Обвинение
Одиннадцатого июля родился пятимиллиардный житель Земли, и мы горячо обсуждаем эту новость.
Странное дело, но и здесь в Перевальном Илью Гараня снова вызвали к особисту. Вернулся он чернее тучи и принялся обещать, что не сдобровать тому, кто на него доносит в особый отдел. Правда, для этого ему еще нужно узнать, кто этим грешит. Его монолог неожиданно прервал Миша, который вдруг встал и решительно направился к столу замкомвзвода. Это тем более странно, потому что Миша у нас считается человеком не очень общительным.
– Ну-ка сядь, – скомандовал он Илье.
Его гневные слова заставили того замолчать и сесть. – Давно нужно было нам с вами обсудить эту тему. Сдается нам, мил человек, что ты и есть этот самый стукачок. Помолчи, пока я не закончу. Мужики, поднимите руки, кого из вас тоже дергали в особый отдел?
И Миша сам первым поднял руку. Вслед за ним подняли руку Батя, Лео, КорС, Артем и Лис.
– Спасибо. Я уверен, что не все признались, но и того, что нас шестерых вызывали достаточно. Только вот, если бы я сейчас не попросил признаться, то никто бы так и не узнал, что нас туда вызывали. А вот о каждом посещении особиста Ильей мы все точно знаем. И что особенно интересно, так это то, что Илью до сих пор никак не наказали. Лично я не удивлюсь, если по распределению он поедет в гораздо лучшее место, чем мы, не такие грешные в глазах контрразведки.
– Так ты хочешь сказать, что Илья и есть стукач? – удивился «замок». – Миша, это очень серьезное обвинение.
– Илья не просто стукач, – хмуро продолжает Миша, – он провокатор. Другими словами, он стукач идейный. Бывает, что человека запугали, например, чем-то, а ты, Илья, служишь с удовольствием. Казалось бы, тебя столько раз вызывали в особый отдел, пугали отчислением из училища, а ты до сих пор никаких выводов не сделал! Ты что, такой тупой? А дело-то совсем в другом, ты сознательно провоцируешь нас на откровенность на скользкие темы.
– Пацаны, да вы что? – вскочил Илья. – Честное слово я не стукач! Вы же знаете, как долго меня всегда держат в особом отделе!
– Это потому, что ты там обстоятельно описываешь на бумаге все наши слова и поступки, – закономерно подверг его слова сомнению Миша. – Вы как хотите, мужики, а я уверен, что Илья и есть «летописец» нашего взвода.
Взвод по-новому смотрит на Илью, и всем, кажется, что Миша прав. Веня предосудительно качает головой: «Как же ты мог? Как ты сейчас можешь смотреть нам в глаза?» Илья страшно побледнел, руки, и губы у него трясутся. А главное – он молчит и не пытается больше оправдываться.
– В общем, так, – подытожил Миша, – если ты хоть раз еще заговоришь, с кем бы то ни было, на запрещенные, антисоветские темы это будет считаться доказательством того, что ты стукач. Со всеми вытекающими из этого для тебя последствиями, понял? Лично я вот этими руками устрою тебе день ЧК и сотру тебя в порошок! Всех остальных тайных чекистов-кагэбистов взвода это тоже касается.
Илья понял и оживленно трясет головой и губами. «Замок», обращаясь к Мише, спрашивает: «А тебя-то за что туда таскали?»
– Не поверишь: особист доказывал, что болеть за «Динамо» Киев – это украинский национализм! Исходя из этого утверждения, он приписывал мне подрыв авторитета КПСС, клевету на марксизм-ленинизм и идею отрыва Украины от СССР.
– Вот бредятина, – удивился «замок». – Если это национализм, почему не закроют эту команду? Не будет ее фанатов, значит, по логике особиста, будет меньше националистов!
– Чушь собачья, – поддержал «замка» Батя, – одно с другим никак не вяжется: где футбол, а где КПСС!
– К сожалению не чушь, а, самая, что ни на есть, правда. Грустная, правда, правда, но, правда, – ответил Миша. Потом, обернувшись ко мне, спросил: – Толик, у меня может получиться во время отпуска побывать в ваших краях. Как тебя найти?
– Очень просто: спросишь, где находится «молочный» дом, и тебе любой покажет! Запиши номер квартиры и телефона.
– Молочный дом, кисельные берега, – шутит Веня, – сказочная Венеция какая-то получается!
– Венецией в наших краях называют Винницу, – объясняю я.
– А сказочные гондольеры у вас тоже имеются? – по-своему шутит Королев. – Кстати, кто будет в наших краях – милости прошу в гости! Буду рад всем, даже Иванову.
– Чего просишь? Милостыню? – отвечаю я Королеву. Не то, чтобы мы с ним терпеть друг друга не можем, вовсе нет. Просто я его командир отделения. Если бы мы оба были рядовыми курсантами или оба сержантами, я уверен, что мы бы могли стать настоящими друзьями. Мне мои сержантские лычки и сейчас не мешают, а вот для Серегиной гордости это огромная помеха.
Тут Батя взял гитару и запел, и все разговоры вмиг затихли. Что ни говори, а Батя в нашем взводе лучше всех играет на гитаре и поет. А тут даже просить спеть не пришлось – он сам запел!
– Эта рота, эта рота,
Кто привел ее сюда, кто положил ее под снег?
Многие из нас этой песни раньше не слышали, поэтому с интересом слушают ее.
– Эта рота наступала по болоту,
А потом ей приказали, и она пошла назад.
Эту роту расстрелял из пулеметов
Из засады свой же заградительный отряд.
И покуда эта рота умирала,
Землю грызла, лед глотала, кровью харкала в снегу,
Пожурили строевого генерала
И сказали, что теперь он перед Родиной в долгу.
И лежат они все вместе глазницами в рассвет,
И было им всем вместе четыре тыщи лет.
Вася о чем-то сосредоточенно думает, а лицо его стало хмурым и темным. И чем дольше поет Батя, тем больше хмурится Вася. Мне даже кажется, что он то и дело порывается что-то сказать, но отчего-то все откладывает это. Пока он только недобро смотрит на Батю и продолжает слушать его пение.
– Генералы все долги свои отдали
И медали нацепили, и на пенсии давно,
Генералы чинно ходят городами
И не помнят эту роту и не помнят ничего.
И тут произошел неожиданный инцидент. Допеть песню до конца Бате не позволил Вася. Он схватил гитару и вырвал ее из рук певца.
– Ты что же это, гад такой, поешь? Это же антисоветизм! Да за такое, знаешь, что полагается? Знай, что лично мне ты нанес смертельную обиду, понял?
– А пошел ты! – недобро ответил Василию Батя, теряя власть над собой. Он с легкостью вырвал свою гитару обратно. – Ничего-то ты не знаешь о той войне, понял?
Мнения курсантов взвода полярно разделились, и даже после того, как КорС горячо поддержал Батю, хотя спор и пошел на убыль, никого в том, что такое могло быть на самом деле, не убедило. Поверить в то, что свои же заградительные отряды расстреливали своих же бойцов Красной армии, не хочется. И тот факт, что состояли они из ментов, а не из красноармейцев, особо ничего не меняет.
Сейчас, конечно, начинают открыто писать правду о нашей истории, и она многое ставит с ног на голову. Скоро придется найти в себе силы, чтобы признать, что многое из написанного в учебниках, на чем нас воспитывали – на самом деле не совсем так. В том числе придется поверить и в эти заградотряды.
Ну, а пока большинству верить в это не хочется, а Васиному возмущению, кажется, нет границ. Даже не верится, что этот безответный тихоня может так разойтись. Курсанты, придерживающиеся традиционных взглядов на нашу историю, обвиняли Батю и КорСа в антисоветизме. Последние обзывали всех надменными дураками, продолжающими слепо верить в мифы. Что касается меня, то я, проявляя интерес к мнению обеих сторон, так и не определился, кто же из них прав, а потому в спор не вмешивался.
– Сомневаться в правоте нашей партии, – горячится Вася с пеной у рта, и каким-то неживым голосом продолжает, – это неумно, не прилично и чревато!
Пещера
В субботу после развода на парково-хозяйственный день мама Жора, взяв по три курсанта от каждого взвода, отправился получать сухой паек.
– Не иначе марш-бросок нам грозит, – поскучнел Юлька. – От мамы Жоры хорошего ждать не приходится.
С мнением Юльки согласились, но и он, и все остальные ошиблись. Наш взводный приготовил для нас приятный сюрприз.
– Помните, товарищи курсанты, я вам говорил о том, что жить в Крыму и не увидеть его достопримечательности – грех? Вот завтра мы с вами отправимся на экскурсию.
– Завтра же спортивный праздник? – перебил его сержант Ежевский.
– Обойдутся на этот раз без нас, – улыбнулся взводный. – Впрочем, если для вас важнее участие в этом празднике.… Нет? Ну, и славно. Я договорился с начальником лагерного сбора, и он разрешил нам вместо спортивного праздника прогуляться к одной из крымских достопримечательностей.
– Разрешите вопрос? Курсант Молодов. А куда именно?
– Здесь рядышком, всего в 4-х километрах восточнее Перевального находится знаменитая Кизил-Коба, то есть Красная пещера. Находится она в отрогах Долгоруковской яйлы в очень живописном урочище Суучхан. Обращаюсь к курсантам-крымчанам – почему урочище так называется?
Однако курсанты-крымчане командира взвода разочаровали, так как никто из них не смог ответить на этот вопрос, включая Батю. Мама Жора даже расстроился из-за этого. Видно, что он полюбил Крым всей своей душой. Кроме этого он еще хорошо изучил его. В воскресенье после завтрака мама Жора построил роту и выступил с краткой речью.
– Товарищи курсанты. Крым известен на весь Советский Союз не только как здравница и крупнейший центр виноделия. Крым это настоящее чудо. Здесь сочетаются разные виды рельефа: горы, степи, приморское побережье. Путешественники, натуралисты, ученые, поэты, побывавшие в Крыму, неоднократно отмечали тот факт, что другого такого уголка, где встречается такое большое количество самых разных пейзажей на таком относительно небольшом пространстве, нет нигде во всей Европе. Здесь очень оригинальные ландшафты и отдельные его части: климат, реки и прочие источники, минералы и горные породы, растительный и животный мир.
– А молодец все-таки наш мама Жора, – умиляется Веня.
Я задумался над предстоящей прогулкой.
– Сегодня мы с вами посетим Красную пещеру, известную еще с середины ХIХ века. В Крыму много карстовых полостей – пещер, колодцев и шахт. Красная пещера или Кизил-Коба имеет протяженность 18 километров. Это самая длинная карстовая пещера Европы, образовавшаяся в известняках.
– Никак нет! Товарищ капитан, вы ошибаетесь! Разрешите обратиться? Сержант Ежевский, – привлек внимание к себе замкомвзвода 4-го взвода. – У нас в Тернопольской области и в Черновицкой области есть и более длинные пещеры!
– Вы невнимательно слушали меня, товарищ сержант, – усмехнулся взводный, – там пещеры находятся в гипсах, а крымские пещеры….
– Я понял. Извините, товарищ капитан, – признал свою ошибку Ежевский.
– Товарищ капитан, разрешите вопрос? Курсант Молодов. А мы сможем осмотреть всю Кизил-Кобу?
– Нет, товарищ курсант, – благосклонно ответил взводный. – Дело в том, что Кизил-Коба это целый шестиэтажный карстовый комплекс пещер. Кстати, этот комплекс является самым большим в Крыму по площади и объему. До конца он еще не изучен, а его изученная часть, как я уже говорил, составляет примерно 18 километров. Так что на то, чтобы осмотреть его, нужно много времени, а у нас с вами его будет не так уж и много. К тому же у нас мало фонарей, а нас много. Но что мы сможем осмотреть, пока батарейки не сядут – мы с вами осмотрим. Пару сотен метров увидите. Фотоаппараты взяли? Вот и хорошо. Равняйсь! Смирно! В походную колонну!
И мы двинулись на зависть остальным ротам в направлении Красной пещеры, то есть на восток. На привале взводный продолжил свой рассказ о местных достопримечательностях.
– Товарищи курсанты, знаете ли вы, что это за перевал?
– Это Ангарский перевал, – первым ответил Батя. – Он назван так по названию реки Ангара, протекающей вон там. А сама речка названа так в честь великой сибирской реки.
– Совершенно верно! А известен Ангарский перевал тем, что именно на нем Кутузов «потерял» свой глаз.
И мы с интересом стали рассматривать виднеющийся перевал, представляя дела давно минувших дней. По дороге взводный устраивал частые остановки для того, чтобы мы могли сфотографироваться на фоне красивых, живописных уголков природы. Но вот, наконец, и Красная пещера!
У входа в пещеру казах Алимджанов, привыкший к раздольным казахским степям, вдруг испытал беспричинный приступ страха. Но он пересилил внезапный испуг, зажмурил глаза и вошел в темноту пещеры. Не сразу он осмелился открыть глаза. Но когда он их с трудом открыл, то потом уже смотрел на все широко раскрытыми (насколько это возможно) глазами.
Пещер здесь оказалось несколько, а все вместе они образовали целый подземный лабиринт, находящийся в глубину на шесть этажей. В пещере находятся разные залы. Мама Жора сказал, что у них есть свои названия – Академический, Индийский, Китайский. Залы длиной до 80 метров и высотой до 30 метров.
– Здесь находится самый высокий изо всех крымских пещер купол – купол Голубой капели, – просвещает нас взводный. – Его высота составляет 145 метров!
