КИЛЛЕР
Город тяжело спал после бесконечно длинных, истеричных, пьяных и никому не нужных новогодних выходных.
Белёсые дымки над домами и трубами котельных поднимались вверх и там, где-то между небом и землёй, смешивались с такими же белёсыми крупными хлопьями снега.
В тусклом свете уличных фонарей дома казались темными глыбами – ни одно окно не светилось.
Был четвертый час ночи с шестого на седьмое января. Димке, на то, чтобы исполнить обещанное, оставалось меньше суток…
Димка… Двадцатидвухлетний отрок. Высокий, немного сутулый. Взгляд исподлобья. Чуть скошенный рот: кажется, что на лице постоянная улыбка, будто усмехается Димка над всеми и над всем…
Родители его в середине девяностых умерли от пьянки и безысходности, предварительно продав квартиру, где проживали с сыном, каким-то чужим людям за гроши. Последние полгода вместе обитали в халупе, которую и хлевом-то назвать было нельзя, не то, что домом.
Спились они быстро после того, как, почти одновременно, потеряли работу. Отец, работавший когда-то инженером-механиком на заводе, еще пробовал подхалтуривать грузчиком. Но это занятие окончательно подсадило его «на стакан». Мать просто пила каждый день и, напившись, во всех бедах семьи винила мужа.
И умерли они почти одновременно. Сначала отец, через месяц – мать.
Хорошо был тогда еще жив дед с материнской стороны, полковник ракетных войск в отставке, который имел в полном своем распоряжении просторное двухкомнатное жилье в центре Города. Жена его – Димкина бабушка – покинула этот мир, когда внуку было года четыре. Дед и взял паренька к себе незадолго до смерти непутевых родителей, устав смотреть на творившееся безобразие.
Успел в школе выучить, пристрастить к электронике (Димка сейчас тем и зарабатывал себе на жизнь, что чинил буквально все – от тостеров и миксеров до компьютеров) и книгам.
А затем и сам отправился вслед за бабушкой на кладбище. Вот уже три года жил парень один в дедовых апартаментах. В армию его не взяли: нашли военные медики у него что-то в позвоночнике, выдали «белый билет» и отстали.
Еще беда парня была в том, что не получалось у него как-то с девушками. Не получалось в школе: слишком робок был и даже просто заговорить с понравившейся одноклассницей не мог, боялся. И после школы все как-то тоже не получалось…
Нет, влюблялся Димка регулярно. Влюблялся в продавщиц в магазинах, в клиенток, что приносили ему в починку заболевшую свою технику, просто в мимолетно увиденных на улице красавиц.
И мучился Димка ночами, представляя как обнимает он очередную возлюбленную, потел от нечаянно приходящей сладости, тяжело дыша в подушку… И, казалось бы, не урод был, а если приглядеться, то и вовсе симпатичный пацан, но…
Но как только он начинал улыбаться очередной понравившейся женщине (иногда и она улыбалась ему в ответ, было и такое), то перед глазами вставала мать.
Она виделась ему такой, какой он помнил её в последние годы жизни – спутавшиеся грязные светлые волосы, бесноватый прищур выцветших от алкоголя глаз и нечистое дыхание, вырывающиеся из безобразно перекошенного рта.
А ведь когда-то она была красавицей. Фотография, где матери нет еще и двадцати лет, до сих пор стоит за стеклом в серванте. Дед часто на нее любовался.
Он вновь видел, как молотит она кулаками по голове упившегося до бесчувствия отца и кричит. Хрипло так кричит, страшно, слюна брызжет, голова трясется: «Провались пропадом, гад! Убирайся, пока я тебя не убила, подонок!»
Господи, как же он её тогда ненавидел. Ненавидел её, а из-за неё и всех женщин на Земле.
И улыбающаяся девушка тут же становилась ему противна: ведь она будет – он в этом даже не сомневался - такой же, как его мать.
Но затем он оказывался в одиночестве в своей квартире и опять вспоминал ту, которая ему сегодня улыбалась. Но обнимать и прижиматься губами к щеке девушки, её плечам, её груди он мог только в своем воображении. Сделать это наяву всегда мешала умершая мать – пьяная, злая, ненавидимая им до головной боли.
Так и жил Димка с этим.
С Антониной он познакомился случайно и сам удивился, что это вообще произошло. Но, если быть точным, то не он познакомился с ней, а она с ним. Дело в том, что была у Димки привычка. После того, как отремонтирует кому-нибудь компьютер, принтер или дивидишник и получит за это деньги, шел он в одно заведение.
Заведение называлось «У Трофима» и представляло собой относительно дешевое, чистенькое и по своему уютное кафе. Собирался там народ преимущественно молодой. Не бомжи и не пьянь какая-нибудь.
Кроме всего прочего подавали в этой кафешке свежее чешское пиво и копченые куриные крылышки, до которых Димка был большой любитель. Он садился за стол в самом уголке, у стойки, и не спеша, с удовольствием прихлебывая из большой литровой кружки, принимался за горячие, сочащиеся жиром косточки. Обычно никто не отрывал его от этого занятия.
