В ответ на мой презрительный, отталкивающий взгляд, Черный устремил на меня свой, удивленный и вопрошающий. В его блестящих пустых глазах застыло наивное выражение и немое удивление – он не мог понять, чем было вызвано мое изменившееся к нему отношение.
Он спрашивает, обижен ли я на что-то. Наверное, сейчас он перебирает в своей ничтожной памяти все оброненные им реплики, даже не догадываясь, что презрение в моем взгляде связано не с его поведением или словами, но с самой его природой.
Ты жалок, говорю я ему, жалок и пуст!
Но ведь раньше ты так не считал, отвечает Черный, мы всегда были вместе, рука об руку, и вдруг я тебе больше неинтересен?
Да, именно так. Прежде я этого не понимал, но сейчас я многое осознал, мне ясна теперь твоя сущность, и ничто больше в тебе не привлекает меня.
Неожиданно в разговор вмешивается Полосатый. Ещё одна ничтожность, о существовании которой я предпочел бы забыть.
И ты появился, небрежно бросаю я вновь прибывшему.
Оглядывая нас своими позолоченными неровно посаженными глазками, Полосатый спрашивает, что случилось, чем недоволен я, и чем расстроен Черный.
Мы, видите ли, больше не подходим ему, ответил Черный. Его блестящий прозрачный взгляд скользит по нам, не задерживаясь подолгу на каждом.
А как вы можете подходить МНЕ? Вы, оба, жалкие подобия личностей. В вас нет ничего своего. Вы состоите из обрывков других людей, ваши голоса это всего лишь измененные интонации одного другого голоса.
В ваших жилах не течет кровь. Боже, да у вас же нет жил! И сердца.
Внутри вас ничего нет.
У вас нет рта, всего лишь складка ткани, не рождающая слов, звуки доносятся откуда-то издалека.
И глаз у вас нет, вместо них – неровно наскоро пришитые пуговицы, сорванные временем с поношенной одежды.
И мыслей у вас нет.
Да зачем я с вами вообще говорю. Вы же всего лишь носки! Обычные старые носки, надетые на руки.
Едва я выпалил это, в воздухе повисла тяжелая пауза. Черный с Полосатым долго обдумывали мои слова.
И что же тебя не устраивает, вдруг проговорил Полосатый. Разве ты чем-то отличаешься от нас, Белый?
Тупая боль резко пробила мое сердце, и сразу угасла – как только я понял, что у меня нет сердца.
Нитка моего металлического глаза порвалась, и он, гремя, скатился на пол, откуда я увидел свое шерстяное белое тело, надетое на чью-то руку.