Исключение из правил. Главы 91-100

Кинокузница
Сегодня занятия по ТСП (техническим средствам пропаганды) проводит подполковник Батеньков. Мы очень любим этого преподавателя, который в отличие от многих других своих коллег ходит по земле, а не витает высоко в облаках. Его занятия тоже заметно отличаются от высокопарных лекций других преподавателей.
– А знаете, товарищи курсанты, что является предком передвижного автоклуба?
Поскольку мы не знаем, он сам же и отвечает на свой вопрос.
– Кинопередвижка с мотором, которую перевозили из деревни в деревню гужевым транспортом. А вам известно, что раньше в фильмах о Великой Отечественной войне использовали реальную кинохронику? Я хорошо запомнил один момент. Я тогда еще мальчишкой был, а к нам в деревню привезли фильм «Битва за Сталинград». А там показано, как гибли наши солдаты, и одна моя односельчанка узнала своего мужа. Мы все увидели, как он погиб.
Мы сидим, затаив дыхание, так как ничего подобного мы не знали.
– Она бросилась прямо на проектор. Потом я уже узнал, что таких случаев по всей стране было много. Часто случались инфаркты, и инсульты у матерей, жен, даже со смертельным исходом. После этого в фильмах стали использовать только ту хронику, где не видно, как убивают наших. А кино стало более художественным.
– Товарищ подполковник, разрешите вопрос? Сержант Иванов. Так вы под влиянием того фильма решили преподавать именно этот предмет – ТСП?
– Знаете, товарищ сержант, до этой минуты я об этом как-то не задумывался. Да вы садитесь, садитесь! Хотя, наверное, вы правы. У меня ведь был выбор, на какой кафедре, какой предмет преподавать, а я выбрал именно этот.
– Товарищ подполковник, а почему вы не стали киноактером? – вдруг спросил Королев. – Или вам не хотелось?
– Хотелось, очень хотелось, – тяжело вздохнул подполковник, – но финансовое положение семьи не позволило дать мне высшее образование в гражданском вузе. Только военное училище. Да я и не жалею об этом.
А я уверен, что Батеньков кривит душой, а на самом деле очень даже жалеет.
– Товарищ подполковник, – попытался я отвлечь его от грустных мыслей, – а было такое, что выпускники нашего училища становились киноактерами?
– Училище наше молодое, пока только один выпускник стал полковником, – начал задумчиво Батеньков, – но как минимум один выпускник актером стал. Да, он занимался в художественной студии, которую я вел. Зовут его Валера Магдьяш. Он  1951 года рождения, родился в Кишиневе в семье военного. Он с детства отличался артистизмом, по рекомендации своего школьного учителя музыки принял участие во всесоюзном фестивале, где сыграл Василия Теркина. После этого его заметил ассистент режиссера Эмиля Лотяну и предложил Валере попробовать себя в кино, но в то время он не смог этого сделать из-за того, что его мать была категорически против. Валера Магдьяш окончил наше училище с красным дипломом, служил на Дальнем Востоке. В 1975 году поступил в ГИТИС, в 1979 году окончил его (мастерскую И. Туманишвили). После окончания вуза три года играл в труппе Московского театра комедии. Потом перешел на работу в Министерство культуры РСФСР.  В Московском театре Комедии Валера играл в спектаклях: «Комик XVII столетия» (роль Кочетова), «Республика на колесах» (роль Соломона Мерчика), «Утиная охота» (официанта).
– А сейчас еще действует эта ваша художественная лаборатория?
– Да, конечно действует. Мы и кино свое снимаем! Если есть желание – милости прошу ко мне на пробы! Особо приглашаю курсанта Столбовского.
– А почему именно его? – ревниво переспросил КорС.
– Потому что у него яркая сценическая внешность. Не в обиду остальным, но Столбовский это типичный положительный герой, который бы очень нравился зрителям. Особенно женщинам! А искусство, как известно, служит народу!
– А вот Леонардо да Винчи считал, что искусство служит науке, – проворчал Королев. Но проворчал так тихо, что преподаватель его слов не услышал.
  – Курсант Королев скромничает и не спрашивает о себе, но у него совсем другой типаж. Королев это трагик. Причем ему не надо даже играть, нужно просто быть самим собой и все!
Рота посмеялась над этой оценкой, потому что КорС именно такой и есть.
– Товарищ подполковник, а почему вы не назвали Иванова? – развязно спросил Королев. – Он ведь тоже обречен на успех?
– Королев и Иванов это непримиримый антагонизм, – шутит Миша.
– Иванов? – на секунду задумался подполковник Батеньков. – Иванов это совсем другой типаж. Он с одинаковым успехом может играть как положительных героев, так и откровенных негодяев. Что интересно, на мой взгляд, внешность у товарища Иванова не такая яркая и запоминающаяся, как у товарища Столбовского.
Надо ли говорить, что Королев и Литин после этих слов просияли?
– С моей точки зрения, Иванову стоит просто сменить одежду, выражение лица и это будет уже совсем другой человек. Не обижайтесь, товарищ Иванов, но у вас не запоминающаяся внешность. Вам с такими данными, я имею в виду с такой внешностью, умом, аналитическими способностями, физическими данными, памятью, эрудицией, способностями к иностранным языкам, самостоятельным мышлением, следовало бы поступать совсем в другое учебное заведение.
– Это, в какое же? – первым спросил я и напряженно замер в ожидании. Курсанты тоже с интересом ждут ответа преподавателя.
– В высшую Московскую школу КГБ, – четко сказал Батеньков.
После этих слов в аудитории и воцарилась та тишина, которую принято называть гробовой. Тихая возня прекратилась. Многие курсанты смотрят на меня так, словно увидели меня первый раз в жизни. Я поначалу испытал неловкость, а теперь вот даже горжусь оценкой преподавателя.
– Это вовсе не означает, что из вас выйдет плохой офицер-политработник, – улыбнулся преподаватель, – но ваши способности достойны лучшего применения. Во всяком случае, я так думаю. То есть я уверен в этом. К тому же в КГБ есть разные службы, и товарищ Иванов прекрасно бы служил как во внешней разведке, так и в аналитическом отделе. Ну, и в кино вы тоже можете попробовать свои силы! 
– Тридцать третья рота это кинокузница! – насмешливо проронил Литин, внешние данные и театральные способности которого преподаватель никак не отметил.
На слова Литина совершенно неожиданно отреагировал Королев, который тоже понял страдания Литина.
– Это надо же – на грош амуниции, а на рубль амбиции! Не с твоим суконным рылом, Литин, да в калачный ряд!
Однако Литин не стал акцентировать внимание на своей персоне, справедливо полагая, что это вызовет еще больше насмешек, и попросту замолчал.
– Время, конечно, расставит все по своим местам, – закончил преподаватель. – Лично мне будет чрезвычайно любопытно узнать лет этак через тридцать, как там у вас сложатся ваши жизни.
На перемене Гарань решил посмеяться надо мной. Он громко сказал:
– Пацаны, а мы все гадаем, кто это у нас стукач, а все оказывается просто! Спасибо подполковнику Батенькову, который раскрыл нам глаза на то, кто тут у нас такой подходящий на эту роль, с аналитическими способностями, физическими данными, памятью, эрудицией, способностями к иностранным языкам…
Честно скажу, я задохнулся от злости из-за напраслины, и кулаки мои сжались сами собой, но Миша немного опередил меня. Гарань так и не успел договорить, потому что железный Мишкин кулак врезался ему в челюсть с такой силой, что голова Ильи отлетела назад, а потом и сам Илья рухнул, как подкошенный. Нокаут был глубокий, первостатейный. Когда Илью откачали, отлили водой и привели в чувство, я насмешливо сказал:
– Вставай, теперь моя очередь. Ты обвинил меня в очень страшном грехе, и сейчас ответишь мне за это. Поднимайся, гнида. Не вынуждай меня бить лежачего.
– Не надо, – жалобно попросил Гарань. – Я больше не буду. Честно, не буду.
– Ну, надо же, – насмешливо говорит Миша, – всего один раз в морду получил, и уже не будет! А рот раскрывал на самого Симону!
– Оно, конечно, – насмехается Лис, – боксера тяжеловеса обидеть каждый может. Но только на словах!
– И то не надолго, – смеется Миша.

Училищу – 20!
Сегодня 1 июня 1987 года, и сегодня наше училище отмечает свое двадцатилетие. Как выразился наш комбат: «Свое первое двадцатилетие». Всех курсантов завели в летний клуб, где проходит торжественная часть. Офицеры сегодня при полном параде, при орденах (у кого они есть) и юбилейных медалях. Мы тоже при белых ремнях. Я сижу рядом с Лео, который сегодня без устали травит анекдоты. Начальник политотдела училища с трибуны читает праздничный доклад.
– На основании решения постановления ЦК КПСС от 21 января 1967 года: «О мерах по улучшению партийно-политической работы в Советской армии и военно-морском флоте», был введен институт заместителей командиров по политической части, созданы высшие военно-политические училища по видам и родам войск. В соответствии с этим постановлением 1 июня 1967 года в городе Симферополь, экономическом и культурном центре Крыма, было образовано Симферопольское высшее военно-политическое строительное училище, ставшее кузницей офицерских кадров Вооруженных Сил СССР. Наше училище одно из 11 родственных высших военных учебных заведений, предназначенных для подготовки офицеров-политработников. Начальником училища был назначен полковник Аверин Александр Семенович – опытный политработник, участник Великой Отечественной войны. Политотдел училища возглавил полковник Шевченко Ярослав Юрьевич. Начальником учебного отдела стал подполковник-инженер Шулев Валентин Федорович – знающий инженер, педагог, участник Великой Отечественной войны. … Под их руководством в короткий срок были созданы необходимые условия для организации и проведения учебно-воспитательного процесса: подготовлены учебные классы, первые лекции, составлено расписание занятий, сформированы учебные группы, организована служба войск.
Лео не обращает внимания на праздничную речь и продолжает травить свои анекдоты, причем довольно смешные. А ведь нас предупредили, чтобы мы вели себя как можно серьезнее и достойнее, так как нас будут снимать на кинопленку.
– Учебно-материальной базой, жильем и административным помещением училища было здание строительного техникума, сейчас это 1-й учебный корпус. В нем одновременно разместилось управление училища, кафедры, учебные аудитории, спальные помещения для курсантов. СВВПСУ стало вторым высшим военным учебным заведением на территории Краснознаменного Одесского военного округа. После комплекса организационных мероприятий, проводившихся в максимально сжатые сроки, в марте-мае училище было готово к выполнению поставленных задач. Летом был проведен первый набор курсантов училища, сформирован первый курсантский батальон. 1 сентября 1967 года началось коротким митингом. После него колонна будущих политработников, возглавляемая командиром 1-го и 2-го взводов второй роты лейтенантом Осипенко В.В., четким шагом прошла на занятия мимо трибуны.
Поскольку мероприятие проходит в летнем клубе, то слушать мешает много посторонних звуков.
– Первая лекция по истории была прочитана опытным педагогом, кандидатом исторических наук, доцентом полковником Гончаровым Д.Д. Тема занятия была: «Наша Родина – Союз Советских Социалистических Республик». Осенью 1967 года впервые был приведен к Военной Присяге первый курс Симферопольского ВВПСУ. 27 февраля 1968 года от имени Президиума Верховного Совета СССР член военного совета – начальник политического управления Краснознаменного Одесского военного округа генерал-лейтенант Беднягин А.И. вручил училищу Боевое Знамя. Командиром знаменной группы был старший лейтенант Савельев В.П., ныне полковник, заместитель начальника училища по учебной работе, – начпо улыбаясь, кивнул на полковника Савельева. – Большинство казарменных помещений и учебных корпусов строились силами личного состава училища, что дало курсантам возможность получения практических навыков, таким образом, соединив теоретический курс обучения с практическим. Было начато строительство нового клуба. На кафедрах продолжалась работа по повышению научного уровня лекций и методического мастерства преподавателей. …В июле 1971 года состоялся первый выпуск офицеров-политработников для военно-строительных частей. Первыми выпускниками, окончившими училище с золотой медалью, стали: лейтенанты В. Бобков, В. Гуреев, А. Колтунов, В. Макаров, Ю. Формальнов, Н. Хоружко, И. Яроцкий, А. Хвостов. Проводив в военно-строительные подразделения первый отряд молодых офицеров-политработников, осуществив очередной набор на 1-й курс, училище продолжило работу по дальнейшему совершенствованию учебно-воспитательного процесса. В поселке Перевальное, который находится в 28 километрах от Симферополя, находится полевой учебный центр, в котором курсанты, после поступления в училище, проходят курс первоначальной военной подготовки. Уже при вас и при вашем участии, товарищи курсанты, училище оборудовало собственное стрельбище в поселке Заречное.
– Надо же, и о нас вспомнили, – гордо говорит Веня.
– Ты-то здесь причем? Только третье отделение работало на этом стрельбище, – серьезно отвечает ему Вася.
– Вася, а ведь ты мог бы своей славой, и поделиться с товарищами, – насмехается над Васей Лео. – Ну, хоть немного, а?
– Вася? Поделиться? – расхохотался Веня. – Нет, кто угодно другой, но Вася не мог бы! Он ведь у нас настоящий кулак!
– Училище имеет поистине уникальный учебный комплекс на кафедре машин и механизмов. За его создание начальник лаборатории кафедры Д. Черняков был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Каждый, кто имеет отношение к СВВПСУ, восторгается его библиотекой. Не каждый гражданский вуз Симферополя может позволить себе иметь в книжном фонде больше 200 000 единиц изданий различной литературы, в том числе: художественной – 22 000; технической – 26 000; исторической – 26 000; военной – 36 000; политической – 98 000. На 15 кафедрах: партийно-политической  работы, военной педагогики и психологии, философии, политической экономии, истории КПСС, научного коммунизма, тактики, воинских зданий и сооружений, машин и механизмов, организации и экономики строительства, инженерных конструкций, железнодорожных войск, общеобразовательных и общетехнических дисциплин,  иностранных языков, физической подготовки преподает докторов и кандидатов наук не меньше, чем во всех остальных учебных заведениях города! Общая численность профессорско-преподавательского состава училища достигает 400 человек. В преподавательский коллектив нашего училища входила и входит целая плеяда авторитетных ученых. Многие из жителей Симферополя даже не задумываются, что здания города строятся по проекту расчета фундамента на сейсмоустойчивость, разработанному преподавателем кафедры инженерных конструкций доцентом полковником Б. Кочегаровым. Это первое изобретение ученых училища, на которое было получено авторское свидетельство. … В учебно-воспитательном процессе курсантов важное место занимает физическая подготовка и спортивно-массовая работа. …  Работают спортивные секции по 20 видам спорта, в том числе 9 олимпийским и 6 военно-прикладным. Первым, кто получил полковничьи погоны, стал В. Маров, окончивший училище в 1971 году с золотой медалью. Он же первым из выпускников получил ученую степень кандидата наук.
– Толик, ты что, раньше всего этого не слышал? – удивляется Лео. – Лучше слушай еще один анекдот!
И я отвлекся на анекдоты Валерки. Впрочем, начал он не с них, а из своих реальных наблюдений.
– Иду я по Старому городу и вижу надпись на воротах частного жилого дома: «Звонок не работает. Дразните собаку». Смешно, правда?
