Драка
Еще один экзамен позади, как говорится: отбыли и забыли. Так что сегодня у нас залуженное безделье в форме вечера отдыха. Вечер отдыха, проходивший в кулинарном училище, уже заканчивался, когда ко мне подошел озабоченный старшина. Оценив его озабоченный вид, Лис подмигнул.
– Что, уж полночь близится, а близости все нет, и нет?
Старшина только недовольно посмотрел на Лиса и, нахмурившись, спросил:
– Иванов, ты сегодня готов к подвигу?
– В жизни всегда есть место подвигу, – вместо меня пошутил Веня.
– Веня, не с тобой разговор. Я серьезно, – глянул старшина так, что мне сразу стало понятно – дело и впрямь серьезное.
– Случилось чего? – проникся я важностью момента.
– Нас на улице ожидает человек четыреста гражданских, а нас девяносто. Хорошо хоть, что зимняя форма одежды и поясные ремни у всех есть. Пойдешь на выход в числе первых?
– Пойду, – тряхнул я головой, и сжал зубы, понимая, что придется туго. А все-таки приятно, что старшина обратился именно ко мне. Как говорится, чем и горжусь. Окончился последний танец, и ведущий объявил:
– Наш вечер окончен, всем спасибо! До новых встреч!
Хорошо бы, только кто знает, когда они будут эти новые встречи? И будут ли? Я имею в виду именно здесь, в кулинарном училище.
– Рота! Выходи строиться!
Я обратил внимание на то, что Мишку провожает какая-то симпатичная студентка, фигурой и телом очень напоминающая Саманту Фокс. Во всяком случае, на конкурсе двойников ее можно было бы спутать с самой Самантой. На улице нас уже поджидала толпа гражданских со штафетами и струнами в руках.
– В колонну по четыре! – командует старшина, – кто не умеет драться – становись в середину строя!
– Подождите, – сказал взводный старший лейтенант Туманов. – Я сейчас поговорю с этими гражданскими.
– Пустое это, товарищ старший лейтенант, – сказал я, накручивая ремень на руку, – не стоит даже и пытаться. Вряд ли вам удастся их образумить, – и, повернувшись к курсантам, спросил: – Ну, что, прорвемся?
– А-то! – весело отозвался Миша, и добавил, обращаясь уже к старшему лейтенанту Туманову: – Если можно набить какие-то морды сейчас, зачем откладывать это на потом?
– Я не нуждаюсь ни в чьих советах, – высокомерно ответил взводный, и, выходя на крыльцо, приказал: – Товарищи курсанты, стойте и ждите здесь. Я с ними быстро найду общий язык, потому что толпа всегда тупее одного человека средних способностей.
– Одной рукой узел не завяжешь, – крикнул ему вслед Вася. Похоже, он сегодня впервые усомнился в непреложной истинности того мнения, что командир всегда прав.
– Сколько же их здесь! – в сердцах воскликнул взводный, и снова повторил: – Из помещения никому не выходить!
– Успех был на стороне Туманова, – принялся комментировать происходящее Батя, – и потому он потребовал немедленной и безоговорочной капитуляции. В этой ситуации офицер проявил свой несравненный талант полководца.
– Тормоз, прямо, скажем, – хмыкнул КорС, – он решил, что в его силах предотвратить драку!
Понятно, что все его усилия были тщетны и уже через минуту он вернулся внутрь без фуражки и с разбитой нижней губой. Выглядит наш красавчик, прямо скажем, не фонтан.
– До чего же приятно на него посмотреть, – неловко шутит Веня. Видно так он отгоняет от себя страх.
– Рота! Всем стоять здесь! – рявкнул взводный, который теперь предпочитает выжидать, уклоняясь от прямого столкновения с гражданскими. – Где здесь телефон? Надо милицию вызывать.
Этим заявлением он удивил и потешил всю роту.
– Видно у него голова с непривычки-то сильно болит, – продолжает шутить Веня, но на его шутки никто не реагирует.
Взводный позвонил в дежурную часть милиции, и когда на соседней улице прозвучала милицейская сирена, мы стали выходить из клуба. Но никакой милиции там не оказалось. Возможно, это ехала на вызов какая-то отдельная машина, кто знает? В строю раздались недовольные голоса курсантов: «Обман зрения иногда зависит не от глаз, а от ума».
– И дурак знает, что надо делать, но только умный знает как.
– Так это, – ворчит КорС, – чем умнее человек, тем легче и быстрее можно объяснить ему, что он дурак. А вот дураку объяснить, что он дурак – невозможно.
Нас ожидал «теплый» прием. Гражданские бросились на нас со штафетами, а мы отбивались ремнями. Хрясь! И на лбу полного парня нарисовалась звезда от пряжки моего ремня. Хрясь! И нос другого, не в меру активного пацана, стал состоять из двух половин – это его так старшина попотчевал ребром пряжки. Сразу всем стало совсем весело.
– Иванов! – кричит старшина. – Бей ребром бляхи! Ребром!
Ну, ребром так ребром – они нашего брата тоже не жалеют. Вон Дима уронил ремень, и схватился за голову. Кровь залила ему все лицо – здорово ему досталось куском арматуры. За Димку! Хрясь! Меня ударили по спине, и я окончательно рассердился.
Рядом, с твердыми чертами лица, отбивается от толпы Миша. Рома вон тоже в полной мере воспользовался своими физическими кондициями, в смысле своим превосходством в росте и силе. Наши визави стараются обходить стороной Рому, наводившего на них ужас .
– А-а-а! – воют от боли гражданские. Вскоре они дрогнули и попятились назад. – Кадеты, бросьте ремни!
– Бросьте сначала свои колья и арматуру! – зычно кричит в ответ наш старшина.
Тут, к несчастью для гражданских, наконец-то, подоспела родная милиция. Нам повезло – приехал ОМОН, а эти ребята серьезные и не приученные попусту воздух сотрясать. Дубинки омоновцев стали охлаждать пыл гражданских, а мы по мере сил, помогаем им изнутри.
– Слоеный пирог прямо! – все еще шутит Веня, отважно выглядывая из-за спины Лео.
Это он о том, что снаружи ОМОН, внутри – мы, а между нами гражданские. Батя, стоя в стороне, тоже продолжает комментировать происходящее с использованием языка, которым пишут учебники по истории.
– Более сокрушительное поражение трудно было и вообразить. Перевес сил был явно не в нашу пользу, но более организованные военные, проявляя железную волю к победе, сумели переломить неблагоприятную ситуацию и взять ее под свой контроль. В очередной раз наша армия доказала свое превосходство. Эта блистательная страница будет записана в историю родного училища!
– Ну, гады, мы с вами еще встретимся! – пообещали нам вожаки гражданских перед тем, как броситься врассыпную. Впрочем, вырваться сумели далеко не все.
– Встретимся! – в свою очередь пообещал им старшина.
– Встретимся, так встретимся, – надевая ремень на шинель, сказал я.
Лео, пытаясь остановить Диме кровь, безнадежно испортил свой носовой платок и кашне (так в армии называют шарф).
– Знаешь, Толя, – признался Лео негромким голосом, – у меня даже кончики пальцев немеют.
– На ногах? – с серьезным видом спросил я.
– Да ну, тебя! Вечно ты шутишь, – Лео рассмеялся и ему вторят озябшие воробьи под крышей соседнего дома.
Мишка ночью ушел в самоволку к будущей поварихе, которая как две капли воды похожа на Саманту Фокс. Как я уже говорил, на любом конкурсе двойников она может выступать без дополнительного грима. Вернулся Мишка перед самым подъемом, едва живой. Только от того, что был пьян.
– Миш, – смеюсь я негромко, чтобы слышал только он, – как прошла встреча в верхах? То есть в низах? Затрудняюсь правильно сказать.
– Да никак, – честно говорит Миша. – Понимаешь, Толик, их там, в кулинарном училище на полном серьезе учат тому, что самый короткий путь к сердцу мужчины лежит через желудок.
– Так тебя ждала не постель, а накрытая «поляна?» – приподнял я бровь.
– Точно. Но выпитая мной вторая бутылка водки окончательно убедила меня в том, что девушка настолько красива, что я ее просто не достоин.
Я не смог сдержаться и расхохотался во весь голос, привлекая к себе внимание окружающих.
– Все анекдоты травите? – осуждающе сказал ротный. – Рота! Выходи строиться на утреннюю физическую зарядку!
Понижение
Возвращаясь из чипка, я остановился у флага, поднятого в честь нашего взвода. На флагштоке прикреплена табличка, извещающая, что флаг поднят в честь третьего взвода тридцать третьей роты – лучшего по успеваемости в 1 семестре 1985-1986 учебного года среди взводов первого курса. Кроме этого указано, кто командир взвода и заместитель командира взвода. Я смотрю на свою фамилию, и мне приятно.
– Товарищ младший сержант! – подбежал ко мне дневальный по роте, – вас срочно вызывает командир роты!
Да! Совсем забыл сказать, что командирам отделений, заместителям командиров взводов и старшинам рот нашего курса, которые не имели сержантских званий, присвоили воинское звание «младший сержант». КорС долго и завистливо рассматривал мои новенькие лычки из металлизированного галуна, а потом заметил:
– Чистые погоны – чистая совесть.
Ротный ждал меня в канцелярии роты. Он кивнул на мой доклад и, не глядя на меня, спросил:
– Присаживайся, Иванов. Празднуете?
– Отмечаем, – скромно говорю я, – приятно быть лучшими.
– Это, правда, – ротный, наконец, поднимает взгляд и смотрит мне в глаза. Странно, но мне кажется, что ему отчего-то неловко. – Дело такое, Иванов… Ты только пойми меня правильно.
– Я постараюсь, – обещаю я, и настораживаюсь.
– Хочу тебя попросить, чтобы наш разговор остался между нами. Дело в том, что ты не устраиваешь, как замкомвзвода, своего взводного.
Я удивленно смотрю на командира роты и молчу, ожидая, что будет дальше.
– Обиделся? – приподнял бровь ротный.
– Пока нет, просто удивлен. И учусь я хорошо, и как сержант требовательный, и с курсантами у меня все получается.
– Действительно, – ротный нервно постукивает пальцами по столу, – и учишься отлично, и сержант отличный, и взвод лучший в батальоне, и, разумеется, заслуга в этом не только командира взвода. Но ты пойми, не хочу я особенно ссориться со своими офицерами. А взводного ты не устраиваешь главным образом из-за того, что ты не молчишь.
