Исключение из правил. Главы 11-20

Анатолий Гончарук
Герой
В наше училище поступил Герой Советского Союза, кавалер ордена Ленина, двух орденов Красной звезды, одного ордена Боевого Красного знамени, медалей «За отвагу» и «За боевые заслуги». Разумеется, бывший воин-интернационалист, честно выполнивший свой долг в братской Демократической республике Афганистан.
Естественно, он сразу стал отличником учебы и старшиной роты. И на всех праздниках – постоянным трибуном и оратором. Наше училище по праву гордится таким курсантом и будущим офицером-политработником военно-строительных частей. КорС с завистью называет его участником всех войн и кавалером всех орденов. Он отчего-то использует этот повод, чтобы лишний раз попытаться уколоть меня.
– Товарищ Иванов, – с до глупого смешным выражением лица спрашивает он, – разрешите узнать, а какими государственными наградами СССР можете похвастать вы?
– Я, товарищ Королев, чтоб вы знали, уже был поощрен всеми самыми высокими наградами, которые предусмотрены для простого советского человека!
– Во как? – изумился «замок». – И какими это наградами, уж извини за масло масляное, ты у нас награжден?
– Почетной грамотой, денежной премией, похвалой «Молодец» с одновременным похлопыванием по плечу и троекратным поцелуем!
Взвод долго смеялся и над моими словами и над КорСом. И долго еще все в порядке было у нашего курсанта (вернее уже старшины), который Герой Советского Союза.
И вдруг, как гром среди ясного неба! Выступал наш орденоносец перед призывниками в областном военкомате. Среди офицеров оказался.… Впрочем, по порядку. После выступления нашего героя к начальнику училища на прием попросился майор из ВДВ, присутствовавший на выступлении нашего  известного курсанта.
– Понимаете, товарищ генерал-майор, – взволнованно рассказывал майор, – слушал я вашего курсанта, и все вроде правильно: хронология событий, нумерация частей, фамилии и звания действующих лиц. Он ведь и меня вспомнил! Но я его не знаю! Он не тот, за кого себя выдает! То есть он-то может и есть он, но он не был в нашей части в Афганистане, это точно!
Майору поверили и стали разбираться. Для начала заглянули в личное дело героя, а в нем кроме собственноручно написанной биографии никаких подтвердительных документов не оказалось. В ходе расследования выяснилось, что юноша этот отслужил срочную службу в родном стройбате на территории  СССР, а именно – в Капустином Яре.
Способностей парень оказался весьма посредственных, зато комплексов разных много, вот и решил он и свою самооценку повысить, заодно и высшее образование получить в военном вузе. Тут его сосед умер – настоящий Герой Советского Союза, и его боевые награды вместе с ним похоронили. Нашему «герою» так сильно хотелось Героем стать, что он сразу могилу вскрыл, и аккуратно все снова закопал так, что никто ничего и не заметил.
Но ему и этого оказалось мало, и он еще несколько наград украл, купил и выменял. Тут еще очень кстати сосед из Афганистана вернулся. Наш «герой» не жалел водки, чтобы тот больше, да поподробнее рассказывал о своей службе, а сам в это время все разговоры на магнитную ленту записывал, а после и на бумагу. Потом старательно наизусть учил свою «легенду». И однажды пришел день, когда нацепив все это великолепие (ордена и медали), он предстал пред ясные очи приемной комиссии нашего училища. Триумф был настоящим!
И никто, никто (!) не решился спросить у него наградные документы на его ордена и медали. Кто же может так Героя оскорбить недоверием? Когда все вскрылось, то после, очень мягко говоря, не совсем лицеприятных дел, которые он наворотил, лже-афганца и лже-героя перед строем училища развенчали, разжаловали в рядовые, отняли чужие награды и отчислили из военного училища.
– Вот это враль! – восхитился Веня. – Какой артист! Талант! Ну, теперь, как водится, обжегшись на молоке, будут дуть на воду!
– Точно, – похвалил его мысль КорС, – введут спецнадзор…
– И спецконтроль за спецнадзором, – шутит Лео.
Больше мы о том лже-герое ничего и не слыхивали, а вот других ребят, которые прошли войну и поступали в училище, порой оскорбляла та подозрительность и щепетильность, с которой их проверяли при поступлении в училище. Впрочем, когда они узнавали причину такого отношения, они обижаться переставали. Разумеется, после того, как все вскрылось, все курсанты сразу стали очень умными и заметили кучу разных неувязок.
– Одно обилие боевых наград уже должно было насторожить приемную комиссию, – горячится самый умный из умных – КорС.
– И кто бы мог подумать, что в наше время такое возможно? – вторит ему Вася.
– Даже странно, – размышляет вслух Веня, – до какой низости доходят люди. Это же надо придумать – выдавать себя за Героя Советского Союза? Куда катится этот мир?
После этого Веня непривычно надолго увяз в своих мыслях. Лео даже решил вернуть его к обычной жизни.
– Эй, Веня, что ты спишь на ходу?
Я хотел тоже подшутить над Веней, но меня отвлек Дима. Он подсел ко мне и спросил:
– Толик, ты ведь знаешь, что у нас есть корт для большого тенниса?
– Я, что, действительно сплю? – удивился я.
Дело в том, что не знать этого просто нельзя, так как теннисный корт находится на нашей территории, которую наш взвод убирает уже больше года.
– Согласен, согласен, – сдается Дима, смешно подняв руки вверх, – я не так выразился. Мы с Вовкой решили учиться играть в большой теннис. Мы даже ракетки и мячи сегодня купили. Ты как смотришь на то, чтобы присоединиться к нам?
– С удовольствием, – говорю я, – честно говоря, мне давно хотелось попробовать. А где вы ракетки купили?
– Расслабься, – смеется Дима, – я купил две ракетки, так что ты с покупкой пока не спеши, вдруг тебе не понравится?
На следующий день мы в личное время начали учиться играть в теннис. Володя утверждает, что он дома играл в теннис, но я не заметил особой разницы в классе его игры и моей, хотя я взял ракетку первый раз в жизни. Сыграли мы более-менее на равных. Мне очень понравилось, так что в ближайшее же увольнение я тоже обзаведусь ракеткой, сумкой для нее и мячами. Играть мы решили просто в спортивных костюмах, чтобы не тратиться на шорты и тенниски.
И хотя мы играем на глазах всего нашего взвода, но больше никто во взводе большим теннисом так и не заинтересовался. Нам троим, мама Жора даже на занятиях по физподготовке отныне разрешает немного поиграть в теннис.
Вот и сейчас взвод занимается на турниках и брусьях, а Дима с Володей играют в теннис. Сам мама Жора в отличие от всех других офицеров батальона, как старый добрый бронепоезд стоит на запасном пути.
Мирзоян сорвался с брусьев и сильно ударился подбородком. Он пытается руками остановить кровь, которая заливает ему грудь. Но уже поздно. Как говорится, случилось то, что уже случилось.
– Товарищ капитан, – жалобным голосом докладывает Лео взводному, – курсант Мирзоян разбил подбородок.
Однако его слова не возымели должного действия.
– Ничего страшного, – флегматично отвечает мама Жора, – у него второй есть. Стой! Как разбил? Твою мать! То есть его мать! Я с вами падаю в шок! Я в ужасе!
– От чего, товарищ капитан? – чуть не плача, спрашивает Саркис.
– От всего! И в первую очередь от вас! – в сердцах говорит взводный.
– А мне казалось, что в первую очередь должно быть от Иванова, – негромко произнес КорС.
Но на этот раз взводному не до Королева и не до меня. Лео с Ромой отвели Мирзояна в медпункт, где тому наложили несколько швов. Взволнованного маму Жору вызвали к комбату и что-то там ему порвали на немецкий крест, но зашивать не стали.

Бывшая
Я шел в увольнение по улице Самокиша, чтобы переодеться на квартире в гражданку, когда неожиданно столкнулся с Русланой. Ощущение возникло такое, что находится она здесь совсем не случайно, а будто поджидает кого-то. Как тут же выяснилось – меня. 
– Привет, – как ни в чем не бывало, сказала она, и широко улыбнулась своей очаровательной, белозубой улыбкой. – Как дела?
– Привет, – нехотя ответил я и остановился, – я тороплюсь, так что ты уж извини.
– Да ладно тебе. Можешь ведь уделить мне по старой памяти хоть пару минут, – в ее голосе прозвучали капризные нотки.
– Незачем. К чему все это? – но, увидев, что у нее выступили слезы на глазах, я сдался. – Чего ты хочешь?
К моему удивлению, она вдруг прочла несколько стихотворных строк.
– Да, ты такой, каким тебя люблю:
  Порывистый, настойчивый, не лгущий.
  Подобно скороходу-кораблю,
  Навстречу шторму и ветрам идущий.
  Как нелегко и как легко с тобой!
Поскольку я промолчал, Руслана продолжила.
– Толик, почему, собственно, мы не можем с тобой продолжить встречаться? Мы легко можем снова стать друзьями, – девушка усиленно имитирует взволнованный вид, чтобы убедить меня в серьезности своих чувств. Или она на самом деле переживает? Ситуацию ведь всегда можно изменить. И чего она во мне нашла, ведь я не Аполлон и не Ален Делон? Жаль, что она никак не поймет, что ничего у нас не выйдет. Только старые раны разбередит и все.
– Знаешь, было бы подло пользоваться тобой, твоим телом, даря тебе надежду.
– А я совсем не против этого, – достаточно недвусмысленно заявила она. – Слушай, а почему мы раньше не встречались?
– Просто я стараюсь избегать встреч с тобой, – отшутился я, но неожиданно для меня она охотно поверила в сказанное.
– Вот видишь, – ухватилась она за мои слова, и сразу стала настойчивей, – значит, я тебе все еще не безразлична!
– На самом деле причина самая, что ни на есть прозаическая – я не ходил в увольнения.
– Шутишь? Ты же отличник учебы!
– Вовсе нет. То есть, я, конечно, отличник учебы, Просто я готовился к городским соревнованиям по боксу.
Из-за спины Русланы выглянул Миша Кальницкий, квартира которого находится на этой улице, и стал делать мне какие-то знаки. Присмотревшись, я понял, что он восхищенно поднимает вверх брови и показывает мне большой палец. Нет, даже два больших пальца. Всем своим видом Миша пытается сказать мне, что, по его мнению, это классная девочка, и терять ее не следует ни в коем случае.
– И как успехи? – отбросила она со лба челку.
– Первое место по городу, – не без гордости сообщил я. Мне и в самом деле есть чем гордиться. Как сказал мой тренер Баринов, я не оставлял своим противникам никаких шансов.
– Что ж, как для тебя, то вполне сносный результат, – пошутила и рассмеялась Руслана. – А как далась победа?
– Легко, – ничуть не бравируя, ответил я.
Я обратил внимание на то, что Миша продолжает неотрывно следить за нами.
– Что свидетельствует о том, что ты можешь больше!
– Вполне вероятно. А теперь попрощаемся и расстанемся на¬всегда. Хотелось бы, чтобы ты поняла, что между нами все конче¬но. Да, и не вздумай встречаться с кем-нибудь из моих приятелей, чтобы быть ближе ко мне, это самообман. Просто свою репутацию еще больше подмочишь. 
– Спасибо тебе, Толик, и прости меня. Знаешь, я запомню тебя на всю жизнь, – и она впилась в меня глазами. – Ты перевернул в моих глазах  принятые представления о курсантах нашего училища.
Я, молча, улыбнулся, полагая, что обо мне и о своем обещании Руслана забудет еще до конца месяца.
– Не спеши прощаться. Я, конечно, наверное, виновата перед тобой, но иногда случается так, что любящие люди снова сходятся и живут всю жизнь счастливо.
