ГЛАВА I
Мамай и Бабай
Егор Алексеевич Бабаев по кличке «Бабай» проснулся рано утром, попил воды из носика чайника, вздохнул и стал оглядывать свою испорченную внешность через призму расколотого зеркала, висевшего неизвестно на чем над умывальником. Умывальник был старый, забрызганный белым налетом от мыльной пены или зубного порошка, и представлял из себя сосуд с водой, в котором в нижней части зияло отверстие, заткнутое гвоздем. С двух сторон на гвоздь были прикреплены две резинки – одна, чтобы не было самопроизвольной утечки воды из сосуда, а другая – на острие гвоздя, чтобы не проткнуть руки. По гвоздю надо было ударить руками, верхний клапан открывался, и струя воды попадала в ладони, сложенные лодочкой. Как только руки опускались, клапан перекрывался, и вода прекращала свое течение. Внимательно проследив за процедурой поступления воды из умывальника, довольно усмехнулся и осмотрел свои руки. Бабай всегда славился своими ладонями. Это были громадные лопухи с короткими, вечно согнутыми пальцами, мозолистые, мясистые, с увеличенными суставами. Для чего была нижняя резинка на гвозде? Ведь такие руки проткнуть не было возможности. Итак, плеснув на лицо холодной, но уже застоявшейся водицей, провел рукой по всклокоченным волосам, ощупал поросший щетиной подбородок и двинулся во вторую половину первой комнаты, исполняющую обязанности кухни и гостиной. Где-то на полках, среди посуды, отыскал пузырек с одеколоном «Весна». Приставил палец к горлышку, всколыхнул содержимое и слегка окропил пальцем основание бычьей шеи, очевидно для более привлекательного запаха от тела давно не мытого человека. Остальное содержимое пузырька было вылито мелкими каплями с постоянным потряхиванием в громадную емкость под названием рот, обрамленный желтыми, но крепкими, как бивень мамонта, зубами с редкими промежутками, как память о былых драках в отдаленных местах. Зажевал остатками селедки, в которую какой-то баклан гасил сигареты «Звезда». Настроение не улучшилось, но и не испортилось, однако, появилась потребность обдумать свою дальнейшую жизнь и предназначение.
Колония строгого режима, где Бабай провел большую часть своей жизни, стала домом родным. Вначале землекопом, потом бригадиром, в общем, «мужиком», к которому никто из блатных не предъявлял претензий, так как зачеты всем законникам отмечал исправно, позволял заниматься на зоне своими делами, в суть которых никогда не вникал. Попытки отпетушить пресекал своим бычьим взглядом и отработанными ударами головой в живот, либо по лбу противника, после чего редко кто мог существовать в здравом уме, обычно покидая мир общения навсегда.
В последние годы, по ходатайству двоих воров в законе, был коронован в том же звании, отбыв на особом и строгом режиме пятнадцать годков. Отсиживаться на плечах «мужиков» не имел желания, а поскольку вор в законе не имел морального права работать, в порядке исключения был командирован смотрящим на пекарню, где специально для избранных законников, начальства колонии и себя лично испекались пироги, блины, пончики и все по особому распоряжению «Хозяина» для обеспечения периодических застолий по поводу дней рождений детей, да и просто без повода. На вертолете вертухаи добывали мясо оленей, медведей, печенка которых шла начинкой в пироги. Особо искусно выпекал пироги с рыбой заключенный по имени Кока, которого по этой же причине не выпускали по УДО. Бабаю и самому доставляло удовольствие заниматься с тестом. Своими громадными лапами он выкладывал тесто на стол, присыпанный мукой, тремя кучками. Первая кучка была основной и оставляла девяносто процентов объема, две другие были равны по объему и лежали двумя небольшими горками рядом друг с другом. На большой горе посредине ребром ладони делалось углубление, а в нижней его части большим пальцем протыкались два отверстия. При дальнейшем подъеме теста даже у человека, далекого от фантазий заключенного, было полное ощущение видения пред собой громадного, пышного женского зада, который источал такой аппетитный аромат, а на ощупь был отзывчив и быстро восстанавливал первоначальную прелесть даже при похлопывании тяжелой руки или пощипывании грубым образом. Две другие кучки, снабженные двумя катышками теста, изображали слегка расплывчатые груди, подрагивающие при похлопывании задницы. При этом процессе у Бабая было много воспоминаний и умственных представлений о женщинах, забытых в мирной жизни, тем более, что женщины-свиданницы, прибывавшие в колонию для удовлетворения естественных мужских потребностей, да и своих заодно, из соседних деревень-поселений, были худосочны, с торчащими ребрами, обвислыми задами, но свои обязанности исполняли справно. ( иллюстрация)
Это было тело и естество, а душевную близость, теплоту и покой получал только с тестом. От того и пироги, и прочая снедь из этого продукта в своем испеченном состоянии представляла нечто неописуемое, после общения с которым душа наполнялась теплом и требовала близкого общения с окружающими. В общем, «Хозяин» – он же начальник колонии – принимал пироги с медвежьей печенкой как «Виагру», думая, что это действие печени зверя, а на самом деле это была волшебная сила теста, обласканного Бабаем. Наступила пора прощания с зоной. Срок скостили, «Хозяин» предлагал остаться на контрактной основе за мелкие нарушения, типа попытки к бегству, либо за хулиганские действия по отношению к властям, но прикинув своим пытливым умом, что можно загреметь и в другую зону по новой статье, где все придется начинать сначала, огласил свое решение «Хозяину»: на свободу с чистой совестью. И отбыл в родную деревню где-то в Красноярском крае. Ближе к центру, за хребет Уральский пускались только благонадежные люди. Имея на руках документ государственной важности под названием «Справка об освобождении», прибыл в поселковый совет для получения гражданства по месту предыдущего жительства, которого решением суда лишен не был.
– Ты кто такой? – спросил поселковый староста.
– Я, Егор Алексеевич Бабаев, по кличке Бабай, вор в законе, отбывший в местах лишения свободы 19 лет, отпущен на свободу и удостоверяю, что это подтверждено справкой об освобождении, и что я восстановлен в своих гражданских правах и обязанностях, и имею право даже голосовать за всех, кого сочту нужным.
Выслушав эту тираду, председатель поссовета вызвал с помощью стука в соседнюю стенку секретаршу, женщину неизвестного возраста, заспанную и лукаво смотревшую на посетителя.
– Посмотри там по книгам: улица Прибрежная, дом 6, кв. 1. Кто там прописан?
– Хорошо, товарищ начальник, – подчеркнуто вежливо сказала секретарша и еще раз многозначительно посмотрела на Бабая.
Через несколько минут ее тело проникло в кабинет и, блеснув подкрашенными бровями и яркими губами, произнесло:
– Там прописан Бабаев Егор Алексеевич, а больше никого, по причине ветхости строения.
– Так что же вы мне тут голову морочите? Раз прописаны, так и живите, а то отрывает от дел, понимаете ли!
Скромно кивнул Бабай и вышел в прихожую. Там его ждала секретарша.
– А можно один не очень скромный вопрос?
– Давай, не жеманься!
– Говорят, что в ваших зонах вставляют в мужской орган такие приспособления, от которых женщины с ума сходят.
– Правда.
– Хотелось бы узнать об этом подробнее.
– Хорошо! Приходи вечером по указанному тобой адресу.
Ночью все воспоминания о дрожжевом тесте Бабай выместил на секретарше поссовета, приговаривая:
– Ах, ты моя сладкая попочка! А куда же мы с тобой сейчас уедем в свадебное путешествие? В Попен-Гаген или сначала в Ротен-Дам?
В ответ только слышалось радостное мычание будущего главы сельского поселения. Сеанс общения с администрацией был окончен. Надеясь на содействие властей, Бабай прибыл к участковому.
– Явился по требованию закона и по зову своего освобожденного из плена сердца в лапы надзора за будущими свободными строителями коммунизма!
– Не п…! – сообщил участковый. – Ставлю на учет. Подъем в 800, отбой в 2000. Вечером в 1900 явиться в участок – отметиться, расписаться и марш спать.
– Слушай сюда, мент поганый, волк позорный, ты волю знаешь только на ощупь, а блатуешь из себя седока-вседозволенника. Я обязан по закону страны быть особо опасным, и ты, гнида ментовская, обязан меня охранять от Вашего тлетворного влияния и проверять, являюсь ли я по месту жительства в означенный срок, и охранять мой покой, а не беспокоить меня по пустякам. Теперь слушай меня. В этой зоне я – смотрящий. Я диктую законы и правила поведения. А ты, мент-участковый, следи за пьяницами и хулиганами, а я, Бабай, буду тобой руководить, пока мне это не надоест. А теперь, участковый, беги по участку, доставь самогон и соления с благодарных селян и тащи сюда, будем знакомство заводить!
Участковый этот в прошлом, по малолетке, побывал на зоне, испытал давление, но в памяти остались наставления старших товарищей, что слова коронованных особ не обсуждаются. Этот завет, даже после окончания Школы милиции глубоко засел в мозгах лейтенанта и не позволял ему с вызовом общаться с лицом высокой власти в обществе. А что участковый? Муха на теле гегемона. Работать Бабай разучился, да и приложить свои бычьи качества не было возможности по причине отсутствия объектов их приложения. Однажды почтальон принес письмо, на конверте которого было начертано название поселка и в графе «Кому» старательно выведено печатными буквами: Бабаю! Адрес отправителя был еще короче – Мамай. Благодушное настроение вернулось вновь, сдобренное еще одним флаконом «Весенней свежести». Нахлынули воспоминания долгой лагерной жизни, где скорешился с фигурой по кликухе Мамай. Откуда появилось это погоняло, не знал и сам обладатель. Высокого роста, сухощавый, с лошадиным лицом и руками, достающими до колен, он был добродушен и малоразговорчив, вывести его из себя было весьма затруднительно. Однако если кому-нибудь это удавалось, то руки Мамая начинали бессмысленно болтаться в плоскостях, рассчитать которые человеческий ум не мог. Это напоминало вращение лопастей ветряной мельницы, которая сама вращается вокруг своей оси. Сейчас это называется каким-то особым стилем восточных единоборств. Независимо от монахов Шаолиньского монастыря, Мамай владел этим искусством от рождения. Горе тому, кто попадался под эти маховики. Никто, кроме Бабая, не мог устоять на ногах после соприкосновения с руками, издающими при движении легкий свист, по причине великой скорости движения.
На том и скорешились, дополняя друг друга, и вместе, почти в один день освободились под амнистию по поводу какого-то праздника. Разъехались по местам своего поселения, и более полугода не было вестей от корешей друг другу.
Мамай описал в письме, что жизнь в сельской местности не укладывается в его мозгах, так как привык он к общению с народом, всяким приключениям и трудностям, преодоление которых доставляло радость души. Далее он писал, что узнал от своего участкового, что в г. Красноярске проводятся оргнаборы для работы в геологических партиях и других бродячих экспедициях в качестве рабочих мелкого разряда, но зато с доставкой в г. Якутск самолетом и обеспечение едой до самого места назначения. Приглашал и Бабая испытать судьбу.
Так оба друга оказались в городе Красноярске, где и встретились на вокзале, который еще шесть дней был им и жильем, и кормильцем. Ласково обматерили друг друга словами, смысл которых непонятен простым смертным, если они не чалились по строгим зонам, а присутствовали только на общем режиме. Каждому из прибывших выдали по какой-то квитанции, что означало, что они на законных основаниях ожидают «представителя по оргнабору на комсомольские и молодежные стройки». По этим бумажкам местная милиция с вокзала не выгоняла, но порядок блюсти требовала неукоснительно. Большая часть обитателей вокзала обладала квитанциями, которые имели вес намного выше справки об освобождении. Желающие пополнить ряды комсомольцев-добровольцев и молодых романтиков представляли из себя не очень молодых людей, каждый из которых отдал долг Родине, отсидев в лагерях Крайнего Севера несколько трудовых пятилеток. Мылись в общественном туалете, где было две раковины с ржавыми крантиками, из которых лилась тонкой струйкой вода, отдаленно напоминавшая Бахчисарайский фонтан. Два раздетых по пояс мужика с любопытством рассматривали рисунки на телах, где кроме традиционных наколок, обозначавших принадлежность к определенному кругу блатного сообщества, были картины вольной тематики, так, для красоты личности. Один из наблюдавших спросил у экспоната: «Где торчал? На Воркуте?»
– Нет, в Мордовии. А что?
– - Вот я смотрю, что вожди на груди твоей имеют какие-то очень раскосые глаза, особенно у Маркса и Ленина.
– Дундук ты, дядя. Баклан и есть баклан. Торчал на зоне по малолетству, наколку получил на хилую грудь, а потом, набравшись энергии на лесоповале, расширился, и вожди стали похожи на калмыков. Вот так!
– Да, у самого-то что там изображено под волосяным покровом? Не иначе, как ворона в когтях какую-то кость несет. Несерьезный эскиз!
– Долбак ты порченый! Сел молодым, здоровым за увечья, нанесенные в алкогольном порыве кому-то из начальства. А наколка известная, обозначает орла, несущего в когтях девушку. Сейчас уже усох немного, так что и картина немного устарела, но старые иконы прибавляют в цене от древности, так и грудь моя, треснутая по всем швам.
Бабай и Мамай ополаскивали только лица, заросшие щетиной, и напоминали внешностью нынешних телеведущих или еще каких-то депутатов. Снимать рубахи не стали, дабы не привлекать внимание публики к картинным галереям на их телах от плеч и шеи до нижних конечностей, где у обоих значилось, что они устали не убегут.
Мамай устало вздохнул и сообщил Бабаю, что пора и шамовки добыть. Не дожидаясь одобрения, двинулся в гущу вокзала. Через несколько минут явился с двумя кошельками, извлек из них скудное содержимое, и кошельки бережно опустил в урну. Впрочем, на обед из курицы, двух яиц и двух бутылок портвейна хватило. Покушали без аппетита. Решили добыть что-нибудь более существенное, например, чемоданчик или баульчик.
Присмотрели одного из молодых людей, примостившегося на лавочке с двумя увесистыми чемоданами, один из которых держал под головой, а другой мертвой хваткой сжимал за рукоять. Травинкой начали слегка щекотать в носу у пациента, и когда он отпустил чемодан и махнул рукой, отгоняя назойливое насекомое, чемодан исчез, а рука опустилась и нащупала палку, заранее подготовленную для усыпления бдительности. Вынесли чемодан на пустырь и приготовились потрошить содержимое, надеясь на то, что все пассажиры прячут деньги в чемодан, а не в карманы, где они более доступны для специалистов-карманников.
Замки не особой сложности открывались с помощью скрепки и жесткого ногтя на мизинце каждого уважающего себя гопника. Ноготь был длинный, утолщенный за счет ежедневных ударов по нему твердым предметом. После ударов ноготь становился похож на раковину моллюска с плотной роговицей, и затачивался под свое предназначение. Так тонкая заточка с внешнего края позволяла пользоваться ногтем, как бритвой, но не для удаления щетины, а для того, чтобы полоснуть врага по шее или глазам. У наших же друзей ногти были заточены под замки чемоданов. Хитроумный рельеф ногтя позволял открывать все чемоданы отечественного производства, а импортных тогда еще не водилось.
Замки со звонким щелчком открылись. Первым заговорил Мамай.
– Вот это мы с тобой хапнули! Теперь до конца жизни хватит, да еще и детям останется.
Бабай почесал щетину на подбородке и многозначительно произнес:
– Куда нам такое богатство. Тот парень молодой, ему нужнее.
Чемодан был наполнен до самого верху изделиями номер два или презервативами, а в нашей среде – просто гандонами. Они были россыпью, без упаковок, готовые к использованию в любую подходящую секунду. Решение было принято единогласно: вернуть имущество потерпевшему. Подошли к молодому человеку, который еще не проснулся, но уже сидел, широко открыв глаза, и с удивлением смотрел на палку, зажатую в руке вместо чемодана. Поднесли драгоценный скарб и сообщили, что рады возвратить имущество гражданину, у которого один неизвестный умудрился свиснуть чемоданчик. Не потерпим беспредела на месте нашего общего обитания. Не воруй, где живешь, и не живи там, где воруешь. Это известно всем. Без особого энтузиазма клиент принял возвращенную вещь, но от проставления не отказался и, попросив постеречь чемодан, отправился в буфет за портвейном. Три бутылки по три семерки каждая придали дальнейшей беседе более приятный настрой.
– Ну, давай знакомиться. Мы оргнабор в геологические партии. А ты кто?
– Я геолог, уполномоченный для перевозки людей в арктические районы Якутии Всесоюзного Аэрогеологического Треста. Но жду главного Уполномоченного, который рассортирует всех по организациям и выдаст мне определенное количество работяг.
– Так что мы с тобой уже кореша, забирай нас с собой, не пожалеешь, тем более, что баб там в вашем тресте огромное множество, судя по содержимому чемоданов.
Несколько насторожился Игорь-геолог, которому тут же присвоена кликуха «Лось» за длинные худые ноги и еще за что-то.
– А откуда вы знаете содержимое моих чемоданов?
– Секрет производства, чутье и интуиция на космическом уровне.
– Баб мало, связываться с ними не советую, сами свяжутся, если захотят!
– А куда же столько гондонов? – спросил Бабай и опять почесал подбородок.
– А это для того, чтобы в них хранить взрывчатку, капсули, спички и другие вещи, оберегая их от промокания.
Кивнув одобрительно, Мамай и Бабай отдали долг изобретательности и смекалке геологов, но от мысли использовать изделия по назначению не отказались.
Еще через два дня прибыл старший Уполномоченный, быстро сбил всю неорганизованную толпу в группы и отправил двумя рейсами, специально выделенными для этой цели Аэрофлотом. Весь город с радостью провожал комсомольцев-добровольцев, не возражая против того, что рейсы не брали обычных пассажиров, да те и сами предпочитали отсидеться в зале ожидания суток двое-трое, лишь бы не общаться с оргнабором, дабы сохранить свой багаж в целости и сохранности.
В полете запретили курить, а пить было нечего, но когда принесли еду в маленьких плошках, завернутых в целлофан, изумлению пассажиров не было предела. Они показывали друг другу маленькие вилки и ножики, которыми можно было зарезать только хлеб, потешались над порциями, но постепенно странным образом насытились, и, откинув буйные головы на спинки сидений, мирно заснули, периодически сосредоточенно посещая дверцу с надписью «Туалет», которая, если ударить по центру кулаком или носком ботинка, открывалась и предоставляла все необходимые удобства на площади в один квадратный метр. Наконец, стюардесса, обласканная со всех сторон словами и руками, облегченно сообщила всем, что надо пристегнуть ремни и положить руки на колени, чтобы не допустить крушения самолета. Все послушно исполнили приказ, приземлились и присмирели, дабы на земле не оказаться в тюремных оковах, так хорошо известных большинству пассажиров этого рейса. Самым счастливым человеком в этот миг была юная богиня неба – стюардесса, благодарная судьбе за благополучный исход путешествия, где она освоила столько слов и выражений, которые не слышала и не конспектировала на трехмесячных курсах подготовки проводников воздушных лайнеров. Ничего, в жизни все пригодится. Острое слово порой лучше оружия.
Экипаж и стюардессы долго стояли у трапа, провожая толпу оргнабора взглядом благодарности за сохраненную жизнь, и разом помахивали руками в ответ на чей-то прощальный жест, думая при этом, что Господь не такой жестокий, чтобы повторить эту встречу еще раз. Но Бог – не фраер. А встреча с этими людьми в конце сезона обязательно состоится!!!
Уполномоченный, махнув из-за спины рукой, означающей движение вперед, не обращая внимания на толпу, двинулся к дебаркадеру, стоящему вместо причала на реке под ласковым названием Лена. Дальше путь лежал по главной реке Якутии – кому вверх, кому вниз по течению, а там вертолетами или пешим ходом до баз многочисленных отрядов и партий, искавших в этих местах несметные богатства недр. Все уже знали о Якутских алмазах, золоте и олове, вольфраме и других полезных ископаемых, но другие не вызывали интереса в глазах у рабочего класса. Золото и алмазы – вот что могло бы согреть сердце работяги, особенно если его можно будет куда-нибудь притырить.
Далее по спискам, составленным Уполномоченным в дороге, был оглашен приговор, кому куда плыть и лететь. Мамай и Бабай, уже успевшие надоесть помощнику Уполномоченного за несколько дней, оказались в списках второй экспедиции, которая несла службу в районах будущей Байкало-Амурской магистрали, в замечательных районах южной Якутии, в долинах рек Нюя и Вилюя. Расставание с Лосем их тоже не очень огорчило, однако чемоданы с содержимым вернули, отворовав из каждого из них по увесистой горсти изделий. Это были технические презервативы, которые как брак отпускались по низкой цене, ввиду своей некондиции и несоблюдению толщины по всему периметру. Чтобы было понятней, при одевании этого изделия на предназначенный для этого орган, предмет одевания приобретал изогнутую, деформированную внешность с утолщениями в различных местах, не упомянутых в ГОСТах. Сейчас в магазинах для взрослых, так называемых секс-шопах такие изделия пользуются особым успехом, и цех бракованной продукции на Баковском резиновом заводе теперь обзывается Ультра-секс собака, точка ру!
Итак, два драгоценных чемодана и сто пятьдесят человек рабочего люда оказались под присмотром молодого геолога по кличке «Лось», а в миру Игорем Киреенко, которого впоследствии якуты прозвали Тигра, взамен неизвестного им имени Игорь.
Среди пассажиров появились активисты, готовые сотрудничать с руководством в лице Игоря – Представителя. Они дружно выпытывали из него деньги на пропитание оголодавшим рабочим и, охмелившись, добывали остальное своим трудом и обаянием, присущим только цыганам центральной полосы России.
ГЛАВА II
Весной город Якутск напоминает площадь трех вокзалов в городе Москве. Сюда со всего Союза слетаются люди для работы в сезонных партиях, отпускники, отбывающие на материк на полгода, и те же возвращающиеся из отпусков, груженные неподъемным скарбом, коврами, одеждой и мебелью, в расчете на три года, после чего им предстоит еще следующий отпуск на шесть месяцев.
Все ждут начала навигации. Север еще покрыт льдом, а вот на юг путь уже открыт, первый теплоход приходят провожать все обитатели дебаркадеров и прилегающих бараков под названием «гостиница». Игорь-Лось тоже оказался среди провожающих. С первым пароходом уплывала в геологическую экспедицию и его молодая жена – геолог. Прощались на пристани со слезами на молодом лице женщины и унылым мужем, которого еще заботили проблемы со ста пятьюдесятью подопечными, предрасположенными к правонарушениям. По какому-то стечению обстоятельств Мамай и Бабай оказались в партии, где молодая жена Игоря работала в роли геолога. Первый полевой сезон для девушки – это сложное испытание. Не договариваясь, Мамай и Бабай взяли опеку над юной девой и объяснили всем работягам в доступной только им форме, что обижать жену своего корешка равносильно прыжку с обрыва вниз головой. Так уплыла вверх по течению, а по направлению на юг на долгие месяцы жена Игоря.
Оставшись один на дебаркадере, представитель должен был обеспечивать жизнестойкость вверенного ему коллектива и снабжать их питанием, которое поддерживало бы их силы до прибытия в поселок Жиганск, расположенный на полпути от Якутска до Северного Ледовитого океана. Название поселка вселило веру и уверенность в завтрашнем дне бывшим заключенным, а ныне рабочим третьего разряда геологических партий.
Далее предстояло путешествие по реке Лена вниз по течению после первого ледохода на теплоходах «Кулибин», «Матрос Железняк», «Арманд», «Профессор Жуков». Про профессора с таким названием не знал никто в пароходстве. Одни утверждали, что это изобретатель какого-то летательного аппарата, другие убеждены, что это известный криминальный авторитет, изобретший способ вывоза золота и алмазов на материк, за что и получил прозвище «профессор». На дебаркадере жизнь шла своим чередом, постояльцев в город не выпускала милиция. Наиболее опытные сердцееды, снабженные различными приспособлениями для секса, изобретенными за решетками зоны, имели громадный успех. Местные женщины, работавшие на дебаркадере уборщицами, поварихами, начальницами, все испытали прелесть изысканных сношений со своими постояльцами, оставались на новые дежурства, снабжая новых мачо продуктами питания и алкоголем в количествах, не препятствующих новым увлечениям. Постепенно все постояльцы сбились в небольшие группы по интересам. Блатные пытались создать руководящий орган, но с позором проиграли по причине внутренних разногласий и активного противостояния работяг, которые уже не первый сезон хаживали в тайгу и бескрайнюю приполярную тундру. Были и бывшие алкоголики, занимавшие ранее должности от повара до председателя исполкома. Здесь они тоже не гнушались выпить, но по причине отсутствия денег делать это приходилось от случая к случаю.
Трое мужичков с хитрыми глазами держались вместе. Седой, Шнифт и Поплавок. Они когда-то вместе тянули срок на зоне, где производили табуретки и столы.
Седой имел три ходки. От длительного пребывания на зонах лицо его приобрело землистый оттенок. Слегка рябоватый, с гладкими, зачесанными назад волосами был довольно привлекателен внешностью, и любим женщинами за высокий рост и обходительность с женским полом. Тем более что в сумерках или ночью землистость его лица вовсе не была заметна. Шнифт имел такое погоняло за то, что во рту у него торчали зубы из нержавеющей стали, изготовленные в тюремной кузнице ручным способом и закрепленные на шнифтах, то есть, на шурупах, ввернутых в челюсти. А что таким мастерам зубы на шурупах! Уж если в мужской орган вставляют шары, гантели, конский волос, все для улучшения ощущения.
Шнифт обладал еще одной приметой. У него были громадные, толстенные ногти на ногах, которые загибались вниз и цокали по полу при хождении босиком. Ножниц такие ногти не боялись, потому что к тому времени еще не была изобретена сталь, способная перекусить эту роговую оконечность пальцев ноги.
Поплавок прибился к компании блатных, и те держали его по петушиному ремеслу, а еще из жалости. Был он хлипким и немощным. Последнюю ходку имел за кражу поросенка. Поросенок был молочно-восковой спелости, весил 6 кг, а выбран был таким мелким, потому что его надо было перебросить через забор подельнику. С третьей попытки метнуть поросенка через забор постигла неудача. Подельника задержала милиция, а Поплавка хозяин перебросил через забор в руки правосудия. Поросенок же что-то жевал в траве, нежно похрюкивая, и очевидно вспоминал ласковые объятия незнакомца по имени Поплавок.
Седой и Шнифт обладали величайшей способностью к гипнозу и внушению, а Поплавок всегда хихикал над их приколами, создавая атмосферу веселости. Пока Седой на ушко буфетчице шептал какие-то непристойности, Поплавок сгребал с прилавка и прилегающих территорий все, что плохо лежало, а заодно и то, что хорошо.
Шнифт блестел зубами, только что обработанными асидолом и порошком, которым драят бляхи солдаты перед дембелем.
Он заказывал товар.
– Верочка! Обратите внимание на верхнюю полку. Там я вижу какие-то сладости, вроде халвы или урюка.
– Ну что Вы! Это конфеты и леденцы.
– Ну, так будьте же любезны взвесить мне этого товару столько, сколько возможно для того, чтобы полностью Вас угостить!
– У меня нет таких зубов, как у Вас, чтобы жевать эти камни. Мне можно только шоколадку, тем более что я кладу их в теплое место и они перестают быть твердыми, как у Седого одно место.
Выбор продуктового набора занимал много времени. Седой шептал, Шнифт выбирал, брал и возвращал обратно, складывая в сумку одобренные товары. Верочка откидывала на счетах суммы денег, положенные за взятие товара, не забывая прикидывать на щедрость. Впрочем, Шнифт тоже не забывал откидывать рубли на счетах с помощью хорошо накрахмаленного рукава.
В общем, жизнь на дебаркадере шла своим чередом. Уполномоченный проводил жену и впал в уныние. Ему уже не было сил сражаться с Седыми, Мутными, Шнифтами, козлами, петухами и другими Бакланами, Соловьями, Грачами и так далее. Итак, Лось двинулся на север, а пароход с Бабаем и Мамаем прибыл на пристань под названием Верхняя Лена, откуда предстоял путь самолетами до базы геологов на реке Вилюй.
Что-то в районе печени у Бабая защемило, и он понял, что это какое-то предчувствие. Мамай уловил тревогу в глазах друга, но заставил подавить волнение. Здесь двенадцать лет назад бегал от вертухаев по тайге, гнил в болотах, был съеден комарами, остался жив и, отсидевшись зиму с якутами, ушел в Красноярский край. В этих местах, будучи в бегах, бывали и встречи, и стычки, а может и живы эти люди, и помнят лихого Бабая, которому воля была важнее чужой жизни. Мамай успокоил товарища и обратил внимание на прикольный прикид его в должности геолога, в котором беглого зэка узнать невозможно. Осмотрев себя в обломок зеркала, Бабай понял, что опасения его напрасны, успокоился и вновь испытал тягу к жизни.
ГЛАВА III
Прибыли на центральную базу, откуда самолеты и вертолеты вывозили партии к местам их базирования. Здесь же находился центральный аэродром, хранилось горючее, и располагалась центральная радиостанция. Бабай и Мамай сообщили руководству, что они готовы охранять этот объект от лихих людей и медведей в процессе всего сезона. Но вдруг они увидели четырех крепких ребят в свитерах и пилотках подводников атомных подводных лодок. Знаки различия на кителях подтверждали увиденное. Спокойно осмотрели новоявленных охранников, сообщили начальнику, что с охраной справятся сами. Эти ребята только что уволились с подводной лодки, и дабы укрепить свое здоровье, пошли радистами на базу геологов, где и осуществляли связь со всеми партиями в округе.
Так не сбылась мечта Мамая и Бабая просидеть лето у речки, ничего не делая и зарабатывая свои гроши, положенные за третий разряд рабочего. Судьба предвещала им работу в отдаленных районах, сплавляясь по горным рекам с опасными перекатами и порогами. А Мамай плавать вообще не умел. Даже если он вращал своими руками, как лопастями вертолета, он все равно медленно опускался в глубину, правда, с вращением вокруг своей оси. Для верности ему на шею подобрали какой-то поплавок из пенопласта, найденный на полосе приземления вертолета. Назначение этого предмета никто не знал, но положительная плавучесть данной находки смутно обещала, что голова клиента будет находиться у поверхности воды.
Несколько рейсов самолетами Ан-2 доставили наших Бабая и Мамая, а также их новых корешков на базу. Под присмотром пожилого и очень серьезного геолога сошли с трапа, приветственно помахав рукой в сторону брошенного якутского поселка, где и разместилась база. Здесь имелась площадка для самолета Ан-2, а вертолет садился без труда, взлетая, как самолет, с разбега. Такого чуда видеть удавалось не каждому. Обустройство базы входило в обязанности старожилу этих мест – Михеичу. Попал он в эти края по этапу в те года, о которых уже и вспоминать забыли, освободился или бежал – об этом история умалчивает. Летом в сезонных экспедициях, а зимой – свободный охотник. Но охотился Михеич по причине обеспечения себя мясной продукцией, которую очень уважал в сыром виде, слегка обдав дымком от костра. Спичками не пользовался по причине их отсыревания и невозможности извлечь искру, а тем более пламя для костра. Правда, один коробок всегда висел на сучке в зимовье, тщательно завязанный узелком в презервативе. Но это был неприкосновенный запас. Зимовье – это избушка, срубленная когда-то охотниками или беглыми зэками, а может просто людьми, не желавшими общаться с мирскими людишками. По тайге на берегах многочисленных речушек таких избушек было великое множество. Они были ничьи, то есть, общими. Живи, сколько хочешь. На полке, около печки всегда можно было найти немного муки, крупы, соли, а то и копченого мяса сохатого или «босова» – так обзывали медведя за то, что ходил босиком и оставлял следы, похожие на человечьи. Вот насчет сахара – извините, такой продукт не держим, и в зимовьях сладости не встречаются.
Михеич был замкнут и о своем житье не распространялся, но поговаривали, что он где-то раскопал жилу или струю россыпного золота и потихоньку отрабатывает сие месторождение, обеспечивая себе старость. Это вроде пенсионного фонда, только в твердой валюте, а где хранится этот фонд, никто не знал, потому что очень осторожен и остр на слух был Михеич.
Так вот о спичках. Где-то раздобыл однажды Михеич аптечки, предназначенные для геологов. Там и обнаружил в больших количествах марганцовку и глицерин, которые при смешивании в небольших количествах давали реакцию с образованием огня и большой температуры. Кусочек березовой коры, и костер даже в дождь был готов. Разложил компоненты в банки и обеспечил себя на несколько лет таежным костром.