Но однажды - в середине декабря - Димкино одиночество было нарушено.
За соседним столиком в тот вечер пристроилась веселая компания: три девушки и четыре парня. Набрали салатов, мяса, водки и запивона. Громко обсуждали какого-то Мишку, который где-то лоханулся и загремел в ментовку и дуру Ленку, что ревет теперь как белуга, а держала бы рот за зубами – никого бы и не замели. Говорили об этом весело, хохотали, мимоходом матерясь, над незадачливыми Мишкой и Ленкой.
Димка лениво пил разливной темный «Козел» и невольно прислушивался к разговору. Почему-то ему было немного жаль и Мишку, и Ленку. Он задумался о неведомых ему бедолагах и не заметил, как за столом оказалась гостья.
- Привет! Скучаешь? – Димка оторвался от своих дум и увидел рядом с собой невысокую пухленькую блондинку примерно его лет. Хотя в возрасте особ женского пола он разбирался неважно и, вполне возможно, что девушка была и старше его, а может быть и младше.
- Привет, - ответил он. – Нет, просто думаю…
- О чем? Меня, кстати, Тоней зовут, - девушка как-то по-хозяйски уселась на свободный стул. – Что пьешь?
- Пиво, - смутился Димка.
- А-а-а-а… А мне чего-то скучно…
- У вас вроде там, наоборот весело, - и парень кивнул на столик, где заливисто смеялись знакомые Тони.
- Да ну их, - Тоня пренебрежительно махнула рукой. – Им весело, мне – скучно.
- Понятно, - Димка, честно говоря, не знал, что еще сказать нежданной новой знакомой. А она вдруг предложила:
- Пойдем погуляем… Ну, пойдем, а?
Неожиданно для себя, он согласился.
Они вышли на улицу, и пошли по заснеженному тротуару. Мороз был приличный, а Димка шапки не носил и, поэтому, пытался спрятать начинающие замерзать уши в воротник куртки. Тоня заметила и засмеялась:
- Холодно тебе что ли?
- Не май месяц, - проворчал он в ответ.
- Так, может быть, возьмем чего-нибудь и пойдем к тебе в гости? Не против?
Тут Димка испугался. Он никогда не мог даже думать о том, что к нему в гости зайдет женщина. Да еще такая симпатичная. Призрак матери в этот раз, как ни странно, не преследовал его и не чувствовал паренек ненависти к новой знакомой. Но все же, все же…
Заметив его испуг, Антонина, хлопнула Димку по плечу.
- Да ладно тебе… Не один что ли живешь? Есть кто у тебя?
Он отрицательно помотал головой.
- Не, никого нет. Просто… Просто… Может, в другой раз? Ты мне номер телефона дай, я обязательно позвоню, - вдруг выпалил он, сам того не ожидая от себя. – Я честно позвоню, правда!
Тоня хмыкнула:
- Ну, тогда записывай, - и продиктовала ему номер.
Димка записывал его в память мобильника и думал о том, что никогда номер девушки ему не понадобится. Просто боялся себе признаться, что Антонина откажется видеть его, даже если хватит смелости позвонить.
А Тоня уже махала ему рукой, отбежав от Димки на несколько шагов.
- Пока, до встречи! Ой, а как тебя зовут-то, парень?
- Дима.
- Ну, до встречи, Димаааа!
Она кричала это уже на бегу.
- Только позвони обязательно!
Димка помотал головой ей вслед.
- Ага, позвоню…
Придя домой, он долго не мог найти себе места. Пухленькая Тоня никак не выходила у него из головы. Он еще и еще раз вспоминал сегодняшний вечер, стараясь не упустить ни одной детали неожиданного знакомства. Её смех, её первые слова, адресованные ему: «Привет! Скучаешь?»… Димка метался по комнатам и не знал, что с ним и что делать с этими навязчивыми воспоминаниями.
Парню хотелось вот уже прямо сейчас позвонить Антонине и бежать, бежать к ней сломя голову…
Но звонить он боялся.
Страх держал его за горло два дня, не отпуская ни на минуту. На третий день он решился и набрал её номер. Тоня ответила не сразу. И за те секунды, что в трубке играла музыка, Димка с десяток раз, наверное, успел пожалеть, что осмелился побеспокоить девушку.
- Да, слушаю.
- Привет, Тоня! Это я…
- Кто я?
- Ну, я, Дима. Помнишь, в кафе встретились. Ну, ты еще с компанией сидела. А я – рядом… Потом еще гулять пошли. Это Дима!
- Дима? Кафе? А-а-а-а, привет! Извини, не сразу вспомнила. Как дела?
- Нормально… Может… это… встретимся?
- Да без вопросов. Можно сегодня. Ты как?
- Давай сегодня…
Они договорились встретиться вечером там же, где и познакомились. Предлагать какие-то другие варианты Димка почему-то стеснялся. Но и это его предложение Антонина приняла с удовольствием.