– Ты, конечно, не сдержался и собаку таки раздразнил? Ха-ха! И долго пришлось ее дразнить?
– Долго. Так что можно сказать, что я набил руку в этом деле!
– Главное, что хозяин собаки не набил тебе физиономию! Ха!
– Товарищи сержанты, – недовольно говорит Вася Россошенко, – не могли бы вести себя тише, а то из-за вас ничего не слышно.
Видно, Вася безуспешно пытается сосредоточиться на докладе.
– Знаешь, что, Вася, – выпятил губу Лео, но Вася его перебил.
– Знаю, товарищ младший сержант. Конечно, знаю. Вы, вероятно, хотите сказать мне что-то очень доброе и такое же умное, типа, иди ты куда подальше. Угадал?
Видя, что Лео замешкался с ответом, я решил ответить вместо него.
– Почти. Видишь, Вася, вон есть свободное место? Иди прямо туда, там мы тебе точно мешать не будем!
Вася к его и к нашей радости пересел, и больше ни мы ему, ни он нам не мешали. И я наслаждался анекдотами в исполнении Лео, а он их рассказывать умеет и знает их много. Так что торжественная часть для нас с Лео пролетела быстро и весело.

Если ты мужчина!
                «О, наслажденье скользить по краю,
                Замрите, ангелы, смотрите, я играю,
                Моих грехов разбор оставьте до поры,
                Вы оцените красоту игры…
                Но я не плачу и не рыдаю,
                Хотя не знаю, где найду, где потеряю,
И очень может быть, что на свою беду
                Я потеряю больше, чем найду».
Ю. Михайлов
Как вам хорошо известно, месть это такое блюдо, которое подают холодным. Зона к мести тоже отнесся на удивление серьезно. Долго держал Зона, он же Петька Захаров, обиду на капитана 2 ранга Жихаря, но пришел долгожданный день расплаты, и Зона ему отомстил! Может не сполна, но точно от всей души!
А теперь представьте: возле казармы проходит капитан 2 ранга Жихарь. Белая фуражка, кремовая рубашка, золотые погоны, черные брючки! На фоне всех остальных, которые цвета хаки, он выглядит фраером или лондонским денди, если хотите. Как роскошная новая белоснежная парусная яхта на фоне утлых, старых и почерневших рыбацких лодок.
Из открытого окна четвертого этажа выглядывает наш подлый, злопамятный и коварный Петька. В его руках ведро, полное воды. Ждет мститель, и без промаха выливает все ведро с высоты четвертого этажа на ничего не подозревающего Жихаря! Мокрая белая фуражка упала в пыль и осталась белой только в некоторых местах.
Все кто это видел, смеются, не стесняясь и не боясь последствий. Время послеобеденное, и у казармы топчется почти весь наш батальон, а всех не накажешь! В бессильной злобе Жихарь поднял голову и зычно заорал:
– Если ты мужчина! Если ты коммунист! Выгляни в окно!
Вы не поверите, но Петька выглянул! Правда, предварительно, он надел маску противогаза.
– У, у, у! – воет Петька, мотая головой.
Мы смеемся так, что лично у меня пропало всякое ощущение реальности. Жихарь, разумеется, вынести этого не мог, совершенно озверел и бросился наверх, в нашу роту. Влетел он в ротное расположение и остолбенел: все, кто есть в роте, абсолютно все с противогазами! Сегодня среда, и по распорядку дня после обеда в училище химтренаж.
Даже фанатичное упрямство железного коммуниста Жихаря не позволило ему выяснить, кто это его так! Ничего не смог добиться бывший моряк.
И знаете, что интересно, хотя стукачей у нас много, но Жихаря и они так сильно не любят, что даже они Петьку нашего так и не выдали! Это было почти невероятно, но факт! Что касается всего сказанного по этому поводу Жихарем, то это вашего внимания не заслуживает. А вот под окнами казармы нашего батальона капитан 2 ранга Жихарь больше не ходит.
– Зона, а Зона, – допытывается на самоподготовке «замок», восхищенно рассматривая Петьку, – ты сам это придумал? Ну, неужели ты сам до этого додумался? – недоверчиво спрашивает Уваров.
– Хочешь выпытать, были ли у меня сообщники? – смеется Зона. – Нет, это я сам, без ансамбля.
– Зона, ну, имей совесть! – просит Веня.
– Как это? – заулыбался в ответ Зона. – Как можно иметь совесть?! Ну-ка, расскажи да покажи!
Смех еще не утих, как в аудиторию вошел наш любимый командир взвода. После доклада замкомвзвода, он сказал:
– Командиры отделений, выделите по одному человеку для хозработ.
– Курсант Марковский, – тут же объявил сержант Третьяк.
– Курсант Зернов, – назначил я «работника» со своего отделения.
– Курсант Захаров, – последним определился с кандидатурой от своего отделения Лео.
Бао и Зона поднялись и стали собирать свои конспекты и учебники безропотно, зато мой Лис скривился, словно раскусил на редкость кислый лимон.
– Разрешите бегом? – ерничает он.
– Конечно бегом, – смеюсь я. – А как же еще?
– Товарищ капитан, – не унимается Лис, – а что нам будет за выполнение этих самых хозяйственных работ?
– Орден Сутулого I степени, – выкрикнул довольный своей шуткой КорС.
– Товарищ Зернов, – лукаво улыбается мама Жора, – вы лучше поинтересуйтесь, что будет, если вы эти работы не выполните!
Лис мрачнеет еще больше, и Миша решил его подбодрить.
– Лис, не переживай из-за мелочей и помни, что все в жизни только мелочи!
– А кстати, товарищ Зернов, – говорит мама Жора, – что это вы там такое говорили своему командиру отделения?
– Виноват, товарищ капитан, – принял строевую стойку Лис. – Не знаю, как это у меня вырвалось, и не знаю прямо, куда сквозь землю провалиться.
– Наряд вне очереди, – отеческим голосом сообщает взводный, и Лис начинает скучать еще больше. – А чего это остальные курсанты расслабились? Вы учитесь, учитесь, и помните, что повторенье – мать ученья! Сержант Иванов, о чем кроме, собственно учебы, вы должны сегодня помнить? – озадачил меня взводный. Не иначе он намекает на неукоснительное соблюдение воинской дисциплины? Однако я ошибся, взводный тут же сам и подсказал: – Чем вы еще сегодня должны заниматься?
– Готовиться к заступлению в наряд по училищу, – догадался я.
– Правильно, – одобрительно говорит взводный, – вот и готовьтесь к заступлению в наряд и караулы. Повторяйте обязанности тех должностных лиц, которые будете исполнять. Все, товарищи курсанты и сержанты, занимайтесь, и чтобы мне не пришлось за вас краснеть.
И мы добросовестно повторяли обязанности дежурных, дневальных, часовых, разводящих, выводящих и так далее.
И вот уже наша рота заступает в караул, а в это самое время показывают программу о двадцатилетии нашего училища в программе «Слава солдатская» по украинскому телевидению.
Я стоял в шинели с автоматом и уже собирался, выходить из ротного расположения, когда увидел на экране себя! Вначале показали весь летний клуб, а потом по какому-то невероятному стечению обстоятельств камера сфокусировалась на мне! Что удивительно, так это то, что я был совершенно серьезен!
– Толик, – обомлел Лео, – это когда тебя такого засняли? Мы же с тобой тогда рядом сидели, ха-ха словили, и все торжественное собрание и концерт смеялись! Полное ощущение, что это сняли не тогда!
– Самому странно, – пожал я плечами, – может, это еще до начала торжественного сняли, пока мы с тобой еще не разошлись?
– Надо же, какое у Иванова серьезное лицо! – умилился «замок», который только что подошел из оружейки.
– Берите выше, Сергей, это одухотворенное лицо! Я бы даже сказал, просветленное, – с готовностью подхватывает мысль «замка» Лис.
– А вот интересно, почему сняли только Иванова? – спросил Королев, который долго выбирал между удивлением и возмущением.
– Он, наверное, оператору понравился! Пацаны, кто помнит, там что, оператором разве была женщина? Иванов, почему тебя одного так долго и так крупно снимали?
– Неужели на этот вопрос нужно отвечать? – скромно потупился я. Мне уже много раз приходилось замечать, что во мне живет неплохой артист.
– Отвечай! – неодобрительно посмотрел на меня КорС.
– Ладно, но помните, вы сами этого хотели, – куражусь я.
– Итак, Иванов, мы слушаем, – нетерпеливо говорит «замок».
– Конечно, в меня сейчас многие бросят камнем…. В общем, потому, что из всех нас я самый фотогеничный, а вас просто страшно по телевизору показывать. Что касается меня, то ведь давно не секрет, что меня просто невозможно не заметить, – выпалил я и подчеркнуто равнодушно отвернулся.
– Ха-ха! – первым справился с собой и рассмеялся Лео, совершенно не обидевшись. – Что же, лично я без малейшего сомнения признаю твое преимущество! Действительно, кого же тут еще снимать, если не тебя? Ха-ха! Кто знает, может Иванов прав? Не зря ведь на него так девчонки западают?
Однако Королев тут же яростно заспорил с ним, обвиняя меня в намерении посмеяться надо всем взводом. Он, впрочем, как всегда, плохо скрывает свое раздражение.
– Подумаешь, – горячится КорС, проявляя во всей красе свое мальчишество. – Бегает он там по телеэкрану! Первая же призрачная слава ему сразу вскружила всю голову.
Хотя на самом деле никуда я, разумеется, не бегал, тем более по телеэкрану. Да и показывали по телевизору только мое лицо. 
– Может, вы оба глубоко заблуждаетесь, – с вялым оптимизмом спокойно заметил «замок», который в это время мялся в дверях, – пошли уже строиться, а то еще, чего доброго, на развод опоздаем.
К сожалению, досмотреть передачу до конца не удалось, а повтора не было. При иных обстоятельствах непременно нашлись бы те, кто обиделся на меня, но здесь, в преддверии караула все забыли о моих словах. Впрочем, если честно, то на большинство ребят мои слова особого впечатления и не произвели.

Рождение
Шел скучный семинар. По своему обыкновению я ответил первым, ответил пространно, дав остальным еще пятнадцать минут на подготовку, и теперь невыносимо страдаю. Мне скучно. Письма родителям и друзьям я написал еще вчера, книги, чтобы почитать, нет, и я маюсь. А семинар будет идти три пары!
Невольно я стал вспоминать программу «Слава солдатская» о 20-летии нашего училища. Были в ней забавные кадры, например преодоление «разрушенного моста» снимали камерой прямо с земли, и казалось, что «разрушенный мост» находится на высоте не меньше, чем третий этаж. Невольно, то есть неосмысленно как-то и неожиданно для самого себя, я взял ручку, и стал записывать то, что приходило мне на ум. И вот что из этого вышло.
«Рэмбо.
Борец за справедливость и демократию во всем мире Василий Рэмбо, бывший тракторист из рязанского колхоза «Коммунар», эмигрировавший в Аме¬рику, сидя в кресле и потягивая «Три гички», с интересом смотрел по телевизору на канале телекомпании «Эй-Би-Си» программу «Слава сол¬датская» о 20-летии Симферопольского высшего военно-политического строительного училища.
Мужественная, не ведающая страха душа его медленно уходила в пятки, кровь стыла в жилах, он покрылся липким, холодным потом, волосы встали дыбом от ужаса. Рэмбо содрогался от страха, вглядываясь в то, как легко преодолевают курсанты «разрушенный мост» на высоте Останкинской телебашни. Даже он, прославленный супермен всех времен и народов, старый Василий Иванович Рэмбо (Редькин) в свои лучшие годы не смог бы так. А тут целое училище эдаких высокопрофессиональных диверсантов и штурмовиков.
«Кто же, если не я? – подумал Василий. – Кто, если не я, спасет мир от головорезов полковника Ивасюка? Еще год, ну от силы полтора, и они пройдут стальными лавинами через всю Европу, через всю Америку, и ничто не сможет остановить их. Демократия в опасности, ни¬когда еще над ней не нависала такая явственная, неизбежная опасность. Надо спасать свободный мир, спасать демократию!» И сделать это мог толь¬ко он – Рэмбо. Это Василий понял сразу. В его ушах тяжелым набатом, ме¬таллом звучала песня «Замполиты, строительных войск комиссары». Он сразу понял, что скрывается за вывеской «строительных». Это был крах, неизбежный конец империализма. Любые ракеты были бессильны перед кадетами Ивасюка, облаченными в  ОЗК и противогазы образца 1914 года. Этим их не остановишь.
Нужно что-то другое. Выход был, и был он единственным. Сделать что-либо мог только заслуженный пенсионер штатовского значения Василий Рэмбо. Он был еще не стар, ведь после скандала во Вьетнаме не прошло и двадцати лет. И Вася решил выйти на тропу войны. «Слава солдатская» подходила к концу, звенящим металлом гремели голоса кадетов на последних ак¬кордах песни, а за ними Рэмбо чудились лязг гусениц, бряцание оружием. Нарастала мощь голосов, все более угрожающим был тон песни, а вместе с ним росла решимость Рэмбо действовать, действовать сейчас, чтобы задавить коварные замыслы Советов еще в зародыше. Передача оконче¬на.
Рэмбо поднял трубку прямого телефона с президентом США. На другом конце провода послышалось сдавленное дыхание. «Ты все видел, Рони?» – спросил Рэмбо. «Да!» – простонал в ответ Рейган. В этом болезненном стоне слилось воедино все: и  сверхприбыли от военных заказов, и ярый антисоветизм, и жалость к себе, и многое другое. Ничего этого может и не быть. На пороге Америки – долгая, черная ночь. Удастся ли Америке пережить ее и дождаться пусть красного, но рассвета?
«Нельзя терять ни минуты. Рони, ты слышишь меня? Мне нужен такой же небесный тихоход, какой был у Руста, а то на моем реактивном меня засекут еще на взлете». «Они тебя и так засекут – у них сейчас перестройка в ПВО». «Что же делать, Рони, придумай что-нибудь, у тебя же это иногда получается». «Я придумал!– воскликнул Рейган. – Старина, ты видел их фильм «Перехват»? Сами того, не желая, они подбросили нам замечательную идею! Ты катапультируешься с рейсового пассажирского «Боинга» и спланируешь на парашю¬те «Крыло!»  «О;кей!» – сдержанно ответил Рэмбо, и положил трубку. Ему надо было психологически настроиться, ибо еще никогда у Рэмбо не было такого серьезного врага.
Прозвенел телефонный звонок – это звонил президент. «Вась, есть допо-лнительные материалы, приезжай в ЦРУ, ознакомишься, с кем придется иметь дело». Рэмбо бросил трубку, распахнул окно и выпрыгнул из него, прямо с высоты шестнадцатого этажа. Этому он научился, познакомившись поближе с индийским кинематографом. Особенно важную роль в становлении Рэмбо как каскадера сыграл фильм «Как три мушкетера». Но об этом потом.
Приземлился Рэмбо удачно, прямо за руль своей открытой малолитражки «Ока». Заревел двигатель, словно ракетный тягач, машина плавно двинулась.  Рейган и Кейси уже ждали его и нервно курили одну за другой сигареты уже из третьей пачки «Беломора». Только трое в Америке знали о грозящей опасности, только эти трое знали, что страну надо спасать, и готовились на, может, быть, последний в их жизни бой. На бой с курсантами СВВПСУ. Это были: президент Рональд Рейган; Василий Рэмбо – террорист, то есть защитник демократии; и, завербованный органами госбезопасности СССР, директор ЦРУ Кейси.