Каждую весну Михеич оказывался в нужное время и в нужном месте, и встречал прибывающих работяг и геологов, обустраивал базу, приводя ее в божеский вид, и делая пригодной для жилья. Принимал из рук серьезного геолога подопечных рабочих и становился на время их бугром. Вскоре подлетали молодые, веселые геологи и студенты с гитарами и молотками на длинных ручках, торчащими из пухлых рюкзаков. Пели заунывные песни, весело смеялись и шутили, изображая из себя бывалых таежников, ударяясь в воспоминания из жизни героев произведений Джека Лондона. На юных лицах мужского сословия уже проклевывались редкие волоски, которые к концу сезона напоминали бородки, а у некоторых чернявых и вовсе бороды и усы, что обозначало, что вышли эти бродяги из тайги, мужественные странники, романтики с большой дороги. Впрочем, бородки скрывали еще и юношескую прыщавость, что так не нравилось дамам и тургеневским девицам. Впрочем, нравиться хотелось только девушкам-геологиням, будь то студентки или зрелые старшие геологи, но обязательно из своей партии (это не политическое объединение) – просто так называется. Ведь вместе им придется четыре месяца делить палатку, кушать, голодать, кормить комаров и мошек, радоваться находкам, оплакивать погибших и переломанных, улетевших раньше срока на вертолете санрейса. Жизнь геологическая полна и радостей, и переживаний, ради которых каждый год в тайгу, тундру, в горы и другие заброшенные уголки земли нашей по какому-то зову уходят молодые, здоровые, полные оптимизма ребята и девчата, а через десятки лет возвращаются усталые, больные и душой и телом, никому не нужные ветераны, осознавая, что их труд и энтузиазм никому не нужны. Но это будет уже потом, в наши дни, а тогда еще все было не для себя, а для страны. Михеич в геологических партиях имел очень редкую и востребованную профессию – контрольный промывальщик. Он виртуозно владел лотком, промывая породу и оставляя в желобке только нужные минералы. Мог оставить и легкие – алмаз и циркон, а мог довести в маленьком лоточке шлих до такой степени, что там оставались лишь одни крупицы золота. Таких специалистов были единицы и ценились они на вес золота, потому давался им пятый рабочий разряд, и получали они зарплату, как геологи. Первые недели Михеич обучал наиболее смышленых работяг и студентов искусству промывки, и шли они потом по таежным речкам, отбирали пробы, орали как сумасшедшие, прыгали и радовались жизни, если в лотке блестели золотины. Это означало, что можно найти месторождение, но ни у кого, никогда и в мыслях не было присвоить себе эти общие богатства. Это результат труда всех.
Бабай и Мамай быстро нашли общий язык с Михеичем. Принцип их был прост – держись ближе к Бугру, сытней будет! А Михеич усмотрел в этой парочке надежных мужиков, на которых можно рассчитывать в трудную минуту. А из таких минут складывались и часы, и дни таежной жизни. Правда, доверить им искусство промывки не решился по причине того, что в их руках лоток, в который помещались два ведра песка и глины, выглядел как блюдце при чаепитии в купеческом доме. Мамай посоветовался с Бабаем, и они предложили Михеичу свой план. Поскольку во время промывки необходимо легонько потряхивать лоток и смывать водой все ненужное, что не очень получалось у друзей, предложена была другая технология. Мы с Федей, то есть, Мамай и Бабай, садимся вечером и без закуски, мелкими порциями выпиваем две бутылки спирта. Утром берем лотки и трясущимися руками производим промывку. Примерная смета расходов: две бутылки спирта по 9 руб. 90 коп., итого 19 руб. 80 коп. Проект сразу был отклонен начальством, так что пришлось ограничиться третьим рабочим разрядом, что означало разные работы. Однако, острый ум, смекалка и сообразительность сдружила Михеича с Бабаем и Мамаем на долгие годы.
На базе, куда собрались люди из трех геологических партий, работа шла медленно и глубоко осмысленно. Допивали привезенные с собой напитки, допевали недопетые песни, дознакамливались с незнакомыми, разбирали груз, готовили аэрофотоснимки и карты для будущих маршрутов. Михеич готовил промывальщиков. В общем, все шло своим чередом. Последним рейсом прилетела старший геолог по имени Света в хорошо подогнанном брезентовом костюме, который был рассчитан не на длительные походы, а исключительно чтобы подчеркнуть талию, широкие бедра и замечательную грудь, которой было тесно под брезентовой штормовкой. Следом из самолета вышел начальник партии под фамилией Галайбула. Огромного роста хохол с громогласным басом, маленькой головой, длинными руками и огромными кистями рук. Спустя немного времени этот тип решил освежиться после длительной дороги в речке. Уж лучше бы он не раздевался! Тонкие волосатые ноги, такие же руки без бицепсов, впалая грудь с редкими черными волосами.
Второй мужчина интеллигентного вида, в очках и профессорской бородкой прилюдно раздеваться не стал, так что фигуру его оценить не удалось. Говорил он на интеллигентском наречии, в отличие от первого господина, у которого после каждой фразы просматривалась матоподобная фраза типа: Ибисематьнехай!
Оба мужчины были влюблены в Светлану, потому и прилетели вместе на последнем самолете. Галайбула стал начальником, наверное, из-за своего голоса, а вот интеллигент по фамилии Добринский был из графского сословия и отвечал за интеллектуальную часть геологической науки. К вечеру Галайбула, которого тайком прозвали «Мундула», отметил свое прибытие со Светланой. Выпили, долго хохотали на всю базу, после чего из дома начали раздаваться недовольные крики Светланы, означавшие начало грубых приставаний, а возможно и вид раздетого до пояса «атлета» с петушиной грудью. Первым на крики откликнулся потомок графского семейства. Он поправил очки, одернул брезентовую куртку, поставил по центру галстук и, стукнув два раза в дверь, решительно вошел внутрь. Столь же стремительно вылетел обратно, кувыркнулся с крыльца и под громогласный мат отряхнулся и ушел в свой домик. Вернулся вскоре, но не один, а с кавалерийским карабином. Вошел в дом, откуда еще раздавался крик, и выстрелил. Наступила тишина, а затем истошный крик Светланы, известивший тайгу, что кого-то убили.
По рации был вызван самолет. Прилетел милиционер в какой-то мятой форме и с пистолетом на ремне, закрепленным явно выше того места, где должна быть талия. Врачи осмотрели пострадавшего, определили по зрачкам, что он еще жив и, не найдя изъянов в качестве перевязки, сказали столпившимся рядом рабочим: «Несите!»
Те взяли за руки и ноги бывшего начальника партии, бережно уложили на какой-то половичок в отсеке самолета Ан-2 и укрыли простынкой с головой. Врач с укоризной посмотрел на рабочих, которые еще не знали до тонкостей ритуала вывоза трупов и пострадавших на санитарном самолете. Велел развернуть тело головой по ходу самолета и приоткрыл лицо от простыни.
Милиционер в это время спросил собравшихся: «Кто убийца?». Добринский сидел на крылечке, обхватив голову руками, что-то бормотал о чести женщины, раскачивался из стороны в сторону, придерживая локтем карабин. От крика он вздрогнул, поднял голову и гордо заявил: «Я! Я убийца, а защитил от надругательства женщину!»
А где же женщина? Милиционеру указали на тело Светланы, лежавшее в комнате и изображавшее глубокий обморок, но в позе Данаи на полотнах итальянских живописцев.
Пощупав где-то около шеи пальцем, милиционер сообщил всем: «Жива, дышит, да и одежда вся на месте. Полейте на нее водой, когда мы отлетим. Похлопал по плечу графа и сказал: «Пошли в самолет, а карабин захвати с собой для экспертизы. Вдруг пуля в нем, в трупе. Извлекут, идентифицируют… в общем, понятно. Экспертиза – дело научное и тонкое». Так первыми наш лагерь покинули начальник одной из партий и ее старший геолог.
«Мандула» выжил, а Добринский получил срок, правда, условный и по этой причине никто из свидетелей происшествия его не встречал на зонах, да и сам он куда-то исчез.
Светлана быстро встрепенулась после того, как ее, по совету милиционера, облили водой, устроила скандал за испорченную прическу и не стала слушать о случившемся, сказав, что все слышала сама, находясь в шоке.
На происшествие прилетела высокая комиссия во главе с начальником экспедиции. Перераспределил кадры, назначил нового начальника партии, а Светлане, как пострадавшей, разрешил выбрать в напарники любого рабочего или студента. Ее взгляд остановился на высоком студенте-дипломнике, которого она взяла за руку и властно поставила рядом с собой, многозначительно стрельнув взглядом на практиканта, который обреченно опустил кудрявую голову.
Новым начальником партии назначили Земила Иосифовича Израйлева – еврея по документам и внешности, по той же причине его пытались не допускать к руководящей работе. Однако, чрезвычайные обстоятельства, связанные с ранением Хохла, позволили руководству назначить на должность еврея, взяв всю ответственность за связь с мировым сионизмом на свои русские плечи. Начались геологические будни. Светлана ходила в маршруты со своим практикантом и была довольна своим учеником. Научившись промывать породу, он самостоятельно отбирал пробы, промывал, сушил, заворачивал, отбивал куски породы, маркировал, складывал в мешки и нес в рюкзаке от привала до привала. А снаряжение у техника-геолога было следующее: рюкзак, молоток, лопата совковая, обрубленная на конус, лоток промывочный, брезентовые мешки для проб. Пробы через 200-300 метров на металку были весом по 100 г, так что в маршруте протяженностью в 10 км набиралось 8-10 килограммов. Штуфные пробы из рудных жил весили не меньше 3 кг, так что за маршрут набиралось 30-40 кг груза.
В конце маршрута студент падал и забывался на время, пока геологиня описывала свои впечатления в блокнотике под названием «пикетажка».
После маршрута и ужина в столовой, расположенной у костра, геологиня шла в свою палатку обрабатывать материалы, наносить свои фантазии на карту. Сюда же приглашала студента, дабы укрепить приобретенные познания в маршрутах. Засыпая на ходу, смотрел на карты и мечтал о той минуте, когда удастся забраться в спальник и забыться в тяжелом сне. Взгляды Светланы и ласковые обращения пролетали мимо ушей. Хотелось отдыхать и спать.
Израйлев, как мужчина, понимал, что больше трех маршрутов подряд человек не способен на подвиги, а посему постановил: три маршрута – два дня отдыха и работа с материалами. Наступила пора отдыха. Студент начал ходить на охоту, собирать ягоды, жизнь становилась яркой и безмятежной, отчего в юном сердце даже начинали появляться странные эротические фантазии. Стал с большим интересом поглядывать на отдохнувшую спутницу, особенно когда она собирала ягоды. В тайге такие волны передаются моментально. После короткого отдыха Светлана сообщила начальнику о том, что ей необходимо отработать отдаленный участок, для чего нам необходимо на четыре дня покинуть лагерь, перейти через перевал и далее пешком пройти около 100 километров по склонам гор, с отбором проб и образцов. Проводить до цели и встретить обратно назначен был проводник Юра с двумя лошадьми, которые к середине сезона уже набирали форму, округлость живота и не падали при погрузке на них вьюка. Собирались недолго. Немного пожрать, чехол от спального мешка и полог от комаров. Кусок брезента вместо палатки от дождя. Шли долго и нудно по затяжному подъему, на спуске стало легче, даже хотелось бежать вниз. Юра с лошадьми вернулись обратно, а практикант с геологом разбили лагерь у речки. Имея в руках снасть и множество оводов и слепней на теле, особого труда не составило отловить десяток хариусов и сварить уху с сухой картошкой. Чай из листьев брусники вообще хорош для настроения и общего самочувствия. Готовились ко сну. На берегу среди галечника под руководством Светланы разожгли костер, а когда прогорел, застелили обогретое место лапником. Постелили чехол от спального мешка. Светлана уселась на чехол и пригласила взглядом присесть рядом студента.
– Нам с тобой надо поговорить. Мы здесь с тобой в тайге одни. Мы не женщина и мужчина, а геологи, коллеги по работе. Просто так случилось, что ночевать придется вдвоем. Так давай забудем о том, что мы разного пола и будем спать как друзья и коллеги по работе.
– Отвернись! Я раздеваюсь. А чтобы не было холодно, надо это делать без одежды.
По шороху брезента студент понял, что женщина легла в брезентовый чехол. Сняв сапоги и портянки, потянулся к штанам, но передумал и снял только штормовку и майку. Лаз в брезентовый мешок был приоткрыт, оттуда торчал белоснежный уголок вкладыша.
- Ну, и куда же ты в брюках?
Пришлось снять последнюю защиту от греха, ощутить себя не коллегой, а чем-то другим. С трудом студент протиснулся в тесный брезентовый мешок и вдруг ощутил тепло прильнувшего к нему тела. Дрожь пробежала, судорогой отозвалась в ногах, и все утонуло в блаженных объятиях. Утром, проснувшись, устыдился своей слабости. Студенту целый час толковали о том, что в тайге с коллегой по работе нельзя думать о том, кто женщина, а кто мужчина, а он натворил такого. Стыдясь самого себя, вылез из укрытия, оделся, умылся у ручья и, потупив взор, подошел к костру, у которого уже кипел котелок с чаем. Светлана раскладывала карты и доброжелательно смотрела на помощника, приглашая его к завтраку. Поев ухи и выпив горячего чаю, немного отошел. Начал собираться в маршрут.
Начальница пристально посмотрела на студента и произнесла: «Пора в маршрут, но сначала повторим пройденное и …» вновь объятия и еловый лапник, от которого летели в разные стороны иголки и ветки, вспыхивая как бенгальские огни над костром.
ГЛАВА IV
Геологическая партия, в составе которой начальником был мужчина по фамилии Бейер, – евреем не являлся, но в немцы тоже не был посвящен, а по паспорту был белорусом, где фамилии не хуже украинских.
Однажды на сборном пункте в г. Новорыбков привезли хохлов и начали показывать им часть, где предстояло служить доблестным сынам Украины. Показывали Ленинскую комнату, боевой листок на стене. И вдруг один из украинских новобранцев, схватившись за живот, зашелся в истерическом смехе. Он заорал: «Голожопенко, пидь сюды», – он указывал на боевой листок. – Глянь, яка хвамилия смешная «Гусев». И опять зашелся в приступе хохота. Так вот Бейер – русский начальник партии, Виташка – его заместитель, геологи Галочка и Леночка, рабочие Мамай и Бабай отправились в свой первый маршрут по речке без названия с порогами и перекатами, грозившими смертной казнью Мамаю в случае его опрокидывания в воду.
Первый день прошел без смертельных исходов. Причалили к берегу у какой-то избушки на излучине реки. Бабай и Мамай бросились к реке, как будто они долго странствовали по пустыне. А тяга их была вызвана желанием утолить голод и жажду с помощью рыбы под названием хариус. Эта рыба водится в любых речушках Сибири и Дальнего Востока, нежна и приятна на вкус, особенно в сыром виде. Так она по запаху напоминает свежий огурец и утоляет жажду моментально, если положить кусочки в рот и ждать, пока они растворятся во рту.
Удочка, заброшенная выше по течению от улова (т.е. ямы в русле реки) с насаженным на крючок оводом, не замедлила себя ждать. Из глубины, в лучах солнца мелькнуло холодное тело рыбины и, разорвав поверхность воды, вылетело на метр от поверхности. Муха с крючком была в пасти рыбины. Плюхнулась в воду и устроила хоровод с прыжками и рывками. Но привыкшие к причудам рыбы добытчики не стесняются носить с собой леску, выдерживающую хорошего тайменя, а крючок и того больше.
В каждом улове живет один хозяин. Он больше остальных в два раза, плавник на спине достигает 15 сантиметров, по скорости он превосходит всех, даже тайменя и линка. Такой экземпляр попался и Мамаю на удачу. Бабай подловил хариусов помельче, и пошли ужинать.
Мы оказались в брошенном поселке эвенов, где несколько лет назад зимовал Михеич. По описанию Михеича Мамай быстро обнаружил в кустах схрон, а, иначе говоря, тайник, где хранилось самое ценное имущество Михеича – лодка, выдолбленная из тополя с толщиной бортов не более одного сантиметра. Киль и носовая часть судна были утолщенными, но обильно украшены бороздами от столкновений с прибрежными корягами, перекатами и заломами на сибирских реках.
Лодка была вместительной, но вместе с тем легкой, так что спокойно переносилась двумя людьми, а при необходимости волоком и одним человеком. В лодке было много утвари. А приказ Михеича был таков: доставить на буксире личное судно на базу для дальнейшего его использования на благо родной геологической партии.
Down by the riverside (Даун бай зе риверсайд), что означает в переводе с иностранного «вниз по реке». Эту фразу постоянно напевал Михеич, вспоминая трудовые будни на стройке первой очереди Байкало-Амурской магистрали, хоть и под конвоем, но имевшим счастье видеть концерт какого-то залетного американского певца*, исполнявшего полюбившуюся песню под гитару и массу усилителей прямо с крыши вагона, прицепленного к шпалоукладчику.
*Речь идет о Дине Риде
Михеичу начальник дал поручение отыскать ниже по течению реки Оюнь пристанище, типа брошенной деревни, где бродяги-геологи могли бы пожить недели две и совершить прогулки по окрестностям, представлявшим из себя гольцы, сопки и многочисленные распадки, в которых ручьи промыли породу до самого основания, до скалы, и текли с мелкими водопадами, оставляя в щетинках крутостоящей породы крупицы, а иногда и самородки золота. Для старателя-добытчика это были «золотые места», где вручную за сезон можно было намыть до килограмма металла, а для геологов – указкой к «месторождению», что и являлось целью и задачей всех экспедиций в этот край. Лодка, доставленная по указанию Михеича, а также груз, находящийся в ней, быстро были приведены в порядок. Горючего в бочках было предостаточно, так как они были предназначены для дозаправки самолетов и вертолетов. Лучше всего подходил керосин, разбавленный маслом. А двигатель у лодки Михеича был особенным, не обозначенный ни в одном из каталогов. Несколько лет назад, бродя по тайге, обнаружил у залетных браконьеров лодку «Казанку» с двумя мощными «Вихрями», угнал втихаря и махнул эти лихие двигатели на один допотопный движок на одной из факторий в дебрях северной части Сибири.
Двигатель тот представлял из себя однотактный дизель, в результате работы которого двигался один поршень – вверх-вниз. На нем был закреплен массивный резиновый хвост, похожий на задний плавник дельфина и двигающийся по такой же траектории. Движения этого хвоста так же полностью отвечали названию резинового изделия. Здесь красовалось глубокое клеймо с названием «Delphin» 1860 года. Для такого двигателя не были страшны отмели, завалы деревьев, перекаты, а питанием служило все, что горит, начиная от подсолнечного масла до браги и самогона, не говоря уж о стандартном горючем, таком как солярка, бензин, керосин, антифриз. Кстати, последний, по причине своего соответствия техническому спирту с добавками (от возможного использования не по назначению) вонючих веществ, работал в дизеле наилучшим образом.
Правда, при движении по спокойной глади реки, очень укачивало. Лодка двигалась медленно, но абсолютно бесшумно, что позволило Мамаю уложить на берегу двух мелких оленей, которых Михеич обозвал кабаргой. Один из особей оказался самцом. При разделке бережно были извлечены семенные железы, а по-простому, яички, ценимые всеми народами Сибири и Дальнего Востока, а также знатоками из лиц русской национальности за их действие на мужской орган
Проплыли еще несколько речных миль и сразу за поворотом реки встретили молодого годовалого мишку, который стоял и смотрел с интересом на двигающееся по реке бревно с какими-то живыми существами на нем. Пугающих звуков и запахов от этого плавучего бревна не исходило. Был только слегка настораживающий аромат то ли перегара, то ли бражки от переработанного в дизеле спирта с ароматизатором. Медведь встал на задние лапы, жадно втянул воздух, идущий со стороны реки и от удовольствия прикрыл глаза. Больше он их не открывал, а пуля из карабина Бабая настигла его в момент «Великого Кайфа», что означало, что мясо будет вкусным и долго не испортится, если его хорошо подсолить и подкоптить. Мамай к этим действиям относился скептически, так как за мокрым делом его ни разу не накрывали. А вот разделывать тушу он любил. Теплое еще тело под вскрываемой шкурой напоминало ему рассказы какой-то бабки-кликухи об отделении души от тела. Шкура была оболочкой тела и освобождала душу в дальний полет. Содрав шкуру, надо было подождать несколько часов, пока духовная составляющая не покинет бренного тела. Если мясо остыло, а кишки, извлеченные из зверя, не кровят и жгут пальцы, можно приступать к разделке мяса. Теперь это не существо, а продукт питания.
Михеич осмотрел кишки, нашел печень и желчный пузырь, поджелудочную железу, селезенку, сердце, а из коленок слил суставную жидкость, которой набралось около стакана. Все это богатство заменяло любую аптечку с любыми химическими лекарствами. Желчный пузырь вырезается с кусочком печени, и либо сушится, либо спиртуется. Для этой цели хорошо подошел антифриз из двигателя моторной лодки. В общем, все внутренние органы медведя используются в восточной и китайской медицине, очень целебны, а суставная жидкость, если ее принимать по две-три капли в неделю, делает ваш организм бодрым и подвижным, без скрипа в суставах. В наши времена тайно эту жидкость вкалывают в вену через капельницу. А стволовые клетки в этой жидкости самые активные и способны из древнего старика сделать активного борца за счастье и процветание человечества. Впрочем, таких задач перед Михеичем, Бабаем и Мамаем не стояло, а предстояло еще плыть «Даун бай зе риверсайд».
Запасы продовольствие на первое время приятно удивят геологов, а возможно кое-кем и окажут внимание в изголодавшейся интимной сфере, тем более, что две горсти изделий согревали душу в ночные часы.
ГЛАВА V Брошенный поселок
Лодка выскочила на стремнину и тут же оказалась в плену громадного плеса, в котором вода вертелась, как в допотопной стиральной машине. Двигатель отключили, заткнув какое-то отверстие в нем большим пальцем, остановив доступ воздуха. Хвост перестал биться и, будучи повернутым в горизонтальное положение, служил рулем, с которым успешно управлялся Михеич. Причалили к берегу.
– Ни фига себе! Да это же храм господний или мечеть какая, а может и древняя молельня, – перекрестившись слева направо провозгласил Мамай.
На берегу, среди вырубки, стояло сооружение из тонких бревен, состоящих исключительно из лиственницы. Напоминало оно юрту или буддистскую пагоду с надстройкой сверху, напоминающую еще одну юрту более мелкого размера. Бабай шепнул Мамаю: «Двигаемся внутрь. Там должны быть иконы. За них барыги в Вилюйске дают по 3-4 пузыря спирта». Мамай первым ворвался в храм и стал обыскивать углы в поисках реликвий, возрастом до Рождества Христова. Но ничего интересного обнаружено не было. Мамай, по причине своей природной любознательности, начал осматривать содержимое храма. Первое, что он увидел, было отверстие в стене, через которое проникал тонкий лучик света. Солнце стояло в зените, а луч света падал на пол, устланный пластинами из дерева. Эти пластины лежали под углом друг к другу, а сбоку торчал черный кол, который отбрасывал тень на противоположную стену. В этом месте в стене зияла дыра размером с кулак, широкая изнутри и узкая снаружи, наподобие бойниц в древних укреплениях. Первым к дыре приник Мамай. Несколько секунд, и он с ужасным криком отпрянул от дырки, споткнулся, упал и сел в углу кельи, обхватив голову руками.
– Чего пересрал? – Бабай потряс пораженного насмерть Мамая. В душе он понимал, что испугать такого кореша очень трудно. Но что он увидел в эту священную дырку? Возможно, это путь в мир иной, а может и что-то более земное. Не верил в мистику Бабай, а потому двинулся к дыре в стене. Ужас и сомнение овладели им, когда в дырку он увидел громадное лицо с грубыми ушами, губами, подбородком, головой, покрытой мхом. Все это было высечено из дерева. Руки были прижаты к стволу-туловищу. Но самое главное – глаза – глаза были живыми. Смотрели прямо в глаза Бабая, слегка подмигивали, а брови над ними слегка подрагивали.
Не выдержал этого взгляда Бабай, отошел от стены, присел и закурил. Дым от самокрутки резко рванулся к дырке в стене и тонкой, плотной струей просочился сквозь отверстие. Подошел к дыре опять и одним глазом посмотрел наружу. Он увидел то же деревянное существо, правда, уже с потухшими глазами, изо рта которого мелкими колечками выходил дым. Решив больше не испытывать судьбу, Мамай и Бабай с молчаливого согласия Михеича, отправились дальше, осматривая избушки брошенного стойбища. Все они стояли в стороне от Храма, ниже по течению. Все избушки и подсобные помещения для скота были в ухоженном состоянии, утварь везде была цела и невредима, даже ложки и миски на столах стояли рядком, казан висел над костром, в нем была вода. Впечатление было такое, что люди этого поселка покинули места своего обитания внезапно, не успев собрать вещи. Даже топоры, воткнутые в пеньки, извещали о том, что нечто заставило обитателей поселения покинуть это место в спешном порядке.
Но далеки были люди, заглянувшие в стойбище, от предрассудков. А уж если есть жилье, есть рыба в реке, мясо и ягоды в округе – чем тут не жизнь для геологов.
Мамай с Бабаем оставались в поселке, а Михеич собирался на своем дельфинолете за геологами на временное постоялье. Как-то неспокойно было на душе. Все время перед глазами стоял деревянный идол с уродливыми глазами, смотрящими прямо тебе в зрачки, и загадочно ухмыляющийся.
Чтобы отвлечься, нахлопали на себе оводов и слепней и отправились на рыбалку. А все ведь знают, что рыбалка отвлекает от всех житейских проблем. Нашли место, где вода немного утихомиривалась и, насадив муху на крючок, Бабай с помощью тонкой веточки закинул наживку в воду. Недолго муха бултыхалась в водах речки Оюнь, гибель настигла ее мгновенно. Небольшой хариус схватил наживку, но удерживаемый леской, сильно не бился, да и не сопротивлялся вовсе. Мамай, не склонный к решительным действиям, медленно подводил рыбку к берегу, надеясь на крепость удилища. Но вдруг поверхность воды всколыхнулась. Блеснуло розоватое тело какой-то крупной рыбины, и пойманный ранее хариус исчез в громадной пасти, утащив с собой и снасть, и гибкую удочку, и надежду на ужин. Михеич объяснил незадачливому рыболову, что это место охоты принадлежит тайменям. Пригласил друзей на высокий уступ, откуда им открылся замечательный пейзаж. Улово, или резкое расширение реки, как правило, ниже небольшого водопада, имело приличную глубину, а следом шел перекат-отмель, где река расширялась и более плавно несла свои воды. И вот вдоль этого переката, стояли около десятка бревен, одно из которых медленно двигалось против течения, выпрыгивало на поверхность, хватало какую-то добычу и возвращалось на исходную позицию. Это были таймени. Ни один из них не прыгал на добычу без очереди и ждал своего момента, за исключением тех случаев, когда рыба проходила прямо около его носа.
– Таймени – штука серьезная, – пояснил Михеич. – Будем брать на блесну.
Мамай с грустью заявил, что блесен в наличии нет, да и хороших тройников (крючков) не имеется. Михеич начал преподавать им основы рыболовства. Вначале он достал алюминиевую ложку и из мелкашки прострелил две дырки в ней – одну в ручке, а другую – в черпательной части.
Кусок проволоки от ящика с консервами прикрепил к ручке ложки и соединил с леской диаметром около 1 мм. Шесть или восемь крючков объединил в единый пучок и связал их леской, а с помощью той же проволоки прикрепил это изделие к широкой части ложки. Блесна готова. На кончики изготовленных крючков одеваем свежие жабры от ранее пойманных хариусов, привязываем какой-нибудь груз, типа гайки, и, мотая, как ковбои, эту снасть, запускаем как можно дальше, ближе к перекату. Первый пошел! Медленно вытягиваем леску, чтобы блесна не плыла, а болталась. Запах свежей крови от жабр хариуса возбуждает тайменя, и он хватает наживку, подбрасывая ее вверх, и на лету подхватывает. И, наконец, отпустив в воду, бросается и хватает в полную мощь. Наматываем леску на руку и бегом – от берега, вытягивая десятикилограммовый экземпляр на берег. Азарт берет свое, тем более, что на место пойманного уже встал его собрат, ожидавший своей очереди. Мамай, испытавший счастье борьбы и поимки короля сибирских рек, устало опускается на галечник и, ничего не соображая, садится рядом с пойманным хищником. Их глаза встречаются. Мамай глаз не отводит, а у тайменя зрачки мутнеют. Подчиняюсь силе.
Отловив таким образом почти всех тайменей, особенно после того, как нашли в вещах у Михеича настоящую блесну и спиннинг с катушкой, изготовленной из консервной банки, на которую моталась леска с помощью воротка, напоминавшего ручку от мясорубки, а может, таковой она и была. Правда, место их пойманных собратьев заняли более молодые особи, стоящие на границе переката.
Посолили рыбу, несколько успокоились и отвлеклись от увиденного в дырку храма, и решили не искушать судьбу. Ночевать в избах не решились, и по привычке разожгли костер, у которого всю ночь тепло и уютно. Михеич, который владел этим искусством в совершенстве, начал объяснять друзьям, как разводится костер для спанья. Одно, самое толстое бревно укладывается так, чтобы спальное место было параллельно его расположению. Три других под острым углом друг к другу укладываются так:
– основное бревно
– по мере прогорания эти бревна подвигаются вперед
Вдруг в темноте раздался лошадиный храп, а следом и приветственный крик наездника.
– Начальник! Не стреляй, я друг, сосед твой. Живу тут рядом, километров не знаю, но дня три ходить надо. Здесь недалеко избушка моя, вам ненужная, а я со своей собачкой поживу немного, от людей отвык совсем, третий год никого не вижу.
– Ладно, выходи.
Бабай с интересом взглянул на пришельца, который сидел на тощей лошади. Сзади примостился какой-то ребенок или мужчина-карлик, который шустро спрыгнул с лошади и на четвереньках исчез в кустах. Груз на лошади был минимальный – небольшой вьюк и два тубуса по обе стороны седла. В таких тубусах геологи возят свои карты и прочие секретные материалы. Николай живо улыбался и сказал, что уже несколько дней следит за ними, а когда мы свежевали медведя, понял, что встретил настоящих таежников.
– Хочу пожить рядом, а для знакомства угощаю вас бражкой из тубуса.
В эти емкости была закачана брага, а путем многократного перетряхивания на коне и постоянно в тепле напиток приобретал неповторимый вкус, особенно в тайге, в период безалкоголья и сухого закона.
Николай стал первым другом, а его напарник и сосед по седлу, убежавший в тайгу на четвереньках, – загадкой. Итак, Николай, отчество и фамилию он не помнил, охотился вдоль реки Нюя, но не отличался сноровкой и основательностью, а потому и фартом не был приласкан. Всегда крутился около добычливых промысловиков, но однажды надоел и был изгнан из сообщества охотников. Случаем прибился к экспедиции, которая организовывала пункты гидрометеоцентра для наблюдения уровня за реками и количеству осадков, упавшими в стаканы с метками. Специалисты-наблюдатели имели статус метеорологов-гидрологов и сидели на своих постах, каждый день записывая уровень воды в реке, и сколько упало осадков в банку на отвесной ноге. По жалости Николай был зачислен гидрологом, но зарплаты не получал, а раз в квартал встречал проверяющих, которые привозили ему газеты и забирали рыбу, которую он заготавливал на зиму от нечего делать. Рассказывали о жизни на Большой Земле, привозили мешками соль и просили заготавливать рыбку в больших количествах.
Итак, Николай покинул свой пост на ниве Гидрометслужбы СССР на реке под названием Оюль, как бы ушел в самоволку. Хотелось общаться с людьми, поговорить, выпить… а вдруг и девушки…! В приготовлении браги – был мастер великий! Кроме тубусов, в которых готовился «мичуринский продукт», имел и другие емкости, которые вскоре появились в стойбище.
Итак, завтрак, обед и ужин у Михеича, Бабая и Мамая начинался с трех-четырех кружек бражки Николая. Мешок с сахаром подходил к концу, надо было думать о будущем. Радиостанция «Недра», до этого не работавшая, вняла просьбам скитальцев и откликнулась, сообщив, что первая лодка с сахаром, во избежание диабетического кризиса с Бабаем, выплывает срочным санитарным рейсом. Мамай добавил к сообщению, что уже хлеб давно кончился и необходимо доставить побольше дрожжей. Так Николай обосновался на краю поселка со своей тощей лошадью и мальчишкой-собачкой. Это существо оставалось загадкой для Мамая. Бабай ничего не хотел понимать и в дело это не хотел вписываться. Живи на верхних нарах, не вписывайся в тему, проживешь! Однако любознательный Мамай не мог успокоиться, а уж не вертухай какой этот Николай, а еще хуже и мент бывший, косивший под придурка?