Впечатляет, ничего не скажешь! Жаль, что я не поэт и не могу вам описать все прелести, находящиеся здесь. А еще здесь много обширных галерей со сталактитами и сталагмитами – натечными образованиями. По дну Красной пещеры протекает подземная речка Суучхан, разделенная шестью карстовыми сифонами.
– Кто знает, что такое сифон? – смеясь, спрашивает мама Жора. Ему очень нравится, что мы ничего не знаем, и он чувствует свое превосходство над нами. – Сифон это не тот бутыль для содержания газированной воды, а затопленная водой часть пещеры. Самый большой сифон находится в пещере Ени-Сала-3 на Долгоруковской яйле, он достигает 115 метров. Есть пещеры, которые полностью затоплены водой. Самая большая пещера – Черная, длиной 1300 метров.
Что и говорить, интересно так, что хоть записывай, чтобы не забыть! В Красной пещере подводная река Суучхан образовала десятки красивейших озер, водопадов и каскадов.
– В этом неповторимость Красной пещеры, – без устали рассказывает мама Жора. – Товарищи курсанты, обратите внимание на своды пещеры. Видите, они украшены карбонатными натеками? Это сталактиты, сталагмиты, драпировки и колонны…
Интересно, взводный специально готовился к сегодняшней «лекции» или действительно все назубок помнит? Хотя, учитывая его любовь к Крыму можно предположить, что он и предыдущий набор курсантов возил по полуострову, так что действительно все это знает и помнит.
Вокруг нас такие наплывы, которые напоминают сказочных героев. Так и сам чувствуешь себя так, словно попал в сказку.
– Товарищи курсанты, Кизил-Коба это еще и памятник археологии. Здесь найдены следы культуры человека начала железного века. Эта культура в науке так и называется – «кизилкобинская». А еще здесь были найдены следы жизнедеятельности человека эпохи неолита, возраст которых составляет 6-8 тысяч лет.
После этого сообщения мы с еще большим интересом принялись рассматривать пещеру, представляя, как здесь жили первобытные люди.
Обедали мы на свежем воздухе у входа в пещеру сухим пайком уже после того, как аккумуляторы разрядились, и мы вынуждены были покинуть пещеру. Взводный предоставил нам полную свободу действий, так что мы дурачились кто, во что горазд. Возвращаться в лагерь ужасно не хотелось, но выбора у нас нет.
Я шел и думал о своей детской мечте стать археологом. Сегодня мне удалось хоть на капельку прикоснуться к этой профессии. Настроение у всех было просто прекрасное. Вот только поблагодарить взводного за прекрасный день и интересную информацию никто из нас не догадался.
В Перевальном к нам пристали с расспросами курсанты других рот. Наши курсанты с удовольствием рассказывали им об увиденном и услышанном ими в пещере, а те с завистью слушали этот рассказ.
О беспокойстве
Завтра экзамен по военно-политической географии, подготовку откладывать больше некуда, и взвод штудирует эту науку. Я спокоен и читаю «Доктора Живаго».
– Толик, – с завистью спрашивает Дима, – ты всегда так спокойно относишься к экзаменам, как сейчас?
– А чего ему? – ворчит Королев. – Подход-отход уже два балла. Плюс сержантские лычки. А если еще скажет чего-нибудь, то пятерка обеспечена.
– Ты хочешь сказать, что я учусь лучше тебя из-за своих сержантских лычек? – насмешливо переспрашиваю я.
КорС мне не ответил и яростно уставился в учебник.
– Симона, да не обращай ты на него внимания, – добродушно махнул рукой Лео. – Это он от зависти.
– Нет, – начал я свой ответ, – не всегда я так спокойно относился к экзаменам. В школе я плохо знал физику, и так боялся выпускного экзамена по физике, так беспокоился, что мама сказала мне: «Сынок, нам, конечно, нужен средний балл твоего аттестата, но если ты будешь так волноваться, то, что с тобой будет? У тебя в жизни будет еще много разных экзаменов. Физику ты знаешь, как минимум, на три. Ну, подумаешь, будет у тебя в аттестате одна тройка». И я успокоился, решив, что беспокоюсь я зря. Мне, конечно же, хотелось получить по физике пять, но я лучше всех знал, что на пять я ее не знаю.
– Но на три ты ее сдавать тоже не собирался? – уточнил Батя. – В общем, ты получил четыре, то есть ровно столько, сколько ты и заслуживаешь?!
– Да. А еще я волновался не только до экзамена, но и после него из-за неопределенности с оценкой за экзамен. После выпускного сочинения мне так не терпелось узнать результат, что я через форточку влез в кабинет директора школы, где хранились наши сочинения. И это притом, что кабинет директора находится на втором этаже! Правда, я обвязался веревкой за пояс и меня страховал с крыши мой друг.
– Врешь, – громко воскликнул Королев, потрясенный услышанным. – Все врешь!
– А вот и не врет, – неожиданно сказал Володя. – Я точно так же, чтобы узнать оценку по своему выпускному школьному сочинению влез в кабинет директора школы! Только у меня было еще интереснее, чем у Толика.
– Третий этаж? – ухмыльнулся КорС. – Или четвертый? Или ...
– Не угадал, – улыбнулся Володя, – пока я шуровал по стопке с сочинениями нашего класса, переписывая оценки, в кабинет вернулся директор. Вылезть в окно я уже не успевал, и потому спрятался в одежный шкаф.
– И директор тебя застукал? – с надеждой спросил КорС.
– Да помолчи ты! – от имени всего взвода сказал «замок». – Дай спокойно дослушать. Вовчик, что там было дальше?
– Директор пришел не один, – плутовато улыбнулся Вова, – а с мамой одной моей одноклассницы. Состоялся продолжительный разговор, в ходе которого мамаша игриво улыбалась и соблазнительно двигала бедрами и грудью.
– Просила, чтоб у ее дочери были как можно лучшие оценки?
– Да. Ну, а она, мамаша то есть, готова на все, буквально на все, лишь бы дочери было хорошо.
– Не томи, – облизывая губы, простонал низким грудным голосом Литин, – у меня во рту уже все пересохло!
– Не буду, – широко улыбнулся Вова, – очень скоро взаимопонимание было достигнуто, и директор с мамашей приступили к сексу. Мамаша была в таких восхитительных трусиках! А наш директор оказался таким разносторонне … как бы это сказать … любителем или развратником, чего я о нем и не подумал бы никогда! Наслаждались они друг другом долго, во всяком случае, мне так показалось. А я все это видел из шкафа через замочную скважину. После их ухода я выписал остающиеся оценки всего класса и спокойно выбрался через окно.
– На кой нам твои оценки? – оборвал «замок». – Ты давай, рассказывай со всеми подробностями, что ты там видел!
– Да, да! – присоединился Лео. – И о внешности той мамаши подробнее расскажи!
– Про ее нижнее белье тоже рассказать не забудь! – напомнил Веня. – Подробнее!
– Вот, – усмехнулся я, – а говорите, один я спокойно отношусь к подготовке к экзамену. А сами уже позабыли, что экзамен завтра!
На меня только махнули рукой, словно отмахнулись от назойливой мухи, и Володя безо всякого смущения рассказал во всех красочных подробностях обо всем, что он увидел из шкафа. Два раза рассказал, второй раз, так сказать, на бис.
– Миша, – спрашиваю я, – заметив, что Кальницкий о чем-то загрустил, глубоко задумался и словно ничего не видит и не слышит вокруг. – Ты где?
– Что? Я? – часто-часто заморгал он. – Я вот все думаю, где бы мне достать такую бутылку водки, из которой сколько не пей, а водка не кончается!
Миша у нас, во взводе, конечно, самый крупный и общепризнанный профессионал по части выпивки, но даже для него такой ответ звучит неожиданно. И я рассмеялся над его словами.
– Иванов, – осуждающе смотрит на меня Миша, – что тебе все весело? Нет бы, помочь своим товарищам, а он только лыбу давит и все.
– Миш, – продолжаю я смеяться, – чем тебе помочь? Морду кому-то надо набить? Так ты только свистни!
– Нет, брат, морду не надо. Морду я и сам кому хочешь, набью. Ты вот лучше придумай, как нам водку в планшетках носить, чтобы ее офицеры не находили.
– Ну, что, Симона, слабо? – вмешался Королев.
– Скорее выдумают какой-нибудь порошковый алкоголь, который можно будет водой развести и все, готово. Или даже в любое кулинарное блюдо добавлять. А сколько можно было бы порошкового алкоголя с собой в походы брать, – размечтался Лис. – А так, чтобы в планшетке водку носить – слабо, конечно.
– Нисколько, – растягивая слога, ответил я, – нисколько!
– Врешь! – не сдержался Миша. – Несколько поколений курсантов нашего училища безуспешно бились, и продолжают биться над разрешением этой задачи, а ты можешь ее решить? Лис, греби сюда, тут Иванов собрался нас осчастливить!
Нужно ли говорить, что после такого объявления, все внимание взвода было приковано к нам?
– Ну, колись, если не врешь, – настаивает Миша. – Не томи!
– В двух словах объяснить или более конкретно? – спрашиваю я.
– Толик, не издевайся, а? – просит Миша.
– Ладно, – улыбаюсь я. – Итак, по порядку. Что не вызывает подозрения у наших офицеров?
– Что, что? – пожал плечами Миша, – учебники и конспекты. Вот и все.
– Точно! Значит, водку следует замаскировать под учебники, и все!
– Постой, постой, – наморщил лоб Лис, – как это?
– Очень просто, – продолжаю я улыбаться, и беру в руки учебник. – Смотри сюда: берем плоскую фляжку, видал такие? Вырезаем в учебнике страницы точно по форме фляжки, только горловиной вниз. Потом склеиваем все порезанные страницы, а можно и все. Если открыть планшетку, то сверху – ни дать, ни взять, учебник! И только если взять его в руки и попытаться раскрыть его, то выяснится, что это муляж!
– Блин, – восторженно говорит Миша, – не зря говорят, что все гениальное – просто! Пацаны, крепко запомните, это придумал наш Толик Иванов! И слава о нем будет передаваться из уст в уста столько, сколько будет стоять наше училище!
Миша весь вечер находился под сильным впечатлением и договорился с ротным, чтобы из штаба позвонить в Симферополь. На следующий день его приятель привез требуемую флягу на 750 миллилитров, и на самоподготовке Миша при всех изготовил первый, так сказать, опытный образец. Результат превзошел даже самые смелые ожидания. Восторгов курсантов нет предела. В течение трех дней такие же фальшивые учебники появились в каждом взводе нашей роты.
– Слушай, Толик, – спрашивает Лис, преданно глядя мне в глаза, на следующем сампо, – а как ты до этого додумался? Что меня особенно удивляет, так это то, что тебе ведь самому ломать над этим голову было незачем, потому что ты не пьешь. Объяснишь?
– Объясню. Понимаешь, Лис, и колесо, и велосипед давно изобретены, да и все Америки уже тоже давным-давно открыты!
– Ты хочешь сказать, что это придумал не ты? – догадался Миша. – А кто?
– Мой школьный одноклассник и лучший друг Виталий Шепелев. Он, в отличие от меня, употребляет алкоголь. На танцах он с приятелями всегда использовал водку для «подогрева». А тут борьба с пьянством! Ну, он и выдумал прятать фляжку в книгу. Я даже название той книги помню: «Танки идут ромбом». Помню, все удивлялись, зачем он книжку на танцы таскает, но он чужим своего секрета не выдавал!
– Эх, Иванов, чистая ты душа, – сокрушается Миша, – и зачем ты правду рассказал? Остался бы в памяти курсантской человеком-легендой! А так отдал славу никому неизвестному твоему однокласснику! Тебе уже говорили, что ты – невозможный человек?
Тут со своего места поднялся и уверенно взошел на кафедру Вася. Это что-то новенькое, и все заинтересованно уставились на него.
– Товарищи курсанты, – серьезно начал Вася, – все мы с вами будущие офицеры.
– По-моему, потрясающая по своей глубине и свежести мысль, – громко говорит КорС, – прямо таки гениальная. Товарищ Россошенко, а вы сами до нее додумались?
– Видимо сам, – подхватил Лис, – потому что мы не просто будущие офицеры, а политработники, о чем Вася не упомянул.
– Да хватить вам, ерничать, – нетерпеливо перебил их «замок», – неужели вам не интересно узнать, что именно наш товарищ хочет нам поведать?
Поскольку всем и, правда, интересно, а поскалить зубы можно и позже, все снова стали слушать Васю. Окрыленный поддержкой замкомвзвода, тот продолжил.
– Все вы знаете, что в нашей стране идет нещадная борьба с пьянством, и вскоре и нам с вами придется принять в ней самое активное участие.
– Он что, хочет предложить нам завязать с алкоголем? – негромко изумился Лис.
Впрочем, все оказалось гораздо проще и неожиданнее.
– Товарищи курсанты, находясь в городском увольнении, я ознакомился с новинками в книжных магазинах и приобрел вот это, – и он громко прочел, – «Административно-правовые меры борьбы с пьянством». Автор – Демьян Николаевич Бахрах.
Поскольку Вася читает с обложки, он не заметил, что в аудиторию тихо вошел ротный. Впрочем, остальные ребята, даже если и заметили появление командира роты, почему-то никак не отреагировали на него. Ротный стоит и сосредоточенно слушает.
– Товарищи курсанты, – все так же уверенно продолжает Вася, – я считаю, что нам всем необходимо законспектировать и изучить этот материал.
– Взвод! Смирно! – решил я все-таки подать команду, как положено. Взвод быстро поднялся и замер.
– Что ж, – рассудительно произнес ротный, – мне кажется предложение товарища Россошенко, заслуживающим внимания. Если уж повесили ружье на стену – придется стрелять.