В Америке загорался новый день, все шло как всегда: Дюпоны и Морганы подсчитывали прибыли, Уайнбергер точил зубы на Никарагуа, безработные шли в очереди за бесплатным супом, расисты собирались на очередную трав¬лю «цветных», Леонард Пелтиер читал телеграммы советских школьников, в Голливуде снималась очередная фальшивка о советской военной угрозе, радиостанции обливали грязью социализм. В общем, все было как всегда, внешне ничто не предвещало бури, все еще были живы.
Из-за автомобильной пробки Василию пришлось немного задержаться. Он издали заметил Рони и Кейси, нервно мечущихся на краю тротуара. «Привет, – бросил им Вася, – в смысле хеллоу». Ему не ответили. Рейган был подавлен, а Кейси с удовольствием рассматривал бывшую доярку Марусю в мини-юбке, торгую¬щую квасом у здания ЦРУ. Она улыбнулась Кейси и приподняла юбку еще выше. Кейси растаял, но вовремя взял себя в руки.
Ему повезло, как никогда в жизни – он узнал о готовящейся акции! Теперь он, конечно, сможет предотвратить ее – стоит только передать шифрограмму, и СВВПСУ предупредят, они будут готовы ко всему, и Рэмбо не пройдет! Это будет последняя шутка американского президента. Зона жизненно важных интересов для него ограничится бетонными стенами камеры и железной решеткой вместо окна. А старший лейтенант госбезопасности, кавалер ордена «Знак почета» Кейси уйдет в запас, и будет ловить рыбку где-нибудь на берегу Днепра. Кейси снова уда¬рился в мечты о своем недалеком розовом будущем и не слышал, о чем говорили президент и Рэмбо. Главное сделано – он, Кейси, знает все, и СВВПСУ будет начеку. 22 июня 1941 года не повторится.
Трое уселись в удобных креслах, устремив свои взгляды на экран. В архиве ЦРУ нашлось несколько метров кинопленки, снятой Василь Васильичем Сидоренко на занятиях по ППР. Преимущественно это были кадры о фи¬зической подготовке курсантов. Вот поигрывает стальными мышцами курсант Хасанов, хавают допинг (детское диетическое питание «Малыш») качки 33 роты Анкудинов, Рубан и Рокотов; лениво помахивая задом, трусцой бе¬жит курсант Розовский; выпучив и без того огромные глаза, висит на переклади¬не курсант Молодов.
Но все это напускное, все специально для того, чтобы ввести американские спецслужбы в заблуждение. Иначе чем объяснить тот факт, что вроде слабого Молодова все с уважением и любовью называ¬ют «Отцом»?
Враг хитер, это ясно, он коварен и лжив, и тем самым еще опасней. Но бороться с ним надо. И не просто бороться, а победить его. Свет погас, перестала жужжать кинопередвижка «Украина-5». Некото¬рое время все молчали. Наконец тишину нарушил президент. «Василий, – голос его дрогнул,– даже я  не могу послать тебя на такое дело, ведь идти надо в самое пекло». «Я знаю, – тихо сказал Рэмбо, – но это мой долг. Кроме меня некому, и поэтому пойду я. Я знаю, на что иду. Прощайте, то¬варищи».
Рэмбо встал и вышел, хлопнув дверью. Рейган плакал в платочек. «Пока в США есть такие люди, демократия будет в безопасности», – думал он. Кейси обдумывал формулировку шифровки, а заодно просил советское коман¬дование выделить ему в удельное княжество небольшое поместье, желательно на берегу Днепра. Военная служба утомила старшего лейтенанта госбезопасности Кейси, но он не собирался прощаться с ней совсем. Он еще послужит Отечеству! Он будет военруком в одной из сельских школ в районе Припяти.
Василий Рэмбо шел, вспоминая свою жизнь, тяжелое детство, отца-алкоголика, школу. В глазах у него застыли слезы, к горлу подкатил горьковато-соленый ком. Но не время быть сентиментальным, Васек, враг не дремлет. И Вася лег спать. «Масса» – это была одна из слабостей велико¬го Рэмбо. Во сне отдыхала его мысль, и сам он набирался новых сил для новых убийств, новых кровопролитий.
Ему приснился ужасный сон – будто он опускается на парашюте на плац СВВПСУ, а его уже ждут, в училище объявляют тревогу, и к нему со всех сторон, стуча сапогами, бегут тысячи курсантов. Вся ночь прошла в тяжких кошмарах, и утро Рэмбо встретил не выспавшийся, обессилевший  и злой. Настал роковой день – день отлета, день при¬лета. Захватив сумку с надписью «Динамо», Рэмбо поспешил в аэропорт, где на взлетную полосу уже выруливал «Боинг», на котором Василию предстояло лететь в далекую, теперь уже чужую, холодную Россию.
Всю свою малосознательную, временами и вообще несознательную жизнь Рэмбо стремился еще хоть раз попасть туда, ведь по рождению и крови он был русским. И хотя  он более двадцати лет имел американское подданство, носил американскую фамилию и косил под метиса, его широкое рязанское лицо и произношение безошибочно выдавали в нем русского.
И хотя Рэмбо сам считал себя стопроцентным американцем, он втайне гордил¬ся  тем, что у него было от русского – например, умением пить водку, ругаться трехэтажным матом, драться и многим другим. Да, пить Василий любил и умел, этому он научился еще, когда был пионером. Суровая колхозная жизнь, переход в целях экономического эксперимента на самоокупаемость, с детст¬ва закаляли колхозных ребятишек, приучали их к водке – единственному до¬ступному для ребят виду культурного досуга. Еще не научившись, как сле¬дует, выговаривать все буквы, Вася уже знал цены всех вин и водки, и, разумеется, знал их вкус.
Да, Вася прожил тяжелое детство. Ему, как и многим его сверстникам, пришлось пройти через пионерские лагеря, сборы дружин и металлолома, и через многое другое. Но его утомила героическая действительность построения социализма, засилье идеологии, которые он лично воспринимал как идиотизм окружающей действительности, и Вася ухитрился сбежать за океан. Как ему тогда казалось – США это страна торжества здравого смысла. Незаметно для себя Васек начал напевать полузабытую им песню «Взвейтесь кострами, синие ночи». Прохожие с удивлением оглядывались на него, но Рэмбо этого не замечал.
Многое в его земляках все равно нравилось Василию – веселый, неунывающий характер, широкая русская натура, и море водки, которое по праздни¬кам, а праздником в селе был каждый день, буквально затопляло центральную усадьбу колхоза «Коммунар».
И вот теперь Василию предстояло схлестнуться со своими земляками, схлестнуться насмерть. Или-или, третьего не дано, и обратной дороги нет. Рэмбо был рад возможности продолжить свою бескомпромиссную борьбу с советской властью во всех ее проявлениях.
В это время Кейси вышел на связь с центром. Его шифрограмма явилась для советского командования полной неожиданностью и настоящей сенсацией. Кейси сообщили, что ему присвоено очередное воинское звание капитан, что его рапорт удовлетворен, и он уволен из рядов КГБ в запас. Кейси подал в отстав¬ку с поста директора ЦРУ и стал собирать чемоданы, чтобы как можно ско¬рее покинуть опостылевшие ему штаты с их безработицей, мафией, наркоманией, проституцией, коммунистическим и рабочим движением и великим множеством других проблем.
Рейган не обратил внимания на столь поспешные сборы Кейси. Это была еще одна ошибка президента. А Кейси уже грезился берег Днепра, темная ночь, костер, на котором булькает котелок с ухой. Кейси даже показалось, что он чувствует жар от углей, аромат ухи, соловьиные трели, а в штатах соловьи не водятся... Он вздохнул и задумался...
А в это время за океаном... А в это время за океаном шел развод на занятия в СВВПСУ. Как всег¬да кого-то репрессировали и лично переместили на левый фланг училища. Командир 33 роты майор Асауленко предупредил роту о готовящейся акции, и о том, чтобы все думали, что делать. 33 рота заступала в караулы и в на¬ряд по училищу. Все знали, что нахальный молодой человек, вернее, не совсем молодой, товарищ Рэмбо, готовится спуститься на парашюте в училище и всех и вся вырезать. Все осознавали, что опасность велика, но наде¬ялись, что и на этот раз все пройдет «на шару», тем более что скоро от¬пуск.
Сидя в кабине командира корабля, Рэмбо смотрел по телевизору раз¬вод в СВВПСУ, а в нем был праздник – первая среда на неделе, и все хо¬дили поротно то с песней, то снова с песней, а то и просто с песней, или на худой конец торжественным маршем.
– Сэр, вам пора, – услужливо подсказал бортмеханик, и Рэмбо перешел в комнату психологической разгрузки.
Училище ждало врага, оно было наче¬ку. Все вышло так, как  и задумал Рейган: Рэмбо катапультировался с рейсового «Боинга»: «Вашингтон – Бологое» и на спортивном парашюте «Крыло» спланировал поближе к училищу и опустился на центральный рынок города Симферополя. Времени было мало, а работы много. Светает рано, а уже второй час ночи, поэтому Рэмбо даже не стал прятать парашют. Отстегнув лямки, он отпрыгнул в сторону, сжимая автоматическую винтовку М-16.
Город спал, как и вся страна, только цикады трещали в ночи. Свесив буйную голову, не чуя нависшей над ним опасности, спал дневальный по 33 роте курсант Марковский, больше известный как просто Бао. Он разметался во сне, и казалось, даже взрыв не сможет разбудить его. Всего в пяти – шести шагах от Рэмбо курсант Кривин уговаривал женщину. Шорох платья, учащенное дыхание – она отдава¬лась прямо на прилавке. Все было спокойно.
Рэмбо встал, пора. Он был готов ко всему. Кожаные брюки, жилетка, пулеметная лента через плечо, как у его деда-матроса, штурмовавшего Зимний дворец, а в руках М-16 и горячая молитва на устах. Короткими перебежками Рэмбо пробрался к КПП №1. Ворота, на удивление, оказались запертыми, а прыгать через них Василию решительно не хотелось. Он решил идти прямо через КПП – не все ли равно, с кого начинать? Еще несколько секунд, и оборвутся человеческие жизни. Какая-то мысль настойчиво лезла в голову, но Рэмбо уже было не до того – на него напал охотничий азарт.
Он шагнул на ступеньки, дежурный по КПП младший сержант Рокотов, услышав чьи-то шаги, поднял голову со стола и мутным взглядом посмотрел на заросшего, мускулистого мужчину в жилетке и с автоматом в руках. Рэмбо замер, вот он – враг! Он чувствовал каждую мышцу своего сильного тела. Он пригото¬вился к прыжку прямо через стекло, отделявшее его от Рокотова. Но вдруг к удивлению, к величайшему изумлению Рэмбо, дежурный опустил голову на руки и снова задремал.
Рэмбо не въехал, он был шокирован. Что-то здесь не так, непонятное что-то творится. Надо разобраться, решил он. Все еще находясь в трансе, он решил сначала пройтись по террито¬рии училища, посмотреть, что к чему. В летнем клубе он споткнулся обо что-то, вернее, об кого-то. Приглядевшись, он увидел на руках ребят повязки «Патруль». Это была неусыпная охрана объектов младшего сержанта Бахтина. Охрана спит. Это уже вообще никак не укладывалось в голове Рэмбо. Как же так? Служба, призванная оберегать училище, спит?  Что-то здесь явно не так. «Не ловушка ли это, не западня ли?» – змеей  ужалила Рэмбо страшная догадка.
Послышалась неторопливые, уверенные шаги. В тишине ночи они показались Рэмбо оглушительными, разрывающими барабанные перепонки. Нервы натянулись, как тетива лука,– секунда, и они не выдержат. «Конец, – обре¬ченно подумал Рэмбо. – А, жаль, ах, как же  хочется жить». Холодный пот обильно оросил пылающий лоб Рэмбо, сердце больно колотилось в груди. Глаза вдруг защипали слезы. Рэмбо до боли сжал зубы. Шаги приближались...
– Мужик, закурить не найдется? – обратился незнакомец.
– Нет, – простонал Рэмбо.
Словно призрак, неизвестный исчез в темноте ночи, впрочем, это был не совсем неизвестный. Это был последний, еще не спящий патрульный из шайки Бахтина – курсант Калугин. Перед сном ему хотелось покурить, но как всегда, своих сигарет у него не было, а третий взвод был далеко, так что стрельнуть было не у кого.
Впрочем, и у третьего взвода теперь тоже не очень-то поживишься, ведь он борется за высокое звание. Нет, не коммунистического. Третий взвод боролся за то, чтобы называться взводом женатых. И надо честно сказать, борется успешно. Так что взвод помалень¬ку бросал курение – эту пагубную привычку, плохо влияющую на здоровье женатых и собирающихся вступить в брак, а также на семейный бюджет. Постоянно курил только самый ярый жено¬ненавистник Кальницкий. На зависть всему остальному взводу он курил, что хотел, сколько хотел и когда хотел. Женатые товарищи о такой роскоши давно уже и не мечтают.
Но, если при¬смотреться внимательнее, то даже невооруженным глазом заметно, что и сам Миша что-то втихаря частенько пописывает кому-то письма, что на него абсолютно не похоже. На «глупые» с его точки зрения вопросы, а таковыми являлись все вопросы, касающиеся его писем, он не отвечал, так что кому он писал, оставалось невыясненным. Вся его грудь была сплош¬ным синяком, ибо он часто бил себя в грудь кулаками, пытаясь убедить всех, что в ближайшие два года он точно не женится. Впрочем, все понимали, что это отмаз¬ка, что он просто пытается замылить глаза широкой курсантской общественности в этом вопросе.
В общем и целом, атмосфера в коллективе 3 взвода была здоровой. На провокации народ не поддавался, членские взносы платил исправно, покладистый подобрался народ. Недоверие вызывал только пионер Баранов, неведомо как попавший в сугубо мужской коллектив. Он был единственным, кто ставил под сомнение вопрос о полном охвате взвода сплошной женатостью, и в пер¬спективе мог запросто испортить всю картину. В этом вопросе он был заодно с врагами Советской власти, и очень даже просто мог обгадить всю малину. Все это знали, и экстремиста и фальсификатора Баранова из виду не упускали. А он, зная, что он под колпаком, мужественно все переносил.
Несмотря на подозритель¬ные, порой откровенно недружелюбные взгляды, он крепко зажимал в зубах пустышку и играл машинками, строил песочные замки, играл солдатиками. Но он был пацифист по природе, терпеть не мог ссор, и поскольку община решила всем жениться, то так тому и быть. И он тоже стал готовиться к свадьбе. Невеста его очень любила, носила на руках и пела колыбельные песни. Она была очень кротким существом, одно плохо – слишком уж велика. Фигурой она сильно смахивала на панелевоз, но улыбалась она мягко, нежно. Рядом с ней Артем чувствовал себя в полной безопасности, сам себе казал¬ся сильным. Его подруга была большой, теплой и уютной. Привалив Артема грудью, она часто рассказывала ему сказки, и порой рядом с ней Баранов забывал, что уже заканчивается увольнение и пора идти в училище.