И вот они уже сидят за любимым Димкиным столиком. Странно, но неловкости он уже не чувствует. Антонина с первой минуты встречи не дает ему скучать. То рассказывает про своих знакомых, у которых вечный ремонт и они даже спят на газетах последний месяц, то еще о чем-то таком же тарахтит – смешном и бестолковом. И он сидит тоже такой весь бестолково-счастливый, улыбается и слушает про ее брата Вовку, который работает таксистом и недавно дал по морде клиенту, за то, что тот ехал пьяный и облевал весь салон.
Пива Тоня не пила. «С моей фигурой еще и пиво пить», - хохотала она. Поэтому Димка заказал ей и себе водки. Запивали они её томатным соком и закусывали бутербродами с ветчиной. Парень уже и не помнил, когда в последний раз пил водку. В животе у него стало тепло, в голове приятно гудело от выпитого и от веселого журчания голоса девушки.
Потом они опять гуляли по морозу и Димка очень хотел, но страшно боялся, того что она предложит, как и в прошлый раз, пойти к нему в гости. Они бродили по улицам Города уже довольно долго, но Тоня ничего такого не предлагала. Тогда он решил действовать сам.
- Не замерзла? А то… пойдем, погреемся, - промямлил он.
- Куда?
- Ну… ко мне можно…
Тоня рассмеялась. Сняла варежку и потрепала его по голове.
- Пойдем, Димка. Пойдем. Только в магазин зайдем, пожрать что-нибудь купим. А то есть очень хочется…
Они зашли в ближайший к дому круглосуточный магазин и купили там колбасы, сыра, каких-то твердых бледно-розовых помидоров, десяток яиц и бутылку водки. Против покупки водки Димка пытался возражать. Но Тоня, улыбаясь, поцеловала его в нос.
- Не бойся, дурачок, выпьем просто по чуть-чуть с мороза…
Димкины апартаменты Антонину восхитили. Она долго осматривала комнаты – деда и парня – рассматривала фотографии, развешанные на стенах.
- У тебя дед, правда, полковником был?
- Ага. Служил в ракетных войсках. Долго на Байконуре жил, космонавтов знал…
- Здорово!.. Ой, давай все-таки поедим, а?
Димка провел Тоню на кухню, где она сразу принялась хозяйничать.
Яичница с колбасой, помидорами, посыпанная сверху тертым сыром таяла во рту. Под яичницу они пили водку. Когда водка кончилась, пили заваренный девушкой крепкий горячий чай. Димка, разомлевший, пьяненький опять слушал её болтовню. Потом как-то неожиданно наступила тишина…
- Ну что, - совсем буднично сказала Антонина. – Пойдем спать?
Она тихо легла рядом и прижалась всем телом. Димка боялся пошевелиться. Рука девушки легла ему на грудь, легко прошлась по соскам и стала спускаться все ниже. Тело парня била мелкая дрожь. Тоня удивленно спросила:
- Ты что? Ты как в первый раз…
- А у меня это и правда в первый раз…
Что было дальше, он помнил плохо. И не только из-за выпитого. Даже совсем не из-за выпитого. Димка как будто провалился куда-то, голова горела, все тело ныло от наслаждения. Из звуков в мире оставались лишь хриплые вздохи Тони. Потом и они пропали, растворились в колокольном звоне, что не утихал в голове. Всё гудели и гудели, в ритм ударам сердца, колокола…
- Ууууууффф! Офигеть!
Он, наконец, смог открыть глаза. Тоня сидела рядом с ним на кровати и счастливо улыбалась.
- Классно! Ты такой… такой… У тебя я первая, получается?
- Ага…
- Ну, ты даёшь! А тебе сколько лет?
- Двадцать два…
- Охренеть! Который час?
Димка повернул голову и посмотрел на светящиеся на противоположной от кровати стене часы.
- Без двадцати четыре.
- Ни фига себе! Не поспать ли нам, а, Димка?
Проснулись они около полудня, когда серый зимний рассвет только начинал свою короткую жизнь, чтобы скоро смениться такими же серыми зимними сумерками. Димка взглянул на девушку, лежащую рядом с ним.
- Слушай, а ты на работу не опоздаешь? Скоро же двенадцать.
Тоня по-детски терла кулачками глаза.
- Не-а. Мне еще три недели отдыхать.
- А ты где работаешь?
- В санатории медсестрой. Ну, знаешь, наверное, «Сосновый бор», километров сорок от Города, на берегу озера. Шикарный санаторий такой, блин. Да и люди там отдыхают таки-и-ие! Бабла у них немерянно! Типа, лечится туда приезжают… А сами такое иногда откалывают, диву даешься! Но платят там нормально. У нас вахтовый метод, два месяца живем там и работаем, потом три недели отдыхаем. А я еще и на праздники отпросилась. Так что можно погулять…
- Понятно. А здесь где живешь?
Димкин вопрос повис в воздухе. Тоня отвернулась и, как будто подбирая слова, произнесла.