После этих слов он повернулся и вышел из аудитории, так и не подав команды «Вольно!» «Замку» ничего не остается, как организовать конспектирование этой книги, точнее брошюры. Довольный результатом Вася, вслух читает нам содержание.
– «Пьянство – одно из самых распространенных негативных явлений, имеющихся в нашем обществе. На борьбу с ним КПСС мобилизует весь советский народ…»
– Товарищ курсант Россошенко, – перебивает выступающего Лис, – разрешите вопрос? А во сколько вам обошлась эта покупка?
– Вопрос не по существу. 35 копеек. Продолжим: «Это вредное социальное явление, паразитирующее на наших трудностях, ошибках, недостатках…»
– Неужели, прямо так и написано? – «удивляется» Королев, но «замок» быстро затыкает ему рот, и Вася увлеченно продолжает знакомить нас с мерами борьбы с пьянством. Можно смело утверждать, что наше сегодняшнее сампо испорчено окончательно и бесповоротно. В перерыве Миша попытался вразумить оратора. Начал он издалека.
– Вася, ты ведь атеист? То есть ты знаешь, что когда ты умер, ты об этом не знаешь, а вот другим людям от этого тяжело.
– И что? – пытается Вася понять, куда клонит Миша. – Ты мне угрожаешь?
– Нет, – тяжело вздыхает Мишка, – я хотел сказать, что, то же самое бывает, если ты тупой.
– Себе что ли в увале какую-нибудь подобную книжицу прикупить? – спрашивает «замка» Лис.
– Вы что, с Васей из одного детсада? – возмутился «замок». – Только попробуй! Кто бы еще товарищу Россошенко доходчиво объяснил, что свою шизофрению надо оставлять дома?
– А кстати, – встрепенулся Лео, – что там ротный говорил про стрельбу из ружья? Товарищ Россошенко, вы приговариваетесь коллективом взвода к десяти годам строгого расстрела!
И хотя многие шутили, конспектировать все равно пришлось брошюру до конца. И это при том, что в день сдачи экзамена, мы по традиции отдыхаем. В общем, подложил нам Вася «свинью», что и говорить.
Товарищ
Ну, вот и долгожданный отпуск и дом! Настоящий отпуск – тридцать дней, не то, что зимой, всего четырнадцать.
Сразу после военкомата, даже не переодевшись в гражданку, я поспешил к своему другу Виталию Шепелеву. Он встретил меня с распростертыми объятиями. Широко улыбаясь, он спросил:
– Как поживает наш будущий господин офицер?
– Отчего же господин? – скептично отвечаю я. Понятное дело, это шутка моего друга, только очень уж неудачная. – Я – товарищ!
– Да какой ты товарищ, – махнул рукой мой друг. – Ты же не масон? Или я чего-то о тебе не знаю?
– Нет, – еще больше растерялся я, – а причем здесь масоны?
Мне вспомнились следующие слова Вольтера: «Сколько бессмысленностей люди говорят только из-за желания сказать что-то новое». Наверняка мой друг решил порисоваться передо мной.
– Притом! Ты, что же, правда, не знаешь? И это, заметьте, будущий учитель истории! Тебе просто необходимо преодолеть твое узкопонятийное мышление. Хотя, ты в этом, конечно, не виноват, таким тебя делает ваша система. Ладно, так и быть, расскажу. Только давай, Толик, в дом уже пройдем.
– Там меня ждет яблочный сок, домашнее печенье и вафельный торт? – с плохо скрываемой надеждой спросил я.
– Конечно, мы ведь тебя ждем! – рассмеялся Виталий.
Усевшись удобнее за столом, мы выпили по стакану самого вкусного в мире яблочного сока, и Виталий начал: «Ты должен понимать, что в истории важно каждое слово, ибо, изменив даже одно слово, можно изменить, то есть исказить всю суть. Разумеется, ты помнишь о восстании декабристов? Скажи, изменится ли смысл и твое восприятие, если вместо «Южнорусского общества декабристов» сказать «Кишиневская масонская ложа»?
– ?!! – я даже слова не смог выговорить!
– Да, да. Декабристы в своем большинстве были масонами. А, кстати, друг ситный, а чем ты объяснишь гонения со стороны Петра І на Русскую православную церковь?
– Он был просвещенный монарх, строивший европейское государство. Поэтому он боролся с невежеством и мракобесием…
– Понятно, понятно. Все гораздо проще – Петр І был масоном! А масоны вместо Бога ставят человека.
– Так «Человек это звучит гордо…», – припомнил я слова Горького.
– Именно! Российская знать увлекалась масонством и при Петре І, и при Екатерине ІІ, при Павле І, и при Александре І. Масонами были Меньшиков, Радищев, Прокопович, Новиков. Позже – Пушкин, Погодин, Жуковский, Котляровский. Николай І в 1829 году издал антимасонский вердикт. Ложи были распущены, о масонах открыто уже не говорили, перестали исполнять их ритуалы.
Признаться, у меня голова закружилась от новых сведений. И еще я не знал – верить услышанному или нет.
– После запрещения масонства в Петербурге и Москве появилась мода на «кружки» и «клубы».
– Лишь бы только не «ложи?» – догадался я.
– И не «общества». Ты должен помнить о кружках Герцена и Станкевича. Были и менее известные кружки Жуковского, Грановского, Плетнева, Сперанского. И самое распространенное слово в этих кружках было «товарищ!» И не только в самих кружках. Почитай Пушкина, в его стихах часто встречается это слово. В «Тарасе Бульбе» Гоголя в одном коротеньком монологе это слово встречается семь раз! В то время в просвещенных кругах российского общества это слово было как бы паролем, по которому узнавали своих – то есть, бывших масонов.
Крепко сжав зубы, я сидел и слушал. Если бы я не сцепил зубы, то запросто мог бы раскрыть от изумления рот!
– То есть, масонство в России осталось, только в несколько закамуфлированном виде?
– Да. Оно переросло в так называемое «западничество». Да, еще важно тебе знать и понимать, что февральская буржуазно-демократическая революция 1917 года это в большей мере «заслуга» масонов, а все члены Временного правительства были масонами!
– А у нас на Украине? – перебил я его.
– Украинская Центральная Рада – те же самые масоны. А вот после «Великого Октября» все масонские ложи были запрещены, несмотря на то, что немало видных большевиков, например, Дзержинский, Зиновьев и сами были масонами! В начале 20-х годов из Петрограда за границу оправились два корабля с софианцами, изгнанными из советской России. Горький – видный, можно сказать, выдающийся масон-софианец, сам выехал на Капри.
– Так он выехал вовсе не из-за болезни?
– Именно!
Помолчав и отхлебнув сока, Виталий спросил:
– Ага, чуть не забыл! Знаешь, чей клич «Будь готов!», «Всегда готов!»?
– Пионерский, – вырвалось у меня.
– И снова ошибочка, – покачал головой мой друг, – масонский! Впрочем, тебе в твоей службе это не пригодится, товарищ. Не будешь же ты, в самом деле, во время политзанятий рассказывать солдатам правду?
Словам друга я не поверил. Я даже вообразить себе не могу, что это может быть правдой. Только мне почему-то как-то сразу перестало нравиться слово «товарищ». Как говорится, «осадок остался». Тут только я заметил, что у ворот Виталькиного дома – новая скамья. Шириной она никак не меньше восьмидесяти сантиметров.
– Какая у вас классная скамейка, – сказал я и развел руки шире плеч, – любой размер поместится!
Виталька вдруг что-то вспомнил и сказал, что нужно помочь в мастерской отца передвинуть деревообрабатывающие станки под другую стену. Когда мы с этим делом управились, я переспросил, не нужно ли еще чего передвинуть. Виталий сообщил, что в доме вообще-то нужно мебель переставить, и я сразу предложил свою помощь.
– Мы с этим сами справимся, – отклонил мое предложение Вит.
– Что, – пошутил я, и подмигнул ему, – так жалко чашки кофе для друга? И много ты планируешь сэкономить на мне?
Мы рассмеялись и отправились переставлять мебель. За этим занятием нас застала тетя Римма, которая пришла с работы.
– Здравствуй, Толя. Трудитесь? – спросила она. Мне так импонирует ее мягкий характер и приятные манеры.
– В поте лица, – отшутился Виталий, а я просто ответил на приветствие.
– Не сомневаюсь. И сильно лицо потеет? – улыбнулась тетя Римма и уже серьезно добавила: – Вы бы лучше пошли, поиграли. Знаешь, Толик, а ведь Виталька без тебя совсем гитару забросил.
Эти слова меня очень удивили, так как я не могу представить своего друга без музыки. Не иначе у него что-то приключилось. Как у всякого творческого человека, у моего друга периодически, то есть регулярно, случаются депрессии. Мы так и не расставили всю мебель, и оправились в гараж, где у Вита хранятся все наши музыкальные инструменты. И до позднего вечера мы с упоением наслаждались музыкой в нашем исполнении.
На следующее утро, после завтрака я собирался за хлебом, настраиваясь на долгое стояние в очереди. Мама, уходя на работу, попросила купить хлеба, причем четыре буханки, чтобы снова полдня на стояние в очереди не тратить. Но тут пришел Виталий. Надо ли говорить, что я обрадовался его приходу
– Слушай, Толик, дело есть, – торопливо сказал сразу с порога, едва войдя ко мне в квартиру, мой друг.
– Сделаем, конечно, – подмигнул я, – а что нужно?
Если бы я заподозрил неладное, то сразу бы отказался, но на этот раз интуиция меня подвела. Вит был несказанно рад моему согласию, и стал посвящать меня в суть дела.
– Моя бабушка живет возле колхозного рынка, так называемого «большого базара», и очень многие люди с завидным постоянством ходят под ее хату в туалет. Мало того, что весь двор загаживают, так уже стены дома от аммиака осыпаться начали.
– А собаки у нее что, нет? – недоуменно спрашиваю я.
– Нет. Ну, так что, поможешь? Доброе дело ведь! Мне больше и обратиться не к кому, так что на тебя вся надежда!
– Помогу, конечно, раз дело доброе!
Разве могу я отказать своему лучшему другу в его просьбе? Тем более, что его желание помочь бабушке так понятно и естественно. Хотя, если честно, я думал, что ему нужно еще мебель какую-нибудь переставить с места на место, тем более, что я точно знаю, что в этом есть необходимость.
Ближе к вечеру мы отправились в гости к бабушке Виталия. За кинотеатром играет музыка, и я увидел у кафе «Сказка» цветомузыкальный фонтан. Конечно, до фонтана в парке Тренева в Симферополе ему далеко, но все равно хорошо.
– Знаешь, я встретил парня, которого вообще не помню, и уверен, что не знаю, а он меня по плечам хлопает и приговаривает: «Здорово, Виталий! Как дела?» В общем, видно, что он меня знает, Как это, а?
– Пить надо меньше, а закусывать больше, вот и не будешь забывать своих новых знакомых.
– Да я точно его не знаю. Вижу, ты на деревянное кафе смотришь? У нас их теперь таких три штуки. И автобусные остановки такие же.
– Деревянное зодчество прочно прописалось в Гайсине? Только это красиво, пока новое, а потом почернеет от дождей и снега и будет портить внешний вид.
– Но сейчас-то еще красиво, – беззаботно говорит Вит.
Вечером мы прикрепили к стене дома, обращенной к рынку, листы неоцинкованой жести, или, как сказала бабушка друга, бляху. Такую же бляху закрепили на земле у стены. Потом подключили к этому железу электричество. Сделали так, что босиком ставать нельзя, а в обуви ничего, можно. Оцениваю я наши с Витом действия неоднозначно, но слово не воробей – я пообещал помочь другу, вот и помогаю.
Ночевали эту ночь в доме у Виталиной бабушки. Рано утром мы поднялись, и стали через занавешенные окна наблюдать. Примерно через час после открытия рынка прибежала первая «посетительница», торговка лет сорока пяти. Оглянулась по сторонам и присела на бляху у стены дома. Виталий хладнокровно подключил наше творение в розетку. Когда женщина соединилась с железом жидкостью, ее начало бить током.
– Ва-ва-ва! – что-то нечленораздельное выкрикивала женщина и, сидя на корточках, часто-часто подпрыгивала на месте.
– Может уже выключить? – с опаской предложил я, и покосился на Вита.
– Ничего с ней не случится, – злорадно сказал друг, зачаровано наблюдая за происходящим за окном.
Как-то торговке удалось соскочить с жести, и она, поспешно натянув мокрые трусики (мы это видели из окна), торопливо засеменила прочь. Минут через двадцать пришли двое мужчин. Один из них приступил раньше другого. Его шарахнуло так, что он спиной отлетел назад и грохнулся во весь рост на землю. Второй мужчина рассмеялся: «Что, с вечера перебрал? Надо меру знать!» Но уже через несколько секунд и он с криком «А-а!» врезался головой в стену дома.
– Ты только посмотри, – пошутил Виталий, – бодается еще!
Второй мужчина прыгал как на скакалке, а когда ему удалось соскочить с жести, он как был – с расстегнутыми штанами, бросился прочь. Больше в этот день никто так и не пришел, так что мы зря просидели почти полдня у окна.
Дело – дрова!
Папа мой родом из хутора, в котором всего пять хат. Его мать, а моя бабушка, всю жизнь прожила на этом хуторе. По выходным мы часто ездили к бабушке в гости и по хозяйству помочь. Мой отпуск не стал исключением, и на выходные мы поехали к бабушке. С некоторых пор кто-то повадился у бабушки регулярно тын (плетеную изгородь) разбирать.
– Рыбаки, кто же еще? – говорит бабушка. – На дрова берут, чтобы уху варить, шашлыки готовить.
