Борис Бейнфест
С ВАШЕГО ПОЗВОЛЕНИЯ, О ПОШЛОСТИ
Кстати, интересно, что один из самых ярких видов пошлости –
к ней даже не касательство, а просто обсуждение ее.
И. Губерман
Чудище обло, огромно, озорно, стозевно и лайяй.
В. Тредиаковский
Да не сочтется этот мой реферат (или мемуар, как говорили в старину) – в соответствии с сентенцией Губермана, вынесенной в эпиграф – пошлостью. Все-таки стремление разобраться с каким-то вопросом, достучаться до истины – по определению, не может быть пошлостью.
Хотя у пошлости как раз и нет исчерпывающего определения. Это одно из тех немногочисленных словечек, которые все охотно употребляют, но смысл которых толкуется по-разному а подчас и вовсе доподлинно неизвестен. Когда мы слышим: пошляк! – мы подозреваем, что речь идет о человеке, злоупотребляющем вниманием к сентенциям или юмору ниже пояса (хотя назвать пошляком Боккаччо вряд ли у кого-то повернется язык: это высокая литература! не могла бы простая пошлость оставаться живой столько веков!), но ведь это только одна – и не самая главная отнюдь – краска, относящаяся к этому слову. Пошлым (но не пошляком!) может быть и человек вполне строгих нравов, пошлым может быть не только высказывание, но и весь строй мысли, облик, образ жизни человека или группы людей, наконец. Разве «Клоп» Маяковского – не яростное обличение именно пошлого образа жизни? Однако те, с чьих позиций он эту пошлость так убедительно обличал, со временем сами привнесли это трудноуловимое для ясного определения, но заразительное качество в свои сентенции и в свой образ жизни, который они повсеместно внедряли. «Вспоминаются слова отца Сергия Булгакова, который жил в начале 20-го столетия, формировался в эпоху декаданса, а декаданс ведь был очень направлен против пошлости, как и революционеры, они все обличали мещанство, Горький на этом карьеру сделал. И вот из этого обличения мещанства, из обличения пошлости, слоников, салфеточек, уюта, выросло что? Громадное кровавое чудовище. То есть обличение пошлости оказалось источником ее. Как сказала Ханна Аринд, „Гитлер показал людям всю скуку и пошлость зла“. То же самое можно сказать, естественно, и про Сталина» (о. Я. Кротов).
Вот я сказал: «с чьих позиций» – не означает ли это, что понятие пошлости требует каждый раз уточнения: кому что-то представляется пошлым? Характеризуя другого человека и его действия словами «пошлость» или «пошлый», говорящий полагает свои ценности – более высокими, подлинными, а ценности того, другого человека – более низкими, ложными, извращенными. Слово пошлость – свидетельство субъективного отношения говорящего к явлению, к адресату (в отличие от других – объективных, общепринятых в нормальном обществе нравственных оценок – таких, например, как вероломство, ложь, подлость и пр.). Пошлость не противопоставлена нравственности, добру, она антипод естественности, красоты в понимании человека с нормальным вкусом. В природе пошлость отсутствует. Пошлость, стало быть, – не этическая, а скорее эстетическая категория. «Пошлость – это не что, а как», – очень точно сказал кто-то. Поэтому с равной вероятностью пошлостью могут называться разные и даже противоположные вещи…
Выходит, всё дело во вкусе? Конечно! А о вкусах не спорят! Кому-то и цветок подарить – пошлость, а кому-то «люби меня, как я тебя» – песня, падает прямо в душу, в десятку. Кому-то индийский фильм кажется эталоном красоты, а кому-то А. Тарковский кажется пошловатым. Это нам, а не солдатам кажутся пошлыми скабрезные солдатские анекдоты, да и назвали их «солдатскими» не солдаты, а штафирки, чистоплюи. Забавно, что под маской якобы издевательства над этой пошлостью штафирки придумали кучу анекдотов про поручика Ржевского, где смакуют то самое, над чем вроде бы иронизируют. Это так же пошло, как если бы почтенный, претендующий на благонравие джентльмен, хихикая, изучал порнографические открытки…
Но я снова касаюсь одной только краски этого очень многокрасочного понятия. Иногда, как синоним слова пошлость употребляется термин двусмысленность, хотя уже ясно, что этой краской интересующее нас понятие отнюдь не исчерпывается. Например, какая-нибудь песенка или романс могут быть нестерпимо пошлыми, но не содержать ни одной двусмысленности или сальности. Выражение, словесный оборот могут быть пошлыми и при этом абсолютно пристойными. Пошлость неоглядно бесконечна, / век она пронзает напролет, / мы умрем, и нас она сердечно, / с тактом и со вкусом отпоет (Губерман). С тактом и со вкусом? Ах, этот насмешник Губерман! А «все там будем», «пусть земля будет пухом», «бог дал, бог взял» и прочее – разве всё это не из ряда классических пошлостей? Тут нет скабрезности, но пошлость – налицо. Так что пора уже поразмышлять над другими гранями и красками непотопляемого явления.