– Так, то любящие, – ответил я. Меня покоробило это ее «наверное». – Я тебя не любил, и ты не можешь не знать, что тоже не любишь меня.
И зачем я только остановился? Сейчас ведь все это уже ничего не значит и ничего не меняет.
– Ты уже обзавелся другой? – ревниво спрашивает она.
– Ага. Причем сразу двумя, – напомнил я ей, из-за чего мы расстались. Кровь забурлила во мне так, что я почувствовал, как краснею, так как кровь прилила к лицу. Мне с трудом удалось обуздать свои чувства. И что в этой Руслане такого, что до сих пор так волнует меня? На первый взгляд ничего особенного в ней нет. – Ну, все, достаточно, а то меня мои подружки заждались. Так что не надо тебе строить никаких иллюзий. Прощай.
Мой отказ был хоть и вежливый, но такой твердый, что она даже не пыталась остановить меня. Хотя я старался не смотреть на нее, но невольно как-то натолкнулся на ее погасший взор. Во всяком случае, то, что мы расстались, так и остается на ее совести. Одними губами она прошептала то ли «Прости», то ли «Толик», я не понял, да и не собирался понимать.
И я резко отвернулся и, не оборачиваясь, направился дальше. Спинным мозгом или чем-то похожим я чувствовал, что она смотрит мне вслед. Хорошо, что она не стала устраивать на улице истерики. А ведь мне казалось, что мы нравились друг другу, и нам было хорошо вместе.
После встречи с Русланой я чувствовал себя каким-то опустошенным. В книгах, когда описывают подобное состояние, говорят, что испытываешь желание вымыться. Вот нечто подобное испытываю и я.
Мишка, узнав подробности нашего разговора, обрушил на мою голову шквал негодования. В роте его примеру последовали другие курсанты, которых Мишка посвятил в общих чертах в тонкости дела. Если верить моим товарищам, то я не просто большой, а еще и на удивление редкий лопух.
– Я как ее увидел, – продолжает живописать Миша, – так вообще застыл, как вкопанный, пораженный ее совершенной красотой, а он еще нос воротит!
Не знаю, как долго бы еще товарищи насмехались надо мной, но тут Лису удалось переключить внимание ребят на себя.
– Пацаны, – серьезно предложил он, – у меня есть пол литра! Кто будет?
– А закуска есть? – первым спросил Королев.
Я даже удивился, чего это Сергей решил выпить?
– Яблочко, – ответил Лис.
– Наливай! – тряхнул головой Королев, а выпив треть стакана, потребовал, – давай твое яблочко.
– КорС, а, КорС, – смеюсь я, – а ты что, после первого стакана закусываешь?
Сергей отмолчался, только протянул руку к Лису за яблоком. Каково же было мое, и не только мое удивление, когда Лис вышел на свободное место, и пошел в пляс, напевая:
– Эх, яблочко! Да на тарелочке…
Надо ли говорить, что на всех присутствующих эта песня и танец произвели эффект разорвавшейся бомбы? В хорошем смысле слова. Все буквально взорвались от смеха! У вас бывает такое, что смех доводит вас до изнеможения? То же самое было с нами.
– Третий взвод, здесь что, эпидемия смеха? – завистливо спрашивает Столб. – Я тоже хочу заразиться! 
В результате общались с Морфием, в смысле, бутылку приворожили на пару Лис с Мишей. Остальные курсанты без закуски пить отказались.
– Ишь, как вы спелись, – смеется Лео.
– Мы не спелись, – объясняет слегка охмелевший Миша, – мы спились!
– Слушайте, – спохватился я, – у меня же в вещмешке есть банка «Завтрака туриста»!
– Что ж ты раньше молчал? – возликовал Лис, обнял меня и чуть не поцеловал. – Командир, ты знаешь, что ты человек с самой большой буквы! Давай консерву, а то я сам уже, похоже, до шкафа не дойду!
Так что обо мне и Руслане все напрочь забыли и оставили меня в покое.
– Командир, а командир, – шутит Миша, – может, ты нам кашу эту еще и подогреешь как-нибудь? Ты же должен заботиться о своих подчиненных? Ну, прояви смекалку!
– Военную? – шучу я.
– Военную или там русскую, нам без разницы. Ты главное, прояви!
– Блин! – сильно ударил себя по лбу Лис. – А у меня ведь в вещмешке галеты есть!
– Третий взвод, – сунулся, было, к нам Яд, – а что это у вас так весело?
– Любопытной Варваре, – вытаращив пьяные глаза, начал объяснять Лис, но Яд уже итак сам все понял и исчез из кубрика нашего взвода.
Можно сказать, что ему повезло. Если бы он задержался еще хоть на минуту, то пришлось бы ему покидать его с катастрофическими для себя результатами. Это легко читается по Мишкиному лицу.
На вечерней поверке мама Жора предупредил, что ночью нас могут поднять по тревоге с тем, чтобы совершить марш-бросок на стрельбище.
– Так что главное, чтобы перед выходом вы в «лучших» традициях нашего великого народа не нажрались водки, – предупредил он.
Однако еще перед отходом ко сну начался такой обложной ливень, что было ясно, никакой тревоги не будет. Не знаю, как на счет КорСа, а вот Мишка и Лис спать легли абсолютно счастливыми людьми.

Энтузиаст
К нам прислали на  кафедру ФПиС (физической подготовки и спорта) нового преподавателя, подполковника Юнакова. Весьма инициативный оказался товарищ, настоящий энтузиаст, ну просто беда! Все ему в училище понравилось, за исключением футбольного поля. Поднялся он на совещании офицеров и предложил генералу сделать в училище чуть ли не лучшее в Европе футбольное поле. В армии все просто – ты предложил, ты и делай. Как говорится, все честно, никто никого не обманывал.
Отвечала за уборку территории (в данном конкретном случае за этот злополучный стадион) наша рота. Соответственно, нам и выпала высокая честь делать это замечательное поле на уровне европейских стандартов. Сначала меняли грунт, затем его укатывали, потом траву сеяли.
Трава взошла жухлая, реденькая. К тому же жара, это ведь Крым, что ни говори. Посмотрел преподаватель кафедры ФПиС на эту траву, и весь его нелепый энтузиазм и глупый оптимизм как-то разом иссякли. Ну и мы, наконец-то, отдохнули. Но недолго.
Вспомнил однажды генерал, что ему обещали лучшее в Европе футбольное поле, да еще чуть ли не с подогревом! Не поленился генерал, пошел своими собственными глазами посмотреть, как там это чудесное поле выглядит? И очень удивился он, что поле  сильно на пустырь смахивает (хорошо хоть не на свалку!) Реакция генерала оказалась вполне предсказуемой. Подполковник Юнаков отгреб круто. Драл его генерал долго, умеючи, нещадно и площадно. Вспотевший и совершенно обалдевший, прибыл Юнаков в нашу роту, и тезисно, все услышанное от генерала, излил на офицеров нашей роты.
– Ну, это уже вообще, ни в какие ворота не лезет, – возмущается Вася, – ругать офицеров при подчиненных. Это же недопустимо!
– И не говори, – делает вид, что поддерживает его КорС, – ладно бы сам был в каком-нибудь бешеном звании, а то просто какой-то подполковник!
– Мало вы меня еще знаете! – закончив свою речь Юнаков, твердо пообещал. – Я с вами больше не буду нервы портить. Теперь вы будете нервы портить! Эх, жаль на вас слова тратить.
– Можно более-менее точно сказать, что будет не до шуток. Особенно нам – курсантам, – предположил Веня.
И оказался прав. Ротный построил роту и объявил:
– Товарищи курсанты, есть две новости. С какой начать?
– С плохой! – первым выкрикнул Миша.
– Будем пересаживать траву на футбольном поле, и поливать ее, пока она не примется и не окрепнет. С увольнениями пока придется повременить. Пока не закончим посадочные работы.
– А какая тогда новость хорошая? – снова вырвалось у Миши.
– Курсант Кальницкий, – хмуро отвечает ротный, – разве кто-то сказал, что вторая новость хорошая? Она очень плохая. Поливать поле будем по ночам, чтобы, значит, не во вред учебному процессу.
Вам, безусловно, доводилось слышать о том, как в армии траву в зеленый цвет красят? А мы стали ежедневно эту траву поливать, чтоб она отошла и зазеленела. Нас, как и обещали, даже по ночам поднимали, и мы ведрами воду носили и поливали это поле. Впрочем, мы с самого начала ничего хорошего от этой затеи и не ждали.
Прокляли и его (поле то есть), и не в меру инициативного подполковника Юнакова. А генерал упрямо ходил и ходил смотреть: как там наше поле? Поскольку приходил он после развода, то жаркое крымское солнце все уже высушивало, и генерал не верил, что его вообще поливали. Не впечатляет его сухое поле и все тут. Все начальству кажется возможным, но никто ничего сделать не может.
И вот, когда от постоянного недосыпания мы совсем осоловели, а руки от длительного ношения тяжестей у нас стали, как у орангутангов, мы в который раз традиционно задались вопросами «Кто виноват?» и «Что делать?» Если с ответом на первый вопрос определенная ясность есть, то со вторым вопросом полный завал. И вдруг Лео предложил:
– Давайте наймем поливальные машины и хоть одну ночку поспим по-людски? А то мое терпение уже почти совсем лопнуло.
– Только Бао посылать не нужно, а то он вместо поливочных машин пригонит дорожные катки, – зло пошутил КорС.
– Кого предлагаешь ты? – обиделся Бао.
– Как кого? – тоже удивился Королев, как будто для него других вариантов и не существует. – Предлагаю товарища Иванова, он у нас везде успевает и за все отвечает!
Идею мы сочли блестящей, (это я об идее с поливом), дружно скинулись всей ротой и наняли добрый десяток машин. С вечера они превратили наше футбольное поле в небольшое озеро.
На следующее утро вышла комичная ситуация, превзошедшая все наши ожидания. Генерал, как обычно, после развода на занятия пошел на поле посмотреть. Поскольку шел он не сам, а с целой свитой, то, общаясь с замом, даже не заметил перемен в поле (правда, нужно честно отметить, что солнце слепило им почти прямо в глаза). Генерал сделал несколько шагов прямо по полю и только потом осознал, что что-то не так. Остановился он, глянул вниз, а он стоит по щиколотки в воде! Приподнял начальник училища штанины и вышел на беговую дорожку. Осмотрел поле, затем свои туфли и только и сказал.
– М-да… М-да.
– Поле чудес, – сказал его первый зам.
– … в стране дураков, – подумал  Веня, который оказался свидетелем этой сцены. Веня у нас взводный почтальон и телефонный террорист, и с утра уже сбегал за свежими газетами в училищное почтовое отделение, а заодно позвонить в Москву.
Больше генерал на поле глядеть не ходил, и мы его поливать перестали.
– Лео, дорогой, – радуется Отарий Кварацхелия, грузин из 4-го взвода, (который Ркацители), – ты просто молодец, что выдумал такое! Какое вино хочешь? Не скромничай, дорогой! Ты только скажи – «Киндзмараули», «Цинандали», «Хванчкара?» Для тебя ничего не жаль!
– Да не пью я, – растерялся Лео.
– Дурак! Зато мы пьем! – возмущаются Лис и КорС.
– А вы, умники, и водкой обойдетесь! – смеется Ркацители. – За свой счет!
– Эх, Лео, Лео, – сопит недовольный Лис, – в следующий раз не отказывайся. Ты не употребляешь, так зато товарищи употребляют! Помни это, тебе же среди нас жить!