Итак, решил проверить ночлежку Николая. Вечером, захватив с собой хорошую палку, отправился к жилью Николая, заглянул в окно и увидел Николая, который стелет постель на кроватке, а собачке – половичок на полу. Из-под стола выползает человечек, на четвереньках становится на колени, протягивает ручки к Николаю и жалобно скулит. Тот ему протягивает кусочек хлеба. Безобразное поведение, мерзкое ощущение, врываемся в дом. Коля нисколько не удивлен и не обижен. Достал котелок с мутной жидкостью. Бабай вынул бутылку спирта. Ну и ладно, посидим, капсе ведем! Налили по первой. В котле кипела вода. Бросили два куска мяса, по килограмму каждый, в котел. Оба куска утонули, но через несколько минут вернулись на поверхность. Готовы! Ножами достали куски из котла и подняли стопки. Спирт обжег горло.
Вдруг под столом что-то зашевелилось и начало гладить ногу Мамая. Заглянул под стол и увидел существо, похожее на человека, все лицо которого было покрыто мелкой редкой шерстью. Руки также поросли редкой желтоватого цвета щетиной. Глаза были белого цвета с узкими, как у кошки зрачками. А вот уши… Они были торчком с волосами на верхних кончиках, как у рыси. Он стоял на коленях и умоляющими жестами просил выпить, показывая пальцем на рюмку, стоящую на столе. Мамай протянул ему рюмку, он взял ее твердой рукой и, слегка оттопырив мизинец, маханул рюмку спирта, ухмыльнулся и нырнул под кровать.
– Кто это?
– Это человек-собака. Прибился ко мне лет двадцать назад. Поганое животное, не преданно, хозяина не понимает, выпить просит и пакостит, где попало.
– Так это человек?
– Конечно. В прошлом знаменитый кровопийца. Всех Вилюйских коммунистов погубил, содрав кожу, а на лбах красные кресты ножом каленым выжег. Много еще на нем всяких дел, а вот прибился, и не отвяжешься. Ему уж около ста десяти лет. Трахома, не видит ничего, а нюх на водку отменный. А вот коммунистов за версту чует. Если заночует кто, утром мертв. Ну, пусть поживет со мной рядом, с кормежкой не обеднеем. А кружка бражки продлит ему жизнь. Уже сто одиннадцатый годок стукнул.
Прибыла лодка с продуктами и веселыми геологами, которые опять всю ночь пели заунывные песни, не спали, а в маршрут ходили исправно, возвращались и снова пели те же напевы. Сахар начали выдавать Николаю усиленными дозами, дрожжей хватало, благо с хлебопеком Васей никто не спорил о дозировке.
ГЛАВА VI
Бывалые геологи – Виташка и Бейер знали толк в брошенных поселках. Они двинулись по избам и в уголках, только им известных, находили изделия старины глубокой. Так были извлечены чаши и ковши, вырезанные из прикорневой части ствола лиственницы. Грубой резьбой на поверхности изображались птицы, какие-то зверушки и обязательно медведь, по внешнему виду напоминавшие человека с собачьим лицом. А вот в строении, на самом берегу речки, который обозвали «храмом», обнаружили тщательно замаскированный люк в потолке, ведущий на чердак. Сколотили лестницу и проникли на чердак. Это было обширное помещение с потолком, построенным в виде юрты. В потолке была дыра, через которую была видна Большая Медведица в звездную ночь.
Дожди и снег через это отверстие не проникали по причине нам неведомой, так как признаков гниения и плесени внутри строения обнаружено не было. А может быть это лиственница – дерево, из которого построены все сваи в Венеции и служившее фундаментом большей части города? На деревянном помосте высотой около двух метров лежало мумифицированное тело человека, наполовину истлевшее, но наделенное кожей и волосами на голове. На теле был одет малахай из сохатиной шкуры с воротником и капюшоном из меха рыси. На ногах красовались торбаза, украшенные бисером из зубов тарбагана.
Раздевать и осматривать бренное тело Виташка отказался, а вот осмотреть окружающее пространство было крайне необходимо. По обоюдному заключению решили: это могила главного шамана, а даже на могилах рядовых священнослужителей находились ценные вещи. Поскольку от религии идолопоклонников Виташка и Бейер были далеки, не считали для себя зазорным немного опустошить погребения от ценных вещей, которые хороши теперь только для истории.
В изголовье был обнаружен довольно большой сосуд, на стенках которого с помощью резьбы был изображен рисунок. Долго изучать эту живопись не стали, а приступили к дальнейшему обследованию.
Вдоль тела шамана лежало ружье, длиной около двух метров. Калибр был около шести (вроде как у ракетницы). У ружья имелась рогатина, на которую ружье опиралось, как ручной пулемет времен гражданской войны. Курок был с бойком, а не какой-нибудь кремневый или с пороховой полочкой. Так что происхождение этого оружия было определено сразу – после 1812 года. На прикладе крупными буквами было выжжено клеймо: Kardid Эkspress Magnum Vinchester 1860 года.
Ружье изъяли, а вместе с ним и вазу с загадочным рисунком.
На шесте, у самого потолка висел кожаный мешочек, напоминавший осиное гнездо, потому и не привлекший внимание сразу. Достали и его. Был он тяжел, завязан сыромятным ремнем, который со временем превратился в жесткую проволоку.
Разрезали острым ножом мешочек и увидели там… Громадный золотой самородок, весом около килограмма, напоминал голову высохшего шамана, в одной из глазниц которого блестел кусочек кварца.
Спустились из «храма», долго не могли прийти в себя от увиденного.
Рассказ Мамая и Бабая о видении странного идола через дырку в стене вновь возбудил интерес к исследованиям у молодых ученых-геологов. Дождавшись, когда солнце проникнет в храм и с помощью тени от шеста укажет на отверстие в стене, прильнули к отверстию, но кроме грубо срубленного идола и его безобразного лица ничего не разглядели. Правда, облик этого обелиска чем-то напоминал физиономию высохшего шамана, а еще больше – вид самородка в анфас.
У самого обрыва, на скале, а также вокруг храма стояли фигуры, вырубленные из дерева, и лишь одну из них видел через дырку в стене Виташка. Бейер внимательно осмотрел божество и обнаружил, что из пустых глазниц кто-то весьма неаккуратно извлек их содержимое. Все сходилось на Михеиче. Бейер нашел его около лодки, где тот колдовал что-то с древним мотором.
– Давай то, что ты утащил из глаз божества. Могут быть большие неприятности.
Михеич почесал затылок и извлек из кармана два самородка золота, весом граммов по сто каждый. Это и были глаза деревянного идола. Сожалений не было, тем более что уже более суток золото жгло тело и не покидало чувство какой-то опасности. Тем более что в аэропорту города Вилюйска его все равно бы нашли дотошные комитетчики.
Так, в прошлом сезоне, возвращаясь из экспедиции, ночевал в одном из притонов, где в разговоре обмолвился о том, что намыл немного золотишка на отпуск, да и девочек побаловать в ресторанах города Якутска. Дальше этого города фантазия Михеича не распространялась. Золота не было вообще, а упомянул он об этом так, для куража.
В аэропорту два молодых человека под руки сняли прямо с трапа и доставили в маленькую комнатку, где сидел сонный дежурный милиционер.
– Сам покажешь или искать?
– Ничего у меня нет, кроме денежного довольствия за отработанный сезон в геологической партии.
– Ну, тогда раздевайся!
Оставшись в одних трусах, зябко ежился и переминался с ноги на ногу. Человек в штатском быстро прощупал резинку на трусах и начал осматривать одежду и обувь. Вся одежда была распорота по швам, подметки у ботинок и каблуки оторваны. Весь этот хлам был брошен к ногам Михеича.
– Одевайся и больше никогда не болтай языком про рыжету под названием «золото».
Так накрылся отпуск, самолет улетел, а Михеич остался. На этот раз он легко расстался с самородками и продолжил колдовать над затейливым мотором.
Будучи опытными геологами, Виташка и Бейер поняли, что золотые самородки – не случайная находка. Скорее всего, где-то в здешних местах была золотоносная жила, тем более что косвенные признаки имелись в изобилии, были и мелкие рудные тела, но размеры самородков говорили о чем-то крупном.
Осталось расшифровать рисунок на большом сосуде. Это был абрис какой-то местности с речкой и ее притоками, были обозначены горы и небольшое озеро. Сравнили с картой и аэроснимками и без труда обнаружили место, изображенное на рисунке. Большим треугольником в верховьях небольшого распадка, у подножья горы с названием Эге-Хая (что означает Медведь-Гора) было предположительно обозначено место, где следовало искать жилу. Ниже по течению ручья лет десять назад стояла старательская артель. Они, по слухам, намыли здесь довольно много россыпного золота, а потом артель распалась, а работники исчезли в неизвестном направлении.
В первый же маршрут отправились вчетвером – Бейер, Виташка, Михеич и Бабай. Мамай под каким-то благовидным предлогом категорически отказался от маршрута.
Маленькая собачка по имени «Вертухай» увязалась за Бабаем, которого считала своим хозяином. По распадку двигались с большим трудом, обходя завалы и громадные валуны. Наконец, вышли на курум. Это было расширение русла, состоящее из сплошных валунов, под которыми где-то на глубине журчала вода. Преодолев это препятствие, подошли к каньону с почти отвесными стенами и узким руслом шириной не более пяти метров. «Вертухай» насторожился, шерсть на загривке стала дыбом. Немного постояв, собака рванула в заросли. И вдруг раздался треск, а следом лязг металла и свист пролетающего копья, которое с лязгом вонзилось в корягу на берегу каньона. Все с ужасом отскочили назад. Из кустов, как ни в чем не бывало, выскочил «Вертухай» и, повиливая хвостом, пригласил Бабая следовать за ним. С большой опаской и осторожностью вошли в кусты. На земле лежал металлический тросик, за который зацепилась собака и привела в действие приспособление под названием самострел. Такое орудие, напоминавшее арбалет, ставили в давние времена местные кочевники. Обычно оно было рассчитано на лося или медведя. Сколько времени простояло заряженным это орудие ведомо только духам и богам. На этом приключения не закончились. В самом верховье ручья, где лес заканчивался и уступал место редкому стланику (кустарниковый, стелющийся кедр). Перед геологами предстала такая картина. На шесте, укрепленном между двумя валунами, висели две птицы с распущенными крыльями. Это были кукши, а попросту сойки. Птицы были мертвы, но еще довольно свежие на вид. У якутов эти птички не пользуются уважением, а их гортанные, резкие крики, якобы, предвещают смерть. Искушать судьбу не стали, соек не тронули и двинулись в обратный путь, тем более, что начинало смеркаться. Обратно шли быстро, но все равно темнота застала еще в пути. Переходя через ручей, в лунном свете увидели еще мокрые следы медведя.
– Прошел прямо перед нами. Не хватало только встретиться с «хозяином».
Виташка снял с плеча карабин, передернул затвор и вошел первым в кусты. Трое остальных гуськом следовали несколько поодаль. Напряжение было велико, нервы на пределе. Вышли на небольшую опушку, освещенную лунным светом.
– А вот здесь он нас и поджидает, – сообщил Бабай.
– Не каркай – буркнул Михеич.
И тут тишину разорвал гортанный крик, напоминавший хохот, хлопанье и трест кустов. Виташка выстрелил в воздух, эхо раскатилось мощным громом в ночной тайге. Из кустов вылетела стая куропаток, которых мы спугнули. А сонная куропатка кричит таким голосом, который только что слышали. Долго еще с трясущимися руками и непослушными ногами брели до базы. Поисковый отряд весь сезон обследовал места, указанные на абрисе, однако, богатой жилы обнаружено не было, а самородки, найденные в брошенном поселке, оказались в музее Аэрогеологического треста в г. Москве. Там же оказались и книги учета жителей поселка, составленные по распоряжению властей к всемирной переписи населения. Кто-то из энтузиастов-чиновников самого малого ранга был заброшен в поселок на берегу речки без названия с заданием переписать все население, а заодно и всех кочующих по тайге старателей, охотников, бродяг, геологов, топографов, беглых зэков и прячущихся от глаз людских старообрядцев, отвоевавших у тайги горельники и имевших скиты вдоль множества речушек, впадающих в реку Вилюй и самую красивую по внешности, а особенно по названию, речку по имени Чара! Кто хоть раз видел эту полноводную реку и берега ее с крутого обрыва, особенно в утренние часы, когда рассвет только наступал, а склоны, покрытые кедрами, окрашивались в темно-зеленый цвет и слегка разбавлялись красками утреннего тумана, тот понимал, откуда название этой реки. Очарование – вот единственное чувство, которое охватывало любого, кто мог видеть эту благодать. Может быть, поэтому в эти места и селились старообрядческие семьи, именно из-за этого эвены и якуты поклонялись речке, звездам, туману и запахам тайги, оставляя на берегах идолов из дерева, которые передавали эту благодать верующим идолопоклонникам. Шум водопадов и перекатов в период «черной воды», когда уровень в реке резко поднимался, особенно ранней осенью, воспроизводился шаманами с помощью двух бубнов и резкого горлового пения. Это означало, что наступило время заготовки на зиму.
Именно в это время по ручьям и мелким речкам спускается вниз по течению рыба, по весне добравшаяся до самых истоков и распределившись по уловам (небольшие омуты) питалась щедрой пищей из оводов и комаров, совершенно не нарушая экологического баланса, так как этой твари меньше не становилось. Здесь же по весне метали икру, опрыскивали ее молокой, и за лето мальки вырастали в самостоятельных хариусов, линьков, а может и тайменей. Больше всего, конечно, было хариусов молодого поколения. Небольшие рыбки с нежным вкусом и запахом свежего огурца особенно хороши в свежем виде, да и малосольные имеют отменный вкус, а слегка подвяленные над костром из тальника – это знаменитая закуска к любому напитку, даже к плохому пиву.
Николай, живущий рядом с нами и своим человеком-собакой, постоянно готовил брагу, которой пользовались все, расслабляясь после долгих маршрутов. А уж когда наступала пора ловли молодых хариусов, он начинал готовить пиво «Бархатное» – темное и крепкое. Для этого браге давался срок, за который из нее исчезал весь сладкий привкус, и она становилась горьковатой. После этого материал фильтровался через марлю, и дальше шел процесс приготовления пива. В какой-нибудь заброшенной кастрюле заваривался сироп, и когда сахар с водой закипал, пузырился и приобретал коричневый оттенок, его бросали в бидон с брагой. Туда же добавлялся изюм в количестве двух горстей, а в случае отсутствия этого благородного продукта из Средней Азии, добавлялись ягоды местного произрастания. Брага вновь вскипала, окрашивалась в темно-коричневый цвет, была пенистой, горьковатой на вкус и отдаленно напоминала знаменитое «Двойное золотое» в маленьких бутылках. Такого пива не могли себе позволить простые смертные, а были исключительно подаваемы в буфетах крупных кинотеатров и филармоний, преимущественно в столице и прибалтийских барах Юрмалы. Но там никому не были доступны молодые особи хариусов, слегка подсоленные, с запахом свежего огурца, о котором многие местные жители знали только из того, как пахнет свежий хариус. Особый вкус и оттенок легкости этому пиву придавали таблетки кодеина, который в изобилии были в аптечках, предназначен от кашля, и если не был извлечен в начале сезона знатоками, мог придавать особый аромат напитку и налет задумчивости на лица пьющих сибирское пиво.
Ловили рыбу всеми доступными способами. Сети здесь были не в ходу, потому что «черная воды» несла с собой, кроме рыбы, и коряги, и сучья, и прочий мусор. Особым успехом пользовались заездки. Эти сооружения давали наибольшую отдачу, но и затраты были велики. В самом широком месте, по перекату устанавливался частокол из молодых лиственниц, опирающийся на наклонные козлы, стоящие впритык друг к другу. Мусор, коряги, хвоя и листья, носимые рекой, забивали щели в этом речном заборе. Перед плотиной уровень воды повышался, и образовывалось своеобразное озеро, в котором скапливалось громадное количество рыбы. Большие ящики с крупными щелями устанавливались за этим забором, открывался люк, и вся рыба устремлялась в образовавшийся водопад. Ящики наполнялись быстро, столь же быстро заполнялись бочки, предназначенные для рыбы. Разбирать и заготавливать на хранение еще будет много времени, когда сойдет рыба. Но вернемся назад, в разгар лета и вспомним, что же происходило в разгар сезона в геологических партиях, где служили Бабай, Мамай, Михеич, Бейер и Виташка, а также молодые геологи – Леночка и Таточка.
ГЛАВА VII
И снова о геологах
Найденный на ложе у шамана огнестрельный мушкет под именем Kardid Эkspress Magnum Vinchester 1860 года выпуска, не давал покоя любознательным. Виташка, как знаток оружия, приличный охотник и естествоиспытатель, читавший все журналы «Вокруг Света» от корки до корки, объяснил, что такие винторезы в Средней Азии назывались «карамультук» и использовались для охоты на горных баранов, а вот винчестеры были изготовлены исключительно для охоты на слонов и носорогов в Центральной Африке. Все мечтали посмотреть на это оружие в действии, для чего прошла общая мобилизация сил для поисков хотя бы одного патрона для ружья. В результате тщательных исследований в одном из строений были обнаружены две гильзы похожего калибра и размера. Они служили светильниками, были заполнены каким-то салом или жиром с фитилем внутри. Очистили гильзы от содержимого, заполнили порохом, изготовили пулю соответствующего размера из двухсот граммов дроби. Капсюль от патрона 12-го калибра почти идеально подошел к гильзе.
Стали искать мишень. На одном из длинных сараев из тонких тополиных бревен Бабай обозначил круг с помощью уголька, размером метра два в диаметре. Мамай отмерил от сарая тридцать шагов, посчитав, что этого достаточно для первого испытания, установил орудие на откидную двуногу, взвел курок и жестом пригласил Виташку произвести выстрел. Тот на всякий случай упер приклад не в свое плечо, а в ствол дерева, подспудно ощущая, что количество пороха в гильзе длиной около 20 сантиметров даст хорошую отдачу. Прицелившись, отошел немного в сторону и нажал на спусковой крючок. Выстрел напомнил пушечный сигнал на Петропавловской крепости. Дерево, в которое был уперт приклад, покачнулось, а в стане сарая образовалась дыра размером в два кулака. Осмотрели дыру в стене сарая и единогласно признали, что пуля, изготовленная кустарным методом, оказалась разрывной. Решили обнаружить ее остатки в сарае. Далеко пуля не могла улететь при таком разрушительном действии на бревна. В сарай вошел Мамай, и тут же вернулся, прикрывая рот ладошкой, двинулся к кустам. Приступы рвоты огласили окрестности, так как сопровождались дикими криками и рычанием в сторону зарослей крапивы.
Ничего не понимая, Виташка и Бабай, держась поближе друг к другу, вошли в сарай. На полу, при свете яркого солнца, проникающего через зияющее в стене отверстие, виднелось нечто, похожее на лошадь или лося, но с разорванным животом, из которого медленно выползали кишки и какая-то масса желтоватого цвета. Это оказалась лошадь Николая-браговара, которую он ставил в сарай днем, дабы избавить от мук, приносимых оводами и комарами. Лошадь оказалась совсем не в нужном месте и в ненужный час. Пуля из винчестера в своем расплющенном состоянии сразила лошадь в живот, избавив от дальнейших мучений, приносимых оводами. Так закончилось испытание оружия, принадлежащего шаману, который в прошлой жизни был еще и охотником на слонов. Бабаю, а тем более его лучшему другу Мамаю, ружье не понравилось, особенно его результат по отношению к бедной лошади. Больше их привлекали ножи, особенно якутской заточки. Одна сторона ножа была плоской, а вторая, откованная на конус, затачивалась и на ребре его имелась продольная бороздка для стока крови, как говорили опытные, бывалые людишки. На самом деле это изделие самобытного промысла представляло из себя плоский напильник. Из него по современной технологии на углях разогревалось, легко поддавалось молотку и приобретало форму национального якутского продукта. В долгие месяцы полярной ночи другим напильником, не испытавшим воздействия жара огня, пилился и приобретал форму более мягкий металл. Когда форма была соблюдена и отточена, клинок опять нагревался до красного состояния, а затем с помощью плоскогубцев опускался в машинное масло, где закалялся и приобретал необходимую твердость. Ручка была из лиственницы, без всяких затей, лишь бы хорошо сидела в руке. Плоский с одной стороны нож позволял легко обрезать кусочки мяса, зажатые передними зубами при употреблении мяса, а также работал как рубанок при обработке древесины. Вот так старинные якутские ножи, изготовленные по современной технологии, долго волновали умы и воображение ученых, писавших диссертации о первых находках удивительного, никому неизвестного сплава в якутских национальных ножах. А просто это были напильники, сначала отпущенные для обработки, а потом закаленные необычным способом.
ГЛАВА VIII
Медведи
Эти косолапые хозяева тайги были редкими в здешних краях, сторонились людей и старались не попадаться им на глаза. Сидя в кустах, наблюдали за человеком. А вот если взгляды их пересекались, медведь вставал на задние ноги, издавал громогласный рык и делал несколько шагов в сторону человека. Мишка никогда не бросался на соперника из засады, не гонялся за убегающим человеком, вставал в позу борца-вольновика, приглашая к поединку. Встретив взгляд человека, резко опускался на передние лапы с разворотом на сто восемьдесят градусов и, изредка поглядывая назад, медленно уходил. Но в этот сезон медведей в округе было больше, чем зайцев.
Горела тайга в долинах крупных рек, шел верховой пожар, выгоняя обитателей на безлесые просторы сопок и гольцов под названием хребтов Хамар-Дабан и Байкало-Потомского нагорья. Итак, популяция медведей в этих краях была превышена в десятки раз. Медведь же, существо, в общем-то, миролюбивое, привык к спокойной жизни, имел свою территорию, помечая ее, сколько можно, слегка приподнимая лапу, а в большинстве случаев и не делал этого движения по своей лености. Самочка сама приходила на территорию мужчины-медведя. Никаких битв за женщину среди медведей не случалось, за исключением тех моментов, когда рядом находился молодой отпрыск годовалого возраста, начинавший проявлять интерес к противоположному полу. Однако, эти проявления кончались серьезной оплеухой старшего по званию и весу папаши и надолго отвлекали молодого от сексуальных фантазий. Надо еще подрасти и обрести свой участок обитания с собственной берлогой, где твоя супруга сможет родить одного или двух медвежат, выкормит их и уйдет из семьи через два-три года к новому кавалеру. В общем-то, как у людей.
На территории становилось довольно тесно из-за особей, покинувших долины рек из-за пожара. Медведи потеснились на своих участках, уступая место вновь прибывшим, тем более, что и мясная часть их рациона прибыла из района пожаров в изобилии. Пришли и новые самочки, смущенно опуская глаза и мощный зад в ожидании новых приключений. Ягод и другой растительной пищи было в изобилии, однако стычки между самцами становились все более агрессивными, и нрав медведей становился грозным и неуступчивым. Вот в это время и произошли события, облетевшие по рации все окрестности и потребовавшие от геологов осторожности и применения средств необходимой обороны.
Один из медведей в районе соседней партии насмерть задрал рабочего. Случай этот признали несчастным, происшествие как могли, замяли. Через несколько дней и в нашем коллективе случилось событие.
Михеич пошел собирать бруснику в соседний распадок поблизости от базы, где этой ягоды было предостаточно. Собирать ее руками – дело неблагодарное. Для этой цели используется инструмент под названием «Комбайн». Совок, с тонкими штырями на конце в виде гребня для расчесывания волос длиннокосых русских девиц, был глубоким и снабжен предохранительной пластиной, пропускающей ягоды внутрь и не позволявший ей выпадать обратно. Листики от ягод отделялись путем потряхивания «комбайна». Коробка из-под макарон размером 1м х 1м х 0,7м наполнялась за полтора-два часа работы «комбайна». Увлекшись собиранием ягод, Михеич не заметил, как нос к носу столкнулся с медвежонком весеннего помета, который хоть и скалился, но не убегал и не пытался освободить территорию человеческому существу, собиравшему ягоду с помощью более длинных когтей и вместительных лап. Михеич рявкнул на молодого мишку, тот отступил назад, но вдруг более мощная лапа мамы этого малыша резко ударила Михеича по затылку. Ткнулся мордой в кустарник, ожидая дальнейшей расправы. Этого не последовало. Подняв голову, осмотрел окрестности, не увидел опасности и, прихватив ящик с ягодами, бросился широкими шагами, преодолевая естественные препятствия, в сторону лагеря. Бабай и Мамай насторожились. В таком виде этого бывалого таежника они видели впервые. Вся спина на штормовке была в крови, а на голове не было волос! Вместо них от шеи до затылка зияла открытая рана, покрытая какой-то прозрачной пленкой, через которую просвечивались кровеносные сосуды и какие-то толстые жгуты, пульсирующие в ритме работы сердца. Снятый до половины скальп придавал ужасный облик Михеичу. На лбу волосы слиплись от крови. Снятые с затылка, они несколько украшали лоб давно облысевшего мужчины. Увидев друзей, Михеич рассказал друзьям о случившемся и слегка коснулся шеи двумя пальцами.
– Вот здесь поцарапала, – сообщил он и осмотрел пальцы, покрытые не то чтобы кровью, а какой-то сукровицей, не вызывающей особой тревоги от увиденного. Мужественные люди – Мамай и Бабай – не выдавали своего волнения по поводу увиденного. Однако, череп был гол, шкура собрана на лбу. Надо приводить человека в естественное состояние. Мамай, как большой специалист по полевой медицине, развел марганцовки в ведре, потом передумал, вылил это калийное удобрение в кусты для их дальнейшего роста и вынул из аптечки порошок под названием «Риванол». Кстати, этот порошок употреблялся фронтовыми хирургами во время прошлой войны, заживлял сложные раны, гангрены, исцелял от пролежней, а в мирное время лечил псориаз, раны, ожоги, ангину и другие мирные болезни. Куда подевалось это лекарство от всех болезней, не знал никто, кроме тех, кто изобрел фурацилин, состоящий из концентраций в тысячу раз меньший, чем риванол, но в десять тысяч более дорогой, чем этот продукт.
Итак, в ведре Мамай приготовил раствор густого риванола, а Бабай, освежив руки в мыльном растворе, и подняв их вверх, изображая действа хирурга, прикрыл рот грязным платком от воздействия на клиента микробами собственного производства. Операция началась. Михеичу приказным голосом было озвучено, что он обязан встать в полунаклоне, уперев обе руки в колени. Ведро с раствором реванола опрокинулось на ободранную часть головы Михеича. Сложный организм среагировал моментально. Клиент потерял сознание и упал головой на колени Бабаю. Увидев, что поверхность слизистой составляющей ободранной головы начала вскипать и пузыриться, как от воздействия перекиси водорода на пораженный участок, Мамай четким движением дернул сморщенную кожу с волосами на затылок. Кожа немного подсохла и не хотела ложиться без морщин. Вспомнив, что на затылке пациента до его происшествия морщин обнаружено не было, решили заняться пластикой. Минут через двадцать кожа немного размякла от действия риванола, и вот тогда Мамай двумя руками, а вернее, пальцами двух рук натянул кожу на голову пациенту. Получилось совсем неплохо, но пузыри под шкурой остались. Бабай предложил в распоряжение хирургу-пластику свою расческу. Без слов понял Мамай, что надо делать и стал тыльной стороной пластмассовой расчески проглаживать шкуру на черепе Михеича сверху вниз, удаляя пузыри из-под шкуры. Так действуют специалисты по клейке обоев. Вроде бы все в порядке. Осталось наложить швы. В кепке у Бабая всегда торчала толстая иголка с широким ушком и ниткой, намотанной на нее с уже завязанным узелком. Поплевав на пальцы, протер ими иголку, освободив инструмент от всячески вредных микробов, и через край заштопал края кожи. Шов получился довольно грубым. Осмотрев его своим хирургическим взглядом, вновь послюнил указательный палец и слегка примял шов, придавая ему товарный вид. Так операция по спасению человека от медвежьего разбоя прошла, а вот комиссии по поводу двух происшествий немедленно прилетели из Москвы. Среди них был и инженер по технике безопасности треста под истинно русской фамилией – Штенгауэр. Он же совмещал в главной конторе должность под названием «НОТ», что означало в переводе «Научная Организация Труда». Озвучив как-то на одном из съездов, а может быть и пленумов, а может совещаний, а может и активов, наш очень уважаемый, а может почитаемый, а может просто человек, наш очень генеральный, со многими наградами, премного уважаемый генсек Л. Брежнев провозгласил, что любой труд должен быть нормирован, учтен и направлен в нужное русло. Руководители чуть пониже рангом подхватили инициативу на местах и во всех организациях, начиная от цехов, заводов, управлений, создали отделы «НОТ», поставив туда самых бесполезных для производства людей. Как правило, по совместительству эти люди являлись инженерами по технике безопасности.
Итак, Штенгауэр, который считал себя истинным арийцем, прибыл в партии с целью разобраться с медведями, а заодно и внедрить «научную организацию труда» в полевых партиях. Прибыл он вместе с главными специалистами «Треста» – опытными геологами, отслужившими свой срок в полевых партиях и, теперь по сроку подойдя под списание, являлись кураторами, наставниками и редакторами результатов геологических изысков их более молодых коллег.
Эти женщины были далеки от проблем техники безопасности, а тем более, «научной организации труда». Итак, в первой части своего общения с коллективами партий зачитал кучу приказов по Министерству, Тресту, Экспедициям, партиям и отрядам. Все они сводились к тому, что все геологические пары, а это геолог и его напарник в ранге техника или рабочего, производившие маршруты в медвежеопасном районе, должны быть обеспечены огнестрельным оружием. На вооружении в партиях тогда находились кавалерийские карабины и трехлинейки, снятые с вооружения к началу Отечественной войны, но хорошо послужившие в Гражданскую. Многие геологи, а особенно их разновидности женского пола, трехлинейку таскать не могли по причине ее длины и тяжелого веса. Да и предсказать действие многих из них в период опасности не представлялось возможным. Как альтернатива, кем-то из бывалых геологов, а может быть, и работяг, было предложено средство под названием «Антимедведин». Представляло оно из себя презерватив, в который помещался заряд от сигнальной ракеты, к которому была прикреплена антиветровая спичка, обильно намазанная на конце серой или какой-то другой смесью, дающей воспламенение при резком трении о какой-нибудь сухой шершавый предмет. Это могли быть брезентовые штаны, но в нашем варианте использовались кусочки спичечного коробка. Резким движением, ударяя о коленку, а в случае с женщинами, о заднюю часть тела, происходил разрыв резинового изделия, спичка возгоралась и приводила в действие термит из ракеты. Резкая вонь и пламя, вырывающаяся из этого снаряда, по словам изобретателей, должны были испугать медведя, но в случае побега с места происшествия, служили источником лесных пожаров, так что инструкция предлагала после побега испуганного медведя, подручными средствами гасить очаг возгорания. Проинструктировал Штенгауэр всех сотрудников партии и выдал необходимое количество завязанных узелком презервативов. Особенно долго он показывал, как надо располагать эти изделия в виде пулеметных лент на теле матроса Железняка на примере Светланы – старшего геолога, отдавшей свое тело под наглядное пособие.
Долго химичил инженер по технике безопасности, приспосабливая гирлянды из презервативов на теле геологини. Мешали выступающие груди. Пропускал их и сверху, и снизу, но особого изящества этот наряд не придавал образу женщины-амазонки в шляпе с закрученными по краям полями, на которых болталась накомарная тюль, исполненная в виде загадочной вуали дам прошлого века. Однако, инструктаж был выдан, и все были приглашены в очередь подписывать ведомость о получении всех необходимых инструкций. Так процедура по внеочередному занятию по технике безопасности была закончена. Штенгауэр пригласил всех сотрудников на семинар по научной организации труда. В президиуме, рядом с ним сидели две пожилые дамы, хорошие геологи, прошедшие школу полевой жизни, но скептически относившиеся к НОТ. Инструкции по этому предмету еще не вышли, а вот на учебных семинарах озвучивались, как истории из жизни. Так профессор Тушинский, преподававший в Московском университете, заведовал кафедрой гляциологии на географическом факультете и читал лекции для будущих географов и геологов по технике безопасности. Это были рассказы о приключениях в горах, встречах с ледниками, оползнями и обвалами, крушениях вертолетов и многих несчастных случаях. Все это исполнялось эмоционально, с показом жестами событий и акробатическими элементами, с кувырками и опусканием на шпагат. На эти лекции собиралось столько студентов и преподавателей, что самая большая аудитория не вмещала всех желающих. Слушатели сидели в проходах, стояли в дверях, а многие забирались на сцену и занимали место вокруг кафедры. На них обычно и показывались примеры лечения переломов и других травм, способы транспортировки и так далее. Профессор Тушинский в те времена возглавлял еще и Центральную Горноспасательную службу, вылетая на происшествия в горах, связанное с потерей альпинистов, туристов, так же серьезными случаями на ледниках, при сходе лавин и селей, преимущественно на Кавказе.
