Чёрный лебедь
I
Случилось это в 1843 году в Петербурге. Молодой человек лет девятнадцати, одетый по-кавказски, сидел в пролётке и объятый думами ехал на N…скую улицу. Было около две-надцати часов дня. Петербург как всегда вёл свою великосветскую жизнь. По Невскому проспекту расхаживали молодые парочки: девушки с фарфоровыми личиками в пышных платьях и с зонтиками и юноши во фраках и цилиндрах. Около Императорской публичной библиотеки стояли несколько мужчин и о чём-то оживлённо разговаривали. Молодой че-ловек с интересом посмотрел на величественное здание с жёлто-оранжеватыми стенами и белыми мраморными колоннами. Ничто не напоминало ему о том, что когда-то давно отец привозил его сюда, и он с грустью подумал, что никогда не полюбит этот город.
Теперь же незнакомец прибыл в столицу по важному делу к генералу Д. с письмом от его старинного друга. Генерал жил на N…ской улице, к которой в данное время подъехала пролётка. Молодой человек, расплатившись с извозчиком, твёрдо ступил на мощёный се-рым камнем тротуар, с упоением вдыхая городской воздух, смешанный с запахом прелых листьев. Стояла осень – тёплая и спокойная.
Молодой человек не без труда отыскал дом генерала. Пришлось, как минимум четырёх человек спросить, чтобы удостовериться в правильном ли направлении он двигается. Лю-ди, которых он спрашивал, с неподдельным интересом и удивлением рассматривали его необычное одеяние. Одна девушка, с отцом которой он разговаривал, слегка покраснела, мысленно назвав его «кавказцем». А так называемый «кавказец» отметил, что незнакомка довольно хороша собою, но верно избалованный ребёнок.
«Должно быть, все петербургские дамы чем-то между собой похожи. И не сколько ши-карным туалетом, сколько манерами и даже выражением лица,» - так думал молодой че-ловек, увидев впереди желанное жилище генерала Д.
Дом нежно-розового цвета с слегка потемневшим от времени старинным фасадом с бе-лыми мраморными колоннами был окружен красивым садом. На втором этаже стояла прехорошенькая служанка и, как видимо, убиралась: так энергично работали ее руки. В одной из комнат первого этажа мелькала тень с книгою, а из главных дверей вдруг выбе-жала маленькая собачка, за которой бежала девочка лет десяти.
- Да стой же, тебе говорю, Фифи! – кричала она. Ну, куда же ты?! Мне из-за тебя доста-нется. Тебя не велено выпускать. Глупое, глупое созданье! И зачем только дядя взял тебя!
Малютка готова была разрыдаться: видно из-за крошечного пушистого комочка ее могли наказать и даже более серьезно, чем можно было подумать. Но юноша, ведомый самыми добрыми чувствами, легко подхватил расшалившуюся Фифи и подошел к девочке.
- Не бойся. Теперь тебя никто не накажет. Держи свою шалунью и не отпускай ее.
- Мерси, господин! – ответила девочка, забирая собачку, и неспешными шагами направи-лась к главным дверям. Неожиданно она обернулась на мгновение и побежала с криком: «Тетя! Тетя! В саду черкес! Настоящий черкес!»
В доме эти слова произвели панику. – Боже мой! И ты была рядом?.. Заприте все двери и окна!.. – Аня, а ты иди к себе. Быстро! – слышалось где-то внутри.
- Да угомонитесь вы! – раздался громовой голос. Анна, негодница, всех перепугала. Ты сегодня никуда не пойдешь.
- Но, дядя, я же обещала Эллен, что приду…
- Никаких Эллен! Быстро к себе, а я пойду, посмотрю на этого черкеса. Сдается мне, что это вовсе не тот, за кого ты его приняла.
Из дверей вышел человек лет пятидесяти пяти. Когда он подошел поближе, то молодой человек смог лучше рассмотреть его.
Это был мужчина весьма приятной наружности. Лицо его с правильными чертами укра-шали добрые голубые глаза и поседевшие усы. Над густыми бровями пролегли глубокие морщины, ясно говорившие о том, что этому человеку в жизни пришлось о многом ду-мать, отчего они и появились. Волосы его были совершенно седые, но в целом в своем мундире он выглядел стройным и крепким.
Незнакомец также внимательно с ног до головы оглядел молодого человека. Это и правда был настоящий кавказец. Смуглое лицо его с характерными кавказскими чертами выра-жало решимость и твердость. Большие темно-карие глаза, осененные длинными ресница-ми, смотрели смело. Иссиня-черные вьющиеся волосы обрамляли широкий лоб, достой-ный ваятеля античности. Одет он был соответствующе: на нем был белый бешмет, темно-бурая черкеска и на голове мохнатая шапка. Увидев на незнакомце мундир, молодой че-ловек снял ее и с почтением поклонился.
- Приветствую вас, monsieur! Позвольте представиться: Арсений Владимирович Азаров, посол генерала С. Я прибыл к вам с важным поручением.
- Ну, если это так важно, тогда прошу в дом.
Молодой человек послушно последовал за незнакомцем. Тот привел его прямо в свой ка-бинет. Светло-зеленые обои покрывали его стены. Отполированные дубовые двери с по-золоченными ручками и дубовые рамы говорили о том, что владелец этой комнаты до-вольно богатый человек. Драпировка над окнами была во французском вкусе, вечером опускались темно-синие шторы,- они создавали обстановку таинственную и необычную. Напротив окна стоял письменный стол, заваленный бумагами, книгами, и разными видами чернильниц; по одну его сторону стоял высокий трельяж, увитый непроницаемой сеткой дикого плюща, по другую – кресла. На полу был разостлан широкий ковер, разрисован-ный причудливыми арабскими арабесками; другой восточный ковер висел на стене, нахо-дящейся против окон, и на нем было развешано оружие всевозможных видов: пистолеты, турецкие ружья, кавказские кинжалы и черкесские шашки. Видно было, что генерал - лю-битель всего военного даже по тому, что на мраморном камине стояли три алебастровых бюста Кутузова, Суворова и Багратиона. Вдоль остальных стен стояли широкие диваны, обитые шерстяным штофом синего цвета. Из картин висела только картина, изображаю-щая очень красивую девушку в розовом платье с белыми розами на обнаженных руках.
Между тем генерал сел за стол и гостеприимным жестом указал юноше на кресло.
- Ну-с, Арсений Владимирович, что же привело вас к нам? – спросил военный.
- Ваш старинный друг Андрей Петрович прислал вам письмо и какую-то папку, - ответил молодой человек, передавая бумаги. Что в ней – я не знаю; но когда меня отправляли в Петербург, то очень надеялись, что вы приедете на Кавказ. И еще: я хотел бы, чтобы вы звали меня просто по имени, monsieur.
- Я согласен, Арсений. А тебя я попрошу называть меня просто «Анатолий Романович». Что касается Кавказа, то сейчас определенного ответа я дать не могу; надо подумать. Да, кстати, там опять военные действия?
- К несчастью это так, - произнес посол, вздыхая. Визг чеченских пуль и близость смерти. «Жилище вольности простой» объято войной. Здесь, верно, не представляют тех ужасов, что творятся в горах. Каждый день гибнет столько людей. Женщины становятся вдовами, дети теряют отцов, родители теряют сыновей. Мне больно смотреть на семью, которая лишилась кого-нибудь из своих членов. Мой дядя погиб на этой войне… И куда только смотрит правительство?