Ах, вот оно что! Я проникся важностью момента.
– Товарищ капитан, по-моему, не молчит у нас, главным образом, курсант Нагорный, но к нему, как я понимаю, у нашего командира взвода претензий нет?
– Разговор о тебе. Ты своими ответами ставишь командира взвода перед личным составом в дурацкое положение.
– Он сам себя ставит в такое положение своими замечаниями и решениями. А мы не рабы, чтобы все это, молча, сносить. Во всяком случае, я.
– Иванов, ты пойми: я тебе не враг, именно поэтому я сейчас и разговариваю с тобой. Это ли не доказательство доверия? А старший лейтенант Дядченко – простой деревенский парень, хоть и с дипломом о высшем образовании. Но он офицер, твой командир, и с этим нужно считаться. Нельзя не считаться. И пойми, Иванов, ваш командир мог бы быть и хуже, поверь мне.
– Понятно, понятно. Знаете, товарищ капитан, а ведь он мог бы быть и лучше. Куда меня теперь? Интересно, а с какой формулировкой меня разжалуют?
– Ну что ты, никто тебя разжаловать не будет, хотя твой командир взвода на этом и настаивает. Мне такие сержанты, как ты, нужны. Я бы предпочел, чтобы все сержанты были такими как ты, но это невозможно. Объяснять мы никому ничего не станем. Вы ведь все еще исполняющие обязанности, и только завтра вас назначат на сержантские должности. Будут и другие перестановки, так что ты не удивляйся: не один ты сменишь должность.
– До других мне дела нет. Так все-таки: куда меня? – спросил я, подумав, что взводный не захотел ничего сказать мне в глаза.
– А куда бы ты сам хотел? – спрашивает ротный.
– На свое прежнее отделение.
– Нет, Леонтьев неплохо справляется, и к тому же я не уверен, что у него что-то получится на другом отделении. Примешь третье.
– Но там ведь есть командир – младший сержант Кальницкий!
– Только до завтра. Его мы снимаем и разжалуем в рядовые, так что свободным сержантом он не будет. Тебе же легче будет.
– Спасибо, товарищ капитан.
– Пожалуйста, можешь идти. И постарайся меня понять – ты ведь не солдат, а будущий офицер. В сложившейся ситуации просто не остается ничего другого.
На следующий день я стал командиром третьего отделения своего же третьего взвода. На должность заместителя командира взвода нам назначили сержанта Сергея Уварова, из вояк. До этого он учился во втором взводе нашей роты. Вместо Ромы Журавлева командиром первого отделения назначили старшину 1-й статьи Третьяка. Правда, теперь его называют сержантом. До этого он ходил с чистыми погонами, вроде как курсант, но теперь его обязали носить лычки.
– Я чего-то не понял? – высказал всеобщее мнение Миша. – Тебя-то, лучшего замкомвзвода, за что понизили? Что это за непонятки такие?
И все во взводе согласились с мнением, что здесь закралось какое-то недоразумение. У меня в голове пронеслась мысль, что мама Жора сейчас очень доволен. От обиды и злости у меня даже колени дрожат, но ничего не поделаешь.
– Да уж, – сочувственно говорит Батя, – мы весело, весело встретим Новый год.
– Ты хотел сказать: «Здравствуй, … Новый год!» – поправил интеллигентного Батю Лис.
Я, только молча, пожал плечами. Итак, я теперь «комод» третьего отделения. Меня и спать разместили вместе с моим новым отделением. Койка моя стоит рядом с койкой разжалованного Миши Кальницкого. Кроме него в моем отделении состоят: КорС, Лис, Володя Еременко, Дима Снигур, Вася Россошенко, Артем Баранов, Антон Литинский и Саша Стариков. А вот в столовой я остался за одним столом с ребятами из второго отделения – с Батей, Веней и Костей Морозовым.
– Веня! Где Веня? – разоряется новый «замок». – Курсант Нагорный! Ты где пропадаешь? Иди тебя мама уже полчаса ждет!
Радостный Веня умчался, а еще через три минуты в кубрик пришел наш взводный, и стал пытать «замка», почему курсант Нагорный до сих пор не прибыл к нему. Не успел тот ответить, как в кубрик вернулся раздосадованный Веня. Не обращая никакого внимания на присутствие командира взвода, он обиженно вслух выразил свое недовольство.
– Разве можно шутить такими вещами?
– Какими вещами? – перебил Веню взводный.
– Мне товарищ замкомвзвода сказал, что меня ждет мама. Я пошел на КПП, а там никакой мамы нет!
– Ах, мама, значит? – мама Жора недобрым глазом смерил «замка». – Сержант Уваров, за мной шагом марш!
– Все, Веня, – пошутил я, – прямо сейчас ты будешь отмщен!
– Да уж, – согласился Миша, прислушиваясь к крикам взводного, которые доносились из канцелярии роты, – понеслась, и прямо по кочкам!
Отпросившись у нового «замка» и оставив за себя Королева, я направился на тренировку по боксу. В пару мне тренер поставил парня с третьего курса, который занимается боксом с семи лет. Он старше и тяжелее меня. Сегодня мы встретились на ринге впервые. Наверное, в другой раз наш поединок прошел бы совсем по-другому, но сегодня я представил, что передо мной мама Жора, и гонял третьекурсника так, что даже тренер изумился.
А я так и не смилостивился и таки победил этого боксера, не на шутку озадачив и его самого и всех остальных. Я не чувствовал ни боли, ни усталости, чего нельзя сказать о моем противнике. На маму Жору я зол, и даже выпустив пар в ринге, я так и не смог избавиться от этого назойливого чувства.
– Ну, ты, Иванов и зверь, – восхищенно констатирует четверокурсник Вовка Баца, расшнуровывая мне после боя перчатки.
Как это было
Наш взвод заступает в гарнизонный караул на гауптвахту, а лично я заступаю выводным. Кроме меня выводными идут Лео и КорС. На инструктаже перед заступлением комендант училища, (тот самый, который Берия) темпераментно размахивая руками, отрывисто предупреждает:
– Увижу пришитые уши – до мяса оборву! (Это он о шапках-ушанках). Полы шинелей тоже должны быть отрегулированы!
– Товарищ курсант, – шепчет Королев, обращаясь ко мне, – каким ключом регулируются полы шинели?
– Никаким, – решает нужным объяснить Вася, который все воспринимает слишком уж буквально, – просто от земли или там от асфальта до нижнего края шинели должно быть 28-32 сантиметра, понял?
КорС снисходительно посмотрел на Васю, и криво улыбнувшись, говорит:
– Вася, не хочется перегружать твою память, но я обратился не к тебе, а сказанное мной было шуткой. Не напрягайся, тебе не нужно обдумывать услышанное. Просто отвали и все.
Меня, право, удивляет то, что Вася до сих пор не научился держать рот на замке. Он всегда особенно волнуется перед заступлением в караул, так что сегодня его поведению можно не удивляться. Впрочем, на этот раз Вася, заметив холодный, леденящий огонь в глазах КорСа, сразу умолк.
– Толик, – шепчет Лео, наклонившись в мою сторону, – пойдем в субботу в увольнение вместе?
– Нет. Я не могу съесть столько блинов, сколько ты, а ты будешь ворчать, что вынужден из-за меня ходить голодным.
– Иванов, – шепчет Батя, – пойдем лучше со мной, не пожалеешь. У нас классная компания собирается. Вот только все парами, а двум девушкам пар нет. Так они по очереди одевают – одна брюки, а другая юбку или платье, чтобы «пара» была. Мы с тобой эту пару «разобьем»! Ты себе выберешь ту девушку, какую захочешь!
– Нет, – твердо отказался я, и отрицательно кивнул головой.
– Почему нет? – горячо зашептал Батя и уточнил: – Они обе классные девчонки, я отвечаю!
– Может быть, но я не привык, чтобы меня знакомили. Я сам в состоянии познакомиться с кем захочу.
– Жаль, – искренне опечалился Игорь, – я так на тебя рассчитывал. А девчонки эти и вправду хорошие. Я уверен, что любая из них произвела бы на тебя потрясающее впечатление!
Батя просто и ясно описал их прелести и прочие достоинства. Инструктаж непривычно быстро окончился, и у нас появилось немного свободного времени. Королев опять задумал меня чем-то достать – это прямо написано у него на физиономии.
– Товарищ курсант, – с правильным видом начал он, и это смешно, ведь понятно, что он ерничает, – я вот читал в сборнике «Административно-территориальное деление СССР», что в вашем Гайсине много евреев. Раньше, похоже, это вообще было еврейское местечко. Это правда?
Разговоры прекратились: весь взвод ждет моего ответа.
– Правда, – киваю я.
– А почему у вас их там так много? – прищурившись, спрашивает Королев.
– Давно известно – рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше! Что уж говорить о евреях – они и подавно ищут, где лучше. И раз их у нас много – значит в Гайсине не так уж и плохо!
Взвод хохотнул, КорС хмыкнул и отстал, предварительно сказав:
– Опять же, Хазарский Каганат в ваши края переселили.
Батя вдруг спросил о своем, наболевшем:
– Слушай, а как у тебя первый раз с женщиной вышло? И где?
Разговоры оборвались на полуслове, так как тема эта всегда всем интересна и нова. Конкретно сейчас всех чрезвычайно интересует вопрос, как это Иванов стал мужчиной?
– С раннего детства я увлекаюсь чтением, и с пяти лет был записан в детскую библиотеку. И работала в библиотеке, разумеется, библиотекарь, которая была старше меня на семь лет. Как выяснилось, я ей очень нравился, и она терпеливо ждала, когда я подрасту. Честно признаться – я к ней тоже неровно дышал, но я был еще мальчишка. Мы с ней много говорили о литературе, как бы случайно. Однажды я ее спросил о какой-то книге, и она пообещала мне ее достать. Предложила подойти к закрытию библиотеки.
– И вы пошли к ней домой? – изменившимся, осипшим голосом спросил Батя, а взвод слушает, затаив дыхание. В воображении товарищей возникают картинки той встречи, только у каждого она своя. Пусть представляют, как кому нравится.