Мастер спорта по альпинизму, горнолыжник, имел много аспирантов на географическом факультете, но основным требованием к ним было серьезное отношение к альпинизму. Поэтому ребята, его окружавшие, были спортивного телосложения, с серьезными лицами, немногословные, готовые в любое время вылететь в любую точку Союза для оказания помощи пострадавшим. Впрочем, и в далеких экспедициях научного типа на этих ребят можно было положиться.
Так вот, руководством университета, парткомом и профкомом Тушинскому было предложено параллельно с техникой безопасности дать студентам, аспирантам и преподавателям основы науки под названием «Научная Организация Труда». Зная методику преподавания профессором, решили, что пусть будет так, как он сам посчитает нужным. Все понимали, что даже этот скучный предмет, означенный как обязательный к преподаванию в Высшей Школе самим Генеральным Секретарем, Председателем Президиума Верховного Совета, которого врачи никак не хотели вылечить от многих болезней, а может, просто и не хотели… наполнит аудиторию под номером 611 слушателями, которых не способен принять даже большой стадион.
Первые две лекции анализировали уже имевшийся опыт, описанный в газетах и научных статьях.
Научная организация труда. Это означает, что выполнение какого-либо действа при наименьших затратах должно приводить к максимальному результату. Так, перекуры, разговоры о футболе, опоздания на работу, частые походы в туалет – все это отвлекает от рабочего процесса. Тут и нужна система НОТ.
Далее профессор с загадочным видом начинает повествование
В один из выходных дней со своими сослуживцами – аспирантами отправились в пивной ресторан под названием «Пильзень», что находится в парке культуры и отдыха имени писателя М. Горького. Над входом в ресторан, который представлял из себя пивнушку с высокими столами, на которых валялись шкурки и кости от очищенной воблы, висела надпись на красном кумаче черной краской: Наш ресторан работает по НОТ. Правда, в дальнем углу имелись столики для особо важных персон. Здесь обслуживали официанты, а цены были выше в два раза, чем за буфетной стойкой. Пиво здесь подносилось на подносе, закуски в виде раков и очищенной воблы сопровождались еще рыбным и мясным ассорти. Рыбное ассорти представляло из себя кусочки осетрины горячего копчения, уложенные в розетку, ломтики семги, скумбрии и еще какой-то очень соленой, никому неизвестной рыбы, нарезанной уже более крупными кусками. Все это было посыпано какой-то зеленью, листья которой никто не решался кушать и, по всей вероятности, украшали блюдо следующего клиента. Мясное ассорти любил профессор. Кусочки отварного говяжьего языка, копченое мясо, отварная говядина, в норме подсоленные в сочетании с солеными орешками являлись дополнением к чешскому пиву.
Компания уселась за стол. Не дожидаясь заказа, официант, который попивал пивко за соседним служебным столиком, вскочил и, подняв одной рукой поднос с кружками, наполненными наполовину пеной, подошел и поставил перед каждым по две кружки пенного напитка чешского производства. Тут же отошел, отпил еще несколько глотков из своего бокала и, как бы извиняясь, сообщил, что пришло время зайти в туалет. Тушинский, как будущий специалист по НОТ, оценил действия официанта.
– Вот видите, ребята, не успели мы сесть за столы, а нам уже подали по две кружки пива, понимая, что за меньшим количеством сюда не ходят. Посмотрим дальше, как же научная организация труда сказалась на данном заведении.
Из туалета выходил официант, наспех застегивая ширинку. Он протянул нам меню, сообщив при этом, что кроме раков, мясного и рыбного ассорти, ничего нет, и, прихватив двумя руками груду резаного хлеба, поместил его на тарелку на нашем столе. Один из аспирантов с грустью сделал замечание прыщавому официанту.
– Что же ты, друг, выйдя из сортира, и не помыв даже руки, хватаешься за хлеб и кладешь на нашу тарелку?
Нисколько не смутившись, официант спросил: «А вы читали плакат у входа? «Наш ресторан работает по НОТ» – процитировал он и гордо поднял голову.
– Ну, а в чем же ваш НОТ?
– А вот в чем. Теперь весь коллектив приходит на 5 минут раньше начала работы и под присмотром инженера по научной организации труда моет в туалете с мылом свой писюн. После этой процедуры частые походы в туалет не требуют длительного умывания рук в течение всего рабочего дня. Экономия воды и времени – НОТ!
Так эту историю описал профессор Тушинский на одной из лекций к всеобщему ликованию публики, понимая, что уж этот предмет студентами будет сдан с успехом и не требует специальной подготовки. Главное запомнить, что надо помыть перед работой.
Вторую историю по поводу научной организации труда профессор рассказал с присущим только ему темпераментом. Райкины и Жванецкие в это время могли только отдыхать. Дело касалось технического оснащения эксперимента. Поскольку при крупных НИИ и других скоплениях ученого люда, кроме инженеров, существовали отделы по обработке информации, сведения от которых стекались в информационные центры, снабженные мощными агрегатами, замененные сейчас одним ноутбуком.
Итак, в одном из НИИ после начала рабочего дня вошли молчаливые, уверенные в себе люди, в костюмах и застегнутых на всех пуговицы рубашках, при галстуках, и приступили к работе. Занесли в комнату агрегат, который напоминал сварочный, протянули провода к каждому рабочему месту и начали монтировать какие-то датчики к столам, стульям и прочей утвари на столах научных работников. Постучав по датчикам, покачав столы и стулья, убедились, что стрелка на каком-то приборе сварочного аппарата начала качаться, оставили помещение на усмотрение подопытных научных работников. Аналитический ум подсказал – надо что-то делать, а еще лучше узнать, что же фиксируют эти датчики. Руководитель группы, чье мнение было законом, провозгласил:
– Включаем мысль! Какие соображения по поводу этих научных экспериментов?
Один из младших научных предположил, что датчики, прикрепленные к стулу, фиксируют, когда работник пришел на работу, а в дальнейшем – сколько он на нем сидел. И если покидал место, то на какое время. Версия была одобрена начальником, и все сотрудники дружно прижала свои плотные зады к стульям, обозначив свою приверженность к научной работе.
Второй, наиболее умный из всех, поправив громадные очки на переносице, произнес, устремив взор громадных, увеличенных линзами глаз на начальника: «Эти приборы, прикрепленные к столам, фиксируют качания стола от движения ручки по бумаге, отмечая, сколько человек пишет, а сколько отвлекается на болтовню или ковыряния в носу». Поняв ситуацию, начальник приказал: «Все пишем, рисуем, ерзаем на стульях и вообще ведем активный образ жизни, не отрывая зады от вверенных нам стульев». Прошло несколько часов. Люди в штатском сняли датчики, уволокли сварочный агрегат, а научные работники продолжили обсуждение темы.
Результаты пришли и были обнародованы в бюллетене под названием «НОТ», где отделу был присвоен балл 550, и была выделена премия в размере 10 рублей на сотрудника, как рационализаторское предложение. Правда, это произошло через месяц после эксперимента, а вот в день его проведения уборщица тетя Маша, зайдя в комнату научных работников, задумчиво произнесла: «Бумажек в корзинах нет, стружки от отточенных карандашей нет, чистота и порядок. Опять ничего не делали, лясы точили». Такая вот научная организация труда.
Много таких рассказов поведал знаменитый профессор благодарной публике, а вот инженер кабинета НОТ Аэрогеологического треста Штенгауэр усвоил одно: самое главное в работе геологов в период полевых работы является пикетажка, а проще дневник наблюдений в маршруте. Ранее, до прихода системы НОТ, геологи просто описывали все, что видели по маршруту, зарисовывали обнажения и слои породы на поверхности, брали пробы, наклеивали этикетки на пластыре, прикрепленным к кусочку породы, писали химическим карандашом номера их, точно отображая в пикетажке соответствующий номер. Описание в маршруте считалось первичной документацией и хранилось в архивах сотни лет. Это были бесценные материалы первичных исследований. Полевые книжки Обручева хранятся до сих пор в архивах, несмотря на то, что им уже написаны книги, повести, а этот материал является первичным, а потому видно, где факты, а где вымысел великого геолога.
Итак, лабораторией под названием НОТ были разработаны требования или рекомендации по ведению полевой документации. В полевой книжке необходимо было указывать время выхода в маршрут, состав звена, необходимое оборудование, а дальше с помощью шагомера определять проделанный путь. При крутых склонах, особенно в горной местности, где расстояние между точками составляло два километра, приходилось пылить по десять. Это считалось пропиской и отвергалось мощной машиной компьютерообразного мышления, которой было не понять, куда девались километры, пройденные геологом и изображенные на карте в виде двух точек между двумя хребтами через каньонообразную долину. Геологи слушали Штенгауэра, кивали головами, но шагомеры вставлять между ног категорически отказывались, что, между прочим, не очень и огорчало инженера. Ему гораздо было гораздо важнее завоевать сердце и внимание Светланы, которой он по вечерам сочинял стихи, собираясь прочитать их при удобном случае, ожидая, когда студент-дипломник покинет палатку желанной девы. В один из вечеров, с подсказки студента, обзавелся банкой тушенки и двинулся в гости к Светлане. Мечтой всей половины сезона у нее, из рассказов студента, было желание скушать банку этого замечательного продукта в одиночку, а не вместе с коллегами, куда эта баночка бросалась из расчета на пять человек в суп или борщ, иногда в щи из банок с ржавыми крышками и содержимым, напоминавшим что-то! Баночка тушенки, разогретая на маленькой печке в палатке геологини, немного растопила сердце этого существа. А вот бутылка шампанского, припасенного на всякий случай инженером, пришлась и вообще кстати, превратив банкет в романтическое приключение с чтением стихов, объятиями и поцелуями в тесной палатке. Студент изредка поглядывал на трясущуюся палатку и благодарил судьбу за этот вечер, свободный от посещения начальницы и посвятивший свои прогулки вдоль палатки геологине, имевшей прозвище «Дева». Громадного роста и веса, с мощными ногами, бегала по горам, как коза, впрочем, такое сравнение по величине ее бедер не весьма корректно. Это был бизон, буйвол, в конце концов, но глаза эти – голубые и прозрачные, а губы – полный страсти и желания, пугали всех мужчин, особенного молодого поколения, не знавших что же делать с этими прелестями.
Решив побороть страхи, студент начал медленно прогуливаться около палатки Девы. Внезапно две мощные руки обхватили ноги незадачливого путника, и он оказался в объятиях Девы, на оленьей шкуре, плотно взятый на болевой прием. Сопротивление было бесполезно, тем более, что тело этой нимфы было без одежды, и мощные груди коснулись тела поверженного студента.
На следующий день начальник партии объявил, что студент становится самостоятельным геологом с подачи Светланы, а в напарники ему выдается «Дева» – таскать рюкзаки и прочий скарб, означенный в маршруте. Дева ласково посмотрела на своего нового начальника, взвалила большой рюкзак на плечи и пригласила новоявленного геолога в многодневный маршрут. Начальник партии, освободивший практиканта от своенравной старшей геологини, обрек его на еще большие подвиги со своей подчиненной.
Долго еще не могли выпроводить инспектора с базы отряда, пока не появился вертолет. Итак, две дамы, осуществляя свой гражданский долг, обязаны были дать свои заключения по ведению полевых книжек. Одна из них высказала претензии по поводу того, что полевые книжки чистые, написаны ясным, разборчивым почерком, явно переписанные с каких-то бумажек уже после маршрута. Это неприемлемо, полевой дневник должен вестись в маршруте, где комары и грязные руки отражают то, что все это писалось в маршруте. Учтя это замечание, все остальные геологи быстро начали хлопать блокнотом, в который попадалось много комаров, даже с человеческой кровью. Грязными руками в глине и прочей гадости на страницах оставлялись следы пальцев и ладоней, пикетажка приобрела вид истрепанного дневника какой-нибудь таежной бомжихи.
А вот это уже не понравилось второй проверяющей. Дневник – это документ, который хранится долгие годы, он должен быть читаем, чист и свеж, как рукопись древнего Египта. В общем-то, к общему знаменателю не пришли, а дискуссию о красоте полевого дневника прекратили, потому что он никому не был нужен, кроме самих их обладателей.
Бабай и Мамай предложили инженеру испытать судьбу и, согласно его наставлениям, отпугнуть первого попавшегося медведя с помощью презерватива. Ариец не мог стерпеть насмешливых взглядов работяг и, обвешавшись крест накрест изделиями, двинулся вдаль по распадку, где медведи разгуливали, как у себя дома, таская с помойки остатки рисовой каши, которую почему-то никто не ел, а еще остатки рыбы, непригодные для приготовления. НОТ пошел вперед, как камикадзе, обвешанный взрывчаткой, за ним Бабай и Мамай, вооруженные один трехлинейкой, а второй – громадной суковатой палкой соснового происхождения. Мамай имел увлечение с помощью этой палки пугать медведей. В распадках в эти времена уродилось много малины, охты и брусники. Медведи с помощью своих лап-комбайнов искусно обдирали ягоды и наполняли желудок. Толку от этой пищи было мало, а вот удовольствия – полно! Мамай, застав медведя за этим занятием, подкрадывался сзади и, издав громогласный рык, бил бедного медведя по задней части туловища. Животное, подняв голову к небу, издавало вой, подобный рыку вампира из детских фильмов. Задние ноги на мгновение переставили действовать, зад волочился, влекомый передними лапами, но уже через несколько мгновений мишка бежал в тайгу, благодарный за еще раз подаренную жизнь. Итак, вперед был пущен немец, учивший всех общению с медведями. В своей жизни он никогда не был в поле, а поэтому его теоретические знания не означали, что он останется живым в этом эксперименте.
Не сильно переживая, Мамай и Бабай сопровождали инженера. Медведей не попадалось. Видно чуяли запах немецкого существа, ранее неизвестного в этих краях. Мамай пошел на обострение. По водоразделу быстро взошел на сопку и сверху увидел двух молодых медведей, неспешной походкой двигающихся вверх по ручью. Спрятался за скалу и стал ждать. Ветерок был благоприятным, от медведей (или медвежат) с малоприятным запахом псины и еще какой-то вони. Дождавшись появления первого медвежонка из-за поворота, выскочил с громогласным криком и суковатым дрючком в обеих руках, набросился на зверя и, огрев его по спине, усмехнувшись, наблюдал, как звери бросились обратно вниз по ручью. Штенгауэр, услышав рев какого-то существа вверх по ручью, достал первый презерватив и приготовился к испугу медведя. Вдруг мимо него промчались два медвежонка, один из которых сбил инженера с ног с уже зажженным презервативом. Горючая смесь прилипла к рукам, в результате чего был вызван санрейс, а инструктор с ожогами какой-то степени увезен в райцентр. Больше инженера по технике безопасности и по научной организации труда в полевых партиях не видел никто. Наверное, лечится где-нибудь в Германии.
Медведь много портил нам жизнь. Мамай где-то при обдирке медведя от шкуры обрезал ступни хозяина тайги вместе с когтями и приспособил их ремешками к сапогам. След оставался четким и внятным. Бабай собирал в кустах медвежье гавно в ведро и высыпал кучками около женских палаток, а иногда не брезговал и мужскими. Следом шел Мамай и оставлял следы медведя на песке, а осенью и на первом снегу. Повар Вася, будучи с ними в сговоре, кипятил на костре ведро с водой и с помощью кружки поливал кучи с гавном горячей водой. В прохладные осенние утра раздавался удар в таз, что означало готовность завтрака. Посетители лагеря обнаруживали около палаток разбросанные сапоги, разорванные портянки и прочее белье, развешанное на веревочке около палаток. От куч с медвежьим пометом еще шел пар. Обстановка была серьезной. Решили организовать засаду на медведя, который терроризировал весь лагерь. В засаду были отправлены Мамай, Бабай и кто-нибудь из ответственных товарищей. Геолог не сводил глаз с окрестностей, а приятели спокойно спали в мешках, обнимая карабины с полным боекомплектом. Так проходила ночь, а на следующую, когда засада была снята, кучи говна и следы на песке появлялись снова. Мистика, да и только. Женщины, поставившие свою палатку вдалеке на берегу ручья, перенесли жилище ближе к общему лагерю, вклинившись в ряд палаток мужского пола. Однако, инструкция – есть руководство к действию. Обвешавшись презервативами с антимедведином, Леночка и Таточка – две молодые геологини, оправились в недалекий маршрут. Обе дамы были обвешаны резиновыми изделиями, а в руках держали по большой алюминиевой миске и ложке того же состава. Во время маршрута было положено петь громкие песни, чтобы отпугивать медведей, и греметь ложкой о миску. В случае крайней опасности надо было использовать презерватив. Однако, стыдливые девчонки не могли даже дотронуться до этого изделия, будоражащего воображение, а тем более, что разорвать его и сжечь в огне. Так проходил маршрут, где наши геологини не видели и не слышали ничего, кроме собственного ора и пения.
Самым противным существом, живущим в лагере и считавшим Бабая своим папой, был маленький вредный песик по имени Вертухай. Кличку эту он получил не за хороший нрав, а за его постоянную вредность. Бабай двигался по речке, обозначая места ночлега и ловя рыбу, стреляя глухарей и куропаток, не гнушаясь и зайчиками, перебегавшими тропу. Завтрак, обед и ужин обеспечить он должен был обязательно, потому что был освобожден от общего, мирского труда во благо коллектива.
Вдруг шерсть на Вертухае поднялась дыбом, и он стал похож на Кота в преддверии битвы за самочку. Бабай усмехнулся, но вдруг остановился. Перед ним на задних лапах стоял громадный медведь, что означало его намерение задрать, а может и скушать человека, с дурным запахом от брезентовых штанов последнего. Непроизвольный выброс продуктов страха в штаны несколько насторожил хозяина тайги. Привык он к более интересным запахам, тем более, что в реке шла рыба, добывать которую не составило труда. А пахла она, как говорили геологи, свежим огурцом, запах которого он не знал, но предполагал, что запах, идущий от испуганного человека, несколько иного свойства.
Хитро улыбнулся медведь и, упав на передние лапы с разворотом на сто восемьдесят градусов, медленно пошел в сторону от источника человеческой вони. В это время из-за ног Бабая выскочил Вертухай с противным лаем, бросился за медведем. Он подскочил к медленно удаляющемуся хозяину тайги и начал хватать его за шерсть на задних ногах. Не выдержав такого хамства, хозяин развернулся и ударил лапой в сторону мелкого нахала. Вертухай увернулся, еще раз гавкнул, и когда медведь медленно пошел за ним, спрятался за Бабая. Не чуя ног и рук, Бабай приготовился к гибели. Перед ним пролетели в памяти его юные годы, а вот тюремные воспоминания исчезли, уступив место современным воспоминаниям, с фантазиями о секретаре сельсовета, с которой уже не удастся схлестнуться никогда.
Медведь подошел близко, дыхнул в лицо неприятным запахом. Надо ему подарить зубную пасту, не чистит давно зубки. А может после человечинки они и сами приобретут цвет и защиту от кариеса. Медведь поморщился, развернулся и пошел прочь от человека. Но тут вдруг опять объявился Вертухай. Он догнал уходящего медведя и, схватив его за заднюю ногу, противно тявкнул, отбежал и спрятался за Бабая. Медведь двинулся в сторону противника. Бабай схватил громадную палку и обрушил ее на спину Вертухая. Тот издал жалобный визг и присел у ног хозяина. Удовлетворенный расправой, медведь пошел своей дорогой, улыбаясь и оглядывая своего обидчика через плечо боковым зрением.
ГЛАВА IX
Светлана
Старший геолог полевой партии Светлана Мищенко работала по соседству с партией Бейера. Иногда встречались, иногда пересекались. Студент-дипломник, исхудавший как кобель во время течки соседской суки, мечтал не о встрече с любимой, а об отдыхе и спокойствии хоть на несколько дней без этих бесконечных приглашений в палатку для обсуждения результатов прошедшего маршрута, где все кончалось скрипом самодельных нар для удобного спанья. Инженер по технике безопасности улетел на санитарном рейсе, освободив студента от практики всего на сутки. Призывы старшего по званию геолога возобновились, и он нес свой крест, становясь вместе с теми опытным специалистом. По совету Бейера, начальник Светланы Израйлев попросил Светку озвучить свое мнение о возможности использования студента для самостоятельной работы. Просмотрев полевые книжки студента, который с Девой уже провел несколько маршрутов, Светлана сообщила начальнику о том, что еще одну неделю поучит студента. Это означало, что далее наступает бесполезные для работы «критические дни». Начальник партии имел график этих дней, применительно к каждому из сотрудников женского пола. Он отмечал на графиках начало этих дней, заранее предлагая работу без выходов в маршрут, так называемую «камералку». Неожиданные задержки в графике вызывали тревогу у начальника. Это означало либо то, что геологиня простудилась или «залетела». Тут же организовывался банный день с очень жаркой парной, когда из неприкосновенного запаса наливался стакан спирта пострадавшей, после чего график восстанавливался, но требовал дополнительной корректировки. Главное, что здоровье сотрудницы было восстановлено. Предполагаемому виновнику внеочередного банного дня назначались самые тяжелые маршруты, работа до упада, чтобы в мозгах не было позывов оказывать внимание женскому полу без резиновых изделий. В это время в распоряжении партии прилетел вертолет для постоянного базирования в течение месяца. Название треста – Всесоюзный Аэрогеологический – предполагало использование этой винтокрылой машины для аэровизуальных полетов, а преимущественно для охоты на оленей и ловли тайменей, которые хорошо были видны с высоты птичьего полета на перекатах и быстро откликались на любую блесну.
Пилот в вертолете был один. Еще один пассажир помещался рядом на сидении. Грузовой отсек вмещал 90-100 кг груза, напоминая этими параметрами горбатый запорожец. А вот пилот, всегда носивший красивую форму и фуражку с кокардой, был красив, чернобров, балагур и весельчак. И судя по манерам – любимец женщин. Осмотрел женский пол пытливым взглядом и методом дедукции определил, что Светлана не отпускает от себя студента, а Дева не спускает глаз со студента. Решил поговорить по-мужски с этим любимцем публики. Бутылка спирта, копченая колбаса, кусочек сыра быстро решили проблему. Студент уступил пилоту Светлану за две банки тушенки, и довольный сделкой, дал дельный совет: являться в гости к геологине с баночкой тушенки. Благодарно кивнул советчику и показал студенту баночки шпрот и шоколад из сухого пайка. Понял, что немного прогадал, но, не расстраиваясь, направился новоявленный самостоятельный геолог в палатку к Деве, а пилот нырнул в палатку гостеприимной Светланы.
Выдался выходной день. Все в партии Бейера, лишенные указаний кому чего делать, были немного ошарашены и предоставлены сами себе. Бабай и Мамай решили отправиться на ближайший голец поохотиться и половить в удовольствие хариусов по уловам. Поскольку оводы куда-то исчезли, отложив свои яйца под шкуры диких животных, решили поискать червей около загонов, где когда-то держали лошадей. Для червей нужна была какая-нибудь баночка. Около первой стоянки, где начинали обживаться, не имея оборудованной столовой, валялось много банок из-под тушенки, которая являлась на первых порах единственной мясной составляющей супов и борщей из банок. Это уж потом, когда начали добывать дичину, стол становился более разнообразным и сытным. А поначалу жиденький супчик с редкими волокнами тушенки вызывал некоторое ощущение недовложения продукта, а попросту отъедания тушенки из банок перед ее закладкой Васей-поваром. Это подозрение было озвучено Бабаем, который за словом в карман не лез, да и не задумывался о сказанном. Обиженный Вася-повар предложил перед закладкой тушенки приглашать понятых и присутствовать до ее полного растворения в котле.
Банки с тушенкой были густо облеплены солидолом, а потому перед вскрытием оборачивались в бумажки, дабы не испачкать руки кулинарному работнику. Удар в котелок означал приглашение к торжественной закладке четырех банок тушенки в кипящий котел, где уже кипело содержимое пяти стеклянных банок с загадочным названием: борщ по-украински, солянка сборная, щи из свежей капусты. Правда, свежей она была лет двадцать назад, а банки эти закупались на складах Министерства обороны, где были давно уже списаны по возрасту.
Вася брал консервный нож и быстрыми движениями вскрывал банки, откидывал крышки и, быстро шурудя ложкой, извлекал содержимое в котел. Половником размером с хорошую кастрюлю мешал содержимое и накрывал крышкой, давая супу настояться и приобрести необходимый вкус и аромат.
Так вот, Бабай и Мамай начали искать баночку под червей. Все они по какой-то причине были открыты с двух сторон и не представляли интереса, как хранилище для червяков. Пытливый ум Мамая быстро нашел объяснение этому удивительному факту. Вася вскрывал банку с одной стороны, где обычно находилось мясо, отъедал часть содержимого, закрывал крышку, заворачивал в бумажку, и уже при понятых вскрывал банку с другой стороны, и ложкой вычерпывал остатки банки в котел.
Так Бабай и Мамай открыли преступление века, но, отдавая должное выдумке и находчивости человека, даже еще не сидевшего, никого об этом не известили, а имея в достатке продукты и дичь в настоящее время, объявили Васе амнистию и не стали его бить.
Червяков пришлось поместить в спичечный коробок. Бабай прихватил с собой леску и кусочек пробки от бутылки, а также ножик, чтобы срезать удилище. Крючки всегда торчали в воротнике штормовки, что придавало уверенность на случай пропадания в тайге. Мамай больше интереса предъявлял к охоте, особенно на копытных. Он мог часами скрадывать косулю или оленя, с волнением и дрожью в руках, а после удачного выстрела долго и аккуратно разделывать животное, придавая ему приятный вид свежего мяса.
В самом верховье ручья, который можно было перешагнуть, имелись отдельные расширения и углубления в русле, называемые уловами. Здесь до осени располагались хариусы и покидали их с наступлением осенних дождей, спускаясь на зимовку в крупные реки. А пока они были здесь. Не очень охотно хватали червяка, вяло его посасывали, но при хорошей подсечке попадались на крючок. Мамай этому занятию не очень был рад и отправился на ближайший голец искать добычу из числа млекопитающих.
Голец – это небольшая гора или сопка, лишенная деревьев и кустарника, где любили пастись олени и косули, бараны и лоси. Обзор вокруг, обдуваемое ветрами пространство, избавляло животных от назойливых комаров и извещало об опасности. Кроме того, здесь встречались солонцы. Среди камней были участки, покрытые белесой глиной. Соль в этой глине и была любимым лакомством животных. Они лизали ее, разгребая копытами ямы глубиной до двух метров, откуда торчали их белесые зады с дрожащими от удовольствия короткими хвостиками. В этот момент животные забывали об опасности.
Этим и пользовался Мамай. Карабин с пятью патронами в магазине обещал опытному охотнику удачу. Взобравшись на небольшую скалу, обнаружил в полукилометре от себя на площадке, изрытой ямками и траншеями, пару баранов с крутыми закрученными рогами, стоявшими на страже своего стада из молодых самок и подростков, игравших и не особенно стремившихся к лакомству. Рассчитал схему подхода к стаду, предполагая стрелять в самого мелкого экземпляра, дабы тащить его до базы было километров десять с гаком. А каков этот гак никто не знал. Долго ползком подбирался к стаду. Лег в удобную позу и прицелился в молодую козочку, стоявшую на пригорке и настороженно оглядывающую местность. Ноздри у нее подрагивали, а настороженный взгляд был обращен в сторону, обратную от Мамая. С противоположной стороны холма к козочке подкрадывался медведь. Но его тело, готовое к броску, не было видно Мамаю. Выстрел из карабина почти одновременно совпал с прыжком медведя. Коза рухнула, поверженная пулей, а медведь, испугавшийся выстрела, рванул громадными прыжками вниз по ручью, где рыбачил Бабай. Мамай рванул с другой стороны холма в том же направлении, не зная, что маршруты их с медведем совпадут. Мамай обогнал мишку по более короткому маршруту и увидел его, только достигнув ручья, где Бабай ловил рыбку. Это придало ему сил и энергии. Мамай не заметил сидящего в кустах рыбака и промчался, ломая кусты и валежины с ужасом на щетинистом лице. Медведь свернул с маршрута и пошел в сторону сопок, а Бабай, охваченный паникой, галопом полетел за другом. Первое время бег шел ровно, иногда они спотыкались, падали, но продолжали свой маршрут с упорством.
Мамай слышал за спиной треск и дыхание бегущего существа, думая, что это медведь, а Бабай старался не отставать от беглеца. Наконец, вконец измученный, Мамай упал, обхватил руками голову и приготовился к смертному исходу. Рядом, без сил упал Бабай и, отдышавшись, спросил: «Что случилось?» Повернув голову в сторону говорящего медведя, Мамай начал успокаиваться и рассказал о случившемся.
Хихикнули и решили возвращаться к месту убиенной козы, не бросать же добычу. Вернулись, разделали козу, взвалили мясо в рюкзаки и отправились на базу геологов. Рыбу, пойманную Бабаем, где-то утеряли во время соревнований по бегу, так что единственной добычей Бабая оказался коробок с остатками червей, да впечатления от поклевок и радости от выхваченной из глубин улова мощных, блестящих рыбок.
Так закончился выходной день, от которого устали не только работяги, но и водитель вертолета, весь день баловавший Светлану в соседней партии изысками сухого пайка, в ответ получая ласки и объятия. Жизнь продолжалась.
На следующий день маршрут предстоял только Виташке. Трудный по проходимости и обещавший множество проб по пути следования, он требовал дополнительных сил, поэтому с геологом отправились товарищи по несчастью Мамай и Бабай. Первому был выдан карабин с пятью патронами, а второму – пистолет системы наган, снаряженный полным магазином. При желании из него можно было попасть даже в кастрюлю, но при условии ее расположения не далее одного метра. Но для психологического комфорта это оружие вполне годилось. Виташка всегда носил с собой трехлинейку, которая во время маршрута больно била по ногам, но в стрельбе не имела равных, и на расстоянии до одного километра поражала лося, если целится ему в брюхо. В глаз животному на расстоянии двух километров Виташка попал лишь однажды, когда стрелял по глухарю в ста метрах от себя. В двух километрах пасся лось, который и угодил под шальную пулю Виташки. Его обнаружили при продолжении маршрута, а поскольку убиенный лось был еще теплым, было решено, что Виташка стрелял прицельно не по какому-то глухарю, а именно по более крупной дичи. Легенды об этом случае долго передавались из уст в уста не только работниками экспедиции, но и работягами, описавшими, как из трехлинейки геолог валил лосей выстрелом в глаз на расстоянии двух-трех и более километров.
Кроме двух рабочих в маршрут была снаряжена кобыла под кличкой «Солдат», которая везла вьюк с палаткой и какой-то пищей в виде соли и сахара и трех засохших лепешек. Остальное в тайге – на усмотрение трех вооруженных людей. Правда, Мамай сразу прикрепил кавалерийский карабин к седлу, понимая, что это оружие так называется потому, что должно быть прикреплено к лошади. Бабай свой наган тоже уложил во вьюк, и достать его можно было только после остановки и снятия груза с лошади. А вот имя этой кобылы говорило о многом – «Солдат». Она понимала команды: «Тпру! Стоять смирно!», но плохо относилась к возгласам типа «Но-о-о!». Зато всегда охотно подставляла свой хребет под разгрузку, и угощение овсом воспринималось с охотой. Влажными, нежными губами брала с руки кусок хлеба, кося лиловым глазом на дающего. Солдат этот был давно сверх срока любой службы и шел, спотыкаясь, не более десяти километров. Далее кобыла останавливалась у первого попавшего тополя или ольхи и начинала остатками передних зубов грызть кору с деревьев, изображая голод и ожидая, что сердобольные геологи дадут ей овса в мешок, прикрепленный к морде на веревках.
Дальше гнать Солдата в бой было бесполезно. Он будет спать стоя, с мешком овса на морде до утра, а уж потом, после долгих уговоров, двинется в путь. Виташка еще не очень представлял, как это существо потащит на себе 200-300 кг проб, но отгонял мысли о том, что большинство этого груза ляжет на плечи людей.
Приблизились к старинному лагерю геологов на берегу ручья. Судя по капитальным строениям под палатки, стояли здесь долго. Даже полы, тесанные из лиственницы, и нары говорили о том, что не один сезон провели здесь люди странствующих профессий.
