К. Велигина
ПАРОДИЯ НА М.А. ШОЛОХОВА
- Итак, - сказал следователь Штокману, глядя на него птичьими с золотой обводкой круглыми глазами. – Вы, стало быть, казак?
- Не думаю, - ответил Штокман, улыбаясь и поглаживая пегую бороду.
- Тогда, значит, еврей?
Штокман внимательно взглянул на следователя, внутренне изумляясь его проницательности.
- Кубыть, оно так, - молвил он по-вёшенски, скручивая ловкими пальцами папироску.
- О чем вы говорили третьего дня с казаками Митькой и Валетом? – продолжал допрос следователь.
- Ни о чем. Книги им читал, - ответил Штокман.
- Библиотеку открыли? – уточнил следователь. – Для казачества?
- Что вы, - Штокман затянулся и выпустил изо рта клубы едкого серного дыма. – Я им просто читал, что под руку подворачивалось. Тургенева, например. «Муму».
- Вслух читали? – допытывался следователь.
«Хитер. Знает всё», - подумал Штокман и примолвил, позёвкивая, как сомлевший окунь:
- Ну, да, вслух. Инда неграмотные. Сучье вымя одно.
- Неграмотные? – удивился следователь. – А письма домой сами пишут.
- Поди ты, - в свою очередь удивился Штокман. – А я думал, не разумеют. К тому же, вслух-то оно занятнее получается. Вроде театра.
- Значит, говорите, «Муму»? А у вас в рукаве куртки Плеханов спрятан!
- На Плеханова я чайник вечерами ставлю, - уперся Штокман. – Я, видите ли, пустодом. Ничего лишнего не держу, кроме кровати, а пол не всегда чист, вот я и ставлю на Плеханова чайник.
Казак, стоявший возле Штокмана караульным, слушал его со страхом. Впервые перед ним был человек, который против царя.
В это время Митька с Валетом рыбалили на тихом Доне. Был вечер. Рыба, трепеща хвостом, уходила под воду и без конца водила лесу.
- Гляди, поплавок начачкался, - сказал Валет Митьке. – Подсекай, дура еловая, уйдет ведь подлещик!
- Кубыть, не на море, - весело откликнулся Митька. – Акул-рыба, та бы ушла, а подлещик куды ить провалится?
Но тут леса натянулась, дрогнула, порвалась и уплыла, влекомая коварной рыбиной.
- Мать твою курицу! – крикнул Митька и, обернувшись в сторону предполагаемого города Петрограда, побагровев, злобно трясанул кулаком, оскалив белые зубы.
- Я вам покажу царя! Вы мне, проклятые хари господские, за рыбу заплатите! Товарищ Абрамсон мне сам давеча гуторил: мол, опосля революции такую лесу станут сучить – ох ты! Всю рыбу из рек повыдрючит.
- Зараз, что ли? – усомнился Валет.
- Зараз, конечно, - отозвался Митька. – Вся, какая есть донская рыба станет наша, не будем знать, куды девать-то ее, обожремся до болятки.
- Вона как! – протянул Валет и тут же дернул Митьку за старый дедов кафтан. - Цыть, шалый! Гляди, купчина прется…
Купец Мохов медленно шел по берегу, бормоча ругательства. Недавно он получил письмо от дочери, но не обрадовался, а, злобно заворочав глазами, пошел вон из избы, глухо всхлипывая. «Дочь – стерва последняя, - думал он, косясь на махорочного цвета закат. – А ведь маленькая была, радовала отца. Всё спрашивала: тятенька, стану ли я купчихой, когда вырасту?.. Ну, дашь ей, бывало, клубники, так она и отвяжется. А теперь – тьфу, пропади ты, нечистая…»
И он исчез. Мимо проехала телега с арестованным Штокманом. Вслед ей глядели никем не узнанные Абрамсон и еврейка Анна, недавно закончившая гимназию.
Сумерки сомнений опускались на казачество и на весь тихий Дон.