Я прошел мимо статуй святых - Лонгина, Елены, Вероники и Андрея, поежившись, поднял ворот плаща, стараясь скрыться в тени от назойливых глаз толстых прелатов, кои неусыпно следили за каждым пришедшим в базилику Святого Петра. Молох незримо для всех прочих, следовал за мной, и оттого на душе становилось немного спокойнее. Я всегда ощущал внутренний подъем, когда кот был где-то рядом. Мы ничем не были обязаны друг другу, кроме древнего подписанного нами договора, но он был столь условен, что придавать ему внимания в сей момент не было никакой необходимости. К тому же даты и сроки в нем были оговорены заранее и время еще не наступило. Дойдя до правого нефа, я остановился в капелле распятия – символ борьбы католицизма и православия находился здесь, и молчание Молоха указывало на то, что пора свершить то, за чем мы сюда явились. Протянув руку, я почувствовал сильное жжение, тысячи саламандр вгрызались ядовитыми зубами в мою плоть в неистовой жажде крови. Своды собора исполнились размеренным, но грозным пением, сотрясались стены, а распятие поднялось над своим пьедесталом и, разрушив преграду из стекла направилось в мою, пылающую пламенем преисподней, разомкнутую ладонь. И я, и демон знали, что сей день станет последним днем религии, ибо распятие было ключом к бездне – эту игру Привратник придумал себе сам и теперь с умилением наблюдал за результатами своего безумного замысла. Пение становилось разборчивее, и уже каждый человек за стенами базилики слышал: - Праведные низвергнутся, алчные падут жертвами своей алчности, строптивые обратятся во прах, и каждая тварь, проявившая милосердие, познает неисчислимые страдания и горести.
Известие о скорой кончине достигло ушей каждого и сердца затрепетали в благоговейном предвкушении. Человек, облаченный в медвежьи шкуры, заносил свой топор над беззащитными незаконнорожденными младенцами, а флейтист, играл мелодии дождя на паперти. Четырнадцать дукатов катились в сторону замка Сан-Анжело, полуслепой Пий, пытался схватить их, но они ускользали от него с незаурядной долей насмешки. На Пьяцца дель Пополо собрались архиепископы и прелаты, созерцая казни, разбрасывая индульгенции и не прося ничего взамен. Каждый на площади верил в величие Господа, но муза Господня не была созвучна грядущим переменам. Наступало время, когда будущее человечества было заключено в дланях смертных мужей. Это оказалось настолько сильным ударом по честолюбию глупцов, что они в бессильном молчании, один за другим, вскрывали себе вены, дабы не стать презренными в глазах народа. Фламинива дорога наполнилась паломниками из Римини – никто не отдавал себе отчета в том, что происходит и что его побуждает к действию, но люд был безволен – привычки трудно искоренить. Молох усмехнулся, когда Левиафан стал безбоязненно пожирать народы – ну что ж, по крайней мере, это действо не стало спонтанным, а имело под собой толику выбора пути.
Демон вознесся на купол Сан-Джованни и упоенно наблюдал оттуда, я же, с распятием в руке опустился устало на камни набережной Тибра. Дело было вовсе не в ключе, и даже не в том, что люди похоронили себя заживо, не в их пороках и не в том, что пришло время для того, чтобы стереть род человеческий с лица земли. Молох издревле пожинал души младенцев, врата, которые он охранял, были надежно заперты от вторжения извне, и не было никаких причин свершать то, что Он свершил. Не было никаких причин, кроме одной. Тщеславия…