Понятно, что приятней быть оригиналом, чем пошляком, но не понятно, как вообще в принципе можно избежать пошлости, ведь как только все станут утонченными оригиналами, т.е. вся масса превратится в элиту с безупречным вкусом и слухом, эта самая элитность тут же станет общим местом и пошлостью. Большинство людей в принципе не оригинальны – иначе они не назывались бы большинством. Что же, им теперь – и рта не раскрывать? А если душа просит? Вопрос риторический, т.к. разрешения все равно никто не истребует. А еще вернее, если серьезно: каждый из нас в чем-то уникален и неповторим, а в чем-то, как это ни печально, пошловат…
Похоже, пошлость – одно из наиболее загадочных порождений темных глубин человеческой психики. А с другой стороны, похоже, пошлость – неотъемлемая и не отторгаемая часть нашей жизни, заложенная в ней с самого начала, с того момента, когда Змий искушал Еву первородным грехом. Тень и спутник красоты. Не той, что спасет мир (внимание! заезжено! пошлость!), а той, что есть гармония и благо.
Однако прежде чем ломиться в открытую дверь, посмотрим, что говорят о пошлости и определении этого понятия знающие люди.
Вот что говорит словарь Ожегова: «Пошлый – низкий в нравственном отношении; безвкусно-грубый. П. анекдот. Пошлая среда».
Вы будете смеяться, но слово это употреблял – задолго до Ожегова – еще… Иван Грозный! Когда Иван Грозный осерчал на королеву Англии Елизавету за то, что она не пошла за него замуж, он ей в личном письме высказал свое фе: «Ты есть пошлая девица», считая, что ей королевских амбиций недостаёт. Грозно, ничего не скажешь. А Елизавета, судя по всему, была как раз здравомыслящая девица. И, скорее всего, была оповещена о том, сколько жен перевел русский кесарь, и о том, что он вообще не джентльмен по большому счету. Но вернемся к теме.
Вот как трактует это слово В. Даль. «Пошлый – 1) стар.: давний, стародавний, что исстари ведется; старинный, древний, исконный, посконный. 2) ныне: избитый, общеизвестный и надокучливый, вышедший из обычая; неприличный, почитаемый грубым, простым, низким, подлым, площадным; вульгарный, тривиальный».
Нелишне заметить, что слово «подлый» употреблено Далем в старом значении «низкий», «грубый»; подлым дворянство высокомерно называло народ. К этической оценке, к подлости это отношения не имеет.
Думается, и Даль (несмотря на многословие), и Ожегов все-таки далеки от исчерпания неуловимого смысла этого загадочного слова.
Отвлечемся от словарей и послушаем других умных людей.
Вот что говорит Яков Кротов, священнослужитель, сотрудник радиостанции «Свобода»: «Давайте не будем пытаться определить, что такое пошлость, потому что не все можно определить, а самое главное – вообще определению не поддается, и определение и даже стремление всё определить – это уже пошлость.
Тем не менее, у Даля, датчанина, лютеранина, слово «пошлость» оказалось под словом «пошлина», что, конечно, очень по-евангельски. Но на самом деле здесь, видимо, древний церковнославянский корень от слова «прошлое», «ходить». Наверное, в современном русском языке адекватное слово «заезженный», «исхоженный», «затоптанный», «замусоленный». То есть что-то, что пошло в толпу. В романских языках Европы, в английском и так далее, этому соответствует слово «вульгарный», слово «простонародный», то есть то, что противостоит аристократическому. В современном же русском, не скажу, языке, но в быту слово «пошлость» ассоциируется, прежде всего, с сексом. И, наверное, через это проще всего к нему подступить для начала. Потому что именно там, где источник жизни, где источник любви, где источник человеческого счастья и смысла человеческого бытия, именно там, где самое интимное, там и самое пошлое. И пошлая шутка – это, прежде всего шутка на тему действительно того, что у всех людей, верующих и неверующих, выделено в категорию неприкосновенного и высшего».
И еще такое высказывание, довольно неожиданное в устах православного священника: «Я подозреваю, что если есть одно из явлений в современном мире, которое с точки зрения многих людей может быть названо пошлым, то это как раз антисемитизм и заявление, что Иисус вовсе не еврей, а славянин, случайно забредший в Палестину, и так далее. Что до шестиконечных звезд, то Господь Иисус Христос был еврей из евреев, как и все Его ближайшие ученики, именно поэтому Он входил в иерусалимский Храм, неевреев туда просто не пускали».