Да, но главное в том, что все они здесь почти ни при чем. Речь-то ведь идет о Рэмбо. Первый раз в жизни Рэмбо растерялся, он переминался с ноги на ногу в нерешительности, не зная, что ему делать. Он был готов ко всему, к самой жестокой схватке, даже к своей собственной смерти. Но к тому, что он встретил, он оказался не готов. Ночь была темная, как душа негодяя, и теплая, как парное молоко. Низко над землей растекался зловонный запах, источаемый местным мясокомбинатом. Откуда-то сильно тянуло навозом, это был запах Родины, именно таким и вспоминал его Василий, разгуливая по Нью-Йоркским стрит, по пляжам Майами, по джунглям Вьетнама. Рэмбо был в смятении, в его душе все смешалось и перепуталось.
Кто знает, может долго еще стоял бы Рэмбо под высоким крымским небом, если бы  вдруг не вспомнил о том, что до завтрашнего дня ему надо вернуться назад и уплатить партийные взносы. Но вернуться, не вы¬полнив задания, он не мог. Все еще пребывая в замешательстве, он, как во сне, почти ничего не соображая, словно привидение куда-то шел, поднимался по какой-то лестнице, пока до его сознания не дошло, что он стоит перед закрытой дверью, а на двери висит табличка «Тридцать третья рота».
Шок прошел. Сердце Рэмбо стучало, как паровой молот, кровь зашумела в го¬лове, и ему безумно захотелось увидеть человеческую кровь, много кро¬ви, людей, захлебывающихся собственной кровью, стены, забрызганные кровью. Вот сейчас он откроет дверь, войдет и осуществит то, для чего он сюда прибыл. Рэмбо унял охватившую его дрожь, шумно выдохнул воздух, рывком открыл дверь и прыгнул в неизвестность.
– Дежурный по роте, на выход!
Это дневальный по роте курсант Гринчук бдительно несет службу во внутрен¬нем наряде.
Командир третьего батальона спешил домой. Впрочем, спешил это не совсем, то слово – просто он шел после службы туда, где жил, где его, может быть, ждали. Ему зверски хотелось, есть, и спать, спать и есть. Дело в том, что ему пришлось днем простоять на тумбочке в качестве дневального по 33 роте пол¬тора часа, пока, наконец, на горизонте не показался дежурный по роте сержант Иванов.
Проходя мимо кинотеатра «Симферополь», комбат взгля¬нул на афиши. В кинотеатре демонстрировался фильм «Чудовище». Название фильма невольно напомнило комбату о его жене. Настроение безнадежно испортилось, аппетит пропал, от сонливости не осталось и следа. Непослушными ногами он пошел домой. Но  чем ближе он к нему подходил, тем меньше ему хотелось туда идти.
У подъезда своего дома комбат присел на лавочку, докурил пачку сигарет, поглядывая время от времени на большое бесформен¬ное пятно тени на занавесках окна, отбрасываемое его женой. Несколько раз он порывался встать и идти домой, но ноги не слушались его. И комбат решил приколоться – проверив караулы, поднять батальон по тревоге. Бодро, даже весело, более совершенно не чувствуя усталости, он быстро зашагал обратно, в сторону училища. 
Тупое, но жизнерадостное лицо Миши Гринчука застенчиво улыбалась Рэмбо, и это сбило Василия с толку. Сжатый, как пружина, в тугой комок мышц, Рэмбо расслабился, медленно выпрямился, и растерянно посмотрел по сторонам. Его ударил в грудь тяжелый затхлый воздух, дышать было трудно, голова шла кругом. Рэмбо показалось, что он по ошибке попал в каземат, какое-то подземелье. Но нет, в свете дежурного освещения он заметил двухъярусные кровати, и даже окна, оказывается, были в этой конуре.
Рэмбо оглянулся назад: Миша Гринчук, наклонив в сторону голову, играл сам с собой в шахматы и одновременно писал новый фантастический роман, насыще¬нный сумасбродными идеями, вампирами и сексом. Надо отметить, что Миша был талантливый фантаст с завидной работоспособностью. Его романы под псевдонимом Михаила Надоедливого-Непризнанного буквально наводни¬ли редакции всех молодежных газет и журналов. Похоже, он хотел взять их всех измором. И было очень похоже, что он этого добьется.  Получив бандероль с рукописью очередного романа, редактор хватался одной рукой за сердце, другой за стену, клал под язык несколько таблеток валидола и надолго уходил на больничный. Иногда случались инфаркты. Наконец кому-то пришла в голову замечательная идея – предложить Мише  написать сценарий  для бредового мультфильма для самых маленьких, этакий порнобоевик, насыщенный ужасами и  плоским юмором. И Гринчук самозабвенно работал над этим сценарием,  отдавая этому делу все свои силы и  все свободное время. За этим делом и  застал его Рэмбо, впоследствии ставший фанатичным поклонником Мишиного таланта фантаста. Кстати, единственным  поклонником. Ибо по литературному небосклону быстро и уверенно поднималась очень яркая звез¬да самобытного таланта начинающего писателя, скрывающегося под псевдонимом Симона.
– Дежурный по 33-й роте младший сержант Шумейко, – представился тормознувший Володя, разбуженный командой дневального.
– Ничего, занимайтесь, занимайтесь, – ответил Рэмбо и  неторопливо пошел по взлетке. Дежурный, как и положено, по уставу внутренней  служ¬бы, сопровождал его.
– Окружай его! Гранатами, гранатами, а то уйдет! – истошный вопль потряс Рэмбо и наполнил его душу скользким, холодным страхом. Это кричал курсант Захаров, партийный псевдоним «Зона». Рэмбо просто не знал о странностях Зоны, иначе бы он не растерялся. Ведь это был не человек, а хищник, желудок, голодный как одинокий волк зимой. Если он хотел, есть (а он очень редко не хотел кушать), то становился опасным для общества. Но если ему удавалось с вечера набить свой желудок под завязку, как сейчас, то его тянуло на подвиги, и он всю ночь водил в атаку батальоны и полки морской пехоты, захватывал президентские дворцы, и вообще не давал спать товарищам своими  душераздирающими криками. Сейчас ему снится, как он силами военно-строительного отряда разгромил головорезов из 82 парашютно-десантной дивизии США и почти поймал Рейгана. Но в самый последний момент проклятому империалисту все время удавалось сбежать. И вот уже битый час Зона пытался изловить его.
Он размахивал во сне своими протезами, доставляя этим неудобство партгрупоргу товарищу Журавлеву, мирно посапывающему в соседней постели. Терпение Ромы оборвалось, и он грохнул Зону по крышке чайника так, что тот захлебнулся на полуслове и, успокоившись, уснул уже безо всяких снов.
Рэмбо стоял ни жив, ни мертв, ожидая нападения со всех сторон. Но никто его не трогал, и он мало-помалу успокоился. В эту-то самую минуту Рэмбо имел неосторожность быть замеченным скучающим Веней, партийную кличку которого в приличном обществе произносить просто невежливо. Веню просто-таки распирало от слов, а поговорить было не с кем.
– Здорово, зема! Ты че тут, а? А я вот в наряде, – он почему-то всегда шел в наряды и на хозработы как на подвиг, и считал своим долгом сообщить об этом всем знакомым. Он был москвич, и уж если ему иногда приходилось заступать в наряд, то об этом знало пол столицы. Пол-Москвы с огромным нетерпением ожидало сообщений о происшествиях в наряде, о погоде в Симферополе, о настроении Вени, и, конечно же, известия о смене его с наряда. Пол-Москвы целыми сутками лихорадило, начиналось горение. Столи¬ца ждала Вениных звонков, словно свежих сводок с фронта. С песнями и гар¬мошками провожали Веню в наряд королевы из гарнизонного ДОФа.
Через полчаса Вениного монолога Рэмбо уже точно знал расстановку политических сил в столице. В частности то, что Вишня себе на уме и самым бессовестным образом метит в Венины невесты, что папа собирается на повышение, что Отец Молодов снова поставил свои ни разу не стираные носки на фотографию ма¬мы. Ну и все остальное, о чем счел необходимым сообщить ему Веня.
– О, Господи! Если ты есть, упаси и избавь! – кричал в душе Рэмбо, у  которого уже голова шла кругом. «Чего ты ко мне пристал?» – примерно так звучит в вольном переводе вопрос, который он мысленно задавал Вене, но тот ничего не замечал. Он нашел благодарного слушателя, который не перебивал его, и Веню прорвало, поток слов засыпал Рэмбо с головой. Словесная трясина затягивала его все глубже и глубже.
В это самое время, когда влюбленные, живущие по московскому времени, мирно засыпали в своих постелях, влюбленные остальных часовых поясов уже давно спали, а на Дальнем Востоке уже шли на ратные будни трудового фронта, в предрассветном тумане к училищу подкрался горбатый бронированный Крайслер выпуска Запорожского автомобильного завода, болтше известный, как «Ушастый» или «Чебурашка».
Вышедший из него офицер стал медленно пробираться вдоль забора. Лаврентий Палыч шел разбираться с теми, кому служба по какой-то причине показалась медом. Он имел твердое намерение показать этим несчастным, как глубоко они заблуждаются в этом вопросе, ибо правосудие не спит, его недремлющее око видит все, его карающий меч настигнет всякого, кто сделает хоть шаг вправо или влево от буквы закона. Тридцать седьмой год навис, как дамоклов меч, над всеми, кто нес свой тяжкий крест в наряде в эту волшебную летнюю ночь. Но судьбе было угодно, чтобы эта чудная ночь стала Варфоломеевской, а для младшего сержанта Михася лично, стоящего на посту,  доверенном ему партией, последним днем Помпеи.
И только сержанта Иванова не волновало ничто. Сменившись с наряда, он спал с чувством выполненного, с его точки зрения, долга. Правда, его мнение принципиально расходилось по всем пунктам с мнением командного и политического состава. Но его можно понять, он еще не был так закомплексован положениями уставов, требованиями различных приказов и директив. Он попросту не знал этих требований, поэтому позволял себе разные вольности, умело маскируя их, мотивируя это плюрализмом мнений. И вообще, демократия породила целую массу проходимцев всех мастей. К таким проходимцам, безусловно, относился и товарищ Иванов, хотя и товарищем-то его можно назвать очень условно, ибо он не вполне понимал диалектику, а его философские воззрения только с очень большой натяжкой можно отнести к вполне марксистским.
В общем, это был еще тот боец партии, прошедший закалку в комсомоле времен проклятого застоя. Изо всех призывов партии он для себя выбрал почему-то только один: «Все во имя человека, все для блага человека», причем в его собственной трактовке этот лозунг звучал несколько иначе: «Все для тебя, Толик, пользуйся на здоровье». А поскольку на здоровье он не жаловался даже в пьяном угаре, то и пользовался бла¬гами, предоставленными ему законами, как только мог.
Ко всему товарищ Иванов был еще и крайне аморальный тип. Каждый семестр он собирался жениться, причем на разных девушках, но все еще оставался холостым. В общем, это был родной, но младший брат Остапа Бендера. Жаль, что он спал в эту историческую ночь, и Рэмбо так и не удалось познакомиться с ним. Более того, Рэмбо так и не узнал, что всего в нескольких шагах от него спит такой замечательный человек, такая находка западным службам для подрыва наших доблестных вооруженных сил изнутри. Поэтому можно смело сказать, что Рэмбо зря прожил свою жизнь. Потому что именно о таких людях, как сержант Иванов поэт  Николай Алексеевич Некрасов сказал еще в прошлом веке:
«Природа-мать! Когда б таких людей
Ты иногда не посылала миру –
Заглохла б нива жизни!»
Да, в ту самую минуту, когда замечательный парень товарищ Иванов спал в одной постели с чистой совестью, Веня все еще агитировал Рэм¬бо за Советскую власть, призывая того бороться за претворение в жизнь последних решений партии и народа, за стирание различий между мужчиной и женщиной, между войной и мирной жизнью, Рэмбо уже давно потерял сознание, но каким-то чудом еще держался на ногах.
Как все-таки жаль, что товарищ Иванов спал! Кто знает, чем бы все закончилась, в какую сторону закрутилось бы колесо истории, неси он службу в эту ночь в наряде. Тем более, что эта возможность была вполне реальна, так как сержанту Иванову не доверяли никакого дру¬гого наряда, кроме роты. Однажды его, правда, рискнули поставить в наряд по столовой, причем хлеборезом. Сутки училище сидело на голодном пайке военного времени. Больше таких ошибок командир роты не допускал. Старшина хотел было поставить Иванова старшим охраны объектов, но когда майор Асауленко увидел его фамилию в списке наряда, его чуть не разбил паралич от ужаса. У него не было никаких иллюзий на тот счет, что за все утерянное и промотанное Толиком имущество придется расплачиваться не самому Толику Иванову, а командиру роты лично. Такая перспектива совершенно его не радовала, что вполне понятно.
У Толика было горе, можно сказать, национальная трагедия, дело в том, что в последние месяцы он начал катастрофически быстро худеть, и в течение трех месяцев сбросил – страшно вымолвить – три килограмма! Такая беда свалилась на его голову вдруг и застала Толика врасплох. Вся жизнь его теперь была подчинена одной цели – не дать этой заразе распространиться дальше.
Толик тренировался, не покладая рук. Сначала изматывающие тренировки в чайнике, потом сон-тренаж. Потом снова занятия по атлетизму в том же чипке, метание пончиков, и снова тревожный сон уставшего человека. После команды «Отбой» он доставал из тумбочки ящик кефира, сумку плюшек, и снова изнурительная тренировка, пока в глазах не темнело, и ноги не становились ватными. Тогда он без сил опускался на кровать, снимал с себя все остатки цивилизации, и, развесив, словно бе¬лые флаги капитуляции, свои кальсоны, засыпал.
Прошлое Толика было окутано таинственным туманом. Ходили упорные слухи, что до армии он работал на режимном заводе, выпускающем оборонную продукцию. Что завод был подземный, окруженный колючей проволокой, по которой был пропущен ток, пулеметными вышками, патрулями. Но тайна эта была покрыта мраком, ибо Толик хранил многозначительное молчание, и лишь изредка очень прозрачно намекал, что он работал на заводе трамвайных рулей».
Семинар окончился, и мы стали собираться на обед. Во время самоподготовки я прочел недописанный рассказ вслух. Приступы тишины часто нарушались дружным смехом.
– Не хило, – первым высказал свое мнение Миша. – Главное, что это адресовано широкой читательской массе курсантов СВВПСУ!
– Клево! – смеется Третьяк. – Ты просто мастер пера!
– Кайфово! – восхищается «замок». – Только не мастер, а акула пера! И кто-то там еще ротационных машин!
– А вы обратили внимание на величественный слог, захватывающий сюжет, эффектную зрелищность, когда описываемые картинки просто оживают в воображении, – смеется Веня.
– Точно, – охотно соглашается Дима. – А еще четко прослеживается тесная связь с современностью! А еще произведение имеет огромное воспитательное значение. Ха! Ой, не могу больше!
– Прямо офигеть! Лично я считаю за честь познакомиться с таким незаурядным литератором, – вставил свои пять копеек Лео, таким образом, высоко оценив мой скромный труд. – Сразу обращает на себя внимание яркий, самобытный стиль начинающего автора.