На одной из палаток был прибит фанерный щиток с плохо сохранившейся надписью: «Здесь обнаружены трупы начальника геологоразведочной партии и рабочего третьего разряда с именами и фамилиями».
Мы слышали об этом случае, происшедшем лет шесть назад, когда два человека были убиты, а третий – техник-геолог чудом выжил после ранения в голову и добрался по реке до ближайшего поселка. Два якута, ранее богатые оленеводы и охотники, каким-то образом были обижены советской властью, пострадали и мстили русским за вторжение на их землю. Так погибли геолог и рабочий. Концовку этой истории не знал никто, а вот место, где это случилось и оказалось местом нашего ночлега.
Натянули палатку на добротный каркас и приготовились ко сну. Лошадка с мешком овса на морде мирно дремала, прислонившись к дереву, чтобы не упасть во сне. А ночи здесь тихие, светлые, еще не кончился полярный день, но сумерки уже сгущались, а тайга наполнялась запахами ночи и звуками ночных птиц и животных.
Какое-то тревожное предчувствие овладело Виташкой. Видя напряжение на лицах двух рабочих, он отнял оружие у них, опасаясь беспорядочной стрельбы в случае порывов ветра или других шорохов, присущих ночной, хотя и очень светлой тайги.
Укладывались спать, обсуждая случившееся много лет назад на этом самом месте.
Вдруг в центральный столб на каркасе палатки раздался стук: тук, тук, тук, тук. Далее молчание. Виташка приподнял заряженное оружие и хриплым, слегка срывающимся голосом произнес: «Войдите! Не заперто!» А в ответ тишина…, и только мертвые в головах людей будоражат воображение. Мамай выглянул в складку двери, затем вышел, обошел палатку и вернулся обратно, провозгласив:
– Показалось, никого нет!
А показалось всем троим, все слышали стук в дверь, но молча согласились, и снова начали готовиться ко сну. На этот раз карабин и наган были возвращены их владельцам. Прошло около часа, никто не мог заснуть, и все лежали в ожидании продолжения.
И вновь раздался стук со стороны двери, напоминавший удары торцом ножа о вертикальный столб основания каркаса палатки. Мамай со своим карабином выскочил на поляну, следом за ним последовал Бабай с наганом в длинной руке, готовый к обороне своего жилища.
Недолго думая, Мамай выстрелил в воздух. Тишину разорвал звук, отозвавшийся в ночи эхом, усиленным выстрелами в воздух из нагана его товарища. Переполошенный Виташка пальнул из своей трехлинейки в ночное небо. Шум каких-то улетающих птиц и шорох деревьев, встревоженных неожиданным шумом, улегся, а вот волнение осталось. Остаток ночи провели у костра, сонно клюя носами под мерное похрапывание кобылы с названием Солдат, которой явно мешал мешок с овсом, привязанный к морде.
Утром разожгли костер побольше, вскипятили в котелке чай с брусничными листьями, перекусили кусочками черствой лепешки и уже решили двинуться в дальнейший путь, но со стороны каркаса, на котором ночью висела палатка, раздался тот же дробный звук. Насторожившись, все трое, вооруженные и опасные, двинулись к каркасу. На центральном бревне величаво сидел, опираясь на хвост, дятел и долбил ствол, добывая личинки. Тут, тук, тук!
Волнение улеглось, продолжили маршрут. В нескольких километрах, вдоль речки почуяли запах дыма. Неужели пожар? В это время года их не бывает. Костер? А ведь людей в округе нет. С осторожностью двинулись в сторону запаха от костра. На поляне явно был лагерь, где ночевали люди. Костер, сложенный из бревен для длительного ночлега был притушен, но все еще дымился, издавая неприятный запах политых водой углей среди ароматов тайги, спокойных и нежных, почти как французские духи. Да куда уж им до наших. Французы такого и не нюхали.
Виташка осмотрел место стоянки, а Мамай с Бабаем в два голоса оглушили тайгу громогласным ревом с переливами, приглашая всех живых существ либо прибыть на переговоры, либо разбежаться в разные стороны. Этот крик был подобен призывному крику Тарзана в одноименном американском фильме прошлых лет. Только еще громче и многозначительнее. А вокруг – тишина! И лишь иголки с веток вековых кедров медленно опадали вниз, напоминая осенний моросящий дождик.
Виташка сделал умный вид, достал из коробочки очки, которые одевал только в исключительных, особо важных случаях, и сделал заключение: «На стоянке спали четыре человека и две лошади». Мамай согласно кивнул и тщательно пересчитал места, устланные лапником и слегка примятые телами бывших постояльцев. Их действительно оказалось четыре. Около двух деревьев земля была вытоптана копытами, мох содран. Здесь, по всей вероятности, были привязаны лошади. Но, судя по обобранному мху и истоптанности, сон у этих животных был беспокойным. Во сне они куда-то бежали, а, может быть, и мчались галопом. Далее дедуктивный метод исследований, придуманный Шерлоком Холмсом, терял свой смысл, потому что итак все было видно. В пеньке торчал топор с обломанным наполовину топорищем, в бревне, распиленном наполовину, торчала двуручная пила, на земле у костра валялась вскрытая банка сгущенки и обглоданные кости какого-то неизвестного мелкого животного, а, может быть, и птицы. Почему обитатели этого пристанища спешно покинули место ночлега, бросив топор и пилу, осталось загадкой.
Виташка приказал прекратить раздумья и продолжать исследования по заранее выбранному направлению. Поскольку в брошенном лагере ничего ценного не было, а банка из-под сгущенки вылизана до блеска, Мамай и Бабай согласно кивнули и двинулись за геологом.
Долго и мучительно шел маршрут с отбором многочисленных проб, к вечеру силы стали оставлять бренные тела и требовали немедленного отдыха. Глухарь, добытый днем, обещал неплохой ужин, а чай с брусничным листом прибавлял сну спокойствие, отсутствие видений и бодрость поутру.
Решили остановиться и переночевать у ручья, выспаться, тем более, что назавтра предстоял последний маршрут, а, как известно, последний бой - он трудный самый.
Вдруг Бабай потянул носом вечерний аромат тайги, поднял обслюнявленный палец, определяя движение ветра, и многозначительно указал направление. Дымком пахнет. Опять костер. Гуськом двинулись в направлении, указанном Бабаем. Виташка замыкал шествие с трехлинейкой наперевес. Мамай зачем-то опять вооружился увесистой суковатой палкой, которую нес на плече, и периодически делая упражнение, которое демонстрируют монахи Шаолиньского монастыря с копьем. Ранее, кроме мест заключения и места проживания, Мамай не посещал, тем более, что в этом монастыре не бывал никогда, да и не слышал о нем. Возможно, в прошлой жизни он был великим японским воином? Кто знает?
На берегу небольшой речушки увидели четырех мужчин, в бородах, с унылыми взорами и двух мирно пасущихся лошадок с большими животами и ребрами, выступающими сквозь тонкую шкуру, изъеденную слепнями, местами облезшую. Позвоночник выступал крутыми буграми на спине этих существ и при ходьбе лошадок они двигались вперед-назад, как плохо отрегулированная продольная пила на лесопилке. Сесть на эту поверхность без седла не решился бы ни один каскадер. Это поняли даже Бабай и Мамай, готовые биться по этому поводу об заклад, а вот Виташка не придал увиденному никакого значения.
Один из мужиков штопал штормовку, трое других зачарованно смотрели на пламя костра. Они не удивились при виде неизвестных, не проявили никаких эмоций и продолжали заниматься своим делом, изредка поглядывая на пришельцев. И лишь лошадки подняли головы, навострили уши и перестали двигать желтыми зубами. Глаза были скошены в сторону гостей. Первым подошел Бабай и молча протянул свою ладонь-лопату каждому из сидящих. Те в ответ пожали руку Бабаю и почему-то скорбно и задумчиво вздохнули. Следом подошли Мамай и Виташка и повторили процедуру приветствия. Присели у костра. Закурили. Угостили новых знакомых махорочкой. То есть, присоединились к отпугиванию комаров.
Покурив, мужчина, чинивший штормовку, спросил:
- Геологи?
- Да, - ответил Виташка. – Московская экспедиция, Аэрогеологический трест.
- А мы топографо-геодезический отряд из Минска. Занимаемся ремонтом тригонометрических пунктов, восстановлением их и привязываем на местности.
ГЛАВА X
Пропавшая экспедиция
Далее последовал рассказ о жизни топографов из г. Минска. Старшего звали Иван Николаевич, и было ему двадцать четыре года, а за счет бороды и бронзового оттенка кожи на лице выглядел он лет на сорок-пятьдесят. Был он техник-геодезист, трое других находились в ранге рабочих третьего разряда. Забросили их на плато Хамар-Дабан с заданием восстановить тридцать два тригопункта, расположенных друг от друга на расстоянии от сорока до шестидесяти километров. Первоначально эти пункты с точной привязкой на карте и отметкой их над уровнем моря обязательно просматривались от одного к другому через линзу теодолита, напоминавшего оптический прицел снайперской винтовки, а с треногой, снабженной уровнем, которым обеспечивалось строго горизонтальное положение теодолита. Для перевозки грузов и продовольствия были выделены шесть лошадей, один проводник-каюр, радиостанция «Недра»! с запасом из двух батарей, продовольствие на шесть месяцев работы, состоящее из сухого молока, сгущенки, двух мешков муки и двух ящиков патронов для трех охотничьих ружей двенадцатого калибра. Был еще сахар, запакованный в жестяные банки по пять килограммов в каждой, и соль, помещавшаяся в двух вьючных ящиках в пачках со стертыми надписями, и превращенными за счет влаги окружающей среды в камни повышенной твердости. Остальной провиант предполагалось добывать при помощи ружей, рук и смекалки.
Связь на известной волне осуществлялась с помощью радиостанции, антенна от которой с помощью палки или камня забрасывалась как можно выше на дерево, что осуществлялось далеко не с первого раза, а занимало иногда и несколько часов. Далее радист, а попросту человек с громким голосом, нажав кнопку на трубке, орал во все горло: «Первый, первый, я «Тайфун». Даю настроечку: раз, раз, раз. Спасибо за связь!» Это означало, что все в порядке, экономим емкость батареек.
Первые дни связь осуществляли каждые шесть часов, согласно инструкции. Однако, это занятие с забрасыванием антенны на высокое дерево быстро надоело, а слышимости из долин не было вообще, решили держать связь один раз в три дня в означенное время, находясь на какой-нибудь возвышенности, о чем и известили центральную радиостанцию, от которой удалялись к назначенным целям и теряли возможности этого радиопередающего устройства. Со стороны центральной базы голосовых звуков не слышали ни разу. Правда, был иногда какой-то резкий писк и заунывные звуки настраивающегося эфира. Так что упаковали рацию до конца сезона и продолжали выполнять поставленные задачи. А задача состояла в следующем: надо было отремонтировать или восстановить упавший тригопункт, восстановить на нем табличку с координатами и отметкой над уровнем моря и прострелить с помощью теодолита расстояние до следующего пункта. Пешим ходом расстояние это увеличивалось в несколько раз, а то и в десятки и сотни раз. Деревья для восстановления и ремонта выбирали потоньше, лучше всего подходила сухая лиственница с горельников, которую иногда приходилось нести по нескольку километров, дабы избежать таскания на гору тяжелых еловых стволов.
В первый месяц потери были довольно большими. Пали две лошади, не выдержав нагрузок и бескормицы. Целый день либо шли, либо пилили и таскали на сопки бревна, а ночью стреноженные лошади предпочитали пощипыванию травы сон в стоящем положении. Исчез и каюр-проводник. Постреляли, покричали, два дня подождали и пошли дальше, решив, что проводник либо сбежал, либо утонул в какой-нибудь бурной речушке и был унесен бурным потоком в сторону океана. Груз пришлось перераспределять на оставшихся лошадей. Оставили себе соль, патроны, а половину сахара и муки положили в избушку на берегу реки. Таков закон охотников, браконьеров и прочего бродячего люда.
Виташка – геолог, уже много лет провел в тайге и других заброшенных местах, и посему начал задавать вопросы Ивану Николаевичу, бородатому двадцатичетырехлетнему начальнику отряда.
- Где ваши карты? Не игральные, конечно, а те, по которым вы двигаетесь?
Понурив голову, Иванушка сообщил, что во время переправы через речку карты и отдельные аэроснимки были утоплены, и осталось лишь общее направление от последнего, привязанного по карте тригопункта.
Поняв ситуацию, Виташка решил порешать вопросы:
- Ну, а как вы пытаетесь теперь, без карты, искать объекты своего воздействия?
- А мы рисуем абрисы. Привязываем их к речкам и тригопунктам, а там, в Минске, уже найдем, где мы находились.
Сложно и запутанно. Достали свои карты, показали место, где встречались две экспедиции, и тогда Иван Николаевич осознал, что он отклонился от маршрута ровно на 180 градусов. Последний из пунктов находился в ста восьмидесяти километрах к югу. На пути были еще три геодезических объекта, подлежащие восстановлению, а рядом был поселок с метеостанцией, рацией и аэродромом. Последнее было представлено поляной с вырубленным кустарником и подлеском, пригодным для посадки вертолета. Туда и предложено было двигаться потерянной экспедиции. Снабдив их спичками и выкопировкой из карты, поделившись махоркой, пожелали доброго пути.
Остается неясным, куда же девались еще две лошади, и почему на стоянках оставались пилы и топоры. Иван рассказал, что одна лошадь сломала ногу, ее пришлось застрелить, а мяса взять столько, чтобы могли увезти другие вьючные животные. Ради этого была брошена рация с тяжелыми батареями, бесполезная к дальнейшему употреблению. А в том случае, если останемся в живых, объяснительную об исчезнувшей радиостанции напишем, сославшись на водоворот. Первый отдел это вполне устроит, лишь бы не попала в руки чужих разведчиков. Это касается и карт, утерянных в трудном походе.
Вторая лошадь была обнаружена дохлой возле стоянки, и вследствие своего непотребного вида и запаха не могла быть использована в пищу.
Все патроны, имевшиеся в запасе топографов, были заряжены «бекасинником», что означало самую мелкую дробь размером с пшено, которой можно было убить только маленькую птичку. Поначалу так и делали, но надо было кушать и что-нибудь посущественней. Один из рабочих владел кусочком мозга, где иногда родились научные идеи, присущие только изобретателям. Он высыпал из патронов мелкую дробь на единственную оставшуюся сковородку, расположил ее под костром и с помощью алюминиевой кружки начинал катать дробь по сковороде. Так рождался заряд, обладающий громадной разрывной силой, особенно если во вновь снаряженный патрон добавить половину пороха из другого патрона. Таким снарядом добывались даже косули, бобры и ондатры, тарбаганы и еноты. Правда, у последних мясо припахивало псиной, но вспомнив корейцев, ели этих животных с большим аппетитом.
Виташка предложил геодезистам проследовать вместе на базу, откуда можно было подать SOS и вызвать вертолет для спасения. Иван Николаевич серьезно посмотрел Виташке в глаза.
- А вот как быть еще с тремя пунктами? Кто их отремонтирует?
- А вы-то совсем в другом районе, далеко от своих объектов, ремонтируете неизвестно что, и вообще не знаете, где сейчас находитесь.
- Теперь знаем, дойдем до метеостанции и там сообщим наши координаты начальству.
- Хозяин-барин, тем более, что и у самих проблем хватает.
Ну, ребята-белорусы, прощевайте, не болейте, доживите до метеостанции, а там дай бог, самолетик доставит вас до пункта назначения, где вы и разберетесь, где совершали свой трудовой подвиг. Так расстались с ребятами из пропавшей экспедиции. Виташка, Бабай и Мамай, уверенные в своих силах и пожелавшие того же собратьям по труду, к которому в настоящее время способны лишь единицы, да и то достигшие преклонного возраста.
Впоследствии любознательный Виташка узнал, что бригаду ремонтников искали две недели с помощью двух вертолетов, потом списали в погибнувшие, а потом, вывезли с метеостанции в осенние дни, долго пытали и заставляли писать объяснительные, таскали на допросы и, наконец, оправдали, уволив из организации без выходного пособия.
Так закончилась эпопея с пропавшей экспедицией, где жизнь людей в количестве четырех не имела значения, а лошади – они и есть лошади, чтобы сдохнуть на работе. Как эти люди могли без карты пройти по тайге почти тысячу километров, остаться в живых, а главное, выполнить работу по ремонту и восстановлению тригопунктов, пусть и не в намеченном месте, но с полной ответственностью? Кстати, в настоящие дни движение по карте, а может и по абрису, может привести к некоторым курьезам.
Так, одна из молодых дам, в период начала рыночной экономики, решила бросить свое высшее образование и заняться настоящим делом, став «средним классом». Первым делом сгоняла в Италию на деньги, оставшиеся у родителей на смертное окончание жизни, убедив их, что погибель еще далека, она закупила целую сумку шмоток в одном из магазинчиков, которые сейчас обзываются как секонд-хэнд. Ее ближайшая подруга, променявшая свое образование на торговлю шмотками на Черкизоне, а вернее Черкизовском рынке, взяла на реализацию товар и, наварившись сама, дала прибыль и подруге. Назовем ее Светой. Лиха беда-начало. В следующую поездку привезла уже четыре сумки, наварилась, подняла подругу и вернула деньги родителям на похороны, чтобы спали спокойно. Так наша Света стала бизнес-вумен, открыла свой магазинчик на Коптевском рынке, дабы избежать коррупции, связанной с Черкизоном. Светлана стала посещать Италию, как дачу, раз в неделю. Появились подружки, занимавшиеся бизнесом в Греции, откуда возили шубы, сшитые из мелких кусочков меха неизвестного происхождения. Деньги появились, бизнес шел своим чередом, и вот Светлана, которая побывала в Италии уже около сотни раз, решила поехать сама, а заодно и пригласить подружек не для шопинга, а чисто из побуждений узнать страну, с которой ее связывали коммерческие интересы. Для тех дамочек, чей интерес оставался в Греции, где «все есть», Италия представлялась женским сапогом на теле Средиземного моря. Однако, рассказы о мачо, о сицилийской мафии, о руинах Древнего Рима и о Папе Римском сделали свое дело. Три великолепных, по итальянским меркам, дамы с крупными, лишенными силикона грудями, обширными бедрами и загадочными глазами прибыли в Рим. Первым делом зашли в магазинчик и приобрели какую-то карту, на которой был изображен не то остров, не то полуостров, напоминающий сапог, только без каблука и носка. Но это неважно. Взяли в рент машину, долго пытались включить заднюю скорость, чтобы выехать со стоянки, ничего не получалось. Служащий, молодой итальянец, а может быть, и еврей из России, на чистом русском спросил:
- Кэн ай хелп ю?
Дамы согласно закивали и сообщили, что задняя скорость не включается даже двумя руками, даже если выжать какую-то педаль слева.
Еврей-итальянец произнес магические слова:
- Нажмите кнопочку на рычажке и потяните его на себя, а после этого отпустите плавно сцепление.
Машина тронулась, и троица двинулась в путешествие. Предстояло пересечь весь сапог Италии от самой задницы до каблука, которого почему-то на карте не оказалось. Три дня проколесили по стране, побывали в ресторанчиках и барах, где гостеприимные владельцы готовы были закрыть свои заведения, вынуть из холодильников всех устриц и сварить все макароны, имеющиеся в запасниках, только бы эти феи остались до утра. Иногда им это удавалось. На следующее утро, взглянув на карту и приветливо махнув рукой шикарным итальяшкам, двигались в путь. На карте было изображено одинокое шоссе, без населенных пунктов вдоль него. На самом же деле вдоль дороги один за одним выстраивались города, поселки, фермы, кладбища, виноградники. Света объяснила, что карта очевидно старая, когда еще не было построек. По карте одна из дорог вела к морю, а надпись гласила «Океан». Уж больно эти итальяшки любят преувеличивать свои возможности. Дороги в самом деле не оказалось, но встретился полицейский, который в рубашке с короткими рукавами и в шортах, обутый в кроссовки, восседал на сидении громадного мотоцикла, оснащенного лампой, мигающей бело-синим цветом. Подошли к полицейскому. На ломаном английском попросили стража порядка помочь найти боковую дорогу к морю под названием «Океан», правда, на другом языке, который мог означать и Средиземное море. Полицейский внимательно осмотрел путниц, в знак одобрения причмокнул языком и, продолжая заглядывать в разрезы платьев, приготовился слушать. Дамы показали ему карту, то место, где они находятся и попросили объяснить, где дорога, ведущая к морю. Сказав: «О’кей», полицейский начал рассматривать карту. Он долго водил по ней пальцем, морщил лоб, а потом перевернул ее и на обратной стороне прочитал, а затем и дал посмотреть нашим путешественницам – «Cuba». Это была Куба – остров свободы, по карте которой уже четвертые сутки путешествовали три бизнес-вумен из России по Италии.
ГЛАВА XI
Встречи в тайге
В таежных просторах, на гольцах и сопках, где население составляет 100 жителей на сто тысяч квадратных километров, встретить случайных людей – явление редкое и весьма непредсказуемое. А в горах и тем более, потому что людей здесь не числится вообще. Однако, по теории необычайной вероятности эти встречи случаются.
В одном из районов Южной Якутии располагались три поселка на расстоянии около ста километров друг от друга. В каждом из них имелось по одному транспортному средству. В первом был молоковоз на базе ГАЗ-53, поскольку в поселке водились коровы, производившие молоко с жирностью около шести процентов. Их было шестьдесят голов, а давали молока они, как ферма в Калужской области из трехсот. Чем кормили буренок в таежной глуши, никто не знает, сена на зиму не заготавливали, а вот мох грудами лежал на площадке возле коровников. Его в мороженом состоянии и пережевывали выпущенные на свободу коровки. Правда, в лютые морозы очень сильно мерзли сиськи, отчего животные прыгали, поджимая ноги и ужасно морщились. Здесь помогал только барсучий жир, которым мазались сиськи, и мороз отступал. Говорят еще, что в корм коровам попадал еще фарш из свежей рыбы и потрохов убиенных животных. Все это в мороженом состоянии дробилось лопатой и кидалось в кучи с ягелем, где и употреблялось в пищу коровами.
Во втором поселке имелся вездеход ГАЗ-71 на гусеничном ходу, исполнявший обязанности МЧС. Здесь же находился медпункт и рация, а обслуживался он водителем-механиком, который по вызовам с медсестрой выезжал в места бедствия один раз, а может и два в неделю. Остальное время спал на нарах в здании таежного типа с вывеской «Медпункт».
В третьем поселке ничего не было, просто жили, но зато там жил и участковый, у которого в подотчете числился ГАЗ-69, прошедший остатки Великой Отечественной войны и являвшийся единственным средством передвижения по далеким таежным поселкам. Правда, был еще один транспорт – бульдозер из райцентра, который зимой два раза в месяц чистил дороги между поселками и райцентром.
Итак, в один из летних дней из поселка «А» в райцентр выехал молоковоз, груженный шестипроцентным молоком. Незадолго до этого из поселка «Б» отбыл вездеход с медсестрой, вызванный по подозрению на роды у одной из жительниц третьего поселка, откуда с отчетом о проделанной работе в райцентр направился участковый. Дорогу чистили не очень давно, да и снегопады этой зимой не сильно мучили, поэтому мчаться по дорогам было одним удовольствием. В месте, где эти трассы пересекались, перед выходом на основную магистраль, ведущую в сторону райцентра, и столкнулись все три транспортных средства. Первым выскочил молоковоз. Сбоку в него въехал вездеход, а пока водилы разбирались, у кого из них помеха справа, в них врезался джип участкового, который в это время любовался красотами летней тайги, напевая арию Кармэн из одноименного произведения.
Так вот случайные встречи. Кто их предугадает? В один из близких к осени дней всей партией во главе с Бейером занимались камералкой, что в переводе на русский означает «обработка материалов». А в жизни – это отдых, свободное время и собирание ягод и грибов, в изобилии уродившихся в этих краях. Мамай и Бабай особого пристрастия к заготовкам не проявляли, но очень любили собирать белые грибы на тонких ножках с шапочкой зонтиком и такой пленочкой около шляпки. Эти грибки в жареном состоянии вместе с маслятами, если только их добавлять в малом количестве, придавали блюду особый сладковатый привкус, а людям, их покушавшим, приступы веселья и неуемного хохота, как реакцию на любые фразы, произносимые собеседником. Глюкогенные грибы типа толкачей и бледных поганок – это легкий наркотик, вызывающий веселье и очень положительные эмоции, когда небо, покрытое тучами, превращается в розово-голубое пространство. Лица и фигуры окружающих смотрятся как в комнате смеха, а разговор становится потешным и глупым, вызывая смех до упаду у любого, кто тоже попробовал грибков.
И вот за поисками грибков Мамай с Бабаем обнаружили в кустах человечка лет пятнадцати, одетого в какие-то рваные одежды, с испуганными глазами, без сопротивления подошедшего к костру. Мамай с Бабаем ласково смотрели на парнишку, происхождение которого их не волновало, а вот принадлежность к петушиному сообществу уже была определена взглядами друзей.
Привели Бабай с Мамаем мальчонку к начальнику под названием Бейер и сообщили, что нашли это существо в тайге и не оставят его погибать в объятиях медведей и прочей таежной твари. Бейер удалил сотрудников одним только взглядом и остался один на один с парнем молодого возраста. Разговор был недолгим. Молодой человек сообщил, что фамилия его Николаев, а имя и отчество – Серега Петрович. Работал в партии топографов, носил рейку, но однажды во время обеденного перерыва увлекся ловлей оводов и потерялся. Рванул бегом в ту сторону, откуда вставало солнце, и заблудился совсем. Около месяца слонялся по тайге, пока не вышел на лагерь геологов. Украл хлеб, на чем и был захвачен бдительным Мамаем и Бабаем.
А дальше о Сереге Николаеве
Серега Николаев, восемнадцати лет от роду, устроился рабочим в топографический отряд носить рейку перед инженером с инструментом. Был он родом из небольшого поселка, где все жильцы промышляли рубкой леса и добычей в зимнее время соболей, промышлявших здесь кедровыми орешками. Причина, по которой юноша отправился странствовать в тайгу с топографами, была проста как мир. Ему предстояло быть призванным в Советскую Армию, а не был он приспособлен не только к службе, но и вообще к жизни.
В поселке, где он проживал, никто не рисковал брать его на рыбалку или охоту, а тем более, на добычу кедрового ореха. В общем, сидел он дома, постоянно перевязанный и оберегаемый бдительной мамашей. Однажды в поселке остановились топографы и отправили одного из рабочих санрейсом с аппендицитом. Поскольку запасных в партии не было, начальник убедил мамашу отдать свое чадо в рабочие на весь сезон. Мальчишка был рад разделить трудности таежной жизни топографов, и на семейном совете подумали, а папаша решил:
- Уж лучше в тайгу, чем в Армию, о чем уже был предупрежден Серега местным представителем военной комендатуры.
В армии могут дать в руки оружие, а Серега вполне мог направить ствол в обратную сторону и на этом закончить свою судьбу. Топографов предупредили, чтобы юноше не доверяли колюще-режущих предметов, а тем более никакого оружия. На том и порешили.
Потерявшись в первые дни своего пребывания в топопартии, наконец встретил людей в лице Бабая и Мамая, которые приласкали мальчонку, приютили и окружили заботой и лаской.
Так в партии появился новый сотрудник. Первые дни он отъедался. Кушал все подряд, без разбора, а потом засыпал, забавно морща лоб во сне и улыбаясь от приятных сновидений. Но кушать и не работать – такого не могли себе позволить даже самые ленивые. Начали приобщать юношу к общественно-полезному труду. Однако, вскоре пришли к единому мнению, что лучше бы он лежал и не двигался. Если в руках у Сереги оказывался нож, то кто-нибудь уже бежал за йодом и пластырем, так как глубокий порез пальца был обеспечен со стопроцентной гарантией.
Иногда в руках этого умельца оказывался топор, чтобы расколоть бревнышко. Кончалось это разрубленным сапогом, а чаще ссадиной на лице от отлетевшей щепки.
В первом же маршруте молодой человек порвал резиновый сапог в нижней его части, но не грустил и заклеил дырку пластырем. При переходе вброд через речку обнаружил, что вода через дырку медленно поступает в сапог. Наклонился Сергей в три погибели, зажал рукой дырку и начал переходить реку. Вода залила сапог, но дырку он продолжал держать. Вода начала подбираться к горлу, а затем и еще выше. Посмотрев последний раз на небо, покрытое кучевыми облаками, зажмурил глаза и захлебнулся. Откачали бедолагу быстро, но от маршрутов отстранили и определили к Васе-повару.
Думали, что Василий определит его к тесту, благо парень молодой, но, увидев похотливые взгляды юнца на подходящий хлеб, направил его на заготовку дров. Дрова заготавливать – дело нехитрое. Берешь топор, четыре раза стучишь по сухому стволу тонкой лиственницы мелкого диаметра, а когда она падает, ломая засохшие веточки, разрубаем на полешки обозначенной длины и несем в сторону кухни.
Казалось бы что проще.
Но Серега затрачивал на повал дерева диаметром с ногу среднего работяги без сапога ударов двести-триста, не считая трех-четырех по собственным валенкам. Эти продукты деятельности ярославских мастеров надежно защищали ноги владельца топоров от суицида.
Наконец, сжалившись над лесорубом, дали в помощь Васе татарина по кличке «Ротнет». Эта кликуха прилипла к нему от того, что нижняя часть лица у него отсутствовала. По причине самострела из ружья двенадцатого калибра, направленного себе в рот, он оказался без нижней челюсти, но смертного исхода избежал.
Рот, как его прозвали близкие кореша, умел пользоваться бензопилой под названием «Дружба-2» совместного производства китайских коммунистов с лесорубами Дальстроя. Это произведение технического прогресса пилило все, к чему прикасалась подвижная цепь, особенно когда работало на больших оборотах с неимоверным визгом. Одним недостатком было то, что в самый ответственный момент пила глохла, и завести ее мог только представитель рабочего класса из числа заключенных.
Дерганье за веревку приводило только к легкому всхлипыванию в недрах мелкого двигателя, и даже после двухсот дерганий и нажиманий на какой-то клапан всхлипы прекращались. Далее следовал разбор нехитрого сооружения. Вывинчивалась свеча, прокаливалась, снимались еще какие-то детали, потом все это еще подлежало сборке. Иногда через два-три часа пила, отдохнув, могла и завестись, и работала до тех пор, пока не кончался бензин или сам пильщик оставлял двигатель без нагрузки. Дальше процедура реанимации занимала несколько часов.
Рот считался самым опытным оператором бензопилы «Дружба-2». Больше двадцати дерганий за веревку он не позволял себе по причине нервного срыва и, подняв пилу над головой, бросал ее на расстояние, соответствующее его физическим возможностям в этот момент. При этом он орал в полный голос фразу: «Шосала бы ты фуй!» После этого, немного успокоившись, брал пилу в руки и заводил с первого раза.
Татарину поручили обучить Серегу владению бензопилой. Всю процедуру, описанную выше, ученик усвоил с первого раза. После двух рывков за веревку стартера, он схватил агрегат, бросил в сторону и воскликнул: «Шошала бы ты фуй!» После этого, подняв бензопилу, нажал на тайный клапан и дернул за веревку. Пила заработала. С тех пор дров в кухне было предостаточно, но и забот у медика прибавилось. Дня через два валенок был распилен на две части, и захватив бедренную кость, в отделении хирургии был подвергнут операции, удалившей частицы валенка из раны стопы и кости ноги.
Больше с Серегой никто не связывался. Его до конца прикрепили к Васе-повару, где он привязывал его веревкой к стойке и освобождал поздно вечером для похода в туалет, предварительно страхуя через плечо во избежание попадания в очко. Дрова с тех пор заготавливали друзья татарина, а печка горела и была готова для любых национальных блюд, приготовленных иноверцами.
Через несколько недель Серегу нашли удавленным на собственном шарфе в кровати, где он во сне сильно вертелся и затянул шарф до такой степени, что умер. Судьба есть судьба.
Гибель в геологоразведочной партии была событием чрезвычайным, требовала расследований различных комиссий, оргвыводов, вплоть до лишения премий начальников партий и отрядов. Смерть по причинам естественным и по неосторожности быстро забывалась, требовала захоронения и кратковременной скорби над могилой без салюта, дабы не тратить патронов попусту. Правда, иногда к месту похорон подходили любопытные молодые медведи, которым всегда было интересно, что же происходит на их территории, и что эти их дальние родственники прячут в свою только что вырытую берлогу. В таком случае залп был оправдан. Так произошло и на похоронах Лехи Николаева, где погиб молодой медведь. А поскольку молодой человек нигде не числился, а умер по собственному желанию, сообщений о его кончине не последовало в вышестоящие органы. А один геолог якутской национальности сообщил на поминках о том, что души медведя и Лехи объединились и улетели в мир иной, минуя промежуточные инстанции и бюрократические препоны служителей параллельных миров.
