РАЗВЕДЧИК
Даже не знаю, для кого я решился поведать свою печальную историю. В единое мгновение жизнь лишилась будущего, да и прошлого, тоже. Я так и не смог осознать это в полной мере, даже сейчас. Во всей вселенной не найти ни одного потенциального читателя этих мемуаров. Так что, печальными они являются только для меня самого. Выбор же для последнего повествования абсолютно чуждого языка, действительно, является загадкой. Хотя, после долгих лет страданий и мрака это наречие стало мне ближе родного. Только здесь, в немыслимой дали от родины, я понял, что к невзгодам, боли и страху легко привыкнуть и, даже, полюбить их. А ещё я приобрёл навык к бесполезным и бессмысленным действиям.
И так, начну, если не с самого, то с важного для понимания дальнейшего хода событий, начала. Когда я достиг совершеннолетия, то поступил в престижную школу военных пилотов. Карьера была предопределена для меня, ибо эту школу окончил мой отец – очень влиятельный и уважаемый член нашего общества. С самого моего детства он был непререкаемым авторитетом в семье, и его мнение о том, что я буду учиться в школе, не обсуждалось ни разу. Родитель был не из тех, кто гоняет мяч со своими отпрысками, иногда даже в течение месяца я не слышал его голоса. Но он имел большое влияние на моё воспитание как мужчины. Бывает, что слова: «Тише, отец работает в кабинете», значат для становления личности много больше футбольного матча. Хотя, конечно же, я переживал от отсутствия близости с ним, не понимал, ради чего он воздвиг эту ледяную стену. Только теперь стало понятно, что отец стеснялся меня и боялся больше, чем я его. Этому человеку было привычней жать гашетку бортового турболазера, но не знал, как приласкать сына. Наверное, он был не вполне счастлив. Однажды, в детстве, я нашёл старые голограммы, на которых узнавался отец. Меня поразило, что на них он смеялся и обнимал своих товарищей. Наверное, тогда врожденное инстинктивное чувство стало настоящей сыновней любовью, потому что я стал жалеть папу.
Только не подумайте, что эта предопределенность была мне навязана или как-то тяготила. Ну, может быть, и навязана, но я лично был чрезвычайно горд тем, что буду принадлежать к привилегированной и почётной касте. Душа моя радовалась тому, что я буду продолжателем дела отца и так же, как он, смогу храбро служить своему народу. Будущий герой грезил победоносными битвами, в коих заслуживает наградные знаки, признание товарищей и восхищение (которое подразумевало доступность) противоположного пола. Потом, конечно, появилась и она – представительница этого прекрасного пола. Сложно передать имя чужеродным языком, но пусть отражением этого имени будет слово «Оя» Симпатичная, в смысле: сексуально привлекательная. Впрочем, иногда она казалась мне серым мышонком. В меру глупая, как и положено молоденькой кукле. Хотя, бывало, что глаза её светились странным блеском, предполагающим глубину мысли. Я до сих пор ни в чём не уверен. Почему мы были вместе? У каждого курсанта обязательно была подружка, в этом тоже проявлялась своеобразная предопределённость. Любила ли она меня за будущие заслуги, положение в обществе или просто так? Любила ли? Однажды мышка сказала, что если в моей жизни появится другая девушка, то она всё поймёт. Но как это надо было понимать мне? И хотя я осознаю поверхностную природу той первой привязанности, но вспоминаю о ней с бесконечной нежностью, как о самом светлом моменте моей никчёмной жизни. Что ж, здесь, куда впоследствии занесла меня жестокая судьба, среди злобных, но в чём-то наивных дикарей, у молодых людей могла бы сложиться очень похожая ситуация, не смотря на примитивность аборигенов. Тогда я и не предполагал, насколько мы похожи – более всего, глупостью и самонадеянностью. Впрочем, сложно сказать о дикарях что-то определённое, настолько они многообразны и противоречивы. Или это автор такой бесхребетный конформист, что ни о чём решительно не может составить мнение? Но тогда, я не думал об этом вовсе, далекие дикари, среди которых впоследствии, мне суждено закончить свое существование, были просто дикарями, просто короткой статьей в энциклопедии.