Так что папа имеет «удовольствие» ходить в лес, рубить лещину, тащить ее на себе на хутор, и плести новый тын. Перед самым моим приездом терпение у папы, наконец, кончилось. Во всяком случае, больше тратить свои выходные на заборы папа не намерен.
Решил он тех лентяев, которые разбирают забор, вместо того, чтобы в лес за дровами сходить, проучить. И достал он у знакомых артиллерийского пороха.
Выбрали мы колья потолще и посуше, выдолбили в них трухлявую сердцевину и набили порохом. Сверху забили деревянными пробками, чтобы порох не высыпался, и чтобы его заметно не было.
Самый дальний участок забора, который поближе к реке, на этот раз мы сделали не из свежесрубленных гибких веток орешника, а из сухих кольев и прутьев. Среди них вплели и колья с пороховыми зарядами. А сами залегли в бурьянах и наблюдаем. Смотрим, действительно, пришли двое рыбаков, воровато огляделись по сторонам и стали разбирать тын.
Вечером мы с отцом вышли на горку, откуда спуск к реке как на ладони, и снова стали наблюдать. Рыбаков было две компании и обе варили уху. Но одни, видно, сами ходили в лес или привезли дрова с собой, и нормально себе приготовили еду и поужинали. А вот у вторых как громыхнуло! Котелок с варевом в одну сторону полетел, горящие дрова в другую, а сами рыбаки с трясущимися подбородками и руками в разные стороны. Из-за реки вернулось гулкое эхо взрыва.
Вернувшись в дом бабушки, я включил телеящик. Из него полился голос нашего генсека. Бабушка вздрогнула, перекрестилась и сказала:
– Выключи ты его, внучек, – с болью во взгляде и голосе произнесла бабушка. – Не хочу ни смотреть, ни слышать эту нечистую силу. Тьфу, на него!
– Какую нечистую силу, бабушка? – спросил я.
– Как какую? Горбача, конечно. Не знаешь разве, сколько беды пришло на нашу землю с его приходом к власти? Или ты думаешь, что это случайно или совпадения, какие? Нет, это его заслуга, этого меченого, этого исчадия ада. И это еще не все, он нам всем еще покажет, вот вспомнишь тогда мои слова.
– Ничего, мама, – мягко сказал папа, – Горбачевы приходят и уходят, а наш народ остается.
Спать мы с папой легли с чувством глубокого удовлетворения. Перед рассветом всех нас разбудил взрыв. Вышли мы из дома и видим – у соседки в хате нет ни одного окна! И дымохода тоже больше нет! Подошли мы и заглянули в проемы от окон. А в комнате у соседки зола по всему полу, и на стенах вареники прилипли! Разумеется, соседка, когда пришла в себя, клялась, что это она первый раз дрова украла.
Когда мы приехали к бабушке через неделю, то в хате соседки уже и новый дымоход был, и окна застеклены, и в хате побелено. Каюсь, но мне захотелось ее еще раз проучить. Чтоб, как говорится, неповадно было.
Вечером я забрался к ней на крышу, и положил на дымоход кусок стекла. Наутро соседка пришла к папе с просьбой посмотреть, что у нее с печью случилось, потому, что та стала сильно дымить.
– От сучий син! – материлась соседка, поминая печника. – Это он, наверное, так плохо мне дымоход сделал.
– Магарыч будет? – поинтересовался папа.
– А как же! – воскликнула соседка. – Как положено! Если сделаете, то я вам ведро самогонки выставлю! И закуску тоже!
Вы уже догадались, что печь мы ей починили, и она дымить перестала. Магарыч соседка выставила, как и обещала. Больше восстанавливать тын нам ни разу не приходилось.
А потом мы помогали бабушке в огороде. Поработав в огороде, мы все пошли искупаться на речку Соб, и с нами (в кои-то веки!) пошла и бабушка. Разделась она до купальника, и на ее спине я увидел длинные, глубокие белесые шрамы.
– Ба, – поинтересовался я, – откуда у тебя эти шрамы?
– Это еще с гражданской войны, бандиты на память оставили.
– Какие еще бандиты? – спросил я, заинтригованный.
– Орудовала тогда в наших местах банда атамана Лихо. (Бабушка произносила по-украински: Лыхо). Однажды налетели они на наш хутор Черненки и стали большевиков искать. Ну, а чего их тут искать – пять хат всего, и спрятаться-то толком негде, даже при всем желании. Искали они как-то странно: подушки шашками рубили, в кастрюли заглядывали. А один и вовсе флаконы от духов открыл и стал и в них заглядывать!
– У тебя были духи? – несказанно удивился я. – В гражданскую войну?
– Духи у меня еще с дореволюционных времен оставались, мне их когда-то отец подарил. Мы ведь до революции зажиточными были, земли много имели, скота. Даже самый первый в уезде трактор и тот у нас появился. Так что мог мой отец себе позволить духи дочери покупать! Я по тем временам завидная невеста была! – весело смеется бабушка.
– Настоящие духи? – глупо спросил я.
– Про ненастоящие мы тогда и слыхом не слыхивали, – хитро посмеивается бабушка, – тогда, внучек, все настоящее было. Да, так про духи-то: пока этот гицель подушки рубил, я молчала, но когда он стал в пузырьки от духов заглядывать – я не выдержала. Спрашиваю его: «Ну, неужели туда большевик спрятался?»
– А он что? – нетерпеливо перебил я.
– Как что? Не видишь разве – вон вся спина шомполами да нагайками расписана. Я потом несколько дней лежала, встать не могла. Так что мне повезло больше, чем другим.
– Ба, в чем же твое везение? – не понял я.
– В том, что других – кого снасильничали, а кого вообще убили, а я жива, осталась. И без сраму, слава тебе, Господи! – бабушка перекрестилась, передумывая и вспоминая все снова.
Мы с родителями молчали, обдумывая услышанное.
– Да! – встрепенулась бабушка. – Бандиты-то тогда только полторы версты отсюда и успели отъехать. Знаете, лес, что Коцюриной зовется? До леса этого почти две версты будет. Вот бандиты только к нему подъезжать стали, а из леса этого – ЧОНовцы! Красные значит, часть особого назначения. Ну, и в капусту они банду тут же на месте и изрубили! Как говорится, пленных не брали. Так что на нашем хуторе, считай, и встретило того Лыхо настоящее лыхо!
Горькая пропойца
Подходя к дому друга, я понял, что у них происходит что-то интересное, и не ошибся. Посреди двора прыгала, одновременно отталкиваясь всеми четырьмя ногами, корова. При этом она дико ревела. Куры по очереди взлетали на забор и, распустив крылья, падали с него вниз головами. Петухи уже охрипли от крика, но не переставали драться друг с другом. Куры продолжали попеременно взлетать на забор и падать оттуда.
Подойдя еще ближе, я заметил, что у кур, которые ходят по двору, время от времени непроизвольно падают головы, а вслед за ними и сами куры. Сами по себе! На всю улицу шум, гам, в общем, сумбур царит невообразимый.
– Здравствуйте! – поприветствовал я друга и его маму. – До чрезвычайности захватывающее зрелище, признаюсь. Что это у вас здесь происходит?
– Карнавал, – туманно ответил мой друг, не вдаваясь в подробности.
– А все-таки? – настаиваю я, так как смысл происходящего остается для меня загадкой.
– Толик, а тебе не приходилось слышать о том, что люди живут своим умом, – хладнокровно объясняет Виталий, – а наживаются на чужой глупости?
– Приходилось, конечно, а при чем здесь это?
– Вот и мы купили корову, позарились на дешевизну, – вздохнул Вит.
– Точно, – подтвердила Виталина мама. – Хотя нас знакомые и предупреждали, чтобы мы с теми людьми не связывались: обманут и не моргнут. Вот, пожинаем плоды своей скупости и глупости.
– Так, что, же все-таки у вас происходит? – не унимаюсь я.
– Понимаешь, Толя, прежние хозяева этой коровы работают на спиртзаводе и приучили ее к мелясе, – начала рассказывать тетя Римма.
– А в мелясе есть алкоголь, – тут же сообразил я.
– Купили мы корову, а она ничего есть не хочет! Стали мы ей сено, солому поливать самогонкой – ест! Вчера на пастбище у реки вдруг стала она бессмысленно головой мотать, потом в воду вошла, попила и упала.
Не удержавшись, я рассмеялся, хотя понимаю, что Витальке и его маме это неприятно, но удержаться не могу.
– А сегодня полили солому снова самогоном, а в соломе много зерен было, плохо обмолочена. Теперь и корова пьяна, и куры того зерна наклевались и тоже веселятся вовсю. А, ну их! Тебе, конечно, весело, мы и сами бы охотно посмеялись, если бы эта ситуация не повторялась многократно. Такие вот теперь у нас суровые будни. Прямо не знаем, что теперь с этой коровой и делать, – горько вздохнула тетя Римма.
– Вернуть прошлым хозяевам не пробовали?
– Сомнительно, не такие они люди, – помолчав, друг лукаво спросил: – Скажи, а ты можешь дать военное определение корове?
– Неужели военные как-то по-другому смотрят на коров? – несказанно удивилась его мама и выжидающе посмотрела на меня. – Не хочешь же ты, в самом деле, сказать, что корова – это устройство для изготовления молока?
Друг начал похохатывать, и я не стал томить его мать.
– Нет, конечно. Корова – это такое большое рогатое животное с двумя ногами по углам, – припомнил я, как говорил о корове Рома Журавлев. – А что это за таблички у вас на воротах «Во дворе злая собака», да еще целых две штуки? И это при том, что собаки не то что злой, а вообще никакой не наблюдается?
– А-а, – сокрушенно вздохнула тетя Римма, – это у нас пес был – дог, 105 килограмм уже весил, умница редчайший. Брат оставил, так как сам в плавание ушел. Отравили пса недавно, а таблички мы просто снять, еще не успели. Эх, если бы узнать, кто его отравил, – нахмурился Виталий.
– Что, пес кого-то обидел?
– Всякое бывало. Вон сосед напротив – пришел как-то, раз и весь вечер с папой выпивали. Так этот сосед как выпьет стопку, потом поворачивается к псу и выдыхает ему прямо в морду. Несколько раз пес стерпел, а потом как схватит соседа зубами за нос! Папа наш так смеялся, что долго не мог выговорить: «Фу!» Нос у соседа, конечно, заметно пострадал! Или вот неделю назад пришли к нам трое контролеров с РЭС, проверить, не воруем ли мы электроэнергию. Не обратили они внимания ни на две таблички, ни на, то, что звонок выведен к калитке, и он в рабочем состоянии, ни на наши права, а сразу во двор поспешили. Наш пес таких наглых посетителей не любит. Не любил, то есть, – погрустнела тетя Римма. – Как вылетел он из-за дома и сразу к ним. Как встал перед одним из контролеров на задние лапы, да как разинул пасть! Так все три контролера и облегчились в один момент! В обоих смыслах слова.
– Очень забавно было наблюдать, как они уходили от нас, – сдержанно улыбаясь, добавил Виталий.
– Так что недоброжелатели у нашего пса были, что и говорить, – подвела черту тетя Римма. – Ладно, вы идите в дом, а я загоню эту пропойцу в хлев, а потом соберу вам что-нибудь вкусненького поесть. Да, Толя, я тебе в прошлый раз забыла сказать, что тебе в форме очень хорошо!
– Спасибо, тетя Римма, – улыбнулся я. Как известно, доброе слово и кошке приятно, что уж говорить о человеке!
– Дай-ка и я тебя рассмотрю, – улыбнулся всегда сдержанный и скупой на эмоции Виталий. – Эк ты раздался в плечах! И манера ведения разговора у тебя изменилась, стала более сдержанной. Видно, что над вами в училище усиленно экспериментируют бредовую идею воспитания гармоничной, всесторонне развитой личности! Что молчишь?
Мой друг производит двойственное, точнее противоречивое впечатление. С одной стороны Виталий демонстрирует нежелание выставлять себя напоказ, а с другой стороны всегда хочет и пытается стать непохожим на других.
– Никогда не задумывался над тем, бредовая ли это мысль, а теперь вот решил подумать, – пожал я плечами. Я и в самом деле попытался посмотреть на эту привычную фразу, как говорит мама Жора, новыми глазами.
– Что, неужели не согласен? – сдержанно улыбается мой друг.
– Отчего же? У одних людей больше развито левое полушарие головного мозга, а у других правое, значит способности и наклонности у них изначально разные. Низкорослый человек никогда не станет хорошим прыгуном в высоту или баскетболистом. Я уж молчу о том, что далеко не каждый человек может стать хорошим ученым, хорошим поэтом или выдающимся художником. И так далее. То есть, получается, что идея и впрямь бредовая.
– Рад, что ты со мной согласен, – сдержанно улыбается Вит.
Весь день мы переводили любимые иностранные песни. Я уж было решил, что мы и на танцы не пойдем, но мы пошли. Перед тем, как пойти, собственно, на дискотеку, мы зашли ко мне домой, чтобы я переоделся.
– Пить хочу, – сказал Виталий, когда мы проходили мимо магазина «Детский мир», – давай газировки попьем?
И мы перешли через дорогу, где над яром стоят два киоска с газированной водой, в которых бессменно работают дядя Фима и дядя Миша. У дяди Фимы очередь, поэтому мы подошли к дяде Мише.
– Мне два стакана с сиропом, пожалуйста, – сказал Виталий после того, как мы поприветствовали дядю Мишу.
Дядя Миша налил ему два стакана с сиропом, а мне стакан с двойным сиропом. Выпив один стакан, Виталий вдруг сообразил.