А когда я закончил чтение, Веня вдруг совершенно серьезно сказал: «Писатель родился». И никто почему-то не рассмеялся, только Королев, как обычно, проворчал:
– Всю свою подсознательную жизнь я только о том и мечтал, чтобы познакомиться с начинающим писателем, и вот моя давняя мечта сбылась.
Впрочем, для него такая реакция совершенно естественна.
– Не просто с писателем, – шутит Веня, – а с дико перспективным писателем! Мир облетела сенсационная новость – в СВВПСУ родился писатель! Иванов, сочини-ка роман, это же сумасшедшие деньги, если верить Королеву! К тому же это отличный способ заработать денег и заявить о себе.
– Далеко еще Иванову до моего деда и до его гонораров, – кривится КорС, – так что вы, товарищ Иванов не улыбайтесь, а идите, оттачивайте свое мастерство, а то так никогда и не сможете создать эпохальный шедевр. А вообще, скромнее надо быть. Ваше сочинительство этого не заслуживает. Вам тут поют какие-то незаслуженные дифирамбы, типа ваша писанина имеет оглушительный успех, типа взошла звезда, озарившая все последующие…
– КорС, – серьезно говорит Миша, – ты бы хоть ради приличия промолчал, а?
После Мишкиного вмешательства Королев угомонился. И только один Вася о чем-то долго мучительно думал, а потом вдруг взял и выдал:
– Толик, но ведь все это не правда! Правда?
Пока я думал, как реагировать на его вопрос (и склонялся к мнению, что нужно просто рассмеяться), ответить решил Столб.
– Ого, какие неожиданные всходы дает соцреализм в душах отдельно взятых курсантов! – рассмеялся Саня. Потом, убедившись, что состояние Васи только ухудшается, Столб взял гитару и пропел:
– Вымысел не есть обман. Замысел еще не точка. Дайте дописать роман до последнего листочка!
– Чьи это слова? – живо отреагировал Вася. – Или ты сам придумал?
– Шалвовича, – важно сказал Столб, но перехватив недоуменный взгляд Василия, охотно объяснил, что Булата Окуджавы. После этого Вася успокоился, и больше меня своими сомнениями не терроризирует. Так что жить снова стало хорошо.

«Конференция»
В роте продолжается обсуждение написанного мной рассказа. Я сказал «обсуждение написанного мной рассказа»? Разговорам в роте нет конца. Я даже предположить не мог, что мое сочинение вызовет такой большой интерес у курсантов. Я довольно быстро научился не обращать никакого внимания на дружеские и совсем не дружеские замечания своих читателей. Я терпеливо жду, когда уже эти разговоры утихнут.
– Легко обратить внимание на то, что это не дешевые потуги, не жалкие попытки бездари, а вполне зрелая работа, обладающая определенными литературными достоинствами. Ну, признайся, Иванов, ты уже писал раньше? – спрашивает «замок».
– Можно и так сказать, мы с одноклассником комиксы на одноклассников и учителей рисовали. Правда, Глеб больше рисовал, а я больше над темами и текстами работал.
– А я тоже в школе самиздатовский журнал выпускал, – вдруг признался Королев.
– Диссидентский? – округлил глаза Вася, и все рассмеялись.
– Сатирический, – свысока посмотрел Королев на Васю. – «За рублем» назывался. Эпиграф был такой: «Когда идем мы за рублем, светить не надо фонарем. Нам только вместе два рубля сияют лучше фонаря!»
– Когда идем мы за копейкой, светить не нужно фонарейкой, – смеется Веня.
– КорС, а чего ты тогда скромничаешь? Непонятно даже, – смеется Миша. – Напиши чего-нибудь, а то, то, что пишет Иванов, даже не с чем сравнить.
– Так, – появился ротный, и легко, непринужденно и весело влился в наш разговор, – товарищи курсанты, читательскую конференцию прекратить! Выходи строиться!
– Товарищ майор, мы же еще автографы не взяли, – с неизменно недовольным видом говорит КорС. – Посмотрите, от желающих взять у Иванова автограф, практически, нет отбоя.
– Разговор окончен. А сарказм ваш не уместен. Кто знает, может, мы с вами стали свидетелями рождения нового писателя?
– С гонораром в сорок пять тысяч рублей за роман, – ворчит Королев. – Иванов стал легендой еще при жизни.
Интересно, когда он уже наворчится вдоволь? Или это даже теоретически  невозможно? Вряд ли ему удастся усмирить свое самолюбие. Во всяком случае, в ближайшее время ему это точно не грозит. Ну, так вышло, что не питает он ко мне никаких симпатий, так хоть бы научился уже проявлять уважение к своему врагу.
– Товарищ майор, мы же шутим, – смеется Лео.
– Да и я, признаться, тоже. Далеко тебе, Иванов, до писателя! А вот до сатирика намного ближе. Иванов, не делай вид, что тебе не интересно, что я говорю. А если серьезно, пиши, пробуй дальше. Не отказывайся от своей идеи, – высказал ротный странное пожелание. Никакой идеи у меня на самом деле не было и нет, хотя ротный дал весьма лестную оценку моей писанине.
– Какой идеи, товарищ майор? Так, от скуки написал.
– Ты, конечно, можешь позволить себе поскромничать, так как первая проба пера оказалась успешной, ты, можно сказать, немедленно завоевал читательские симпатии. И еще подумай хотя бы о том, что никто кроме тебя ничего подобного не сделал. Да и вряд ли сделает.
Что говорить, мне приятно, что я удостоился похвалы нашего ротного. Не то чтобы я привык относиться к нашему командиру с должным уважением, нет. Я его на самом деле уважаю.
– Пацаны, а давайте сфотографируемся! – предложил Володя. – Раз уж мы имеем не только возможность присутствовать при родах писателя, но и сфотографироваться с новорожденным! Вы разрешите, товарищ писатель? – и он почтительно склонился перед «новорожденным», вызвав своей клоунадой смех.
– Итак, наступил еще более торжественный момент, – смеется Миша.
– Да ну вас, – отмахнулся я от шутников, хотя в этот момент что-то шевельнулось во мне, пробуждаясь.
– Что характерно, рано вы нос стали драть, товарищ Иванов, очень рано, – смеется Лео. – Я испытал первое легкое разочарование в вас! И еще, запомните, пригодится еще: достоинство нужно сохранять при любых условиях. А вы грубить начинаете. И не кому-нибудь, а своим товарищам!
– Наш автор, оказывается, подвержен тщеславию, – вторит ему Веня.
– Иванов, ты автограф после обеда, надеюсь, дашь? – спрашивает Зона.
– Не знаю, не знаю, – уклончиво ответил я. – Автографы в ассортименте имеются, но не для вас!
– Вряд ли ты прав. Ну, что ж, возьмем силой, – категорически заявил Рома, вызвав дружеское ржание.
– Дипломатия с позиции силы? – выпятил я нижнюю челюсть. – Попробуйте!
– Сам дашь! Ты не забывай, что у нас, как твоих современников, тоже будут интервью брать! И мы сможем о тебе такого наговорить, только держись!
– Иванов отличался крепким телосложением и высоким ростом, – тут же подхватил Лис, – славился своим несдержанным и эксцентричным характером…
– Шантажисты, – добродушно проворчал я. Такое внимание к моей скромной персоне все-таки очень приятно, чего я, признаться, никак не ожидал. Неожиданно откуда-то приходит осознание того, что происходящее мне определенно нравится. Честно сознаюсь, я понял, что где-то во мне живет тщеславие.
– И хотя лично у меня других знакомых писателей, кроме тебя, нет, – сказал Лис, надеясь спровоцировать меня на грубость, – ты нос-то свой все равно, высоко не дери! Кстати, ты обратил внимание на то, что мы в своих оценках тебя и твоего творчества пытаемся быть объективными?
– Идите вы все! Идите! – изображаю я всплеск недовольства. Правда это у меня выходит не очень убедительно.
Командир роты смеется вместе со всеми, (а это редкое явление), потом, посмотрев на часы, он серьезно скомандовал:
– Товарищи курсанты, напоминаю, жизнь в нашей армии подчинена жесткому расписанию. Рота! Выходи строиться на обед!
Ему начали вторить дежурный по роте, дневальный и все сержанты. Я тоже командую:
– Третье отделение третьего взвода! Выходи строиться!
– Иванов, – позвал меня ротный. – А кстати, какие новости на литфронте? В смысле, когда нам ожидать продолжения полюбившегося народу чтива?
– Никогда! – злорадно говорит КорС. – Никогда! И ничего нет удивительного в том, что он больше ничего не напишет! Популярность не могла не отразиться самым негативным образом на способностях автора. Писатель уже исчерпал все свои творческие возможности, – я стараюсь не обращать внимания, на слова Королева, а он все продолжает гнуть свое. – Писать-то оказалось делом не легким! А мы-то думали, что он отличается буйной фантазией! А на самом деле Иванов не более чем дилетант!
Королев, конечно, очень жесткий критик, но где-то мне приходилось слышать о том, что мнение врагов о нас намного ближе к истине, чем мнение друзей и тем более чем свое собственное мнение.
– Молчи, КорС, – смеется Батя, – а то Иванов у нас конечно прекрасный человек, но это только если его не трогать!
– Ладно, – тут же охотно согласился Королев, – трудитесь, товарищ писатель, вас ожидает ваш незавершенный колоссальный труд. Обзаведитесь литературным пианино, и вперед.
– Какое еще литературным пианино? – удивился я.
– А ты не знаешь? Так сначала называли печатную машинку.
– Так бы сразу и сказал! Симона, пока вдохновения нет, – смеется Лис, – найди печатную машинку, а то твои каракули кроме тебя самого никто не разбирает, и напечатай свое творение для каждого из нас. На них и поставишь свой автограф. Кто знает, может, когда-нибудь один из этих экземпляров займет место в музее писателя Иванова? Может, даже именно мой экземпляр! И я примажусь к твоей славе! Или продам свой экземпляр за дорого!
– И, правда, Толик, – вторит ему Миша, – ты поспеши, а то, насколько я знаю, ты свой почерк и сам не всегда разбираешь! Так что, пока твое творение еще свежо в памяти – напечатай и увековечь его! Если хочешь, я буду печатать, а ты будешь мне диктовать. Идет?
– По рукам. Ловлю на слове!
Во время очередной самоподготовки, когда я, как и положено командиру отделения, проверял, чем занимаются мои подчиненные, я заметил, что Королев пишет какие-то наброски, которые к учебе явно не имеют никакого отношения.
– О! Миша, – позвал я, – скоро тебе будет, с чем сравнивать мою писанину! КорС взялся за перо!
– А, ну, покажи, – сорвался с места Миша. – Дай заценить! Вдруг ты сразу затмишь Симону?
– Нечего пока оценивать, – вздохнул Королев, – мне даже план какого-нибудь рассказа написать, пока не удается.
И он снова тяжело вздохнул. Зато критиковать меня у него здорово выходит. И даже безо всякого плана.
– Негусто. Ну, что ж, – зевая, подвел итоги Батя, – подведем, так сказать, промежуточные итоги. Иванов традиционно лидирует, обгоняя КорСа не только в учебе, но и в творчестве. Во всяком случае, желающих сфотографироваться с КорСом или взять у него автограф, как не наблюдалось, так и не наблюдается! Товарищ Королев, вы совершенно бледнеете на фоне товарища Симоны! Ой! Я хотел сказать, на фоне товарища Иванова!
– И тут сам собой напрашивается закономерный вопрос, – улыбается «замок», – есть ли у Королева моральное право так язвительно насмехаться над Ивановым? Нет, мы, конечно, все над ним подшучиваем, но это делаем по-дружески, и только ты – зло.
– И заметь, КорС, не одному «замку» приходит в голову этот вопрос, – отвлекся от своих дел Лео. – Ты ведешь себя, как Яд из первого взвода.
– Да понял я, понял, – покраснел Королев, – я уже тихо молчу в тряпочку.
– Ух, ты! – восхитился Лис. – Ты демонстрируешь прямо таки беспрецедентную сообразительность! И кстати, демонстрируешь  очень вовремя!
– Что очень правильно, – насмехается Миша. – А то лично мне, как преданному читателю Симоны давно хочется почесать кулаки! КорС, ты не догадываешься, почему и главное, обо что?

Физиология
Рота готовится к городскому увольнению, но я спокоен, так как сегодня не мой день. В смысле, по графику я иду в увольнение завтра. Поэтому я спокойно сижу у окна, неторопливо пью чай и читаю свежий номер журнала «Советский воин». Тут Артем Баранов спросил у «замка», иду ли я сегодня в увал, Узнав, что я иду в увольнение завтра, он пришел в восторг.
– Толик! Иванов! – громко зовет Баранов. – Возьми мне с ужина хлеба с маслом и жареную рыбу.
– Хорошо, – киваю я, – возьму, хотя ты и не сказал «пожалуйста».
– Симона, – зовет КорС, воодушевленный успехом Артема, – не притворяйся глухим, и для меня тоже возьми! Пожалуйста!
– Возьму, возьму, – обещаю я, так как это мне совсем не трудно. В смысле, не трудно принести, а не пообещать.
– «Комод», вот ты скажи, только честно, – весело говорит мне Дима, – ты должен заботиться о своих подчиненных или нет?
– Безусловно, должен, – согласно киваю я, уже догадываясь, куда клонит Дима, и шучу, – если я могу тебе чем-то помочь...
– Можешь, можешь, – заверяет меня Дима, – не сомневайся. Захвати, пожалуйста, с ужина хлеба с маслом и рыбу мне, а еще Ваське и Вовке!
– Ладно, – не оборачиваясь, твердо пообещал я.
– Отвечаешь? – улыбнулся Дима. Можно подумать, что ему недостаточно моего ответа. А! Это он боялся отказа, а теперь преисполнился уверенности и в предвкушении ожидаемого наслаждения откровенно наглеет!
– И говорить нечего, – заверил я. – В смысле не о чем! Заметано!
– Спасибо! Утешил! В смысле обнадежил! – радуется Дима.
– Командир, – кричит Лис. – И нашу с Литином долю захвати, – взгляд у него стал настойчивым, так как вопрос очень важен для него. Я, уже только, молча, киваю. Желающих столько, что хоть начинай записывать, чтобы кого-нибудь не забыть. Кажется, что просьбам этим нет конца.
– Симона, – зовет Юлька, – и мне пайку возьми, будь другом!
– Своего «комода» проси, он тоже в увольнение не идет, так что пусть он энергично заботится о тебе, и будет тебе другом, – пытаюсь я перевести стрелки на Игрека, но тот никак не отреагировал на мои слова. – Это не мое, а ваше дело.
– Он только с виду такой деловой, – с легким сожалением выплеснул крик души Юлька, – но на деле он не такой обязательный, как ты – или сам съест наши пайки, или просто забудет. А ты надежней!
– Игрек, ты «комод» первого отделения или нет? Товарищ Третьяк, вы думаете о том, чтобы ваши подчиненные были сыты?
Игрек, Юлькин командир отделения, и ухом не ведет, уходя от неудобных вопросов и проявляя поразительно мало интереса к нашему разговору. Кажется, что слова Юльки не произвели на него особого впечатления, а его лицо излучает спокойствие.
Меня его показное безразличие даже позабавило. Похоже, что никакого укола совести он не почувствовал. Становится все яснее, что мне предстоит принести пайки всем увольняемым нашего взвода.