Собеседник Я. Кротова А. Тавров тоже высказывает небанальную мысль: «Пошлость всегда цитатна, пошлость всегда вне творчества, она цитирует некие заемные модели. Вот золото – это красиво, лебеди – это красиво, я хочу преподнести своей возлюбленной восход солнца – это красиво. Это цитаты.
Почему пошлость цитатна? Потому что пошлость продукт нашего эго, продукт нашего малого „я“. Никогда за краем эго вы не встретите пошлости. Никогда в молитве, в любви, за краем собственных эгоистических устремлений Вы не встретите эго, потому что там кончаются слова, там кончаются цитаты, во всяком случае, там начинается творчество».
А вот мнение Н. Бердяева: «Пошлость есть совершенная удовлетворенность, довольство и даже веселье от плоского небытия… Пошлость… есть мир, окончательно забывший об ином мире и почувствовавший довольство. Пошлость – есть потеря всякой оригинальности, определяемость жизни исключительно извне». (Из книги «О назначении человека».)
Игорь Губерман в книге «Вечерний звон» говорит: «Уже давно оставил я бесплодные попытки что-нибудь определенное сказать о пошлости, уже писал я вовсе о другом, а тема эта настоятельно тревожила меня. Как будто я чего-то не договорил. Я понимал, что это область бесконечная, что это просто разновидность жизни, а ввиду отсутствия любых критериев – пуста надежда изловить и как-то обозначить пошлость. Ну, о вкусах принято не спорить, но бывает ведь и пакостное послевкусие от облака одеколонного дыхания. И это тоже область личных ощущений. А хотелось уловить ее не только чувством, но и внятно передать приметы к опознанию. Я сел припоминать и вдруг сообразил, что в разные эпохи совершенно был различен ее облик. Пошлое безоблачное прозябание клеймил когда-то буревестник революции: „Им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни, гром ударов их пугает“. А как торжествует пошлый Уж над победительным паденьем гордого Сокола! Мы в школе всю эту романтику учили наизусть и не заметили, как постепенно стала она пошлостью расхожей. Нашествия именно пошлого грядущего Хама ожидал (и не без оснований) Мережковский. А во времена позднесоветские именовалось пошлостью существование, далекое от пафоса великих строек коммунизма. И отзывчивые быстрые поэты даже рифмовали, противопоставляя «торшер» и «Тайшет», но это как-то мерзко даже обсуждать. Еще я вспомнил, как газетные статьи клеймили словом «пошлость» песни Окуджавы. Словом, это темное понятие всегда было удобным поношением».
Андрей Макаревич в книге «Сам овца» пишет: «В силу совершенной общепонятности, что ли, определения пошлости и в то же время совершенной же его субъективности каждому из нас кажется, что он очень хорошо видит и чувствует пошлость, но при этом видит абсолютно по-своему и в разных явлениях. Меня это так заинтересовало, что какое-то время я практически проводил опрос друзей и знакомых. Боря Гребенщиков, не раздумывая, сказал следующее: „Пошлость – это боязнь отказаться от привычного и надоевшего самому тебе видения мира“. Может, кому-то это покажется спорным. Но мне по ощущению очень близко. И кстати, совпадает со старинным, изначальным значением слова. Круг замыкается».
Уже одно то, что столько умных людей уделили свое внимание теме пошлости, говорит о том, что тема – не такая уж пустяшная, как может показаться.
Считается, что начало обсуждению положила лекция В. Набокова «Пошляки и пошлость». Вот что там, в частности, сказал «основоположник учения о пошлости»:
«На русском языке при помощи одного беспощадного слова можно выразить суть широко распространенного порока, для которого три других знакомых мне европейских языка не имеют специального обозначения. Отсутствие того или иного термина в словаре какого-нибудь народа не всегда означает отсутствие соответствующего понятия, однако мешает полноте и точности его понимания. Разнообразные оттенки явления, которое русские четко выражают словом „пошлость“, рассыпаны в ряде английских слов и не составляют определенного целого.
С той поры, когда Россия начала думать, все образованные, чуткие и свободомыслящие русские остро ощущают вороватое липкое прикосновение пошлости.
… У русских есть специальное название для самодовольного величественного мещанства – пошлость.