- Арсений, Николай I не терпит недовольства в свой адрес. Помни: такие смельчаки, как ты, живут недолго.
- Но это же – убийство! – воскликнул юноша, вскакивая с кресла. Я уверен, что больше половины всех дуэлей – ловко подстроенные убийства. Николай I убивает поэтов потому, что те способны поднять народ на восстание. В 1825 году ему с трудом удалось подавить восстание декабристов. Теперь он строго следит за всем этим.
- Ты прав, Арсений. Но позволь задать тебе один вопрос; для чего тебе, такому молодому, полному надежд на будущее, затевать бой с самим царем?
- Я хочу отомстить ему за то, что по его вине были убиты многие замечательные люди, - объяснил Азаров. В Пятигорске я познакомился с одним офицером. Он поразил меня
своей горячностью и вместе с тем насмешливостью. Его тоже убили; и представьте себе, он даже не успел обзавестись семьей и пожить по-человечески. Вот поэтому я и ненавижу царя.
- Может быть, ты в чем-то прав, но… - тут генерал взглянул на часы, - время обеда.
- Вы дадите мне несколько минут, чтобы переодеться?
- Обязательно. Иди. Маланья покажет тебе твою комнату. Маланья! – крикнул Анатолий Романович.
В кабинет вошла девушка лет семнадцати.
- Проводи гостя в его покои.
- Да-с, господин. Идите за мной,- обратилась она к Азарову.
Юноша поблагодарил генерала за гостеприимство и последовал за служанкой.
II
Столовая была роскошно убранная комната, вся увешанная картинами в золотых рамах: их темная и старинная живопись находилась в резкой противоположности с украшениями комнаты, легкими, как все, что в новейшем вкусе. Герои старинных картин – одни полуна-гие греческие боги и богини, другие живописно завернутые в греческие мантии или оде-тые в туники, французские костюмы – в шляпах с перьями, с узкими рукавами, многочис-ленными кружевами. Рука художника запечатлела их в самые блестящие минуты их ми-фологической или феодальной жизни и от этого они еще величественнее и необыкновен-нее.
Когда Арсений, облаченный в привычный петербургский костюм, вошел в столовую, там находились всего два человека: генерал и его жена. Анатолий Романович представил гостя супруге, а юноша с позволения военного поцеловал ее руку.
- Очень рад вас видеть, графиня, - проговорил Азаров, поднимая голову и встречаясь гла-зами с новой знакомой.
Она вздрогнула и произнесла едва слышно: «Благодарю вас, Арсений Владимирович. Я тоже рада вас видеть».
Наконец все сели за стол. Пока слуги разносили кушанья, юноша смог лучше рассмотреть графиню.
Это была женщина лет тридцати, удивительно красивая и миловидная. Ее темно-каштановые волосы были разделены пробором и уложены по обе стороны головы ровны-ми полукругами. Большие глаза цвета кофейных зёрен придавали бледному лицу неизъяс-нимое очарование, порою даже некоторую таинственность, когда их обладательница как бы невзначай опускала свои пушистые ресницы. Губки ярко алые улыбались нежной улыбкой. На ней было закрытое платье серо-жемчужного цвета, отделанное белыми кру-жевами. Ботиночки красновато-бурого цвета стягивали у щиколотки ее сухощавую стройную ножку. В целом графиня выглядела гораздо моложе, чем было на самом деле.
Между тем обед начался. Беседу большей частью поддерживал сам хозяин.
- Ну-с, а как дела у Андрея Петровича? – спросил он с желанием завязать разговор с гос-тем.
- Все в порядке, - ответил Азаров. Его постоянно видят в самых горячих точках на войне. Похоже, ему нравится военное искусство. Кстати, он часто вспоминал вас, Анатолий Романович, вспоминает былые годы… Он ничуть не изменился. Старый вояка с какой-то странной храбростью…
- Скажите, Арсений, - вмешалась графиня, - что слышно о его супруге?
- Любовь Сергеевна прекрасно себя чувствует, чего не скажешь о ее дочери. Раиса Андре-евна больна: всё нервы. Теперь вот лечится на водах. Она в восторге от гор; говорит, что будто попала какой-то роман. Среди военных ищет себе Печорина.
- По-моему, книги только портят наших барышень, - заявил Анатолий Романович, прогло-тив кусок рябчика. Я бы запретил им читать все эти романы, в особенности всех этих Рус-со, Ричардсонов и так далее. Пользы от них никакой; один убыток!
- Я думаю, - в свою очередь сказала графиня, - что такие книги делают женщину женщи-ной. Не читать же нам всякие диспозиции и приказы. К тому же они помогают на время забыть о том, что происходит вокруг.
- Я поддерживаю мнение Алины Викторовны, - произнес Азаров. Книги в наше время – лучшее средство спасения души женщины. Может быть, она погружается в обманы, но за-то ей легче пережить, скажем, измену возлюбленного.
- Ну, а как же Татьяна Ларина?
- Это отдельный вопрос. К тому же, она была мечтательница. Сейчас таких очень мало. Я бы сказал, что таких почти вообще нет. Да и Онегин считается «лишним человеком». А такие люди, как Ленский, гибнут либо из-за такой ветреной кокетки, вроде Ольги, либо от руки наёмников нашего царя!
- Арсений! Я же говорил тебе, что такие речи опасны.
- Дорогой! Ты слишком строг к мальчику. Он вырос в горах. Смелость, удаль и вольно-думство в крови у каждого горца. Помнишь, ты рассказывал мне, что было в 1812 году, когда жгли Москву, чтобы она не досталась французам? Тогда многие тоже злились не только на Наполеона, но и на Кутузова.
- Я думал: ты об этом забыла, - небрежно бросил в ответ генерал, продолжая упитывать соус, унизанный трюфелями.
- Как я могу забыть об этом?! Это же моя родина. Арсений Владимирович, я вас поддер-живаю.
- Благодарю вас, Алина Викторовна. Для женщины вашего круга вы очень смелая и муже-ственная.
- Глупости всё это, - проворчал граф. Кстати, ты наказала Анну?
- Да. Несносная девчонка, - произнесла слабо графиня. И зачем я согласилась взять ее к себе.
- Осталось две недели. Совсем немного. Ты потерпишь…
- Тебе легко говорить: ты же не сидишь с ней все дни напролёт… А я не могу даже с Лет-ний сад сходить, Дарью Ивановну проведать.
- Хотите я вам помогу? – предложил Азаров. В Пятигорске у меня осталась маленькая се-стренка. Я прекрасно справлялся с ней. Вы можете на меня рассчитывать.
- Вы, верно, приехали к нам отдохнуть, посмотреть город… а вам тут придется возиться с взбалмошной девчонкой – настоящим чертёнком…
- А я ей скажу, что я – черкес. Она будет бояться меня, а заодно, может быть, научится слушаться.
- Посмотрим, - отозвался генерал.
Трапеза продолжалась. Пили шампанское, ели спаржу. Анатолий Романович рассказывал о своём победном прошлом, полученных наградах, о прошедшей славе, мимолётной люб-ви и о том, чем обычно занимаются молодые люди в беззаботной юности.