Перед тем, как поужинать, я собрал двенадцать порций хлеба с маслом, жареную рыбу. Чтобы не попасться на глаза дежурному по училищу или другим офицерам я не пошел через плац, а обошел спортзал и нашу казарму. Этот путь у нас любят все курсанты. Как говорят в нашем училище, любая кривая дорога, обходящая начальника, короче любой прямой, проходящей мимо него. Потом я поднялся дальним подъездом через 32-ю роту. Сразу разложил все по тумбочкам.
Когда начали возвращаться курсанты из увольнения, я отложил в сторону журнал  и стал любоваться тем, как ребята, отложив фуражки, сразу с диким аппетитом впиваются молодыми, крепкими зубами в хлеб и с блаженством поедают рыбу и даже хлебные крошки, запивая это великолепие водой из крана. Пирушка скромная, у нас пока простые гастрономические пристрастия.
– Симона, – радуется Дима, – спасибо за доставленное беспокойство! Мы перед тобой в долгу!
– Не кормят вас там, что ли? – деланно удивляюсь я. – Такой аппетит!
– Ты что? Это же студентки! – веселится Дима. – Они же сами бедные, как церковные мыши!
Закончив свои объяснения, Дима продолжил свою трапезу. Конечно этот хлеб с маслом для голодного курсанта – капля в море, и все-таки это намного лучше, чем совсем ничего.
– Что, еще беднее курсантов СВВПСУ? Чем же вы тогда там занимались? – притворился я недогадливым. – Да еще столько времени!
– Сплошная анатомия и физиология! – смеется Дима. – Любимая моя любовница на все время увольнения приковала меня к постели!
– Рад за вас, – совершенно искренне говорю я.
– Эх, как же я завидую студентам! – вырывается у Литина. – У них такая разгульная жизнь каждый день! Подумать только: каждый день!
– Чем она тебя приковала? – осторожно спрашивает Вася. – Наручниками?
– Командир, – на полном серьезе вскричал Дима, – убери его отсюда немедленно, а то я за себя не отвечаю!
– Слушай, Дима, – вспомнил вдруг Лис, – а ты что, стал по гражданке галстуки носить? Мне лично форменные поперек горла стоят.
– Мне, признаться, тоже. Просто пуговица на рубашке оторвалась, а пришивать ее времени не было. Вот я и «одолжил» галстук у хозяев, у которых комнату снимаю.
– Толик, ты завтра идешь в увольнение? Тебе завтра принести твою вечернюю пайку? – великодушно предлагает КорС.
Слышать такое от Королева, известного своим нелегким, высокомерным характером слишком странно, необычно, но приятно.
– Нет, спасибо, – снова притворно вздыхаю я, – я иду к кооператорше, так что буду сыт. Она пообещала побаловать меня блюдами мексиканской кухни. Думаю, что я еще и вас чем-нибудь порадую. Так что можешь мою пайку завтра съесть.
– Так не честно, – возмущенно орет Дима. – Подели ее, почему все одному КорСу? Кстати, а чего это ты чужие супружеские обязанности исполняешь? Тебе что, незамужних женщин мало?
Дима так разволновался, что совсем позабыл о том, что в следующий раз я могу ему пайку и не принести, и потому относится ко мне, как мне кажется, без должного уважения.
– Она не замужем. Кстати, Королеву я отдаю свою пайку еще и, потому, что он мне глупых замечаний не делает. А знаешь, Дима, о чем я сейчас мечтаю?
– Мне кажется, что я знаю, – подмигнул мне Миша. – Мечтаешь ты о том, чтобы проучить неблагодарного Диму. И мечта твоя может сбыться уже ровно через неделю! Дима, ты следишь за ходом моей мысли?
Дима оказался понятливым и тут же замолчал. Надо отметить, что картина эта – хлеб с маслом, жареная рыба повторялась все годы учебы в училище. Даже на выпускном курсе.
– Иванов,  – говорит Лео, – а здорово у тебя получается: и командовать и заботиться о личном составе. Ты просто образец для подражания!
– И что? – признаться, я не понимаю, к чему там клонит Валерка. – Беги, перенимай опыт, в смысле, бери с меня пример! Это пока бесплатно.
– Вот помяни, Симона, мое слово, командир из тебя выйдет лучший, чем замполит! Хотя и замполитом ты тоже будешь хорошим. Я уверен, что вижу тебя насквозь! – смеется Лео.
Я, молча, отмахнулся. Хотя на самом деле у меня возникло назойливое ощущение, что в чем-то Лео прав.
  – Да ну тебя. Не собираюсь я становиться командиром, – ответил я, лениво обдумывая услышанное.
– А вот это не тебе решать, – куражится Лео.
– Судьба такой, э?! – поддержал его ара.

Ника
Мы с Володей и Димой в увольнение поехали в Ялту. Ничего особенного, побродили по набережной, искупались в море, посидели в подвальчике «У старого платана», и время пролетело незаметно. Так хорошо бывает бесцельно побродить в этом прекрасном городе у моря.
– Может, по бабам? – предложил Володька, когда Дима отошел к стойке бара. Он у нас, похоже, использует любую возможность для знакомства с девушками. 
– Все вместе, что ли? – удивился я. – А сам чего не хочешь?
– Ну, так ведь ты у нас известный профессионал, одержавший немало блистательных побед, а я пока так, любитель. Да и трудно соперничать с такими безжалостными конкурентами, как ты! Из-за тебя и таких как ты я вечно остаюсь на разбитом корыте.
– Хорошо, как тебе вот те две девушки?
К сожалению, девушки как раз присели за столик, и обе к нам спиной. Я их рассмотреть успел, а вот мой приятель нет.
– А они красивые? – сглотнул комок Еременко и стал жадно изучать девушек со спины.
– Одна красивая, а вторая так, на любителя, – пошутил я.
Однако Вовка не на шутку обиделся, и продолжать эту тему отказался. А тут еще и Дима вернулся, так, что Володька на время охладел ко всем девушкам, и пока мы были в кафе, больше не произнес ни слова. Уже в троллейбусе Вовка толкнул меня плечом и сказал:
– Толик, обрати внимание – вон та девушка, которая нестерпимо красива, все время смотрит на тебя.
– Почему на меня? Может на тебя? – отмахнулся я, чувствуя, впрочем, как во мне нарастает жгучий интерес.
– Не шути ты. Это ты, а не я, как правило, производишь на девушек очень сильное впечатление. Впрочем, я вовсе не утверждаю.
Я украдкой глянул, и встретился взглядом с девушкой, сидящей через три ряда впереди, но через проход от нас. Девушка была хороша: высока, стройна, с выраженными женскими прелестями. И на лицо тоже была очень симпатичная. Я улыбнулся ей, а она мне. После этого она стала смотреть на меня выжидающе.
Я порылся в карманах и нашел старые билеты на концерт группы «Пикник». На обратной стороне одного из них я написал: «Девушка, милая, не исчезайте навсегда! Я бы очень хотел еще хоть раз увидеть Вас! Меня зовут Толя, а Вас?» Я передал ей записку и, замерев, стал ждать ответа. Девушка, смеясь и весело поглядывая на меня, попросила у подружки ручку и на моем же билете написала ответ. Потом передала записку мне.  Сначала она попала Вовке Еременко.
– Спешу сообщить – вам письмо, – протянул он мне ее послание, поставив меня, как мне кажется, в затруднительное положение.
– Что в нем? – поинтересовался я, не торопясь брать письмо в руки.
– Ну, ты даешь? Откуда же мне знать? – ошарашено ответил мой приятель, всем своим видом изображая, что я непредсказуемый человек. Он явно сбит с толку моим вопросом.
– Так возьми и прочти! Потом перескажешь, – демонстративно отвернулся я к окну.
– Вот еще! Может она тебя посылает куда подальше! Нет уж, читай сам, – не сдавался Вовка. – Ну, не дрейфь!
Поневоле пришлось читать самому. Негде правды деть, я развернул записку с опаской, очень уж не хотелось нарваться на грубость. Но к моему восторгу и радости первое, что мне бросилось в глаза – были цифры! Номер телефона! Значит, никто меня никуда не посылает! «Мой номер.… Перезвони, буду ждать». И все.
Подруга легла на плечо моей новой знакомой и задремала, так что та не могла больше смотреть в нашу сторону. Когда въехали в  Симферополь, то подружки встали – похоже, они живут где-то здесь. Это был удобный момент, я тоже торопливо поднялся и поспешил к ним. «Моя» ростом была мне до бровей. От нее обворожительно пахнет французскими духами.
– Как тебя хоть зовут? – спросил я, стараясь не казаться чересчур самоуверенным. – А то и к телефону как позвать не знаю!
– Вероника. Позвонишь? – наступила окончательная развязка.
– Конечно. Сегодня же позвоню, – охотно пообещал я ей.
– Смотри, буду ждать, – она немного поколебалась и чмокнула меня в щеку. – Жду!
И вместе с подружкой вышли из троллейбуса, а я гордо вернулся на свое место.
– Везунчик ты, Иванов, – с горящим взглядом  заметил Володька. – И за что это все тебе? С твоим характером можно быть и не настолько привлекательным, все равно будешь пользоваться успехом у женщин! Мне бы так легко завоевывать симпатию, как тебе.
– Да уж, – охотно подтвердил Димка, – Толик у нас наглый до невозможности, так что берегитесь замужние женщины того гарнизона,  куда пойдет служить Иванов!
– Скорее берегитесь мужья, – пошутил Володя.
– Вы оба ошибаетесь, – равнодушно заметил я, – на мой век и незамужних женщин хватит.
Однако мои друзья оказались неготовыми воспринять мое утверждение, как непреложную истину. Уже в училище Володька и Дима продолжили обсуждение секрета моего успеха у женщин, а так же того, буду ли я встречаться с замужними женщинами. В их разговор, ясное дело, включился и Веня. 
– Я думаю, – глубокомысленно заметил он, – что девушки любят Иванова не за красивые глаза, а за большой, как его? Рост!
Как говорится, у кого что болит, тот о том и говорит. Вене мысль о том, что мой успех объясняется исключительно высоким ростом, показалась любопытной и все объясняющей. Окрыленный своим открытием он продолжил развивать эту тему.
– Я вижу, что военная служба оставляет тебе слишком много свободного времени на болтовню, – вмешался в разговор Лео и пошутил: – Марш на уборку территории! Курсант Нагорный, а чего это вы стоите спиной ко мне, когда я смотрю вам прямо в лицо? Эх, Веня, был бы ты радиоприемником, я бы тебя уже давным-давно выбросил!
КорС заметил, что ему противно смотреть на мое радостное, сияющее лицо. Я не удосужился ответить ему хоть что-нибудь. Тут в кубрик вошел ответственный по роте капитан Туманов.
– Дежурный по роте, из увольнения все прибыли? Разобраться и доложить, что никаких нарушений нет. А кто это у нас там так грязно ругается? Курсант Нагорный, вот вы сейчас матом ругаетесь, а потом этими же руками будете хлеб брать. Непорядок.
Вечером я позвонил Веронике, и мы договорились встретиться с ней во вторник в 19.00 у танка в парке Победы. К сожалению, нас задержали на занятиях по строевой  подготовке, и я не успел переодеться в гражданку. Хотя я почти опаздывал, но я успел купить букет гвоздик. Как ни странно, но девушка пришла раньше меня и уже ждала меня у постамента с танком Т-34. 
– Надо же, – вместо приветствия сказала она, – действительно курсант!
– А я и не говорил, что я не курсант, – говорю я.
– Не ты – подружка моя. Мы вас еще на набережной в Ялте приметили. Подружка сказала, что вы курсанты, в ногу ходите, спины ровно держите, как это называется?
– Выправка военная, – улыбаясь, отвечаю я.
– Вот-вот! Затылки аккуратно подстриженные, хотя вы и чубатые, и не ошиблась. А я доказывала, что вы студенты. Проспорила. Ну, так куда идем? Я вообще с курсантами не встречалась. Для тебя делаю исключение.
– Слушай, а давай на пять минут разойдемся, – предложил я.
– Куда? – не поняла Ника и насторожено посмотрела на меня.
– Мальчикам – налево, девочкам – направо, – объяснил я. Я так торопился на встречу, что после строевых занятий не успел зайти в туалет. А здесь, в десяти метрах от памятника находится пристойный подземный туалет, так что грех не воспользоваться такой возможностью.
– И, правда! Я не знала, как тебе намекнуть, что мне надо в туалет. Как с тобой легко и просто! Так значит через пять минут?
И через пять минут мы пошли гулять, есть пирожные, мороженое и знакомиться ближе. Общаться с ней было интересно, так как девушка оказалась начитанной, и я был рад этому обстоятельству вдвойне.
Впрочем, Ника так же отметила, что я за один вечер перевернул ее привычное представление о курсантах СВВПСУ в лучшую сторону. Так что у нее больше не осталось предубеждения против военных. Одно плохо – увольнения ждать долго, а ведь любовь, как и деньги, нужна каждый день. Во всяком случае, в юности.

Марш
Летнюю сессию нам предстоит сдавать в летнем лагере в учебном центре в селе Перевальное. Туда мы должны добраться своим ходом, то есть пешком. Говоря военным языком, мы должны совершить пеший марш-бросок.
Заметно выпивший комбат, покачиваясь, стоит перед строем батальона и говорит:
– Я строго контролирую этот вопрос. Мы вчера с-с к-командиром т-тридцатой роты на машине п-проехались по маршруту. По с-спидометру вышло сорок два километра. Думаю, что д-для вас эт-то не страшно, правда?
– Да уж, – ворчит КорС, – 42 градуса в тени и сорок два километра. Плюс полная выкладка.
– Д-да! Чуть не забыл, – вспомнил комбат. – В целях п-повышения вашей выносливости вы будете нести с собой свое постельное белье и конспекты!
– Ни фига себе! – ахнул Веня. – Это что, и матрацы тоже на себе переть?
– Ага. Причем вместе с подоконниками, – пошутил Лео.
Комбат словно услыхал вопрос Вени и счел нужным нам все разъяснить.
– Я имею в виду, ч-что свои п-простыни, наволочки и полотенца вы возьмете с собой, а матрацы, одеяла и подушки есть в лагере. В изобилии.
– А подоконники? – снова не удержался Лео.
– Лео в палатках, а четыре роты будут жить в палатках, подоконники ни к чему, – шутит Лис.
– Ясно, – брюзжит Королев, – бензин спишут, будто все это везли на машине, а на самом деле нам придется нести на себе лишних 5-8 килограмм. В зависимости от того, кто, сколько конспектов с собой возьмет.
На этом инструктаж окончился, и дальше в дело вступили командиры рот с более детальными объяснениями.
– Значит так: в час тридцать ночи вы внезапно будете подняты по тревоге. Не волнуйтесь, выходить надо не как по тревоге, а с пониманием, что это начало марша в Перевальное. Поэтому, не спеша собираете постельное белье в вещмешки, заправляете кровати, натираете полы мастикой и выходите строиться. Вам выпала честь первыми совершить пеший марш в летний лагерь. Раньше курсантов в него всегда возили на автомобилях.
– Командиры рот, почему у 90% курсантов есть фляжки, а у половины нет?
Это комбат так пошутил. Вечером в умывальнике была очередь – все пополняли запас пресной воды. В ход шли не только штатные фляжки, но и всевозможные бутылки и банки.