– Нет, она жила в общежитии. К моему приходу она уже отпустила по домам остальных библиотекарей, так что мы были вдвоем. Уже играла музыка оркестра Поля Мориа, а меня ждал торт с чаем и обещанная книга. Мы говорили, шутили, пили чай, потом танцевали, в основном медленные танцы, потом стемнело. Мы сняли шторы с окон, и застелили ими пол. Первый раз это было на полу! Позже мы облюбовали столы и стулья, а потом в библиотеке появился диван! Постельное белье она приносила из дома.
Тема интимной жизни интересна всем без исключения, поэтому меня слушают все и в полной тишине.
– К тому времени она успела побывать замужем, так что с «учительницей» мне повезло! Родители мои ничего не подозревали, ведь все происходило по вечерам. Друзья только удивлялись, почему я от компании отбился и больше не гуляю с ними по вечерам.
– Эх, – вздохнул я, – как же это было здорово – роскошная, опытная женщина и каждый день!
– Так-таки каждый день? – с недоверием усомнился Батя.
– Каждый день, – подтвердил я.
– Но этого просто не может быть! У нее что, не было месячных?
– Пацан ты еще Батя, – снисходительно усмехнулся Кальницкий, – ты бы хоть не признавался уже!
– Как это? – все никак не может понять Батя.
– Подрастешь – поймешь, – улыбнулся я, а взвод загалдел, обсуждая мою нехитрую историю. – Вспомнишь тогда этот разговор, и тебе самому будет смешно и стыдно!
У меня у самого этот рассказ пробудил целый рой приятных воспоминаний и дум. Оказывается, все еще так свежо в памяти.
– Да, – хлопнул Батю по плечу Миша. – «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам»!
А я подивился тому, что Миша цитирует Шекспира. Веня вычитал что-то интересное в газете и привлек к себе внимание всего взвода.
– Слушайте, пятьдесят лет назад в Москве был открыт первый светофор.
– Где именно? – лениво интересуется КорС.
– На Тверской, где же еще? – вызывает приступ смеха Веня.
Морозов собрался на перекур и взял свою шапку-ушанку. Не помню, говорил ли я уже, что Костя практически лысый. Те несколько волосков, которые еще сохранились на его черепе, положения дел не меняют.
– Мороз, ты что, в шапке? – удивился Веня.
– Вынужден, – с неохотой признался Костя. – Будет у меня такая грива волос, как у тебя, тогда и я не буду мерзнуть без шапки.
– И когда она у тебя будет? – подмигнул наследнику Павлика Морозова Миша.
Костя отмолчался и унес свой личный драматизм в курилку. Он сильно страдает от того, что в восемнадцать лет уже лысый. Вот и сейчас, похоже, что он обиделся на Мишу. А я со всей отчетливостью и ясностью представил, что та роскошная женщина, о которой я рассказал взводу, вряд ли сейчас одна, и мне сделалось отчего-то так грустно на душе. Хотя ни я ей, ни она мне ничего не обещали.
А что за молот, что за серп?
На переменке я бегал в кафе и опоздал на лекцию по истории. Войдя в аудиторию, вместо того, чтобы извиниться за опоздание и спросить разрешение присутствовать, я нахально спросил:
– А вы что, раньше начали?
Преподаватель только осуждающе кивнул головой и указал взглядом, что я могу присесть, а сам продолжил лекцию.
– Слово символ заимствовано из греческого языка (знак, опознавательная примета). В научном языке: логике, математике, химии и так далее, символ – это знак. В искусстве, в том числе и в литературе, это «характеристика художественного образа с точки зрения его осмысленности, выражения им некой художественной идеи». Товарищ, который опоздал…
– Я! – поднялся я. – Младший сержант Иванов!
– Приведите-ка нам пример какого-либо символа.
Неужели товарищ преподаватель думает, что я не смогу ответить на его вопрос? Ну, сейчас я разобью ему эту его иллюзию!
– Например, Сокол из «Песни о Соколе» Максима Горького – это символ свободолюбия, «безумства храбрых», Уж – символ пошлости, трусости, самовлюбленности, – с готовностью отозвался я.
– Что ж, правильно, – заметно смягчился преподаватель, – садитесь. В политической жизни особо значимы символы, служащие официальными распознавательными знаками государства: герб, флаг, гимн. Слово герб в русский язык перешло с тем же значением, которое оно имело в немецком и польском языках, откуда было заимствовано. Герб как официальная эмблема государства, изображаемая на печатях, бланках государственных органов, денежных знаках часто является составной частью государственного флага. Вы что-то хотите? – обратился подполковник Шульгин к Снигуру.
– Так точно! Я бы хотел прочесть несколько строк из стихотворения Ярослава Смелякова!
– Про хорошую девочку Лиду? – усмехнулся Шульгин.
– Никак нет, про наш советский герб.
Преподаватель сразу стал серьезным и весь подобрался:
– Что ж, читайте, товарищ курсант …?
– Курсант Снигур, – Дима придал лицу торжественное выражение, и к всеобщему удивлению с чувством прочел:
– И молот тот, что кузнецу служил,
с большим серпом Совет соединил.
Тяжелый сноп, наполненный зерном,
Совет обвил Октябрьским кумачом.
И лозунг наш, по слову Ильича,
начертан был на лентах кумача.
– Браво, товарищ курсант, – расцвел преподаватель. – Просто браво. Садитесь, ставлю вам пять. Еще раз, как ваша фамилия?
Довольный Дима сел на место, а наши троечники завистливо вздыхая, дружно осуждают его.
– Выскочка, – завистливо шепчет Зона так, чтобы Дима непременно услыхал, – специально готовился.
Дима равнодушно посмотрел на Зону и не счел нужным ничего говорить. Ну и молодец, я считаю.
– Итак, товарищи курсанты, в стихотворении отмечены основные фрагменты герба нашего советского государства. Остается добавить, что фоном для серпа и молота, служит земной шар, освещенный лучами восходящего солнца, а венчает герб красная пятиконечная звезда. Такой предстает перед народами всего мира главная эмблема страны Советов, олицетворяющая трудовой интернациональный союз равноправных республик, – рассказывает подполковник Шульгин.
Я посмотрел по сторонам – курсанты добросовестно конспектируют все подряд, хотя я уверен, что почти все это они и так уже знают на память. Как часто бывает, я вынужден притворяться, что тоже записываю.
– От герба, утвержденного ЦИК СССР 6 июля 1923 года, наш сегодняшний герб, символизирующий сегодня нашу державу, отличается только количеством опоясывающих колосья свитков с надписью на разных языках союзных республик: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» На гербе 1922 года их было шесть (Россия, Украина, Белоруссия и три республики Закавказья), а на нынешнем их пятнадцать – по количеству союзных республик. Товарищ курсант Нагорный, вы не отвлекайтесь, а то у вас один глаз на преподавателя, а два в окно смотрят. Серп и молот, колосья хлеба, перевитые кумачом, звезда и восходящее солнце – эти символы передают сущность нашего социального строя: мирный труд советских людей, нерушимый союз рабочего класса и крестьянства, устремленность в будущее, светлое будущее человечества.
Я смотрю в окно и думаю о том, что лекция эта приурочена к 63-й годовщине образования Советского Союза, которую будут отмечать 30 декабря.
– Слово флаг заимствовано из голландского и имеет значение «официальный символ государственной власти, олицетворяющий суверенитет государства».
– Как это так вышло, что подкачал наш «великий и могучий», – удивляется Королев, – такие важные понятия, и все заимствованы из других языков? Кто бы мог подумать?
– Как известно, каждая страна имеет свой флаг, утвержденный конституцией. Полотнища флагов отличаются цветом, гербом или другой эмблемой – рисунками-символами: месяц, солнце, звезды, слоны, львы, орлы, листья и так далее. По цвету полотнища можно установить, какому государству принадлежит тот или иной флаг.
Я гляжу на Ваську и Димку и диву даюсь – неужели это нужно записывать? Неужели они этого не понимают и не смогут объяснить своими словами? Преподаватель стал подробно рассказывать о советском флаге, а я стал слушать вполуха.
– Задумаемся, почему Государственный флаг нашей Родины красного цвета? Красный цвет издавна был особенно любим народом как символ полнокровной жизни, кипучей деятельности, радости. Именно красный цвет всегда символизировал храбрость, доблесть, мужество. Еще в ХVII веке, вступая в борьбу с угнетателями, беднота города и деревни поднимала красный флаг. С 1832 года, когда восстал трудовой Париж, красный флаг стал знаменем пролетариата. Затем герои Парижской Коммуны мужеством и кровью своей навсегда утвердили красный цвет как символ революционной солидарности трудящихся всех стран.
Вася недовольно сопит: он не успевает стенографировать все, что говорит преподаватель. Напрасно он пытается записывать каждое слово, и мне хочется сказать ему об этом. Только надо ли?
– В России кумачовый стяг впервые заалел над колоннами демонстрантов 6 декабря 1876 года во время митинга возле Казанского собора в Петербурге.
Чем бы это мне заняться? Может, все-таки послушать лекцию, вдруг преподаватель еще захочет меня спросить о чем-нибудь?
– … 25 октября 1917 года крейсер «Аврора» поднял красный флаг и в 21 час 45 минут своим историческим залпом оповестил о начале штурма главной цитадели буржуазии – Зимнего дворца. А через час открылся II Всероссийский съезд Советов, провозгласивший полный переход власти в руки трудового народа. Социалистическая революция под руководством партии Ленина победила, навсегда водрузив над Россией красный флаг свободы, равенства и братства. Товарищ курсант, который опоздал на лекцию!
– Я! Младший сержант Иванов!
Не иначе подполковник Шульгин обратил внимание на то, что я не пишу. Надо было хоть письмо писать, или просто делать вид, будто я пишу. Вон КорС именно так и поступил.
– Напомните нам, какой флаг использовался в качестве государственного в самые первые дни существования Советской республики?
– Красное полотнище безо всяких дополнительных эмблем и надписей, – четко доложил я. Странная все-таки сегодня лекция. Это я в том смысле, что это мы знали еще до поступления в училище.
– Хорошо, товарищ младший сержант, садитесь. В апреле 1918 года ВЦИК принял декрет о Государственном флаге. … Сколько всемирно-исторических свершений советского народа осенено этим флагом!
Я наклонился и сделал вид, что конспектирую. Может подполковник Шульгин мне и не поверит, но просто так нагло сидеть, когда все пишут, больше уже точно нельзя.
– Гимн – «торжественная песня, принятая как символ государственного или классового единства». В значении «торжественная песня» слово гимн известно многим языкам мира, которыми оно было заимствовано из греческого языка, где имело значение «хвалебная песнь в честь богов, героев и победителей». Государственный гимн – официальный символ каждого государства.
– Самая главная музыка – это гимн, – шутит Лео.
– С конца ХІХ века международным пролетарским гимном был «Интернационал». До 1944 года «Интернационал» считался и Государственным гимном СССР. В ночь на 1 января 1944 года по радио впервые прозвучал новый Государственный гимн СССР (музыка А. В. Александрова, текст С. В. Михалкова и Г. Г. Эль-Регистана). Новая редакция текста и музыки гимна утверждена Президиумом Верховного Совета СССР 27 мая 1977 года, а исполняется она с 1 сентября 1977 года. Над нашей страной, над всей планетой величественно, призывно звучат слова гимна Союза Советских Социалистических Республик:
… В победе бессмертных идей коммунизма
Мы видим грядущее нашей страны.
И Красному знамени славной Отчизны
Мы будем всегда беззаветно верны! …
Государственные гербы и флаги союзных республик имеют одинаковую с гербом и флагом СССР эмблему – изображение серпа, молота и пятиконечной звезды над ними. … В знамени каждой республики отражено своеобразие ее природы, жизни народа, его культуры. … И все это – наш великий Союз Советских Социалистических Республик, Отчизна светлых коммунистических идеалов, серпа и молота, красного стяга, мира и труда!
Прозвучал звонок, извещавший, что лекция окончена. На празднование Нового года симферопольцев, в том числе Мишу Кальницкого и Батю отпустили по домам.
Оба прибыли вовремя и с подарками для взвода, только Батя вернулся трезвый, а Миша заметно выпивший. Вернее, еще не протрезвевший.
– Миша, – сразу пристал к нему с расспросами Веня, – как прошел Новый год?
– То есть, как это прошел? – с серьезным видом отвечает Миша и смотрит на Веню мутным взглядом. – Нет, ты серьезно? Иванов, он это серьезно? Что, Новый год уже кончился? Эй, Веня ты куда? Ты что, обиделся, что ли? Я же пошутил!
– Нет, – пожал плечами Веня, – я за топором.
– Берегись теперь, Миша, – смеется Лис, – ночь она темная, топор острый!
«Наказание»
Мы убираем территорию и загораем. Даже не верится, что зимой можно загорать! Как сказал Рома, это не зима вовсе, а какая-то пародия. Ко мне подошел наш взводный, весь на нервах, и свирепо сверля меня взглядом, спросил:
– Иванов, ты в курсе, что Мирзоян так и не сдал зачет по физо?
– Пока еще помню, – на всякий случай вежливо ответил я.
Саркис подъем переворотом сделать не может. В смысле, до выполнения норматива не дотягивает.
– Чему ты радуешься? С двойкой его в отпуск не отпустят! Мне прикажешь с ним две недели в училище сидеть?
Я посмотрел на взводного чистыми глазами, и он от одного моего взгляда стал закипать.
– Почему нет? – почти не раздумывая, отвечаю я. – У вас ведь, в отличие от нас, отпуска нет, вот, и позанимаетесь со своим подчиненным отстающим курсантом. Как говорится, личным примером. Хотя, конечно…
– Ты с ним будешь сидеть, именно ты! – угрожающе отозвался старший лейтенант Дядченко. – Понял?
– Ошибаетесь, товарищ старший лейтенант, – растягивая слова, сказал я, – я сам, и все курсанты моего отделения зачет по физподготовке сдали. Разрешите идти?
– Как это сдали? А Мирзоян? – взводный пытается что-то сообразить, но это у него плохо получается.
– Курсант Мирзоян учится во втором отделении, – с видимым удовольствием объясняю я, – а я командую третьим. Кстати: командир второго отделения у нас младший сержант Леонтьев, а заместитель командира третьего взвода – сержант Уваров.
С одной стороны на взводного смотреть где-то даже жалко, а с другой стороны – смешно. Взводный это, как ни странно, понимает. Как сам он не раз говорил, сложилась очень серьезная казусная ситуация.
– Иванов, – скрипя зубами, говорит он, – попридержи язык.
– Младший сержант Иванов, – сохраняя полное спокойствие, напоминаю я. – Будут еще какие-то указания?
– Горю желанием поставить вас на место, но времени сейчас нет. Но горю. Можете идти, товарищ младший сержант, – земляк смотрит на меня ненавидящим взглядом, а я нам него с невинным выражением. Я не умею и не хочу притворяться глупым и покорным.
– Есть! – и, отчеканив три строевых шага, я пошел в почтовое отделение, чтобы позвонить домой. На затылке я чувствовал «теплый», дружественный взгляд взводного. Наша взаимная неприязнь теперь еще больше усилилась.
– Упрямый мальчишка. И за что мне это наказание? – проворчал взводный, но я расслышал его слова. Видно, что настроение у него совсем испортилось. Что ж, и мне бывает приятно от общения со своим земляком.
– Что, Толик, влетело? – подмигнул, подошедший Лео.
– В одно ухо. В другое – вылетело, – подчеркнуто лениво зевнул я.
– Мне бы так научиться, – вздохнул Лео, и тут же расплылся в блаженной улыбке. – Слушай, давай немного разнообразим нашу довольно однообразную военную действительность? Пошли в чипок!
Отказываться я не стал, а на ходу думал, что это просто здорово, что я так легко отношусь к нагоняям начальства. Не зря же Лео мне так из-за этого завидует, правда? Я ощутил прилив сил.
– Вы когда уже подстрижетесь? – донесся до нас гневный голос мамы Жоры. Мы оглянулись, это он распекает Морозова. – Вы только посмотрите на него! Лысину он отрастил! Ниже лысины тоже нужно все вовремя стричь! Бегом марш в парикмахерскую! По возвращению доложить об исполнении! И не рассчитывайте, что я забуду! Служба мне никогда не надоедает!
– Тяжелый случай, – голосом, преисполненным трагизма, шутит Лео.
Взводный изысканно ругается, но мы уже к этому как-то привыкли. Мы уже точно знаем, что наша армия это не пансион благородных девиц и таких же манер. Спорить с мамкой Жоркой дело бессмысленное, и Костя направляется в парикмахерскую стричь все, что ниже лысины. Однако вскоре он возвращается обратно и радует маму тем, что подстричься нет никакой возможности по причине длинной очереди.
– Точно, – подтверждаю я, – я уже два дня хожу и никак не могу прорваться, а мне ведь завтра в наряд заступать.
– Считайте, что уговорили, – не стал долго раздумывать взводный, – поведу вас в парикмахерскую в город.
– А на какой улице находится эта парикмахерская? – заинтересовался Лео.
– А вы, товарищ Леонтьев, уже знаете Симферополь по названию улиц? Когда же это вы успели?
– Нет, – стушевался Валерка, – просто интересно.
– Значит так, отставить разговорчики. Сержантскому составу составить списки курсантов, которым необходимо подстричься. И флажки для ограждения строя не забудьте.
На построении мама Жора с удивлением увидел, что стричься собираются идти оба взвода в полном составе.
– Это как? – удивляется взводный. – Разве у всех есть необходимость стричься? А впрочем, понимаю, всем охота в город прогуляться, на девушек поглазеть, да? Только вы учтите, стричься всех заставлю! Деньги-то есть? Я за вас платить не собираюсь.
И мы ровными рядами и колоннами потопали в город. Идти пришлось недолго, заветная парикмахерская находится через улицу от улицы Субхи, которую мы уже знаем. К нашему восторгу в парикмахерской было всего два кресла, а сам зал маленький, так что очередь двигается не очень быстро. Пока двое курсантов стригутся, остальные стоят на тротуаре и смотрят на девушек. Мы успели съесть по две порции мороженого, сходить в продовольственный магазин, а двое курсантов из четвертого взвода, на зависть многим, даже познакомились с девушками и обзавелись их телефонами.
Опоздание
После обеда я отправился в умывальник, а когда возвращался в кубрик, меня позвал Столб:
– Иванов! Толик! Тебе письмо! Все духами напомажено, даже противно!
Я взял письмо, и сердце дрогнуло, от Лиды! Пять с половиной месяцев ждал я этого письма, и вот.… На ходу распечатывая конверт, я направился к своей койке. Все эти долгие месяцы я жил ожиданием этого письма, а теперь вот сердце чуть не выскакивает из моей груди. Письмо оказалось очень маленьким, собственно, это стихотворение.
– Я люблю тебя, знаешь? Очень крепко люблю.
Может, ты понимаешь откровенность мою?
А молчать я не в силах – слишком долго мне ждать.
Ждать, когда перестану о тебе тосковать.
Ты опять такой грустный, непонятный такой…
Я люблю тебя, милый! Я люблю тебя, нежный!
Я люблю тебя, добрый! Я люблю, дорогой!
И три отпечатка губ на листке. Поцелуи, то есть. На взлетке я увидел Столба, и прыгнул к нему прямо от окна. Там метров шесть, но мне показалось, что я преодолел это расстояние одним прыжком. Или не показалось?
– Саня! – выдохнул я в восторге.
– От нее? Я рад за тебя, дружище! – улыбается он.
И Столб крепко-крепко пожал мне руку, разделяя со мной мою радость. И только Королев ворчит, что смотреть на меня – сплошная потеха. Перехватив мой взгляд, КорС расплылся в довольной улыбке:
– Товарищ младший сержант, да не нервничайте вы так! Вы помните, что нервные клетки не восстанавливаются! Журнал «Здоровье» прямо так и указывает!
– Товарищ курсант Королев, – едва сдерживает смех Миша, – а вы не умничайте. Между прочим, зубы в вашем возрасте уже тоже не восстанавливаются!
Тут ротный объявил, что нечего расхолаживаться и вообще пора заняться делом. Отличникам учебы выдали отпускные билеты, и они тут же убыли в свой первый отпуск. Остальные курсанты только вздыхают с завистью. И хотя я тоже отличник учебы, меня пока не отпустили. Уверен, что это заслуга мамы Жоры. Я обратил внимание на то, что Миша с загадочным видом и небольшой холщовой сумкой четыре раза куда-то отлучался из казармы. Но, ни он ничего не говорит, ни я его, ни о чем не спрашиваю. Захочет, сам расскажет. Но он так и не захотел.
