Глава 3. Звездный час

 
   – Настал — настал звездный час Сергея Федоровича!
Неизвестная муза шла рядом с ним. На вопрос об имени как бы розовым от смущения голосом   Она ответила:
  - Эля.
  - Я хочу знать полное имя! – настаивал преподаватель.
   Крепнущий Ее голосок был уже не розовым, а скорее алым:
  - Ни за что не угадаете!
   А ведь отгадать действительно  не просто: Элла, Эльза, Элеонора, Эльвина, Эльмира – всё мимо! Когда Сергей Федорович дошел до "Электрификации", марсианка рассмеялась, обнажив два изящных клычочка хищницы...
   Он чуть ли не помимо воли выдохнул:
   -А э л и т а?!
  ..."Аэлита", голубая книжка Библиотеки Приключений в коленкоровой обложке с золотым тиснением выплыла из памяти, и Сергей Федорович мысленно поклонился русскому словотворцу, сидящему в чугунном кресле у  Никитских ворот. Благодарная память хранила это невесомое имя где-то рядом с деревянным наганом, железным самокатом и росистым утром 1939 года, когда маленький Сережа вышел из Дома Учителя на разведку в окружающий мир.
 ...Увидав издали лысину Петра Палыча Сорокажердьева – видно, на дачу собрался, огурцы поливать – Калашников побоялся, что суровый староста "Глагола" заметит своего руководителя под руку с марсианкой и начнет рассказывать байки про войну. Движимый стыдом и страхом, Калашников увлек Элю под эстакаду, подальше от гитаристов и от Петра Палыча. Однако в этом месте нужно подробнее рассказать, что же такое "Глагол". Опровергнуть нелепые слухи, которые ходят в МГУ об этом эксперименте.

Лекции об искусстве – на общественных началах! – читают словотворцам Асмус и другие солидные профессора. В учебное время по средам "Глагол" собирается в Большой Психологической аудитории, куда иногда приглашаются критики. А на лето словотворцы сняли вскладчину нечто вроде неофициальной штаб-квартиры в пятиэтажке на Калибровской, где продолжают встречаться 5-го, 15-го и 25-го числа каждого месяца. Иногда встречи происходят в гостеприимной квартире Вовки-Кузьминского на Есенинском бульваре. Дело хорошее, что и говорить; как маленькая ракушка, прилип "Глагол" к гигантскому кораблю Московского университета, и со стороны кормчих корабля Сергей Федорович встречает полное понимание.
   Однажды младшие (любящие теоретизировать не меньше старших) огласили "Десять заповедей русского лирика", которые и были приняты после недолгой дискуссии:

                1. Делай всё талантливо
                2. Говори правду
                3. Верь в Россию
                4. Помни Учителей
                5. Ищи смысл жизни
                6. Храни архив в надежном месте
                7. Отдавай долги
                8. Не пей
                9. Не завидуй
                10. Не бойся!

    "Не пей" – эта заповедь вызвала больше всего споров, приводились в пример великие, но пьющие поэты, – и сошлись на том, что сама поэзия есть вино, не требующее дополнительного допинга, а убытки, нанесенные алкоголем, несоизмеримы с отдельными шедеврами "пьяной лирики".
   "Человеческое общение возможно и без поллитры!" – доказывал Калашников. И Петр Палыч, староста по прозвищу "Огрызок Хайяма", философствовал по этому поводу: «Сколько пьяни повидал я на своем веку! Расскажите, отчего у нас в России столько водки пьют, ради чего? Охламон какой скажет: "Плохо поставлена воспитательная работа" – не верьте, у нас воспитательная работа на каждом шагу... а я считаю – пьют в России не ради самого зелья, будь оно проклято, а ради этого самого общения, когда языки развязываются, душа парит и вольные мысли излучает. Теперешние беды оттого происходят, что люди общаться разучились, как в прежние времена, все по своим однокомнатным и двухкомнатным у телевизоров парятся, не насмотрятся никак... Верно, наш "Глагол" и есть попытка человеческого общения без поллитры!»
   Калашников втайне считал, что "Глагол" поможет ему раскрыть секрет вдохновения, что в конечном счете – в масштабах всей страны – повысит производительность труда на каждом рабочем месте, ибо не только поэты могут, как Маяковский, по 16 да по 20 часов в сутки вкалывать, – рабочий человек тоже на это способен! Алешу Стаханова вспомним... Только надо уметь в каждом человеке вы-зывать состояние "сверхчеловеческой" работоспособности.
   - Само собой, – поддержал эту идею Петр Палыч в откровенном разговоре, – но тут, конечно, индивидуальный подход нужен: не всем вместе на вахту становиться к Маю да Октябрю, а каждому – в свое время, в свою "болдинскую осень"...
    Очень интересно было Калашникову следить, как в каком-нибудь юнце вроде Вовки-Кузьминского, просыпается веселый цеховой подмастерье, потом – насупленный агитатор и горлан, – и, наконец, неистовый пророк... Лирики из "Глагола" читали на занятиях друг другу свои черновики, которые чем-то выразительнее окончательного текста, иногда ругались до хрипоты. А смешнее всех ругался Огрызок Хайяма:
   -Достоевский загнул насчет красоты, которая спасет мир... (при этом Петр Палыч изображал из себя уморительную красотку) – а мир спасет человеческое общение, "Глаголы" спасут мир!"
     "У нас в Успенском переулке, – вступал скромнейший Женя Жезловский, – выдь на улицу вечером – взрослых не увидишь: одна ребятня да подростки, у которых не пропала еще тяга к общению".
    Если коротко – человеку без человеческого общения никак нельзя, как государство не может существовать обособленно от других государств. Ну вот кто такие самоубийцы?.. - Те, кому не хватило человеческого общения.