- Да когда как… Когда у брата моего, Вовки… А когда где…
Повернулась к нему, тряхнула светлыми нерасчесанными кудрями.
- Ладно, не важно… А ты чего никуда не торопишься?
Димке пришлось объяснить, что вся его работа на дому, что здесь он и клиентов принимает, и технику чинит. Потом он осторожно взглянул на Тоню.
- Это… если тебе в Городе жить негде, так можешь у меня… жить. Вот…
Девушка с удивлением посмотрела на него.
- Правда? Но ведь ты меня знаешь-то всего несколько дней. Не боишься?
Он пожал плечами и улыбнулся смущенно.
- А чего бояться? Живи, правда…
- А что? Спасибо, если не шутишь. Мне с тобой хорошо.
От этих слов у Димки по спине побежали мурашки. Он был сам не свой от счастья…
С появлением в дедовой квартире Тони жизнь его круто изменилась. Димка, правда, больше никогда не спрашивал у неё о доме и почему она в Городе живет, где придется. Да и не до того было. Парень не успевал нарадоваться переменам, что произошли в его холостяцком жилище за какие-то несколько дней. Куда-то исчезал мусор из кухни, ванной и комнат, который он давно собирался убрать, а потом забывал. Комната деда, которую он после его смерти превратил в мастерскую, тоже приобрела неприлично жилой вид. Появились чистые занавески, на веревках сушилось выстиранное белье. Димка только удивлялся про себя, как он мог не замечать того бардака, в котором жил последние годы.
Однажды Тоня сказала:
- Ну вот, теперь здесь вроде жить можно. А завтра сделаю генеральную уборку, и тогда вообще красота будет.
Димка вытаращил глаза.
- А зачем еще генеральную уборку-то?
Антонина засмеялась.
- Глупый. Через два дня – Новый год. Встретим в чистоте – весь год будем так жить. А тебя я завтра выгоню: пойдешь по магазинам к празднику закупаться.
Когда Димка вернулся домой с ворохом пакетов с едой, бутылками, яркими новогодними гирляндами и даже искусственной маленькой елкой, он застал Антонину стоящей у серванта с тряпкой в руках. Она весело крикнула:
- Ну вот, только здесь внутри осталось помыть и дворец к празднику готов!
Парень разгрузил на кухне добычу и прошел в комнату. Тоня держала в руках фотографию, которую вытащила из-за стекла серванта.
- Димка, это кто?
- Мать.
Он подошел и взял у нее из рук фотографию. Тоня осторожно спросила:
- А где она?
- Умерла.
Положил фотографию на место за стекло и быстро вышел из комнаты.
Димке очень хотелось, чтобы этот Новый год они встретили вдвоем. Тоня не возражала.
- Только к нам мой брательник заедет, Вовка ненадолго, ладно? Он все равно всю ночь бомбить будет, у таксистов же эта ночь столько бабок приносит. Но приедет поздравить меня обязательно. Ты не против ведь, Дим?
Димка улыбнулся и согласно помотал головой.
- Да пусть заезжает. Познакомимся хоть.
Вовка оказался славным смешливым парнем. Он заехал к ним минут за двадцать до двенадцати. Знакомясь с Димкой, крепко пожал парню руку.
- Ничего ты себе жениха нашла сестренка! Нормального!
И сразу сел за стол.
- Эх, выпить бы за знакомство, но работать надо. Сейчас народ встретит Новый год и поедет по гостям, - он подмигнул Димке. – И тут уж не зевай, коси наличку! Правильно, Димон?
Димка, не зная что сказать, стеснительно улыбнулся. Тоня обняла растерявшегося парня.
- Вот тебе нельзя, а мы с ним выпьем. Проводим старый год.
Вовка, жуя салат и одновременно накладывая себе картошку с тушеной курицей, согласно кивнул и невнятно пробормотал.
- Давайте, проводите. Ну и вкуснятина!
Последнее относилось к курице, в которую уже впились его белые крупные зубы.
Под бой курантов подняли бокалы. Димка с Тоней с шампанским, Вовка – с морсом. Отпив глоток, девушка вдруг отставила фужер и ойкнула:
- Димка, я же тебе подарок приготовила! Сейчас…
И она выбежала из комнаты. Вернулась быстро, неся в руках коробочку, обклеенную яркой бумагой и с бантиком наверху.
- Вот! С Новым годом тебя!
Димке не дарили подарков уже очень давно. Последний раз это было в те годы, когда еще был жив дед. Поэтому он растерянно пробубнил нечто вроде «спасибо» и тут же горестно произнес:
- А тебе я ничего не подарил… Извини…
Тоня беспечно махнула рукой.
- Да ладно, успеешь еще.
Пока Димка стоял с коробочкой в руках, у девушки заиграл телефон. Она посмотрела на высветившийся номер.
- Бля, - лицо её исказилось так, как будто она сейчас заплачет.