Часть курсантов понесли сдавать в баню грязное постельное и нательное белье, чтобы потом получить чистое. Озабоченные курсанты носятся то туда, то сюда. Одним словом, суматоха такая, что женитьба Фигаро отдыхает. Курсанты нашего взвода сдвинули койки и начали красить пол, а потом мастичить его. Я, как обычно, сижу на подоконнике, и тут в кубрик входит мама Жора.
– Иванов, – возмущается он, – ты почему не работаешь?
– У меня сегодня день рождения, – нехотя отвечаю я ему, слезая с подоконника, – Или в советской армии это не повод для того, чтобы отдохнуть?
– Врешь, – с недоверием перебивает меня взводный, и потребовал, – а ну, покажи мне твой военный билет. Надо же, действительно день рождения. Ладно, так и быть, переодевайся в парадно-выходную форму одежды, собирай вещи и заходи за отпускным.
Он вернул мне мой военный билет и оправился в канцелярию роты.
– Пацаны, без обид? – спрашиваю я.
– Да какие на фиг, здесь могут быть обиды? – удивляется Миша. – Ты же отличник учебы, ты уже давно должен быть в отпуске, не то, что мы, грешные!
КорС смеется, что самый грешный в глазах мамы Жоры именно я, но я уже не слушаю его стенаний и переодеваюсь в парадку. Еще через десять минут я вышел за КПП-1 с отпускным билетом в кармане. Вот и начался мой первый отпуск!
Я отправился на квартиру, которую снимаю. Там я поужинал с хозяевами, помылся, побрился, посмотрел телевизор и в прекрасном настроении лег спать. Проснулся я тоже в прекрасном расположении духа – сегодня поезд «Симферополь – Львов» увезет меня домой! Может ли быть что-то лучше, чем возвращение домой? Домой, где тебя ждут мама и папа – самые близкие, самые родные и любимые люди на всей Земле! А еще – друзья-приятели. Правда, все они, кроме Витальки Шепелева, кто в армии, кто в военных училищах, но это моего настроения не омрачает. А еще меня ожидает встреча с Лидой. Завтракать я сел с отменным аппетитом.
– Поезд у тебя когда? – между прочим, спросила Валентина Ивановна, хозяйка дома, где я снимаю комнату.
– В восемь тридцать три.
– Как в восемь тридцать три?! Чего же ты сидишь?! Да тебе давно уже бежать нужно!
– А что – вокзал далеко? – с неподдельным удивлением посмотрел я на хозяев.
– Он еще спрашивает! Беги, давай, может, еще успеешь!
И я стал торопливо собираться, чтобы не опоздать на поезд.
– Я-то думал, что вокзал рядом где-то, раз вы меня не торопите. Я ведь вам вчера говорил, когда у меня поезд.
– И, правда, говорил, – вспомнил Алексей Михайлович, – запамятовали. Беги уже. И не сердись на нас.
Времени оставалось мало, и, тем не менее, я бы мог успеть, но троллейбус дважды надолго задержался на перекрестках. Или это мне только так кажется, что надолго? На моих часах было ровно 8.33, когда я спрыгнул с подножки троллейбуса. Пришлось бежать через всю Привокзальную площадь. Вдоль перрона двигался, набирая скорость, какой-то поезд.
– Какой это поезд? – закричал я.
– 178-й: «Симферополь – Львов».
От растерянности я бросился прямо с перрона на проходящий вагон, и вцепился руками за поручни тамбура. Шапка моя слетела, и покатилась по перрону, но я даже не обратил на это внимания. Дома есть магазин «Военторг» – куплю новую.
Эх, перчатки скользят, и трудно держаться, да к тому же дипломат мешает. Я сполз вниз по поручням и упал. Вскочил и снова бросился в поезд, но вторая попытка была менее удачной – я ухватился одной рукой. Поезд слегка подпрыгнул на стыке рельс, меня качнуло, и я ударился спиной о вагон. От боли я разжал руку и упал. Поезд проносился мимо, а я все никак не мог сделать глубокий вдох – так сильно забило дыхание от удара. Когда я пришел в себя, то заметил, что рядом со мной стоит какой-то железнодорожник в форменной фуражке, и клянет меня, на чем свет стоит.
– Да пошел ты! – дал я волю своим чувствам.
– Что, а-а? – опешил он, не ожидавший такого поворота. – Да ты чуть не убился! Глянь вперед – там семафор, и ты бы об него непременно башку свернул! А отвечать кому? Мне?
Наконец я поднялся и стал отряхиваться. Какая-то сердобольная тетечка принесла мою шапку-ушанку.
– Не ушибся, солдатик? – улыбнулась добрая тетя.
– Нет. Не очень. Спасибо вам.
– А ну, пойдем со мной, – строго приказал железнодорожник.
– Не пойду, – заупрямился я, наконец, вполне осознав, что на поезд я опоздал.
– Как миленький пойдешь! А не пойдешь – силой поведем!
Вопреки моим ожиданиям привели меня не в железнодорожную комендатуру, а к начальнику станции. Начальник был уже в курсе произошедшего со мной.
– Так это ты под поезд бросался? – добродушно улыбнулся он, и протянул мне руку. Быстро у них здесь информация распространяется, ничего не скажешь!
– Не под, а на поезд, – угрюмо поправил я его.
– Чудак-человек! Да ты не обижайся: мы тут такого повидали – тебе и не снилось! Ты ведь запросто мог остаться без рук, без ног, а то и без головы. Вот так! Куда билет?
– До станции Зятковцы.
– Да-а, – протянул сразу поскучневший начальник станции, – следующий поезд только через сутки.
– Может его до Фастова отправить? – подсказал пришедший со мной железнодорожник, – все быстрее будет? Это ведь недалеко от него?
– Давай свой билет, – распорядился начальник станции, и передал мой билет железнодорожнику, – сходи и перекомпостируй его на «Симферополь – Ковель».
Пока железнодорожник ходил в кассу, начальник станции угостил меня чаем в стакане с подстаканником, а сам стал работать. Его все время отвлекали частые телефонные звонки, а у него на столе была гора каких-то срочных документов. Только я допил чай, как вернулся железнодорожник, и протянул мне мой новый билет.
– На, курсант, держи. И больше не опаздывай. Ни пуха тебе, ни пера! До твоего поезда еще почти три часа остается.
– Спасибо вам всем, – от души поблагодарил я, и ушел.
В здании вокзала есть переговорный пункт, и я направился туда, чтобы заказать переговоры с домом.
– Здравствуй, мама! Что делаете?
– Готовлюсь к твоему приезду: вареники леплю, печенье пеку твое любимое, торт. Завтра с отцом поедем встречать тебя.
– Не нужно, мама, – грустно говорю я.
– То есть как это не нужно? Автобус из Зятковец замучишься ждать, а мы тебя машиной заберем и все! Мы ведь с папой каждый час твоего отпуска считаем!
– Мама, просто я на свой поезд опоздал, – признался я, но подробности опустил.
– Да! – спохватилась мама. – Ты ведь в это время уже должен был ехать! Как это я сразу не сообразила? Проспал?
– Нет, – тяжело вздохнул я, – просто поздно из дома вышел – думал, что вокзал находится ближе. В общем, встречать меня не нужно.
– Когда же ты теперь приедешь? – погрустневшим голосом спросила мама.
– У меня уже есть билет на поезд «Симферополь – Ковель» до Фастова, отправление через два часа. Ну а оттуда я уже сам доберусь. До свидания! До завтра, мама!
Неувязки
Перед отправлением поезда я хорошо пообедал в кафе на перроне: куры – гриль очень сытная и вкусная еда, в училище таким не кормят! В вагоне я переоделся в спортивный костюм, умылся и завалился спать. (Курсанты поспать никогда не против, тем более курсанты первого курса!)
Проспал я почти до вечера, соседи по купе уже и поужинали. Я поднялся, умылся, поел, попил чаю, убрал со стола и вышел в коридор. Выбросив мусор, подошел к расписанию и пробежал его глазами сверху вниз. Меня ждал неприятный сюрприз – станции Фастов в расписании не значилось. Я пробежал по расписанию второй раз уже снизу вверх, но название Фастов от этого не появилось. Пришлось идти к проводникам.
– Когда будем в Фастове? – осторожно полюбопытствовал я.
– Чего? В каком еще Фастове? – поперхнулся горячим чаем проводник. – Ты, служивый, может, не в тот поезд сел? Какое место?
Билет у меня все-таки был на этот поезд, но станцией назначения значился Казатин Винницкой области.
– Вот, а ты говоришь Фастов, – с облегчением сказал проводник. – Иди и отдыхай, я тебя разбужу. В Казатин прибываем глубокой ночью.
Глубокой ночью, а точнее под утро, поезд прибыл в Казатин и остановился позади вокзала. Кроме меня из поезда вышло еще четверо пассажиров, но они быстро исчезли – по всему видать, местные жители. Я огляделся по сторонам – ночь, снегопад и ни души. Поезд ушел, и я направился к вокзалу. Тут прямо под освещенным фонарным столбом возник из снежной круговерти милицейский патруль.
– Здравия желаю, – решил я обратиться к ним.
– Здорово, – фамильярно ответил мне старший из ментов.
– Подскажите, пожалуйста, как добраться до автовокзала.
– Это, как его, непросто. Сначала вот так, а потом направо через подворотню, потом налево по ступеням, а там уже и рукой подать! Понял?
– Почти. Не могли бы вы еще раз повторить? – попросил я, понимая, что до самого автовокзала в это время суток и в такую погоду могу больше никого и не встретить.
– Сначала так, – показал рукой сержант милиции, – потом там направо через подворотню, потом тамочки налево по ступенькам, а там уже недалеко – спросишь кого-нибудь.
Кого можно спросить в полпятого утра я не представляю, но я поблагодарил родных милиционеров. Что ни говори, а направление движения они мне указать сумели. Как говорится, и на том спасибо.
– Слушай, а тебе это самое, как его, куда? – вдруг спросил второй милиционер.
– В Гайсин, – оглянулся я. – Знаете?
– Фить! – присвистнул он, и зачем-то топнул ногой, – от нас автобусы к вам не ходят! Ты вот что, слушай сюда. Тебе лучше поездом до Винницы, деньги-то есть? А уж из Винницы, прямиком в этот самый свой Гайсин! Так будет гораздо проще и быстрее.
– И дешевле, – добавил сержант милиции.
Поблагодарив милиционеров еще раз, я пошел на вокзал. На первой платформе стоял какой-то поезд, двери вагонов которого уже закрывались.
– Тебе куда? – спросила веселая, разбитная проводница, на вид лет тридцати двух – тридцати пяти.
– Мне в Винницу, – отвечаю я.
– Залезай! – весело хихикнула она, и подмигнула мне.
– У меня еще билета нет, – неуверенно признался я.
– Деньги есть? Вот деньгами и заплатишь. А то гляди и за так повезу, – поиграла игриво бровью проводница. – Залезай ко мне, я уже вся жду не дождусь!
И я запрыгнул к ней в вагон, который уже тронулся. Вагон оказался купейным и полупустым, так что мне повезло – я ехал сам в пустом купе. Веселая проводница дважды приносила чай, часто заглядывала, задорно смеялась без причины и умело вертела задом. Если бы дорога была дольше, хотя бы на полчаса, я бы, пожалуй, дрогнул и сдался ей в плен. Хотя она почему-то не обиделась.
В Виннице я быстро добрался до центрального автовокзала, но там меня ожидало очередное огорчение – из-за гололедицы автобусы временно не ходят! Выйдя из здания автовокзала, я увидел таксистов. У одного колеса «Нивы» были «обуты» в цепи – такая машина и по гололеду домчит.
– Шеф, сколько возьмешь до Гайсина?
– Полста. Считаешь много? Ночуй себе на вокзале или вон в гостинице (кивнул он в сторону гостиницы «Южный Буг»), а мне голову не морочь, – высокомерно ответил таксист, и уткнулся в газету. На панели стояла крышка от термоса, и от нее шел пар и запах кофе.
Я вернулся на вокзал, но автобусы по-прежнему стоят на приколе. В кассе мне грубо ответили: «Какие билеты? Откуда мы знаем? За городом вон дорога, как стекло! Начнется движение – сообщим по радио, услышишь». За полчаса ничего не изменилось, а мне так хотелось домой! Смирившись с неизбежным, я пошел к тому самому таксисту.
– Поехали, – сказал я ему, открыв дверцу, справа от него.
– Куда едем? – таксист охотно оторвался от своей газеты.
– Пока до Немирова, а там видно будет.
– Четвертак. Деньги-то есть?
Я показал ему деньги, и мы тронулись. В машине было тепло, а я ведь даже не заметил, что стал замерзать. По дороге до Немирова нас не обогнала ни одна машина, а навстречу прошли две и обе в цепях на колесах.
– Ну, что? – спросил водитель, когда мы въехали в Немиров. – Едем в Гайсин?
Я кивнул в знак согласия, и мы поехали дальше. Мы подъехали к нашей пятиэтажке, которую из-за молочного магазина называют «молочным» домом. Я мог выйти, но решил проехать в другой конец города – до автовокзала, и уже оттуда пройтись пешком. Очень хотелось, чтобы знакомые увидели меня в курсантской форме. А то, когда я не поступил в военное училище, столько разных разговоров было! Мол, троечники все поступили в военные училища (и это правда, только все они поступили в средние военные училища, но эти детали никого не интересовали), а вот Иванов, такой умный и уверенный, пролетел! Хе-хе!
Зря я проехал до автовокзала: по дороге домой я не встретил никого из знакомых. Как назло – ни одного знакомого лица, и это в городе с населением в тридцать тысяч человек! А мне казалось, что у нас все друг друга знают! Только время зря потратил на этот глупый променад. Когда я подошел к нашей квартире, дверь бесшумно распахнулась, и мама бросилась мне на шею.
– Здравствуй, сыночек! Проходи, как ты добрался? Я так волновалась! С приездом!
– Здравствуй, мама! – ну вот я и дома! Дома! Какое счастье! Я вдохнул запах, идущий с кухни – мама жарила мясо с луком. – Мама, ты меня в окно увидела?
– Нет, просто почувствовала, что ты сейчас войдешь.
– А папа где? На работу вызвали? Сегодня же воскресенье.
– Он в Фастове: тебя встречать поехал. Сказал, что ему так будет спокойнее, да и соскучился он по тебе очень. Я тоже хотела ехать, но папа не разрешил. Ты раздевайся, проходи. Ты голодный, наверное, с дороги?
Торжественность этой минуты была подпорчена сожалением о том, что папа из-за меня зря вырвался в такую погоду. Не успел я снять шинель, как зазвонил телефон, и мама поспешила к нему.
– Да, да это я.… А сын уже дома... Приезжай, мы тебя ждем.
– Папа? – улыбнулся я.
– Да – папа, взволнованный такой. Говорит, что ковельский поезд через Фастов не идет. Как это?
– Извини, мама, наделал я дел, – сокрушаюсь я.
– Это все мелочи жизни, а папа, даст Бог, скоро доберется. Папа наш – настоящий мужчина, ты за него не переживай.
После того, как я переоделся и умылся, мы с мамой снова обнялись и поцеловались. После этого мама стала меня кормить, как на убой. Сначала были сибирские пельмени (с молоком), потом жареное мясо и рыба, вареники с картошкой, блины и налистники, печенье и торт. И еще конфеты, конечно.
– Мама, я уже не могу больше! – взмолился я.
– Ешь, я хочу, чтобы ты отъелся дома. Вон как ты похудел!
Мы сидели и разговаривали почти весь день, даже телевизор не включали.
– К Витальке-то пойдешь?
– Завтра, мама, завтра. Сегодня я хочу быть дома, с тобой.
Мы уже поужинали, когда домой добрался папа.
– Ты на такси? – спросил я у него, но он отрицательно мотнул головой:
– Автобусом. Потеплело, да и солью дороги посыпали, открыли к вечеру автобусное сообщение. Ну, здравствуй, сын!
И папа сгреб меня в свои крепкие, мужские объятья.
Военрук
Мама и папа ходят на работу, и весь день я один. Мой лучший друг Виталий Шепелев работает кочегаром на режимном заводе «Бета», куда к нему не пройти. Сутки он дежурит, а потом полдня отсыпается. А вот в те дни, когда он не работе – я почти все время провожу у него или он у меня. Наши одноклассники все или в армии или в военных училищах, а одноклассницы в институтах. Время их зимних отпусков не совпадает с моим отпуском – они приедут позже, когда я уже вернусь в училище.
– Ты можешь перевести песню с английского языка на слух? – спросил меня как-то Виталий.
Я уже было собрался ответить ему, что не могу, когда вдруг понял, что я понимаю, о чем поют «Скорпы»! И вместо отказа я медленно произнес: «Возьми меня в дальнюю дорогу, и я подарю тебе праздник».
– Молоток! Вижу, вас в военном училище на совесть учат! А я все собираюсь заняться английским всерьез, но времени не хватает.
И мы с моим другом переводим с английского языка популярные песни, а Виталий их рифмует уже на русском языке. Потом мы играем эти песни и даже записываем их на магнитофонную ленту. Правда, от нашей былой любительской группы нас осталось всего двое, но все-таки кое-что получается. По вечерам мы ходим на дискотеки, хотя там осталось мало знакомых лиц и личек.
Сегодня Виталий отдыхает после ночной смены, и я решил сходить в нашу школу. Надел военную форму и направился в родную среднюю школу №1, чтобы порисоваться среди учителей и старшеклассниц. Прямо в школьном дворе я столкнулся с нашим военруком.
– Здравия желаю, товарищ полковник! – лихо откозырял я.
– Здравствуй, здравствуй, дорогой, – доброжелательно улыбнулся полковник Петрановский, снял свою полковничью папаху и протянул ее мне, – на, держи.
– Зачем? – удивился я, что уж говорить об учениках, глазевших на происходящее, вообще не понимая его смысла.
– Забыл уже, что ли? – в свою очередь улыбнулся военрук. – Ты же, помнится, все норовился померить мою папаху, а я тебе пообещал, что дам померить, когда ты поступишь в военное училище. День расплаты настал, – улыбнулся он, а от его розовой лысины поднимается пар. На улице сейчас минус двадцать два градуса.
– Спасибо, Станислав Иванович, теперь уже не нужно. Я потерплю, пока до своей собственной папахи дослужу.
– Ну и молодец! – военрук аккуратно надел папаху. – Хотя дослужиться до полковника будет не просто и не очень быстро.
– И все-таки это возможно, а раз возможно – дослужу!
– Знаешь, Анатолий, мне всегда нравились в тебе неистощимость твоего оптимизма и вера в себя. Вижу, ты уже младший сержант – молодец! Поприсутствуешь на моем уроке?
– Извините, нет. Этого мне и в училище хватает! Лучше я пойду на урок географии к Валентине Николаевне. А вы, почему не спрашиваете, как мне там учится и служится?
– Я и так знаю, что нормально! – подмигнул мне военрук. – Даже если бы я тебя не знал, то твои сержантские лычки ясно говорят, что командование по заслугам оценило тебя. Ты извини, дорогой, урок уже начинается. А за тебя я рад. Поздравляю тебя с поступлением в высшее военное училище. Будем надеяться, что это запев доброго начала!
Мы пожали руки и разошлись, довольные друг другом и сами собой. Потом я с удовольствием посидел на уроке своей любимой учительницы – Суржик Валентины Николаевны. Урок как раз проходил с тем классом, две ученицы которого раньше дежурили за меня.
После урока я договорился с обеими встретиться вечером на дискотеке и пошел домой. После обеда мы снова играли в Виталькином гараже, вернее в гараже его родителей, а вечером пошли на танцы. Весь вечер я танцевал со своими знакомыми девятиклассницами по очереди.
Утром следующего дня я купил белые хризантемы у знакомых и поехал к Лиде в Немировский район. Всю дорогу не мог дождаться встречи с ней, придумывал слова, какие скажу ей, представлял нашу с ней встречу, а ее дома не оказалось. Впрочем, ее брат успокоил меня, объяснив, что она у подружки, и он за ней сходит. Он протянул мне альбом с фотографиями и предложил: «На, посмотри пока фотографии. Не скучай!» И он ушел за сестрой, а я стал листать фотоальбом.
Скучать не пришлось. Между последней страницей и обложкой были письма. Часть – мои, а остальные. … Какого-то матроса! Ощущения, которые я испытал в этот момент – не из приятных.
Некрасиво я поступил, что и говорить, но я стал читать чужие письма. С первого же письма стало понятно, что это письма не от одноклассника или односельчанина. Ах, вот оно что! Он служит вместе с ее одноклассником, и тот много о ней рассказывал новому приятелю, а потом и адрес дал. И они стали переписываться. Регулярно! Я от своей «любимой» получил за полгода всего одно письмо, а матросу она отвечает регулярно! По несколько писем в месяц!
Верить не хотелось, но это факт, а факт остается фактом! Ничего не поделаешь. Ну, нет, я так не играю! Я не стал читать до конца – картина и так ясна. Свои письма я свернул в трубочку и всунул в боковой карман джинсов на бедре. Положил альбом и решительно поднялся. Надел шарф, куртку, шапку, обулся и вышел из дома. У калитки я столкнулся с Лидкиным братом, он радостно сообщил, что она сейчас будет.
– А ты куда? – удивился он, и улыбка исчезла с его лица.
– Домой, – спокойно ответил я. Я уже полностью справился с волнением. – Мое присутствие здесь совершенно лишнее.
– А как же Лида? – брат о чем-то напряженно размышляет.
– Теперь это незачем. Прощай, – невозмутимо сказал я.
Тут брат заметил письма, выглядывающие из кармана джинсов.
– Ты забрал письма? – удивился он и совсем неубедительно заявил: – Я не могу тебя отпустить с ними.
Я выше его на полторы головы и вдвое шире его в плечах, и мысль о том, что он может как-то меня удержать, позабавила и рассмешила меня. Выпятив нижнюю губу, я спросил его: «Да? И что же ты сделаешь? К тому же это мои письма, а письма ее морячка я не трогал. Бывай». Я пожал ему руку и направился к автобусной остановке.
Брат видит, что спорить со мной бессмысленно, но все равно идет следом и канючит письма обратно. У самой дороги нас догнала Лида. По тому, что я не дождался ее и письмам, выглядывающим из кармана, она догадалась обо всем.
– Толя, подожди, – попросила она интимным голосом, – я тебе сейчас все объясню.
– Не стоит, – только и сказал я, – мне за полгода ты соизволила написать всего одно письмо, а ему пишешь по два, три каждый месяц.
Я не стал делать обиженную мину, не дал себя переубедить, а просто отвернулся от нее.
– Да пойми же ты – я ведь просто так, от скуки!
– Мне писать, значит, скучно? – невозмутимо спросил я. – Это о многом говорит, не правда ли?
Братец ее схватил меня за рукав, предпринимая последнюю попытку удержать меня. Впрочем, грубости в его действиях нет. Я чувствую, что ему я симпатичен. К тому же он старше меня и Лидки, и хорошо понимает, что если дать мне уйти, то этого уже не изменить. Он, конечно, не заслуживает грубости с моей стороны. Легко, но властно я освободил свою руку, пожал его руку и остановил «КАМАЗ».
– Прощайте, – сказал я, с триумфом влезая в высокую кабину автомобиля, и ожег Лидку взглядом. – Желаю вам много счастья!
– Оставь мне письма! – попросила она, но я, храня молчание, сел в кабину. Автомобиль тронулся, и Лида осталась в прошлом.
И все. Я даже не глянул в боковое зеркало, чтобы в последний раз увидеть ту, о которой еще час назад думал, скучал. Скоро это совсем пройдет, сил мне не одалживать. Я ехал и думал о том, почему я такой – совершенно не умею прощать? И, что интересно, учиться этому не хочу!
– Что так быстро? – удивилась мама. – Не застал ее дома? Она не приехала из института на выходные?
– У нее есть другой, так что немедленная дисквалификация.
– А вот это правильно, – поставил точку папа, – давай сыграем в шахматы?
Мы стали играть и вспоминать прошлое. Время быстро летит в приятных воспоминаниях. Не могу сказать, что спать я лег со спокойной душой, но я уверен, что поступил правильно. А на следующий день мамина подруга, которая учится на заочном отделении Уманского пединститута, попросила меня написать за нее курсовую работу по истории СССР.
– Листов на двадцать, пожалуйста, и, если можно – за два дня. У меня уже все сроки прошли!
– Двадцать листов это минимум или? – спросил я, чтобы мамина знакомая не скромничала, а прямо сказала, сколько нужно.
– Минимум. Вообще-то нужно листов тридцать пять.
Я написал на сорок, вложился в два дня, а мамина подруга получила оценку «5+++». «Ее» работу приводили в пример даже студентам истфака дневного отделения. Вроде мелочь, но мне приятно! Как говорится, знай наших!
Зимний вечер
Сегодня понедельник, мой друг, с которым мы проводим много времени вместе, работает в ночную смену, да и танцев сегодня нет. Тихий зимний вечер, и мы с родителями смотрим телевизор. В нашей квартире всего +14 градусов.
– У вас всегда так холодно? – спрашиваю я, кутаясь в тонкий плед, тщетно пытаясь согреться.
– Смотря, какой кочегар на смене, какой уголь. У нас ведь частный сектор уголь ворует, да и сам уголь бывает неважный. Практически все кочегары пьют и спят прямо на рабочем месте, – вздыхая, объясняет мама. Ей неловко, что сын вынужден терпеть такие неудобства, о себе она даже и не думает. Папа, молча, встал, и стал одеваться.
– Схожу, погляжу кто там из кочегаров на смене. Может смогу убедить его топить лучше.
– Сможет, конечно, – улыбнулась мама, – я и не сомневаюсь.
Через десять минут папа вернулся, и, слизывая кровь с разбитого кулака, весело сообщил:
– Кочегар у нас новый, – объясняет папа, – и он, конечно, был пьян, но мне кажется, что мне удалось его уговорить немного поработать!
– Не учел он, значит, горького опыта других кочегаров? Или он об их опыте пока еще и не догадывался? А ты не слишком сильно его? – волнуется мама.
– Неимоверно живучий оказался гад, – смеется папа.
– Сынок, ты не удивляйся, – сочла нужным объяснить мама. – Они сами виноваты. Мало того, что работают спустя рукава, пьют на рабочем месте, в квартирах из-за них холодно, дети болеют, так им еще и слова нельзя было сказать – они сразу всех посылали куда подальше. Пока к ним не стал ходить наш папа. Я сначала была против рукоприкладства, но кочегары стали и ругаться меньше, и топить лучше.
И действительно, пока этот кочегар не сменился – в квартире было тепло. А я так здорово спал в эту ночь! Нигде так хорошо и спокойно не спится, как дома у мамы и папы. А у меня выкристаллизовывалось в душе сознательное решение – стать похожим на папу.
– Сынок, а ты уже видел надпись на газовой трубе?
Мама внимательно рассматривает меня, не наблюдается ли у меня подавленного настроения. Я улыбаюсь, изо всех сил показывая, что у меня все нормально.
– На какой трубе? – со сна не сразу понял я, о чем идет речь.
– Вон на той – за окном в сквере советско-немецкой дружбы.
– Нет, а что там? – сладко потягиваясь, спрашиваю я.
– Там поверх карты «Уренгой – Помары – Ужгород» кто-то белой краской написал: «Немцам – газ, а нам – труба!»
– Ха! Точнее не скажешь. А если серьезно, то что-то в этом есть, – подумав, сказал я серьезно, услышав эту историю. – Надпись наводит на мысль, что газ лучше было бы оставить себе, он же не бесконечный.
После этих слов я стал понемногу погружаться в глубокие размышления, но мама вывела меня из этого состояния.
– А знаешь, что нам говорили знакомые, когда узнали, что ты поехал поступать в Симферопольское военное училище? – неторопливо спросила мама о том, что, видимо, ее волновало.
– Откуда же я могу знать?
– И то, правда. Они нас спрашивали, а чего это ваш сын поехал поступать в Крым? Дети простолюдинов должны учиться за Уралом! Вот так. Мало кто верил, что ты поступишь, так что ты своим поступлением утер им всем нос! То есть носы!
Меня больно ранили эти слова, и у меня шевельнулось что-то недоброе в душе, а сердце что-то стиснуло от обиды. Что я хуже других, что ли? В глазах потемнело, а сердце бешено колотилось.
– Не волнуйся, сынок, – ласково сказала мама, и погладила меня по голове, как маленького, – это пусть они злятся. Помни, сынок, люди есть разные. Даже среди тех, кто называет себя нашими друзьями.
– Да, – подчеркнуто спокойно подтвердил папа, – собака лает, а караван где? А, вообще-то в жизни нужно уметь отличать баранов от козлов.
– Отец, ну ты чего? – укоризненно посмотрела на него мама.
– Кстати, сын, объясни мне, что означают некоторые аббревиатуры. Что такое, например, ППР?
В том, что папа задает такие вопросы, нет ничего удивительного. Папа мой всю жизнь много читает и вообще использует любую возможность, чтобы узнать что-нибудь новое. Возможно, из него вышел бы ученый, но его послевоенное детство, семейное положение – его отец и старший брат погибли в годы Великой Отечественной войны, и его маме, а моей бабушке, пришлось самой растить четверых детей. Папе рано пришлось идти работать, чтобы было за что жить. Так что с высшим образованием у него так и не сложилось.
Кстати, старший папин брат Василий был офицером, командиром танкового взвода. Он сгорел в танке в 1944-м году во время освобождения родной Украины. К слову сказать, у мамы погибли в ту войну три ее родных, старших брата. А ее отца так изранили во время финской кампании, что на Великую Отечественную войну его даже и не призвали. Похоронки на всех троих маминых братьев принесли в один день, представляете? Как бабушка это вынесла, знала только она одна.
– Знаешь, папа, есть два значения: партийно-политическая работа, – так и не примирившись с тем, что наши знакомые так нехорошо отзывались о нас, начал я отвечать. И зачем только мама мне рассказала о словах этих их друзей? Нет, лучше бы я и дальше оставался в неведении об их мнении.
– … и планово-предупредительный ремонт.
– Да ты и сам знаешь! – смеюсь я, понимая, что отец просто пытается меня таким образом отвлечь от грустных мыслей. Только никаких таких мыслей у меня уже нет и в помине.
– Не все. Вот, к примеру, БПК – это что?