Вскоре нам вообще поменяли закрепленную территорию, теперь мы убираем спортгородок у озера, который находится через дорогу от училища. А на самоподготовке снова воцарились тишина и покой, насколько это возможно, ибо Вениной болтовне нет конца-края. Но это все-таки лучше, чем поливать это злосчастное поле.
– Рота! Выходи строиться на вечернюю поверку! – командует наш взводный, который сегодня ответственный по роте. – Подышим свежим воздухом!
– Товарищ капитан, откуда там свежий воздух? – конечно же, не отказал себе в удовольствии поерничать я. – Там же смог такой, что соседнего здания не видно!
– Все равно другого воздуха у нас нет, – отшучивается мама Жора, – так что выходи строиться!
– Что, Иванов, – злорадствует Яд, – не прошло?
– Слышишь, придурок, – даже раньше меня пренебрежительно заявил Миша, – смени интонацию, а то придется сменить выражение твоего лица.
– Что весьма плохо отразится на твоем здоровье, – вторит Лис. – И будешь ты, Яд, больнее всех больных, причем не только на голову!
Миша смотрит на Яда и демонстративно сжимает кулаки. Яд замолчал, потому что с Мишей разговоры еще короче, чем со мной. Миша ведь не такой добрый, как я!
– Третий взвод, – пряча улыбку, говорит мама Жора, – оно вам надо?
– И, правда, – в кои-то веки соглашаюсь я с мамой Жорой, – оно нам ни к чему!
– Жаль, – загрустил командир Яда младший сержант Аркалюк, – а я уж было, обрадовался, что этот гнус попадет под раздачу Иванова или Кальницкого. Иванов, а ты сам-то чего молчишь?
– Жду, пока мысли снова станут цензурными.
Яд замолчал и оказался сильно прав, иначе отгреб бы по полной.
– Надо же, – насмехается Володя Шумейко из 2-го взвода, – молчит, как удав! Нет, не как ваш Политанский, а как самый настоящий удав!
Забегая вперед, скажу, что на следующую весну трава сама выросла густая, сочная и шелковистая. Наверное, не хуже, чем в Европе. Такие вот дела.
– А ведь не зря, оказывается, история учит, что то, что сегодня кажется невозможным, завтра будет привычным, – как, будто не веря самому себе, подытожил историю с высадкой травы Веня. – Командир Лео, отпусти меня к забору, ко мне девушка пришла.
Поскольку Лео отчего-то замешкался с ответом, Веня нетерпеливо добавил:
– Чего молчишь? Ну, не тяни резинку за хвост!

Оцепление
Назначили меня в оцепление во время проведения стрельб из стрелкового оружия. Снарядили нас, как положено: автоматы, рация Р-147, полевой бинокль, сигнальные ракеты, флажки и сухпай. Ранним утром нас вывезли и расставили парными патрулями вокруг стрельбища. Сигнал тревоги «неожиданно» прозвучал в 5 часов утра, как и предупреждал нас ротный. Мне в напарники попал Лео, а если честно, то мы сами попросили, чтобы нас поставили вместе.
– Лучшей новости я давненько не слышал, – радуется Лео, узнав, что нам пошли навстречу, и в оцепление он идет со мной.
Заинструктировали нас до ужаса. В сотый раз рассказали нам, что однажды вот такой же патруль как мы, наплевав на службу, завалился спать. И проспали они, как в сектор стрельбы выехали дед с бабой на телеге. Мало того, что дед с бабой уже не очень хорошо слышали, так еще и ветер относил звуки выстрелов в сторону. Оцепление мирно спало, так что положили из автоматов и деда, и бабу, и лошадь, и корову, которая была привязана сзади к телеге. Оцепление судили и посадили.
– У нас пока нет самовольщиков, пьяниц и дебоширов, но это еще не воинская дисциплина, – внушает нам на повышенных тонах мама Жора.
– Товарищи курсанты, с серьезным видом шутит капитан Туманов, – помните, нельзя направлять оружие на людей, даже если оно заряжено.
Мы с Лео к службе относимся добросовестно, и спать ложиться, даже и не думаем. Стали мы обживаться на своем посту и нашли замечательный кусок провода.
– Ну, – радуется Лео, – классная антенна к нашей рации. Слышимость будет,  будто рядом стоим и разговариваем!
Тут к нам подошли два солдата – один в ватнике, а другой в шинели нараспашку и без поясного ремня. Прямо партизаны, а не солдаты. И просят у нас закурить, но мы оба некурящие оказались, чем заметно огорчили солдат.
– А вы здесь что делаете? – поинтересовался я.
– В оцеплении стоим, у нас танковые стрельбы, – ответили солдаты, и ушли восвояси.
Мы здорово удивились: ничего себе – у них танковые стрельбы, а они ходят без ничего, с пустыми руками! И что самое странное – у них никогда ничего страшного не происходит!
– Время выходить на связь, – напомнил Лео, глядя на часы.
Мы заранее договорились, что будем разговаривать по рации на волне 350 метров. Вместо ожидаемой прекрасной слышимости – вообще никакой! Валерка орал-орал, пока не охрип весь. Пришлось связь устанавливать мне. Взобрался я на вершину сопки, сложил руки рупором и давай кричать в сторону ближайшего к нам поста.
– Серега! Королев! КорС! КорС!
Затем смотрю в бинокль – вылезает километрах в трех от нас на сопку КорС. Посмотрел он в бинокль по сторонам, увидел меня и тоже стал кричать, что есть мочи: «Чего?»
– На какой волне работаешь? – кричу я и снова гляжу на Серегу в бинокль.
– Не слышу, – снова кричит он и смотрит в бинокль на меня.
– На какой волне работаешь? – надрываюсь и уже сержусь я.
– 315 метров, – услышал, наконец-то, Серега.
– Дятел!!! 350 метров, – изо всех сил ору я, на какое-то время, потеряв способность изъясняться на литературном языке. Все, что накопилось на Королева, выплеснулось наружу. Ведь я так долго подавлял в себе эти чувства, а сегодня дал им волю. – Дятел! … 350 метров!
У Лео, слушающего меня, застревает в горле бутерброд. Хоть бы он не принял мои слова на свой счет!
– Понял, – радостно вопит КорС и исчезает за гребнем сопки.
Почти сразу рация заработала, и слышимость была такой, как будто Королев сидит рядом с нами, ну максимум в метре от нас.
Вопреки моим ожиданиям, Лео почти все время молчит и о чем-то думает. По его виду можно предположить, что мысли его невеселые.
– Валера, ты о чем грустишь? – не выдержал и спросил я. Вопрос застал его врасплох. Но Лео честно ответил.
– Понимаешь, Толик, жениться я хочу.
– Так женись, – подивился я, – кто ж тебе не дает?
– Никто, – то ли в шутку, то ли всерьез ответил он. Больше на эту тему он ни слова не сказал.
На свежем воздухе аппетит всегда хороший, а мы еще развели костер, разогрели овощные консервы с мясом (рис), и поели вкусно и сытно. У Лео в загашнике еще и шоколадка «Чайка» нашлась к чаю.
Все наше дежурство прошло без происшествий. Правда, один наглый мотоциклист, не обращая внимания на наши сигналы флажками и наши решительные лица, объехал нас, но увидев, что происходит за сопкой, насмерть перепугался, сам развернулся и быстренько ретировался. В общем, день на природе прошел спокойно. Перед окончанием стрельб мы еще раз развели костер.
– Смотри, что у меня есть, – говорит Лео и показывает мне брикет гречневой каши. – Давай сварим? С тушенкой?
– Давай. Только готовить буду я. А ты отдыхай.
Когда каша уже была готова, я высыпал в нее тушенку, перемешал и поставил на несколько минут котелок на угли. Лео ел кашу так, словно вырвался из голодного края.
– Слушай, – доев свою порцию, спрашивает Лео, – а чего каша у тебя вышла такая вкусная? Я несколько раз готовил гречку с мясом, но у меня она не такая. В чем секрет?
– Ты, наверное, тушенку варишь вместе с гречкой?
– Конечно, а как же еще?
– Лучше тушенку не варить лишний раз, а положить ее в уже сварившуюся кашу, перемешать и подождать.
– Ага. И что?
– Как что? Ты же полминуты назад сам сказал, что моя каша вкуснее?
Вернувшись в расположение роты, мы сдали оружие, и пошли в кубрик нашего взвода. Там царит веселье, виновником которого, похоже, является великий Бао. Да, так и есть.
– О! – увидел нас «замок». – Товарищи сержанты, рад вас присутствовать… то есть приветствовать! Мне вас здесь не хватало!
– Пацаны, – бросился к нам с Лео, как к новым слушателям, Веня, – вы знаете уже, что выдал сегодня Бао?
Поскольку мы не знаем, и знать пока не можем, Веня пришел в восторг.
– Преподаватель истории спросил нашего Бао, из-за чего закончился каменный век. И знаете, что тот ответил?
– Неужели он сказал, что камни кончились? – нерешительно предположил Лео. Мне такая нелепая мысль даже в голову не пришла.
– Точно! – ликует Веня. – Он именно так и сказал!
Все снова смеются, хотя и слышат, в отличие от нас с Лео, эту историю не в первый и не во второй раз. Бао сопит, а потом говорит.
– Ну, поторопился я с ответом. Но ведь потом я исправился!
– И почему же закончился каменный век? – интересуюсь я.
– Я не знаю, – растерялся Бао, – преподаватель так и не объяснил. Зато я сам понял, что каменный век закончился не из-за того, что камни закончились. Камней и сейчас много – целые горы.
– Бу! Га! Га! – снова оглушающий смех разнесся по казарме. Все снова от души посмеялись над глупостью Лехи.
–– Редкий ты лопух! – радуется Веня. – Бао, признайся сам, что ты лопух! Не бойся говорить себе правду! Будь честным с собой! Тем более что ты комсомолец!
– А вот ротный не оценил этого юмора, – серьезно говорит «замок». – Преподаватель назвал курсанта Марковского «твоим неандертальцем», на что ротный очень обиделся. Чему ты радуешься, Бао? – злится «замок». – А что, если еще и мы все обидимся на тебя?
– Мы-то здесь при чем? – насторожился Лео.
– А при том, что нас всех, весь взвод ротный на якорь посадил до полного исправления неуда на нормальную оценку. Теперь понятно?
Теперь, понятно. Хорошо хоть то, что в случае с Бао, нормальная оценка это тройка.
– Остальные здесь при чем? – снова недоумевает Лео. – Бао ведь из первого отделения, вот пусть они и сидят на якоре.
«Замок» даже не удостоил его ответом. Все курсанты великолепно знают, что если ротный принял какое-то решение, то изменить его уже никак нельзя. Можно только исполнить его приказ и все.
– Леха, а Леха, – спрашиваю я, – ты сам хоть хочешь исправить эту двойку?
– Какую двойку? – продолжает веселиться Веня. – Кол!
– Конечно, хочу, – тяжело вздыхает Бао. – Я уже сам читал учебник, но нужных знаний у меня от этого отчего-то не прибавилось.
– Это правильно, – серьезно говорит Королев, – потому что учебник это просто информация, а знания это особое состояние, возникающее при общении с учителем. Давай, сегодня я буду твоим учителем, и завтра ты исправишь свою единицу?
– Вроде и благородное дело КорС хочет сделать, но зачем, же отбивать «хлеб» у Иванова? – недоумевает Веня. – Ведь он, похоже, тоже собирался предложить Бао свою помощь?
– Важен результат, – рассудительно говорит «замок», – занимайся, КорС. Как говорится, сам назвался груздем…. Иванов, ты, надеюсь, не против?
– Отчего это я должен быть против? Если Серега согласен взять на свою голову этот геморрой, пускай берет!