Пошлость – это не только явная, неприкрытая бездарность, но главным образом ложная, поддельная значительность, поддельная красота, поддельный ум, поддельная привлекательность. Странное дело – то, что мы безошибочно чувствуем и мыслим как очевидную пошлость в манерах поведения претенциозных людей, в безвкусице крикливой моды, в дешевке лжеремесел, наконец, в адском количестве подделок орангутангов от музыки, литературы, живописи и дизайна – хоть ты ее убей, выскользает из формул определения этого малоприятного явления, возможно, более древнего, чем проституция и желтая журналистика.
Если не растекаться мыслью по Древу Добра и Зла, то пошлость – это более-менее точная примета частичного, порой полнейшего отсутствия души в ком-нибудь и в чем-нибудь. Отсюда – не красота, всегда исполненная достоинства, а вызывающе нелепая красивость, не всепоглощающая страсть любовного соития, а занятие похотливой нелюбовью. …Пошлость – это не только откровенная макулатура, но и мнимо значительная, мнимо красивая, мнимо глубокомысленная, мнимо увлекательная литература».
Резюме (моё): «Лолита», написанная Набоковым, никакого касательства к пошлости не имеет. Это хорошая, значительная литература, и хотя тема похоти там звучит, но она облачена в пристойные одежды психологического анализа… Впрочем, этот разговор увел бы нас слишком далеко в сторону.
Ну, хорошо, положим, что всё так, что Набоков дал пусть и многословное, но одновременно и многослойное определение этого загадочного понятия, не бытующего ни в одном языке, кроме русского, но существует же в логике еще и возможность не прямого, а косвенного, опосредованного определения, через примеры? Вот яркий пассаж В. Шендеровича:
«Пошлость – это когда член Политбюро позирует в храме со свечкой. Когда малообразованный дядька говорит от имени народа. Когда за дармовым балыком болтают о духовности. Когда у стен Кремля лепят мишек и рыбок а-ля рюс. Вот что – пошлость! А Лука Мудищев, разудалая вологодская частушка и «гарики» Губермана – национальное достояние, ибо талантливо, а талантливое не может быть пошлым – по определению (см. Словарь Даля, определившего пошлость как заурядность)».
А вот пример пошлости, приведенный Губерманом. Он получил приглашение во Франкфурт на круглый стол, посвященный обсуждению российского Самиздата. Дальше цитирую: «Вот как назывался в приглашении тот круглый стол: „Андерграунд как эстетический мейнстрим“. А писатель, который должен был вести обсуждение, назывался не ведущим, а – „модератором“. Вслед за стыдом и омерзением почувствовал я радость, что счастливо избежал пахучего и липкого прикосновения».
Но дальше всех пошла некая остроумная дама из Интернета, составившая список пошлых, на ее взгляд, вещей. Список субъективный, но любопытный и, пожалуй, не вызывающий каких-то возражений, хотя, разумеется, далеко не исчерпывающий. Я бы добавил еще сюда сверхпопулярное в последнее время и уже поэтому пошлое словечко: «как бы…», засилье блатной лексики, ну и мыльные сериалы, куда ж без них, и много еще чего… Привожу малую часть этого любопытного списка. Вот что пишет дама.
«Как известно, понятие „пошлость“ – одно из самых в русском языке труднообъяснимых понятий. Вульгарность, банальность и скабрезность в одном флаконе. Я бы еще добавила – снобизм. Хотя многие считают, что воротить нос от вульгарности-банальности-скабрезности – это тоже в своем роде снобизм. То есть, получается, без пошлости нам никуда. Я хочу составить свой личный список вещей, которые я считаю невыносимо пошлыми.
• Хит пошлых цитат: „Красота! Спасет! Мир!“
• Неплохо также: „Человек – это звучит гордо!“ и „Человек создан для счастья, как птица для полета“.
• Когда говорят „скинь мне на мыло“ и „свяжемся по аське“.
• Когда с упоением употребляют профессиональный сленг.
• Слова „супруг“ и „супруга“. Особенно когда речь идет, например, о „супругах российских футболистов“ или о „супруге“ Сергея какого-нибудь Безрукова или тому подобного лица. Хотя „супруг королевы Великобритании“ худо-бедно проходит.
• Еще „наследник“ – о ребенке.
• Когда спрашивают: „А как у тебя с личной жизнью?“.
• Слово „стильный“, что бы оно ни значило.
• Слово „бюстгальтер“ и в половине случаев сам предмет.
• Словосочетания „прекрасный пол“ и „слабый пол“.
• Поздравления „с законным браком“.
• „Жители туманного Альбиона“, „небесная канцелярия“ и тому подобная муть.
• Слова „уникальный“ и „оригинальный“, когда их употребляют не к месту.