Предложение вступить в отряд разведчиков исходило от командира школы в самом конце моего успешного обучения. Если звание пилота приравнивалось к званию супергероя и сулило, кроме уважения, множество льгот, то разведчик был и вовсе фигурой мифической, таинственной и богоподобной. Мог ли я отказаться от такого подарка судьбы? Конечно, я понимал, что мой выбор грозит долгой разлукой с девушкой, отношения с которой тогда казались неимоверно возвышенными. Но тщеславие ядовито нашёптывало мне в каждое ухо притчи о быстротечности времени, ласкало взор призрачными миражами моего триумфа.
Мне пришлось продолжить обучение на одной секретной базе высоко в горах, замаскированной под заброшенную стартовую площадку устаревших транспортных кораблей. Я полностью погрузился в освоение новых наук, обуянный тщеславием и любопытством. Атмосфера здесь была совсем иной, чем в лётной школе, где курсанты предавались дружеским попойкам с песнопениями, декламациями и легким развратом. Будущие разведчики были крайне не общительными, скрытными, как будто заранее готовили себя к поведению, продиктованному прописными стереотипами. А уж, в амбициях, думаю, любой из них перещеголял даже меня. Бывало, что меня посещали брезгливые догадки о том, что сам я был выбран по похожим критериям.
Когда до окончания выпуска было предложено начать индивидуальную подготовку боевого задания, то я, как заправский вундеркинд, не удивился. Мне предстояло стать резидентом. Это являлось не вполне обычным, так как резидентами назначались опытные служаки, имеющие большой стаж работы наблюдателями. Но, как уже отмечалось, я принял этот финт судьбы, как должное.
Целью задания была одна неприметная планетка в мало изученной области галактики. В планах Верховного Совета предполагалось построить на ней станцию зарядки межзвездных шаровых конденсаторов, которыми переоснащались космические силы обороны. Но на планете существовала примитивная разумная жизнь. Перенос станции на соседние планеты, которых было предостаточно рядом, не обсуждалось – слишком уж благоприятное наличие необходимых ресурсов делало этот выбор наиболее выгодным. Но как поступить с аборигенами и сопутствующими разновидностями? Мнения в Совете разделились: одна партия предлагала переселить ограниченный контингент наиболее интересных представителей живых существ на соседние планеты, создав там подходящие условия под колпаками. Другая партия считала такой подход слишком жестоким по отношению к уникальной биосфере планеты. Они настаивали на создании резерваций на самой планете, в которых все планетарные виды могли бы развиваться в естественных условиях. Естественно, предполагался контроль численности, в частности, аборигенов следовало поголовно кастрировать.
Моей целью было внедрение в среду аборигенов и выяснение деталей устройства их общества, для того, чтобы добрые дяди из Совета смогли бы создать им наиболее комфортные условия в резервациях. Для такого простого задания и был выбран неподготовленный, но подающий надежды, мальчишка. Две недели ушло на загрузку мозга основными навыками, информацией об обычаях, языками, легендой. Процедуры, вам скажу, малоприятные. Но главное потрясение и, в какой-то мере, разочарование постигло меня по прибытии к месту назначения. Это был настоящий ад. Облака ядовитых испарений затягивали всё небо, на раскалённую поверхность планеты лились потоки расплавленных минералов, чудовищные электрические разряды вспыхивали каждую минуту. В тот момент я даже засомневался, что способен выполнить свою миссию. Но глаза бояться, а ноги делают шаг из оболочки конденсаторного нейтрализатора пространства. И моя инопланетная одиссея, полная приключений, лишений и опасностей, началась.
Согласно легенде, я занимал в обществе дикарей непримечательное среднее положение, был специалистом по программированию микропроцессоров, который после развода с женой и морального потрясения на этой почве, уехал из столицы в провинцию. В центре подготовки мне строжайше запретили импровизировать и менять легенду без крайней необходимости. Той первой грозовой ночью я прибыл в означенный городок и поселился в самой дешёвой гостинице. Местными средствами эквивалентного обмена, так называемыми деньгами, я был снабжён достаточно, но центр дал указание не светить мои покупательные возможности. Утром, когда туч уже не было, и Звезда стала нагревать и без того наполовину расплавленные равнины планеты, открывшийся из окна пейзаж мне не показался таким уж кошмарным.
Через пару дней я снял комнату на окраине города, в маленьком одноэтажном строении, которое требовало быстрейшего ремонта, вернее, сноса. Этим было выполнено одна из директив центра. Но устроиться на работу по специальности мне не удалось, поэтому, после недели попыток, я нанялся в некую конторку системным администратором. Центр не запрещал импровизировать в пределах разумного. А я был полон энергии, желания проявить себя. Довольно быстро удалось привыкнуть к смертоносным условиям планеты, даже научиться видеть своеобразную эстетику в её вычурных пейзажах. Так же скоро я вжился в среду аборигенов в качестве серого, малозаметного и необщительного индивидуума. Уж конечно, такого типа никто не любил, но мне и не требовалась любовь дикарей. Но к некоторым вещам мне было трудно привыкнуть. Набольшее омерзение вызывали их пищевые предпочтения. С трудом я сдерживал приступы тошноты, когда смотрел, как эти троглодиты пожирали трупы убитых животных. Сколько было сладострастия и удовольствия на их лицах, когда поглощался очередной трупик, подвергнутый термическому ожогу. Вздутые пузыри лопались и растопленный жир тёк по лицу и рукам пирующих, после чего они ещё долго выбирали что-то, роясь в разверстом чреве мертвеца. Не менее шокирующими были отношения полов. Во многом дикари походили на поедаемых ими животных, когда самец и самка соединяли ротовые отверстия, обмениваясь истекающей жидкостью, когда облизывали лысые, уродливые тела друг друга, когда впрыскивали потоки слизи в любые отверстия этих тел. Можно вспомнить бесчисленное количество отталкивающих моментов. Но я, с рвением натуралиста, отбрасывал личные эмоции и передавал информацию о дикарях в центр. И чем дольше я изучал эту новую, непонятную жизнь, тем более убеждался в том, что эти существа, несмотря на свой отвратительный внешний вид, оказались удивительно похожими на нас. Я стал представлять, что это меня хотят разлучить с семьёй, девушкой, кастрировать и поместить в зоопарк под колпаком. Резиденту, в отличие от наблюдателя, который передавал в центр голые данные, было позволительно высказывать личное мнение. Надо признаться, что это являлось обыкновенной трусостью: я ничего не сообщал о своих выводах, думая о карьере, бесполезности моего особого мнения и, просто, стесняясь вякать маститым командирам что-то супротив ожидаемого. Чему-чему, а субординации меня научили еще в лётной школе. Однако я всё же перестал снабжать центр донесениями о мерзких подробностях быта дикарей, но углубился в описание схожих с нами качеств. Жалкая попытка оправдаться перед своей совестью. Лишь после того, когда субординация, карьера, страх потеряли всякий смысл, стало однозначно понятно, что выбирать всегда следует не то, что легче, а то, что правильно. Уж простите за нравоучительность.
В какой-то момент выяснилось, что нельзя изучить всё многообразие жизни местных существ, находясь в одной точке планеты. Различные кланы и группы аборигенов имели очень различающиеся, порой противоположные, обычаи и взгляды. Об этом я сообщил своему начальству. Ответом был приказ оставаться на месте. Подчинение – моя стихия. Но тут со мной произошла история, о которой я решаюсь рассказать только сейчас, находясь на краю гибели, многое осмыслив. Нет, не поняв, а именно осмыслив, откинув шелуху условностей и стереотипов. Да, речь пойдёт о дикарской самке и, казавшейся мне тогда постыдной, зоофилии чувств, которые я гнал за границы памяти. Но все воспоминания, как выяснилось, остались со мной.
Разведчик вынужден вести уединённое существование, чтобы избегать имитации чувств, поддельность которые легко распознавалась дикарями, думаю, из-за того, что в центре нас слишком хорошо учили их изображать со всей достоверностью. Сами жители планеты были склонны к театральности в проявлении эмоций. Кроме того, я уклонялся от приемов местной пищи и наркотических жидкостей, весьма популярных среди местных самцов. Однако сбор информации предполагал какое-то общение с инопланетными существами. В поисках этих источников я наткнулся на Полину. Это было не трудно – она работала там же, где и я, но на другом этаже. Совсем молоденькая девушка, маленького роста, миниатюрная. Как будто дикарский ребенок. Насколько я понимал этих, подобных в чём-то мне тварей, она была всегда веселой и улыбчивой. Сама жизнерадостность. Я решил провести научный эксперимент и стал ненавязчиво ухаживать за Полей. Флирт заключался в чуть более долгих взглядах, в подчеркнутой галантности, в беспричинном дарении конфет и гвоздик. Беспристрастный учёный в моём лице фиксировал ответные реакции объекта. Как-то раз, я направился с приготовленной шоколадкой к кабинету подопытной. Вдруг за дверью услышал всхлипывания, как будто кто-то жаловался. Она говорила по мобильному. В голосе была безнадежная, обреченная мольба: "Родненький мой, не пей больше, пожалуйста". И тут учёный внутри меня куда-то исчез, уступив место мужчине, который хочет пожалеть плачущую женщину. Да, она мне тогда показалась настоящей женщиной. Я вошёл без стука и глупо протянул Полине плитку шоколада. Девушка испугалась, застеснялась заплаканного лица, но приняла угощение и даже улыбнулась мне. Впервые я не изображал эмоции по заученным конспектам, а по настоящему испытывал что-то вроде нежности и смущения за свою бестактность. Полина проговорила о том, какой я милый и о невозможности отношений между нами. Потом она поцеловала меня в губы. Странно, этот поцелуй не показался отвратительным. А её изумрудные необычные глаза напомнили о моей девушке и далёкой родине. Вдруг, нестерпимо захотелось освободиться от скафандра и дотронуться по настоящему к этому существу. Хотя я понимал, что подобное туше испепелит меня в ту же секунду. Ночью был сон, где Полина и Оя - мои жёны, и наши ротовые отверстия поочерёдно соприкасались.
Всё решилось в один день, когда мой приёмник уловил несколько гравитационных ударных волн из глубин космоса. После этого я потерял связь с центром. Лихорадочные попытки связаться продолжались изрядное количество дней, в течение которых стала нарастать тревога. Я вдруг понял, как одинок и беззащитен на далекой затерянной планете, среди пылающего жара и чуждых мне существ. Не имея других источников, стал сканировать их примитивные информационные сети, и наткнулся на сообщение о взрыве сверхновой звезды в созвездии Лебедя. В статье говорилось, что скоро новую звезду можно будет увидеть невооружённым глазом, но опасности жителям планеты она не несёт. Так погиб мой мир, оставив лишь одного зрителя наблюдать эту смерть со стороны. Два-три дня я ходил совершенно разбитым и ошарашенным. Не знаю, как я вообще выжил от такого удара. Представьте: в один миг лишиться семьи, невесты, друзей, цели существования. У меня повреждён скафандр, энергетические батареи на исходе, вокруг бушует адское пламя. Последнее желание в моей несчастной жизни будет таким: «Пусть тот, кому звонила Полина, никогда больше не пьёт».