КорС проявил себя очень хорошим учителем, и на следующий день Бао исправил свой кол на тройку. Ротного это вполне устроило, и мы снова можем ходить в увольнения.

Улыбка фортуны
Я только-только вернулся с городской олимпиады по английскому языку. На ней я играл роль главного редактора газеты «Труд», а студенты Симферопольских вузов – корреспондентов других газет. Они задавали мне вопросы, а я на них отвечал.
Наша преподавательница английского языка, которая раньше работала гидом у иностранцев, в совершенном восторге от моего выступления на олимпиаде. Командир роты, понятное дело, тоже доволен. А я устал. И надо же мне было еще успеть на третью пару! Но теперь занятия уже закончились, я сижу и пью лимонад.
– Слушай, Иванов, – спрашивает «замок», – у тебя в аттестате по английскому четверка, а ты ездишь на олимпиады и даже побеждаешь. Отличников, медалистов даже близко не подпускают к тем олимпиадам. Как так?
Почти весь взвод отрывается от своих занятий, оборачивается ко мне в ожидании ответа. Приятно быть в центре внимания! Даже Батя и КорС у которых в аттестатах пятерки заинтригованы.
– Очень просто, – не стал я заставлять всех долго ждать, я ведь понимаю, что такие разговоры скрашивают серое однообразие нашей жизни. – Там ведь знание языка нужно демонстрировать, произношение, а не аттестат с отметками.
Бате больше нравится говорить о нашей повседневности так: монотонное течение серых будней. Лео заменяет в этом выражении слово «серых» на слово «зеленых» или «цвета хаки».
– Это понятно, но я не об этом. Пожалуй, я не так сформулировал свой вопрос. Ты так хорошо владеешь английским языком, а у тебя в аттестате только «четверка», почему?
– Учительница у меня своеобразная была. Вот у меня в четверти поровну четверок и пятерок, скажите, что нужно сделать?
– Спросить еще раз и по итогам ответа выставить оценку за четверть, – растягивая слова, отвечает КорС.
Совершенно правильно говорит Королев, только это, так сказать, в теории, а на практике, к сожалению, так бывает не всегда.
– Правильно, – соглашаюсь я, – но моя учительница говорила: «Иванов у нас не гордый, он согласен на медаль». Если откровенно, то в одной четверти я честно заработал четверку, но еще в двух я получил хорошие оценки именно по принципу «Иванов у нас не гордый». Как результат: три четверти – четверки, одна четверть и экзамен – пятерки. В аттестат пошла четверка, вот и все.
В расчет нужно принимать то, что в шестнадцать лет я еще не понимал, что оценки тоже важны. Иначе бы я поборолся за свои потенциальные пятерки, мне это было вполне по силам.
– Не обидно? – подмигнул, улыбаясь, «замок».
– Не задумывался над этим, – покривил я душой. – Вернее, я этим уже «переболел». Главное то, что язык я знаю неплохо.
– Воздадим тебе должное, действительно не гордый, – хмыкнул Рома. – Единственный человек со всего курса ездит на олимпиады по английскому языку, да еще при этом и скромничает.
КорС что-то ворчит себе под нос, по-видимому, он, как всегда, остался при своем особом мнении. А вот Батя заметил, что до этого разговора он был уверен, что я сам создаю себе абсурдные ситуации. Теперь он понимает, что не всегда в их возникновении виноват я. После занятий мы зашли в роту, чтобы оставить свои планшетки и сержантские сумки, умыться перед обедом. Меня вызвали в канцелярию к командиру роты.
– Вот что, Иванов, – сказал ротный, – переодевайся в парадку, вот тебе увольнительная записка. На сегодня поступаешь в полное распоряжение полковника Нетсена.
– После обеда? – наивно поинтересовался я.
– Нет, прямо сейчас, он тебя на КПП ждет. Так что, топай, пан спортсмен!
Что-то мне то, что я спортсмен обходится очень дорого. Ну, да делать нечего, пришлось срочно переодеться и поспешить на КПП-1. Полковник встретил меня радушной улыбкой.
– Иванов, ты ведь у нас здоровый? – спрашивает он.
– Относительно, – уклончиво отвечаю я. – Смотря с кем сравнивать.
– Если со мной, то очень даже здоровый! Помоги моей жене отнести домой тяжелые сумки, а то ей самой не справиться – много пересадок. Поможешь?
Я утвердительно кивнул, а про себя подумал, что полковник мог бы и на такси потратиться. Жена полковника меня приятно удивила: она годится мужу в дочери, то есть была почти моей ровесницей. К тому же она очаровательно красива, и я сразу положил на нее глаз. Когда я доволок тяжеленные сумки прямо в кухню ее квартиры, она, мило улыбаясь, сказала:
– Спасибо, вам. До свидания, Анатолий.
Я с предельной ясностью понял, что явно произвел на нее хорошее впечатление. Внезапно я ощутил нестерпимое желание обнять ее, поцеловать, вдохнуть запах ее волос, ее тела. Взвешивать все «pro» и «contra» было некогда.
– И когда? – нахально спросил я, решив сыграть ва-банк, поскольку уходить от нее просто так мне решительно не хочется.
– Что когда? – поправила она локон, который и так был в полном порядке. Взгляд ее показался мне подбадривающим, и я решил перейти прямо к делу.
– Когда у нас с вами свидание? – у меня даже в горле пересохло от волнения. Бывают случаи, когда я сам поражаюсь своей наглости. Сейчас вот именно такой случай выпал.
Сначала жена полковника растерялась от неожиданности, а потом прыснула от смеха. Затем, прикрывая рот ладошкой, вдруг серьезным тоном заявила:
– Думаю, не стоит и откладывать. Марш в ванную, мой самоуверенный друг, а то на тебя просто смешно смотреть!
Дальше все было как в сказке, то есть в мечте каждого курсанта: шикарная, опытная женщина, роскошный ужин. Вначале я был страшно счастлив, жаль, что продлилось это недолго и пришлось возвращаться в училище. Квартира тоже была роскошная, вначале я на это не обратил внимания. Сразу видно, что полковник (или Линда?) серьезно занимаются строительством светлого будущего в одной отдельно взятой квартире. Успешно занимаются. 
– Шалунишка, – ласково поцеловала меня на прощание Линда Нетсен, и во мне все снова вспыхнуло с новой силой. – Нет, нет, иди, тебе уже пора. Времени на это у нас больше нет.
И она мягко отстранила меня рукой. Я шел в училище и не мог скрыть своего прекрасного настроения, и прохожие оглядывались на меня и тоже улыбались. В роте мое настроение тоже не осталось незамеченным. Пришлось намекнуть, что мне, похоже, улыбнулась сама госпожа Фортуна.
– Как же, улыбнулась, – как обычно завистливо ворчит КорС, – просто ты ее насмешил. А кстати, чего это ты не в спортзале?
– Тренер выгнал, – махнул я рукой. – Он считает, что нельзя так много заниматься. Сказал, чтобы я приходил послезавтра.
Я старался больше ни с кем не говорить, чтобы не отвлекаться от сладких воспоминаний, переживая заново неожиданное свидание с Линдой. Уже поздно вечером, лежа в койке, я сквозь полудрему, услышал, как Мишка с Лисом собираются нарушить закон о борьбе с пьянством.
– Миша, – шутит Лис, – а ты вот знаешь, что после сорока жизнь только начинается?
– Кто ж это наливает по сорок грамм? – «удивляется» Миша. – Наливай по пятьдесят!
Вдвоем они собираются пить или втроем, я так и не узнал, так как провалился в сон. Снилась мне Новелла. Словно все, что днем было с Линдой, во сне происходило с Новеллой. Просыпаться ужасно не хотелось.

Чудесный увал
Сегодня можно идти в увал, но идет дождь. Не ливень, но нудный, монотонный, противный дождь. Небо затянули серые, тяжелые тучи и, понятно, что дождь этот надолго и всерьез. Денег тоже остался последний чемодан, а точнее два рубля тридцать восемь копеек, так что особо не разгуляешься, а до получки еще полторы недели. Я думаю, идти в увольнение или на этот раз воздержаться? Мои сомнения и размышления, по-видимому, написаны на моем лице, потому Батя  предлагает:
– Толя, пошли ко мне. Моих родаков дома нет, они уехали к родственникам в Планерское.
– У меня с деньгами не густо, – спохватился я.
– У меня тоже, но это ничего. Нажарим картошки, есть домашние консервации, мама напекла пирогов с яблоками, а еще есть кизиловое варенье. Чаю попьем, телевизор посмотрим. Все лучше, чем в училище сидеть. Есть крыша над головой, есть книги. Это не может надоесть. Есть гитара. А главное, я тебе покажу свою коллекцию денег!
– Так ты монеты собираешь? – тут же заинтересовался я.
– Не только монеты, бумажные деньги, и ценные бумаги тоже.
Мне еще как-то не приходилось слышать про ценные бумаги, и я переспросил его, что он имеет в виду.
– А вот пойдем, – загадочно улыбнулся Батя, – сам и увидишь! Кто-то умный сказал, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
– Что, товарищи курсанты, – спрашивает взводный, – вижу, глаза ваши блестят от ожидания увала? А на свободу вас сегодня не отпустят! Ладно, шучу я. Идите, раз вам и погода не помеха.
И мы поехали домой к Молодову. Он, вернее будет правильней сказать, его родители живут на улице Мира. Телевизор смотреть не хотелось, и Батя включил магнитофон, кассету с Никольским.
– Попсни нет, – радостно сообщил он, и пошел хозяйничать на кухню, а я стал разглядывать его библиотеку.
– Вот это да, – ахнул я неожиданно даже для самого себя, да так громко, что Батя из кухни пришел узнать, в чем дело, и не нужна ли часом его помощь. Он вопросительно уставился на меня.
– Ну, у тебя и библиотека! – не скрывая своего восторга, сказал я. – Это же надо: «Жизнь замечательных людей», «Литературные памятники», «Жизнь в искусстве»…
– Ты сюда погляди, – самодовольно улыбнулся Игорь.
На полке стоял четырехтомный «Толковый словарь русского языка» Владимира Даля 1978 года издания и «синенький» Булгаков 1973 года издания.
– Это сколько же вы ночей у «Стимула» дежурили, и сколько макулатуры сдали? – снова ахнул я, вспоминая свои дежурства.
– Эти книги с черного рынка, – гордо сообщил он.
– Да ну? – снова не сдержался я. – Но ведь Даль на черном рынке стоит сто рублей! А «синенький» Булгаков – двадцать пять!
Бате приятно, что я так легко ориентируюсь в этом вопросе. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Я уже давно заметил, что мы с Батей «одной крови», а сегодня я в этом окончательно убедился. Думаю, что он тоже это понимает.
– Да, – довольно улыбнулся Игорь, – но не все книги мы так дорого покупали. Остальное почти все за макулатуру. Вон «12 стульев» всего 74 копейки стоит плюс макулатура, конечно. Кстати, для смеха, в моей коллекции есть еще талоны за сданную макулатуру. И он достал коробку от шоколадных конфет, полную талонов «Союзглаввторресурсы» – 1 кг, 5 кг сданной макулатуры за абонемент, 20 кг. Батину семью не обошла стороной книжная «лихорадка». Впрочем, как и все остальные нормальные семьи в самой читающей стране мира, каковой является СССР.
И я спросил, известно ли Игорю, какие книги в мире издавались больше всего.
– Библия, Шекспир и Агата Кристи. Каждая больше чем на ста языках мира и общими тиражами больше двух миллиардов экземпляров, представляешь?
– Знаешь, – хитро улыбнулся я, – твоя библиотека принципиально отличается от книжного магазина.