Тоня помедлила еще минуту и ответила на вызов. – Да. Это я. Спасибо, - потом она замолчала, видимо слушая, что ей говорят. И пока слушала – все больше бледнела. – Пошла ты знаешь куда? Хватит мне звонить, поняла? Всё!
Она бросила трубку на стол, руки Тони дрожали. Вовка и Димка молчали. Тишину нарушал лишь слащаво-бодрый голос Пугачевой, что-то певшей по телевизору. Вова тяжело встал из-за стола.
- Она звонила?
- Да…
Брат Антонины подошел к стене и со всей силы грохнул по ней кулаком.
- Сука!..
Вовка прошелся по комнате, постоял у окна, держа руки за спиной. Повернулся к сестре.
- Ладно, Тонька, не переживай. Всё! Забыли! Праздник все-таки сегодня.
Тоня стояла, опустив голову. Димке показалось, что она плачет. Подошел к ней, взял за плечи и заглянул в лицо. Глаза девушки были сухими, но в них плескалась такая злоба, что парень отпрянул.
- Налей мне чего-нибудь, - попросила она.
Димка подал ей недопитый фужер с шампанским. Тоня отрицательно качнула головой.
- Нет.
Подошла к столу и налила себе полный бокал водки. Выпила в три глотка, поморщилась и выдохнула, как делают это мужики.
- О-о-ох!
Вовка обнял её и успокаивающе похлопал по спине.
- Всё нормально, сестренка, всё нормально. Ладно, поехал я работать. Держись.
Он пожал Димке руку и вышел. Слышно было, как внизу грохнула тяжелая железная дверь в подъезд.
Забытая коробочка с подарком Димке так и лежала на праздничном столе не распакованная…
Тоня сидела в кресле, закрыв лицо руками. Димка подошел к ней и присел рядом на подлокотник. Обнял девушку. Она мягко высвободилась.
- Пойдем, Димка, покушаем уже. Все же и правда праздник.
Она встала, подошла к столу и начала накладывать картошку в тарелки.
- Садись уже, что стоишь как столб. Наливай. Надо за счастье в Новом году обязательно выпить, а то не будет этого счастья.
Парень сел на свое место за столом, налил себе и ей.
- За счастье, Тонь!
- За счастье, Дима…
Тоня залпом выпила рюмку, запила морсом и посмотрела на Димку.
- Мать звонила…
- Твоя?
Она усмехнулась.
- Моя, а чья же. И Вовкина, конечно.
- А… а она у тебя где?
- Здесь живет, в Городе.
- А почему ты так с ней?
Тоня налила себе еще, выпила.
- Хочешь знать?
… Еще двенадцать лет назад они были очень счастливы: мама Наталья Владимировна, учительница младших классов, папа Сергей Михайлович, прапорщик спецназа МВД, старшенький Вовка и младшая, всеобщая любимица, Тонька. Папа был большой и добрый.
Жаль только, что его часто не было дома. Когда его не было дома – это называлось «командировка».
На праздники он надевал парадный китель, на котором были прикручены три ордена. Когда папа приезжал из командировки, почти всегда появлялась на кителе и новая награда. Но как же мама боялась этого слова «командировка»!
- Опять уезжаешь? Господи, когда же это закончится, - печально говорила она, стоя перед огромным, похожим на медведя, понурившим голову отцом. – Завели войну на нашу голову! Тонечка, Вовка, папа опять в командировку уезжает, - продолжала мама тихо, но с таким надрывом, что девочка начинала плакать. И папа уезжал на полгода.
Потом был праздник возвращения папы. Его всей семьей встречали на вокзале, домой приходили друзья и мама, мама была такая счастливая!
Но однажды он не вернулся из своей командировки… Тоне было семь лет, Вовке – двенадцать. Она слышала, как шепотом произносили в их квартире с занавешенными зеркалами слова: «боевики», «мина», «засада» и «всех положили»…
Было кладбище, грустная громкая музыка и оглушительный салют над могилой.
Через три года мама, стеснительно улыбаясь, первый раз привела домой Илью Степановича. Это был широкоплечий загорелый дочерна мужчина с резкими, словно выдолбленными стамеской морщинами вокруг глубоко запавших глаз. Почему-то именно эта его черта больше всего запомнилась Тоне.
Илья Степанович любил много говорить, как он воевал в «горячих точках», по-хозяйски сидел на папином стуле на кухне и занял его любимое кресло в гостиной.
«Ну как же мы одни-то, дети, будем? Одним нам никак нельзя», - словно извиняясь за появление нового человека в их жизни, говорила Вовке и Тоне мама.
Это произошло в первый раз, когда Вовка только-только ушел в армию, его проводы совпали с празднованием тринадцатилетия Тони.
Мамы дома не было, когда девочка пришла из школы. Её встретил Илья Степанович.
- Здрасссте, - проговорила она на ходу, проскакивая в свою комнату. Как всегда, она кинула портфель на кровать и открыла шкаф.