– Постойте, – кивнул он на меня, обращаясь к дяде Мише, – а ведь он вам ничего не говорил!
Мой друг любит в любой ситуации докапываться до истины. Даже больше, чем я.
– А ему и не нужно ничего говорить, – широко улыбнулся дядя Миша и показал рукой куда-то ниже стола, – он еще вот с таких пор всегда берет стакан воды с двойным сиропом. Так что ему есть надобность что-то сказать, только если он хочет больше!
Когда мы отошли от киоска, Виталий вдруг вспомнил.
– Слушай, Толик, ты знаешь Вениаминова?
– Немного. То есть я точно представляю, о ком ты говоришь, а что?
– Тогда расскажу тебе его историю. Со своей невестой мой приятель Сергей Вениаминов был знаком с раннего детства: жили на одной улице и в одной песочнице играли еще до школы. Со временем в одном классе учились, причем уже в первом классе знали, что они непременно поженятся. Свою свадьбу они назначили сразу после окончания Сергеем военного училища. Решили совместить первый офицерский отпуск с медовым месяцем, а потом уже и служить вместе ехать. На свадьбу было приглашено без малого триста человек, и гулять собирались три дня. В общем, все, как положено у нас на Украине. Бабушки-старушки умилялись, вытирая слезы и вспоминая свою навсегда, давно и далеко ушедшую молодость. И правда – нечасто встречаешь такую вот любовь, не правда ли? И вот представьте: завтра свадьба, а сегодня вечером невеста вдруг заявляет, что замуж за Сергея не пойдет! Ни за что! Другого парня она встретила, и он ей нравится теперь гораздо больше. Серега от нее вышел, как обухом ушибленный. Идет по улице словно пьяный, и видит: на лавочке сидят три девицы-красавицы.
– Девчонки, – обратился к ним Серега, – кто за меня замуж пойдет? Только свадьба прямо завтра!
– Как это? – не поверили они, и Сергей им все честно рассказал. Две девушки посмеялись, а третья сказала: «Я пойду!»
На следующий день они поженились, а через месяц уехали служить на Урал. Ты представляешь, как бывает?
– И такое в жизни случается, – подивился я услышанной истории.
В лесу с папой
«Те минуты, что я с тобой проводил, мне не забыть никогда.
Спасибо папа, за то, что ты был, за то, что ты есть,
за то, что ты будешь всегда».
Взято с сайта В. Мясников
://mychords.net
В пятницу вечером, придя с работы, папа спросил меня:
– Сын, какие у тебя планы на выходные? Может, как раньше, сходим в лес с ночевкой?
– Отец, – возмутилась мама, – дай ребенку отдохнуть, в нормальной постели поспать!
– Он уже не ребенок, он курсант высшего военного училища. Вон, даже сержант!
– Папа, мама, я с удовольствием пойду!
И я с радостью стал готовиться к завтрашнему выходу на природу. Мне с папой всегда было очень интересно вдвоем ходить в турпоходы, даже если это был выход на один день. А тут – с ночевкой!
Я полез на антресоль за палаткой (папа в свое время сделал в коридоре и на кухне по антресоли, так как даже в трехкомнатной квартире места все равно не хватает). Но папа остановил меня.
– Сынок, да ну ее. Таскать ее еще. Неужели мы с тобой без нее не переночуем? Тем более что тепло.
И я согласился, что без палатки мы можем вполне обойтись. И я стал собираться свой походный рюкзак. У нас с папой рюкзаки, которые в разговорной речи называют «колобок». Мой защитного цвета, так как я с детства люблю все военное, а у папы рюкзак синий с красными карманами.
Я достал свою старую армейскую флягу, с грустью вспомнив, что десантная лучше, прополоскал ее и набрал чистой воды. Папа собирается в своей комнате.
– Отец, – зовет мама, – а вы куда пойдете? Чтобы я точно знала.
– Да не волнуйся ты. Мы поедем на мою малую родину в леса возле Дмитренок, а я там вырос, все знаю. Не заблудимся.
Хотя у папы два выходных дня, мы, чтобы времени у нас было еще больше, встали рано. Автобусом доехали до села Бубновка, вышли на остановке, и через мост перешли на другой берег реки Соб. Там пошли в лес, обходя стороной село Новоселовка.
Еще на подходе к лесу спугнули нескольких зайцев. На окраине леса мы вырубили себе по тяжелому суковатому посоху. Не прошли мы и трехсот метров по лесу, как папа вдруг резко остановился.
– Папа, ты что увидел?
– Не увидел, а услышал, – напряженно вслушивается папа. – Ищи дерево, на которое можешь влезть!
Из чащи слева от нас стали выходить дикие кабаны. Много. Я покрутил головой по сторонам и полез на ближайший дуб, на котором много веток растущих в разные стороны. Папа влез на такую же ветвистую сосну. С рюкзаками лезть неудобно, но мы залезли быстро.
Устроившись в ветках удобнее, я стал смотреть вниз. Да сколько же их здесь! Поскольку кабаны стали рыть землю, отыскивая упавшие желуди, а это надолго, я стал считать стадо. Всех вместе – взрослых кабанов, свиноматок и поросят было, не меньше ста пятидесяти голов! Точнее сосчитать не удалось, так они все время переходили с места на место, особенно полосатые поросята.
Под дубом, на котором я сижу, остановился огромный секач, в длину не меньше двух метров и стал чесаться о ствол дерева. А какие у него бивни! Хорошо, что мы в лесу, а не в поле, а то шансов у нас уцелеть не было бы совсем.
Стадо продержало нас на деревьях больше часа, потом оно медленно направилось дальше на юго-восток. Когда затих треск ломаемых ими кустов, мы спустились с деревьев.
– На них что, не охотятся?
– Охотятся, конечно, но их все равно еще очень много. Пойдем, сынок.
И мы пошли дальше, на северо-восток. Я уверен, что Дмитренки в том направлении, куда ушли кабаны, но папа ведет меня не туда. Что же, ему виднее. Через полчаса папа предложил перекусить. Как говорят в армии – мамиными пирожками. Чай в термосе был еще горячий, да и аппетит уже проснулся, так что позавтракал я с удовольствием.
Потом мы пошли дальше. Мне кажется, что он что-то ищет, и никак не может найти.
– Папа, мы заблудились или ты что-то ищешь?
– Ищу, сына. Понимаешь, когда я еще учился в школе, я в этом лесу нашел танк. Наш танк «КВ-1». Вот хотел тебе его показать. Он, помнится, стоит в овраге, наружу видно только башню. Все остальное завалено землей. Я ведь тогда забрался в него, а там скелеты! Я испугался и убежал. Теперь думаю, нужно извлечь те скелеты и предать земле. Может, можно установить фамилии, имена тех ребят, сообщить их родственникам.
Мы с энтузиазмом принялись за поиски, но до обеда танк так и не нашли. Лес давно не чистили, и он зарос подлеском. Видимости почти никакой.
– Привал, – говорит папа, – мясо, наверное, уже разморозилось. Пора готовить обед.
И мы стали располагаться под огромным дубом. Лес здесь старый, не саженый, партизанский. Я стал своей палкой расчищать место для костра, а папа стал разбирать свой рюкзак. Он вынул наш старый походный круглый котелок на 2 литра. В нем лежит кусок свинины, который уже действительно разморозился.
– А это тебе, сынок, – улыбается папа и протягивает мне что-то завернутое в полотенце.
Я развернул сверток и обнаружил внутри комбинированный десантный котелок с флягой! Тот самый, о котором я мечтаю еще с КМБ! Вот это подарок!
– Спасибо, папа! – только и смог я сказать от переполнявших меня чувств.
– Пользуйся на здоровье, – улыбается папа.
Какой же сегодня замечательный день! Я хотел бы лучше рассмотреть и котелок и флягу, но нужно готовить костер. Ладно, успеется еще натешиться подарком! Я наносил сухих дров, а папа тем временем развел огонь.
Вскоре в котелке уже кипела вода, в которой варится картошка, а на походной сковородке зашипело и приятно запахло мясо. Папа из всех первых блюд больше всего любит именно картофельный суп. У меня, наконец, появилась возможность лучше рассмотреть свой подарок.
– Сынок, оторвись от своих дел, – смеется папа. – Думал я тебе еще один сюрприз сделать вечером, но, похоже, придется сделать его сейчас.
Оторвавшись от котелка, я заметил, что набежали тучи и вот-вот начнется дождь. Интересно, о каком еще сюрпризе говорит папа? А он снова полез в свой рюкзак и вынул из него… новенькую солдатскую плащ-палатку! Радости моей нет предела!
– Давай, сынок, сразу ее и опробуем.
И мы веревками натянули плащ-палатку на ветках над костром. Только-только я привязал последний шнурок к люверсу плащ-палатки, как пошел сильный дождь. Но под ветками старого раскидистого дуба, да еще и под плащ-палаткой, мы надежно защищены от дождя. Я вынул бечевку и привязал ее между двух веток так, что центральная часть плащ-палатки поднялась.
– Это чтобы вода не собиралась в центре полотнища плащ-палатки? – догадался папа. – Здорово придумано!
– А еще ее можно натягивать над обычной палаткой, чтобы на нее меньше воды попадало.
Пока сварился картофельный суп, дожарилось мясо с луком, дождь закончился, и выглянуло ласковое теплое солнышко. Стало душно от испарений.
Настроение у меня – лучше не бывает, и аппетит тоже отменный. Горячая еда на природе после хождений по лесу это такая вкуснотища, что прямо слюнки текут. Салат делать не стали, а просто так ели помидоры, огурцы, лук.
После обеда я засыпал угли от костра, скрутил подсохшую плащ-палатку, папа собрал свой рюкзак и мы продолжили наши поиски. Но опять безрезультатно.
– Больше тридцати лет прошло, – словно извиняется папа.
– Папа, может, его уже давным-давно нашли и забрали отсюда?
– Нет, это невозможно. Я бы знал об этом. Танк, тем более тяжелый танк это тебе не пистолет, не пулемет. И даже не пушка, его незаметно из леса не унесешь. Для того чтобы его вывезти нужно просеку вырубить. Забыл я просто, в какой именно части леса я его тогда нашел. Давно это было.
И папа расстроился, что день прошел так бездарно. Хотя я не в претензии, ведь даже просто быть рядом с папой это такое счастье!
– Папа, а ночевать где будем? Мне вон, то место нравится.
– Нет. Сначала я думал, что построим шалаш, разведем костер и так заночуем, но теперь передумал. Ты знаешь, что в этих лесах в войну действовали партизаны? Недалеко отсюда есть один такой их лагерь. В нем есть еще несколько пристойных землянок, пригодных для жилья. Вот в одной из них и заночуем.
Поскольку я ничего против не имею, мы пошли в этот лагерь. Расскажу пацанам в училище, что ночевал в настоящей партизанской землянке – обзавидуются! Жаль только, фотоаппарата с собой нет.
Я быстро нарубил елового лапника и застелил два топчана. В принципе огонь можно развести и в землянке, но мы решили приготовить ужин снаружи. Когда жарили яичницу на сале, я вспомнил и процитировал слова Твардовского:
– Эх, яичница, закуски нет полезней и прочней,
Полагается по-русски чарку выпить перед ней.
– Ты это к чему? – удивился папа.
– У нас ведь в аптечке есть спирт?
– Ты что, стал употреблять? – удивился папа.
– Нет. Просто подумал, может, ты для аппетита рюмочку выпьешь?
– Я не пьяница, чтобы одному пить.
– Так не пить, а одну чарку?
– Где одна, там и две, и три. В общем, нет и хватит об этом.
Пока ели яичницу, заварили отвар из чаги. Это папа приметил еще по дороге на березе этот гриб и срубил его. Ужинали не спеша, почти не говорили. К чаю из чаги было мамино печенье и конфеты.
Мы любовались звездным небом, костром, наслаждались вкусным и полезным напитком. Папа обрезает наружную часть чаги и бросает ее на угли. Заметив, что я уклоняюсь от дыма, папа рассмеялся.
– Ты не бойся, сынок, от этого дыма голова болеть не будет. А вот ни комары, ни гнус к нам даже не приблизятся. Так и запомни, может, пригодится еще.
И папа стал нарезать обрезанную чагу на мелкие кусочки. Это нужно сделать сразу, иначе потом гриб затвердеет, и ножом его уже не возьмешь. Уже перед сном папа рассказывал о партизанском отряде, на базе которого мы расположились на отдых.
– В апреле 1943 года в этом лесу встретились командиры партизанских отрядов Анатолий Кондратюк и Максим Корнейчук. Они решили объединить свои отряды в один. В середине мая отряды объединились в один отряд имени Ленина. Командиром отряда стал Кондратюк, а Корнейчук стал комиссаром. Сформирован отряд был по образцу армейского подразделения, так как командиры были военнослужащими РККА и офицерами НКВД-НКГБ. Позже этот отряд превратился во II партизанскую бригаду имени Сталина. Кстати, я слышал, что это была второе по величине партизанское соединения на Украине.
– Как это? – усомнился я. – Все знают о крупных соединениях Ковпака, Федорова, Сабурова, Наумова, а про Кондратюка я вообще первый раз слышу!
– Да, есть здесь что-то непонятное. Возможно, история этой бригады еще ждет своих исследователей? Да, командир его Кондратюк Анатолий Герасимович жив и проживает в Виннице. Партизаны говорят, что он вел дневник.
– Что же он его до сих пор не издал? Больше сорока лет после Победы прошло?
– Не знаю.
