улыбаясь, приглашала нас тетя Шура в свой светящийся, как всегда, чистотой дом.
- Я сегодня напекла пирогов и булочек. Вот шаньги, как ты любишь, Сережа. Давайте, не топчитесь у порога, садитесь сразу за стол. Если руки нужно помыть, то умывальник за печкой.
Видя, что мы несколько смущенны неожиданным приглашением, тетя Шура настаивала: « Да проходите же, я специально для вас стряпню устроила. Как узнала, что вы прилетели, так сразу тесто на квашню поставила».
Мы оказывались за столом, покрытым белоснежной скатертью, на которой теснились блюда и вазы с закусками и салатами, и несколько широких блюд, заполненных с горкой различной выпечкой, задорно сверкающей румяными запеченными боками. Пироги с творогом, капустой, печенкой, треугольники с клубникой и с черемухой, и еще отдельно испеченный большой пирог с черемухой, переплетенный запеченной румяной решеткой из теста и залитый сверху специальным сливочным кремом. И мои любимые шанежки, без всякой начинки, просто обмазанные сверху сметанной и выпеченные на углях, в русской печи, но какие вкусные! Тут же стояла крынка, наполненная до краев молоком.  Рядом теснились плошки  домашней сметаны, творога, варенья.
Мы пробовали и наслаждались этими маленькими шедеврами домашней выпечки, а тетя Шура порхала вокруг нас, доставая из печки с самого жару только что испеченную, румяную партию, и отправляла туда, поворошив, специальной деревянной лопатой угли, новую. При этом она успевала следить, чтобы мы откушали хорошо всех закусок, и приговаривала:
- Да вы что-то мало кушаете. Наливайте молоко, парное, я недавно Зорьку подоила. Шанежки обмакивайте в сметану или в варенье. Что-то тесто сегодня не очень удачное. Я давеча выпечку делала, та лучше была, такая нежная, во рту таяла. Сегодня похуже почему-то получилось.
 Наслаждаясь свежей, еще горячей выпечкой, которой не видели целый год, мы недоумевали, какие изъяны могла найти тетя Шура в этой горе испеченного чуда. Мы были в восторге и ели с настоящим удовольствием, но все съесть было невозможно, и скоро мы насыщались. Тетя Шура, заметив это, беспокоилась:
- Ничего не съели! Все, считай, целое стоит. Наверно, не понравилась моя выпечка.
- Да как же целое, Тетя Шура, столько съели. Все очень вкусно, мы не привыкли так много есть, и так норму превысили.
Попытки уговорить нас съесть еще что-нибудь продолжались какое-то время.
Окруженные вниманием и гостеприимством, погостив, мы начинали собираться домой. Нас провожали  всей семьей, уже на крыльце, дядя Валера, тетя Шура, Танечка и Андрей с Пашей, и  вручали на дорогу целое ведро еще горячих булочек, пирогов и шанег.
- А это что такое? Зачем?
- Это для вас. Берите, берите, даже не думайте отказываться. Маму угостите с сестрой и сами еще покушаете, потом с чаем.
Мы возвращались домой с ведром выпечки. А на следующий день все повторялось. Опять за нами прибегал Андрей. Опять вокруг нас порхала тетя Шура и, усадив за стол, говорила:
- Сегодня квашня лучше поднялась и тесто хорошее. Да вы, почему так мало кушаете? Наливайте еще молока….
И опять мы возвращались домой с ведром горячей выпечки.
 Что бы не готовила тетя Шура, все у нее было вкусно, впрочем, как у всех наших женщин. Все они готовили, с душой. Только одна из моих родственниц готовить не умела. Помню, как ворчала мама, когда доверила готовить котлеты к празднику, на который ждали многих гостей. На свою беду моя дальняя родственница умудрилась закончить пищевой техникум, где ее обучили стандартам общепита. Эти стандарты и укоренились в ней на всю жизнь. Естественно и котлеты получились столовскими, хотя продукты были первоклассными. Я знал еще такую хозяйку, жену моего приятеля, обучавшуюся в торговом институте. Она всегда накрывала богатый стол. Много разных блюд предлагала она гостям, но все они были пропитаны общепитовским духом. На вид вроде красивые, но гурманам я бы не советовал обольщаться при виде этой красоты.
Другое дело тетя Шура. Не имея специального образования, устроилась она как-то работать в домовую кухню, на Эйдемана. Очень скоро ее способности были замечены, и стала она бригадиром, а домовая кухня приобрела необыкновенную популярность и постоянных клиентов. Готовили там, как дома, а манящие запахи, пробуждающие аппетит, разносились на всю округу. Позже, когда я переехал жить в Красноярск, бывая в Канске, не мог проехать мимо этой кухни. Это было выше моих сил, и несколько аппетитных булочек всегда скрашивали мою дорогу.
Честно сказать, система гостов в пищепроме всегда вызывала недоумение. По гостам все верно до грамма, но есть невозможно и в горло это варево лезет с трудом. А ведь придумывают их солидные дяди и тети, стряпают эти госты и наши законы, заседая в государственных думах и министерствах. Сами плохо знающие предмет и питающиеся по другим стандартам, годами морочат головы электорату, пока какая-нибудь тарелка аппетитного украинского борща, сваренная с любовью сибирячкой, не поставит под сомнение всю их деятельность. От чего же так происходит? Не живем мы своим умом. То американские «мудрецы» нам жизнь устраивают, то иные «доброжелатели». Но народ не чета, большим начальникам, в нем своей мудрости достаточно. Он то, привык рассчитывать на собственные силы, а не на спущенные сверху госты.
Собрались мы однажды с тетей Шурой и братом Николаем по клубнику. Почему-то у нас не было машины, и мы поехали на электричке. В Сибири полевой клубники – целые поля. Найдешь такое и больше никуда ходить не надо, бери хоть ведро, хоть два ведра, на всех хватит и еще останется. Ягода бывает крупная, будто садовая, выращенная специально, заботливой рукой. Раздвинешь траву высокую, а там гроздья рясные, хоть рисуй, хоть сам ешь с куста. Но это, если на машине, то приедешь к самым полям. Мы же ехали на электричке в места знакомые, ягодные, но в тот год засушливые.
 Идем мы с электрички в лес по дороге. Еще утро, а солнце палит уже во всю, видно день жаркий будет. Земля вдоль дороги плотная, трескается без дождя. Видим, у самой обочины высокий куст левзеи, стебли жесткие, корни в землю вросли глубоко и прочно. Не выдерешь. Тетя Шура увидела куст и смеется:
- Поехали мы как-то за клубникой сюда с тетей Ниной и дядей Витей Шейкиными. Идем по дороге и видим такой же куст, высокий растет. А тетя Нина и говорит: - по телевизору рассказывали, будто корни левзеи очень полезны для мужской силы. Нужно их выкопать и настоять на водке, а потом принимать по схеме. Очень уж результаты хорошие бывают. Они еще называются Маралий корень.
Дядя Витя, как услышал про это, и говорит:
 - Вы идите пока, а я вас догоню.
 Ушли мы без него, набрали клубники, возвращаемся назад, а он все эти корни выкапывает. Земля тугая, а у него ни лопаты, ничего другого нет, чем можно копать. Мы так смеялись над ним. Говорим:
 - Ты Витя, когда на пенсию вышел, а все успокоиться не можешь.
А он отвечает:
- Ваш моральный корень так засел, его до ночи не выкопать.
- Да не моральный корень, а маралий. Только смотри, чтобы он не стал аморальным.
Клубника, хоть и растет здесь среди леса, но оказывается мелкой и редкой. Мы с трудом набираем по полбидончика и, умаявшись бродить по холмам, усаживаемся передохнуть. Тетя Шура достает пироги с клубникой и молоко и угощает нас:
- Пробуйте. Я вчера здесь собрала немного и вечером напекла пирогов со свежей клубникой.
- Тетя Шура, а вы-то почему сами не кушаете?
- Я вчера их объелась. Пока пекла, с охотки несколько штук съела. Вы ешьте, на меня не смотрите, я правда не хочу - пытается убедить нас тетя Шура, подвигая стряпню к нам поближе.
Пироги вкусные, но с трудом верится, что их было много. Какая клубника нынче в этих местах, мы убедились сами, ноги набили по косогорам, а ягоды не набрали.