• Когда говорят: „Поухаживайте же за дамой!“ и „Будьте наконец джентльменом!“.
• Большая часть поздравительных открыток – они буквально вводят в ступор».
Как сказал Бальмонт, глядя на вальсирующие пары: „Ну почему я, такой нежный, должен это терпеть?“».
Прошу прощения за длинную цитату, ведь уснащать свой текст цитатами – это тоже в некотором роде пошлость. Вульгарности, банальности, скабрезности в этом, правда, нет, но из всего флакона запах какого-то снобизма все-таки остается.
Губерману постоянно инкриминируется пошлость, имеется в виду его не всегда нормативная лексика. Но попробуйте, не насилуя контекст, передать так же точно смысл, введя более приличные слова! У вас ничего не получится. И потом – это талантливо!
Вот что пишет один из слушателей Губермана.
«Его „Гарики“ стали народными, крылатыми. Их даже поют русские бабки-частушечницы, которые и не знают, что автор – реальный пожилой еврей. Сам лично слышал, как бабули под гармонь исполняли: „В лесу раздавался топор дровосека. Мужик отгонял топором гомосека“.
…На сцене филармонии появился похожий на старого воробья или только что переодетого клоуна человек в коротких брюках, белой, на сей раз выглаженной, рубашке и жилете. В прошлый раз он слегка покачивался у микрофона. И вид у него был такой, как будто он только что накатил 250 граммов и наспех закусил. На этот раз поэт был трезв и розовощёк в свои „далеко за пятьдесят“. Он начал глумиться над собственной старостью, делая это, как остроумный старшеклассник. „Ничего не поделаешь, я уже достиг того возраста, который в некрологах называют цветущим“».
Первоклассный юмор, ирония не могут быть пошлыми, хотя оценка: какой юмор первоклассный, а какой не очень, – тоже бывает зыбкой и спорной, по меньшей мере, субъективной. А бывает и бесспорной.
Вот пример из Игоря Иртеньева.
Кому-то эта фраза / Покажется пошла, / Но молодость как фаза / Развития прошла.
Беспечные подруги / Давно минувших дней / Уже не столь упруги, / Чтоб не сказать сильней.
А те, что им на смену / Успели подрасти, / Такую ломят цену, / Что господи прости.
Бесспорно, замечательная ирония напрочь убивает здесь все подозрения в пошлости.
Губерман как-то заметил: «Я, к примеру, с удовольствием пью пиво, но с момента, когда я услышал о своем любимом сорте, что это „пиво романтиков и мечтателей“, – мне пить его уже не хочется».
Реклама без тени юмора, самоиронии – беда и бесспорно заведомая пошлость. Еще можно упомянуть пошлость бесчисленных нынешних тусовок, презентаций и фуршетов по любому поводу. А высокомерные, с апломбом, рассуждения, за которыми стоит пустота? Вот пример пошлого рассуждения (и между прочим, как раз о пошлости!). Критикуя пошлость, некая дама привела как образчик следующий текст: «Была в ходу поговорка (не помню, кто автор), что „на французском“ он бы разговаривал с „дамой“, на немецком „с врагом“ и т.д. А уж на русском — на русском можно разговаривать со всеми, поскольку он все языки включает, объединяет и вообще молодец». Дальше дама сообщает, что, прочтя этот текст, «почувствовала себя старой, потому что уверена, что в мое время стихотворение в прозе Тургенева о Великом и Могучем поговоркой бы никто не назвал. Впрочем, говорить о „моем времени“, конечно, пошлость». Милочка! Спешу вас успокоить: вы не старая, вы очень молодая. Иначе вы бы знали, что «поговорка» или иначе «стихотворение в прозе» восходит не к Тургеневу, а к Ломоносову, а то и, в первой своей части, к римскому императору Карлу Пятому!
Давайте теперь отдохнем от философических штудий и обратимся к замечательному стихотворению гения иронии и сарказма Саши Черного. Стихотворению этому без году сто лет, и оно так и называется: «Пошлость».
Лиловый лиф и желтый бант у бюста,
Безглазые глаза – как два пупка.
Чужие локоны к вискам прилипли густо
И маслянисто свесились бока.
Сто слов, навитых в черепе на ролик,
Замусленную всеми ерунду, –
Она, как четки набожный католик,
Перебирает вечно на ходу.
В ее салонах – все, толпою смелой,
Содравши шкуру с девственных идей,
Хватают лапами бесчувственное тело
И рьяно ржут, как стадо лошадей.
Там говорят, что вздорожали яйца
И что комета стала над Невой, –
Любуясь, как каминные китайцы
Кивают в такт, под граммофонный вой.