– Разумеется, – снова гордо улыбнулся Батя, – здесь нет ни «производственных» романов, ни биографий «пламенных революционеров», ни атеистической литературы, ни классиков марксизма-ленинизма, ни выступлений наших генсеков. Ладно, ты смотри, а я пойду картошку жарить.
Говорил он как-то зло, и я грешным делом даже удивился, чего он с таким мировоззрением поступал в военно-политическое училище? И еще я с удивлением подумал, что есть, оказывается, люди, которые не очень хорошо думают о наших вождях и идеологии. Раньше мне такие люди не встречались. Я  быстро прогнал эти мысли и стал дальше рассматривать библиотеку.
Я смотрел, и глаза у меня разбегались, и чем больше смотрел – тем больше разбегались: приключенческие романы, детективы, фантастика. В нашей районной библиотеке нужно было записываться в очередь, чтобы прочесть любую из этих книг. Признаться, я никак не мог решить, какую именно книгу взять в руки первой, чтобы полистать.
В голове крутятся лозунги: «Книга – источник знаний», «Книга – лучший подарок». Я просто потерял спокойствие рядом с таким количеством замечательных книг. Меня мучает мысль, ну неужели нельзя напечатать этих книг в достаточном количестве? Для самой читающей страны в мире? Время летело быстро. Пришел Игорь, и стал быстро накрывать на стол.
– Кухня у нас маленькая,  да и, вообще, я люблю, кушать в комнате. Здесь и телевизор, и балкон можно открыть, и для книги места на столе больше. Ты чего до сих пор в галстуке? Расслабься. Позже подадут горячую воду, сможешь принять душ. Что тебя заинтересовало? – подошел Батя ко мне. – А, это первое издание книги о Шерлоке Холмсе на украинском языке – 1920 год, Харьков, перевод Юрия Меженко.
Батя нажарил картошки, полтора десятка яиц, нарезал крупными кусками докторской колбасы, и открыл банку соленых хрустящих  огурцов. Он стал меня активно угощать обедом.
– Соленый огурец – основная закуска пролетариата, – пошутил он. – Прошу вас, товарищ, не стесняйтесь!
Хлеб был свежий с хрустящей корочкой, я такой хлеб просто обожаю. Помню в детстве, когда меня мама отправляла в хлебный магазин, я на обратном пути всегда объедал корочки на «кирпичике»  хлеба. Всегда!
Потом были пироги, чай и варенье. Это вам не училищная пища, доложу я вам! После обеда Игорь стал выкладывать свои сокровища – коллекцию бумажных и металлических денег разных стран. Лицо его раскраснелось, глаза горели, чувствовалось, что ему очень нравится то, о чем он мне сейчас рассказывает. Впервые в жизни я держал в руках золотые дореволюционные монеты еще царской России, и во мне зашевелилось что-то такое, чего я и сам себе сформулировать и объяснить пока не смог. Со мной случилось что-то непонятное.
– Вот еще одна интересная книга, – протянул Игорь мне еще одну книгу. Это была книга «Хранители» Толкиена. Батя спросил, читал ли я уже ее, на что я честно ответил, что я и об авторе и о самой книге впервые слышу. И Батя взахлеб стал пересказывать содержание книги, которая ему очень понравилась. Оказалось, что эта книга принадлежит к жанру фэнтези и в оригинале называется «Властелин колец».
День пролетел незаметно, мы помылись, поужинали, и все говорили, говорили о деньгах и ценных бумагах. Вернее говорил сам Игорь, а я больше поддакивал и иногда задавал разные вопросы.
– Мне хочется узнать обо всем этом больше.
– Чтобы что-то узнать, нужно уже хоть что-то знать! Я тебя еще не утомил? – беззаботно улыбнулся Батя.
– Что ты, – искренне воскликнул я. – Это был восхитительный день! Так здорово я давно не отдыхал, и знаешь, я тоже стану собирать старинные деньги.
Батя внимательно посмотрел на меня, и протянул мне пятак 1729 года.
– Бери. У меня рука легкая, чтоб у тебя это дело легко пошло. Когда получается – оно и хочется этим заниматься. Только помни, что в этом деле мелочей нет, и нужно очень многое знать.
– Не надо, Игорь, – через силу попробовал я отказаться, хотя мне очень хочется получить эту монету в свою собственность.
Для себя я уже решил, что занятие коллекционированием не стану откладывать в долгий ящик.
– Бери, бери, я ведь от чистого сердца. Я склонен думать, что ты не шутить, а говоришь серьезно, и вскоре пополнишь ряды таких чудиков, как я! Кто бы что ни говорил, а это увлекательнейшее занятие. Лично мне оно приносит огромное удовольствие.
Взяв монету, я с чувством пожал Молодову руку.
– Слушай, а как тебе удалось собрать такую коллекцию?
– Я хотел, и у меня все получилось. Папа всегда всячески поощрял мою любознательность. Знаешь, я еще в школе пришел к выводу, что мало просто хорошо учиться, много читать. Должно быть, у человека еще занятие для души. К сожалению, нам пора, – грустно подытожил Батя, – увольнение заканчивается. На тебе еще на память, и не спорь со мной! У меня их две, – и он подарил мне еще книгу Нины Соротокиной «Трое из навигацкой школы».
На этот раз я попытался отказаться, но Игорь настоял на своем.
– Пойми ты, чудак человек, – смеется он, – у меня их две. А вообще, Толик, чтобы ты знал на будущее, это не такая уж и редкость. Букинистическими книгами считаются книги, изданные с 1850-го до 1950 года, а более старые это уже антикварные книги. И еще – самыми ценными считаются прижизненные издания писателя и экземпляры первого издания. Есть специальные каталоги, в которых указаны тиражи, в каком издательстве и когда вышла книга, насколько она редкая. И даже предлагаемая цена на интересующую тебя книгу.
Мы долго стояли в ожидании троллейбуса, шел дождь, но это не испортило нам настроение.
– Знаешь, – улыбнулся Батя, – есть у нас здесь один книжный магазин-салон, но я тебя туда просто так привести не могу. В нем проходят творческие вечера и просто посиделки местного бомонда. В этом магазине два зала: в одном, собственно, продают книги, а в другом есть сцена и рояль. Ты ведь знаешь, что я пишу стихи и песни? Мне этих вечеров теперь вот как не хватает.
Батя взял себя обеими руками за горло, затем тяжело вздохнул и надолго замолчал.
Мы ехали в троллейбусе, и все мое тело пело, а душу согревал медный пятак времен Петра II. У нас обоих было безоблачное настроение и такое же выражение лиц. Теперь я точно знаю, что у меня появилось еще одно увлечение, и это всерьез и надолго. Даже засыпая, я думал о коллекционировании, страстно желая поскорее собрать свою коллекцию, не хуже, чем у Игоря Молодова. Хотя задача эта, конечно, нелегкая.
Засыпая, сквозь сон я расслышал слова Литина, восторженно повествующего о своей очередной амурной победе: «… она сначала не соглашалась».
– Все они сначала не соглашаются, – лениво ответил ему Рома.
В казарме, пахнущей портянками и гуталином, от Литина исходит легкий запах женских духов «Саида». Это было последнее, о чем я подумал перед тем, как уснуть. Хотя нет, вру! Последнее, что я услышал, были слова взводного:
– А ну всем спать, а то сейчас руку повырываю, чтоб не разговаривали.
Мне снилась коллекция золотых монет Бати. До этого дня я и не подозревал, что есть золотые монеты номиналом 5, 7, 15 и даже 37 рублей 50 копеек! А я-то был уверен, что из золота чеканили только червонцы! Сколько мне еще всего интересного предстоит узнать!

Застывшая музыка
Петька Захаров (партийный псевдоним Зона) несколько ленив. Настолько ленив, что подшивать каждый день на х/б новый подворотничок для него сущая каторга. И решил он, чтобы не мучиться каждый день, обернуть «подшиву» (проще говоря, подворотничок) в грубый целлофан, и уже в таком виде подшить.
Сказано, сделано. Целлофан ему попался матовый, так что отблесков не дает и даже во время утренних осмотров никто при беглом осмотре не замечает его хитрости. Захаров нарадоваться не мог, что он такой находчивый, и надолго избавил себя от нудной работы.
Только, как быстро выяснилось, зря он радовался. Хлопчатобумажный подворотничок очень хорошо впитывает пот, а целлофан, естественно, совсем его не впитывает. Так что весь пот остается на шее. И пыль тоже. Опять же – Крым, а это означает, что и осенью здесь тепло.
В общем, через две с половиной недели хитрости и лени на шее у Захарова повылезали нарывы. Дальше – больше. Один из нарывов Зона умудрился своим чудо-подворотничком стереть до крови. И началась долгая эпопея излечения Петьки от этого недуга.
Забегая вперед, скажу, что ровно три месяца Зона мазал свою многострадальную шею разными мазями и примочками. Иногда его одолевали такие боли и нарывы, что он без слез не мог и голову повернуть. После победы над недугом, результатом торжества современной военной медицины на шее у Петьки остался добрый десяток красновато-синеватых рубцов. Пример Петька показал такой, что ни у кого больше не возникает никакого желания уклоняться от подшивания свежего подворотничка.
– Эх, – поморщился и тяжело вздохнул Зона, – если бы можно было вернуться назад! Я бы подворотничок менял по три ... нет, даже по четыре раза в день!
После этого умозаключения мы с шутками-прибаутками отправились на развод на занятия. Лекция сегодня крайне интересная – история архитектуры. Читает ее старый заслуженный полковник, академик и почетный член, очень солидный и степенный человек. По его проектам построена сотня зданий по всей стране, и в том числе новый учебный корпус, банно-прачечный комбинат и типография нашего училища.
– Товарищ курсант, – улыбаясь, поднимает он Марковскому, который нагло и безмятежно спит во время лекции, – вот вы зря не конспектируете. Представьте себе: идете вы по городу под руку со своей девушкой мимо старинного здания, и говорите: «Посмотри, дорогая, какая красивая капитель!»
– Чего? – таращит со сна свои ясные очи Бао, и как будто во сне, вяло говорит. – Какая там еще канитель?
Выглядит это довольно смешно. Полковник совершенно не сердится, и даже напротив, вместе с курсантами задорно смеется.
– Записывайте: капитель – это венчающая часть колонны или пилястры. Кстати, товарищ курсант, а что такое база?
– Ну, это, это, – поплыл Бао, вызвав всеобщий смех.
– Понятно, понятно. База это нижняя часть колонны. Да, так вот, а пилястра это плоский вертикальный выступ на поверхности стены, имеющий все составные части колонны. Постарайтесь, товарищи курсанты, запомнить все наилучшим образом, это вам много раз пригодится и на службе, и в жизни, – широко улыбается полковник. Наш добродушный архитектор не имеет ничего общего с другими преподавателями, для которых вопрос воинской дисциплины во время проведения занятий стоит сразу на первом, втором и третьем местах. Удивительно, но на занятиях этого преподавателя дисциплина всегда на порядок выше! – На чем это я остановился?
– Идете вы по улице с девушкой под руку, – шучу я.
С выражением радостного ожидания курсанты смотрят на полковника. Один Яд из первого взвода улыбается ехидно.
– Не я, а вы, – задорно смеется полковник, – хотя, будь я помоложе, я бы с превеликим удовольствием! Чего вы смеетесь, товарищи курсанты? Это же нормально! Мы не можем отменить законы природы и изменить их тоже не можем. Да и незачем! Так значит, идете вы с девушкой под руку и говорите: «Согласись, дорогая, что акант здесь подошел бы больше, чем волюта».
– А причем здесь валюта? – обескуражено удивляется КорС.
