К. Велигина
ПАРОДИЯ НА И.БАБЕЛЯ
- Я смеюсь с вас, молодой человек, - сказала мне старая колхозница Анюта с большим горбом за спиной. – Кто ж так корову доит? Разве шо Аксютка наша так доит, всё делает меня смеяться. Папаша-то мой за дойку-то хорошо знал, и с кажной коровы на четыре шекеля выдаивал.
Я внимательно посмотрел на Анюту. Ее руки походили на две толстых ветви дерева, которое трепали в свое время бури и бураны. Она была права: доил я и в самом деле плохо, и теперь с жалкой улыбкой посматривал на рыжую корову сквозь разбитые стекла очков, ожидая, что вот-вот она пнет меня сейчас тяжелым копытом задней левой ноги.
- Чего высматриваешь, дитятко? – по-матерински смягчаясь, спросила Анюта. – Ты у кого ж доить-то учился?
- У Арье-Лейба, - ответил я, вспомнив мудрого старика, моего сумасшедшего двоюродного деда. Он и в самом деле делился со мной молоком свой мудрости.
Я спросил:
- Анюта, как фамилия-то твоя?
- Зайцева, - ответила она. – А до коровы-то доглядай, чай не в Одессе живем, а под Коломной.
Я знал, что мы живем под Коломной. Анюта не удивила меня.
- Ой, лышечко! – вскричала вдруг горбатая Анюта, протягивая мне навстречу мозолистые руки труженицы. – Молоко-то у тебя, дитятко, шибко пошло, да иде ж подойник? Всё на землю льешь.
Я пристально смотрел, как молоко впитывается в землю, многострадальную землю, истоптанную конармией, где я заездил до смерти семь лошадей.
- Иде ж подойник? Не знаешь за подойник? – спросила, беспокоясь, Анюта. – А то ж смеха мне и стыд ты мне сделаешь: станут говорить, сказилась, мол, баба, не смогла верного человека делу научить, как доить-то надобно.
Интересно, отметил я про себя: иногда у Анюты Зайцевой вырываются совершенно русские фразы. С чего бы это?
Дед Арье-Лейб не раз говорил мне:
- Почаще смотри кино, артист, почаще смотри кино. Научись не размазывать белую кашу по чистому столу. И в синагоге скажи Цвибаку, чтобы крыс не бил. Ой, мама моя, сколько крыс побил в таком особом месте! Папаше моему, которого Махно кончил под горячую руку, столько крыс не снилось. А всё налёты виноваты.
Анюта сунула найденный подойник под вымя рыжей коровы Мурки и сказала:
- Сын-то мой, Сережка Пятирубель (так его здешние прозвали), ушел с Коломны, и за него не знают: к белым подался, аль к красным?
Этого я не ведал и сам. Но Коломна всё больше напоминала мне Одессу. Сам не знаю, почему.
- Подойник-то повару отнести? – спросил я, улыбаясь.
- Пусть тебя этих глупостей не волнует, - отрезала Анюта. – Деду моему снеси, он мацу приготовит.
Нет, положительно Коломна походила на Одессу, впрочем, как почему-то и все города России. Это мне нравилось.