Сама мадам наклонна к идеалам:
Законную двуспальную кровать
Под стеганым атласным одеялом
Она всегда умела охранять.
Но, нос суя любовно и сурово
В случайный хлам бесштемпельных „грехов“,
Она читает вечером Баркова
И с кучером храпит до петухов.
Поет. Рисует акварелью розы.
Следит, дрожа, за модой всех сортов,
Копя остроты, слухи, фразы, позы
И растлевая музу и любовь.
На каждый шаг – расхожий катехизис,
Прин-ци-пи-аль-но носит бандажи,
Некстати поминает слово «кризис»
И томно тяготеет к глупой лжи.
В тщеславном, нестерпимо остром зуде
Всегда смешна, себе самой в ущерб,
И даже на интимнейшей посуде
Имеет родовой дворянский герб.
Она в родстве и дружбе неизменной
С бездарностью, нахальством, пустяком.
Знакома с лестью, пафосом, изменой
И, кажется, в амурах с дураком...
Ее не знают, к счастью, только... Кто же?
Конечно – дети, звери и народ.
Одни – когда со взрослыми не схожи,
А те – когда подальше от господ.
Портрет готов. Карандаши бросая,
Прошу за грубость мне не делать сцен:
Когда свинью рисуешь у сарая –
На полотне не выйдет belle Helene.
1910.
Прелесть! Особенно трогательно спустя сто лет читается в России строчка: «Некстати поминает слово „кризис“».
Итак, мы теперь знаем о пошлости почти всё, но ни на йоту не приблизились к ее исчерпывающему определению, хотя очень приблизились к ее пониманию.
…Задолго до Саши Черного и до «основоположника учения о пошлости» всласть поиздевался над пошлостью жизни неподражаемый, великий Гоголь. И «Мертвые души», и «Ревизор», и «Женитьба», и «Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» и многое другое – разящий приговор пошлости. Хотя в исполнение он пока еще не приведен.
…Мы помним: деликатнейший Чехов остро чувствовал пошлость и болезненно реагировал на нее. «Меня окружает пошлость и пошлость. …Нет ничего назойливее, оскорбительнее, тоскливее пошлости». Это рассказ «Учитель словесности». Не дело писателя – декларировать свои позиции, его дело – показывать. И вот – как выразительно показана пошлость жизни в чеховской «Свадьбе»! «Больше всего на свете я люблю имя Роланд и пирог с яблоками», – говорит невеста Дашенька. «Женитьба – шаг серьезный! Я не Спиноза какой-нибудь, чтобы ногами кренделя выделывать!» – выдает афоризмы самодовольный Эпаминанд Апломбов, жених. Акушерка Змеюкина («Махайте на меня, махайте! Дайте мне атмосферы!»), телеграфист Язь, грек кондитер Дымба с его «в Греции всё есть» – что ни персонаж, то картинка! А этот пух из вспоротых перин, летящий из окна – великолепный символ пошлости. На этом фоне по-чеховски трагична и вызывает сострадание фигура вляпавшегося в это болото свадебного «генерала» Ревунова-Караулова… «Не генерал, а малина-бланже!».
Да только ли «Свадьба»! «Его врагом была пошлость, он всю жизнь боролся с ней. Никто до него не сумел так беспощадно, правдиво нарисовать людям позорную и тоскливую картину их жизни в тусклом хаосе мещанской обыденщины», – так писал о Чехове М. Горький.
«Не пошлите! Ради бога, только не пошлите!» – призывал Маяковский, убеждая, что «мы, где пошлость, везде – должны, а не только имеем право, негодовать и свистеть». Ну, насчет свистеть – дело спорное, это тоже попахивает пошловатостью… А негодовать – что ж, милости просим.
Насчет пошлости, похоже, ближе всех сказал Набоков. Это ежели нечто низменное пытается придать себе видимость значимости. У него есть очень емкое определение: с билетом в третий класс хотят ехать в первом. Или вот еще один человек высказался насчет величия некоторых избранников массовой глупости: на нем шляпа с чужого плеча.
Культура чувств всегда неразрывно связана с общей культурой человека, с теми критериями, коими он руководствуется в своем отношении ко всем явлениям жизни. Пошлость – это, как правило, низкая культура чувств, проникновение плесени дурного вкуса в душевный мир человека.