– Не валюта, а волюта – декоративная деталь в виде завитка. А акант это декоративная деталь в виде листа. Только вы правильно термины запоминайте, а то попадется вам девушка из инженерно-строительного института, и вы вместо того, чтобы блеснуть своими познаниями, совсем опозоритесь сами и наше училище лишний раз опозорите.
Мы все смеемся, потому что мало кто верит, что мы запомним всю эту терминологию, хотя нам ужасно интересно. Полковник изо всех сил пытается увлечь нас архитектурой.
– Вот это, – преподаватель показывает указкой на плакате, – фронтон. Фронтон – это завершение фасада здания, портика, образованного двумя скатами.
Преподаватель так увлеченно рассказывает об архитектуре, что и мы все прониклись интересом, и к концу лекции не только знали, что такое, например, пилоны, ствол, пояс, но могли легко отличить дорическую колонну от ионической или коринфской.
– Товарищи курсанты, – лукаво улыбается преподаватель, – кто-нибудь из вас может дать определение, а что такое шатер?
Мы молчим, полагая, что раз идет лекция об архитектуре, то вряд ли речь идет о легкой временной постройки из тканей, кож или ветвей, разновидности палатки, от которой отличается большими размерами.
– Записывайте, товарищи курсанты. Шатер – завершение построек, главным образом цилиндрических, в форме высокой 4-гранной или многогранной пирамиды. Записали? Пишите далее. Барабан – опирающаяся на своды цилиндрическая или многогранная верхняя часть здания (обычно с окнами), служащая основанием купола.
– Так значит, барабанить, – шутит Бао, – это строить такой барабан?
– Абсида – это выступ здания, полукруглый, граненый или прямоугольный в плане, перекрытый полукуполом или сомкнутым сводом. В христианских храмах апсида – алтарный выступ, ориентированный, как правило, на восток….
Лекция нам очень понравилась и пара пролетела незаметно.
– Ну что, – улыбается после лекции Веня, – признавайтесь, кто из вас планирует ошеломить девушку знаниями архитектуры?
– Ты и планируешь, – ответил Батя, вызвав всеобщий смех.
Веня не обиделся, не стал отпираться и признался, что ему ужасно хочется произвести впечатление на его подружку.
– А хотя, – нахмурил он вдруг лоб, – если подумать… Может, и не надо производить такого впечатления?
– Это еще почему? – повернулась к нему половина голов взвода.
– А вот представьте – произведу! Понравлюсь, впечатлю, а она меня – раз! И в место лишения свободы!
– Это, в какое еще место? – поразился Вася. – За что?
– В ЗАГС Вася, есть такое место! – хохочет Веня.
– Веня, – перебил всеобщее веселье «замок», – ты у нас почтальон? Вот и дуй за свежей почтой. И чего только почта у нас так плохо работает? Ждешь письма, ждешь, а его все нет и нет.
– На этот вопрос я могу ответить, – с умным видом говорит Веня, – не зря ведь я уже второй год почтальон! Просто письмо должно быть долгожданным!
– Веня, – кривится «замок», – ты мне ни одной новой Америки не открыл. Иди уже.
– Товарищ сержант, – поднялся Бао. – Разрешите мне сходить в лазарет, а то нос заложило – дышать нечем.
И он поспешил в медпункт. Веня вернулся на удивление быстро и громко сказал:
– Я ужасно извиняюсь, но сегодня писем нет.
– Как это нет? – не поверил Королев. – Неужели и Иванову нет? Мужики, а ну-ка, держите его!
Веню взяли крепко за руки и отобрали его планшетку. В ней оказались письма, адресованные мне.
– Веня, – хмуро и грозно говорит «замок», – что-то я ничего не понял.
– А уж как я не понял, – поднялся я с места.
– Да я просто не хотел, чтобы вы расстраивались. Иванову, как всегда шесть писем, нет, сегодня даже восемь, а другим ничего. Я хотел Иванову письма потом, незаметно отдать.
Он еще продолжал что-то говорить, но его уже отпустили и больше не слушали.
– Веня, – грустно говорит «замок», – в следующий раз не хитри.
Возникшую неловкость разрядил Бао, вернувшийся из медпункта.
– Мужики, – растерянно спрашивает он, – мне фельдшер сказала, чтобы я занялся туалетом носа. Мне неловко было спросить, что это такое. Не подскажите, как это?
И тут столько разных вариантов ответов последовало! Но я не берусь их вам пересказывать. Повторю только слова Мирзояна.
– Ну, это еще хуже смешнее, чем любая кинокомедия!

Сампо
Мы сидим на самоподготовке и готовимся к семинару по истории. Сегодня среда, в училище химтренаж, поэтому первый час занятий мы просидели в противогазах, и, разумеется, ничем полезным не занимались. Но этот час прошел, и мы теперь наслаждаемся свежим воздухом. Зона в ленивой позе мирно дремлет над раскрытой книгой.
– Зона, – будит его замкомвзвода и строго спрашивает, – ты почему не готовишься к семинару?
Зона вяло, но честно признается, что ему лень и, прикрыв тыльной стороной ладони рот, лениво зевает.
– Как это лень? Не может быть! – улыбается Лео. – Вот послушайте: «Молодежь у нас трудолюбивая, готова к подвигу и самопожертвованию, преданная социализму». Материалы ХХVІІ съезда КПСС, стр. 68. Ты, Зона, что, не молодежь? Не трудолюбив? Не готов к подвигу? Вы не предан социализму?
Зона тяжело вздыхает и нехотя начинает тереть пальцами за ушами, чтобы прогнать сонливость. Кто знает, может быть в прошлой жизни Зона был ленивцем? А ленивцы ведь спят 75% своей жизни!
– Послушайте еще, – снова привлекает всеобщее внимание Лео, глядя на плутоватое Петькино лицо. – «В борьбе с пережитками прошлого, проявлениями индивидуализма и эгоизма необходимо сполна использовать коллективное мнение». Программа КПСС, стр. 54.
– Я еще комсомолец пока, – на всякий случай говорит Зона, отведя глаза в сторону, – а при чем здесь коллективное мнение?
– А при том, – весело объясняет «замок», – что мы сейчас к тебе применим меры коллективного воздействия, которое является залогом того, что ты, наконец, успешно займешься тем, чем давно положено. Дело в том, Зона, что советский воинский коллектив – это высокоорганизованная общность вооруженных советских людей …
– Да понял я уже все, честное слово, понял. Беру обязательство добровольно поднять руку и ответить на «хорошо», – совершенно неожиданно выдал Петька.
– Да ну? – не поверил «замок», – а меня вот не покидает уверенность в том, что ты схлопочешь «пару». Призываю всех в свидетели! Запомнили? И не говорите, что вы этого не слышали!
– Зона, неужели ты сам вызовешься отвечать? – не поверил Веня, а вместе с ним и весь взвод. Вызваться отвечать для Петьки равносильно подвигу. Значит, готов таки комсомолец Зона и к подвигу, и к самопожертвованию?
– А что? – повернулся Зона к Вене, задавшему этот вопрос.
– А то, – поучительно объяснил Веня, – что если ты сам не хочешь чего-то знать, то никто тебя ничему не научит, – довольный Веня отвернулся от Петьки. – Литин! Что ты там все бубнишь?
– Это я Лису пересказываю фильм, который вчера посмотрел в видеосалоне. Называется «Робомент».
– Что за чушь ты несешь? – возмущается Королев. – Фильм называется «Робокоп», я его тоже видел.
– Какая разница? Коп это по ихнему «мент». Их мент.
Лично меня забавляет то, что Литин ходил не на порнушку. Или это он просто не стал признаваться?
– Иванов, Королев, – негромко позвал Лео. – Слушайте анекдот: «Красная шапочка, я тебя съем», – сказал сумасшедший пионер, и проглотил свою пилотку».
– Лео, где ты только эти анекдоты «с бородой» выискиваешь? – укоризненно спрашивает Королев. – Слушайте лучше мой анекдот. Молодой человек спрашивает у женщины, сколько ей лет. Женщина кокетничает: «А вы отгадайте! Я вам подскажу – моя дочь сейчас в детском саду». «Заведующей»?
Мы с Лео не удержались и от души расхохотались.
– Ну, вы, тройка борзая, тихо там! Не мешайте остальным! – окрикнул нас «замок», немного уязвленный нашим поведением.
– Вот, товарищ сержант, – радостно отозвался Зона. – Как можно готовиться, когда постоянно отвлекают!
– Зона, – без малейшего намека на шутку сказал КорС, – ты не пробовал еще, какой на вкус сапог? Сейчас отведаешь и будешь ездить на двугорбом «Запорожце».
– Станешь, хромой на обе ноги и улицу будешь переходить только на синий свет светофора, – без околичностей добавил Лео.
– Не может быть! – всем своим видом Зона показывает, что ему, действительно, почему-то ни капельки не страшно.
Я начал терять терпение и сказал:
– Демарш? Слишком много говорить стал. Похоже, пора заняться твоим воспитанием всерьез.
– Трепещи, Зона, – ухмыльнулся «замок», – уж если за дело взялся Иванов – дело пойдет! Есть начало, будет и конец!
– Старый плавал, старый знает, – пошутил Веня, нетерпеливо ожидая развязки, которая должна наступить с минуты на минуту.
– Плавает …, – угрюмо ответил Зона, уткнувшись в учебник.
– Ай, как некрасиво, – перебил Уваров, которого явно забавляет наша перепалка. – Тебе, Зона, нужно было идти в милицию.
– Почему? – с безразличным видом переспросил Петька.
– Они тоже внутренние органы со всеми вытекающими оттуда последствиями!
– Не выходите за рамки приличия, – предложил Игорь Третьяк. – Зона, а ты, прежде чем что-либо сказать, подумай хорошенько, стоит ли тебе связываться с Ивановым, Леонтьевым или Королевым. Они ведь и бегают быстро, догнать смогут…
– И удрать, если понадобится, – смеется «замок».
– … и по шеям надавать, – закончил Игорь. – Если они тебя догонят, то тебя это очень расстроит. Хочешь проверить на деле?
Зона подавленно молчит. И в самом деле, не спорить же ему с нами! Переспорить никого из нас он не сможет, а вот схлопотать сможет легко от любого из нас.
– Зона, запиши афоризм, может стать твоим девизом в учебе, – предложил Веня. – «Каждый человек должен усвоить немного обо всем и все, о кое-чем».
Зона упрямо молчит, как видно, решил безропотно принимать все, что его ждет. Во всяком случае, какая-то сила удерживает его от дальнейшего спора. И правильно!
– Ладно, мужики, – примирительным тоном сказал «замок», – давайте готовиться. Может и правда Зона хотя бы один раз получит четверку? Петька, тебе помочь готовиться? Помни, начало – есть половина всего! А берясь за дело, соберись с духом!
– Так ты понял, «дух?» Соберись! – насмехается КорС. – Помни: не тот дурак, кто ничего не знает, а тот, кто ничего знать не хочет.
Зону преподаватель вызвал сам, но тот героически молчал. Никто во взводе даже ни на секунду этому не удивился.
– Что вы, товарищ курсант Захаров, что вы молчите? Воды в рот набрали? Глотайте и отвечайте уже! Не молчите, товарищ курсант, не нужно. Это тот самый редкий случай, когда, как это ни странно, хотелось бы услышать ваше собственное мнение. Ваше, понимаете? – ерничает преподаватель.
Зона получил двойку. Королев подошел к нему и полувопросительно спросил: «И что тебе преподаватель поставил в журнал?»
– Какую-то цифру, – Зона предпочел не вдаваться в объяснения, да и глупо спорить с Королевым. – Да отстань ты от меня.
– А он, безумный, ищет смерти, как будто в смерти есть покой!