И папа продолжил свой рассказ. Было интересно, но мы оба устали за день и быстро уснули. Спалось в землянке пахнущей еловой хвоей просто чудесно, и я проспал долго. Папа встал намного раньше, успел обойти окрестности и насобирать белых грибов. К моему пробуждению он успел пожарить их с картошкой. Правда, картошки было мало, зато грибов – много! Мы позавтракали, попили чая, и пошли снова на поиски танка.
Однако и сегодня отыскать его не удалось. Если лес большой, то и тяжелый танк все равно, что иголка в сене. Ну, ничего, рано или поздно мы его все равно отыщем.
Зато так хорошо и приятно в лесу, с папой. Даже не смотря на то, что мы, стараясь охватить большую площадь поисков, ходили далеко друг от друга и говорили мало. А еще душу греют мои обновки – комбинированный десантный котелок с флягой и солдатская плащ-палатка!
– Смотри, лиса, – говорит папа.
Я успел заметить, как лиса юркнула в нору на склоне оврага. Сколько же живности в наших лесах! Мы обошли логово лисы стороной, вдруг у нее лисята? Зачем же пугать зря?
На обед разогрели перловую кашу с мясом из военных пайков, это тоже папа достал у военных, благо в гайсинском гарнизоне три воинские части. И этот день пролетел незаметно, выходить из леса и возвращаться домой, ужасно не хотелось.
– Папа, давай и эту ночь переночуем в лесу, а завтра утречком на автобусе домой? Ты ведь успеешь на работу?
– Хорошо бы, – мечтательно сказал папа, – но мама там с ума сойдет. На уши поднимет всех и вся, мы ведь должны вернуться сегодня.
В общем, пришлось ехать домой. Мама обрадовалась нам так, словно не видела нас сто лет. Мы помылись, побрились, поужинали варениками с картошкой, и стали смотреть телевизор. Мама довольная тем, что ее стряпня нам понравилась, помыла посуду и присоединилась к нам. Чтобы не волновать ее мы не стали рассказывать ей ни про встречу с кабанами, ни о поисках танка.
Новелла
«Если в раннюю весеннюю пору молодости удалось разглядеть за внешними чертами и обаянием нечто большее, что со временем разовьется в зрелое, взрослое чувство, – то осень и зиму свою эти люди встречают вместе. И жизнь они проживут счастливо...»
Г. Титов
До моего отъезда в училище осталось всего два дня. С утра я решил прогуляться по городу, в надежде встретить кого-нибудь из знакомых. Собственно говоря, затея эта была обречена на неудачу с самого начала. Из тех ребят, кого бы мне хотелось увидеть, в Гайсине сейчас нет никого: кто в военных училищах учится, и отпуска у них с моим отпуском не совпали, кто в армии, кто в институте. Виталька дома, но он сегодня с утра на сутки заступает на работу. Так что я просто послонялся по улицам, поел мороженого, но так никого и не встретил. Солнце припекает, и я решил пересидеть полуденный зной дома.
Я уже дошел до ресторана «Гайсин», отсюда до моего дома остается всего каких-то триста метров, когда увидел… Новеллу! Она идет с младшей сестрой от универмага к почте, во всяком случае, в эту сторону. Она меня еще не видит, а я вижу. Сердце мое так бешено бьется в груди, словно пытается вырваться наружу, и в горле сразу пересохло. А Новелла за то время, что я ее не видел, изменилась. И как же она изменилась! Гадкий утенок отдыхает! Из худой, нескладной девочки выросла женственная, красивая девушка. И все-то у нее округлилось: и плечи, и грудь, и бедра, и животик, и попочка! И просто бездна обаяния!
Мне Новелла и раньше казалась необыкновенной, но теперь.… Теперь она превратилась в самую настоящую красавицу. И даже, если кто-нибудь и не согласен с моим мнением, то это не имеет абсолютно никакого значения, потому что для меня лучше нее никого не было, и нет! Новелла всегда была для меня самой, самой лучшей. Именно поэтому я, никогда не решался сделать ни одного шага для сближения с ней. Нет смысла врать самому себе, я ведь люблю ее! Мне кажется, что никогда я в этом еще не признавался.
Она идет, о чем-то оживленно беседуя с сестренкой, и смеется. Глаза ее искрятся теплом, добротой и глубоким умом. Несколько парней оглянулись на нее, оглядывая ее со спины. На память вдруг пришли слова из песни «Чужая свадьба»: «… вдруг она спросит: «Где же ты был, если любил меня, если любил?»
И я решил, что больше не буду стесняться, потому что так она может и не догадаться о моих чувствах. Или еще, чего доброго, кто-то перейдет мне дорогу, познакомится с ней, а потом еще и женится на ней. Я представил это, и мне стало нехорошо.
Отогнав эту неприятную мысль, я пошел навстречу Новелле, чтобы начать исправлять допущенную ранее ошибку. Ее сестра первой увидела меня и локтем толкнула Новеллу, показывая на меня глазами. Новелла посмотрела на меня, и я растворился в ее глазах.
– Привет, – первым поздоровался я, и голова у меня закружилась от близости Новеллы.
– Ну, привет, – первой ответила ее сестра, едва сдерживая смех. Это, наверное, от того, что выгляжу я сейчас смешно. – Куда путь держим?
Секундой позже поздоровалась и Новелла.
– К вам и держим, – улыбнулся я. Чего там греха таить, у меня от волнения, от близости Новеллы, даже голова кружится. И слова все куда-то разом запропали.
– Придется тебя разочаровать, – смеется сестра, – никаких «вам» не будет, так как я уже пришла.
Она чмокнула в щечку Новеллу, снова улыбнулась, и перешла через дорогу на другую сторону улицы. Новелла, улыбаясь, смотрит ей вслед.
– Ты, правда, не занята, – спрашиваю я, и сам ругаю себя за глупый вопрос. – Ты никуда не торопишься? Мы можем с тобой погулять?
– Можем, – отвечает она, а я от ее голоса едва не схожу с ума. – Куда пойдем?
– А ты куда хочешь? – хрипло спрашиваю я. Горло от волнения у меня пересохло, и говорить трудно.
– Что это ты так смешно говоришь? Твой голос прямо на твой и не похож совсем, – растягивая слова, спрашивает Новелла.
– В горле пересохло, – отвечаю я, но сказать, что это от того, что я вижу и слышу ее, я так и не решился.
– Жарко, – по-своему поняла Новелла и предложила, – пойдем, попьем чего-нибудь, а потом погуляем в парке? Там сейчас не так жарко, как на улице.
И мы пошли в кафе «Соб», чтобы утолить жажду какой-нибудь водой или соком. Со мной рядом идет такая родная мне, такая близкая и далекая, но такая любимая мной девушка! Я вдруг подумал, что еще совсем недавно доказывал, что никакой любви нет и быть не может. А теперь вот иду рядом с любимой девушкой и схожу с ума от счастья, просто от того, что она рядом! Мы не говорили ни о какой любви, она мне ничего не обещала, а я уже счастлив! Потому что Новелла рядом!
Мы с ней гуляли до самого вечера, забыв обо всем на свете. Вечер мы встретили на скамейке, на спортплощадке нашей школы. Мы сидели и разговаривали. О чем? Обо всем подряд. Я ей рассказывал о своем курсантском житье-бытье, про: «Равняйсь! Смирно! Шагом марш!», а она мне о физике низкотемпературной плазмы, которую она сейчас изучает на своем физмате. Впечатление такое, словно мы с ней на разных языках разговариваем. Наверное, нечто подобное ощущали моряки Колумба, когда приплыли в Америку и пытались с местными индейцами разговаривать. Ну, или если бы вдруг инопланетяне прилетели и попытались вступить с нами в контакт. Поэтому я твердо решил восполнить имеющийся в моем кругозоре пробел по части низкотемпературной плазмы.
Да мало ли, о чем мы еще говорили, это было совершенно неважно. Важно то, что мы почти целый день провели вместе. Я вел себя спокойно и воли ни рукам, ни чувствам не давал, хотя, если честно, то мне этого безумно-безумно хотелось. Мне страшно, что я могу все испортить, разрушить, напугать, оттолкнуть Новеллу.
К вечеру набежали тучи, но нам не хотелось расставаться. Мы все-таки попали под дождь, и поскольку спрятаться от него было негде, основательно промокли. Однако домой идти решительно не хотелось. Зато очень хотелось обнять Новеллу, прижать ее к себе, но я так и не решился сделать это. Я удивляюсь своей несмелости но ничего поделать с собой не могу. Только сердце бешено колотится в груди.
Пришлось все-таки Новелле идти домой, а куда деваться? Я провел ее домой и тоже вернулся к себе. Эх, кто бы знал, какое у меня настроение! Хочется обнимать незнакомых прохожих, говорить всем приятные слова, раскрашивать мир в яркие цвета! Помните, как в фильме «Высота»: «Светофор! Для Латинской Америки в самый раз». Вот, чтобы и у нас было ярко, как для Латинской Америки!
Безо всякого преувеличения могу сказать, что сегодня был самый лучший день в моей жизни! Радостное волнение, которое я испытал при виде Новеллы, не прошло и после ночи. Вот это, наверняка, и называется эталонное состояние.
Но на утро выяснилось, что у Новеллы высокая температура, обложило горло, и выйти в город она не может. Даже по телефону она поговорила со мной всего чуть-чуть. Я испытываю горечь от того, что сегодня не удастся с ней увидеться. Я сижу и мысленно разговариваю с Новеллой.
– Как ты, любимая? Так хочется быть с тобой рядом, как никогда раньше! Знаешь, а мне ведь без тебя не жить. Я безумно тебя люблю. Хочу тебя нестерпимо. Насмотрелся на твои фотографии из школьного альбома и таким безумным желанием накрывает, просто нет сил. Люблю я тебя, Новелла, очень люблю! Как же я тебя люблю! Новелла, солнце мое, ты настолько моя! Я не знаю, как это объяснить словами, я это просто ощущаю всем своим существом. Ты моя! Люблю тебя поистине безумно! Очень люблю! Хочу к тебе. Мы непременно станем счастливыми с тобой! Солнце мое, как же мне хочется обнять тебя, и не отпускать никуда… я принадлежу тебе душой и телом без остатка! Ты самая лучшая! Ты моя любимая, единственная моя! Ты моя Вселенная! Ты моя богиня! Счастье, судьба, душа моя, я люблю тебя бесконечно! Я тебя очень люблю! Когда ты рядом со мной, у меня голова кругом идет! Эх, жаль, что у меня нет полцарства! Я бы, не раздумывая, отдал бы его за один твой поцелуй! Хочу видеть твои глаза.… А если честно, то я схожу с ума от желания. Новеллочка, я люблю тебя! Безумно хочу, хочу тебя, люблю, люблю, люблю! Новелла, я так скучаю по тебе, что даже самому себе признаться боюсь…
Я так и просидел дома до самого вечера. Мама пришла домой с работы чем-то явно озабоченная и расстроенная.
– Сынок, ну-ка, объясни мне, – строго спрашивает мама с порога, – ты почему не здороваешься с нашими знакомыми?
– Чего? – невнимательно отвечаю я.
– Мне уже позвонило несколько наших знакомых, жалуются, что вчера ты прошел мимо них и не поздоровался. Так нельзя. Ну-ка, объясни.
– Мама, – улыбнулся я, – просто я никого из них не видел!
– Как так? – озадаченно переспрашивает мама.
– Очень просто, я гулял с Новеллой, и никого, кроме нее, не замечал!
– В общем, оставь его в покое, – воспользовавшись возникшей короткой заминкой, сказал папа. – Сын, а кстати, почему сегодня ты не гуляешь с Новеллой?
– Да она заболела, температурит, – поскучнел я.
– И что, любимую девушку уже и проведать нельзя? – подмигнул мне папа. – Или в ее комнате замуровали окно, и ты никак не можешь добраться до нее? А! Ее заточили в высоченной башне, а подходящего Сивки-Бурки, который может до нее допрыгнуть, не имеется в наличии?
Лезть в окно я не стал. Я решил подарить Новелле букет цветов, однако цветочниц на перекрестке у магазина «Спутник» уже не было. Я позвонил Витальке Шепелеву в надежде, что у них дома найдутся цветы.
– Нет, – сразу разочаровал он меня, – подходящих цветов у нас нет. Слушай, может, подаришь ей какой-нибудь вазон в виде цветов? Нет? Но ты не отчаивайся, заходи за мной, придумаем что-нибудь.
Я шел и думал, что розы растут у райкома партии, но они там вьющиеся, то есть не совсем такие, как хочется. Когда я дошел до дома друга, он уже ждал меня у ворот.
– Есть идея, – хитро улыбнулся он. – Тут недалеко живет спекулянтка, которая торгует цветами. Давай, обнесем у нее цветник? Это, конечно, воровство, но чего не сделаешь ради лучшего друга?
Надо ли говорить, что я обрадовался и охотно согласился? Мы тотчас отправились к дому этой цветочницы и нарвали у нее две охапки роз. Так мы и шли через город, неся перед собой по охапке. У дверей квартиры Новеллы Вит вложил свой букет в мои руки, сильно втиснув его и поколов мне руки шипами. После этого он нажал кнопку дверного звонка и сбежал вниз. Дверь открыл папа Новеллы.
– Здравствуй, – поздоровался он, с удивлением разглядывая меня и мой букет. – Где это ты клумбу обнес?
– Ну, что вы, – нагловато, но в рамках приличия, отвечаю я. – Это у моего друга дома много цветов.
– Ну, ну, – понимающе кивнул отец Новеллы, ни капли не поверив мне. – Да ты проходи, не стой в дверях.
– Да нет, спасибо, – отказался я, – вы не могли бы передать цветы Новелле?
– Зачем? – отклонил мою просьбу ее папа. – Иди и сам отдай. Вон она.