- Да, славное было время! – заключил он свой рассказ…
После обеда Арсений, получив разрешение, бродил по дому, рассматривая предметы ис-кусства: скульптуры, картины и прочее. Он был ценителем красоты и там, на Кавказе, по-знал многие тайны природы. Петербург – совершенно новое для него место, где можно научиться по одним лишь жестам и манерам различать людей. В генерале он видел чело-века, отвергающего романтизм и склонного к войне, к действиям. А вот жена его – полная ему противоположность. Такая красивая и умная.
В то время как юный гость гулял по дому, в одной из дальних его комнат перед большим зеркалом сидела графиня. Прижав пальцы к вискам, она пристально смотрела на свое от-ражение.
«Что со мной? – проносилось в ее голове. Как неспокойно здесь, на сердце… Что это?.. Неужели любовь?!.. Нет, это невозможно!.. Но почему я так взволнована?.. Что со мной?..»
Ей стало нестерпимо жарко. Она позвала свою горничную и попросила снять с себя боти-ночки и расшнуровать корсет. Выполнив приказание своей госпожи, девушка удалилась. Алина Викторовна легла на кровать и стала смотреть на потолок. Сердце билось сильно и громко, как часы. Она прижала руки к груди, словно стараясь заглушить это ужасное бие-ние. Но это не помогло. Тогда она взялась за книгу…
Настал вечер. Ужин прошел тихо в беседе о происходящих событиях, о положении страны в данное время. А потом Алина Викторовна играла на фортепьяно «Лунную сонату» Бет-ховена и некоторые произведения Моцарта. Петь она отказалась, сославшись на больное горло. По окончании «маленького концерта» все, поблагодарив хозяйку, пошли спать.
Арсению в эту ночь не спалось. Он открыл окно, но и это не помогло.
«Отчего мне так душно?» - спрашивал себя юноша.
Но всё вокруг молчало, и никого не было рядом…
III
Утро настало также неожиданно, как и пришла ночь. В открытое окно вливался солнеч-ный свет, невдалеке слышался веселый щебет птиц. Деревья, одетые в яркий красновато-оранжевый наряд, мягко и приятно шелестели под руками ветерка-озорника. На траве, словно бриллианты, блестела роса: прозрачная и холодная. Она создавала на земле карти-ны тайн природы.
Арсений встал с постели и подошел к окну, подставляя жарким лучам солнца свою смуг-лую, загорелую грудь. Еще, будучи мальчишкой, он просыпался рано и в одних лишь штанах уходил в горы встречать рассвет. Он скучал по родному Кавказу и, закрыв глаза, видел желтые вершины и серебро Эльбруса. Он не знал, что по саду в это самое время гу-ляла графиня, которая, заметив его, остановилась. Чтобы полюбоваться красотой могучего и рослого тела.
«Если бы я была молода, - думала жена генерала, - я бы непременно вышла бы замуж за него. Ах, если бы я могла…»
Мысли ее обрывались, как только она думала о своей судьбе. Сегодня было очень теплое утро, не свойственное осени. Душу томило предчувствие чего-то светлого, но вместе с тем печального. Алина Викторовна поправила сползшую кашемировую шаль, и шёлк снова мягко лег на обнаженные плечи. Странно, но они сохранили свою былую привлекатель-ность и остались нежно-розовыми, словно кожа у ребенка. Да и в глазах по временам ви-делось что-то детское – какая-то затаённая надежда на что-то, смутное, тревожное ожида-ние, беспокойство…
Завтрак прошел бы более или менее спокойно, если бы не проделки Анны. Арсений разго-варивал с графиней, когда девочка вбежала в открытые двери столовой. Увидев тётю с гостем, она остановилась и стала прислушиваться к разговору.
Сложно было рассмотреть лицо этого ангелочка в движении, но зато в неподвижности можно было заметить даже самую маленькую родинку на её теле. Девочка была маленькая и хрупкая. Хрупкость её подчеркивало розовое платьице, обшитое розами, из-под которо-го выглядывали штанишки с кружевами. Крошечные ножки у щиколотки стягивали боти-ночки малинового цвета. Фарфоровое личико обрамляли белокурые волосы, старательно закрученные в локоны. Большие тёмно-голубые глаза, прикрытые золотистыми ресница-ми, блестели, как два озорных огонька. Улыбка алых, словно клубника, губок обнажала ряд жемчужных зубов. В руках она держала свою куклу, носящую имя Катрин.
Наконец, графиня посмотрела в сторону, и взгляд её упал на племянницу.
- Что тебе надо, Анна?
- Тётя, я и Катрин пришли защитить вас от черкеса! – заявила шалунья.
- Не глупи. Это не черкес. Это наш друг.
- Он – «мой смертельный враг», - строго произнесла Аня.
- Ах, негодница, кто позволил тебе трогать эту книгу?! – возмутилась супруга генерала.
- Алина Викторовна, позвольте вопрос, - попросил Азаров, - чья это книга?
- Лермонтов «Княгиня Лиговская», но прошу вас при ней, - она указала на племянницу, - не говорите на эту тему. Я как-нибудь сама вам обо всем поведаю. А вы, мадемуазель, ко-гда окончите завтрак, отправляйтесь к Наталье Сергеевне заниматься музыкой.
- Какая вы злая, тётя, - обиделась Аня. Черкес, черкес! – закричала она. указывая на гостя.
Но тот не растерялся: ловко подобрался к девочке, схватил и поднял ее на руки.
- Ну, что ты теперь скажешь, бесёнок?
- Поставь меня на землю, быстро!
- Арсений Владимирович, оставьте ее.
Однако юноша слегка подбросил шалунью, поймал и только затем опустил на пол. В это время в столовую вошел генерал, и девочка, словно ища у него защиты, подбежала к нему и спряталась за его широкой спиной.
- Так, так, Аннет Минская, опять вы напроказничали, - догадался граф. Не прячьтесь за меня, сударыня. От суда все равно не уйдете.
Аня виновато подошла к столу и села на свой стул рядом со стулом тёти.
- Как ты спал, Арсений? – поинтересовался генерал.
- Спасибо, Анатолий Романович. К сожалению, было очень жарко, и, даже открыв окно, я не почувствовал прохлады. Наверное, все потому, что я привык к более холодному клима-ту, чем здесь, в Петербурге.
- Что верно - то верно. Помню, был я у вас на Кавказе – так там наши столичные барышни только и делали, что кутались в свои пуховые шали.
- Я тоже плохо спала, - призналась графиня. Ночью мне стало вдруг так тоскливо, что я…
- Я же говорил. Что тебе надо бросить свои книги, - прервал жену граф. Это все от них. Твой врач говорит: у тебя нервы совсем расстроены, посылает на минеральные воды. Но я бы тебя туда не отпустил. Там будет еще хуже.
- Но книги тут не причём. Наверно, это потому, что у нас давно не бывала Дарья Иванов-на Верещагина.
- Наверное, ты права. Жаль только Бориса Максимовича больше мы не увидим. Да, а ка-кой он был шутник и игрок! А тебе, Арсений, необходимо найти друзей. Ты тут один за-скучаешь. Вот приедет Дарья Ивановна, и познакомим мы тебя с ее сыном.
- Я буду очень рад, Анатолий Романович, - отозвался посол, поставив на стол фарфоровую чашечку, где недавно дымился ароматный кофе.
Анна уже позавтракала и ушла заниматься музыкой. Генерал, торопясь на службу, по-спешно покинул столовую. Графиня и юноша остались одни.