– Да? Слушай, – насмешливо перепросил Лео, – как  ты сказал? «Низы не хотели жить по-старому, а верхи по-новому?» Ха-ха! И эта идея прочно вошла в головы людей обоих полушарий?
– Это вы сейчас, о каких полушариях? – заинтересовался вечный страдалец Литин, вызвав всеобщий смех. Отстал он, лишь убедившись, что речь идет вовсе не о тех упругих полушариях, о каких ему грезилось. Зона по большей части молчал, видно наше влияние пошло ему впрок.
Вообще неудовлетворительных оценок за семинар было много. Ротный даже вспомнил, что он по диплому учитель истории, и пришел к нам на сампо, чтобы провести консультацию. Все, кроме меня, честно спали.
– Что, Иванов, ты один не сдаешься? – пошутил ротный.
Убедившись, что все проснулись, он, стоя, стал излагать историю по теме семинара. Через несколько минут он решил присесть, а стул под ним возьми и сломайся! Ротный грохнулся на пол. Выглядело это так.
– Екатерина I родила сына. Ой! Иванов, это твоя работа?
– Никак нет, это работа Петра I.

Кросс
                «Когда от ужаса трясет? Когда идешь на кросс!
                А добегу? А доживешь? А донесут? Вопрос!
                Скребутся кошки на душе, бредешь, повесив нос.
                Еще живой? Иль мертв уже, когда идешь на кросс?
                Идешь ты с полным животом, до крошки съев обед,
                И часто каешься потом, клянешь в душе весь свет:
                «Зачем же я (такой-сякой!) курил и много ел?!
        Теперь не ведом мне покой, страданья – мой удел!»
                Вот древко красного флажка комбат в руке понес.
                Ты поживи еще пока… пока идешь на кросс».
А. Синицкий (наш выпуск)
Сегодня у нас опять бег по кругу – кросс на три тысячи метров, самая моя нелюбимая дистанция. Десять километров я прибегаю в первой «десятке» батальона, один километр бегаю на четверку, но вот три километра бежать в таком, же темпе, как один, просто не могу. Как оказалось, не я один.
– Ненавижу я эту дистанцию, – с большим огорчением шепчет Батя, – каждый новый километр тяжелее и тяжелее, силы тают …
– Тебя послушать, – насмехается Веня, – так можно подумать, что нам предстоит бежать марафон!
Бате вновь стало не по себе, он и вправду не выдерживает эту дистанцию. Сейчас ему отчаянно хотелось быть в наряде  по роте. У него не то, чтобы низкое мнение о себе, он просто очень плохо бегает. Мы уже много раз в этом убеждались.
Ротный твердо заявил, что на кросс пойдут все: кривые, косые, хромые, блатные, и так далее. Однако странным образом оба каптерщика (штатный Олеферович и его хитро сделанный помощник Милованов) на кросс так и не явились.
– Три километра бегать по кругу, – наставляет взводный, – углы не срезать! Увижу, что кто-то срезает – накажу! Мне к взысканиям не привыкать, а вам привыкать! Поняли, шаромыжники?
– Мы не шаромыжники. Мы «шаровики», – поправил его Веня.
Шутка, конечно, так себе, но многие смеются. Не потому, что у круга нет углов, а оттого, что срезать все равно будут. Кросс мы бегаем вокруг озера, но через озеро проходит теплотрасса. Вот по ней многие и «срезают».
– Отставить шуточки, – говорит взводный.
– Товарищ капитан, – неожиданно говорит Веня, – ну что вы, в самом деле? Вы что, сами ребенком не были?
– Были, – удостаивает Веню ответом мама Жора, – но тогда, когда это положено. А в военном училище нужно уже всем повзрослеть, ясно?
– Миша, – шепотом спрашивает Лис, – что ты такое пил, что от тебя так нездорово пахнет?
– Вино «Вермуть», – дыша в сторону, отвечает Миша.
– Что муть, это точно, – охотно соглашается Лис. – Лично я его пью только тогда, когда ничего другого просто нет
– Товарищи курсанты, помните, что спорт очень укрепляет здоровье, – то ли наставляет, то ли насмехается над нами взводный.
– Собственно, это издевательство над собой только с большой натяжкой можно назвать укреплением здоровья, – ворчит Батя обреченно, – так сказать, условно. Весьма условно. Настоящий театр это жизнь.
– Разрешаю бежать кросс в кроссовках, – милостиво разрешает взводный, и мы с радостью спешим переобуть сапоги.
– Классные у тебя кроссовки, – завистливо говорит Лис Вене.
Кроссовки и вправду хороши – настоящие «Адидасы», таких в нашей роте больше ни у кого нет, разве что у командира роты.
– Мадэ ин не наше, – хвастливо отвечает Веня. Он специально говорит громко, чтобы все обратили внимание на его кроссовки.
– На старт, – скомандовал взводный, и мы торопливо построились в колонну по три. – Внимание! Марш!
И мы побежали. Приближаясь к трубе, Дима поравнялся со мной и спросил:
– Толик, ты как, срезаешь?
  Я сомневаюсь, не хочется, чтобы взводный меня узнал. А еще больше мне не хочется отступать от своих правил, пока я еще ни разу не срезал.
– Ну, решай сразу! Нет, в два раза быстрее! Ну, не тормози!
– Нет, – отказался я и побежал честно.  Димка свернул к трубе, предварительно сообщив, что заново изобретать колесо или велосипед он больше не будет.
– Отставить мухлеж, – гаркнул КорС, и все рассмеялись. Дима от неожиданности даже присел, но, оглянувшись, все понял и продолжил свой путь. – Товарищ Снигур, вы куда? – не унимается Королев. – Взводный что сказал? Не срезать, а приказ офицера – это приказ Родины!
– Глупая у нас Родина, – не оглядываясь, отозвался Дима.
– Изворотливый гад, – сказал КорС, и замолчал, чтобы не растрачивать свои силы и не сбивать дыхание попусту.
Миша, который у нас не отличается особой деликатностью, выразился по поводу поступка Димы куда ярче, в который раз поразив нас совершенством простоты своей речи. Я прилагал титанические усилия для того, чтобы прибежать на «хорошо», но снова прибежал только на «удовлетворительно». Хорошо хоть то, что пытка эта длится всего четырнадцать с половиной минут. Дима, как и следовало ожидать, прибежал на «отлично» и теперь счастливо улыбается.
– Перестань сейчас же улыбаться, – не скрывая досады, потребовал КорС, который честно пробежал на «хорошо». – Ну, правда, ты бы хоть устыдился своего недостойного поведения! Твой проступок не смыть ничем, а ты этого даже не понимаешь!
Но не тут-то было – Дима не может скрыть своей радости, не понимая, что он вызывает у многих раздражение.
– Молодец, Снигур, – похвалил взводный. – Берите все с него пример. Очень хороший результат показал, так что в воскресенье будешь представлять наш взвод на училищных соревнованиях. Не понял, чего это вы все ржете? Нужен еще один участник для бега на сто метров. Иванов, вы, за сколько стометровку бегаете?
– Иванов ее за так бегает, – шутит Лео, заливаясь смехом.
Я, было, набрал в грудь воздуха, чтобы как следует ответить Леонтьеву, но мама Жора навел справедливость сам.
– Значит сто метров у нас побежит младший сержант Леонтьев, – подытожил взводный. – И попробуй только не занять призовое место!
– Маху дал, – не стал скрывать своих чувств Лео. – Интересная штука – армия!
– Да, Валерий, – шутит Батя с совершенно серьезным лицом, но смеющимися глазами, – легче всего обмануть самого себя.
Поскольку  Лео искренне недоумевает, как это, Батя популярно объясняет, что это считать себя умнее других. Лео и Диме остается только учиться на своих собственных ошибках. Тут мое внимание привлек Веня, подошедший ко мне с неожиданной просьбой.
– Я видел, у вас новая футболка, мне она очень понравилась.
– Спасибо. Мне она тоже очень нравится. И что?
– Вы не могли бы одолжить мне ее в увольнение?
– Могли бы. Если, конечно, размер тебя не смущает.
– А-а. Я и не подумал о размере, – загрустил Веня и отошел. Зато ко мне тут же с другим вопросом подошел Литин.
– Товарищ сержант, вы ведь у нас опытный турист. Посоветуйте, пожалуйста, где в Симферополе можно купить котелок?
– Что, Литин, твой совсем уже не «варит?» – смеется Миша.
– Да иди ты, – зло ответил Литин.
Лично у меня сложилось впечатление, что он просто спутал голос Мишки с кем-то другим. Так и вышло, но было поздно.
– Странная, какая попытка самоубийства, – цедит сквозь зубы слова Миша. – Ты как-то позабыл, что, в отличие от Иванова, я сначала бью, а потом думаю.
Пока мы смогли оттащить Мишку от Литина, тот уже только что не плакал от боли и обиды. Рома пытается утешить своего друга и земляка.
– Ты что, – мягко говорит он, – с мозгами поссорился?
– С какими мозгами? – не понимает Литин.
– Как это, с какими? – громко говорит Миша. – С бараньими! С какими ж еще?
Неспособный на равных противостоять Мише, Литин, тем не менее, снова послал того, куда подальше. Осознав, что он переступил черту, Литин, похоже, решил не останавливаться на достигнутом. И снова, пока нам удалось Мишу оттащить от Литина, последний чуть не плакал. Кто-то доложил маме Жоре, и тот пришел на разбор полетов.
– Да что с вами? Неизвестно еще, кто с ума сошел, – путано говорит взводный. – Товарищ Кальницкий, говорят, это вы избили товарища Литинского? Это уже слишком. Или это не вы?
– С превеликим удовольствием признаю – да! Это я его побил! Бил, бью и буду бить таких чудаков, как он!
Сильно помятый, похожий на смерть, наученный своим горьким опытом, Литин, наконец, осознал очевидное, и попросил у Мишки прощение. Взводный остался доволен.

О школе
У нас занятия по связи, причем в поле, в военном городке «Залесье». Мое отделение быстро справилось с заданием – размотать полевой телефон на всю длину провода, подключить все, что необходимо, и выйти на связь.
А вот у других проблемы: то провода рвутся, то запутываются, то еще чего-то. Курсанты бегают то в одну сторону, то в другую вдоль проводов своих телефонных аппаратов. Мое отделение уже почти в полном составе спит, а у нас с Королевым в головах сквозняки перемен, и мы говорим о школе.
– Толик, тебе было интересно учиться? – спросил Королев. Он вглядывается в мое лицо, с нетерпением ожидая ответа.
– Нет. До третьего класса был еще какой-то романтизм, трепет перед учителями, а потом стало откровенно скучно. Программа рассчитана на среднего ученика, а я по своим способностям – выше среднего. Постоянно слушать, как бесконечно повторяют одно и то же для средних и тех, кто ниже среднего – для меня скука невыносимая. Класса с седьмого вообще с приятелями откровенно бунтовали, уводили класс с уроков. С классным руководителем нам не повезло. В нашем классе были ребята, которые и предмет знали лучше ее, да и как личности были гораздо интереснее и сильнее.
Королев слушает, жует травинку и не перебивает.
– В общем, грусти от расставания со школой я не испытал, да и сейчас приступов ностальгии не испытываю. На «классную» обижается почти весь наш класс – за то, что она нас вообще не готовила к жизни. Как результат, мы все вышли во взрослую жизнь в розовых очках.
На своего классного руководителя я вовсе не наговариваю. То нестерпимое разочарование, которое я много раз испытал за первый год после окончания школы – это и ее вина.
– А я вообще в сельской школе учился, – вздохнул Вася, который, оказывается, не спит, – ни знаний толком не получил, ни тем более представления о том, как должна формироваться личность, как дружить, как быть ответственным, планировать жизнь, работать в коллективе. И это притом, что у нас в каждом классе училось всего по десять-двенадцать человек! В нашей школе учителя не напрягались, просто отбывали время и все.