– Либо большой противолодочный корабль, либо банно-прачечный комбинат, – отвечаю я к папиному удовольствию.
– А СМУ в армии это что? – снова спрашивает он.
– Смотря где. В стройбате это, как и на гражданке – строительно-монтажный участок, а в Военно-Воздушных Силах – сложные метеоусловия.
– А БМП?
– В армии – боевая машина пехоты, а на гражданке – Балтийское морское пароходство, – всеми силами я изображаю беззаботное лицо.
– А РДГ? – не унимается папа.
– Есть два значения: разведывательно-диверсионная группа и ручная дымовая граната.
– Дымовая шашка, что ли? Знаю.
– Нет. Шашка и есть шашка, а это именно дымовые гранаты.
– Оставь ребенка в покое! Нельзя знать все, главное, чтобы знать главное, – пошутила мама, с гордостью смотря на меня. – Да и зачем тебе это? Ведь это практического значения не имеет. Решил оценить эрудицию сына?
– Интересно просто, а сын так ясно и просто все объясняет, – не переставая улыбаться, говорит папа. – После твоей сегодняшней ложки дегтя, сын добавил в нее ведро меда!
А тут пришли неожиданные гости. Это я пытаюсь шутить, пришел, сменившись с ночной смены, Виталька.
– Ты бы, чем сейчас хотел заняться? – поинтересовался я. Поскольку мой друг устал после смены, мы просто засели в моей комнате слушать музыку. Глядя на свою цветомузыку, я вспомнил и рассказал другу о цветомузыкальном фонтане, которым несколько раз любовался в Симферополе в парке Тренева. Друга мой рассказ настолько заинтересовал, что он даже попросил меня набросать схему того фонтана. После размышлений Вит с неохотой признал, что, как бы там ни было, но люди, живущие в маленьких городках, не говоря уже о сельских жителях, в чем-то очень ограничены.
– Везет же людям, – подытожил он.
Здравствуй, бурса!
Вот и окончился первый курсантский отпуск, и я вернулся в училище. Как оказалось, возвращение в училище дело сентиментальное. Подойдя к казарме нашего батальона, я остановился, чтобы еще раз прочесть надпись на табличке под флагом, поднятым в честь нашего взвода. Там уже значится, что замкомвзвода – сержант Уваров. Было несколько обидно, и побороть эту обиду мне непросто.
– Быстро, однако, две недели прошли, – раздается рядом голос Димы. – Привет, командир! Курсант Снигур из очередного отпуска прибыл! В ходе проведения отпуска замечаний не имел!
– Как отдохнул? – я пожимаю ему руку, а он словно не слышит.
– Несправедливо, как ты считаешь? – кивает он на табличку. – Новый «замок» пришел, когда взвод уже стал лучшим, а теперь все почести ему. Несправедливо.
– Где ты ее видел – справедливость? А с этим уже ничего не поделаешь. Ладно, пошли в казарму. Лучше расскажи, как отдохнул, где был, что видел?
В кубрике уже почти весь взвод, и все рады нам, как лучшим друзьям. Рома и Литин привезли целый мешок нечищеных кедровых орехов, и теперь весь взвод имеет чем «играться». Рома сразу же отмерил мне мою порцию орехов.
– Толик, ты как домой добрался? – спрашивает меня Мишка.
Странно, ему что, известно, что я опоздал на свой поезд? И я честно рассказал, как я добирался домой.
– Это еще что, – смеется Окунь из 4-го взвода, – я тоже опоздал на свой поезд, только мне никто не подсказал, что билет можно сдать и взять другой. Пришлось на такси поезд догонять, хорошо хоть деньги были.
– Быстро догнал?
– Нет, до самого Джанкоя пришлось ехать.
Насладиться разговором не удалось, так как раздался голос дежурного по роте.
– Сержантский состав роты! В канцелярию!
Ротный поздравил нас с возвращением из очередного отпуска и стал инструктировать.
– Всему личному составу сдать парадное обмундирование, получить «кимоно», переодеться, чтобы я никого не видел в гражданских трусах и, вообще, в трусах. Навести порядок в казарме и на закрепленной территории. И до завтрашнего утра съесть все мамины пирожки.
– Все, что завтра найду в расположении – мое, – шутит наш взводный. – Начну прямо с самого утра и с тумбочек.
Я часто себя спрашиваю, он действительно такой или просто умело притворяется?
– Товарищ старший лейтенант, а зачем вам столько одеколона, конспектов, подшивы и …
– Вы что, Бахтин, совсем дурак? Я имею в виду только то, чего в тумбочках быть не должно!
Нет, он действительно такой. Вот теперь я остро почувствовал: отпуск окончился. Выходя из канцелярии, я подмигнул Славке Бахтину – «комоду» из четвертого взвода.
– Здравствуй, училище, – с чувством сказал я.
Меня тут же темпераментно поправил Юра Аркалюк:
– Здравствуй, бурса! Здравствуй, дурка!
Остальные сержанты с ним охотно согласились. В расположении роты появился, прибывший из отпуска, Веня. Он без умолку болтает, и попутно обнимает всех по очереди. Командир роты вычислил среди курсантов тех, кто имел наглость употребить спиртные напитки. Выяснилось, что таких набралось до десяти человек. Их построили на взлетке.
– Курсант Лекарствов, – остановил ротный свой взгляд на Яде, – доложите, и как это пришло вам в голову, напиться?
– Я нечаянно, – понуро отвечает Яд.
– Предельно идиотское объяснение, – констатирует ротный.
– Действительно, – соглашается с ним Миша, – более тупое объяснение, и придумать трудно.
КорС что-то там от себя добавил про то, что за нечаянно бьют отчаянно. Вечером я уже заступил в наряд дежурным по роте. Сегодня даже снег выпал, чего никто не ожидал. На разводе нового суточного наряда по училищу дежурный (как выразился Миша «целый полковник!») сказал:
– Внимание дежурных по ротам! Обращаю ваше пристальное внимание на то, что снег в армии это вам не то, что снег на «гражданке»! Снег в армии – он для того, чтобы белый был! А этот уже черный! (Полковник имеет в виду, что из-за смога снег действительно заметно потемнел). Так что выставьте дневальных – пусть они лопатами снег перевернут чистой стороной вверх. Всем ясно? Повторяю: снег должен быть белый и квадратный!
В роте старший лейтенант Туманов отчитывает прибывших из отпуска курсантов с явным запахом перегара.
– Что, залетчики, оказавшись без родительского надзора, почувствовали себя взрослыми? Ну, я вас сейчас быстро приведу в чувство! Значит, так, курсанты Лекарствов и Скачков, вы представляете, каким должен быть внешний вид туалета? Очень хорошо! Вы двое идете наводить в нем порядок. Остальные – мыть лестницу, потом убирать территорию третьего взвода. В смысле, вместе с третьим взводом.
– Иванов! Толик! – зовет меня мой дневальный Столб. – Ты забыл расписаться в журнале приема-сдачи дежурства.
– Черкани там сам за меня чего-нибудь левой ногой, – шучу я.
– Почему левой? – смеется Столб. – Что это за левое дело?
– Просто правое дело уже надоело, – отшучиваюсь я.
– Иванов у нас немного левша, – шутит Миша, – так он и остальных подбивает налево! А левое дело это дело темное!
В это время мама Жора «радует» наших залетчиков.
– В увольнении никто из вас на этой неделе не пойдет. Повторяю для самых тупых: никто! А вот все хозяйственные работы – ваши.
Среди залетчиков оказался и мой Лис. Вид у него помятый, так как Лис явно еще не протрезвел. Миша негромко спрашивает его:
– Ты чего ни о чем взводного не спрашиваешь? Неужели все понял?
– Нет, – растягивая слова, честно отвечает тот, – просто не хочется быть самым тупым.
Надо честно признать, что наряд для меня и моих дневальных выдался на удивление легким, так как всю работу за нас доблестно выполняли залетчики. Что особенно приятно, так это то, что мне мама Жора не оказал ни малейшего внимания. В общем, с нарядом мне повезло. В спальном помещении ребята все еще делятся впечатлениями от отпуска.
– А что я видел! – восторженно рассказывает Веня, заметив меня. Он поспешил ко мне и стал рассказывать. – Подхожу к военкомату, чтобы встать на учет, а из него выходит курсант-ефрейтор! Представляете?
Мы ему, признаться, не поверили, так как у нас в училище никаких ефрейторов нет. Мы все уверены, что курсантам военно-учебных заведений это звание не присваивается.
– Врешь! – первым возмутился Миша.
Веня обиделся, но доказать ничего не смог. Вопрос этот заинтересовал всех. Когда ротный с командирами взводов спустились в кубрик, они обалдели от увиденного – мое отделение в полном составе сидело и изучало общевоинские уставы! На самом деле, ребята просто искали, присваивается ли звание ефрейтора курсантам высших военных училищ.
– Младший сержант Иванов, – потрясенно говорит мама Жора, – вы зачем издеваетесь над своими товарищами? Даже мы до такой крайности не доходим, чтобы в день приезда из отпуска и сразу за уставы!
Пришлось рассказать, как там все оказалось на самом деле.
– Ладно, товарищи курсанты, – решил внести ясность ротный, – чтобы сэкономить вам время. Действительно курсантам высших военно-учебных званий может присваиваться воинское звание ефрейтор. Но.… Но наш начальник училища очень не любит это звание. Как говорится, лучше иметь дочь проститутку, чем сына – ефрейтора. Поэтому в нашем училище это звание никому не присваивается. Удовлетворил я вас? В смысле, ваш интерес? А теперь за работу! Она ждет вас, не дождется!
В кубрике Веня пытает Мирзояна на предмет, что забавного и смешного было у того в отпуске. Саркис долго отмалчивался, но потом признался, что кто-то ему перед отъездом в отпуск на дно сумки с личными вещами положил четыре кирпича. И Саркис так и привез их домой в Армению! То-то он сам и его семья удивились, когда, разбирая сумку, наткнулись на эти кирпичи!
– Зато имеешь теперь дома память из Крыма, – шутит Миша. По его виду ясно видно, что это явно его рук дело.
И тут я вспомнил, как в день отъезда в отпуск Миша куда-то отлучался с небольшой холщовой сумкой и как раз четыре раза! Точно, это он тогда кирпичи со стройки типографского корпуса таскал!