– Иванов, – позвал Лео, – а ты чего не затариваешься?
– Мне и обычной фляжки будет много, – ответил я, сразу же вызвав резонанс.
– Как это может быть много по такой жаре? Не верю!
– Вот как раз по такой жаре много пить и нельзя, потом изойдешь, и все время будешь хотеть пить, – предсказал я дальнейшую судьбу тех, кто будет пить много воды на марше. – А я догонюсь потом в Перевале.
По большому счету, мне и говорить об этом не стоит, так как видно, что Лео все равно не поверит. Моих слов и моего личного примера оказалось явно недостаточно.
– Брось, Иванов! Выдумываешь ты все, – проявляет свое категорическое несогласие с моим утверждением Лео.
– Это ты кому сейчас сказал: «Врешь?», – то ли удивляется, то ли шутит  Миша. – Это Иванову, который известен своей честностью и искренностью?
– И еще крайне несдержанным характером в купе с хорошо поставленным ударом, – подсказывает Лис.
Уже на построении перед началом марша ротный перед строем объявил:
– Товарищи курсанты! Обращаю ваше серьезное внимание на потребление воды на марше. Поверьте мне, я родился и вырос здесь в Крыму: пить много нельзя! Прополощите горло, сделайте два-три глотка и все! Слышите: все!
– Ерунду какую-то говорит, – ворчат Литин и Артем, – как же это можно, без воды?
К предложению меньше пить они отнеслись холодно. Что ж, тем хуже для них, ведь им предстоит проверить справедливость утверждения ротного на практике, то есть на собственной шкуре. К сожалению, доводы обычно действуют мало.
– Не поверите мне, – продолжает ротный, – тем хуже для вас, так и знайте. Будете испытывать ужасную жажду, очень сильно потеть и быстро уставать.
– Будете пить много воды, – с серьезным видом говорит Рома, – она выступит на ваших спинах в виде соли.
Поверили, конечно, единицы. Только мы вышли за город, и дошли до особняка, в котором снимали комедию «Веселые ребята», нам предстояло перейти через реку Салгир. Почти все офицеры бросились удерживать курсантов, но куда там! Берег реки стал зеленым от х/б, это курсанты легли и пили, пили, пили воду Салгира, будто всерьез вознамерились выпить речку до дна.
– Пейте юшку, люди, а как выпьете все, то там рыбка будет, – смеюсь я.
– Ей, Богу, она мельче стала! – шутит Лео, вытирая пот со лба.
– Лакают из реки, прямо как собаки, – сокрушается мама Жора, обращаясь к ротному, – и какую мы можем навести дисциплину с этих курсантов?
– Да не пейте вы, – уже серьезнее говорю я, – а не то козленочками станете!
– Что ты, Иванов, миндальничаешь с ними, – зло говорит ротный, – они и так уже самые настоящие козлы!
– Как я не люблю орать, но не буду, – махнул рукой мама Жора.
А дальше стало совсем плохо – большинство ребят потели, слабели и задыхались. Многие курсанты находятся в плачевном состоянии. Уже через семь километров после Салгира я и Миша несли кроме своего еще по два чужих автомата, а КорС – вещмешок Баранова.
– Вот бараны, – ворчит Королев. – Предупреждали же вас, не пейте много! Чем больше пьете, тем большую жажду, потом испытываете.
– Умный в гору не пойдет, – отшучивается Веня. – Мы не виноваты, что нас потащили в эти горы, будто нормальных дорог нет.
Тут мы подошли к орошаемому полю, и картина повторилась. Офицеры кричат, пытаясь, навести порядок, а курсанты прямо в обмундировании стоят под водой, и ртами ловят струи воды. После этого стало еще хуже – несколько человек просто так попадали на землю, и офицеры были вынуждены сделать привал. Я достал фляжку, прополоскал рот и выплюнул. Потом сделал три глотка и завинтил крышку.
– Хорошо бы сейчас лимона пожевать, да покислее, – говорю я.
Васька жадно смотрит на мою фляжку. Ему, как и многим другим, приходится нелегко. Вода во фляжках у большинства курсантов давно закончилась.
– На, держи, – скрепя сердце, протянул я ему фляжку, – хотя это и неправильно. Третье отделение, как вы?
Васька, обрадованный тем, что есть возможность «утолить» жажду, присосался к моей фляжке как пиявка. Кальницкий, Королев и Зернов держатся молодцом, как и я. Остальные уже «сдохли». Любитель футбола Кальницкий сказал, что они уже «вне игры».
– А знаете, – говорит Миша, – от выстрела холостым патроном фляжка стает емкостью 1 литр, вместо 0,75 литра. Мы в армии так делали. Только чехол тогда для «новой» фляжки нужно шить самому.
– Что же ты раньше не предупредил? – прохрипел Дима, как, будто эти 250 грамм воды могли бы ему чем-то принципиально помочь.
– Адский ад, – вытирает обильный пот Саркис.
– Вася, отдай фляжку, а то ты слишком увлекся, – вспомнил я. Поскольку Васе не хватает сил вернуть мне флягу, пришлось отобрать ее у него силой.
– Сытый голодного не понимает, – стенает Вася. – Ой, что-то мне худо.
Во втором отделении молодцами были Валерка Леонтьев и Рома Журавлев, а в первом отделении молодцов вообще не нашлось. «Замок» тоже еле ноги волочит.
– Да, – крякнул Миша Кальницкий, – хорошо, что это не война. Со всего взвода только шесть человек и способны активно действовать и выполнять боевую задачу. Командир Иванов, я горжусь тобой, ты так и знай!
– Взаимно, – искренне ответил я.
– Надеюсь, целоваться не будете? – шутит Лео. – А то фотоаппарата нет, чтобы увековечить такое дело!
– Лео, иди ты! – лучезарно улыбается Миша.
– Хочешь, сказать, что я балабол? Может, и балабол!
Привал окончен, и, несмотря на протесты отдельных курсантов, мы пошли дальше. Через полкилометра мы подошли к какой-то канаве. Тут офицеры решили потренировать нас по команде «Воздушная тревога», вызвав новое недовольство многих курсантов.
– Товарищи курсанты, – бодро командует капитан Туманов, – напоминаю вам, что при поступлении сигнала «Воздушная тревога!», все укрываются в щели! Не бойтесь, это не та щель, которой вам здесь так не хватает!
Попрыгав в канаву и обратно, мы продолжили путь, который пролегает по горному склону, вернее по козьей тропе. Вскоре идти стало возможно только в колонну по одному, и колонна растянулась на полтора километра, если не больше. Местами приходится перепрыгивать через ямы на тропе.
– А вот интересно, – сердится Королев, оступившийся при прыжке, и упавший в неглубокий ров, потирая ушибы, – как они тут на машине ехали? Сорок два километра по с-с-спидометру, – передразнил он голос комбата.
– А что, – смеется Миша, – в их состоянии можно и на машине!
Вскоре колонну остановили, офицеры признались, что они заблудились! Мы дали крюк в семь километров. Совершенно лишние семь километров! Энтузиазм у многих курсантов после этого сообщения совсем иссяк. Мы вынуждены повернуть назад, чтобы выйти на верный путь.
– Чисто по-военному, – констатирует сей непреложный факт Рома. – Чего-то такого и следовало ожидать.
– Твою мать, – чертыхается КорС, нисколько не стесняясь в выражениях. Не зная, и не поверишь, что он из интеллигентной семьи.
– Плебейская интеллигенция, – вслух говорит Батя, словно отвечая на мои внутренние сомнения. – Манеры человека это зеркало, в котором отражается его портрет.
– Товарищи курсанты, – не унывает комбат, – это еще я повел вас не в другую сторону! А мог бы! Я неглупо пошутил?
– Надо же, – недоумевает Королев, – он не только не испытывает вины или хотя бы неловкости, но еще, кажется, и гордится тем, что заблудился!
– Что тут удивительного? – философски заметил Рома. – Как говорится, у каждого своя гордость. Например, рахиты, дистрофики и дауны могут проходить мимо военкомата с высоко поднятой головой. 
Мы рассмеялись, а комбат тем временем сел в УАЗ, и спокойно, как ни в чем не бывало, уехал в Перевальное.
– Пацаны, – канючит Веня, – у кого еще есть вода? Я хочу пилотку намочить, а то припекает сильно.
– Нет воды? – насмехается Миша. – И ты не знаешь, как намочить пилотку? А ты подумай, подумай, тем более что ты так много выпил!
Несмотря на все трудности в лагерь батальон все-таки прибыл, правда, уже под вечер. Нас встречал недовольный задержкой комбат и оркестр, играющий для нас  «Прощание славянки». Что и говорить, наш пеший переход из Симферополя в Перевальное для многих стал настоящим испытанием. Как сказал комбат: «Испытанием на прочность», и как сказал Мишка Кальницкий: «Испытанием на глупость».
Здравствуй, лагерь! Здравствуй, летняя сессия! Мы научились радоваться сессии, потому что после нее неминуемо следует отпуск! Летний отпуск! Целый месяц! Ну, а пока нам предстоит небольшой отдых после мучительного перехода.
– Блин, как же я выбился из сил, – вяло сказал Веня, – нет, сил у меня много, но я из них выбился!
– Просто райский рай, – блаженно говорит Саркис, растянувшись на койке. Уснули после такого трудного дня все мигом.

Сессия
                «Живут – не тужат вдалеке от мам
                И предаются весело, беспечно
                Наукам, спорту, музыке, стихам
                И, разумеется, делам сердечным.
                Когда же время сессии придет,
                То с головой уходят все в науки,
                За книгой дни и ночи напролет.
                О, как отрадны творческие муки!»
М. Козлов
Вот и пришла очередная сессия, а потом наш долгожданный отпуск! Целых тридцать дней, причем летом! Тридцать дней!
Полковник Тетка проводит консультацию для всей нашей роты. Он стоит за трибуной с вечно самодовольным видом.
– Необходимо понимать, – поднимает он вверх указательный палец правой руки, – что одно из главнейших направлений деятельности офицера-политработника это воспитание нового человека – строителя коммунизма!
Слушаю я вполуха, ничего не конспектирую, но как оказалось, запоминаю. Во всяком случае, когда я попаду служить в военно-строительный отряд, и окажется, что у меня в роте служат представители 53 национальностей, многие военные строители не знают русского языка, у меня в роте будет двадцать ранее судимых и много больных – вот тогда я вспомню эту консультацию. Вспомню, как нас учили, что из таких вот непростых солдат мне предстоит воспитывать новых людей.
– Исторический ХХVІІ съезд КПСС, – продолжает Родственничек, – вооружил многотысячную армию политработников конкретной программой повышения уровня партийно-политической и воспитательной работы в Вооруженных Силах Союза ССР. Большое внимание на съезде было уделено нравственному воспитанию молодого поколения, формированию патриотических чувств, высоких духовных качеств. Стремление служить Родине, обществу, трудиться на их благо, любовь к людям труда – качества, составляющие сущность нравственности нового человека. … Ну, что, товарищи курсанты, – неожиданно вставляет в свое выступление свою единственную шутку полковник Тетка, – можно, глядя на меня, пропагандировать мощь советских Вооруженных Сил? Ха-ха!
И как только у него язык поворачивается так говорить о себе? Глядя на его безобразно толстое тело, не верится, что он способен выполнить хотя бы один норматив военно-спортивного комплекса. О какой мощи он говорит?
– Прямо синоним несокрушимой силы, – довольно громко говорит КорС, который сидит с расстроенным, более обычного, лицом. Не только я это заметил. А еще мне показалось, что Тетка тоже услышал слова Королева.
– Серега, ты чего? – опередил меня Лис.
– Я-то думал, что это действительно будет консультация, и я смогу почерпнуть что-то полезное, – недовольно говорит КорС, – даже нарядом поменялся. Теперь вместо того, чтобы отдохнуть, буду с субботы на воскресенье в наряде стоять, причем зря! Это ведь не консультация, а так, лекция ни о чем, в стиле «А-ля наш генсек» или там обычная политинформация.
– Товарищ курсант, по-видимому, знает материал лучше меня, – заметил Тетка, и даже выдавил некое подобие улыбки, – что ж, продолжайте, а мы послушаем.
Полковник сделал шаг в сторону от микрофона, уступая место Королеву. Серега четко представился:
– Курсант Королев!
– КорС, не вздумай! – только и успел шепнуть я.
– Еще российский император Петр І в 1724 году издал приказ, по которому все государственные служащие должны знать законы и уставы, и не имеют права оправдываться незнанием законов. Даже штраф был предусмотрен за незнание приказа, вот! Что же вы замолчали, товарищ курсант? – ехидно спрашивает полковник Тетка. – Продолжайте, продолжайте.
А Серега вместо того, чтобы виновато потупиться, промолчать или извиниться, вдруг, звонким голосом стал говорить.
– Офицеры-политработники, понимая всю ответственность за воспитание личного состава, возлагаемую на них обществом, партией и правительством, проявляют большой интерес к педагогическим знаниям, они следят за педагогической литературой. 
– Вы что, товарищ курсант, дурак? – визгливым бабьим голосом вскричал полковник. – Вы что, поиздеваться надо мной вздумали?
– Товарищ полковник, а что я такого неправильного сказал? – удивился КорС. Ни слова, ни тон Тетки его, казалось, нисколько не обескуражили.
– Вон отсюда! – визгливо, прямо по-бабьи  кричит Тетка. – С командиром роты ко мне! Немедленно!
Сергея драли до самого ужина. Вернулся он бледный и без аппетита на радость Зоне, которому Королев отдал всю свою пайку.
– Сбылась мечта бегемота, – пошутил Миша.
– Ну, как там все прошло? – участливо поинтересовался Рома.
– Жуть. Мне долго и нудно объясняли, что я не должен был так разговаривать и вести себя с полковником. Спасибо ротному и начальнику кафедры – отстояли, хотя и им это стоило большого труда. Да! Я экзамен теперь буду сдавать не Родственничку, а вместе с тридцать четвертой ротой другому преподавателю! И еще я пообещал, что возьмусь за ум!
– Тетка настроен был продержать тебя в училище весь отпуск? – понимающе спрашивает Лис.
– Не только. Он вообще хотел, чтобы меня выгнали из училища! Прикиньте!
– Серега, а я вот не пойму, зачем тебе было нужно задирать Родственничка? – спросил я, с нетерпением ожидая ответа.
– Надоело это словоблудие, не могу уже. Прописные истины, да даже просто набор пустых слов выдается за откровение. Ведь любой из нас мог бы и без подготовки прочитать лекцию на общие темы не хуже полковника Тетки.
– И он это понял, – усмехнулся я, – за что ты и получил.
– Симона, но ты ведь такое тоже делал, и тебе все с рук сходило?
– Не с Теткой! – рассмеялся я. – Только не с Теткой, Серега!
Мы давно знаем, что полковник Тетка беспощадно преследует тех курсантов, которые имеют наглость иметь свое собственное мнение, отличное от его мнения. И в своей нелюбви к таким курсантам Родственничек доходит до абсурда. Теперь это хорошо понимает и Королев.
После консультации взвод готовится к экзамену, а я читаю «Литературную газету», что не остается незамеченным.
– Иванов, а ты что, уже подготовился? – спрашивает «замок».
– Почти, – уклончиво отвечаю я.
– Когда же это ты успел? По ночам ты спишь, когда же ты готовился?