А дурной вкус рано или поздно отразится на мироощущении, уходя из области узко личных привычек, индивидуального вкуса в область всего жизненного поведения, о котором во многих случаях уже можно (и нужно) спорить, а то и негодовать, а может быть, и свистеть? Пошлые передачи на ТВ, такие, как «Модный приговор», «Давай поженимся» или «Аншлаг», не говоря уже о «Доме-2» и прочих поделках, откровенно спекулирующих на низменном в человеке, – какой вкус они воспитывают? И фигуры ведущих Вячеслава Зайцева или, помилуй бог, его «дублера» Васильева, одетых, как это ни удивительно для апостолов (чуть не сказал: остолопов) моды, аляповато, но с гигантскими претензиями, – только усиливают ощущение пошлости. Про Ксению Собчак молчу – слова тут бессильны.
Пошлость – это чудовище, которое легко гипнотизирует нас и обладает потрясающей живучестью
Не стоит здесь, конечно, вспоминать о простейших, примитивных образчиках пошлости, вроде игры во флирт или альбомчиков со стишками типа: «Кто любит более тебя, пусть пишет далее меня».
Позвольте, ведь это же стихи Пушкина! Совершенно верно, стихи эти есть в «Евгении Онегине», но где? Там, где Александр Сергеевич насмешливо изобразил альбом сентиментальной уездной барышни, куда были вписаны эти незатейливые стишата. Пушкин иронизирует, говоря, что этакими стишками уж непременно должен был кончаться подобный альбом. Почти два века назад для нормального слуха уже подобные стишки звучали как образцово пошлые, как дурновкусие.
И вот прошли эти два века, и с эстрады несется отменная, неизбывная, откровенная, чистокровная, торжествующая, жуткая пошлятина, воплотившаяся в разудалой песне:
Зайка моя, я твой зайчик,
Ручка моя, я твой пальчик,
Рыбка моя, я твой глазик,
Банька моя, я твой тазик.
Солнце мое, я твой лучик,
Дверца моя, я твой ключик.
Ты стебелек, я твой пестик,
Мы навсегда с тобой вместе.
А может, достаточно вообще одного слова, чтобы определить пошлость? И слово это – то самое, уже мелькнувшее: безвкусица? Самодовольная, претенциозная безвкусица. На мой взгляд, это достаточно близко, хотя было бы самонадеянным считать, что здесь ухвачена за хвост жар-птица, за которой гонялось столько птицеловов, и каких!
Да, но кто, опять же, определяет этот вкус и эту безвкусицу? Даже у самого изощренного сноба не повернется язык назвать деревенскую бабу в плисовом жакете безвкусно одетой. А уж о претенциозности тут вообще говорить не приходится. И вот появляется мысль: а не является ли пошлость неотъемлемой принадлежностью тех верхних слоев, того культурного авангарда (не путать с авангардом в искусстве!), который диктует вкус и присвоил себе право судить? Ведь те обыватели, которые тащили к себе в дом фикусы, слоников, герань и прочие символы мещанства и пошлости, бывшие в ходу во времена Чехова, Маяковского или более поздние, не ощущали дискомфорта, совсем наоборот. Как очень точно заметил Саша Черный, простой народ сам по себе не есть носитель пошлости, так же, как и дети, и животные (если не считать зеленых гипсовых кошек, но, опять же, по чьему мнению?). И публика, аплодирующая попсе, поющей про заек, тоже не считает всё это пошлым. Она считала пошлым (когда-то, а кое-кто и по сию пору) ношение очков и шляпы и слушание симфоний в консерватории. Это ее ответ ревнителям чистоты вкуса.
Так что же, вопрос о том, кто судит и кто судим, открыт? Похоже, всё это очень индивидуально, или, скажем так, окрашено в социальные тона и, как в физике, весьма относительно. То, что я согласился с дамой, приведшей выше список пошлых, на ее взгляд, вещей, говорит лишь о том, что мы, скорее всего, принадлежим к близким социальным и культурным кругам.
А посему оставим эту загадку будущим исследователям, тут столько простора для пошлых форм наукообразного исследования, воплощаемого в тома наукообразных диссертаций, населяющих обочину подлинного научного знания. А мой «трактат» не претендует на что-то, хоть немного похожее на научность, даже на наукообразность не претендует, хотя он и нашпигован цитатами. Но нельзя, стоя на засеянном поле, делать вид, что ты первый на него пришел. Я, однако, поразмышлял на тему не такую уж безобидную, хотя и не так уж актуальную и важную, чтобы нельзя было позволить себе и позубоскалить, и посмеяться, и поиздеваться, как это сделал Саша Черный, не опасаясь того, что будет задета честь Академии наук. Помнится, в этом почтенном учреждении некогда заседал князь Дундук. Не станем претендовать на его лавры.