Но работа есть работа. Предстояли еще долгие маршруты, отбор проб, находки, радости и разочарования… Сезон подходил к концу. Михеич уже готовился к зимним делам своим, уже снились самородки, которые пополнят его пенсионный фонд, радость от разделки добытого сохатого, запах мяса, копченого в баке над тлеющими углями тополя и тальниковых веток. Особенно часто стали сниться запахи и вкусы лосиных губ, сваренных в большом котле, и громадный язык, по вкусу сравнимый только с вяленым малосольным тайменем или мороженной медвежьей печенкой.
Бабай по ночам видел белокурую даму с пышными формами, ворочался на нарах, пыхтел, тянулся к ней руками и разочарованно просыпался после того, как эта дива превращалась в гору подходящего, пышущего теплом сдобного теста.
Мамай видел только грустные сны, как будто бы он, наевшись свежей рыбы, с тяжестью в желудке ложился на всю зиму спать в берлогу с медведицей в обнимку и сожалел о том, что она уже беременна, и новорожденные медвежата не дадут ему доспать до теплой весны. Просыпался в холодном поту, делился снами с Бабаем, и неспешно вели беседу о своем дальнейшем предназначении в этой жизни.
Добыть золота и алмазов в этот сезон не удалось, зарплаты хватит на 3-4 дня гульбы в г. Красноярске или Якутске. А дальше что? После долгих обсуждений и приглашения Михеича, решили провести зиму в единой команде. Бабай и Мамай про себя решили, что этому куркулю Михеичу надо немного поубавить его запасы золотишка и поделиться с товарищами природными ресурсами, принадлежащими государству. А ведь государство – это мы! Так рассуждали Мамай и Бабай, изучившие труды Маркса и Ленина в ленинских комнатах колоний, где политруки поощряли тягу к учениям вождей.
С промежуточных, отдаленных стоянок полевых отрядов на центральную базу начали стекаться геологи и работяги. Тащили с собой все, что господь подарил в различных отдаленных предгорьях, плато, горных тропах, глубоких и мелких речках. Это были вяленые и соленые хариусы, таймени, линки, мясо медведя и лося, вяленые горные бараны, тарбаганы и ондатры, различные части лечебных органов кабарги и копыта оленя, чимки и панты оленей, грибы и ягоды. А поскольку увезти эти дары природы не представлялось возможным по причине того, что таможня в аэропортах не давала добро, приходилось поедать все это богатство в месте сбора всех отрядов. Правда, одна-две крупные рыбины типа вяленого тайменя к перевозке не возбранялась, а Оленьки рога, обернутые бинтом, также не считались контрабандой, и посему все геологи выезжали в Москву с сувенирами. Студентам и рабочим рога вешать было неуда, поэтому вылетали налегке. Начальники партий и отрядов припасали на прощанье бутылки спирта. А как это было непросто в длительном полевом сезоне!
Остатки сахара и дрожжей были направлены в распоряжение Николая со своим человеком-собакой. Брага, пиво и самогон по старинным рецептам с глюкогенными грибами и кодеином дополняли меню с ограниченным количеством спирта.
Наши Мамай, Бабай и Михеич к большому торжеству относились скептически, предчувствуя предстоящие бесконечные разговоры о геологических проблемах, диалоги о рыбалке, любви и ненависти. Спорщики уличали друг друга в брехне, иногда доходившим до рукопашной. Выделив себе необходимое количество спиртного из расчета дня на два-четыре, имея в резерве закрома Николая, удалились в дальнюю палатку, прихватив необходимый минимум закуски. Посидим, помолчим …
Первое время геологи хвалили заготовки из разных регионов Южной Якутии. Особенно всем понравились жаркое из тарбагана и жареная на углях какая-то неведомая птаха мелкого размера, которая в дальнейшем оказалась сойкой. Попала на стол случайно, по причине исключительной любознательности и оказалась в створе прицела ружья с глухарем, чем и спасла жизнь красивейшего существа тайги птичьего сословия. Однако, закон тайги гласит: убей для еды. Заповедь была выполнена, птичка размером с воробья поджарена и преподнесена на палочках самой прекрасной геологине Свете, из-за которой в этот сезон уже погиб один человек, а восемнадцать были ранены в самое правое предсердие.
К утру все запасы спиртного кончились, правда, закуски хватило бы еще на полмесяца. Оставалась единственная надежда на заначки. Михеич отболел недолго, глотнув из банки литра полтора браги, а вот Мамай и Бабай болели по настоящему. Бражка с дрожжевым осадком в рот не лезла. Требовалось более эффектное лекарство. Неизвестно откуда появились два пузырька по сто граммов каждый с одеколоном. Название на этикетке было затерто, поэтому пить предстояло жидкость неизвестного происхождения. Это напоминало дегустацию, что придавало процедуре дополнительный шарм. Бабай долго не думал и, потряхивая напиток, вылил его в рот, потом немного напрягся, закрыл глаза и с каким-то звуком сделал глоток, отчего выступ на горле под названием кадык резко скакнул сверху вниз и обратно. Глаза открылись, слегка блеснули и снова помутнели в ожидании желаемого эффекта. Через некоторое время душа Бабая вернулась в бренное тело и была готова руководить мыслями и поступками.
Предстояло спасать друга. Мамай лежал, раскинув руки в стороны от края палатки до его противоположного конца. Признаков жизни это тело не проявляло. Лишь легкие стоны и вздрагивания левой ноги говорили о том, что клиент еще жив. Поставили Мамая в позу, напоминающую членистоногое с двумя клешнями и начали подносить ко рту остатки напитков, которые восхвалялись ранее – ночью. После каждой процедуры следовал легкий рык, напоминающий призыв к обороне леопарда. Но спасать надо, и незамедлительно.
Бабай знал, что любимой закуской друга были соленые грибочки. Нашел целую банку маслят собственного посола, и чтобы не издеваться над организмом Мамая, вылил пузырек с одеколоном в кружку алюминиевого состава. Мамай продолжал стоять в позе рака, что, по мнению экспертов, позволяло сохранить жизненный баланс в организме. Больного усадили в какую-то позу из числа индийских малопьющих йогов. В правую руку была внедрена кружка с жидкостью под названием одеколон, в левой руке подопечный держал банку с грибами. По команде Бабая, рот больного был приоткрыт, а голова за волосы откинута назад. Жидкость влита в рот, но глотка не последовало, о чем свидетельствовал неподвижный кадык на шее. Движением руки сверху вниз глоток был обеспечен. Необходимо было закусить. Эту процедуру доверили потерпевшему. Он молча сунул руку в трехлитровую банку с грибами, схватил целую жменю любимых продуктов, но вытащить содержимое уже не смог. В это время началось отторжение содержимого желудка. Не смея разбазаривать драгоценные продукты, которые уже пущены в производство, Бабай схватил кусок маргарина и принялся герметично шпаклевать рот друга.
Процедура удалась. Через несколько десятков минут все участники событий по реанимации были живы, продолжили выпивать все, что попадалось под руки, и пошли спасать несмышленышей геологов от клинической смерти и летаргических снов.
Дня два приходили в себя, двигались в замедленном темпе, однако, образцы и пробы заколачивались в ящики, собирались вещи, готовые к отправке в центральные лаборатории. Провожать геологов собрались и жители окрестных поселений. Кто из любопытства, а кто и в надежде обменять рыбу или шкурку соболя на более полезный товар в виде патронов к мелкашке, карабину, охотничьему ружью.
Особым спросом пользовались сапоги с длинными голяшками, брезентовые плащи с капюшоном, штормовки, за которые давали торбаза с вышивкой бисером, якутские ножи и другую утварь. Вечером последнего дня пребывания на якутской земле, в ночь большой луны устраивался большой костер наподобие прощального в пионерлагерях. Шаманы и их помощники колотили, что есть дури, в бубны, заунывно пели и орали горловым пением под звуки хомуса какие-то заклинания. Хомус – это инструмент, который сам по себе не играл, а вставлялся в рот, после чего за какую-то кость исполнитель дергал согнутым пальцем, издавая при этом горлом звуки, придавая им переливчатые нотки. Ну, в общем, красиво и непонятно, но настроение становилось удручающим. После такого массового гипноза главный шаман говорил громогласным басом о том, что видит он большого духа гор, медведя-хозяина тайги и ручеек розового цвета, постепенно перерастающий в реку цвета густой пенистой крови. Пел и о том, что в будущее лето ходить в эти места нельзя, что ждут большие верховые пожары и смерть многих людей.
Геологи – люди, не приверженные к языческим богам и предсказаниям, считали, что проповеди эти направлены на то, чтобы сохранить традиции, охотничьи угодья, да и просто пожить в тишине и спокойствии.
Однако, скоро предсказания главного шамана сбылись и заставили задуматься о серьезности предсказаний языческих богов. Весной следующего года в те же края вылетела большая группа геологов, однако, по непонятным причинам самолет разбился. Все геологи погибли, а вместе с ними и известная футбольная команда «Пахтакор».
В этот сезон работы в южной Якутии были прекращены, и оставшиеся силы были направлены на север Верхоянского хребта и хребта Черского в район полюса холода с центром в поселке Батагай, что в 90 км от г. Верхоянска.
Ну, а пока об этих будущих событиях догадывались только шаманы, геологи на самолетах Ан-2 и вертолетах Ми-8 отправлялись к городу Якутску, откуда уже можно долететь до Москвы. Мамай, Бабай и Михеич, имея устную договоренность о совместной зимовке, попрощались с начальством, получили по ведомости зарплату, в чем и расписались. Решили, что до Якутска им на это жалование не долететь, и решили прожить деньги в уездном селении под названием Олекминск, где уже имелись признаки цивилизации для будущих строителей Байкало-Амурской магистрали. За рыбу и медвежатину летчики малой авиации с удовольствием доставили наших работяг в означенный населенный пункт и через несколько дней, свободных от денежных знаков, привезли обратно.
Дальше известными тропами и на лодке по реке добрались до зимовья Михеича. К концу сезона скопили патрончиков, муки и сахару, а соли в зимовье Михеича было на три-четыре Отечественной войны. Мясо-рыба в изобилии, ягод и грибов заготовили достаточно, несколько пачек чая со слоном, если их разбавить брусничным листом, хватит надолго, благо этот напиток не пользовался успехом в коллективе. К чифирку на зонах не привыкли, вследствие горькости вкуса и бешеного сердцебиения, что мешало сну.
В Олекминске закупили двадцать бутылок спирта на зиму, но довезли только двенадцать, и объявили их неприкосновенным запасом на всякий случай. Во время погрузки в самолет продуктов, оставшихся от трапезы геологических отрядов, Мамай и Бабай взялись провести эту процедуру вдвоем, чему не противились больные на всю голову остальные грузчики. Так в санках, спрятанных в кусточках, где сидел Николай, оказалась большая часть провианта. Охрану со стороны лагеря осуществлял человек-собака, надеясь на поощрение. Четыре мешка сахара и двенадцать банок с конфетами оказались в санках. На севере конфеты поставлялись в банках по 6-8 килограммов. Лошадка Николая, отъевшаяся за три месяца, бодро доставила продукты в зимовье. Николай со своим напарником спешно попрощались с Бабаем, Мамаем и Михеичем и отбыли на своей лошадке в неизвестном направлении, избежав досмотра груза в саночках-волокуше, куда за сезон упало много ценных вещей.
Отпустили без сожаления, но, услышав возглас «До встречи весной!», Бабай запустил вслед отъезжающей лошадке камень, который не долетел, но выразил внутреннюю сущность отношений. С Михеичем Бабай и Мамай обсудили отношения и признали железно логичными беспрекословное подчинение хозяину дома. Но мечта друзей в лице Бабая и Мамая обуть, а попросту раздолбать схроны (тайники), требовала спокойствия и расположения хозяина.
Понимая психологию куркуля-Михеича, они знали, что рано или поздно тот обязательно будет посещать места хранения золотишка, любоваться на них и снова прятать надежно, согревая душу увиденным. Задачей Мамая было следить за походами хозяина заимки, а Бабай с огромным упорством перемывал песок в местах, указанных Михеичем, добывая, в общем-то, неплохие самородочки золота.
По договоренности половина добытого предназначалась хозяину, а остальная половина делилась между двумя работниками. Споров по этому поводу не было, так как надежда на всю казну ни днем, ни ночью не покидала Бабая и Мамая.
Михеич, который провел среди старателей-одиночек лет пятнадцать, не доверял своим коллегам, ждал от них всяких гадостей, поэтому все добытое золото предложить хранить у Мамая, чтобы не было подозрений по поводу его утайки. Ход был верным. Мамай вместо того, чтобы следить за Михеичем, сосредоточил все внимание на золоте, добытом скопом, и не доверял Бабаю ни на один грамм. Он понимал, что весь интерес на зимовье был прикован к тайным заначкам. Все понимали, что интересы каждого из них крутятся вокруг золота, добытого Михеичем в прошлые годы. Хитрый и осторожный старатель, опытный золотопромывальщик знал, что украсть его сокровища могут только залетные, блатные, беглые, поэтому всегда в мешке держал минералы, которые внешне напоминали вожделенный металл. Это был пирит, халькопирит, куски кварца с антимонитом, туда же добрасывались куски медной проволоки, обрезанные от кабеля, и молотком расплющенные до размеров самородков. В темное время суток в состоянии возбуждения содержимое мешочка туманило взор и грезило необычайным богатством. Михеич несколько дней тайком уходил в тайгу, подходил к пеньку, где в дупле лежал мешочек, любовался содержимым и уходил, тщательно заметая за собой следы еловыми ветками, но следил, чтобы его походы были увидены Мамаем.
Бабай и Мамай, разузнав о хранилище, начали собираться в бега. Взяли продуктов, патронов и минимум одежды, приготовились до полного снегопада уйти километров за двести к метеостанции, откуда случайным вертолетом можно отвалить в любой поселок на берегах речки Лены. И затем с началом навигации уйти от глаз комитетчиков и Михеича. Ночью подошли к заветному пню, вынули мешок и, ощутив заветную тяжесть металла, ушли по одному им известному маршруту.
ГЛАВА XII
Осеннее путешествие
А несколькими днями ранее, готовые к длительному путешествию, делали вид, что готовятся к зимовке. Надо было до снегопада обойти дальние заимки и зимовья, подремонтировать крыши, подготовить печки, заготовить дрова, а заодно, выяснить места жирования соболя и куницы, беличьи кладовки, места обитания лосей и, подготовленные к длительной спячке, спальни-берлоги.
Надо было обследовать перекаты для установки заездков после черной воды, когда начнется спуск рыбы и ее массовая заготовка впрок. Под эту версию и ушли, прихватив мешок с тяжелым металлом. То, что было добыто совместной промывкой, честно поделили на две части и оставили обе составляющие Михеичу, дабы не вызвать подозрения к Бабаю с Мамаем. То, что прихватили, с лихвой перекрывало общую добычу. Итак, ушли, надеясь никогда больше не свидеться с коллегой по бизнесу.
До дальней заимки дошли быстро, дня за три с небольшим. Погода в этих местах поздней осенью удивительно прекрасна. Ясное безоблачное небо, легкая дымка над плесами с идеальной зеркальной гладью, где лишь изредка раздавались всплески выпрыгивающей из воды рыбины за пролетающим жуком или бабочкой, а может и за крупной мухой – оводом, нагулявшим жир на крови медленно пасущихся лосей и оленей, пренебрегая более мелкими и малокровными существами. Рыба, схватив добычу, плюхалась обратно в омут со звуком, напоминающим шлепок влажной ладонью по голому заду упитанной доярки с отдаленной фермы. По омуту расходились круги, искрящиеся мелкими, сияющими на солнце, брызгами. Стояла томительная тишина, напоминающая гул в ушах человека, перенесшего инсульт.
Легкий шелест осины, под собственный аккомпанемент поскрипывания, напоминал музыку Вивальди, изредка прерываемый Баховским вскриком куропатки или дурным криком тетерева и цоканьем глухаря. Подвыпившие птицы, накушавшись перебродившей морошкой и голубикой, совершенно не боялись людей и выходили на тропу, низко опустив голову, как это делают домашние гуси в Орловской губернии, издавая шипящие угрожающие звуки. Кругом было изобилие ягод, которыми усиленно питались небольшие медведи этого года «выпуска», да и их годовалые собратья, улучшая работу кишечника, отчего вдоль звериных троп надо было ходить только в резиновых сапогах, что и делали обычно бывалые таежники. Более крупные и зрелые медведи нагуливали жир на перекатах, поедая многочисленных ленков и хариусов, медленно спускающихся вниз хвостами по реке из мест летнего обитания. У водопоя взрослому медведю удавалось схватить косулю или олененка. Обычно, тут же подтягивались любители ягод и пополняли жировые запасы, не тратя энергию на охоту и добывание пищи. На крупных копытных медведи предпочитали не охотиться. Во-первых, это опасно, во-вторых, – не имело смысла тратить заготовленный на зиму жир под шкурой на беготню с сомнительным исходом.
Изредка, по вечерам, тайгу оглашал рвущий душу вой волка. Под эти звуки самому хотелось сесть на четвереньки, поднять голову к полной луне и таким же диким голосом огласить приветствие двум шевелящимся теням на круглой поверхности светила, которые что-то делили между собой. А вот ранним утром можно было разглядеть стаю волков, двигающихся к реке попить или поохотиться.
Ночной вой, зовущий и тоскливый, не вселял страха и дрожи, но говорил о самостоятельности и чувстве достоинства этого лесного племени.
А вот днем, облезшие худощавые собаки без роду и племени бежали рысью, опустив хвосты, постоянно поглядывая по сторонам. Шерсть для зимы еще не наросла, а летняя – висела клоками и не украшала элиту таежного леса. И лишь их глаза – пронзительные, зоркие, никогда не мигающие при взгляде на возможного противника – выдавали существо без страха, готовое на любой подвиг ради своей Стаи…
Грибов было великое множество. Они были повсюду: в траве, на тропинках, под елками и дубами, под лиственницами и кедрами, на поваленных деревьях и пеньках, на стволах берез почти до самой верхушки. Стояли крепкие белые подосиновики и подберезовики, возможно, подлиственники, были и опята, и еще какие-то грибы, употребляемые в пищу только китайцами и именуемые русским населением и местными народностями, как поганки. Кстати, и белые, и другие благородные грибы не употреблялись местным населением в пищу, а считались лишь едой оленей и лосей.
Множество белок собирали грибы и сушили их на зиму, нанизывая на веточки сухих деревьев, затем бережно складывали их в дупла и долгой зимой «варили из них супчик или делали соляночку». Этого никто не видел и не знает, а вот охотники, добывающие белку, варили из ее, ободранной от шкурки, тушки супец и заправляли сушеными грибами из дупла. Получался прекрасный целебный шулюм, от которого даже в лютые холода никогда не мерзли ноги. Листья на березах и осинах приобретали осеннюю красоту, окрашиваясь в тона, недоступные палитре художника; ели и кедры имели густо-зеленый окрас, и лишь лиственницы сохраняли свой зеленовато-голубой оттенок, меняя его в зависимости от освещения. А какие облака!.. А какой запах!.. Всем этим в полной мере мог любоваться только приехавший из большого города человек, да и то склонный к лирике и меланхолии. А людям, живущим в этих местах постоянно, неведомы были восторги души, и ласкал их нюх запах самогонки, крепкого табака, да дымок костерка с примесью аромата ухи или варящегося в котле лосиного языка и губ того же существа.
Что объединяло всех в это время года, так это восторг от отсутствия комаров, гнуса, мошки и другой кровососущей гадости, так досаждавшей таежникам в короткое жаркое лето, пропитанное гулом, жужжанием, писком и невозможностью справить нужду в спокойной благостной обстановке.
Такое время настало! Теперь можно было взгромоздиться на бревна наподобие мишек Шишкина в сосновом лесу, приспустить брезентовые штаны и, без беспокойства за гениталии, спокойно покакать, предварительно скушав несколько горстей подвяленных осенних ягод, что облегчало и ускоряло процесс. Не надо было беспорядочно махать руками, отгоняя назойливых насекомых, а использовать их по назначению (в смысле – руки). В общем, осень – это райский месяц на райской земле для любого человека, который в этот момент становится блаженным.
Только чувства эти были чужды нашим беглецам-грабителям, которые кинули своего сотоварища и сбежали со всем добытым золотым запасом Михеича. Особенно их радовал кожаный мешочек из сыромятины с заклепками, имеющий вид сундучка. Для особо непонятливых, объясняю…. Из лосиной кожи был сшит небольшой баул в виде барсетки, за которым в современных дорогих автомобилях охотятся выходцы из солнечной Грузии. Кожа по швам прошита жилами из ног лося, а затем пробита заклепками из капсюлей-детонаторов. Это вроде копилки-поросенка, куда поступала наличность, а вытрясти ее обратно не было возможности. Ну, это вроде нашего пенсионного фонда. А в этой барсетке были не менее пяти-шести килограммов тяжелого металла, которого, по прикидкам Мамая, хватало на отдых в Олёклинске с Бабаем и странствующими по Северу девчонками – короткими юбчонками – месяцев на сто сорок с прикидом на приблудных собутыльников. А на Канарах, о которых они еще не слышали, – еще и на более длинный срок.
Итак, рюкзак грел спину обоим спутникам, менявшим груз через определенное время. Причем носильщик никогда не объявлял о своем добровольном избавлении от тяжелой ноши. Во время движения любоваться прелестями осенней тайги времени не хватало, да вот только назойливо лезли мысли в головы давно небритых мужчин, что зачем бы это нужно будет делить богатство на двоих. В математике оба преуспели не слишком, но понимали, что делить целое на две части – это уменьшение целого вдвое. Эту теорему решили оба почти одновременно, но так же синхронно пришли и к альтернативной задаче – закону малых чисел. Чем меньше народу, тем меньше шансов выжить в тайге, и тогда целое будет стремиться к нулю. Вот такая закавыка. Решили никого не убивать, а двигаться вдвоем к цели, а там, в конце, как «фишка ляжет»…
Так вот дошли до дальнего зимовья. Избушка была крепкая, не протекала, изготовлена из листвяги, не поддающейся гниению, и, по той же причине, использовавшейся древними архитекторами в качестве свай в Венеции, и по сей день, напоминая туристам о том, что в далекой России, в Сибири растет это великолепное дерево-лиственница. А вот в передаче «Что? Где? Когда?» узнал из уст ведущего, что самое распространенное дерево на земле – это оно и есть. А мы считали его реликтовым. А вот крыша на избушке типа охотничьих зимовий готовилась следующим образом: на жерди из той же листвяги накидывалась кора и щепа от обработанных стволов, а сверху укладывался дерн с корнями и растениями. Дерн, толщиной 20 сантиметров, снимался с поляны и укладывался плотно друг к другу. Почва срасталась, корни пронизывали друг друга, а вода не проникала вниз, задерживаясь корнями растений, придавая ландшафтному дизайну крыши неповторимый вид таежного балкона с элементами экзотики.
Крыша из почвы надежна, хорошо держит тепло, да вот иногда хулиганы-медведи забираются на ухоженную площадку позагорать, отдохнуть от назойливых мух и комаров и, в порыве радости, почесать когти о крышу. Так появляются течи в кровле, о чем должно заботиться ЖКХ в лице владельцев жилища. Приходилось латать дыры тем же дерном. Стена со стороны двери была наклонена к дому, благодаря чему, тяжелая дверь никогда не была открыта и всегда захлопывалась под своей тяжестью, независимо от неаккуратного посетителя.
Впрочем, летом дверь избушки всегда была открыта и подперта колом. А делалось это для того, чтобы любопытные медведи могли зайти внутрь, где для них оставлялся кулечек с мукой. Обследовав жилище, те брали с собой гостинец и, сидя у речки, языком слизывали муку и запивали ее водой. Так, наверно, родился рецепт чебуреков, если медведи в это время еще и закусывали олениной.
Двери не закрывали, зная природную любознательность косолапых. Это мы их так зовем. А на самом деле – это хозяин тайги, босой, эге, манук и, вообще, прообраз и подобие человека. Если он заглянет и обойдет открытое жилище, сюда уже не сунется ни один зверь, способный уничтожить запасы, которые всегда хранятся в такого рода избушках. Даже очень голодный медведь никогда не тронет крупу, соль и муку, оставленные на лабазе или на полках в избе. Медведь – он все понимает!
Таким же способом пользуются геологи, уходя в маршрут. Они открывают палатки, облегчая доступ босому к изучению их содержимого, а закрытые брезентовые сооружения оказываются разодранными в клочья.
Около избушки, метрах в двухстах, обнаружили следы медведя, а дверь в зимовье была закрыта. На всякий случай, решили схорониться в баньке на берегу реки, откуда открывался вид на перспективу. Банька эта была рублена еще до Михеича. Она несколько лет служила пристанищем беглому сидельцу, пока не был он похоронен, по причине смерти, кочевыми охотниками типа Дерсу-Узала на небольшой возвышенности. В качестве могилы был сооружен настил, высотой около двух метров из жердей знаменитой лиственницы, на которую и уложили усопшего, душа которого еще долго бродила над могилой и была отправлена в мир иной после прощальной песни бубна в руках шамана. А бренное тело, одетое в брезентовые штаны, куртку и резиновые сапоги, оставалось на настиле, скрестив руки на бездушной груди. Прошло около тридцати лет с момента смерти этого скитальца, но тело и сейчас лежит на помосте, сморщенное от зноя и холода. Однако череп не оголился, волосы еще оставались на месте, а вот вместо глаз зияла пустота, при взгляде на которую ощущалась бездна – бесконечная, далекая и неведомая. Руки тоже были покрыты кожей, правда, коричневого цвета, сморщенные, со скрюченными пальцами и удивительно длинными ногтями, которые, очевидно, еще долго росли сами по себе и после кончины их владельца. Сухость и сморщенность этих конечностей объяснялась просто: не было кремов и ухода. Вот только бренное тело и ноги в резиновых сапогах осмотреть никто не додумался, хотя возможно было бы написать статью в научном журнале, а может и диссертацию, о том, как чувствуют себя конечности, если тридцать лет с них не снимать сапоги.
Кстати, ни один хищник, типа росомахи или рыси, и ни одна уважающая себя хищная птица не позарится на мертвое тело, освященное бубном. А про медведя и говорить нечего. Умное существо высшего мыслительного сословия.
К вечеру, после длительного наблюдения за окрестностями, в поле зрения попались два мужика неказистой внешности, которые шли к зимовью с лопатами, ендовой и лотками для промывки. Сразу сообразили Мамай и Бабай, что это бродяги-старатели, которые шныряют по тайге в поисках старых, уже отработанных участков, не брезгуя уже подготовленными шурфами и закопушками, в которых золотишко еще предстояло добыть. В общем, крысятничали, а при поимке, имели один, известный им, приговор, который приводился к исполнению на месте без составления формальных бумаг. Хоронили этих лихоимцев по морскому закону, привязав булыжник к ногам и бросив в глубокий омут. Бывалые геологи говорят, что в таких омутах иногда попадаются сомы громадных размеров, которых не удавалось вытащить на берег, по причине их веса больше человеческого, да и несоответствия снастей. Правда, морды этих чудовищ, шириной около метра, видели рыбаки, после чего желание встретиться с ними на берегу моментально исчезало.
Поговаривают, что сомы эти – оборотни убиенных крысятников, а, может быть, и просто откормленные на мясе рыбины, живущие в глубоких уловах.
Начало смеркаться. Темнота наступала быстро, будто после третьего звонка в кинотеатре, но свет в доме не горел ярче, а слегка брезжил в окошке, затянутом прозрачной слюдой.
Подкрались незаметно к избе, приоткрыли дверь без шума и скрипа, потому что в таких дверях скрипеть было просто нечему. За столом сидели двое мужчин неопределенного возраста с редковолосыми бородами и свалявшимися волосами на головах. Спертый запах дохнул на Бабая и напомнил давно уже забытые ароматы бараков лагерного типа.
Людишки давно уже не мылись, хотя целыми днями находились около реки, очевидно опасаясь простуды от холодной воды и боясь нарушить защитный слой от давно уже исчезнувших комаров. В руках у каждого из них были громадные куски мяса, которые они грызли и резали ножами около самых губ, рискуя отрезать заодно и носы. Периодически они макали мясо в горку соли, насыпанную прямо на стол. А это был весь зимний запас лакомства, так ценимого в этих местах. Больше всего разозлило Мамая, что соль прямо из мешочка была рассыпана по всему столу.
С диким ревом он выскочил на середину избушки и замахал во всех направлениях своими руками, издающими свистящий звук вертолета перед взлетом. Бабай прикрывал взбесившегося ниндзя двустволкой, заряженной картечью на крупного зверя.
Ножи из рук старателей улетели в разные направления, куски мяса оказались на столе, а двое людишек лежали на полу в глубоком обмороке, который мог и не закончиться никогда.
Однако, пара ведер воды, вылитой на головы незнакомым пришельцам, оживила их, и смотрели они сквозь глазницы уже украшенные громадными гематомами, ничего не понимая и не ведая, что будет дальше.
А далее с ними происходило следующее: обоих усадили за стол, пообещали, что некоторое время не будут бить, а тем более убивать, пока те будут вести рассказ о своем предназначении и обстановке в окружающем пространстве размером с Швейцарию, куда Бабаю и Мамаю предстояло двигаться задуманным маршрутом. За стол сел более авторитетный Бабай, сложив перед собой кисти рук со знаками отличия, наколотыми на пальцах и обозначавшими принадлежность к высшему сословию воров.
Подследственные, прошедшие школу мужества в колониях строгого режима, хорошо понимали, с кем имеют дело и были готовы давать признательные показания, надеясь на явку с повинной. Их готовность подтверждалась косыми взглядами на руки Мамая, временно болтающиеся вдоль длинного поджарого туловища. Допрос начался. Первым делом предложили выдать рыжету, добытую преступным путем на чужой территории, а в качестве возмещения морального ущерба, сдать и все, что было при себе. Один из крысятников пытался высказать предъяву и потребовал доказательства на право собственности территории. Документ был немедленно выдан гражданином Мамаем и тут же отпечатался на морде истца громадным синяком, слегка свернутой челюстью и полным согласием с предъявленным документом.
Все имущество было изъято в присутствии понятых в лице Мамая. Опись не состоялась по причине длительности процедуры. Далее подследственные рассказали, что работали в артели, откуда сбежали на вольные хлеба, а те, от кого ушли, еще долго будут полоскаться, промывая песок реки за перевалом, куда собственно и собирались наши Мамай и Бабай. Несколько озадачившись услышанным, не желая в перспективе встретиться с лихими людишками, задумались над дальнейшими планами.
Бабай в задумчивости остановился на утёсе, глядя вдаль, а в голове у него роились мыслишки, напоминающие рой пчел, прилетающих, улетающих и кружащихся на месте. Опустил взор вниз и вдруг увидел и осознал всю глубину омута, находящегося под ним…
Решение пришло само собой. Мамай мгновенно прочитал его по глазам друга. Долго готовиться не пришлось. Дабы избежать мучений со стороны задержанных, ударили их почти одновременно по затылкам хорошо оструганными палками, именуемыми веслами, и, без всяких лишних церемоний, сбросили с утёса в омут, предварительно привязав камни к ногам. Долго еще с места гибели поднимались пузыри воздуха, подтверждая большую глубину выбранной погребальницы. У каждого в голове витала мечта когда-нибудь, лет через несколько, найти леску миллиметров в десять с громадным крючком и, поймав самую большую лягушку, насадить ее на крюк, забросить и поймать, наконец, того заветного сома…
Сели за стол разгребать изъятое. Пожива не мелкая, но и богатством не назовешь. Не сговариваясь, решили рассмотреть и то, что несли в рюкзаке. Барсетку пришлось резать ножом, но когда высыпали содержимое… остолбенели. На стол легли килограммы дроби из рубленого свинца. Достали остальные мешочки из рюкзака и, даже при свете свечи, убедились, что все, что ликвидировали у Михеича, оказалось глухой «туфтой» и «фуфлом». Подаваться дальше в бега не имело смысла. Дав друг другу время на раздумье, назначили сходку вечером в бане. Толковище предполагалось сложным, с взаимными предъявами, от чего зависела их дальнейшая судьба и панорама жизни.
