Картошка
«Чистить весело картошку
Одному на целый взвод».
М. Дудин
Сегодня наш взвод чистит картошку на весь лагерь. Это у нас первый раз такое. Естественно, занимаемся мы этим общественно полезным делом, после отбоя. Лагерь спит, над нами высокое звездное небо, темные свечи тополей, очень тепло, а мы сидим вокруг костра и при его свете чистим гору картофеля.
– Да, – уныло говорит Рома, – такую свинью мама Жора нам еще не подкладывал. Ведь знал, что будем чистить эту злополучную картошку, мог бы организовать все так, чтобы мы начали это дело часа на два-три раньше. Эх.
– Ножи хоть острые, – говорит Веня, – а у нас дома вечно ножи тупые. Папа наточит, а мама возьмет, перевернет тарелку и об ее дно специально их тупит! Не любит острых ножей, потому что всегда ими режется.
– Может, сварим картошки в мундире? – предложил Зона.
Вася поведал, что в его краях говорят картошка в «штанах». Я предложил испечь ее в золе. Мы всегда так делали в турпоходах.
– Когда еще эта зола будет, а сварится быстро, – настаивает Зона. Он как всегда не прочь поесть. За его неизменно превосходный аппетит ему уже дали еще одну кличку – Желудок.
– Лучше всего жареная картошка, – мечтательно говорит «замок», – но на тридцать человек не нажаришь.
Лео и Батя поставили большой лагун с картошкой на кирпичи и продолжили вместе со всеми чистить картошку. С недавних пор все мы практически все время испытываем непрекращающееся чувство голода. С недавних пор это с тех самых пор, как мы надели курсантские погоны.
– Здравствуй, милая картошка, низко бьем тебе челом,
Даже дальняя дорожка нам с тобою нипочем! – декламирую я.
– Ух, ты! Сами придумали? – удивляется Веня. – Здорово!
– Нет, придумали это произведение Евгений Долматовский, а называется оно «Картошка».
– Может споем, а? – предлагает замкомвзвода. – Все веселей будет, и время быстрее пойдет. А ну-ка, Батя, сгоняй в роту за гитарой! Ну, одна нога тут, а вторая тоже здесь!
Батя принес гитару, хотя и не так быстро, как мы этого ожидали. Пробежавшись по струнам, волнующим голосом Батя прерывисто запел:
– Моя дорогая не блещет красою,
Ни яркостью красок, ни русой косою,
Ни стройной фигуркой, ни гибкостью стана,
Чем блещет всегда героиня романа.
И платье свое, мышиного цвета,
Она не снимает от лета до лета.
Но как мне не стыдно, друзья, я не скрою,
Свою дорогую раздеваю и мою!
И платье снимаю, рукою несмелой.
Скорей бы увидеть желанное тело!
Губами прижмусь я, ты – лучшая в мире!
Моя дорогая, картошка в мундире!
Все смеются, и в разговоре выясняется, что многие слышат эту песню первый раз.
– Вот гад, еще большего аппетита нагнал!
– Интриган! В смысле, напустил туману, а, оказывается, речь идет о картошке!
– Молодов, – говорит «замок», – ты гитару-то отдай своему командиру отделения, а сам не стесняйся, присоединяйся к чистящим картошку. К тому же Иванов играет и поет не чета всем остальным.
Не знаю, специально он решил противопоставить меня Молодову или нет, но в первую минуту я оцепенел от изумления. С моей колоколенки, Игорь как раз играет и поет лучше меня. Батя оказался молодцом, на провокацию не поддался, и вообще не проронил ни слова. Он просто отдал мне гитару, взял нож и стал чистить картошку.
– А мы, – вспоминает Рома, – на Дальнем Востоке тоже часто ходили на природу и сидели у костра. Только картошку мы пекли, а под костром закапывали утку в глине. Красота!
– Значит, папа служит в ЗабВО? – спрашивает замкомвзвода, как будто он этого не знает. – А знаете, как расшифровывается ЗабВО?
– Конечно, знаем, – отмахивается Леонтьев, – Забайкальский военный округ. И что?
– Забудь Вернуться Обратно! – смеется «замок», довольный произведенным эффектом.
– Вы зря смеетесь, – говорит Журавлев, а вслед за ним и Литинский. Они одноклассники, и их отцы служат в одной железнодорожной бригаде. – Что вы знаете о ЗабВО? Да это самое лучшее место в стране! Мы, лично, перед выпуском сами будем проситься в желдорбат на Дальний Восток!
– Ловлю на слове! Всех призываю в свидетели, – говорю я. – Смотрите: я не забуду!
– Не сомневайтесь, сами будем проситься! Чтоб нам на симферопольских жениться!
Мы уже знаем, что в стенах нашего училища это считается проклятьем: «Что б ты на симферопольской женился!» Это из-за того, что местные девушки, как правило, не хотят уезжать со своими мужьями дальше Крыма. Тут из темноты вышел Веня. Он стоял в стороне и явно не торопился присоединиться к нам. На вопрос замкомвзвода, где это он пропадал, Веня ответил, что отлучался в туалет.
– В туалет? – негодует «замок». – Ты бы еще в театр сходил! Давай, присоединяйся уже. И быстро мне!
На это Веня поведал, что у него еще и голова болит.
– Голова болит? – удивился «замок». – Тогда присядь куда-нибудь и читай устав. Иванов, давай уже ты что-нибудь спой. И вообще, пой, не умолкай! Можешь?
В это время Веня, поколебавшись, все-таки сделал свой выбор в пользу чистки картофеля. Я заметил, что мой подчиненный курсант Борисов из бывших вояк чистит картошку со скоростью улитки, и сделал ему замечание. Дело у него пошло быстрее.
– Могу, только когда картошка сварится, снимите мундир и с моей доли, – с обольстительной улыбкой попросил я.
– А с моей штаны! – шутит Вася.
– Даже и не подумаем! Ты-то тут при чем?
– А я буду подпевать! – нашелся Вася по кличке Вася.
– Хитрый какой, мы все будем подпевать! – воскликнули все без исключения.
И мы весело орали песни, а потом с аппетитом уминали картошку с солью. Уже ложась спать, Леонтьев сказал:
– Чудесный был вечер, жаль только, что не выспимся.
Все с ним согласились и без лишних слов отправились спать. Мне интуиция почему-то сказала, что мы выспимся, и она меня не подвела. Поспать нам лишний часок все-таки удалось. Правда, не только нам, а всему городку. Ночью курсанты соседнего училища (СВОУ, где готовят диверсантов и переворотчиков), связали весь наряд в нашем городке. Так что пока офицеры не проснулись – весь лагерь спал.
– Ох, и ужас, – рассказывал Генка Чернов, который этой ночью стоял в наряде дневальным по роте. – Полудрема, сладость в теле и вдруг – негры в ночи! Заикой можно остаться. Прямо кошмар, брр!
После этих слов Генка замолчал, раздумывая, стоит ли продолжить. Но решил, что его слова и так могут расценить, как оскорбление братьев наших меньших, и, как не велико было искушение, но он больше нам ничего говорить не стал.
Военная простота
Рота готовится к выполнению начального упражнения из автомата Калашникова. Занятия по огневой подготовке проводит старший лейтенант Туманов. Он доволен сам собою и блещет армейским юмором, но самого дешевого пошиба.
– Двадцать пятого августа будет произведен отстрел из личного оружия, а первого сентября – принятие военной присяги. Вот этот круг, сорок на пятьдесят сантиметров – мишень для пристрелки.
– Сейчас он скажет: «Засуньте глаз в прицел», – шепчет Рома. От слов старшего лейтенанта Туманова Рома пребывает в совершенно полном восторге. – Другой подходящий вариант …
– Чтобы узнать, куда стрелять, надо засунуть глаз в прицел.
– Слушай, а откуда ты знал? – с недоумением спрашиваю я, так как ничего подобного я еще в своей жизни не слышал.
– Это же армейский юмор! У каждого солдата есть блокнот, а то и два с такими вот афоризмами. Ты что, не из семьи военного? – глядит на меня, прищурившись Рома.
Я отрицательно мотнул головой. Все уже знают, что Рома очень гордится тем, что он сын офицера, и неоднозначно воспринимает тех, кто не из семей военнослужащих.
– Для того чтобы попасть в мишень, не нужно широко закрывать глаза и стрелять, – продолжает инструктаж взводный. – Надо закрыть всего один глаз, притом – правильный.
– А как узнать, какой глаз правильный, а какой нет? – шутит Леонтьев.
– Курсант Леонтьев, почему у вас крючок расстегнут? Сегодня у вас крючок не застегнут, завтра вы Родину предадите, а послезавтра, глядишь, и через правое плечо повернетесь. Немедленно застегнуться! Вот так! Товарищи курсанты, стойте внимательно. На стрельбу у курсанта взгляд должен быть звериный, чтобы мишени от вашего вида падали в панике. Кто из присутствующих в школе не изучал курс НВП (начальной военной подготовки)? Нет таких? Замечательно. Значит, с какой стороны подходить к автомату, вы знаете, – удовлетворенно констатирует старший лейтенант Туманов. – И запомните все: чем больше вы молчите, тем умнее кажетесь!
Жарко, и пот заливает глаза. Мало того, что жарко, так еще, похоже, парит перед дождем. До нас доносится раскатистый гром: где-то идет дождь. Появились первые дуновения свежего ветерка. Воздух все еще наполнен зноем, но дышится уже немного легче. Я почувствовал себя, как весна после долгой, лютой зимы, а сердце переполнилось радостью. Все-таки не люблю я лето, к тому же такое жаркое. Скорее бы уже осень – самое мое любимое время года. Хотя в Крыму осень, наверное, не многим уступает лету.
– Кто там балуется оружием, фамилии не вижу? Запомните: баловство с оружием еще ни к чему не приводило!
Очередная смена распласталась на земле, отрабатывая заряжание и разряжение оружия. Странное зрелище – взрослые люди играют в игрушки. Или нас все еще считают детьми? Как это вчера комбат выразился о нас? «Дети с большими...», так кажется.
У старшего лейтенанта Туманова в глазах азартный блеск, видно, происходящее ему определенно нравится. У кого-то из курсантов первого взвода что-то не получается, и старлей изрыгает потоки ругательств. Как же это здорово отличается от той книжно-художественной армии и передачи «Служу Советскому Союзу!», по которым мы судим о нашей армии! Пораженно молчат курсанты Леонтьев и Королев – профессорские сыновья, выросшие среди настоящих интеллигентов. Они еще больше меня потрясены тем, как советский офицер матерится.
– Что вы, товарищ Кучук, руку на сгиб локтя положили?
– Это вы мне? – лежа переспрашивает курсант Кучук.
– Как отвечаете офицеру?
Подлинная армия, наверняка, еще не раз удивит нас своими отличиями от правильно-киношной. И, как я теперь понимаю, не всегда в лучшую сторону. Та армия, которую я знал по книгам и кинофильмам, сейчас кажется мне мифом или легендой. Почему-то сразу вспомнились слова «несокрушимая и легендарная». Я тут же прогнал эти мысли из головы как крамольные.
– Курсант Розовский, – продолжает изгаляться взводный Туманов, – не надо передергивать автомат, достаточно передернуть один затвор! Товарищ не понимает!
– Рома! – шепчу я. – Рома! Этот старлей в плане хамства – исключение из правил, или здесь все такие?
– Да ты что? Милейший человек, а ведь мог бы и в морду дать! А мат он изучал факультативно! Лично я его даже люблю за его странную простоту.
– Простота хуже воровства, особенно военная! – шутит Миша. – Жить по чужой указке непросто!
– Факультативно, – морщит лоб Королев, – это значит – дополнительно изучал?
– Ага, – кивает Рома, – а вот наш взводный, тот просто учил русский язык, а к нему прицепился еще и мат.
У курсанта, которого распекает взводный, глаза, налились слезами – еще немного и заплачет.
– Ну, поплачьте, поплачьте, товарищ курсант, если вам от этого станет легче! Что вы молчите, блин? Никогда не ясно – поняли вы или нет.
Я погрузился в мысли, силясь представить, что будет, если меня офицер ударит? Получается, что я в ответ тоже врежу офицеру в морду. И хорошо бы для офицера, чтоб на этом все и закончилось. Потому что, не дай Бог, со мной здесь что-то случится, приедет мой папа – любящий меня человек, холерик, мастер спорта по самбо, бывший мент, которому не раз доводилось смотреть смерти в лицо. Его нельзя уговорить, нельзя запугать, его нельзя купить. Он просто оторвет этому старлею или, если понадобится, десяти другим головы и все. В его представлении именно это и является справедливостью. Так что меня в любом случае лучше не трогать. Не умею я прощать и сопли глотать, а мой папа и подавно!
Старлей перевел дыхание и охрипшим голосом продолжил занятие.
– Курсант Журавлев! – надо же, оказывается, он знает практически всех нас по фамилиям, хотя мы и не из его взвода! – Что вы там все лыбитесь? Умный, что ли? Ну, ничего, мы это у вас выбьем из головы! Вы решили стать военным? Значит свои извилины и то место, на котором они растут, отправьте в одно место! Ничего смешного я не сказал. У офицера должна быть только одна извилина – от околыша фуражки, да и та штрих-пунктиром, вот как у меня, ясно? Как вас только в военное училище приняли? Я уже вижу, что с положительной стороны вы характеризуетесь негативно, – и тут же безо всякого перехода и, не изменяя интонаций. – Заместители командиров взводов, возьмите взводные журналы и отметьте отсутствующих на сегодняшних занятиях.
– Как отметить? – переспросил замкомвзвода четвертого взвода сержант Ежевский.
– Обычно: поставьте галочки крестиками, думаю, у вас с этим сложностей не возникнет. Разве вы до сих пор не знаете? Шучу я! Если курсант в наряде, поставьте букву «Н», если находится в лазарете – «Б», если есть отсутствующие по другим причинам ... Нет? Ну и славно.
– Что ни говорите, а в армейских афоризмах есть своя красочность. Или я слишком идеализирую это убожество? – шепчет Веня. Он всячески строит из себя рубаху-парня и балагурит без устали. Нет, правда, он чрезвычайно многословен. Просто чересчур. А может он, в самом деле, такой? А вот Рома держится молодцом, и на его широком лице написано: «А мне пополам!» Здесь, похоже, всем так и нужно. Журавлеву виднее, он ведь у нас умудрен жизненным опытом воинской службы своего отца – начальника политотдела железнодорожной бригады.
Интересно, подружусь я с кем-нибудь из них или нет? И вообще, как оно у нас все сложится? Впрочем, чего загадывать? Поживем – увидим. Тут к нашему взводу подошел наш взводный. Вот пришла моя очередь, идти на огневой рубеж для выполнения начального упражнения из АКМ. Нам выдали по девять патронов каждому.
– Патронов не жалеть! – не сдержался и пошутил я.
– О! У нас есть чувство юмора, да? Товарищ ... – взводный замялся, забыв мою фамилию. А может она у него просто вылетела из головы на какое-то мгновение. Подумаешь, фамилия какого-то курсанта! Во всяком случае, я тотчас решил воспользоваться этим мгновением.
– Так точно, товарищ!
Ротный, не без интереса наблюдавший за нами, улыбнулся, отвернулся и стал смотреть в бинокль на мишени, а взводный побледнел от моей наглости и своей беспомощности. Во всяком случае, выглядит он глуповато. На его лице написано, что он надолго лишился покоя. Что касается меня, то я тут же прикусил язык, чтобы не сказать лишнего.
– Курсант Иванов! Основным выражением вашего лица на ближайшие четыре года должен быть широко раскрытый от удивления рот! Что вы, Иванов, на меня свое лицо вытаращили?
Занятия, хотя и длились несколько часов, пролетели быстро. Я, один из немногих, отстрелялся на «отлично» – спасибо нашему школьному военруку полковнику Петрановскому, это он многому научил меня. Хотя я и сам денег на тир в детстве не жалел. В лагерь возвращались, распевая во все горло строевые песни.
– Песню петь громче, – громко командует взводный. – Чем громче поете, тем лучше запоминается!
Королев заметил, что армия и страна много бы потеряли, если бы Дядченко родился в другой стране. На что Вася заметил, что мы зря придираемся к нашему командиру взвода. Во всяком случае, лично Васе он еще ничего плохого не сделал. Наверняка успеет еще, подумал я, но расстраивать заранее Василия не стал. Что касается грубости, то мы к ней уже начинаем понемногу привыкать и не обращать на нее внимание.
Вскоре нас построили и мы направились в казарму, чтобы окончательно готовить свою парадную форму к присяге. Я обратил внимание, что годички, или, как еще говорят, курсовки у всех заметно шире шеврона, а у Коли Ставничука они одинаковой ширины! Чуть позже выяснилось, что у всех остальных вояк они тоже одинаковые! Коля стал учить меня, как отрезать курсовку по длине снаружи и внутри, а потом как клеить шеврон и годичку, чтобы они не сгибались и не мялись. После очередной неудачной (третьей по счету) попытки ровно пришить шеврон и курсовку, мой земляк оттолкнул меня и пришил все вместо меня. При этом он пошутил, что я ему должен буду! А, может, и не пошутил?
Репетиция присяги
Идет генеральная репетиция принятия военной присяги, и время тянется до ужаса медленно. Только что мы впервые увидели начальника оркестра училища. Впечатление сильное – все стоят и молча, разглядывают майора. Наконец Королев первым нарушил молчание, сообщив, что оно, конечно, шар, как ни крути, – форма совершенная.
– Просто поразительно, до чего наш начальник оркестра походит на сферу, – соглашается Веня, – какое неприглядное зрелище.
Они, в общем, правы, так как майор толст до неприличия. Хотя я просто уверен, что раньше в своей жизни Королев никогда не позволял себе подобных высказываний. В той среде, в которой он воспитывался, шутить подобным образом о людях считается неприличным. Что ж, армия берет свое, только что-то очень уж быстро.
– Почему его только в армии держат? – удивляется Веня. – Он ведь ни одного норматива по физо не выполнит!
– Не все ли тебе равно? Раз держат – значит, есть за что, – сказал Миша и сам первым рассмеялся, так как очень уж двусмысленно у него получилось.
– Брось, – встает на сторону Вени «замок». – Это же позорище, пародия на советского офицера. Ладно бы еще маршал, а то майор! Он же еще молодой!
– Может он болеет? – предположил я, пожав плечами.
– А я думаю, что нет. Просто запустил себя и все, – вставил свои «пять копеек» Вася. По его виду ясно, что свое мнение он воспринимает как непреложную истину. – Силы воли у него нет, вот и все.
– Надо же! Ты думал? – подначил Леонтьев. – Интересно, каким местом?
Вася гневно засопел и напыжился, будто собирается вспылить, но нас перебил ротный.
– Курсант Леонтьев! Доложите, как это вы умудрились упасть с койки?
– Не могу знать, товарищ капитан! Ночью я спал и на себя не смотрел, а по команде «Подъем!» глянул на свою кровать, вижу – а меня там уже нет!
Ротный весело, задорно смеется вместе со всей ротой.
– Отставить смех! Ладно, чтоб ты нам был здоров! Первый взвод, отставить разговоры. Товарищи курсанты, помните, что одна голова это хорошо, а три это уже базар! Командиры взводов, приведите свой личный состав в первобытный порядок!
Мне эта шутка так понравилась, что я не сдержался и рассмеялся во все горло, и меня тут же поддержал весь взвод.
– Командиры взводов, долго я еще буду ждать?
Взводные командуют, но курсанты все еще продолжают перешептываться, обсуждая начальника оркестра.
– Гляжу я на майора, – говорит Рома, – и вспоминаю песню:
– И вновь, как встарь, давая всем пример,
На плац, всегда подтянутый, выходит офицер...
– Что ни говори, а майор своей внешностью производит отталкивающее впечатление, хотя, возможно, он и хороший человек.
– А вот это вряд ли! Невысокий, не по годам толстый, да у него наверняка комплекс неполноценности! Не может он быть хорошим человеком! И скорее всего, он обвиняет в своих проблемах кого угодно, но только не себя.
Удивительное дело, почувствовав вкус к сплетням, курсанты не хотят с ними расставаться. Взводный наверняка слышит эти разговоры, но притворяется, что не придает им значения.
– Интересно, он женат?
– Батальон! Равняйсь! ...
Продолжилась генеральная репетиция всего праздника, посвященного принятию нами военной присяги. Зазвучала сладостная мелодия марша «Прощание славянки» и все разговоры, в том числе о невероятно толстом начальнике военно-оркестровой службы училища прекратились сами собой. Комбат злится: дело идет ни шатко, ни валко, хотя еще вчера все выходило хорошо, даже превосходно.
– Завтра все будет как надо, – обещает ротный, но комбат неумолим:
– Мне завтра не надо.
Почему-то комбату все кажется настолько безнадежным, что нет другого выхода, кроме как гонять нас как сидоровых коз до седьмого пота.
– Есть ли смысл гонять курсантов так, чтоб они ноги стерли?
– В каком смысле? – не понял комбат, из чего следует, что о наших ногах и мозолях он до этой минуты и не задумывался вовсе.
– А есть ли какой-то смысл в том, что они там говорят? – Батя недовольно комментирует разговор ротного с комбатом.
Однако после слов ротного, комбат занятия прекратил, и нас отправили в казарму. Правда, как тут же выяснилось, ненадолго.
У Вени свои тревоги и заботы. Он пристает ко всем с просьбой постричь ему ногти. Оказывается, дома ему ногти всегда стригла мама. Он даже к замковзводу обратился с этой просьбой!
– Чего? – опешил и задохнулся от возмущения Максим. – А ноги тебе вымыть не нужно? Или еще что-нибудь, более интимное? Может, мне теперь вместе с тобой в туалет прикажешь ходить?
– Зачем? – растерялся Веня. – Нет, только ногти постригите.
– А ты подумай сам своей лысой головой!
– У меня голова не лысая, а стриженная.
Взвод умирает от смеха, забавляясь этой сценой. Умирать от смеха намного приятнее, чем от строевой подготовки или физо.
– Не горюйте, Вениамин, – подводит итоги взводный, – приедет на присягу ваша мама и пострижет вам ваши многострадальные ногти! Только чтоб на полгода вперед, чтобы до самого зимнего отпуска хватило!
– Для этого нужны пассатижи, – весело комментирует Валера Леонтьев.
Весело сегодня всем, и это чувствуется на каждом шагу. Скоро, совсем уже скоро мы примем военную присягу и станем самыми настоящими курсантами, но и сегодня нас уже прямо распирает от гордости! Мне тоже радостно, хотя обстановка для радости вполне не подходящая, ибо гонять нас, наверняка, будут до самого вечера. Во всяком случае, настроение комбата ничего хорошего нам не сулит. Он злится и из кожи вон лезет, чтобы все у нас вышло идеально.
– Это тебе не фунт изюма съесть, – сам себе под нос говорит Рома.
Сегодня очень жарко, что чревато последствиями, но комбат не считается с потерями. Только после того, как третьего курсанта унесли в лазарет с тепловым ударом, комбат под сильным давлением командиров рот смилостивился и объявил перерыв до вечера.
Когда мы шли на ужин, то увидели, что строевой плац украшают лозунги: «Присяга бойца – за Родину стоять до конца»; «Присягой сила воина в огне боев удвоена»; «Кто присяге верен, тот в службе примерен». Последнее выражение особенно понравилось Васе Россошенко.
Присяга
Месяц КМБ пролетел, и даже не верится, что он уже позади. А ведь порой казалось, что он не кончится никогда. Даже, несмотря на то, что нас гоняли по-взрослому, и время летело довольно быстро. А может именно поэтому и летело, а не шло. Практически ко всем курсантам на принятие присяги приехали родители со всего Советского Союза. И, разумеется, навезли разных вкусностей, а мы теперь с нетерпением ждем, когда нам удастся полакомиться мамиными изысками кулинарного искусства.
Все офицеры сегодня в парадной форме, да и мы тоже. Даже портреты членов Политбюро ЦК КПСС и командования Вооруженных Сил СССР, вкопанные вдоль плаца, кажется, посвежели и посветлели ликами. Нам за прошедший месяц все уши прожужжали о том, как важна военная присяга, и вот, наконец, этот светлый день настал – сегодня мы станем настоящими военными. После четырех недель интенсивных занятий и тренировок все мы стали более поджарыми, подтянутыми и спортивными, что сразу же заметили наши родители.
Жарко, правда, но все-таки не так, как было в июле и августе. Но в парадках и фуражках, с галстуками это очень чувствуется. Училищный оркестр с самого утра играет бравурные марши, хотя и без этого у всех приподнятое настроение. Все-таки что ни говори, а военная музыка в исполнении военного оркестра – это настроение! Хорошее настроение! Наше настроение передалось родителям, и они еще более взволнованы, чем мы сами.
Важно прошел по аллее начальник училища генерал-майор Крымов, все еще красивый грузный синеглазый мужчина с резкими, властными складками на щеках. Сам праздник тоже прошел быстро, во всяком случае, мне так показалось. Вначале мы поразили воображение родителей своими строевыми приемами с оружием и без, приемами рукопашного боя. Две «коробки» (каждая из трех рот) двигаясь навстречу, друг другу, проходили сквозь другую, поворачивались по очереди в разные стороны, и вообще вытворяли много интересного. У некоторых родителей на лицах был написан немой восторг от того, что за такое короткое время их балбесов столькому научили! Я стою и жду своей очереди принять присягу. В голове вертятся слова: «Для советского солдата все слова присяги святы».
Мы стоим в строю, повернув разгоряченные от жары и строевой подготовки лица в сторону своих офицеров. Радостно сияют глаза курсантов и наших родителей. Настроение у всех, как выразился Веня, бодрое. Мне вдруг захотелось, чтобы меня в эту минуту видела Новелла. Вспомним о ней, я тут же отвлекся от происходящего, думая теперь только о Новелле. Потом, как сквозь сон я услышал приказ начальника училища:
– Привести личный состав к военной присяге! Командиры рот, командуйте!
Командиры рот и командиры взводов вышли из строя, заняли места за столами, установленными прямо на плацу, по одному напротив каждого взвода, и стали вызывать курсантов в алфавитном порядке, для принятия военной присяги.
– Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников.
Эти слова практически синхронно звучат со всех сторон, так как одновременно принимают военную присягу по 24 человека в батальоне. А я стою и думаю, думаю о Новелле. Это одна из самых приятных вещей в моей жизни – возможность думать о девушке, которую я люблю. Знали бы вы, как мне нравится думать о ней!
– Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству. Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооруженных Сил, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
Мы много раз повторяли слова присяги на тренировках и репетициях, но сейчас эти слова звучат намного осмысленнее. Мои родители заняли очень удобные места – прямо напротив взвода, так что им хорошо видно и слышно. Родителям разрешили фотографировать, как их возлюбленные чада принимают присягу. И папа успел несколько раз сфотографировать меня под разным углом.
– Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся.
Текст военной присяги я рассказал на память, а большинство ребят так волновались, что постоянно сбивались и были вынуждены читать его по бумажке, благо она всегда перед глазами – в папке красного цвета. Не знаю, как у других ребят, а у меня во время принятия военной присяги от волнения пальцы на автомате вспотели.
После того, как мы приняли военную присягу, нас поздравили с трибуны десяток офицеров, ветеранов Великой Отечественной Войны и родители. После этого наш курсантский батальон прошел под музыку оркестра торжественным маршем и отправился сдавать оружие.
А потом нас отпустили к родителям, и мы фотографировались с ними, много и вкусно ели, наслаждаясь вкусом домашней, маминой еды, гуляли по окрестностям и много смеялись. Родителей приехало много, поэтому везде царит поистине домашняя атмосфера. Жаль только, что военную присягу мы принимали в учебном лагере в горах. Мы уже знаем, что большинство курсов принимают присягу в центре Симферополя у памятника Ленину, а потом всех отпускают в настоящее городское увольнение. Нам в этом плане не повезло.
Несколько курсантов из бывшего нашего абитуриентского взвода, которым теперь предстоит учиться в четвертом взводе, позвали меня сфотографироваться с ними на память. С легкой грустью фотографировался я с ними, ведь абитура и КМБ нас сдружили, и я был уверен, что так и будем вместе учиться в одном взводе до самого выпуска.
– Толик, – хлопнул меня по плечу Столб, – да не кисни ты. Улыбнись лучше. Кстати, тебе уже говорили, что улыбка у тебя обворожительная и очаровательная?
– Точно-точно, – вторит ему Генка Чернов. – Эх, был бы я девушкой, непременно влюбился бы в тебя!
– Хорошо, что ты не девушка, – улыбнулся, наконец, я. Хотя при всей своей нелепости, комплимент мне понравился.
В качестве скромного подарка родители привезли мне офицерскую планшетку. Она намного удобнее и красивей сержантской сумки, в ней больше отделений. К тому же планшетка кожаная, а сумка из кожзаменителя. Я остался доволен таким подарком. На сегодняшний день кроме меня такие есть только у «замка», Вени, Ромы, Литина и Миши Кальницкого.
Весь день прошел в разговорах с родителями, так что время встречи пролетело быстро.
Вне очереди
После присяги родители разъехались по домам, а для нас началась настоящая учеба. Почему-то нас не перевезли в училище, как мы мечтали, а учат прямо в лагере в Перевальном. Преподаватели сами приезжают к нам из Симферополя.
– Рота, подъем! – командует старший лейтенант Дядченко, он сегодня ответственный по роте.
– Рота, подъем! – вторят ему дежурный и дневальный по роте.
Все, кто еще секунду назад спали, сопели и похрапывали, теперь вскочили и торопливо натягивают брюки и сапоги. И только Алеша, хотя уже и проснулся, лежит с блаженным видом.
– Курсант Марковский, а вы, почему не встаете? – опешил от изумления взводный.
– Меня мама учила, что сразу вставать нельзя, ни в коем случае нельзя. Надо хотя бы пять минут полежать. Товарищ старший лейтенант вы видели, как просыпаются грудные дети? Они сначала долго потягиваются…
– Малыш Марковский! Наряд вне очереди! А если на построение выйдете позже меня, или не по форме одетым – получите еще один! Вот так! Большой и пламенный привет маме!
По тому, как темпераментно Алеша вылетел из-под одеяла и стал одеваться, ясно, что лишний наряд ему ни к чему. Рома Журавлев от того, что непривычно много и громко командовал, сорвал голос и теперь хрипит.
– Что, Рома, приболел? – смеется Веня. – Лаял сильно?
– Я не только лаял, – сиплым голосом отвечает Рома, – я еще и кусался!
– Что я вижу? В смысле, что я слышу? Товарищ Нагорный, – грозно говорит командир роты, – за то, что обращаетесь к командиру отделения на «ты» да еще и насмехаетесь над ним, тем самым нарушая субординацию, объявляю вам один наряд вне очереди.
– Товарищ капитан, но он, же не мой командир отделения? – искренне недоумевает Веня.
– Два наряда вне очереди, – неумолимо говорит ротный.
– Есть два наряда вне очереди, – плаксивым голосом отвечает Веня и негромко добавляет, – эх, жизнь моя – жестянка.
– Три наряда вне очереди, – демонстрируя абсолютное спокойствие, констатирует ротный. – Старшина, сегодня же курсант Нагорный должен заступить в наряд по роте!
– Есть! – радостно отозвался старшина роты. – Сегодня же и заступит!
– Есть, три наряда вне очереди, – с задержкой промямлил Веня.
Остальные курсанты в сторону командира роты даже не глядят, чтобы не попасть тому под горячую руку.
– Лопух ты, Веня, – вразумляет Нагорного «замок», – нельзя с командирами быть запанибрата, даже если еще на абитуре вы были на «ты», понял? Хоть сейчас уже это запомни! Честно говоря, давно надо было уже это уяснить! Дошло?
– Да, – внешне соглашается Веня, на самом деле, думая о чем-то, о своем, – как-то все не очень лепо вышло.
– Чего-чего? – удивленно переспрашивает «замок».
– Я говорю, что нелепо как-то все получилось, – объясняет Веня.
– А-а, – только теперь понял смысл сказанного Степанов.
Перед первой парой мама Жора решил то ли пошутить, то ли наставить нас на путь истинный.
– Товарищи курсанты, к занятиям нужно готовиться серьезно. Так что за десять минут до начала занятий – перышки почистили, губки накрасили и готовы к занятиям!
Третьей парой сегодня английский язык. Мы уже знаем, что преподавать этот предмет нам будет женщина, и мы в нетерпении ожидаем ее прихода.
Действительность превзошла все наши даже самые смелые ожидания. Несмотря на то, что «англичанка» старше любого из нас лет на двенадцать-четырнадцать, она вызывающе красива. Причем у нее красиво все: тело, личико, одежда, манеры и голос. И имя у нее непривычное – Альбина Норбертовна.
Раньше она работала переводчиком и гидом, сопровождала по союзу иностранных туристов, а потом она вышла замуж, родила ребенка, и теперь вот ей захотелось оседлой жизни, и она работает в нашем училище.
Самое сильное впечатление она произвела на Валерку Леонтьева, он сидит, словно в ступоре, не сводя глаз с груди и бедер Альбины, и ничего не слышит. «Англичанке» наше внимание и восхищение определенно льстит.
– Ну что же, товарищи курсанты, – говорит она грудным, волнующим голосом, от которого мурашки по телу бегут и температура повышается, – приступим к занятиям. Уверена, что вы уже знакомы с мудростью, гласящей, что, сколько языков ты знаешь, столько раз ты и человек?
– И сколько раз вы человек? – несколько вызывающе говорит Чингиз Нуралиев из первого отделения нашего взвода.
– Не поняла? – до чрезвычайности удивилась Альбина Норбертовна. – Это вы мне?!
– Курсант Нуралиев, – поднялся наш киргиз. – Так точно, вам. Сколько языков вы знаете и, соответственно, сколько раз вы сами человек?
– Я, собственно, знаю два языка: немецкий и английский, – еще не опомнившись от такого вопроса, ответила Альбина Норбертовна. – Ну, и русский, конечно.
На лице красивой женщины явная растерянность. Похоже, за все годы ее работы в училище еще никто не осмеливался задавать ей подобные вопросы и ставить ее в такое неудобное положение.
– Позвольте, товарищ курсант, – спохватилась Аля, – позвольте узнать, а сколько раз вы человек?
– Давайте считать, – чуть заметно улыбнулся Чингиз уголками губ, и выразительно посмотрел на Алю, – киргизский, узбекский, туркменский, таджикский, казахский и русский. Это те языки, которыми я владею в совершенстве. А еще я неплохо говорю и понимаю хинди.
– Ну-у, – протяжно сказала Аля, – это же языки народов СССР.
– И что? Они от этого перестают быть разными языками? Вы, например, сможете понять меня, если я стану разговаривать с вами на киргизском языке? Конечно, все мы знаем главный язык – русский, который позволяет нам понимать друг друга, но все остальные языки …
Королев ворчит что-то о том, что любые излишества пользы не приносят. Это он, конечно, от зависти.
– Ну, хорошо, хорошо, – очень нерадостно согласилась, и торопливо перебила его Аля, ей явно не понравился ход разговора, и ей даже сначала было немного стыдно, – садитесь, молодец. Вот видите, товарищи курсанты, среди нас есть человек достойный всяческого уважения и восхищения, настоящий полиглот. Тема нашего сегодняшнего занятия…
Я сижу и думаю, что хорошо все-таки, что я знаю два языка, пусть даже народов СССР – русский и украинский. Королев как нос не задирает, а знает только один!
– Однако, – хмыкнул Сергей Королев, – умыл наш киргиз Альбину Норбертовну, что и говорить. Вот уж никак не ожидал этого от нашего тихони!
Умыл наш киргиз не только красавицу Алю, но и Королева, все это хорошо понимают, хотя вида и не подают. Перед всеми Чингиз сегодня предстал, прямо скажем, в новом свете. Все сильно прочувствовали его преимущество над нами. С другой стороны, если у кого есть или возникнет желание для общего развития или для дальнейшей офицерской службы изучить какой-либо из языков, на которых говорит Чингиз, это великолепная возможность. Правда, лично у меня такого желания пока не возникло.
– Все хорошо, – грустно зевает Алеша Марковский, – только я еще со школы не дружу с этими английскими иероглифами.
Про себя я подумал, что Марковскому предстоит немало потрудиться, если он хочет поехать домой в отпуск. В противном случае вместо того, чтобы поехать домой, придется ему сидеть в училище. Мои мысли перебил «замок», который подошел к Алеше и сильно ударил того по затылку.
– За что? – возмутился тот, и тут же получил еще удар кулаком в челюсть.
– Занимайся, давай, – недовольно сказал Степанов. После этого он обратился к Чингизу
– Слушай, Чина, так ты владеешь сразу семью языками? И как это тебе только удается? У меня один язык и тот во рту еле помещается!
Тут к нам пришли ротный и наш взводный.
– Значит так, – снял фуражку и протер лысину платочком ротный, – в каждой роте должны быть запевалы. Сейчас мы будем выявлять таланты в вашем взводе.
Смотр талантов оказался комедией, так как большинство курсантов петь либо не умеют, либо не хотят быть запевалами и дурачатся. Мы насмеялись вместе с офицерами до одури. Короче, из нашего взвода ни одного запевалу так и не отобрали, зато время мы провели весело.
О единстве формы и содержания
«Форме без содержания никакие погоны не помогут».
Л. Сухоруков
Жизнь в армии имеет одно лицо: зарядка, уборка, развод, занятия, и так далее. По субботам в армии ПХД (парково-хозяйственный день). Но у нас уже идет настоящая учеба, поэтому у нас все дни горячие и по субботам у нас занятия.
Сегодня суббота, ответственный по роте взводный Туманов проводит занятия по строевой подготовке со всей ротой. После обеда будет ПХД. Так что наша буйная молодость проходит быстро, скучать не приходится, так как на скуку времени просто не остается. Хотя иногда на радость всем нам происходит нечто комичное, что здорово скрашивает нашу жизнь.
– Запомните, товарищи курсанты, – громко и важно говорит взводный, – мы с вами такие же люди, как и на «гражданке», только форма у нас другая.
– А содержание? – ворчит Серега Королев.
Взводный его реплику услышал.
– Еще запомните, товарищи курсанты, что проблема, как правило, вырастает из вопроса, на который вовремя не ответили. Итак, чтобы у курсанта Королева не возникло проблем, сразу и ответим на его вопрос. Другое ли у нас содержание? Есть ли желающие ответить?
– Курсант Скачков, – первым отозвался курсант из второго взвода. О нем пока известно только то, что он из подмосковного Калининграда. Но гонора у него не меньше, чем у москвича.
– Курсант Кучук, – тут же нашелся и второй доброволец.
– Сачков нет, – под всеобщий хохот говорит взводный, – а Кучук – да. Кстати, Кучук, что это у вас за фамилия такая? Молдавская, что ли?
Мне кажется, что на самом деле старший лейтенант Туманов обладает острым умом и хорошей памятью, поэтому мне не понятно, зачем он притворяется глуповатым и грубоватым солдафоном? Что касается Кучука, то его успех (то, что отвечать предстоит ему, а не Скачкову-Сачкову) оказался частичным.
– Так точно, – сильно покраснел Кучук.
– Он ошибается, – вызвался я. – Разрешите, товарищ старший лейтенант?
– Разрешаю, а кто это там у нас такой нетерпеливый обозвался?
– Я! – я собирался назваться, но взводный насмешливо перебил меня.
– Кто я?
– Курсант Иванов, – широко улыбаюсь я. – Так разрешите, я…
– Иванов? Давай, валяй, – милостиво позволил Туманов. – Куда ж мы от тебя денемся? Молви слово, раз уж никак не можешь промолчать, так и быть, сбрось камень со своего сердца!
– Почему не с души? – смеюсь я.
– Потому что мы атеисты, и не верим в существование души!
Вот почему у командира первого и второго взводов чувство юмора есть, а у нашего командира – несть? Несправедливо как-то.
– А я думал, что камни бывают только в почках, но никак не в сердце, – пытается шутить Королев, но, ни на него самого, ни на его слова никто внимания не обращает.
– Кучук – слово турецкое и означает оно «маленький», – начинаю объяснять я. – Например, в Стамбуле есть район города, который так и называется Кучук-Стамбул, то есть Малый Стамбул!
По вытянувшемуся лицу Кучука понятно, что он сам сейчас с удивлением узнал, что на самом деле означает его фамилия.
– Вот как? Ну, и о чем же собирался нам поведать маленький турецкий хрен? – вызвал новый приступ смеха взводный.
Когда страсти улеглись, Кучуку пришлось отвечать.
– Я, я, это, – растерялся Кучук, на радостях, что именно ему доверили отвечать, – мы дисциплинированные, обязательные, воспитанные, порядочные, переживаем за свою социалистическую Родину, готовы отдать за нее свою жизнь...
– