Кто приезжает в Болдинский монастырь на службу, невольно обращает внимание на молящуюся старушку. Редкие дни, когда совсем уж прихватывает хворь согнутую годами и непосильным крестьянским трудом спину, не бывает её в часовенке. Всё реже и реже появляется она последнее время на прогулке на монастырском дворе. Годы, а ей уже восемьдесят восемь, увы, берут своё. Только в небольшой чистенькой монастырской келье, где ей, оставшейся на старости лет совсем одной, дала приют монастырская братия, передвигается она пока ещё без палочки. Но едва лишь раздастся перезвон монастырского колокола, возвещающий о начале службы, как она, опираясь на неё, поспешает в часовенку.
Монастырский двор знаком ей с детства. Только нет здесь теперь того яблоневого сада, в прохладной тени которого так приятно было когда-то укрыться от летнего полуденного зноя. Да и игуменский дом возвели во время реставрации не в два этажа, как было прежде, а одноэтажный. Но это уже не столь важно. Главное – сбылось предсказание игумена Пафнутия, сгинувшего где-то в сталинских лагерях в годы репрессий.
- Не плачь, Варвара, - сказал он ей на прощанье, когда уводили его в начале тридцатых вместе с другими монахами с монастырского двора, - откроется ещё Болдин и, если будешь в нём жить, не забывай – молись за нас.
Тогда, по молодости лет, она не придала особого значения его словам. И лишь два года назад, когда настоятель возродившегося Болдинского монастыря предложил ей перебраться на жительство в его стены, поняла, что были те игуменские слова пророческими. И теперь его и всех монахов, сгинувших вместе с ним, ежедневно поминает она в своих молитвах.
- Я всю жизнь прожила в вере. А как же без неё, - удивляется она. – Вера даёт человеку самое главное – духовную силу, делает его чище, добрее. Если б не вера, разве смогла бы я пережить всё то, что выпало на мою долю? Вера да добрые люди, всю жизнь окружавшие меня, помогли мне выстоять. Вот и сейчас, лишь только прихватит хворь и станет совсем уж невмоготу, обращаюсь в своих молитвах к Преподобному Герасиму, основателю нашего монастыря, и становится легче. Пост да молитвы – лучшее исцеление от всех напастей. Я так разумею, что болезни и беды посылаются нам за грехи наши. Если бы меньше люди творили на земле зла, то, наверное, меньше и испытаний им выпадало.
Мне в школу походить совсем мало пришлось. Всего с год побегала в соседнее село, а потом не до учёбы стало. Нужно было матери по хозяйству помогать. Грамоту постигать приходилось по церковным книгам. Псалтырь с раннего детства уже читала. Мать, как только я чуть подросла, стала меня брать с собою в Болдино, в монастырь. Там я и к пению церковному приобщилась.
Я и работать в монастырь ходила с большим удовольствием. Это сейчас уже не могу даже в огороде покопаться. А раньше, бывало, во всём помогала. Монахи ведь кормились в основном своим хозяйством. У нас бригадир был с понятием. Всё время отпускал меня, если нужно было. Знал, что я потом и на государство своё вдвойне отработаю. Так и прожила всю жизнь в трудах да в молитвах. И нисколько об этом не жалею. Не знаю, правда, сколько мне ещё отмерено будет этой жизни, но и то уже хорошо, что довелось на старости лет увидеть, как начали возрождать Болдин.
Долго ещё рассказывала баба Варя о своей прежней жизни, о жизни в Болдинском монастыре, о людях, которые частенько приходили ей на помощь в трудные минуты, о том, как в свою очередь сама помогала им. Немало тягот и испытаний выпало на её долю. Но ни разу в своей жизни не отступила она от веры. Ни революционная круговерть, ни коллективизация, ни индустриализация, ни Великая Отечественная война, ни прорыв человечества в космос – ничто не смогло даже на миг поколебать её веры и заложенных ею нравственных устоев. Её старые натруженные руки, не привыкшие к праздности, мерно перебирали четки. Речь была спокойной, плавной и размеренной. За окном маленькой кельи лил нудный и холодный осенний дождь. И так не хотелось уходить от этой старенькой женщины, рядом с которой было как-то по-особенному спокойно и уютно. Но пора было к автобусу.
Уже у монастырских ворот оглянулась я на маленький беленький домик, в котором находится её келья. Вышедшая меня проводить баба Варя всё ещё стояла на крыльце, опершись на палочку, посылая мне вслед крестное знамение и шепча про себя молитву.
P.S.
Баба Варя совсем немного не дожила до окончания работ по восстановлению монастыря. Она тихо скончалась в своей келье, обретя вечный покой на монастырском погосте. Отреставрированный же монастырь, как и предсказал ей игумен Пафнутий, вновь засиял во всей своей красе, бесценным памятником древнему русскому зодчеству, собирая, как и прежде, не утративших веры прихожан на службы в своём главном соборе.