Вечером на стрелку собрались без опоздания и, посмотрев друг другу в глаза, хлопнули по протянутым ладоням и пошли собираться в обратный путь. Понимали они без слов. Дробь решили забрать с собой и предъявить Михеичу в качестве оправдания. Да тот и не мог высказать предъяву вору в законе, особенно, если тот повинился. Решение было принято, двинулись в обратный путь. Подкоптили ребрышки оленя, убитого старателями, собрали соль в мешочек и повесили на видное место в зимовье, закрыли дверь и, опустив головы, двинулись в обратный путь. Судя по времени, когда Мамай и Бабай отсутствовали, Михеич наверняка уже обследовал тайник и, обнаружив пропажу, понял намерения своих корешей.
– По приходу расскажем какую-нибудь байку о том, что взяли дробь для охоты на хищного зверя, а остальное – уже потом.
Дорога обратно была более тяжелой и нудной. Эти вечнозеленые елки и кедры, с которых всегда сыпется кора, когда о ствол головой бьется дятел, и шелуха от шишек, обдираемых серыми, глупыми белками.
Солнце, которое садится в болото; эти облака, предвещающие дожди на многие недели. Ягоды, которые никто не хочет собирать, на корню перебраживаются и становятся хмельными. Но сколько же их нужно скушать, чтобы захмелеть. Только мелким птичкам на забаву. Грибы кругом. Одни уже червивые, другие – вот-вот сдохнут. А эти кучи кругом от обожравшихся медведей…! Обязательно вляпаешься, а потом вонь сильнее, чем от портянок. А речка…! Покрыта густым туманом по утрам, а под водой – всякие гады, покойники. Ну, в общем, все гадко!
С такими мыслями шли в обратный путь Мамай и Бабай, ожидая не очень теплую встречу с Михеичем.
До конечной цели оставалось километров пять с «гаком». Правда, никто в школе не проходил эту единицу измерения, и означала она в различных регионах от метра до ста километров. В общем, последние шаги давались с трудом. Вдруг из кустов выскочили две собачки-лаечки по кликухам Белка и Стрелка – в честь собак, посетивших космос. Правда, эти обе были кобелями. Без лая и напряга, обнюхали пришельцев, с которыми были знакомы на «короткой ноге», но виду о знакомстве не показали и, обоссав ближайшее дерево, исчезли в сторону избы Михеича. Пошли докладывать, вертухаи проклятые! Но о прибытии гостей уже сообщили кукши. Эти любопытные птицы издают гортанные звуки, а их подхватывают другие, по линии маршрута движения объекта. Таким оповещением пользовались индейцы в Южной Америке. Вот откуда они знали про кукшу, наука умалчивает, а может, в этом виновата теория плавающих материков?
Таким образом, хозяин был осведомлен о прибытии гостей из двух источников и, очевидно, был готов к встрече.
Бабай и Мамай, расслабившись, двинулись по давно протоптанной тропинке к дому Михеича. Подойдя к двери, увидели проволоку, идущую под дверью. Звериным чутьем поняли опасность, да и не напрасно. По ту сторону двери лежал заряд из двух гильз аммонита, подсоединенных к плоской батарейке от фонарика. Это уж потом выяснилось, когда все остались живы. Под прицелом карабина, Бабай и Мамай легли мордами вниз и ждали вопросов.
Сознались во всех грехах и были прощены и оставлены к совместному сосуществованию до следующей весны. А зимовка в тайге без света и воды, канализации и центрального отопления – это испытание для настоящих мужчин. Кстати, большим сюрпризом оказалось то, что в доме у Михеича оказалась молоденькая якуточка. На вид лет десяти, с раскосыми глазками, она быстро вошла в коллектив и сообщила: «Красная вода пошла, ****ься можно!» На это заявление зрелые мужики, прошедшие огни и воды, без медных труб, офигели, одурели, умолкли и долго переваривали услышанное. А в это время мелкое существо показало свое тело, без намеков на грудь, но зато с большим пучком черных волос в области начала ног.
Михеич объяснил, что сменял ее до весны за три пачки чая, а вот сама девочка оказалась словоохотливой и похотливой и всегда кричала в порыве страсти: «Якутский *** – не русский хуй, хуй да хуй!
Ну, в общем, с этим существом предстояло мириться еще месяцев шесть. Главное, чтобы не принесла потомства.
Девочка, а может и зрелая женщина (их, якутов, не разберешь!), скрашивала жизнь в зимовье, постоянно домогаясь ко всем по очереди. А вот насчет беременности главный якут (не то дедушка, не то отец, а может, и брат) объявил, что если понесет ребенка русского, то даст 20 соболей и 100 белок, а если родит ребенка – мальчика, то еще 100 соболей.
Поэтому ограничений в общении не было, а девочка с радостью воспринимала каждый акт, за исключением предложенных изысков. Так проходили дни, где якуточка постоянно сидела на коленях одного из мужчин. Но о девочке хватит! Она прекратила пускать красную воду, начал округляться животик, и даже появились маленькие груди. На попутном самолете, в начале весны, отправили девушку-женщину-будущую мать в поселок, где была больница и через несколько месяцев узнали, что мы стали отцами.
Радостное событие отмечали долго, гадая, кто же отец ребенка. Но, вот оказия: родила она двоих мальчиков-близнецов, хоть и через «кесарево сечение», но с огромным для якутского населения весом – больше двух килограммов каждый. Необходимо было предъявить якуту – отцу или деду – иск: вместо ста соболей – двести.
Лет через десять Бабай оказался в стойбище, где жила девочка-якутка со смышленым мальчонкой, очень симпатичным и жизнерадостным. Два килограмма конфет – вот и все алименты возможного отца. Второй мальчонка отучился в пансионате в городе Якутск, стал математиком, а в среднем возрасте стал главой администрации Мирного – столицы алмазного края. Сказались гены опытных и настоящих мужчин русского происхождения.
Но вернем время немного назад и отвлечемся от симпатичной якуточки, судьба которой уже была ясна. Оставался только вопрос: кто же отец? А может их двое? А может и трое? Без генетической экспертизы здесь не обойтись, а таковой в те времена еще не придумали.
Осень пролетела быстро, недели за три, хотя по науке ей были отпущены три законных месяца. Две недели лили дожди, одну неделю – стояла ясная, солнечная погода с заморозками по ночам, а следом выпал снег, и началась зима.
С началом дождей ставили заездки. Это козлы, слегка наклоненные от течения, скрепленные жердями, на которые устраивался частокол из тонкой листвяги. Мелкая хвоя и листья, сучки и все, что несется по течению реки вместе с песком и илом, быстро забивают частокол, образуя плотину. Вода здесь поднимается почти на метр, но протекает сквозь изгородь, не угрожая разрушить сооружение. Инженерная мысль и теоретические расчеты, основанные на опыте, никогда не подводили местное население. Заездок ставился, в отличие от плотин, на самом широком, а не на самом узком месте реки и требовал большого количества материала, зато гарантировал устойчивость сооружения во время черной воды.
Осенние дожди, длящиеся неделю и больше, в один момент пополняют ручьи и речки и называются черной водой. Мутные потоки несут свои воды в сторону моря, останавливаясь только в руслах крупных водных артерий. По этой большой воде сплавляются вниз по течению многочисленные рыбные стаи, обитавшие в верховьях мелких речушек, которые через месяц-другой превратятся в замерзшие ледники. В глубоких уловах остаются зимовать старожилы этих мест – сомы, таймени и красноперки. Хариусы, линки и их молодь предпочитают не зимовать с аборигенами этих глубоких ям, понимая, что долгой зимой их скушают, не прилагая особых усилий. А вот красноперка остается. Размножившись за лето в громадных количествах, икру которой охраняют сомы и налимы от нашествия других рыб, типа вьюна и валька, красноперка остается в глубоких ямах вместе с другими рыбами и служит им пищей и прислугой. Правда, к весне в ямах остаются только крупные, отъевшиеся особи, и клюют они почему-то только на кусочек поролона, выдранного из сиденья автомобиля, идущего по зимнику. По всей вероятности, эти особи имеют особый договор с хищниками и поставляют к их столу мелких, глупых сородичей, за что и получают право на существование. В общем, как это принято в высших кругах нашего человеческого сообщества.
Так вот, основная масса рыбы с черной водой сплавляется вниз по речкам. И, что примечательно, плывут они хвостами вниз по течению, ничего не видя перед собой, в отличие от весеннего хода, когда косяки рыбы рвутся против течения, преодолевая водопады и перекаты. Около заездков образуются искусственные озера, где рыба скапливается и начинает уже плавать по-настоящему, ища выход из запруженного участка. А выход этот уже найден. В заездке делается отверстие, которое открывается ручным способом, и вся рыба устремляется по маленькому водопаду в ящики, установленные с противоположной стороны. За день так можно поймать до двух тонн хариуса. Эту рыбу солят, вялят, морозят, но никогда не едят сразу после поимки, потому что при виде кишащей стаи, желание кушать отпадает. Рыбаки на сейнерах, добывающие треску, в большинстве своем никогда не пробовали ее на вкус. Рыба заготовлена на зиму и себе, и собачкам, которые помогут добыть соболя или белочку, а в капканчики попадет куница и горностай так, для красоты декора. Особенно Михеичу удавалось покрывало из заячьих шкурок со вставками из лапок соболя, лисицы и горностая. Правда, сюжетов не получалось, но при взгляде со стороны, ковер напоминал воображения художников-авангардистов. Так, из шкурки куницы мог возникнуть «Квадрат» Малевича или еще что-нибудь. А в общем, это было красиво и представляло из себя заячье одеяло – с двух сторон меховое, очень теплое, легкое и удобное, благо его размеры могли покрыть тело взрослого мужчины ростом более двух метров и весом не меньше двухсот килограммов. А на поверхности красовался рисунок из шкурок горностая и куницы, который не стыдно было показать, укрыв нары или шконки этим произведением искусства.
ГЛАВА XIII
Осень закончилась, наступала зима – долгая, студеная, без особых радостей, но зато приготовившая массу сюрпризов. Рыба заготовлена во всех видах, ягоды, грибы – в достатке, листья голубики, черники и других ягод с малиной для чая сушатся в укромных местах. В общем, зиму переживем, тем более что мясо заготавливать нет необходимости. Рядом на болоте обосновались лоси в количестве шести голов, которые могли обеспечить мясом наших поселенцев на весь зимний сезон с остатком на особи, способные размножаться в зимних условиях.
Мясо получали по мере надобности. Однако до лосей руки не доходили. Хоть и вкусны были язык и губы сохатого, но возни с ними было много. Шкура выделывалась плохо, шкура с ног, идущая на торбаза, тяжела, а рога, из-за их красоты, выбрасывать не позволяла совесть. А просто выбросить ненужные части животного не позволял закон тайги: если добыл, то все употреби в пищу сам или со своими помощниками – собаками.
В общем, на лосей охотились при полном отсутствии рациона питания. Белок в этом году было великое множество, а тушки их готовились простым способом. Ободранная белка отделялась от головы, которую с большим удовольствием любили собаки, а остальную часть без кишок бросали в громадный котел с кипящей водой. Минут через пять тушки всплывали и были готовы к употреблению. Обычно их макали в соль и растопленный жир тарбагана или любого другого сурка, а в крайнем случае, годился и жир енота. Такое кушанье рождало благородные желания объединиться с женщиной, что и было исполнено с девочкой-якуткой. Так что на лосей и не тянуло. Такие же рецепты известны от наших знатоков для сексуальной активности.
Так на рыболовецких судах, добывающих крабов, всегда стояла трехсотлитровая бочка с морской водой, в которую была проведена труба от дизеля. Вода всегда была в кипящем состоянии. После каждого подъема ловушки, один из ее посетителей отправлялся в бочку, где приобретал красный цвет. Бочка всегда была полна крабами, готовыми к употреблению. Бывалые рыбаки и матросы никогда не ели крабов во время плавания, а использовали в пищу этот деликатес только после того, как корабль брал курс на берег. Более молодые и неопытные члены экипажа ели крабовое мясо, а потом долгими ночами мучились от постоянного «напряжения» в трусах и снимали его только мозолистой рукой. Сон был прерывистым, и на работу выходили с дурным выражением на лице. Второй способ повысить свою мужскую активность – это кушать мясо ондатры, обмакивая его в нерпичий жир. Частое употребление этого блюда не позволяло ходить быстрым шагом в маршруты, а тем более – ползать на брюхе, охотясь на зверя.
В общем, зима шла своим чередом с метелями и вьюгами, темными ночами и воем волчьей стаи, который в это время года уже нагнетал трепет и дрожь в коже мужчин, давно уже забывших понятие страх. Выходили на заимки добывать белку, да и вокруг зимовья этой твари было предостаточно. А вот как настоящие охотники бьют белку в глаз, не попортив шкурку. Это особое мастерство охотника. Патрон заряжают бекасинником – самой мелкой дробью, но в очень большом количестве. Дальше поджидают белку. Та обычно сама спускается вниз головой по дереву, либо надо постучать по стволу палкой, спровоцировав ее к угощению.
Белка спускается по стволу с обратной стороны от наблюдаемого объекта и периодически выглядывает из-за бревна. Вот этот момент и выжидает охотник. Как только белка показывает голову из-за ствола, он стреляет в сторону дерева, и хоть одна из дробин обязательно попадет в глаз белке. В этом особое мастерство снайпера-охотника. Овладеть этим искусством может любой, кто умеет прикладывать ружье и направлять ствол в нужную сторону.
Соболь жировал несколько поодаль, на него приходилось ставить капкан, в который обычно попадались куницы. Гораздо удачней шла хота на соболя с привлечением местных кочевых охотников. За две коробки чая «со слоном» следовала шкурка соболя, за мешок рыбы для собак – еще одна шкурка, а вот за секс с якутской девочкой платили пятьдесят соболей, что в переводе на наши деньги означало следующее…. Если мы платим за девочку на Ленинградке сто долларов, то это равняется пятидесяти шкуркам соболей. Несложные вычисления и считаем: шкурка стоит два доллара. А шуба из этих шкурок должна в Монте-Карло обойтись уже в двести, а может и триста баксов.
В общем, зимой гости были редкими, а мысли – мелкими. Каждый занимался кто чем может. Михеич сшивал шкурки в одеяла, Мамай тщетно пытался выделать медвежью шкуру до подобаемой мягкости, а Бабай тщательно вырезал фигуру идола, увиденного однажды. В общем, все были заняты делом, а вот якуточка прыгала по избе и похотливо садилась на колени каждому из мужчин, потирая свой маленький носик о мясистую часть тела на их лицах. Поцелуи у якутов не понимались, а вот потирания носами означали высшую степень доверия и стремления к сексу.
Так прошла зима без особых приключений, если не считать одного малозначительного эпизода, как раз в канун Нового года…. Прибежали собачки и сообщили, что к хижине приближаются четыре человека, вооруженные и очень опасные. Оценив обстановку, Михеич отправил девчонку в баньку, сам сел за стол, а Бабай схоронился в углу за печкой. Мамай залег на полатях рядом с печкой. У Бабая был карабин с полной обоймой, Мамай имел свои быстрые руки, а Михеич держал в руках куропача – это кусок аммонита с капсюлем и куском огнепроводного шнура длиной десять сантиметров и ветровой спичкой, о которую нужно было чиркнуть любой шершавой поверхностью, чтобы через одну минуту прогремел взрыв. Михеич не был камикадзе и рассчитывал, что успеет бросить орудие возмездия в сторону пришельцев.
Все ждали встречи с непрошеными гостями. Часа через два в избу вошли три человека. Ясно было, что один остался на стреме у входа. Михеич невозмутимо сидел за столом и упражнялся финкой, втыкая ее между пальцами растопыренной ладони на столе. Не спрашивая разрешения, все трое уселись у стола и уставились на упражнение Михеича, который все ускорял ритм втыкания финки между пальцами. Наконец, самый главный, с мордой, изрезанной шрамами, произнес сквозь зубы:
– Ты меня знаешь! Долю свою сдашь сегодня, а следующей осенью откинешь в общак столько же. С тебя: кило рыжеты и плата за поход. Итого: все, что есть у тебя! Искать или сам отдашь?
– Искать. Часть на полатях, часть в углу за печкой, а остальное в печи, в котелке.
Загадочно улыбнулся рэкетир, приказал сообщникам обыскать указанные адреса. Вдруг с полатей спрыгнул Мамай с вращающимися ногами и руками, отчего двое пришельцев оказались на полу с переломанными шейными позвонками. А главарь хрипло дышал и смотрел широко открытыми глазами на Михеича, который промахнулся своей финкой и, вместо промежутка между пальцами, случайно угодил соседу в кадык. Бабаю в это время пришлось выскочить на улицу, но мужик на стреме уже был повержен собачками и ждал своей участи. Короткий выстрел, и все четверо пополнили кормовую базу сомов, живущих в глубоком омуте вблизи зимовья. Якуточка, не зная и не ведая о случившемся, мирно спала на нарах в баньке и видела хорошие сны о хороших русских мужиках – нюча (по-якутски: нюча – русский, саха – якут)!
А зима в этом году была снежной. Сугробы взбирались до самой крыши, вход приходилось откапывать каждый день. Да и волки не особо любили бегать по глубокому снегу за добычей и все ближе подходили к зимовью, вызывая раздражение у собачек-лаек. На ночь приходилось их пускать в избушку, где они мирно дремали, свернувшись калачиком у двери. По ночам волчий вой оглашал округу и заставлял прерывать сон не только собак, но и жителей зимовья.
По одному на охоту не ходили, опасаясь за жизнь. А волки никогда не нападали на двоих вооруженных людей, особенно, если при них имелись две отважные собачки, способные постоять за себя в схватке «один на один». Соболей и белок добыли предостаточно, куница попадалась реже, а с лисицами особенно возиться не хотелось вовсе. Зайцы попадались постоянно, и, чтобы не тратить на них патроны, ловили зверушек в петли. Таким же способом добывались куропатки. Для этого большую территорию вроде косы на берегу речки огораживали палочками, воткнутыми в снег, оставляя промежутки для прохода. В них устанавливались петли из лески. Зайцы попадались регулярно и частично шли в пищу, а другой частью пополняли запас одеял.
Куропаток ловить было много удобнее. Бутылка из-под шампанского наполнялась горячей водой и проделывала лунку в снежном покрове. После этого в лунку бросались ягоды, да и вокруг рассыпались брусника и голубика. Куропатки слетались к полигону из множества лунок и, в азарте обгоняя друг друга, мчались собирать ягоды, ярко сияющие под зимним солнцем. Они лезли в лунки, и когда их плечи застревали, оказывались беспомощными и торчали вверх ногами. Оставалось только достать их за ноги и опустить в мешок. Неплохое кушанье, а еще – лучшая приманка на зверя. Этой зимой удалось поймать в капканы двух рысей и застрелить росомаху, мех которых ценится у местного населения за то, что зимой, при дыхании, на нем не образуется иней.
В общем, зима проходила нудно, и первые лучи уже весеннего солнца начинали греть сердце. Новые мечты и желания пробуждались в умах и душах людей, на время застывших в таежных зимовьях. Природа начала просыпаться, а вместе с ней оттаивали и люди, пережившие эту длинную и утомительную зиму.
Был назначен «Муннях», а иначе говоря – «толковище», или, еще проще – «сходняк», а совсем просто – общее собрание жителей сельского поселения в лицах трех его обителей и двух собак. Решали один вопрос: как жить дальше? Постановили: каждый решает сам за себя, за исключением собак.
В итоге определились, что все идут на площадку, куда должны прибыть геологи на самолетах и вертолетах и с распростертыми объятьями принять в свою дружную семью скитальцев тайги. Благо, у тех еще с осени сохранилась рыбка и мясо, так любимое «романтиками с большой дороги» – геологами, особенно под водочку московского розлива – постоянного спутника прибывающих в тайгу людей.
Расположились вблизи брошенного аэродрома, расчистили взлетную полосу от сучков и веток, неизвестно откуда появившихся на аэродроме, починили полосатые колготки, которые болтались на шесте, указывая пилотам, откуда дует ветер. Все было готово к приему геологов. Мамай в фуражке, означавшей принадлежность его к Аэрофлоту, занял место в кресле диспетчера на небольшой вышке, больше напоминающей место вертухая на зоне. Обычно он здесь пребывал с полудня до трех часов после него, точно рассчитав, что раньше этого времени летающие объекты не прибудут, а позже – и тем более. При нем всегда были два выцветших флажка красного цвета. Одним из них он указывал на полосу, куда предстояло садиться самолетам «Ан-2», а вторым – куда выходить после посадки. В общем, диспетчерская служба аэродрома работала и была готова принимать рейсы и борты.
В двух километрах от аэродрома находились склады, где геологи оставляли свой скарб до следующего сезона. Это были палатки, спальные мешки, остатки тушенки и прочей снеди, закрытые в банки, извещавшие об их содержимом в виде надписей: «борщ по-украински», «рассольник», «щи по-деревенски», «суп гороховый», «суп перловый»…. Эти продукты шли в пищу только в условиях сильного голода и давали возможность выжить до появления на столе дичи или рыбы, добытой в процессе маршрутов. Охранял этот объект якут с замечательной фамилией Ли-Фу-Сай, что несколько напоминало о его китайском происхождении. Был он ростом около двух метров с громадной головой и огромными кистями рук и, в простонародии, звался просто и образно – Полтора Ивана.
Зимой он слегка подворовывал, преимущественно спецодеждой, и менял ее у скитальцев на шкурки и золотишко. На эти проказы руководство геологов смотрело «сквозь пальцы», да и зарплату сторожу не платили вовсе. То есть пребывал он на полном хозрасчете.
Первым из прошлогодних аборигенов к аэродрому подтянулся Николай со своей лошадкой, укомплектованной двумя вьюками. В одном из вьюков находился бидон, а в простонародии – молочный лагун. Во втором вьюке находился вьючный ящик. К нему был еще приторочен тубус для хранения карт и чертежей. Все эти предметы, при соблюдении герметичности, прекрасно служили для хранения и процесса преобразования сахарного сиропа с дрожжами в брагу. Укрытые попоной из заячьих шкурок и плотно примыкающие к теплому телу лошадки, эти емкости сохраняли плюсовую температуру и обеспечивали непрерывность процесса при постоянном взбалтывании на ходу. В три-четыре дня готовая продукция была пригодна для употребления или к дальнейшей переработке. Для второго этапа технологического процесса необходимы были еще тазик и кусок трубы из дюрали. В крышке бидона имелось отверстие с металлической заглушкой на резьбе. Трубка вставлялась в бидон и пропускалась сквозь оцинкованный тазик с двумя дырками по бокам, которые замазывались хлебным мякишем для отсутствия течи в щели и дырке. Под бидоном разводился костер, в тазик наливалась холодная вода, и процесс приготовления таежного вискаря пошел. Дальше все зависело от мастерства технолога. Качество капающей из трубы жидкости проверялось на вкус, на запах и с помощью спички, поднесенной к капельке из трубы – ее способностью гореть. Так получались напитки первого, второго и третьего сортов, которые затем, из экономии, смешивались и, дабы избежать головной боли после чрезмерного употребления, подвергались очистке с помощью марганцовки и добавления кедровых орешков.
Сверху на вьюках лежал еще один сверток, в котором в такт движению лошадки, покачивался человек-собака, который за зиму похорошел, еще больше оброс шерстью и не собирался умирать своей смертью. А может, просто волшебные испарения от лошадки и из вьюков придавали новые силы и бодрость грозе Вилюйских коммунистов.
Отметили встречу исключительно под напиток первого сорта, на второй день пошли второсортные и, менее крепкие, самодельные вина третьего разряда уже с запахом пригоревших дрожжей и напоминающие портвейн «Агдам», смешанный с «тремя семерками» и разбавленные «Солнцедаром», который рекламировался в распивочных города Якутск следующей «крылатой» фразой: «Не теряйте время даром! Похмеляйтесь «Солнцедаром»!
В общем, с непривычки, после долгой зимы с вынужденным полусухим законом, где попить вволю не удавалось, состояние всех организмов было утрачено и не поддавалось описанию. К счастью, в этот критический для жизни момент, в небе раздался едва уловимый звук, который явно отличался от гула в больных головах временных диспетчеров, встречающих на временном аэродроме. Урчащий гул усиливался и не оставлял сомнений в том, что летит санрейс, готовый подлечить эти больные головы. Летающего аппарата не было видно, а рычание с характерным присвистом выдавало приближение вертолета. Заметили эту летающую стрекозу, когда она уже плавно спускалась к площадке, сдувая все вокруг и поднимая облака пыли, в результате чего плюхнулась об землю и тут же убавила обороты винта с целью экономии горючего. Из кабины высунулась довольная физиономия пилота в фуражке с кокардой. Он поприветствовал встречающих, заглушил мотор и вылез на землю, сладко потянулся и выпустил из летающего аппарата четверых серьезных мужчин, вид которых не вызывал сомнений в том, что это высокое начальство из Москвы – скорее всего какие-нибудь заместители по хозяйственной части. В общем, «пинжаки», как их зовут в народе, так как носили они слегка помятые костюмы. Но, даже, если брюки были заправлены в резиновые сапоги, галстук присутствовал обязательно. Еще одной отличительной особенностью начальства из ХОЗУ были очки и портфель с двумя замочками, куда умещалась смена белья, бутылка водки и складной пластмассовый стаканчик.
Пилот, видя беспомощность и страдающие взгляды местного населения, велел принести емкость, на что тут же откликнулся Михеич и достал литровую алюминиевую кружку. Дунул внутрь, извлекая, таким образом, невидимые пылинки из сосуда, а может быть и в целях дезинфекции, уничтожая микробов запахом от перегорающего внутри организма алкоголя. Пилот достал из бардачка канистру литров на десять и бережно налил содержимое в кружку. Далее загадочно подмигнул знакомым с прошлого сезона работягам, плеснул себе в граненый стакан зеленоватой жидкости и взял в правую руку сифон, заправленный газировкой от баллончика. Сделав два судорожных глотка, он «шикнул» себе в рот из сифона и протянул эту своеобразную закуску Бабаю. Тот сделал большой глоток, передернулся, сморщил, и без того морщинистое, лицо и закусил из сифона, побрызгав газировкой в рот. Это напоминало процедуру, когда в аэропортовых туалетах были установлены автоматы, из которых как из пульверизатора, разбрызгивался одеколон после опускания в щель монеты. Это освежало кожу лица, испытавшую грубое прикосновение безопасной бритвы с лезвием иностранного производства под названием «Хеба», что в переводе означало «Нева». А вот некоторые несознательные пассажиры по утрам подставляли разинутый рот под живительную струю. Сильный удар кулаком по автомату иногда заставлял его выдавать вместо мелких брызг приличную струю.
В общем, все испили жидкости из канистры, которая оказалась антифризом, и Мамай задумчиво произнес себе под нос:
– Раньше только голова болела, а теперь еще и тошнит!
Начальники сообщили, что база геологической экспедиции ликвидируется по причине гибели самолета, в котором летели геологи из Москвы. Тем же рейсом, с какого-то чемпионата или соревнования, летела футбольная команда «Пахтакор». Основной состав весь погиб, и, чтобы особенно не озадачиваться будущим воспитанием подрастающего поколения футболистов, решили набрать уже готовых и тренированных особей за более высокую зарплату, жилье и другие блага в виде «Жигулей». С этого периода началась новая эра в футболе, когда игроки начали тусовку как в колоде карт. Теперь уже никто не знал, кто за кого играет. Спартаковцы пополнили «Пахтакор», «Динамо» частично перешло в «Крылья советов», «Локомотив» почти всем составом разбавил «ЦСКА», туда же попали лучшие игроки, призванные в ряды Советской Армии для игры в футбол и другие спортивные игры. Постепенно состав почернел и теперь трудно угадать в команде, где половина игроков негры, какой клуб они представляют. Об этом догадываются только комментаторы.
Те, кто не летел этим рейсом, распределялись среди геологических партий, работавших на севере Якутии с базой в поселке Жиганск, который полностью соответствовал своему названию. Бабай и Мамай были приняты на работу рабочими третьего разряда и должны были грузить остатки снаряжения со склада Ли-Фу-Сайя в прилетающие самолеты. Михеич решил остаться и заниматься привычным для него делом. Николай тоже никуда не собирался лететь, по причине привязанности к лошади. Однако, хоть и вечерело, все вместе двинулись к Ли-Фу-Саю, чтобы сообщить ему неприятное известие, а заодно и поживиться теперь уже ненужным скарбом и продуктами со склада, где сторож не расписывался в ответственности за сохранность имущества. К утру выяснилось, что грузить в самолеты было почти нечего, но уж «чем богаты, тем и рады», и одним рейсом с остатками банок со щами и рассольником вылетели в Якутск, откуда можно было лететь или плыть дальше на Север.
В Якутске из самолета разгрузили банки с тушенкой и щами, отдельно складируя рассольники, которые имели не очень приглядный вид в связи с сильной ржавостью крышек на банках.
Начальников с портфелями не обнаружили в аэропорту города Якутск и, не понимая, куда девать это добро, вывезенное самолетным рейсом, решили освободиться от груза путем его продажи. За двадцать бутылок портвейна сдали имущество пожилой буфетчице в аэропорту, а потом, на вырученные бутылки, дали банкет в буфете с плясками и легким сексом вдвоем с продавщицей, за что были вознаграждены мелкой суммой денег, достаточной для того, чтобы не умереть с голода еще несколько суток.
В общем, брошенные на произвол судьбы, рабочие третьего разряда оказались без места работы и средств к существованию. Геологи, к которым можно было прибиться, еще не прилетели, а насчет других мест еще предстояло выяснить.
ГЛАВА IV
Узнали у местных барыг, что идет оргнабор на ударную комсомольскую стройку под названием «Юбилейная». Нашли место их пристанища. В одном из бараков обнаружили комсомольцев-добровольцев, готовых вылететь на стройки социализма. Это были только что освобожденные из мест заключения молодые люди с тремя-четырьмя колотыми на пальцах перстнями и убеждавшие своих работодателей несмываемой наколкой на ногах в том, что те устали и не убегут. Были и женщины, а многие из них и с малолетними детьми. Это были досрочницы, кому удалось забеременеть на зоне с помощью нехитрых уловок и, обманув медперсонал, дотянуть до родов. После этой процедуры держать существо с детенышем на зоне не имело смысла, и «хозяин» своим решением досрочно отпускал терпилу на вольные хлеба.
Были и вполне респектабельные особы, отбывшие в лагерях по 15-20 лет, и в перепалках давали фору мужикам того же срока отбывания вдвое. Была среди них «Тонька-****а-разбойница» – такое она сама себе погоняло выбрала, и знали ее в далекой Якутии под этим звучным именем буквально все.
Мамай и Бабай, не сговариваясь, одновременно влюбились в Тоньку. Та сразу поинтересовалась у обоих претендентов на любовь, что у них за мужские достоинства. Первым тестирование проходил Бабай. Вначале она отметила, что тот уже немолод, на что испытуемый быстро ответил:
– Старый конь борозды не портит!
– Зато мелко пашет! – парировала Тонька.
Минутное замешательство…. И вдруг единственно правильный ответ:
– Зато долго пашет!
Зачет был принят.
Дальше экзаменатор озвучил двум абитуриентам один и тот же вопрос: к какой категории относятся их члены? Японский тип характеризовался небольшой длиной, но зато серьезной толщиной, чем обладал Бабай. Французский тип отличался тонким объемом, но зато удивительной длиной. Этим предметом французского типа обладал Мамай. Оба испытуемых, глядя влюбленными глазами на свою избранницу, спросили:
– А что тебе больше нравится? Французский или японский?
Ответ был однозначным:
– Конечно, французский!
Удовлетворенно опустил глаза смущенный Мамай. Но Тонька тут же добавила:
– Вот только чтоб он был пояпонистей!
Так было решено любить Тоньку сообразно с ее пристрастиями, то есть по очереди.
Эта процедура понравилась Тоньке необыкновенно, и она сообщила, что готова отправиться в путешествие с двумя дополняющими друг друга личностями хоть на край света, тем более что до этих мест оставалось не слишком уж много километров.
Жизнь в бараке шла своим чередом. Женщины стирали белье и вешали его прямо в коридоре, мужики добывали деньги, а потом делили их между постояльцами путем игры в «очко», «три листика», либо в «секу». В качестве залога служили часы и серьги, медали и патроны к мелкашке, которые продавались прохожим по низкой цене вместе с ведром в придачу, где и были сложены драгоценности.
Один раз в сутки в бараке появлялся участковый. Он суровым взглядом осматривал беспорядок, делал замечания, но вдруг неожиданно оказывался с мелким ребенком на руках. Это существо было мокрым, потому что обоссалось еще час назад и орало таким голосом, что у участкового закладывало уши. Положив орущее существо на первый попавшийся табурет, блюститель закона покидал барак таежного типа и убегал в свой офис. В следующий приход дальше порога он не ступал и, огласив замечания, исчезал из поля зрения обитателей.