Скинув платье и сняв колготки, Тоня случайно посмотрела в зеркало, висящее напротив двери, и испуганно вздрогнула. В проёме стоял Илья Степанович…
… Тоня замолчала, глядя прямо перед собой.
- Нальешь мне еще выпить?
- Да-да.
Юноша плеснул в её и свою рюмки водки. Тоня усмехнулась.
- Что так мало? Полную лей.
Димка долил рюмки до краев. Тоня выпила, опять выдохнула по-мужски.
- Ну, вот… Тогда это было в первый раз. И ему о-о-о-очень понравилось. Он закрыл мне рот, чтобы я не кричала и раздел… А меня как парализовало тогда от страха, я только хрипела и плакала, - она встрепенулась. – Тебе, наверное, все это противно слушать? Я никому никогда, кроме Вовки об этом не рассказывала…
Димка погладил её по руке.
- Не хочешь – не говори.
- Да не хотела бы! Но надо же когда-то выговориться… Так вот. Он говорил, что я, если пикну кому – голову мне свернет. А он мог. Силищи в нём немерянно было.
И так продолжалось почти два года, пока Володя из армии, из десанта своего не пришел. Он меня увидел – сразу понял, что не в порядке я. Долго ему ничего не говорила. Потом не выдержала. Все рассказала, ревела у него на плече полдня.
- Господи, - пробормотал Димка.
Тоня скривила губы.
- Да ведь не это, как оказалось, самое страшное было, Дим.
- Это как?
- Так. Вовка тогда этого козла изметелил так, что на нем живого места не было. Чуть не убил. Он вещи свои, харкая кровью, собрал и отчалил в неизвестном направлении. А потом пришла мать… И вот тут, Дима, и началось самое страшное.
- Что началось?
- Понимаешь, когда мы с Вовкой рассказали ей что случилось и что этот урод убежал из нашего дома, с ней началась истерика. Она орала на нас, кричала, что мы разрушили её жизнь… Но, самое главное, мать, оказывается, всё знала, что он со мной делал. Всё знала, понимаешь!!! Всё знала!!! Всё знала!!! Понимаешь?
Она даже не прокричала последние слова, она их по-звериному прохрипела. Помолчала немного и продолжила:
- Этот гад, оказывается, рассказал матери, что я сама к нему пришла. Он говорил ей, что уйдет от неё, поскольку я ему тоже нравлюсь, но он не может жить и с матерью, и с дочкой. – Тоня скривила губы. – И мать уговорила его остаться. Сказала, что не будет возражать против… этого, чтобы он с нами двоими… Только поставила ему условие, чтобы я не знала, что она об этом знает.
Она проорала нам с Вовкой всё это и обозвала меня шлюхой и проституткой. Что-то еще кричала. Рыдала в голос…
А мы с Вовкой в этот же день собрали вещи и ушли. Сначала его приятель нам комнату выделил, там жили. Потом он квартиру снял, взял машину отцовскую и стал таксёрить. А я в том проклятом году школу заканчивала, девять классов. Как закончила – уехала в Питер, в медицинский колледж.
- А потом? – Димка с трудом сглотнул.
Она пожала плечами.
- А что потом? После колледжа вернулась в Город. Сразу взяли в этот «Сосновый бор». Мне удобно - живу почти все время там. Когда сюда приезжала – ночевала то у Вовки, но его сейчас стесняю: женился, дочке уже два года, или у парня знакомого. Недавно с ним расстались. Знаешь, я же после этого Ильи Степановича долго вообще с парнями встречаться не могла, боялась. А когда встречалась всё-таки – ничего не чувствовала. Хотя нет… противно было. Очень. Отошла недавно только. Теперь вот тебя встретила.
Тоня подошла к нему и взъерошила волосы на голове.
- Вот так.
Тут её взгляд упал на подарок.
- Ой, Димка, ты даже не посмотрел, что я тебе подарила!
- А? Да, точно, - он развернул бумагу. Под обёрткой была ароматно пахнущая коробочка с выпуклой надписью «Kenzo».
- Ух, ты! Спасибо огромное. Никогда у меня такого не было.
Тоня с гордостью улыбнулась.
- Это настоящий «Кензо», я его долго выбирала.
- Здорово!
Распечатав коробку, он брызнул на себя туалетной водой и обнял Антонину.
- Ну как?
Она уткнулась ему в шею.
- О-о-о! Твой запах, угадала! Не зря старалась.
Димка положил флакончик в сервант мимолетно глянув на фотографию своей матери.
- Слушай, извини… А как вы с ней сейчас? Ну, с вашей…
- С ней? А что с ней? Вовка её видеть не хочет…
- А ты?
- А я? Я хочу её убить.
Тоня сказала это очень буднично, как о деле решенном и не стоящем обсуждения.
- Я хочу её убить, и убью.
Димка почему-то подумал, что Тонина мать внешне должна походить на его мать: спутавшиеся грязные волосы, безумные пьяные глаза и трясущаяся голова.
Ненависть к своей матери, которая все эти дни не напоминала о себе, вновь ожила. И к ней прибавилась и больно обожгла ненависть к той, что так легко предала его любимую.