– Отвечайте, Иванов, наша широкая курсантская общественность ждет, – шутит Веня. – Только не нужно пыль в глаза бросать!
– Все просто, у меня проверенная примета есть: чем лучше я готовлюсь, тем тяжелее для меня складывается экзамен. И наоборот: чем меньше я готовлюсь, тем легче проходит экзамен. Вскоре вы убедитесь, что я прав. Только вам пользоваться этой методой я не советую.
– Слышали? И это говорит человек, у которого нет ни одной тройки – ни в школе, ни в военном училище! Где это ты видел тяжелые экзамены? Ты же отличник учебы!
– Вот и оставьте меня в покое, а я сам разберусь, как и когда мне готовиться.
– Что ж, так и быть, – согласился «замок», – предоставим отличнику возможность готовиться по индивидуальному плану.
– Живут же люди, – завистливо говорит Вася, – а тут прилагаешь все силы и усилия, и ничего.
За экзамен я получил оценку «отлично».
– Ну, ты даешь! Я, конечно, тоже учусь на «отлично», но мне необходимо больше времени на подготовку к экзамену, – искренне восхитился КорС, и тут же без всякого перехода, предложил, – пойдем на турники?
   
Подежурили!
На вечерней поверке мама Жора объявил, что третий и четвертый взводы заступают по гарнизону на сутки дежурным подразделением с оружием. После того, как распустили первый и второй взводы он объяснил:
– Это на случай какой-нибудь нештатной ситуации. Но вам повезло – я в этом плане счастливый. Я уже почти шесть лет в училище, много раз был этим самым дежурным подразделением с оружием, и ничего! Вы скоро все сможете в этом убедиться.
– Товарищ капитан, вы сплюнуть забыли! – подсказал Веня.
– Тьфу, тьфу, тьфу! – и мама Жора постучал себя по голове. – Уверен, что и этот раз все обойдется благополучно, вот увидите!
Однако на нас многолетнее везение мамы Жоры закончилось. Перед рассветом нас подняли по тревоге. Получив оружие и по два снаряженных магазина, наши взвода выстроились на плацу, где нас уже ждут два грузовика с водителями.
– Похоже, подвело нас везение нашего взводного, – проворчал КорС, и как в воду, стервец, глядел.
– Товарищи курсанты и сержанты, – очень серьезно начал комбат, – случилось ЧП.
– У мамы Жоры везение кончилось? – пошутил Лис.
– Обойдемся без шуток, – услыхал слова Лиса комбат, – товарищи курсанты, вы идете на серьезное дело.
– Чур, я на шухере! – снова отозвался Лис.
– Сержант Иванов! Сделайте так, чтобы этот курсант замолчал раз и навсегда, – с раздражением говорит комбат.
– Я! Есть! – сбросил я с плеча автомат. – А я-то думаю, для чего это целых шестьдесят патронов? Живучий видать гад, курсант Зернов!
Взвода смеются, а мама Жора даже не шелохнется. Он закусил губу и побледнел.
– Отставить смех! – командую я, и смех прекращается в обоих взводах. Похоже, действительно стряслось что-то из ряда вон выходящее. Даже Лис, наконец, проникся важностью момента и замолчал.
Выждав минуту, комбат серьезно продолжил.
– Двадцать минут назад нам стало известно, что в одной из воинских частей гарнизона караульный свободной смены штык-ножом зарезал часового, завладел его автоматом, боеприпасами, и, угнав ГАЗ-66, исчез из расположения части. Кстати, убитый им часовой был его старым другом и одноклассником. Они десять лет сидели за одной партой и дружили с первого класса.
– Долго же он обиду держал на своего друга и одноклассника, – присвистнул все тот же Лис, и стал негромко размышлять вслух, – так это что получается – покойный сам допустил своего одноклассника на пост? Во время несения боевой службы?
– Именно, товарищ Зернов, – снова продемонстрировал свой чудесный слух комбат. – Сколько раз вам твердили, что Устав написан кровью, выстрадан, а вы все не верите. Теперь слушайте приказ. Мы выдвигаемся на машинах в район, откуда начал движение на угнанном автомобиле преступник, и начинаем поиск.
– Так это не в самом Симферополе? – уточнил взводный.
– Нет. Воинские части, и милиция начинают планы «Кольцо» и «Перехват», а мы выступаем одними из первых. Я уверен, что мы его не увидим, но на всякий случай прошу – если что, на рожон не лезьте, геройства ненужного не надо. Помните, что у преступника тоже есть заряженный автомат, и одного солдата он уже убил. У него шестьдесят патронов, и я не знаю, что у него там в голове.
– Не полезем, не волнуйтесь, товарищ подполковник, – шутит Миша, – мы не знаем, где находится этот самый рожон! А то бы, глядишь, и рискнули!
– Кстати, а если все-таки мы его найдем, – шутит Лис, – какая награда ждет нашедшего?
Комбат сокрушенно покачал головой и негромко сказал с сожалением:
– Дети с большими …
После этого он отдал приказ рассаживаться по машинам. Сам комбат с нами не поехал, хотя в своей речи не раз говорил «Мы». Мы ехали, чего греха таить, как на прогулку. В каждой машине есть рация для связи с оперативным дежурным по училищу. В части нам сразу указали дорогу, по которой уехал дезертир, и мы начали преследование. К нашему удивлению уже через восемь километров мы наткнулись на брошенный ГАЗ-66.
– Бензин кончился, – осмотрев машину, авторитетно заявил прапорщик – один из наших водителей.
Взводный не хотел оставлять здесь машину, и курсантов для охраны оставлять тоже побоялся. Поэтому он принял решение заправить ГАЗ-66 из наших ЗИЛов, и дальше мы продолжили путь на трех автомобилях. За руль ГАЗона сел самый опытный водитель из числа курсантов – Миша, а в кузов – мое отделение. Дело было уже в предгорье.
А еще через три километра нашу колонну обстреляли. Вернее, обстрелял тот самый дезертир. Автомобили остановились за поворотом, а мы все, как горох, высыпались из кузовов и залегли у подножия горы.
– Все, – скривился КорС, – окончательно окончилось везение нашего взводного. Нельзя этим хвастать.
Мы пока не видим, где находится солдат, но вскоре он сам обозначил свое месторасположение – сверху за замшелыми валунами времен ледникового периода. Двумя короткими очередями по два и три патрона он разбил рацию четвертого взвода и сбил пилотку с головы Миши.
– Здорово пуляет, – восхитился Лео, а Миша ответил длинной очередью из автомата и длиннющей бранью, да такой колоритной, что даже мы, знавшие Мишу почти два года, подивились обилию его словарного запаса ненормативной лексики. Простреленную пилотку Миша заткнул себе за поясной ремень.
– Чем выше в горы, тем ближе к Богу, – проворчал он себе под нос.
– Миша, да выбрось ты ее, – сказал КорС, – в училище новую выдадут.
– Выдать-то, выдадут, но вот нечасто мне пилотки простреливают. Быть ей, так сказать, моей семейной реликвией.
– А, ведь и, правда, пару сантиметров ниже, и тебя бы не было, – словно в первый раз посмотрел на Мишку Веня.
– Только до семьи и ее реликвий тебе еще дожить надо, – снова недовольно проворчал Королев. У меня возникло непреодолимое желание двинуть ему между глаз прикладом за его неизменно черный юмор.
– Взводы! Рассосредоточиться! – подал признаки жизни взводный. – И осторожнее, осторожнее! Вспоминаем все, чему вас учили! По-пластунски, используя каждый кустик, каждый камень, начинаем стягивать кольцо вокруг этой сопки!
– Иванов, ну ты как? – подмигнул мне Лео, вытирая пот со лба.
– Еще не разобрался. А ты, как я заметил, словил кураж? Не бравируй, Лео, пуля – она дура, – говорю я, а сам думаю, что свист пуль над головой вызывает во мне какие-то удивительные ощущения.
– Знаю, но такая веселость во всех мыслях, сам удивляюсь! Слушай, Симона, может, на всякий случай попрощаемся? – веселится Лео.
– Лео, тебя что, давно не посылали? – говорю я. – Так я быстро!
По рации нашего взвода мама Жора доложил оперативному дежурному по училищу, что преступник обнаружен и дежурное подразделение вступило с ним в огневой контакт. Солдат увидел антенну нашей рации, и обстрелял ее. Правда, на этот раз безрезультатно.
– Без геройства, ребята! – кричит мама Жора. – Без геройства. Это не война! Стягиваем кольцо!
Солдат грамотно стреляет одиночными и короткими очередями, прижимая нас к земле. Но деваться ему некуда, он один, а нас шестьдесят четыре, и патроны у него быстро идут на убыль. А вот мы почти не стреляем, разве что так, чтобы он не смог перейти на бег. Под пулями мы поднялись на вершину горы, а наши машины остались у ее подножия. Взводный разглядывает в бинокль склон соседней горы.
– Наш взводный с головой ушел в службу, – насмехается Лео, пожевывая травинку и поминутно сплевывая.
– Да нет, он просто трезво оценивает ситуацию, – вторит ему Веня.
– Твою мать! – вдруг как-то весьма резко и неоднозначно выругался мама Жора. Он прямо на глазах разительно изменился. – Твою мать! Твою мать!
– Что там такое, товарищ капитан? – первым спросил Веня, став серьезным. – Что вы там такого увидели?
– Вижу поселок, и он вошел в крайний жилой дом!
Взводный был весьма озадачен, и мы тоже стали серьезными. Мне подумалось, что нам потребуется много времени и изобретательности, чтобы «выкурить» дезертира из дома. Не идти же, на самом деле, нам на него в атаку цепью, как в кино? А если у него там ко всему уже и заложники есть?
– Твою мать! – ругнулось сразу несколько голосов.
– Взводы! – подал голос мама Жора. – Бегом вниз!
«Наш» склон горы порос довольно густым кустарником, что дает нам определенное преимущество и возможность для маневра. Бежать по каменистому склону вниз оказалось куда сложнее, чем я мог подумать. Вскоре, соблюдая величайшую осторожность, мы обложили дом по всем правилам, и тут солдат вызвал нас на переговоры.
– Эй, вы, там! Вы, надеюсь, понимаете, что мне терять нечего? Здесь в доме пять человек. Попробуете атаковать, здесь сразу будет пять трупов, плюс вас несколько положить успею. Патроны у меня еще есть.
– Вот сука! – ругнулся Миша. Впрочем, на этот раз негромко и не очень сильно. Его даже передернуло от слов солдата.
– Славное дежурство нам выпало, ничего не скажешь, – донесся с правого фланга голос Столба.
– Всем оставаться на своих местах! Без моей команды ничего не предпринимать! – командует мама Жора, а потом обращается к дезертиру: – Товарищ солдат, чего вы хотите?
– Подгоните к дому грузовик с полным бензобаком и включенным двигателем, лучше мой. Не стрелять, и чтобы в машине никого не было!
Взводный испытующе глянул на прапорщиков, наших инструкторов-водителей: «Ну, кто из вас подгонит автомобиль?» Прапорщики на какой-то миг напряглись, но потом вызвались оба. Даже жребий бросили – монетой. Выпало ехать тому, который моложе.
– Считайте меня коммунистом, – угрюмо пошутил КорС.
Миша отвесил ему такую увесистую оплеуху, что Королев уткнулся лицом в землю. Прапорщик подогнал ГАЗ-66 и остановил его напротив дома, двигатель не выключил, а сам кубарем скатился в кювет и по нему вернулся к нам. Взводный оглянулся назад, и лицо его изменилось. Я тоже посмотрел на лица курсантов и понял, что большинство из них вовсе не намерены прощать солдату то, что ходили по лезвию бритвы под его пулями.
– Кто там знает, что у него на уме? – высказал всеобщее мнение Лео.
– И куда его теперь нелегкая занесет, и что он там еще учудит, – поддержал его Рома.
И в этот момент из дома вышел солдат. На левой руке у него сидит девочка лет трех, не больше, а перед ним идет мальчик на вид лет шести-семи. Следом выбежали плачущие мама этих детей и их бабушка.
– Назад! Убью! – рявкнул солдат и выстрелил над головами женщин одиночным.
– Твою мать! – в который раз за сегодня прорычал Миша.
Женщины и не думали возвращаться в дом, а на крыльцо вышел дед. Женщины плакали и просили оставить детей.
– Меня, меня возьми! – срывающимся голосом молит дед дезертира. Рядом дружно щелкнули предохранители автоматов.
– Ребята, только в поселке не стреляйте! Только в поселке не стреляйте! – взмолился взводный. – Дайте ему выехать из населенного пункта!
Дезертир обошел вокруг автомобиля, заглянул в кузов, присел и посмотрел под автомобиль, а потом направился к кабине. Убедившись, что и там никого нет, он ногой отшвырнул мальчишку, отбросил в сторону девочку и вскочил на подножку автомобиля. Дети упали, заплакали и сжались в комочки. Им сейчас и больно, и страшно.
Автомобиль, наконец, тронулся с места. Мама и бабушка подбежали к детям и закрыли их своими телами, дед немного отстал, заметно прихрамывая на левую ногу. Но подбежав, он раскинул руки и обнял всех, пытаясь закрыть собой всех четверых.
– Твою мать! – снова сказал Миша, со слезами на глазах.
ГАЗ-66 отъехал от дома метров на сто, когда произошло непредвиденное: безо всякой команды оба взвода открыли по нему огонь. Позже никто из нас так и не смог объяснить, почему и зачем мы выстреляли все патроны (а ведь это более трех с половиной тысяч штук!), почему мы не дождались, когда автомобиль выедет из населенного пункта, и прочие «почему».
А пока мой слух что-то режет, но я не пойму что. Прервав стрельбу, я оглянулся по сторонам и понял, в чем дело. Все стреляют очередями, а Столб и Веня ведут прицельную стрельбу по кабине, вернее по тому месту, где должен находиться водитель одиночными, и эти одиночные выстрелы странно диссонируют с автоматными очередями. И кто бы мог ожидать такого самообладания и хладнокровия от болтунишки Вени?
Солдат из кабины выскочить так и не успел или не смог. Три с половиной тысячи пуль это очень много, а потом еще и бензобак взорвался, прямо как в кино. В жизни это даже эффектнее и зрелищнее оказалось. От дезертира мало что осталось. Когда машина уже догорала, из-за поворота дороги, наконец, появились машины ОМОНа и прочей милиции.
– Товарищи курсанты, я же просил вас, – чуть не плача сказал взводный, – ну, я же просил вас подождать!
Мама Жора только что не плачет, и Королев негромко ворчит что-то по поводу того, что слезы у мужчины это недостойное проявление слабости.
– Да пошел ты, капитан, – презрительно сказал Миша во весь голос, дав, наконец, волю своим чувствам, выражая, впрочем, всеобщее мнение.
Нам всем объявили благодарность, а маме Жоре – выговор. С этого самого дня его начали заметно прессовать – перестали замечать хорошее, и строго наказывать за любую мелочь, которая рассматривалась под увеличительным стеклом. В конце концов, он принял решение переводиться из училища. Поскольку легче всего перевестись в ЗабВО, то именно туда он и написал рапорт.
– Расти надо, – смущенно объяснил он нам, – когда здесь еще на майорскую должность попаду, а там мне сразу майорскую должность предложили. Опять же с жильем там намного проще, чем в Симферополе.