Вася тяжело вздохнул, и есть от чего. Он прекрасно понимает, что при такой наполненности классов, как было у него, у учителей была возможность раза в три больше уделять внимания каждому ученику. Это не городская школа, где в каждом классе по тридцать, а то и сорок человек. Огромная разница, что и говорить! Только вот на выходе ничего, нуль и обманутые ожидания.
– Мне повезло больше, – серьезно сказал КорС, – в нашей школе во главу угла ставили именно формирование личности. У нас прямо-таки культивировали развитие личности.
– Ваша школа была буквально рассадником личностей, – шучу я, потому что мне кажется, что Королев сейчас тоже шутит. Серега всегда так подбирает слова, что я никак не пойму, шутит он или серьезно говорит.
В стороне затрещали кусты, это вышла и снова ушла под деревья какая-то девушка. Увидев ее, Миша поднялся с земли.
– Командир, я в лесочек на часочек!
И не дожидаясь моего согласия, удалился. А мы продолжили прерванный, было, разговор.
– Иванов, а ведь ты кривишь душой, – хитро улыбается Сергей, – вот уж точно – о ком, о ком, а о тебе никак нельзя сказать, что ты никакой, что тебе еще нужно формироваться в личность!
– Это скорее вопреки школе, а не благодаря ей. Да и выбор я сам делал. Каких трудов мне это иногда стоило, один я знаю.
– А учился учиться где? – улыбается на все зубы КорС. Он даже не шевельнулся, ожидая моего рассказа.
– В школе молодого лектора-международника при райкоме комсомола. Там хорошо учили пользоваться библиотекой, работать со схемами, карточками, ориентироваться в словарях, заниматься самообразованием. И еще учили хотеть кем-то стать. То есть ставить цели, добиваться их исполнения; объясняли, что значит быть профессионалом в любой сфере. Не бояться, а любить, и умело действовать в реальной жизни. Особенно мне запомнились занятия, которые проводил наш первый секретарь райкома комсомола Ковч Юрий Петрович.
– У нас учителя в школе старались дать нам все, что знали сами, – задумчиво сказал Королев, все так же лениво пожевывая травинку.
– Любопытно, как это им удавалось втиснуть в рамки уроков? – сразу засомневался я. Что-то в словах КорСа настораживает меня.
Фантазия уже заработала, но я не представляю, как такое возможно. Если такое есть, то это достойно восхищения, это ведь не просто редкий, по-моему, это уникальный случай. А еще в такой школе должна быть ни с чем несравнимая и ни на что другое не похожая одухотворенная атмосфера.
– А они с нами занимались не только на уроках, а столько, сколько нужно, с каждым индивидуально. И бесплатно. Мы их личные интересы тоже знали – кто там, например, музыку, какую любит, кто турист, кто коллекционер. Неужели у вас таких интересных учителей не было? – Серега испытывающе смотрит на меня.
– Двое было, – вспомнил я, – учитель географии до школы десять лет геологом проработала. Под влиянием ее рассказов, песен, фотографий, ее знакомых геологов, которые до сих пор приезжают к ней в гости, я и сам, было, хотел стать геологом.
– А второй? Военрук? – как само собой разумеющееся, сказал Вася. Ему такой ответ кажется очевидным, но он ошибся.
– Нет, учитель истории. Фронтовик, офицер-шифровальщик.
– Вспомнил! Это тот, который по национальности еврей? Под его влиянием ты хотел стать историком? – утвердительно произнес КорС тоном, не требующим ответа.
– Археологом. Хотя он настаивал, да и сейчас еще настаивает, чтобы я занимался историей. Что интересно, учителя ведь не воспринимают чужого мнения. Привыкли иметь дело с учениками, которые, разумеется, знают меньше учителей, и такое же отношение проецируют на всех, типа они всех умнее. А вот эти два учителя общались с учениками как с равными.
Вася сосредоточенно слушает и молчит. По всему видно, что в его школе не было ни одного такого учителя.
– У нас в школе бассейн был, – неожиданно почти по-детски похвастался КорС. – А у вас?
Можно легко догадаться, что это только начало, а все остальные козыри Королев пока еще держит в рукаве.
– У нас не было. Спортзал, конечно, был. Какое-никакое футбольное поле, волейбольная и баскетбольная площадки. Турники, брусья, в общем, как у всех. Хор был, – вспомнил я, – столярная и слесарная мастерские и швейная для девочек. Вот, пожалуй, и все.
– А у нас всего и не перечесть, – гордо сообщил КорС. – Своя студия звукозаписи, оркестр, теплицы и оранжереи, зимний сад, фото и кино лаборатории, астрономическая обсерватория, кулинарный цех. И масса разнообразных кружков, изостудия, свой краеведческий музей, живые уголки. Интересно! На любой вкус.
– Нас в школе учили, – вставил Вася, тяжело собирая в кучу ускользающие мысли, – что на нас тратятся большие деньги, и мы до пенсии должны их отработать, вернуть Родине. Ну, и хорошие отметки это тоже плата за заботу Родины. А еще, что хотеть чего-то материального не хорошо.
– Вдохновляющий стимул, ничего не скажешь, – улыбнулся я. – Сродни шантажу. Слушай, Серега, а какие отношения были у ваших учителей между собой?
– Мне кажется, что они, как на подбор, были единомышленниками, – рассудительно говорит Королев. – И они все делились с нами богатством своих душ, благо, есть чем делиться.
– Бывает же такое?! – удивился Вася. – А у нас было все: и завистники, и клеветники, и дележ удобного режима работы, и все такое прочее. Вышли за ворота школы, и о своих учениках напрочь забыли. Кстати, про «розовые очки»: чему могли научить учителя, если все их знания о жизни взяты из системы: «школа-пединститут-школа»? А еще помню, в детсаду все воспитатели были просто надсмотрщиками, и не более того, – Вася подумал и добавил: – да и в школе, если подумать, тоже.
– Что самое удивительное – у нас было не так. У нас общение с учителями было самоцелью. То есть передача и получение знаний есть способ общения, а не наоборот. Кстати, Толик, готов с тобой поспорить, что в твоей школе ценили и восхваляли эрудитов, тех, кто много знает!
– Что, правда, то, правда. Надо полагать в твоей школе больше ценили тех, кто понимает? Как говорится, много знать, еще не означает глубоко понимать?
– Именно, – возрадовался Сергей, словно я прочел его мысли. – Правда, у меня лично случались забавные случаи – я что-то уже понял, а объяснить пока еще не могу! С вами такого не случалось?
– Бывало. Кстати, как у вас в школе было с учетом возрастных особенностей детей?
Вася верит и только время от времени тяжело вздыхает. Ему, безусловно, жаль, что ему так не повезло со школой.
– У нас не было такого понятия, зато было другое – возрастные интересы детей, их личные переживания.
– Признайся, КорС, ты все врешь, – улыбнулся я. – Ты прочел какую-то «умную» статью и «грузишь» нас. Ну, давай, колись!
КорС продержался полминуты, а потом громко рассмеялся.
– Не спорю. Тебя не проведешь! Тебе нужно в контрразведку идти служить. Но я бы хотел, чтоб мои дети учились в такой школе, о которой я мечтаю!
– Что ж, хорошо было бы, если бы было так, как ты говоришь.
Мы замолчали, и каждый теперь думает о своем. Мне с грустью кажется, что скоро такие школы будут, но нам в них уже не учиться. Отчего-то вспомнились слова школьного учителя истории: «Имейте мужество пользоваться своим умом». Батя говорит по этому поводу, что хорошую голову ничем заменить нельзя.
После занятия мы на грузовых автомобилях вернулись в училище. Это чтобы, значит, обед не сорвать. На развод на самоподготовку нас вывели заранее, с ефрейторским зазором. И вот наш батальон стоит на плацу уже полчаса, и все это время комбат проводит с нами воспитательное мероприятие, а проще говоря – беседу.
– Товарищи курсанты, авторитет не приходит сам по себе, его вам не вручат вместе с лейтенантскими погонами. Авторитет завоевывается службой, всей своей служебной деятельностью, день за днем. И еще: понятия «авторитет» и «воинская дисциплина» это понятия неразделимые! 
– Представляете, – шепчет в строю Лис, – в Древней Персии, Греции и даже в Монголии были винные фонтаны!
– Вот бы нас туда! – мечтательно жмурится Веня. – Или еще лучше те фонтаны сюда. А то пока в «Солнце в бокале» наберешь необходимую порцию…
– Какое еще Солнце в бокале? – удивляется трезвенник Дима.
– Темнота! Это дегустационный зал от Массандровского винного завода. Там наливают попробовать все вина, но по чуть-чуть. Зато можно попробовать все, что душе угодно!
Оказывается, нас собрали из-за ЧП: находясь в карауле, на посту курсант нашего курса уснул, а потом со сна выстрелил в воздух. Комбат вывел этого курсанта из строя и принялся изгаляться над ним. Курсант утверждал, что на охраняемый им объект проник неизвестный.
– Почему же вы его не задержали? – усмехнулся комбат. Сарказм так и переполняет его. – Как говорится, при попытке злоумышленника убежать, вы выстрелили в воздух, но промахнулись, да?
Веня горячо шепчет, что врать нужно уметь, важно ничего не перепутать! Я переминаюсь с ноги на ногу, потому что стоять на одном месте уже изрядно надоело. Бесконечное стояние в строю приносит мне столько неудобств, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Я стараюсь отвлечься от происходящего, но отключиться полностью не удается, и иногда до сознания долетают отрывистые фразы.
– И она обвилась вокруг меня…
Интересно, о ком это говорит Литинский? Змея что ли обвилась? А, нет, это он, оказывается, о девушке.
– Ваше будущее – в ваших руках, – доносится до моего сознания голос комбата.
Неправда. Как минимум, не совсем, правда: будущее многих присутствующих в руках их пап. Есть здесь какое-то социальное противоречие. Вот КорС, например, умница, но у Политанского папа генерал. И у Вени  тоже. Поэтому служить им будет легче, и высот они достигнут более высоких. Даже больших, чем заслуживают.
– А смех у нее, как музыка, – продолжает легкомысленно трепаться о своих любовных похождениях Литин.
– Как музыка полкового оркестра? – насмехается Миша.
Скорее бы уже началась самоподготовка, чтобы отдохнуть от этого построения.
– Да! Генерал просил вам передать, что новый забор поставили не для вас, – объявил комбат. (Забор действительно поставили новый – почти метра три в высоту, из кованого железа, с острыми, как копья наконечниками). – Это забор от гражданских, чтобы они в пьяном угаре не залезали на территорию училища! На третьем курсе один сержант уже оторвал себе палец, перелезая через новый забор. Причем, что забавно – он шел не в самоволку, а в увольнение! Зацепился обручальным кольцом за острие, и прыгнул. Теперь остался без безымянного пальца. Пусть этот факт всем вам послужит уроком! Вопросы есть? Батальон! Равняйсь! Смирно! Командирам рот развести личный состав на самоподготовку!
Ну, наконец-то! На сегодня наши мучения окончились. На самоподготовку пришел наш взводный.
– А где это у вас курсант Мирзоян? – удивился он.
– Курсанту Мирзояну кто-то вместо шампуня во флакон налил столярного клея, – доложил «замок», – и теперь он пытается состричь волосы, склеенные этим клеем.
По невинному виду Мишки понятно, что это снова его рук дело. Второго такого любителя розыгрышей и не любителя Саркиса в нашей роте просто нет. Саркис появился обритый под нуль, расстроенный, обиженный, но на удивление молчаливый.