Жизнь шла своим чередом. За занавесками на нарах шли процедуры любви между разнополыми обитателями, зачастую и между женщинами, которые тогда еще не знали о лесбийской любви, а понимали, что одна из партнерш называется кобёл. Мамы кормили малышей грудью, на которой вокруг соска красовалась звезда, напоминающая «Орден Нахимова». На плечах имелись знаки отличия в виде эполетов у особо долго сидевших, либо в виде звезд, напоминающих о победе в Великой Войне и полностью повторяющих «Орден Красной Звезды».
Кто-то штопал трусы, носки и прочую ерунду, а кто и просто смотрел в пустоту, впечатляя себя воспоминаниями и мечтами о будущем, о котором, впрочем, не заморачивались.
Тонька в задумчивости сидела между двух мужчин, так приятно удививших ее тело сплавом европейского и восточного стилей – французского с японским отливом…. Рядом расположились мужики со щетиной двухнедельной давности. Но тогда они еще не ведали, что такая щетина отличает их от обычных людей и причисляет к рангу телеведущих или депутатов каких-то там Дум…
В общем, на замечание Антонины о том, что морды их колются и могут быть местом поселения нежелательных организмов, называемых «мандавошками», предложила сбрить щетину и облагородить внешний вид, мужики согласились и приготовили безопасные бритвы для обрезки жестких волосков. Один из них с сожалением произнес:
– Жалко помазка нет! Чем же вспенить мыло на собственной роже?
Тонька, не поднимая глаз от штопаных трусов, попросила подать ножницы. Один из мужчин подал старые ножницы, а Тонька задрала юбку, совершила несколько движений железным инструментом в районе междуножья и извлекла оттуда пучок волос. Быстрым движением перевязала основание пучка ниткой и протянула соседу:
– Вот тебе помазок, брейся на здоровье!
Этот поступок еще больше расположил к себе юную деву. Мамай и Бабай решили не разбрасываться любовью и двинулись на освоение месторождения «Юбилейное», названное так в честь какого-то праздника.
Самолетом начали отправлять комсомольский набор в поселок Батагай – районный центр Верхоянского края. Здесь расположилась база Янской экспедиции. Находки прошлого сезона были представлены в Москве, и тут же, на выделенные деньги, было назначено строительство поселка на будущем месторождении ртути. Самородная ртуть капельками покачивалась в пустотах расколотого образца. Киноварь – минерал ярко-красного цвета, желтые и оранжевые реальгар и аурипигмент, все эти образцы украшали кабинеты руководства Министерства Геологии СССР, правительства и Госплана, придавая уверенности в завтрашнем дне.
А пока все ограничилось оргнабором на молодежную стройку. Всю «молодежь» грузили в самолеты и отправляли в Батагай, что в двух часах лета в северном направлении от города Якутск.
На берегу озера, вокруг которого раскинулся районный центр Верхоянского района, разбили лагерь, состоящий из двух стоместных палаток армейского образца времен англо-бурской войны. Поселенцы ожидали отправки к будущему «городу-саду», который обещали, на очередном Съезде, возвести за несколько лет, а дабы избежать суровых зим с шестидесятиградусными морозами, проектировщики выдвинули смелую идею: создать город под куполом и отапливать внутренности солнечными батареями, забыв, что в этих местах солнце всходит один раз в шесть месяцев.
По этой же причине, проект, занявший на международном конкурсе призовое место, был отклонен, и Обкомом Якутии принято решение о строительстве бараков таежного типа, как более дешевых и пригодных к существованию в арктических условиях.
Мамай и Бабай решили попытать счастья в геологических партиях, уже готовых к выезду на полевые работы. Среди геологов обнаружился знакомый, у которого годом или двумя раньше похитили чемодан с презервативами. Здесь же оказалась и бывшая практикантка Леночка, ставшая теперь самостоятельным геологом-поисковиком. Тут же, получив рекомендации, были зачислены в полевые партии. Бабай, как лицо, не имевшее права работать, по причине своего звания «вора в законе», определен был сторожем аммонитного склада, что работой не считалось. Нужно было на складе с взрывчаткой одни сутки спать, а трое – отдыхать, тем более что продукцию получали взрывники и прорабы, оставляя в соответствующем журнале записи и закорючки вместо росписей. А сторожа были положены просто по штатному расписанию.
Мамай был более грамотным, чем его приятель, и, кроме уголовного кодекса, знал наизусть Есенина и особенно любил математику, отдавая предпочтение сложению и умножению, а вот к делению и вычитанию относился с холодком. Вот он и был принят на должность подотчетника. Подотчетник – это материально ответственное лицо, отвечающее за получение с центральных складов оборудования, снаряжения, материалов, продуктов питания и особо ценных продуктов, типа спирта и коньяка. Последние предназначались исключительно для начальства, а вот рабочему люду отпускались лишь по письменному распоряжению начальника партии и в количествах там же изложенных. Обычно, это были праздники: Первое и Девятое мая, День выборов в какой-нибудь орган, когда прилетал вертолет и увозил бюллетени. Случались дни рождения и похороны безвременно ушедших.
В общем, на все эти случаи у завхоза всегда имелся неприкосновенный запас. В течение полевого сезона по платежным ведомостям отпускались продукты в комбинаты организованного питания, под названием «столовая». Здесь уже хозяйничали поварихи, зарабатывающие экономией продуктов и другими способами, известными только им – работникам общепита.
В обязанности завхоза входило: выдавать банки, спальники, сапоги, молотки и другую утварь геологам, ломы и лопаты – проходчикам канав и шурфов, а вот буровики, как элита геологоразведки, свои инструменты получали, минуя завхоза, чему тот был очень рад. Кроме этого, ему в подотчет вменялись полевые книжки, карандаши, калька и миллиметровка, стирательные резинки, рюкзаки и планшетки, которые тут же, в первые дни полевых исследований, списывались с баланса за подписью начальника партии и двух понятых, дабы не усложнять последующую бухгалтерию.
Еще подотчетнику (будем в дальнейшем называть его также завхозом) вменялось в обязанности собирать подписи со всех сотрудников об их осведомленности о Правилах Техники Безопасности. А, поскольку все харчевались через это должностное лицо, ведомости всегда полностью и со всеми росписями поступали в папку начальника и предъявлялись по первому требованию многочисленных проверяющих.
Маленькую хитрость в своей деятельности придумал и Мамай. Учитывая то обстоятельство, что ОБХСС в этих районах не было, да и не охотились они за мелкими завхозами-расхитителями в далеких таежных странствиях, относительная свобода творчества была обеспечена.
Периодически, не чаще одного раза в месяц, завхоз готовил ведомости и объявлял о внеочередном дополнительном инструктаже по поводу гибели какого-нибудь незадачливого рабочего в результате взрыва в горной выработке. Ссылаясь на то, что и сам об этом слышит впервые, Мамай заставлял всех расписаться в бумаге. Никто не отказывался, так что в руках у Мамая оказывалась бумажка с сотней-другой подписей сотрудников партии, куда попадали и главные специалисты, и даже начальник партии, который своим примером вдохновлял сотрудников соблюдать технику безопасности.
Далее Мамай дня на три запирался в палатку, раскладывал накладные и тщательно переводил с ведомости реальные подписи сотрудников:
«Платежная ведомость №… на получение со склада продуктов питания.
Дата, число, подпись».
В свободное пространство между фамилией и подписью тщательно, мелким почерком вписывались мнимые услуги: тушенка – 9 банок ; 9 руб. 90 коп. = 89 руб. 10 коп., а дальше – роспись получившего.
Так, с одной ведомости, при определенной фантазии, дабы не превысить полученного со склада количества единиц продукции, образовывалась сумма, в две-три тысячи рублей, а за сезон – это тянуло на пятнадцать-двадцать тысяч. Две-три тысячи рублей с каждого подотчетника шли на угощение и поощрение бухгалтерии, которая с удовольствием и совершенно искренне помогала завхозам отчитаться и закрыть свои обязательства перед этим финансовым органом.
Обычно, процедура сдачи отчета занимала несколько месяцев, помогая скоротать зиму бухгалтерским работникам, поставляя к их столу тушенку, списанную по непригодности и гнилостному запаху (как было указано в Акте на списание), а также заготовки мяса и рыбы в богатых районах.
В общем, работа «подотчетника» приносила заработок, равный многомесячной получке начальника партии вместе с его надбавками и северными коэффициентами.
Но на первом месте у геологов было желание открыть новое месторождение, насладиться победой над загадками недр, найти, разведать и дать Родине заветный металл или черное золото, а может и просто какой-то газ с неприятным запахом, а может быть и эти стекляшки, под названием АЛМАЗЫ!
В общем, у каждого свои интересы.
Сдав отчет (а это было одним из главных показателей партии), «подотчетник» становился в ранг самых востребованных специалистов геологической партии, а некоторые, через определенное время, становились даже заместителями начальника экспедиции по хозяйственной части, что позволяло им командовать и требовать от своих бывших руководителей неизвестно чего. Впрочем, этим правом они пользовались неохотно.
Бабай в свой сезон сторожил взрывчатку на складе, оборудованном на одной из сопок. Территория была огорожена забором, напоминающим ограду хутора где-то в Западной Украине, только без банок и кувшинов на изгороди, но с дырками, через которые не могла пролезть только корова. Сутки он спал, а, сдав смену следующему охраннику, уходил на три дня отдыхать от непосильного труда на берег речки. С собой он брал аммонит, капсюли-детонаторы, огнепроводный шнур и детонирку. Предстояла Большая Рыбалка, поэтому в рюкзачке было припасено несколько килограммов соли крупного помола и баночка первоклассной самогонки литра на три, выданная в качестве аванса за рыбку, которую поставит Бабай Тоньке-разбойнице на общепит. Подходили и старатели, которым взрывчатка была необходима для собственных нужд, за что расплачивались первоклассной «рыжетой».
В общем, Бабай тоже был не в накладе и честно зарабатывал свои бабки. Единственным огорчением в жизни друзей было отсутствие женщин. Мамай не отказался бы от медведицы, а вот Бабай был более щепетильным и находил удовлетворение своим жизненным фантазиям только с женщиной, да и то при условии, что она объявляла ему о любви. Это было основным условием и должно было предшествовать процедуре слияния двух тел.
Как уже было сказано, любили оба одну и ту же особу по имени Тонька-п…да-разбойница. Озорная девка, отсидевшая около двадцати лет на Новосибирских островах за убийство с особой жестокостью своего мужа, освободилась по плохому здоровью и верховодила всеми «сявками» и «долгосрочниками», как у себя на зоне. В общем, с ней считались, учитывая неуемный темперамент и способность покуситься на чужую жизнь.
Первым за сексуальной помощью к Тоньке обратился Бабай. Он сообщил ей в общедоступной на зонах форме, что ему надо иногда разгрузиться, желательно с женщиной. Потупив глаза, женщина сказала, что согласна, но предупредила, что это будет у нее в первый раз. И не сегодня, а через два дня, когда луна спуститься в форме месяца.
Не понимая ничего, Бабай начал готовиться к общению с девственницей, чего еще не имел никогда в своей жизни. Чувство стыда и ответственности остудили бунтующую страсть.
А в это время, Антонина отстригла кусок ткани от фильдеперсового чулка и перед зеркалом начала пришивать его к огрубевшим краям своего органа. Шов получился довольно ровным. Испробовав пальцем крепость фильдеперса, приготовилась принять любовь первого претендента на лишение ее девичьей чести.
На следующий день Бабай прибыл к месту жительства поварихи и обнаружил в палатке громадные нары, пригодные к сексуальным изыскам во всех возможных для акробатов позах. Подошел, примерился к нарам, но понял, что рассчитаны они на более высокого мужчину или человека со своей табуреткой. В общем, начал он свою процедуру с Тонькой на полу. Та стонала, помогала партнеру, но мужской орган всегда упирался в какую-то пружинистую стенку и выбрасывался наружу. Упрекнула Бабая в неумении общаться с девушкой и попросила пригласить Мамая. Тот смущенно признался, что тоже не имел дела с…
Тонька отошла в соседний коридор, а Мамай начал готовить свой бивень для поражения цели. Дама отпорола ножом лишние стежки на коже, освободила доступ к телу. Процесс был совершен быстро, к позору и унижению Бабая. Свидетельством достигнутого служили капельки крови на простыне, которые не стыдно было показать на любой старообрядческой свадьбе.
Любовь к Тоньке быстро охладела, и оба почти одновременно влюбились в одну девушку, которая появилась в их душах и мечтах сразу после посещения поселковой пельменной. Уже у входа Бабай чуть было не потерял сознание. Мозг наполнился запахом того самого теста и муки, которые засели в подкорке со времен лагерной жизни. Но особое впечатление произвела женщина в белом халате. Это было крупное существо с розовыми щеками от жара плит в глубине столовой, где кипели и всплывали в котлах пельмени с начинкой из настоящего мяса.
Особое впечатление на Мамая произвели груди большого размера, которые вздымались от учащенного дыхания и грозно нависали над раздаточным столом. Поели, побалагурили с сотрудницей, рассказали несколько баек из кочевой жизни, а несколько историй и из оседлой, когда еще находились под присмотром «хозяина» и «вертухаев». Женщина была холоста, имела ребенка лет шести мальчукового пола и однокомнатную квартиру в бараке с отдельным входом и удобствами на улице. Удобства эти в заполярном поселке представляли собой большую яму в летнее время и большую гору – в зимние месяцы на улице, вблизи домов. А нужду справляли в доме на ведро или на горшок, а потом сливали в «удобства» на улице. Некоторые жители поселка видели в своей жизни и другие прелести туалетной жизни в виде унитаза. Так вот, эти граждане имели горшок, который в старые времена графьями обзывался «ночная ваза». Поскольку у лиц мужского сословия на «ночную вазу» помещалась только основная масса задницы, а причиндалы оставались в висячем положении, применялся дополнительный аксессуар в виде литровой банки из-под сливового компота. Одной рукой придерживалась банка, в другой руке дымилась сигарета, а дым выдыхался в топку печки, служившей для поддержания плюсовой температуры в доме. Так местные аристократы справляли утреннюю нужду и получали удовольствие от совмещенного туалета.
В одной из таких квартир проживала Любовь с жалостной фамилией Бурлакова. Тянула лямку одна, без мужа, ребенок большую часть полярного дня (или ночи) находился в садике, а по вечерам забирался Любовью в дом, где обильно кормился вкусными пельменями, отчего был упитан, коренаст, не по годам смышленый, но страшно ненавидел мужиков, особенно нетрезвого состояния. Поскольку в доме иногда появлялись мужчины, имевшие виды на маму, устраивал всякие гадости приходящему, за что был бит или дран за ухо, после чего любящая мамаша хватала пришельца за шиворот и ремень на штанах со стороны спины и, с размаху, выкидывала потенциального любовника в сторону помойки.
Так что счастья в личной жизни было в ограниченном количестве. По этой причине Мамаю и Бабаю в свидании отказано не было, но время было назначено на текущий и последующий дни.
Вечером наш подотчетник, у которого уже водились деньги с тем же названием, прихватив с собой бутылочку спирта, столь дефицитного в этих краях, особенно в это время года, когда навигация еще не открылась, а прошлогодний запас уже был испит, двинулся на свидание. На пороге дома встретила его Бурлакова, держа за ручку только что приведенного из садика сыночка. Тот с интересом осмотрел Мамая с ног до головы и показал большой палец, обращенный вверх, что означало на языке древних римлян, что тот пока еще может находиться в живом состоянии. Еще больше укрепила дружбу банка сливового компота из солнечной Болгарии, которым были заполнены продснабовские склады, и который был востребован в торговле только с бутылкой спирта, которые в смеси один к одному назывались женским именем «ликер». Правда, смешивать эти два компонента умели только специалисты, иначе смесь свертывалась, превращалась в желе и кушалась десертными ложками, закусывая сливами из компота.
Смешали спирт с соком сливы из банки, выложили ягоды на тарелочку, вместо нынешних маслин, и Любовь выставила на стол громадное блюдо с пельменями в горячем бульоне из грудинки северного оленя, где еще плавало не до конца растопленное сливочное масло.
Начался этап знакомства поближе. Мальчонка начал клевать носом, и мама уложила любимое чадо в постель, где скоро он и засопел, подложив ладошки под пухлую щеку. Быстро сообразили, что время подошло, быстро разделись и занялись любовью. От этой процедуры оба испытали удовольствие и полную удовлетворенность. Закинув волосатые руки с наколками за голову, задремал Мамай, блаженно улыбаясь, а Люба Бурлакова спала на одной из рук своего нового друга, сладко посапывая, и улыбалась чему-то, известному только Богу Любви.
А вот мальчонка все это время не спал, с интересом наблюдал сквозь сомкнутые веки и ждал, когда мужчина заснет. Потихоньку слез с кровати, пробрался на кухню и достал с плиты помытую, но очень тяжелую, чугунную сковороду с длинной ручкой. Примерил орудие в своих крепких ручонках, подкрался к кровати и, размахнувшись, со всей детской силой ударил днищем сковороды по улыбающейся физиономии Мамая. Тут же бросил сковороду и заорал дурным голосом о помощи, заглушая громогласный рык мужчины, получившего удар по всей плоскости морды лица. В результате ребенок был возвращен в кровать, где, удовлетворенный местью, тут же заснул праведным сном, Мамай отбыл в общагу и еще несколько дней вскакивал по ночам в холодном поту и дико орал во сне.
Бабай, узнав от друга историю любви, решил встретиться с пельменщицей в послеобеденный перерыв, а затем еще много раз устраивал свидания, но всегда перед этим оглядывался по сторонам, избегая хвоста в лице молодого разбойника.
Бабай уже начал предлагать Любке совместную жизнь, благо у той было и жилье, и постоянно готовые пельмени, но вот присутствие сына немного смущало жениха, и окончательное решение отложили до окончания полевого сезона.
В общем, заботы по завозу взрывчатки и сопутствующих товаров захватили Бабая полностью, а Мамай принимал грузы на базе полевых отрядов, сравнивал их с накладными и, ничего не понимая в сложных бумагах, складировал продукты в палатке, оберегая их от возможного хищения.
Бабай имел палатку на холме, огороженном изгородью, через которую не могла пролезть только лошадь, однако она извещала о том, что это запретная зона, о чем гласили плакаты: «Не влезай! Убьет!», «Осторожно! Мины!», и дорожные знаки в виде «Кирпича» и «Стоянка запрещена». Кроме всего прочего, у Бабая имелась двустволка с патронами, заряженными мелкой дробью, но имелся и карабин от крупного зверя. Зная натуру Бабая, никто не решился бы на хищение, опасаясь получить дробь, а может, и пулю, без предупреждения.
Расстояние между базами геологических отрядов было километров двадцать. Имея после дня дежурства на складе взрывчатки три дня на отдых, Бабай посещал друга регулярно, тем более что маршрут пролегал вдоль речки, где в обилии водились утки, гуси и всевозможная рыбка, которая попадалась часто и приносилась к Мамаю. Там, под бутылочку коньяка из директорского фонда, вели неторопливую беседу на текущие темы и мечтали о будущем. Мамай мечтал о Любке Бурлаковой, которая принесла его истерзанной душе успокоение и сладкие воспоминания о близости, и готов был создать семью, вот только одна маленькая деталь сдерживала нашего Ромео от столь важного поступка. Это был мальчик-садист. С ним Мамай справился бы без труда, но патологическая любовь матери к сыну перевешивала иные чувства, и она могла покалечить, а может быть и что еще хуже…. В общем, мальчонка должен еще подрасти, набраться ума-разума, а там Мамай уж преподаст ему уроки вытаскивания лопатников, снятия часов, вытаскивания на ходу золотой фиксы, а особенно, фокусов с картами, когда дама, шестерка и туз оказывались в руках сдающего в нужную минуту при хорошем банке. В общем, в качестве частного репетитора, готов был подготовить мальчишку к взрослой жизни, чтобы не знал он принудиловки к общественному труду, а мог обеспечить себя и близких людей между отсидками достойным существованием. Так мечтал Мамай по вечерам, лежа на нарах в палатке, где, застегнув на все застежки жилище таежного типа, обнажал живот и постоянно хлопал по нему с громадной силой, уничтожая комаров-кровососов, притаившихся в углах и налетавших на обнаженный живот человека с целью поужинать. Часа через два противное жужжание ослабевало, оставались только наиболее опытные и хитроумные особи, приберегающие силы на период, когда послышится храп человеческого существа. Вот, тогда можно будет напиться вволю и… умереть.
Бабай, как «вор в законе», иметь семью не имел права. В те времена общак растаскивался, бизнес уже начал развиваться, цеховики вошли в состав братвы, а те, в свою очередь, – в производителей, в виде руководителей концернов и производственных объединений. Постепенно все слилось с Властью и получилось Новое государство начала девяностых годов. Мечты свои и грезы сводились к воспоминаниям о теплом тесте, иногда всплывали смутные истории из общения с женщинами, но постоянно терзал вопрос: «Как это он не смог справиться с Тонькой, которая оказалась еще и «целочкой», правда, с сильно загрубевшей девичьей пленкой, которую взломать не смог даже он…?» С такими мыслями засыпал, а просыпался уже с думами о дне текущем с его заботами и осознанием того, что еще жив, полон сил, окружен природой и Свободой в полном ее количестве.
Не оставляли без интереса и результаты работы своих соратников-геологов. Искренне радовались их успехам и разделяли гордость за общую работу и ее результаты. В середине сезона раздалась радостная весть об открытии нового месторождения золота, которое вместе с антимонитом (соль сурьмы) имело высокие содержания благородного металла. Предстояла еще детальная разведка месторождения, подсчет запасов, однако, масштабы рудных тел и их распространение на глубину предвещали большие премии и звания, на что тут же отозвались чиновники из Якутска, а особенно – из Москвы. Понаехало громадное количество ученых и не очень…, но главных, и все, в один голос, заявляли, что давно предвидели, но боялись сказать вслух о небывалых запасах золота в этих краях, опасаясь иностранных разведок. Даже начальник УКГБ по Верхоянскому району – капитан Пастухов – был произведен в майоры и на большую звездочку повысил бдительность. Решили проводить ускоренную эксплуатационную разведку месторождения и обогащать руду на уже готовом прииске Эге-Хал, что означает Медведь-Гора, что ни о чем не говорит иностранным спецслужбам.
Новое месторождение золота обозвали «Сентачан». Это предложил один из руководителей Обкома КПСС. Перевод с местного наречия был известен лишь лицам якутской национальности, но те не разглашали тайну, будучи под присмотром молодцев из команды уже майора Пастухова.
Набралось слишком много претендентов на Государственную премию. Высокий чин из Москвы быстро рассортировал людей по разнарядке. В списке обязательно должен быть рабочий (колхозница), лицо якутской национальности, обязательно член КПСС; на что, поняв намек, члены парткома быстро заполнили документы на одного из рабочих, якута по национальности, и приняли его без кандидатского стажа в члены. Так были заполнены три графы одним якутом-трактористом.
Далее нужна была женщина, которой не оказалось, а поскольку таковая упоминалась только в скобках, ей было отказано в виде прочерка в анкете.
Еще надо было предоставить одну-две фамилии первооткрывателей-геологов. Первым в этот список вошел начальник Якутского Геологического Управления, он же по совместительству якут, что замещало две графы, и начальник Комсомольской молодежной партии, который прибыл в район год назад, «ни ухом, ни рылом» не ведал о поисках и разведке в данном районе, а по слухам, являлся племянником Л. И. Брежнева, что и позволило ему появиться в нужном месте, в нужное время.
Естественно, что группу претендентов возглавил Высокий Руководитель из Москвы, который долго по бумажке изучал мудреное слово «антимонит», путая его с «аммонитом» (то есть взрывчаткой), предпочитая его более звучному «золотосурьмяное месторождение». Впрочем, он почему-то был уверен, что сурьма – это очень сильное отравляющее вещество, и потому оглашению не подлежит.
Списки были составлены, остальным претендентам пообещали медали и грамоты, забыли только о тех, кто нашел и открыл…. Но работа – есть работа. На склад к подотчетнику Мамаю завезли громадное количество брезентовых брюк и резиновых сапог, множество тушенки и муки. Предстояли детальные поиски по сетке 100;20 метров. Топографы разбили профиля через сто метров друг от друга, по которым находились пикеты через 20 метров друг от друга. Нужно было просмотреть каждый кусок породы на поверхности, расколоть его и найти полезные минералы.
А, поскольку эта процедура в стоячем состоянии была затруднительна, маршруты совершались на четвереньках, что приводило к быстрому истиранию штанов на коленках, и в местах дырок использовались куски резиновых сапог, привязанные к коленям ползучего геолога-поисковика.
А вот обилие тушенки объясняется тем, что времени на охоту и рыбалку у геологов не остается, и, во имя высокой цели, будем жрать тушенку по ценам, выше рыночных.
Мамай и другие разнорабочие также воспылали желанием первооткрывательства. Они с легкостью отличали антимонит от других минералов и тащили обломки к главному геологу, не задумываясь о месте, где они были найдены. Главное, что есть! В результате, были поощрены благодарностью и разрешением на употребление нескольких бутылок спирта, лишь бы не мешались под коленями специалистов.
Бабай в это время мирно охранял запасы взрывчатки, иногда ходил на охоту и, подстрелив доверчивую уточку, долго щипал еще неокрепший пух, потом крутил над огнем тщедушное тельце и скоблил обгоревшие крылышки вместе с выделившимся жиром, обтирая о задубевшую штанину брезентухи. Потом без аппетита кушал бедное создание, сваренное в котелке, и бросал косточки собачке, приблудившейся неизвестно откуда. Но верно несла она свою службу, облаивая все, что двигалось и летало.
Так вот, в партии, где работал Бабай, тоже засветилась Удача и назвали ее в честь речки «Адыча». Было обнаружено большое месторождение россыпного золота с крупными самородками и горстями металла после промывки каждой ендовы. Радость была всеобщей. Начали стекаться старатели, чьи артели работали в этом районе и готовы были принять месторождение даже без разведки и подсчета запасов. Такая сделка сулила подписантам большие по тем временам деньги, тем более что процедура оформления месторождения длительна и чревата большими затратами. А здесь – раз и готово! Передача состоялась. Руководству – «плюс», а старателям – навар. Учитывая коэффициент намыва, вместо двух тонн золота, подсчитанного по предварительному сговору, добывалось около двадцати. Праздник был у обоих соседей. Одни готовились к Госпремии, другие шили кошельки попухлее. А в общем, жизнь шла своим чередом, все радовались успехам, соседи, у которых пока было пусто, завидовали и с большей энергией искали свои жилы и россыпи…
Лето подходило к концу. По ночам уже начали замерзать лужицы, а солнце, висевшее над головой уже два месяца и излучавшее невыносимое тепло для людей, одетых в брезентовые робы от кровососущих комаров, оводов, мошки и другой гадости, начало потихоньку склоняться ближе к горизонту. Цвет его от ярко-серого превращался в пурпурный по вечерам и размазывался на небе белесыми мазками осенних облаков. Если облака были перистыми, с завихрениями на концах, это предвещало, что дождь будет идти 3-6-9-12 дней кряду, не прекращаясь и создавая нелетную погоду для служителей полярной авиации.
Новых месторождений не попадалось, оставалось только надеяться на скрытые резервы среди отобранных проб с их последующим детальным изучением в лабораториях различными методами, вплоть до ядерно-физического. Никто не понимал, что может дать этот метод, но кандидат наук, приглашенный из Ленинграда, долго объяснял суть предмета, натыкался на полное непонимание и к вечеру напивался и ложился на стол, подложив научные руки под голову. Утром опохмелялся и до обеда пытался обратить в свою веру некоторых сотрудников, которые с охотой слушали научного работника с его нано технологиями за бутылкой-другой «Рошу де десерт» или «Альб де массе», а иногда и коньячка с названием «Плиска».
Время стремительно шло в сторону полярной ночи, морозам и вьюгам, а пока еще оставался короткий промежуток времени в виде осени – красивой, теплой и комфортной. Комары и мухи исчезли. Все еще досаждала мошка, забираясь в сапоги и под портянками выгрызая кусочки кожи из измученных путешествиями ног бродяг-геологов. Начинался листопад, по рекам сплавлялась рыба к местам зимовки, к рекам потянулись медведи, чтобы пополнить жировой запас на зиму, люди делали заготовки: солили, вялили, морозили. Клюкву собирали комбайнами. Так назывались совки с длинными острыми граблями. Рыбу ловили сетями и заедками, а больше – с помощью взрывчатки. Самый простой способ: заряд бросался в глубокую часть реки, а на перекате, с помощью сачков, рыба отправлялась в ящики для дальнейшей обработки. Но самым лучшим способом считался… «последний взрыв». Осенью обычно оставалось определенное количество взрывчатки, которую вывозить обратно не имело смысла и, получив добро, она уничтожалась на месте. Наиболее опытные взрывники готовили заряды и выбирали узкое место в каньоне большой реки. Направленный взрыв… и обе скалы по берегам речки обрушивались, образуя естественную запруду, где и скапливалась рыба при ее спуске вниз. А заряд этот бывал размером в пятнадцать-двадцать тонн в тротиловом эквиваленте.
В общем, бабахало очень эффектно, и наблюдать за этим действом было истинным удовольствием. После взрыва, часа через два, все присутствующие, вооружившись сачками из накомарной тюли, таскали хариуса, линка и тайменей, кто сколько унесет. Прилетали и вертолетчики, и соседи из ближайших партий, затаривали вертушку под завязку и увозили в поселок на радость родным, близким и прочим знакомым.
Ягоды собирали два дня. На большее терпения не хватало, но килограммов по сто брусники добыть удавалось. А вот грибы…. Это лакомство в соленом виде всегда и везде было востребовано как самостоятельное кушанье, так и в виде закуски к спирту. А грибочки эти были маслятами, и росли они, сплошь покрывая обширные площади. Косой не пользовались, но вот ножом удавалось нарезать за день ведер пятьдесят. Вот только обработать сей гриб можно было только с помощью смекалки. Делался большой мешок из накомарной тюли, куда высыпалось ведра два маслят. После этого на стремнине в реку резкими движениями бросался куль и быстро вытягивался. Несколько таких движений и маслята, освобожденные от пленок, белые и красивые, отправляются в бочку с кипящей водой. Вывернутый наизнанку, мешок принимает следующую порцию. Так неделя уходила на заготовки.
Но предстояли еще последние маршруты, где необходимо было отобрать пробы и проверить еще раз результаты, полученные в лаборатории.
Мамай и Бабай, дабы напоследок поохотиться на гусей и лебедей, вызвались сопровождать геологиню по имени Леночка, с которой знакомы были еще по Вилюйской экспедиции. Предстоял маршрут километров в тридцать по тундре к одной из точек, где анализы показали большое содержание золота. Пришли на берег речки. Обнажение в виде скалы было на противоположном берегу. Вездеход искал место переправы. Вода на плесах уже замерзла и была покрыта довольно прочным льдом, но вездехода выдержать не могла, поэтому сей транспорт двинулся к дальнему перекату, где еще журчала вода.
Леночка с Мамаем и Бабаем двинулись к скале по льду. Лед похрустывал, но держал людей хорошо. С помощью больших шестов мужчины ощупывали лед и шли впереди.
Благополучно добрались до берега и присели перекурить, а Леночка двинулась к скале, где на черном фоне сланцев белела жила кварца с желто-ржавыми пятнами окислов железа, где в гнездах прятался драгоценный металл. Забыв об осторожности, девушка подошла к скале и вдруг лед разошелся под ногами, и тело ее погрузилось в ледяную воду. Рюкзак и теплая одежда не давали выплыть на поверхность. Мамай, не задумываясь, бросился в прорубь и схватил Леночку за волосы. Бабай протянул ему шест, тот ухватился за него и вытащил из водоворота геологиню, которая уже была близка к бессознательному состоянию. Крик отчаяния огласил тундру. Мамай молча боролся с течением и пытался одной рукой вытолкнуть на льдину девушку. Но лед крошился, резал руки и вот в последнем, отчаянном рывке ему удалось забросить тело едва живой девушки на хрупкий лед.
Бабай не удержался на кромке и рухнул в бурлящую воду. Приятели схватились за руки, помогая друг другу, но вода закружила их тела и потащила под лед. Уже подоспел вездеход, бежали люди, тащили резиновую лодку, веревки, но… Бабай и Мамай, крепко ухватившись за руки, уже были подо льдом. Несколько минут их тела были видны под прозрачным льдом. Лица их были обращены к небу, на них не было ни тени ужаса, а лишь спокойствие и умиротворенность. Медленно ушли они под непрозрачный лед и исчезли в пучине, крепко сжимая руки друг друга….