- Тонь… Если хочешь, я сам её убью.
- Что?! Почему?
- За тебя. И еще по одной причине. Но это только моё.
Тоня потерла виски.
- Ты серьезно?
- Да.
В комнате повисла пауза. Тоня упала в кресло, сложив руки между коленей.
- Дима! Ты серьезно?
- Да.
Он подошел к столу, налил себе и Тоне выпить.
- Давай за то, чтобы она получила своё.
И залпом, как недавно сама Антонина проглотил водку и выдохнул. Тоня, выпив, поднялась с кресла и подошла к парню.
- Я… я согласна. Если только ты завтра не передумаешь, хорошо? А если передумаешь… тогда я сама. Не могу жить, пока она по земле ходит…
Димка поцеловал обе её ладошки.
- Хорошо. Пойдем спать, Тонька…
В постели девушка прижалась к Димке, обняла его и сразу заснула. Димка погладил её руку и тоже провалился в черноту.
После новогодней ночи они проснулись поздно. Из остатков праздничного пиршества получился вполне вкусный завтрак. Димка оказался таким голодным, что быстро уничтожил остатки картошки с курицей и салат. И хотя к ночному разговору они не возвращались, напряжение после него было весьма ощутимым. Когда уже пили чай, Димка, не глядя в глаза Тоне, сказал:
- Я не передумал…
Девушка поставила свою чашку на блюдце и вышла из кухни.
- Тоня! Постой, - крикнул Димка, испугавшись, что обидел её.
- Я сейчас, - донеслось из комнаты.
Она вернулась, неся в руках что-то продолговатое, завернутое в тряпку.
- Я тебе что-то покажу.
Она положила сверток на стол и развернула. Тускло сверкнула хромированная сталь.
- Знаешь что это такое?
Тоня указала на большой нож с длинной стальной ручкой.
- Нет.
- Это рёберный хирургический нож. Им можно даже кости резать. Я его еще в колледже, когда на практике в больнице была, позаимствовала. А уже здесь попросила ребят его наточить, как следует.
Она тронула лезвие большим пальцем.
- Ой!
На подушечке выступила рубиновая капля. Тоня слизнула кровь.
- Вот видишь, какой он острый. Им я и хотела её убить. Он тяжелый к тому же. Перерезать им горло можно сразу. Да не то что горло перерезать – голову снести можно…
Димка взял нож в руки.
- Серьезная вещь.
- Он твой.
Димка осторожно положил нож на стол.
- Я понял. Когда это… надо сделать?
- Я тебе завтра все скажу.
На следующий день Тоня поднялась рано, Димка еще вовсю спал, и куда-то ушла. Вернулась уже ближе к ночи, усталая. Прошла на кухню и попросила:
- Дим, налей чаю, а?
Обхватив руками большую фарфоровую чашку, пила чай мелкими глотками и молчала. Наконец подняла голову и посмотрела на парня.
- В нашем дворе была. Узнала как это лучше сделать.
- Как?
- Я с соседками разговаривала. Они сказали, что мать собирается к подруге Рождество отмечать. А подруга тоже в нашем дворе живет, в соседнем доме. Мать и раньше к ней на праздники заглядывала. Собираются они обычно часа в два дня, расходятся около восьми. Наверное, в этот раз также будет. Вот когда она выйдет, ты её и встретишь. Мы завтра туда съездим, я тебе все на месте покажу.
- А как я её узнаю?
- Я же с тобой пойду. У подъезда подруги этой есть беседка. В ней сидеть и буду. Как только эта… выйдет, звякну тебе на мобильник, понял?
Девушка тяжело поднялась.
- Пойдем, Димка, спать. Устала я очень. И вообще… хреново…
На следующий Тоня, как и обещала, повела Димку во двор, где и должно было произойти убийство. Двор образовывали три панельные пятиэтажки. В центре двора были построены четыре гаража. Еще там уместилась небольшая детская площадка, мусорные баки и несколько стоек для сушки белья. Девушка остановилась у въезда во двор.
- Ну, вот. Смотри. Вот наш подъезд, третий отсюда, – она показала на дом, что был ближе всех к ним. – А вот там, - Тоня махнула рукой в сторону дома, что стоял по центру. – Там живет её подруга. Видишь беседку детскую у подъезда? Из этого подъезда она и выйдет. Я буду в беседке. Как только она выйдет – тут же тебя наберу. Она пойдет вот по этой тропинке, здесь у нас все ходят. – Она показала на еле заметную дорожку, уходившую в сторону гаражей. Ты встанешь здесь.
Она подвела Димку к довольно широкой щели между гаражными коробками. Тебя видно не будет, это точно. Здесь нет фонаря, на улице темно. А тебе отсюда тропинку хорошо видно. Когда подойдёт - опрокидываешь её и…
Потом бежишь сюда, - Тоня ткнула себе под ноги. - Я уже здесь буду. Мы уходим в сторону проспекта, перебегаем его и домой. По пути нож кинем в речку… Вот и всё.