Он открыл шире дверь, и я увидел Новеллу, она лежит на диване в своей комнате, горло у нее перевязано платком. Она смотрит на меня и улыбается. Сердце мое радостно забилось. Я смотрю в ее теплые, улыбающиеся глаза и таю, таю, таю. Папа ее кашлянул, и я понял, что я замешкался в раскрытых дверях. И под его внимательным взглядом я пошел к Новелле через прихожую, а цветы выпадают из моих рук, так как удержать их все я просто не могу. Я остановился перед любимой и замер.
– Привет, Новелла, – еле проговорил я. Как же сильно я ее люблю! Хочу быть ее, и чтобы она стала моей! Весь мой мир это она. Сердце рвется из груди к ней, но в пороге стоит ее отец. Любимая моя девочка, как же мне хочется жить, жить для тебя! Со мной ты будешь самой счастливой! Ты мне очень, очень нужна!
– Привет, – смущенно улыбнулась она мне в ответ. Глаза ее радостно вспыхнули, а щечки порозовели.
– Это тебе, – улыбнулся я и, поскольку не знаю, как вручить ей такой большой букет, то я взял и осыпал ее ими с головы до ног. Ее отец только крякнул и ушел в другую комнату.
Я смотрю в глаза любимой и не могу насмотреться. Новелла, любимая моя! Мне хочется, смеяться от радости! Когда ты рядом, оказывается, даже и говорить ничего не надо! Какое чудесное мгновение, только бы не спугнуть его. Вот так бы всю жизнь! Как же сделать, чтобы это мгновение тянулось бесконечно? Мы так больше ничего и не сказали друг другу, так как вошла ее мама и сообщила, что больной нужен покой. Пришлось мне попрощаться и уйти. У входа в подъезд меня ждет Вит.
– Ну, что, есть резонанс? – шутливо спрашивает он. – В смысле, все довольны, все смеются? Ну, что, пошли на танцы?
Однако мне не хочется ни на какие танцы, так что возле дома офицеров мы расстались: Вит отправился на дискотеку, а я домой. А еще через день я поехал в училище. С Новеллой мы больше так и не увиделись. Зато мы с ней по телефону договорились, что будем переписываться! Так что возвращаюсь я в училище со спокойным сердцем и неимоверной радостью.
Вагонные споры
Вот и окончился очередной летний отпуск. Провожать меня на поезд на станцию Зятковцы, которая находится в восемнадцати километрах от Гайсина, поехал мой лучший друг Виталий Шепелев. Перед отъездом я поинтересовался:
– Слушай, Вит, сработало наше доброе дело или нет?
– Ты не поверишь! – встрепенулся Виталий. – Больше никто не ходит! Неужели те, которые … ну, ты меня понял, неужели они кому-то об этом рассказали?
– Ну, а жесть снял уже? – улыбаясь, интересуюсь я.
– Пока нет. Бабушка попросила оставить, пока мы с отцом новый забор не поставим. Я ее научил пользоваться, если вдруг еще кто-то захочет посетить ее двор.
Но вот уже мой поезд «Львов-Симферополь» тронулся, мои вещи стоят в тамбуре вагона, сердится и ругается проводница, а я все еще не могу и не хочу запрыгнуть в вагон.
– Ладно, Толик, – говорит Виталий, – расставаться нужно так, будто завтра встретимся. Ну, а встречаться так, будто сто лет не виделись!
После этих слов на душе сразу стало легче, и я запрыгнул на подножку, обернулся и стал махать другу. Тут меня со спины сгребли в охапку и втащили в тамбур. Я удивился – неужели это проводница такая сильная? Но все оказалось гораздо проще, в этом, же вагоне возвращается из отпуска Дима Снигур. Он радостно пожал мне руку. Мы быстро поменялись местами, чтобы ехать в одном купе, и стали делиться своими впечатлениями об отпуске.
– Представляешь, – рассказывает Дима, – я свою Ленку ведь предупредил о своем приезде, но встретились с ней, когда она меня не ждала.
– Застал? – с пониманием и сочувствием кивнул я.
– Застал, но не так, как ты подумал. Вхожу я к ней в комнату, а она сидит на совершенно голой подружке и делает ей массаж! Правда, я не сразу понял, что это массаж.
Представив себе эту картину, я рассмеялся.
– Оказалось все банально просто: моя Ленка носит прическу «Каскад», а с плойкой сама она не очень хорошо управляется. Вот соседка по комнате ей и накручивает волосы, а взамен просит делать ей массаж. А еще познакомился я на дискотеке с девушкой, и стал ее на интим раскручивать. А она мне говорит, что она, мол, не такая. Но когда дошло до дела, я ей говорю, что у меня с собой презервативов нет. А она и говорит: «У меня есть»!
– Да, – хмыкнул я, – все они «не такие». – Слушай, а как же твоя Ленка?
– Она тогда на несколько дней уезжала к бабушке. Меня с собой не взяла. А еще я мальчишку в нашем саду поймал, который у нас черешни воровал. Накрутил я ему уши и спрашиваю: «Ну что, еще будешь»? А он мне и говорит: «Да, я … будешь». И так несколько раз! Оказывается, у него фамилия такая – Будиш. Забавно, правда?
Я согласно кивнул головой, настраиваясь на то, что сейчас меня окутает густой словесный туман.
– Да! – вспомнил Дима. – Я так залетел дома! Прав ты был, когда доказывал нам, что лучше совсем не материться. Смотрим мы с родителями телевизор, а ничего интересного нет. Ну, я возьми и ляпни: «Мама, выключи на хрен эту херню, все равно смотреть не хрен»! Ты бы видел глаза моих родителей!
– Надеюсь, что ты впредь будешь умнее.
– Да, дяденька, я Будиш! – рассмеялся Дима. – А когда я ехал домой, то в одном купе со мной от Львова до Стрыя ехал старый дед. Он долго разглядывал мои погоны, а потом спрашивает, что это за буквы у меня на погонах? Я отвечаю, что буква «К», что означает, курсант военного училища, а он мне говорит: «Во времена моей молодости такие погоны каратели носили».
– Ну, да? – признаться, я ему не поверил. – Я не ослышался?
– Вот тебе и ну, да! – сказал Дима с такой силой и убедительностью, что сомневаться больше было нельзя.
И все-таки я не мог отделаться от мысли, что это никакая не мистификация, и что мой приятель не выдумал всю эту историю. Прошло несколько минут, прежде чем заговорил уже я.
– А я по дороге домой чуть свою станцию не проспал. Вернее, проводник проспал, а я сам проснулся, когда уже поезд тронулся с моей станции дальше! Причем это уже второй раз такое со мной. Так я сгреб все свои вещи в охапку, и как был – в одних трусах, выпрыгнул на ходу из поезда. Потом одевался прямо на перроне на радость пассажирам.
– Ты хотел сказать пассажиркам! А когда я в отпуск ехал, то у одной женщины в вагоне туфли украли, а тапок у нее не было. Пришлось ей босиком из поезда выходить, представь? Слушай, я тебе совсем забыл рассказать о том, что моя учудила! В экстазе она мне расцарапала ногтями спину, а я этого даже не почувствовал! Пришел я домой, снял рубаху и пошел в ванную. Мама увидала и спрашивает, что это, мол, у тебя на спине? Я отвечаю, что это я в скверике о спинку скамейки поцарапался. На следующий день проходим мы с мамой возле этого сквера, и я замечаю, что мама мимо меня смотрит. Проследил я глазами за ее взглядом, и оказалось, что в сквере все скамейки новые и без спинок!
Посмеявшись, Дима стал рассказывать дальше: «Мы с Ленкой каждый день в одно и то же время ходили в одно и то же кафе. Однажды только вошли в зал, а она мне: «Уходим. Немедленно уходим отсюда»! Я уж не знал, что и думать, а на улице выяснилось, что в кафе была девушка точно в таком же платье, как у Лены. Пришлось идти в другое кафе».
– Да уж, у женщин свои заморочки, и нам их не понять.
– У моего знакомого Гены анекдот вышел. Его друг и одноклассник Володя сделал фотомонтаж, и вышло, что Гена обнимает двух девушек прямо на своей свадьбе. Молодая жена увидела фото, устроила скандал и ушла к матери. Пришлось Вове идти к ней, извиняться и показывать всю процедуру монтажа от начала и до конца. Ничего, помирились. Но вот что действительно интересно, так это то, что перед примирением жена Гены прокляла Вовку. И вот, через неделю после примирения, стоял Володя на кухне своей квартиры, пил чай и смотрел в окно. И тут взорвались цистерны с газом, которые находились прямо против окон его квартиры. Володьку взрывной волной отбросило и здорово ударило об стену, он и сейчас еще в больнице лежит. Врачи говорят, что он инвалидом на всю жизнь может остаться. Представляешь, Афганистан прошел, и ни царапины, а тут прямо в собственной квартире контузили!
– Грустно, однако, – подытожил я. – Нелепая ситуация.
– Давай, веселое расскажу. Гуляли мы с Леной по городу, а к нам подходит старик в старой одежде и просит денег на лекарство для жены. Ну, мы и дали. Потом еще афганец без ноги в «афганке» денег попросил, мы и ему тоже дали. А вечером обоих их встретили в нашем кафе. Правда, оба они уже были хорошо одеты, и столы у них были хорошо накрыты! Старик коньячок распивал, афганец, правда, пил пиво, но какая была закуска!
Дима стал оценивающе разглядывать меня, и, налюбовавшись произведенным эффектом, довольный, улыбнулся. Что касается меня, то я в этот момент, что называется, не верил своим ушам.
– Веселое говоришь? Мало твой рассказ похож на веселый. И совесть их не мучает?
– Какая еще совесть? – не будет преувеличением сказать, что мои слова поразили Димку больше, чем его рассказ удивил меня.
– Есть такая химера, которая от родителей, которая результат воспитания. Чем ты только на лекциях по педагогике занимаешься?
– У этих людей ее просто не осталось, вот и все. Древние говорили, что человеку, который потерял совесть, больше нечего терять. Вот эти людишки именно с той «улицы».
Помолчав и подумав, я сказал Димке:
– Что-то не ладятся у нас с тобой вагонные споры, во всем мы друг с другом соглашаемся. Неправильно это.
– Почему должно быть по-другому? – недоумевает Дима.
– Помнишь, как у Макаревича? «Вагонные споры последнее дело, когда больше нечего пить? И поезд идет, бутыль опустела и тянет поговорить?»
– Так мы же совсем не пили, поэтому и не спорим! А ты что, пить научился? Нет? Слушай, давай по поезду прошвырнемся, может еще, кого из наших ребят встретим?
И мы пошли вдоль поезда и действительно встретили еще десяток курсантов из нашей роты. Дима снял свою «авоську» с продуктами, которую он вывесил за окно, чтобы еда не испортилась в теплом вагоне, и накрыл, как говорится, поляну. Так что ночью мы совсем не спали, а просто пили кто, что, (мы с Лео чай, наотрез отказавшись употреблять спиртное, а все остальные пили водку), и делились впечатлениями об отпуске. И хотя другие курсанты выпили, как мне кажется, немало, до драки дело так и не дошло.
Физика низкотемпературной плазмы
Во время отпуска Лис съездил на пару дней в гости к Королеву. Хотя правильнее будет сказать, Королев уговорил Лиса заехать к нему. Все расхваливал, какой у них замечательный и молодой город. Город ученых – Обнинск Калужской области. И родители у Сереги ученые: и папа, и мама. И вот теперь Лис делится впечатлениями от своего посещения наукограда.
– Вышел я из автобуса, а КорС предупредил меня, что нужно выйти на окраине, так ближе будет, чем, если от автовокзала идти.
– А КорС тебя что, не встретил?
– Встретил. Идем мы по улице, и вижу я, что вдоль улицы металлические прутья с металлическими флажками стоят. На флажках что-то написано, а вот что именно, не разобрать. Я не выдержал и спрашиваю: «Что это? Заминировано, что ли»? – «В определенном смысле. Сейчас подойдем поближе – сам увидишь», – неуверенно отвечает Серега. Подошел я ближе, увидел и удивился. На дороге коровьи лепешки лежат, и возле каждой флажок. А уж что на флажках этих написано, вовек не догадаетесь!
Поскольку никаких версий не поступило, Лис продолжил.
– Так я повторюсь: лежат кизяки, а возле них флажки с надписями «Профессор Преображенский», «Доктор Румянцев», «Профессор Рождественский», «Профессор Королев»!
От переполнявших чувств мы долго смеялись, а потом Королев хмуро стал объяснять:
– Выделили людям земельные участки, совсем рядом с городом. Но земля там очень плохая, а лепешки эти – самое лучшее удобрение. Рядом совхоз, и по той улице коров на пастбище гоняют, а вечером обратно. Вот люди флажками свободные лепешки метят, а вечером, после работы, приходят и забирают.
– Точно, сам видел, – подтверждает Лис, – кто с ведром и совком, а кому повезло – с тачкой и лопатой! А потом на свои дачи возят.
– Сержантскому составу прибыть к командиру роты, – командует дежурный по роте. Опять придется многое из рассказов ребят пропустить, но ничего не поделаешь, я ведь сержант. Отпуск кончился.
Ротный сообщил нам, что первым делом нужно сдать выутюженную парадную форму и вычищенные ботинки в верхнюю каптерку, а затем приступать к операции «Балатон» и уборке закрепленной территории. Надо приступать к исполнению своих сержантских обязанностей.
