///Растут цветы ипохондрии
В душе, и не вянут, не мрут.
Их собираю по три я,
Дарю, но, увы, не берут.///
Я расскажу в минуту откровенья,
Что болен, слаб, устал, кем быть хотел бы, но не стал.
Весь изольюсь – не для распространенья и презренья –
И пожалею утром, что излишне наболтал.
Я дергался без толку, без причины,
И тыкался по жизни, как заблудшая овца,
Приветствуя великие почины и личины,
Меняя на морщины цвет свой розовый лица.
Ушел восторг от елок и игрушек, канул в Лету,
И больше не приходит бородатый дед Мороз.
И юность, усмехнувшись, растворилась жарким летом,
Когда себя семье я, словно пряник, преподнес.
И каждый день похож на предыдущий
Все более, а боль все безнадежней и тупей:
Да оттого, что помню все, что было, ну а пуще –
Что помню все, что будет – хоть ты смейся, хоть убей…
Но верю в вас, святых, почивших в бозе,
И тех, кто ими станет после жизни; стихнет лай…
Кто разгребал дерьмо и был за по уши в навозе,
Чтоб мы лизали пальцы, собирая урожай.
Сломя и очертя, я убегаю
От света, от вериг, от шиз, от «мисс» и месс
Туда, где по живому не стегают батогами
И не торгуют счастьем рядом с пивом, на развес.
И в том краю, прекрасном и далеком,
Я нужен сам себе, богам, чертям и всем иным.
Я рвусь туда, но провода под током,
И надпись: «Воспрещается живым!»