Димка согласно кивнул.
- Ладно. Подходит…
Тоня обняла его.
- Ты сейчас домой иди, а я скоро приду, ладно? Мне еще кое-что сделать надо.
Парень жарил картошку на ужин, когда домой вернулась Тоня, таща в руках два объемистых пакета. Она кинула их в комнате и крикнула Димке.
- Смотри, что я купила. Кажется, с размерами угадала.
В пакетах оказались тёмная плотная куртка, темные же джинсы и ботинки с тяжелой рифленой подошвой. Были еще и кожаные перчатки, летние, без меха внутри.
Димка примерил обновки, всё было в самый раз.
- Спасибо. А зачем это?
- Это ты оденешь седьмого. А потом мы это выкинем. Лучше, конечно сжечь… Ну, ладно, там посмотрим, как от неё избавиться… - Тоня прижалась к нему. – Киллер ты мой любимый…
… Шел четвертый час ночи с шестого на седьмое января. Димке, на то, чтобы исполнить обещанное, оставалось меньше суток…
В эту ночь заснуть он не мог. Сидел на кухне и смотрел на темные глыбы домов, на белёсые дымки из труб и на такой же белёсый снег.
Сон сморил его уже под утро. Он даже не успел поудобнее устроить тяжелую голову на подушке – уснул. Снилась ему темнота, в глубине которой слышались жалобные голоса и плач. Темнота, голоса и плач преследовали Димку до самого пробуждения.
Они пришли в Тонин двор около шести вечера.
- Мало ли раньше свои посиделки закончат, - объяснила их столь раннее появление на месте. – Ну, всё, я пошла в беседку. Жди.
Димка втиснулся в щель между гаражами и нащупал в кармане нож. Стальная ручка удобно легла в ладонь. В другом кармане завибрировал телефон.
- Я на месте, - сообщила Тоня. – Окна их вижу. Праздник вовсю идет. Нормально Рождество отмечают.
- Ага, ладно. Жду.
Пока Димка ждал в засаде, мимо него прошли пара в доску пьяных парней, затем пролетела стайка малолеток, которые, судя по разговору, спешили к какому-то Валерке в гости.
Ни те, ни другие Димку не заметили. Он прислонился спиной к кирпичной стене и постарался унять дрожь, которая била его уже час. То ли холод это был, то ли нервы, то ли бессонная ночь давала о себе знать. Наконец, в начале восьмого, позвонила Антонина.
- Она вышла, только что прошла мимо меня. Димка, она идёт к тебе. Слышишь. Димка, идет! – Тонин полушепот заставил парня встрепенуться. – Димка, она идет к гаражам, Димка!
Он выключил телефон и стал вслушиваться. Вскоре, среди других звуков, которыми была полна улица, уже можно было различить хруст шагов по снегу. «Она», - Димка крепче сжал рукоятку хирургического ножа. – «Сейчас, еще чуть-чуть…»
Он вышел из своей щели на тропинку и увидел идущую к нему женщину. Невысокую. Насколько мог разглядеть парень, одета она была в полушубок, на голове платок. Шла не спеша. До Димки ей оставалось пройти с десяток шагов. Он расставил пошире ноги и ждал. Женщина, увидев его, остановилось.
- Чего ты, сынок?
Голос её был негромким и каким-то безжизненным. Он пошел ей навстречу.
Когда расстояние между ними стало уже совсем небольшим, и он наполовину вытащил нож из кармана, позади женщины послышались быстрые шаги. Женщина оглянулась и удивлённо прошептала:
- Дочка?
Антонина, задыхаясь от бега, обогнула мать, чуть не сбросив её в сугроб. Затем толкнула в снег Димку и сама упала на него.
- Димка, Димка… Всё! Не надо ничего, Димка. Не надо, - шептала она. - Да Бог с ней, пусть живёт, пусть. Черт с ней, Димка! Пойдём домой, ладно? Пойдем, а? Пусть живёт, как может! Пусть, а?
Она всё крепче вжимала его в снег, не давая подняться.
Повернув голову в сторону матери, зло прокричала:
- Что стоишь? Вали отсюда! Вали быстро!
Мать растерянно топталась на тропинке.
- Да что же это, доченька? Тонечка?
- Вали отсюда, я сказала! Оглохла?
Димкина ладонь, сжимавшая в кармане нож, скользнула по острому лезвию. Лезвие прорезало перчатку и, как бритвой, располосовало ладонь. Карман куртки начал наполняться кровью. Кровь быстро просочилась сквозь ткань и окрасила снег.
- Димка, милый пойдем домой.
- Сейчас, - кряхтя, ответил парень. – Дай подняться. Я, кажется, руку порезал. Сильно порезал. Кровища хлещет.
- Пойдем, родной, я тебя перевяжу…
Женщина, недоумевающе смотрела выплаканными до самого дна глазами на барахтающихся у её ног дочку и незнакомого юношу. Что происходит – она не понимала…