Передав распоряжения ротного курсантам своего отделения, и оставив за себя Мишку, я решительно направился в техническую библиотеку училища. Со своим основательным и практичным умом, я привык все доводить до конца, поэтому решил, не откладывая в долгий ящик, заняться изучением физики низкотемпературной плазмы, о которой рассказывала мне Новелла, и в которой я, признаться, так ничего и не понял.
– Здравствуйте, – поприветствовал я библиотекаря, которая заполняет чей-то читательский формуляр.
– Здравствуйте, – невнимательно отвечает она мне, даже не поднимая головы.
– Что у вас есть почитать о физике низкотемпературной плазмы? – спрашиваю я.
Убежден, что если бы вместо этих слов в библиотеке вдруг, откуда ни возьмись, появилась, например, шаровая молния, то библиотекарь удивилась бы гораздо меньше. Она ошалело посмотрела влево – никого. Поглядела вправо – снова никого. Оглянулась зачем-то назад, но там тоже никого. Только после этого она все-таки подняла голову и увидела перед собой только тело в курсантской форме. Мое тело.
– Извините, товарищ сержант, – обратилась она ко мне, – это вы сейчас спросили про физику низкотемпературной плазмы?
– Я, – довольный произведенным эффектом, отвечаю я.
– Вы знаете, я вот уже двадцать лет работаю в этой библиотеке, но еще никто, ни разу не интересовался такой литературой, да. Впрочем, я сейчас посмотрю.
К своему огромному изумлению она нашла две брошюры по интересующему меня вопросу, и я ушел. И хотя за двадцать лет я оказался единственным человеком в училище, который хотел изучить эту низкотемпературную плазму, гордиться мне нечем. Я сидел и честно вникал в содержание, когда из-за спины ко мне подошел КорС и взял в руки одну из моих брошюр.
– Ну, ничего себе, – ахнул он. – Слушай, Симона, а зачем тебе это?
– С девушкой я встречаюсь, которая специализируется на этом деле, – вздохнул я. – Она мне что-то рассказывала об этом, но я ровным счетом ничего не понял.
– Значит, повышаешь свою грамотность, – усмехнулся Королев. – Зачем тебе девушка-теоретик?
– Чего? Это как? В каком смысле? – изумился я.
– Ну, ты же знаешь, что мои родители ученые-физики? Моя мама тоже такая вот женщина-теоретик. Знаешь, как коллеги-мужчины в шутку называют таких женщин? Не в глаза, конечно, а за глаза, когда те не слышат? Когда выпьют, то мужчины шутят, что женщины-теоретики как морские свинки!
– Это еще почему? – еще больше запутался я. – Ничего не понимаю.
– Объясняю: вроде и не свинка и не морская. Она у тебя, что, не красивая?
– Что ты, Серега! – сглотнул я внезапно набежавшую слюну, представив Новеллу. – Она у меня настоящая красавица!
– И занимается физикой? Теперь я ничего не понимаю.
КорС вернул мне книжку и ушел, а я продолжил чтение. В одной книжице я, правда, продвинулся с третьей страницы на четвертую, а вот во второй так и остановился на третьей. Там прямо с введения начались специальные и специфические термины, смысла которых я не знаю, а разъяснений никаких нет. Книги эти рассчитаны не на курсанта военно-политического училища, а на специалистов, для которых термины, о которые я споткнулся, были вещами понятными и банальными. Подходящего словаря в училищной библиотеке почему-то не нашлось.
Я нес службу дежурным по роте, когда при проверке порядка в тумбочках, мама Жора увидел эти книжицы. Совершенно обалдевший он счел нужным поведать об этом командиру роты.
– Вот зачем оно ему? – шумно недоумевает мама Жора. – Казалось бы, курсант обыкновенный; отличается тем, что любит спать…
– Нет, не скажи, – задумчиво говорит ротный. – Не такой уж Иванов и обыкновенный. Я так думаю, раз он читает, значит, оно ему зачем-то нужно.
Больше ротный ничего не сказал и ушел, а мама Жора пристал ко мне с расспросами.
– Я падаю в шок! Скажи, Иванов, – тебе это что, на самом деле интересно?
– Так точно, товарищ капитан! – с самым серьезным видом отвечаю я. – Увлекательнейшее чтение…
Мама Жора хоть и не поэт, но душа у него не вынесла общения со мной, и он отстал от меня. Зато тут же пристал к Королеву, который, наводя порядок в своей прикроватной тумбочке, выложил все ее содержимое на свою койку.
– Товарищ Королев, что это у вас за бардак?
– Это не бардак, – отшучивается КорС, – это ассиметричная композиция…
Закончить свою мысль КорС не успел, так как мама Жора его перебил.
– Запомните, товарищ курсант, – назидательным тоном сказал он, – в армии нет места никакой ассиметрии. В Советской армии все должно быть параллельно и перпендикулярно, тогда это не бардак. Понятно? А раз понятно, то давайте, с небывалым душевным подъемом быстро наведите порядок!
Неделю я честно листал эти книги по физике низкотемпературной плазмы, а потом, несмотря на то, что я не привык успокаиваться на достигнутом, а тем более, как сейчас, на недостигнутом, отнес их обратно к лешему, то есть обратно в техническую библиотеку. Действуя «по науке», я так ничего и не добился. Надеюсь, что когда мы в очередном отпуске снова встретимся с Новеллой, то легко найдем, о чем поговорить и чем заниматься и без физики.
Вот! Вспомнил о Новелле и сердцу стало тепло-тепло! Новеллочка, радость моя! Когда ты рядом, жизнь похожа на сказку, а моя душа улетает на седьмое небо от счастья. Твои глаза, когда ты улыбаешься, словно солнечные лучики, падающие на чистую воду. Твоя улыбка, как чистое небо. Я люблю! Я люблю тебя, Новелла!
– Иванов! – отвлек меня от раздумий Королев. – Чего это у тебя такой довольный вид? Ты что, счастлив?
– А что делать?
Кипишь
Хоть мы и вернулись из отпуска, но мы все еще второкурсники, так как впереди весь август месяц, и только с первого сентября, то есть с начала нового учебного года, мы станем третьекурсниками. Четвертый курс, пока мы находились в отпуске, выпустился из училища, первый и третий в отпуске, а нашему курсу предстоит весь август тащить всю внутреннюю и караульную службу по училищу.
2 августа в стране отмечается День ВДВ. Оказалось, что даже для тех курсантов, которые срочную службу вообще не служили (не говоря уже о службе в воздушно-десантных войсках) это тоже большой праздник, а точнее повод отметить это дело. Так что на этот раз из увольнения нетрезвыми вернулись человек двадцать курсантов.
А вот командира отделения второго взвода младшего сержанта Володю Шумейко вообще принесли к училищному КПП-1 на руках пьяные десантники. Володя срочную службу служил именно в ВДВ, и случилось так, что возвращаясь из городского увольнения, он встретил своего бывшего сослуживца, с которым был в очень хороших отношениях во время срочной службы. Этот сослуживец с приятелями и накачали Володьку алкоголем по самое некуда.
– Это же надо, – никак не может успокоиться капитан Туманов, – так надраться, что вообще ничего не понимать! И это командир отделения называется! А если сейчас в бой?
Что ни говори, а Володе все-таки повезло в том, что ротный сегодня выходной, а ответственный по роте его родной командир взвода.
– Вы ошибаетесь, товарищ капитан, – пытаюсь развеселить капитана Туманова, – я уже вижу в глазах младшего сержанта Шумейко какой-то позитив!
Володя действительно пытается сфокусировать свой взгляд, правда, пока безуспешно.
– Сержант Иванов, замолчите, пожалуйста, а то я сейчас начну вас называть вслух! Курсант Лекарствов, вы-то, зачем пьете? У вас молоко еще по усам не текло, а вы уже водку пьете! Ну что же, завтра будем реагировать, вот увидите!
Глубокой ночью меня разбудил Миша Кальницкий.
– Толик, а Толик, ты пиво будешь? – тормошит он меня за плечо.
– Чего? – удивился я и даже не сразу понял, сон это или явь. – Это сон, что ли? Ты же знаешь, что я не пью! Стоило ли ради этой ерунды будить меня среди ночи?
– Не обижайся, я же от чистого сердца. Свои пацаны! Хотел, как лучше. А вдруг ты потом обижаться будешь, что я тебя не разбудил? Ладно, шучу я, спи тогда.
– Слушай, Миша, а откуда пиво? – хоть я и не пью, но мне было даже приятно, что Миша подумал обо мне. Пиво в детстве я как-то раз по ошибке попробовал, но эта кислятина мне жутко не понравилась. Точнее не по ошибке, а мне подсунул стакан пива вместо лимонада мой лучший друг Виталька Шепелев.
– Да друзья-товарищи Шумейко по службе в десантуре принесли целый четырех ведерный бидон пива. Представляешь?
– Вот это друзья! А как они бидон через забор передали?
– На парашюте сбросили, – смеется Миша. – Не знаю, мне это не интересно. Это ты у нас такой дотошный и пытливый, а мне главное, чтобы было пиво. Пойду я, а то там пиво греется и стремительно уменьшается в объеме! И все это без меня!
Утром мама Жора, едва переступив порог роты, не теряя времени, стал немилосердно ругать Мишу за то, что тот ночью пил пиво.
– Товарищ капитан, – удивляется Миша, – а откуда вы знаете?
– Что знают двое, знает и свинья, – с исчерпывающей ясностью ответил взводный. – Вот и я знаю!
После того, как взводный отпустил Мишку, я отозвал его в сторонку.
– Миша, надеюсь, ты не думаешь, что это я заложил тебя маме Жоре?
– Успокойся, – рассмеялся Миша и добавил мирно, – ты самый последний человек в роте на которого я подумаю, что ты стукач! Тем более что ты все время был на глазах. Как говорят в кино, у тебя алиби. А вот кто это у нас такой шустрый, надо бы узнать. Такая оперативность в информировании не может не удивлять. Что ж, будем думать.
– Сержант Иванов, – позвал меня мама Жора, – почему ваш подчиненный пьет прямо в расположении, а вы ни сном, ни духом?
– Спал, товарищ капитан, – пожал я плечами. – Я всегда крепко сплю.
Мама Жора явно разочаровано замолчал, не зная, к чему бы ему еще придраться. Но он тут, же нашелся и зло спросил.
– Знаете, Иванов, кто будет крайним в сегодняшней ночной пьянке?
– Знаю. Вы и будете, – не сдержался и рассмеялся я.
– Как, должно быть, тяжело быть мамой Жорой, имея такого несносного подчиненного, как Иванов! – смеется у окна Столб.
– Без всяких сомнений, – вторит ему Генка Чернов.
– Иванов, вы так обнаглели, – недобро глянул на меня мама Жора. – Оставьте при себе свои глупости. Ни один сержант ничего не видел, спали они, видите ли. Все встали на стороне, а я крайний! Ну, ничего, Родина вас не забудет, а я тем более.
– Поднял, блин, кипишь, – негромко говорит Лис. – И чего он взбеленился?
– А у нас, товарищ Зернов, в стране идет борьба с пьянством, – объясняет Лису Вася с самым серьезным видом.
Впрочем, слова Васи воспринимались как неуместная шутка и все. К тому же мама Жора сегодня куда-то спешил, поэтому на этом все разборки и закончились. Нас, разумеется, это вполне устраивает.
– Товарищ Зернов, – то ли серьезно, то ли в шутку говорит наш партгрупорг Рома, – странные выводы вы сделали после замечания.
– А он сделал какие-то выводы? – смеется Миша.
Забыл рассказать, Лис стал коммунистом, но при постановке на партийный учет оказал сопротивление. А если серьезно, то он случайно ли или специально долго не становился на партучет, за что и получил замечание.
– Сделал, но членские взносы платить перестал совсем! Другое дело товарищ Россошенко. Товарищ Зернов вы берите пример с него пример. Он принимает активное участие в сдаче членских взносов.
– Рома, э то как? – смеюсь я. – Вася сдает взносы по несколько раз в месяц?
Через пару дней я вспомнил про пьянку Шумейко.
– Володя, – подошел я к нему, – как тебя наказали за тот случай?
– Ротный пообещал, что подумает, как меня наказать, и вот уже третий день думает. Нет бы, сразу наказать, а то я тут весь уже извелся в ожидании. Не знаю, на что и настраиваться. Вон с тридцатой роты отчислили курсанта, который выпил намного меньше меня.
– Это тот, которого помощник дежурного по училищу на КПП-1 вычислил, когда тот возвращался из увольнения?
– Он самый, – тяжело вздыхает Володя, представив себя на месте отчисленного курсанта.
Говорят, что ожидание праздника бывает лучше самого праздника. Ожидание наказания бывает больше самого наказания, а бывает и самим наказанием. Шумейко просто лишили очередного увольнения и все. Но все равно его пример и пример других нарушителей не возымели свое действие, и подобные залеты в роте повторялись не раз.
Как известно, в первое воскресенье августа отмечается курсантский народный праздник – День пьяного курсанта. В каждой роте нашего батальона нашлось человек по тридцать курсантов, которые добросовестно отметили этот большой и любимый праздник. В нашей роте пьяных попалось намного меньше, всего двенадцать человек, но ротный зверствует так, словно мы заняли первое место в батальоне по количеству пьяных. Наверняка ротный полагал, что принятые им меры сыграли большую профилактическую роль. Но он ошибся.
Август пролетел быстро, так как мы часто несли службу в нарядах и караулах. И вот пришел сентябрь, и мы стали третьекурсниками! Половина времени в стенах училища осталась позади. Мне даже и не верится, что два года пролетели так быстро и незаметно. Как выразился Веня: «Мы уже на полпути к своей мечте». Ну, что же, лету конец, впереди снова учеба. До скорого!
Конец 2-й книги