Скажем лишь, что жизнь – это нашпигованное минами пошлости пространство, полное банальностей, на которые постоянно рискуешь наступить. С другой стороны, что есть банальность? Это бывшая, чуть постаревшая оригинальность. «Я старомоден – вот расплата за то, что модным был когда-то», – сказал С. Маршак. «Как хороши, как свежи были штампы, когда они впервые родились!» – сказал Б. Бейнфест.
Между прочим, банальность, стандарт, шаблон экономят нам массу времени и умственной энергии, их роль в жизни трудно переоценить. Если в мире останется одна оригинальность, она, как мы уже говорили, станет банальностью. А вот там, где банальность крикливо выдает себя за оригинальность – там как раз и начинается пошлость.
И в заключение – маленькое стихотворение опять же автора этого реферата.
Шаблон, банальность, заурядность / Нас соблазняют всякий раз. / Проста, понятна верхоглядность. / Рассчитанная на всеядность, / Она не раздражает глаз.
Куда трудней преодоленье / И постиженье глубины. / То кропотливое движенье / И терпеливое сраженье, / В котором труд и мысль видны.
Итак, вперед, к преодоленью и постиженью глубины, свободной от пошлости! «Кому-то эта фраза покажется пошла». И все-таки, таким призывом, пожалуй, можно закончить это исследование, которому, надеюсь, обвинение в пошлости не угрожает
**********
Приложение: из книги Губермана.
«Я как-то познакомился в гостях с киноактрисой, произведшей на меня – ну, сокрушительное, прямо скажем, впечатление. Звали ее – Роза, а фамилию ввиду известности (ее) и деликатности (моей) я называть не буду. А была она без спутника, ввиду чего назавтра я послал ей через общего приятеля подметное письмо – чтобы разрыхлить почву, как теперь я понимаю. Много лет спустя ко мне вернулся (обнаружился, вернее) черновик того письма, и мне его сейчас приятно привести, хотя от темы я немного отвлекаюсь.
«Здравствуйте, много уважаемая мной Роза, не сочтите наглостью, что я не знаю, как по Батюшке. А это пишет с извинением, что помешал Вашей красивой быстрой жизни, бывший только что военнослужащий, сержант запаса Игорь Бесфамильный. Понимаю, Роза, что мое само образование не позволяет мне надеяться на Вашу склонность, только я на службе в армии один раз видел Ваш большой смеющийся автопортрет в журнале «Советский экран». И это фото Ваше потрясло меня до глубины души и до корней волос. Хотя из нашей роты многие смотрели так на это фото, будто они вечером в казарме и уже на койке и никто не видит, чем они там занимаются. А вчера я Вас увидел на экране и опять немало пережил. Роза, неужели Вы такая же и в жизни, или это все парик из грима? Если Вы такая же, то я бы взял Вас на руки и нес, не покладая рук, куда глядят наши с тобой глаза. Я после службы в армии живу в столице нашей Родины, где я работаю вахтером на заводе оборонного значения. А вечером я очень хорошо играю на баяне, и поэтому если Вы мне ответите, то, может быть, и Вам со мной немного будет интересно. Я хотя живу тоже в Москве, но посылаю Вам письмо авиапочтой, чтоб дошло скорее.
А еще могу прислать Вам фотографию свою размером шесть на Девять. Остаюсь с надеждой, Игорь Бесфамильный».
(Как вам понравилась эта пародия на пошлость? Прелесть! Б.Б.)
Не прошло недели, как меня приятель отыскал в библиотеке, чтобы сообщить отменно радостную новость: клюнула рыбешка, так письмо это сыграло, что я зван на день рождения, который состоится завтра. И не просто зван, а Роза нынче в ссоре со своим давнишним хахалем, и легкая надежда есть, что приглашение мне послано не зря.
Как я летел на этот день рождения! Но почему-то опоздал почти на час, и вся компания уже довольно крепко выпила. Мне предложили тост произнести, а он был загодя и очень тонко мною подготовлен. Только здесь придется мне назвать фамилию того, с кем Роза находилась в ссоре, мы знакомы не были, однако же фамилию я знал. Мой тост был краток, но красноречив: Как говорил Жан Жак Руссо – к едрене матери Куксо!
Все довольно дружно засмеялись, только как-то странно: глядя на человека, сидевшего в углу дивана. Кажется, он тоже засмеялся. Это был как раз Куксо, с которым накануне ночью Роза помирилась.
Так попал я внутрь сюжета тривиального донельзя, водевильного, однако же, еще минут пятнадцать высидел из чистого упрямства. На меня старались не смотреть, и налитую самому себе вторую рюмку я украдкой выпил».
Что ж, смешно, и хотя заканчивается сюжетом тривиальным, но в целом смех над пошлостью и над собой никак не может оставить ощущения пошлости.
Ноябрь 2009.