- Пойдём в сад, - предложила она. Мне здесь душно.
В саду было прохладнее. Деревья отбрасывали причудливые кружевные тени. На старых яблонях ещё висели краснощекие яблоки, манящие своим сладким ароматом.
Жена генерала подошла к качелям и села на них. Посол понемногу стал раскачивать их. Кругом было тихо, только где-то далеко в доме слышался звук фортепьяно.
- Арсений Владимирович, скажите ваш отец кавказец? – спросила графиня, теребя поясок своего платья.
- Нет, Алина Викторовна. Он жил здесь, в Петербурге, пока не был выслан на Кавказ за дуэль с одним знатным молодым человеком. Дуэль произошла из-за невесты этого моло-дого человека, которого отец тяжело ранил. Освоивщись на Кавказе, отец, будучи офице-ром, присоединился к одному из полков, квартировавших тогда недалеко от Пятигорска. Он воевал в горах, принимал участие в Кавказской войне. В одной из битв его ранили в плечо, и он отправился на воды залечивать рану. Там в одной из деревень встретил черно-глазую Бэлу, влюбился, ухаживал, а затем женился на ней. Потом родился я, и отец ре-шил, что в Петербурге ему уже делать нечего. Он безумно любил свою супругу и знал, что его счастье – жить среди гор. Только один раз в возрасте пяти лет я побывал в столице, так как у отца было одно дело, которое ему нужно было уладить. Когда я повзрослел, то меня определили в воинский полк. Я стал служить. Познакомился с Андреем Петровичем. По его приказаниям отвозил письма и бумаги туда, куда нужно. И вот он направил меня сюда.
- И вам нравится Петербург?
- Не могу сказать, но я скучаю по своей родине.
- Я вас понимаю. Моя судьба была трагичной, - призналась графиня. Как и все столичные девушки, я читала романы, влюблялась в обманы и ждала свою любовь. Она предстала мне в образе сорокадвухлетнего генерала. Меня выдали замуж насильно, потому что моя семья нуждалась в деньгах. Первые месяцы после замужества я думала, что умру. Но по-том стала привыкать. В то время я выглядела старше своих семнадцати лет, и мы спокой-но выезжали в свет. Мой муж мной гордился и не знал, как тяжело мне было видеть его на супружеском ложе. По временам боль эта утихала. Но теперь, глядя на вас, я хочу пла-кать… плакать над загубленной молодостью… О, я бы всё отдала, чтобы вернуть те годы!.
Больше супруга генерала не разговаривала ни о чём. Вечером, сославшись на головную боль, она не вышла к ужину.
Ночью Арсений несколько раз просыпался от страшного сна. Он видел эту ужасную свадьбу. Алина Викторовна, бледная и печальная со слезами на глазах, стояла в подвенеч-ном платье и держала горящую свечу, не чувствуя капель воска, падающих ей на обна-женную руку. Тут же рядом стоял генерал и улыбался зверской улыбкой. А вокруг стояли люди – безмолвные, равнодушные. А в ушах юноши звучали слова несчастной женщины: «О, я бы всё отдала, чтобы вернуть те годы!» И он видел (а может быть, и чувствовал) как она зовет его, с мольбой протягивая руки, и…снова просыпался.
IV
Дни проходили за днями. Незаметно пролетели две недели, и Анне пора было возвра-щаться домой. Как ни странно, но девочка успела привязаться к «черкесу», как она назы-вала своего нового друга. Да и Арсений искренне полюбил шалунью. Он водил ее в Лет-ний сад, катал на качелях, рассказывал разные истории и даже играл с ней. Но больше всех она любила сидеть у него на коленях.
Когда же пришло время расставаться, Анна нехотя дала тёте поцеловать себя в щёку, дяде – пожать ее руку, затем повернулась, прошла мимо Азарова, остановилась на мгновение и со всех ног бросилась назад, к своему другу. Он крепко обнял ее, ее слабые ручонки обви-лись вокруг его шеи и крупные слёзы закапали ему на рубашку.
- Я тебя никогда не забуду, мой черкес, - зашептала племянница графа. Обещай мне, что ты меня навестишь… Ах, как трудно… как больно… Я люблю тебя, милый, милый чер-кес!..
- И я люблю тебя, Анюта! – ласково сказал Арсений. Я обещаю: мы обязательно встре-тимся. А теперь, вытри слёзы, улыбнись и иди, пора ехать, моя крошка. Иди, - еще раз по-вторил он и нежно поцеловал девчушку в щёчку.
Анна быстро заморгала, вдруг достала из кармашка своего платья сложенный вчетверо листок бумаги, прижалась головой к плечу друга, и, сунув ему в руку бумажку, побежала к пролётке. Через несколько минут ее уже не было видно, и только пыль еще клубилась в воздухе, напоминая о милой шалунье. Листок, который Аня передала Азарову, оказался детским рисунком, изображавшим молодого человека с кинжалом в руке. Внизу листка стояла подпись «Черкес», написанная корявыми буквами и как рисунок не отличавшаяся красотой.
На следующий день после отъезда Анны была приглашена Дарья Ивановна. Она приехала вместе с сыном к обеду. Алина Викторовна обрадовалась, увидев старую подругу, расце-ловала ее и только потом представила ей Азарова. Тот приложился к ее руке. Сказал не-сколько необходимых приветственных фраз и, пользуясь тем, что гостья увлечена разго-вором с графиней, а граф докучал расспросами ее сыну, смог рассмотреть приезжих.
Дарья Ивановна была женщина тридцати двух лет черноволосая с голубыми глазами и маленькой черной родинкой на щеке. Единственное, что не понравилось в ней послу – это ее туалет: слишком открытые плечи. Глубокое декольте и множество драгоценностей. Сын же ее сразу вызвал отвращение. Ему на вид было не больше девятнадцати; голубые холодные глаза смотрели с презрением, рыжие волосы, разделенные прямым пробором, свисали по обе стороны пухлого лица, улыбка на губах не играла, а словно натягивалась. Даже от костюма, сидевшего на нем как надо, веяло какой-то небрежностью. За обедом юноша вел себя довольно развязно, много пил и все по-дружески хлопал Азарова по пле-чу.
- Слушай, друг, завтра я отвезу тебя к одной танцовщице, - говорил он, тяжело дыша, - вот развлечемся! Она такая милашка… Куколка… она тебе понравится, да и ты ей тоже… … «и кудри чёрные до плеч»… Настоящий Ленский, нечего сказать…
«Как такое возможно? – подумал посол. Как такой повеса может цитировать Пушкина? Не может такого быть?!»
Он не выносил тех, кто так поступал: в пьяном виде противным голосом читает строки из-вестных поэтов.
Когда трапеза окончилась, то к Азарову подошла Дарья Ивановна.
- Вы уж извините моего непутёвого сына, – попросила она. Арсений Владимирович, это ведь не он сам: проклятая наследственность! От отца эта страсть выпить. А запретить не могу. Может, вы хоть чем-нибудь поможете?
-Постараюсь, но ничего не обещаю, - ответил посол.
Алексей Борисович проспал до самого вечера, а затем после ужина сел играть с генералом в штос. Арсений же, развлекая дам, играл на фортепьяно. Неожиданно он вспомнил давно прочитанные стихи и стал подбирать музыку, чтобы превратить строки в музыкальный романс. Когда работа была закончена, он написал ноты и слова на бумаге и передал их графине. Та спрятала их за корсаж, поблагодарив юного музыканта ласковым взглядом потемневших глаз. Молодой Верещагин проиграл генералу в штос приличную сумму. А потом часу в десятом все разошлись по комнатам, спать.
Наутро к Арсению нагрянул Алексей Борисович.
- Эй, дружище! – сказал он вовсе не пьяным голосом. Сегодня мы едем к нам, в матушки-но поместье.
- Надеюсь, не к танцовщице? – осторожно спросил посол, припоминая вчерашнее предло-жение.
- Нет, я передумал.
Они быстро собрались, позавтракали и вышли из дома. Затем поймали пролётку, заплати-ли деньги вперед, Верещагин произнес название какой-то улицы, которое Азаров не рас-слышал, и лошади понесли их по пустынному Петербургу. Через час извозчик остановил-ся около одного красивого дома.
- Вот мы и приехали, - сообщил Алексей Борисович.
Посол толком ничего не успел рассмотреть, так как его друг торопился и тащил его за со-бой. Они поднялись на третий этаж, прошли по узкому длинному коридору и вошли в од-ну из дверей, которых было множество. Их встретила пухленькая девушка лет двадцати двух, одетая в прозрачный пеньюар. При виде ее у Азарова похолодело сердце.
- Ну-с, Варюша, вот тебе и кавалер! – произнес Алексей, толкая нового знакомого в объя-тья полногрудой девицы.
Та крепко прижала несчастного к себе, ласково улыбаясь; он почувствовал близость де-вичьего тела, голова его закружилась, но усилием воли он оттолкнул от себя искуситель-ницу, печально взглянул на Верещагина и кинулся в открытую дверь. Кое-как он выбрал-ся из дома, попробовал поймать экипаж, но когда извозчик спрашивал, куда его везти, на-прочь забывал улицу, откуда началось это страшное путешествие. Он уже совсем отчаял-ся, когда вдруг около него остановилась пролётка.
- Арсений, что ты здесь делаешь? – спросил чей-то знакомый голос.
Юноша поднял голову и увидел генерала.
- Анатолий Романович, вы мое спасение! Я вам все расскажу по дороге.
Граф как раз отправлялся домой за документами и охотно взял с собой неожиданного по-путчика. Узнав, что произошло, мужчина глубоко задумался.
- Я не мог даже предположить, что этот Верещагин так поступит. Да, конечно, его отец любил пропустить один-другой стаканчик, любил пошутить, но ничего подобного никогда не было. Видно, Дарья Ивановна Алексея набаловала, ибо в детстве он был паинькой. Все ей завидовали. А вот Борис Максимович умер – тут и пошло и поехало. Кстати, Арсений, если в тебе появилась такая неприязнь к той девице, то у тебя, должно быть, есть невеста, не так ли?
- Вы правы. И я (не в обиду будь сказано) считаю, наших черкешенок гораздо интереснее столичных дам. Здесь все женщины какие-то холодные, словно неживые. А эта Варюша выглядела как соблазнительница. Я поклялся Заре в верности, и в тот миг, когда подруга Верещагина прижала меня к себе, испугался, что нарушу клятву. Это и помогло мне ре-шиться на побег.
- Возможно, - согласился собеседник. Но ты не должен рассказывать о сегодняшнем про-исшествии никому, даже моей жене. Дарья Ивановна – ее единственная подруга, они не должны поссориться из-за вас. А с Алексеем я сам поговорю.
- Спасибо вам, Анатолий Романович!
- Пустяки… Иди сейчас к себе, а мне надо взять кое-какие бумаги и обратно на службу.
Они распрощались около дверей кабинета. Дарья Ивановна вместе с Алиной Викторовной гуляли в Летнем саду; в доме, кроме прислуги, никого не было. Не зная чем себя занять, Арсений бродил по огромной зале. У него из головы никак не выходила полуобнаженная девица и хитрая улыбка Верещагина. Что это? Заговор против невинной целомудренной души. Ну, конечно же! Ленский! Он погиб из-за пустышки – Ольги! Возможно, и его са-мого любимого черкеса Анны, хотели погубить. Подумав об этом, он решил, что с этого дня будет вести себя осмотрительно.
А в это время Алина Викторовна в объятьях своей подруги плакала навзрыд.
- Дашенька, Дашенька, - шептала она, - что мне делать? Как только Он приехал, я потеря-ла покой. Я не сплю ночами, не могу читать книги и все плачу, плачу… Что со мной?
- Ты влюблена, - ответила Верещагина. Но, моя дорогая Алиночка, ты не можешь любить этого человека: ты замужем… Ты должна убить в себе эту любовь, иначе и ты сама и Он от нее пострадаете.
- Я не могу. Так больно… Но кто сказал, что любовь бывает без боли? Я готова страдать, как Вера, влюбленная в Печорина.
- Да, но и Его ты обретаешь на страдание. Разве забыла, что и Печорин страдал? Кстати, и Анатолий будет мучиться. Он ведь ни в чем не виноват. Помни: решение о твоем замуже-стве приняли твои родители, он был вынужден согласиться, чтобы спасти тебя от нищеты.
- Лучше жить в нищете и с любимым, чем в роскоши и без любимого, - возразила графи-ня. Ты не представляешь как мне тяжело жить с Анатолием. Он такой старый… Я не могу иметь детей от него потому, что из-за войны он потерял свою мужскую силу. Ты пом-нишь, когда ему было сорок четыре года, мы попытались создать настоящую семью. Ма-лыш прожил всего два года и умер из-за слабого здоровья. Мне было так больно… никто не поймет этого. А я… я хочу детей!
- Успокойся, моя милая. Смирись и живи с мужем. Люби Анну, она заменит тебе ребенка. Ты знаешь, что я со своим сыном не совладаю, совсем от рук отбился. Не расстраивайся, живи настоящим.
- О, как это трудно! – вздохнула графиня. Я не смогу, я лучше умру…
- Глупости! Пойдем лучше домой.
Графиня покорилась настойчивости подруги. Позже, когда они вошли в гостиную, то уви-дели там Арсения, читающего книгу. Жена генерала тихо вскрикнула и упала на ковер.
- Алина Викторовна! – воскликнул Азаров, бросаясь к ней. Что с ней?
- Причина ее такого состояния заключается в вас, сударь, - объяснила Дарья Ивановна.
- Во мне?! Но что такого я сделал?
- В свое время узнаете. А пока нужно перенести ее в спальню. И еще, вам мой совет: когда кризис минует, поговорите с ней. Поймите: и ваше и ее счастье в ваших руках…
V
Алина Викторовна пришла в себя только ночью. Первый раз она очнулась минут через де-сять после того, как ее перенесли в спальню. Она помнила, как Дуняша, ласково пригова-ривая, кормила ее с ложечки. А потом пришел доктор, пощупал пульс и дал лекарство. Оно подействовало мгновенно и погрузило графиню в сон. Теперь, когда она открыла гла-за, то снова увидела Дуняшу, которая пряла.
- Что со мной? – спросила Алина Викторовна, приподымаясь.
- Лежите, лежите, барыня, - остановила ее девушка. Вы еще так слабы. С вами обморок сделался. Ух, как все перепугались!
- А где мой муж?
- Почивают-с. Очень устали и, наверное, уже спят.
- А Арсений – тот темноволосый человек?
- Он взволнован и пошел гулять по саду.
- Я должна его увидеть.
- Никак нельзя-с. Вы не одеты, да и ему сюда войти невозможно.
Поняв, что Дуняша ее не выпустит, графиня бессильно откинулась на подушки.
«Что мне делать? – думала она. Открыться, но это – прямая дорога к гибели. А что если он все расскажет Анатолию?.. А если нет – тогда возненавидит… А если любит, то… то по-гибнет вместе со мной. Скрывать я не могу, открыться должна… Но, Боже, как это труд-но!»
Она закрыла глаза, прислушиваясь к мелодичному веретену Дуняши и убаюканная его жужжанием, незаметно уснула.
Утро принесло небольшое облегчение, но во всем теле еще чувствовалась слабость. После завтрака генерал зашел проведать жену. Она лежала на кровати, укрытая одеялом; лицо ее было бледным, волосы растрепаны. А на глазах следы недавно высохших слез.
- Дорогая моя, как ты? – осведомился муж, присаживаясь на стул около кровати.
- Лучше, намного лучше, - ответила графиня, подавая ему руку.
Он слегка прикоснулся к почти прозрачной коже своими губами и сжал ее в своих ладо-нях.
- Алиночка, что с тобой? Ты больна?
- Не знаю. Но мне так плохо. Я хочу уехать далеко-далеко… туда, где ничего этого не бу-дет…
Она закрыла глаза, губы ее что-то прошептали и из-под ресниц медленно скатились две слезы, упали на грудь несчастной и остановились. Генерал нежно приподнял голову жены и, поцеловав в бледный лоб, отправился на службу. А Арсений весь день просидел в своей комнате.
Прошло несколько дней. Графиня полностью выздоровела, и посол решил поговорить с ней.
Она помнила об обещании рассказать о Лермонтове и выполнила свое обещание. Она рас-сказала, что несколько раз видела его в свете, но никогда не говорила с ним самим. Она была в тот день в Пятигорске, когда произошла дуэль и была готова поклясться, что слы-шала тот роковой выстрел. А может быть и целых два. А потом 17 июля тайно побывала на погребении: «Офицеры несли прах любимого ими товарища до могилы, а слёзы мно-жества сопровождающих выразили потерю общую, незаменимую». Со слезами на глазах жена генерала вспомнила, как нежно и искренне поцеловала поэта в мраморный белый лоб, как стояла и смотрела на него, не смея поверить, что его больше нет. В тот миг он ка-зался ей совсем мальчиком, мотыльком, летящим на огонь. В тот миг она почувствовала то, что обычно испытывает мать, навсегда отдавая своего сына Богу. И никто не знал об этом целых два года, но с того дня графиня стала подвержена нервным заболеваниям.
- А теперь, Алина Викторовна, - сказал посол, когда она окончила свой рассказ, - я бы хо-тел поговорить о нас.
- Я знала, что вы рано или поздно скажете так, призналась графиня, вставая и начиная хо-дить по комнате. Честно говоря, я не знаю с чего начать. Дело в том, что я… О, как это трудно!.. Ну, помогите же мне!
- Скажите: когда я приехал в первый день, ночью, вам было душно?
- Да, я словно задыхалась.
- А этот обморок случайно вызван не моим ли присутствием?
- Да, именно так.
- Стало быть, вы… любите меня?!
- О, какое страшное слово! Но я, действительно, люблю вас!
- И я люблю вас, Алина Викторовна! Люблю вас всей душой, всем сердцем!..- воскликнул юноша, обнял графиню и прижался к ее губам.
Она ответила на поцелуй, обвила его шею руками, и пальцы ее погрузились в мягкий шёлк иссиня-черных кудрей. А он чувствовал сквозь платье жар ее женственного тела, ее пре-рывистое дыхание и вспыхнувший румянец на щеках под его ладонями. В минуты этого страстного лобзания они ничего не ощущали, кроме самих себя, кроме той любви, что сжигала их столько дней.
- Как долго я ждала этого дня! – вздохнула супруга графа. Арсеньюшка, ты – настоящий огонь. Как много я потеряла, что не родилась на Кавказе. Во мне нет такого пламени, как у тебя, жаль.
- Не жалей об этом, моя джанечка: Петербург хранит в своих глубинах особый огонь. В тебе этот огонь горит ярче, чем в ком-либо другом.
- Правда? – она с надеждой заглянула в его глаза и положила свою голову ему на грудь, вдыхая невыветрившийся аромат далеких гор…
Вечером, когда на землю опустились таинственные осенние сумерки, Алина Викторовна достала из корсажа бумагу, отданную ей Арсением, села за фортепьяно и заиграла. Мело-дия, зазвучавшая из-под ее пальцев, была грустная, печальная, как и все, что напоминало о давно ушедшей юности. Арсений ходил под окнами, наслаждаясь тишиной сада, шеле-стом травы и нежным голосом любимой им женщины:
Ты идешь на поле битвы,
Но услышь мои молитвы,
Вспомни обо мне.
Если друг тебя обманет,
Если сердце жить устанет
И душа твоя увянет,
В дальней стороне
Вспомни обо мне.
Романс, наполненный печалью, горел любовью. В нем чувствовались слезы, душа тоско-вала. О, почему гибнут такие молодые и талантливые люди! А песня продолжала звучать, нарушая тишину:
Если кто тебе укажет
На могилу и расскажет
При ночном огне
О девице обольщенной,
Позабытой и презренной,
О, тогда, мой друг бесценный,
Ты в чужой стране
Вспомни обо мне.
Будущее не страшило, впереди была лишь любовь. И чем больше он думал об этом, тем меньше сознавал, что делает. Для чувств нет законов, и потому-то в вечерних сумерках и звучит эта клятва любви:
Время прежнее, быть может,
Посетит тебя, встревожит
В мрачном, тяжком сне;
Ты услышишь плач разлуки,
Песнь любви и вопли муки
Иль подобные им звуки…
О, хотя во сне
Вспомни обо мне!
Отзвучали последние аккорды, но сердце все еще пело. Не было ни боли. Ни сожаления, ни горечи; осталась только любовь – нежная и сильная, как земное солнце. Взошла луна, и на небе сделалась светло. Она посылала свои лучи на землю, и они освещали своим луче-зарным светом деревья, облетевшие листья, траву, лежащие на ней спелые яблоки и юно-шу, прислонившегося к стене дома и о чем-то думающего. Ночь дышала покоем, а где-то в глубине души пылал неугасимый светильник – любовь. И не было ничего, что могло бы разрушить это тихое счастье. Никто не знал об этой тайне, а влюбленные наслаждались красотой осеннего неба и мечтали друг о друге…
VI
Любовь не умирала. Никто даже и не догадывался о том, что происходило между Азаро-вым и графиней. Однажды, когда генерал остался ночевать у друга, они целую ночь гуля-ли, взявшись за руки, по осеннему саду.
А потом осень сменила зима. Снег падал хлопьями, укрывая замерзавшую землю. Дере-вья стояли неподвижные и белые. Все кругом блестело от ослепительной белизны: и кры-ши домов, и церкви с золотыми куполами, и затихшие сады, и дорожки, ведущие к усадь-бам, и даже мраморные статуи в Летнем саду. Мороз сковал непокорную Неву, превратив ее в широкую ледяную дорогу. По расчищенным тротуарам звонко цокали копыта лоша-дей. Иногда среди разряженных в пальто мужчин и кутающихся в шубейки женщин мож-но было заметить прехорошенькое раскрасневшееся от холода личико юной девушки. И тогда подчас воображение неискушенного молодого счастливца рисовало картины всего облика зимней нимфы: необычную одежду, ножку, обутую в изящный сапожок, ручку в перчатке, отороченной мехом и головку в зимней шляпке.
Точно также думал бы и Арсений, если бы он не был безумно влюблен в графиню. Он шел по Невскому проспекту, ничего не замечая вокруг себя, зато окружающие с восхищением разглядывали его, отмечая, что молодой человек недурен собою и верно происходит из древнего именитого рода. На это указывало то, что он был одет в меховое щегольское пальто, расстегнутое и раскрытое около шеи; цветной атласный галстук с яркой булавкой выглядывал из меха; шляпа блестела, как полированная, а руки, обтянутые в модные жел-тые перчатки с толстыми черными швами. К тому же он улыбался так, как может улы-баться только безмерно счастливый человек, чем и производил приятное впечатление на прохожих. Он бродил по Петербургу только лишь потому, что у его возлюбленной в гос-тях находилась Дарья Ивановна, которая была против их романа. Но одно он знал точно: как только Верещагина покинет дом, то Алиночка, его милая и бесценная Алиночка, позо-вет его. В томительном ожидании он бродил по улицам некоторое время, а когда стало темнеть, вернулся в свою комнату.
Едва успел переодеться, как в дверь постучали, вошла служанка и сказала, что графиня хочет видеть его. Юноша поспешил к своей незабвенной. Она ждала его, повернувшись к окну спиной.
- Любимая! – воскликнул он, бросаясь к ней.
- Любовь моя! – ответила она, оказавшись в его объятьях.
Ничто не бывает трогательнее, чем свидание двух любящих душ. Счастливые любовники наслаждались отсутствием генерала, уехавшего в деловую поездку. После поцелуев и пылких объятий следовала нежная радость: Арсений садился на диван, а Алина Викто-ровна пристраивалась рядом и клала свою голову на грудь любимому. Для них это было высшее наслаждение, смешанное с восторгом и упоением. Никто так не говорил о любви, как этот выросший в горах черкес; никто не мог сравниться с ним в храбрости, ибо после гибели наших величайших гениев графиня не видела людей, которые могли бы открыто вступить в неравный бой. Для нее уже более не существовал тот мир, где погибли все ее мечты, разбитые холодным равнодушием родителей. Теперь, вспоминая Анну, она дума-ла, что она бы вполне могла быть ее дочерью. Мечта о ребенке уже давно тревожила душу жены генерала, но, тем не менее, мысль о телесной близости вызывала у нее омерзение, даже если взгляд ее обращался к Азарову. Она не могла погубить столь пламенного и це-ломудренного чувства, не могла вовлечь в столь постыдный поступок самое дорогое ей существо. И поэтому она находила неизъяснимую прелесть просто видеть его рядом и быть с ним.
А он? Как ни странно, но он каждое утро просыпался безмерно счастливым; только первое время, вспоминая о возлюбленной Заре, сердце его невольно сжималось. «Если ты разлю-бишь меня, то я убью себя!» – пообещала она, провожая его. Ах, какой решимостью свер-кали ее черные очи! Она непременно выполнит свое обещание, если узнает, что случи-лось. Однако же спустя какое-то время Арсений забыл о пылкой черкешенке: Алина пол-ностью завладела его душой и телом. Он писал отцу, что в восторге от Петербурга, не-смотря на какую-то холодность; что генерал считает его за друга, что разговаривать с та-ким человеком – одно удовольствие, просил от своего имени поздравить сестренку с име-нинами, за него поцеловать матушку… Едва удержался от того, чтобы черкнуть пару строк о жене генерала: вовремя остановил себя, живо представил себе Зару с кинжалом в смуглой сильной руке…А дни летели и летели. В последний вечер, когда генерала не бы-ло дома, Алина Викторовна, сидя на диване, любовалась танцем пламени, горевшего в камине.
- Знаешь, - призналась она, - есть особая прелесть в любовных письмах; особенно когда любовь – тайна. Читаешь его, дрожишь от счастья, а потом… потом смотришь, как огонь сжигает бумагу, превращая ее в пепел. И только ты знаешь, что в этом пепле малая часть твоей сгоревшей любви… О, как это мучительно и приятно!
- Милая, что с тобой? Ты не знаешь, о чем говоришь.
- Просто я счастлива… настолько счастлива, что готова умереть ради тебя!
- Но я не хочу подвергать тебя такой опасности.
- О, тогда уедем… уедем в горы, где нас никто не найдет.
- В горах сейчас не менее опасно, чем здесь. Алина, я боюсь и думаю, что будет, если Анатолий Романович все узнает. Какую кару он придумает для тебя?
- Прочь, прочь эти безумные мысли… Я счастлива и не хочу слышать о том, что из-за ка-кого-то старика могу потерять тебя, мой дорогой!
Вся изнемогая от подступивших чувств, она прильнула к устам юноши в надежде угасить его страхи, и он, движимый великим огнем любви, внял ее мольбам: его смуглые руки об-вились вокруг ее стана, а губы ответили на поцелуй взаимностью. Глядя на них, стоило только удивляться, что страсть не властвует над ними, не порочит их, хотя часто запрет-ная любовь преступает все границы. Но кто из нас мог удержаться от соблазна вкусить счастье до последнего кусочка?! Мы невластны над своим сердцем, потому и радуемся, и страдаем в полной мере. И нет в мире большего счастья, чем счастья любить! Так думали возлюбленные, наслаждаясь миром и покоем, наслаждаясь тем, чем одарил их Бог – вели-кий и всемогущий…
VII
Прошла неделя, и приехал Анатолий Романович. Арсений сразу заметил, что генерал чем-то взволнован, но не узнал причины столь странного беспокойства. Алина Викторовна проявляла нежность по отношению к мужу, а тот несказанно обрадовался перемене в по-ведении жены.
- Ты знаешь, Арсений, - признался Анатолий Романович, - это просто чудо! Моя Алиночка так переменилась ко мне. Она стала такой ласковой, такой нежной… Ты думаешь, она со-скучилась по мне за все эти дни?
- Возможно, - ответил юноша. Без любви женщины скучают сильнее, чем мужчины. По-требность в любви представители сильного пола заменяют игрой в карты, вином, встреча-ми с друзьями, а женщина подчас ищет способ любить душой. Тогда ей не поможет даже книжный обман. Вообще, слабый пол – это такая загадка, которую еще никому на свете не удавалось разгадать.
- На твоем счету, наверное, множество покоренных девичьих сердец, - пошутил генерал. Ты говоришь так, словно тебе лет сорок, не меньше, словно истинный знаток существ, ко-торых мы величаем ангелами.
Посол вспыхнул, но взял себя в руки и произнес довольно вежливо, но несколько холодно следующую фразу:
- Не знаю, как вы, однако я – далеко не Дон Жуан и не имею понятия, что зачастую при-влекает женщин в мужчинах. А то, что я сказал о слабом поле – просто повторенные слова отца.
- Я всего лишь пошутил, - сказал граф, видимо заметивший недовольство собеседника. А ты сегодня что-то слишком вспыльчив. Что-то произошло?
- Ничего. Просто ваша шутка неуместна именно сегодня.
- Алексей не заявлялся?
- Нет. Сомневаюсь, что после того, как вы с ним поговорили, он явится сюда.
Едва юноша успел закончить фразу, как вошла графиня.
- Я не помешала вам? – спросила она, почувствовав, что прервала важную беседу.
- Нисколько, Алина Викторовна, - заверил ее посол. Вам известно, что мы ценим вас как рассказчика и, может быть, вы поведаете нам о чем-нибудь.
- Вы задали мне сложную задачу, Арсений, - ответила молодая женщина. За все то время, что вы живете у нас, вы изучили меня; я одинока, немного странная и к тому же большая мечтательница. Как видите, новостей у меня может быть немного. Вот, например, вчера я получила письмо от своей сестры Марины Викторовны – матери Анны. Она пишет, что Эдуард Яковлевич занемог и уже несколько дней мучается, кашляет. Сама она обеспокое-на предстоящими родами, а Анна шалит пуще прежнего. Марина Викторовна просит за-брать дочь к нам через месяц в гости. Возможно, если вы задержитесь, Арсений, то вы вновь сможете свидеться с шалуньей.
- Мне бы очень этого хотелось, - отозвался юноша.
- Это еще не все. На днях я видела Дарью Ивановну. Она сообщила, что Алексей скоро поступит на военную службу. Оказалось сложным делом уговорить столь упрямого моло-дого человека, но, как видите, она справилась.
- Наконец-то он найдет себе достойное применение, чем проигрывать деньги в штосс, - высказался Анатолий Романович.
- Да, дорогой, - согласилась графиня, нежно целуя мужа в щеку.
Тот ответил на ее прикосновение объятием. Посол ощутил в глубине души какой-то холо-док и, извинившись, вышел из кабинета. Через несколько минут его нагнала жена генера-ла.
- Любимый мой, что с тобой? – спросила она, хватая его за руку и задыхаясь от бега.
- Для меня настоящая пытка видеть как тебя ласкает другой, - отозвался юноша.
- Но он же - мой муж. Он имеет на это право. Ох, Арсений, я веду тебя по неправильному пути. Мы не должны были позволять себе поддаваться запретной любви. Но у нас на это нет сил. А теперь, теперь скажи, что любишь меня и подтверди свою любовь.
- Алина, я люблю тебя! - прошептал Азаров и в подтверждение сказанного привлек к себе графиню и поцеловал.
Сцена ревности в очередной раз доказала, что если любишь даже того человека, который связан брачными узами, то даже в этом случае относиться к нему будешь, как к своему мужу или жене.
Прошло еще несколько дней. Генерал усиленно работал над каким-то особо важным де-лом и виделся с супругой, только участвуя в трапезе или, когда она сама приходила к нему в кабинет. Загруженность супруга позволяла графине поддерживать с возлюбленным бы-лые отношения. Сама она с головой окунулась в чувства и не замечала ничего вокруг себя, а юноша мучался, понимая, что разрушает семью.
«Замужняя женщина – чёрный лебедь,- говорил отец. Опасно полюбить такую женщину. Страшись такой любви…» Азаров пытался быть холоднее с возлюбленной, но не мог: ес-ли полсердца ненавидело ее (или старалось это делать), то другая половинка сердца лю-била, безумно любила ее. Он боялся не за себя, но за любимую – великий признак высоко-го чувства, и скорее сам бы погиб, чем позволил бы истязать ее. Но, так или иначе, в один день все разрешилось.
Накануне вечером граф предложил жене и гостю прогуляться по городу. Предложение было принято, и утром, плотно позавтракав, все трое вышли из дома. Наняли извозчика, через час прибыли на место и, расплатившись, генерал помог супруге спуститься.
- Мне здесь нравится, - призналась она, оглядевшись вокруг.
Погода явно располагала к гулянию. День выдался солнечным, на редкость теплым для зимы. Блеск снега слепил глаза. Снег мелодично похрустывал под ногами. Свежий ветер бил в лицо. Где-то вдалеке слышался веселый щебет птиц. Деревья, по-прежнему одетые в ослепительно- белые наряды, радостно чернели на фоне нежного голубого неба.
Графиня вскоре отделилась от своих попутчиков, изъявив желание быть ближе к природе. Она шла чуть в отдалении от них параллельно замерзшей реке, наслаждаясь своим счасть-ем. Сегодня на ней была теплая коричневая накидка, отороченная мехом, из-под которой выглядывал подол темно-синего платья. Шляпка в тон накидке с шелковыми белыми лен-тами украшала ее красивую головку. Ботиночки черного цвета предохраняли ее ножки от холода. В руках, затянутых в перчатки, она несла маленькую голубую книжечку – сборник стихов. Так как на улице в такой ранний час никого почти не было видно, то она спокойно могла гулять, ничего не опасаясь.
Граф, закутанный в плащ, при малейших порывах ветра держался за треуголку, боясь по-терять ее. Он что-то рассказывал Арсению, но тот не слушал его, ибо, будучи смущенный взглядами Алины Викторовны, с ужасом ощутил, что, наверное, выглядит смешным в пе-тербургском костюме с черкесской шапкой на черных кудрях.
- Да, представь себе, - донеслось до его слуха, - Москва, которая сожжена нашими в 1812 году, продолжает жить. И многие больше любят ее, чем славный Петербург. А ты как счи-таешь?
- Многие из тех, кто любит Москву, правы, - ответил юноша. Ваша жена, например, нико-гда так сильно не полюбит Петербург, как свою родину. И я бы не советовал вам ее пере-убеждать в этом: родина и чужбина – не одно и тоже.
- Я соглашусь с тобой, и ты, возможно, так и скучаешь по Кавказу.
- Вы угадали. По счастью, сейчас зима, и мне гораздо легче. Снег напоминает мне величе-ственные вершины наших гор.
- При всей своей серьезности ты – неисправимый романтик.
- Может быть.
Разговор прервался. Генерал о чем-то задумался и шел, опустив голову вниз. Сердце Аза-рова учащенно забилось, предчувствуя опасность. Снег похрустывал у него под ногами, но ему казалось, будто что-то разбивается от каждого его шага. Он повернул голову на-право и внезапно увидел направленный на графа пистолет.
- Осторожнее, Анатолий Романович! - предупредил посол, толкая собеседника.
Но в эту минуту незнакомец… выстрелил. Юноша почувствовал жгучую боль, пошатнул-ся и упал на мостовую.
- Что с тобой? – спросил генерал, и, не дождавшись ответа, отправился за помощью.
Графиня, услышав выстрел, повернулась и увидела страшную картину: своего любимого на земле. Подобрав платье, она бросилась к нему. Приблизившись, она сняла шляпу и перчатки и опустилась перед ним на колени.
- Алина… Люблю, - прошептал он помертвелыми губами.
- Нет, не умирай! Пожалуйста… ради меня…
Арсений слабо улыбнулся, и глаза его закрылись навсегда. Алина Викторовна легла рядом с ним на тротуар и прижала его руку к своей груди, раздираемое жестокой болью. Своей рукой она прикоснулась к его белой рубашке, на которой растекалось яркое пятно свежей крови.
Июнь – июль, 2003г.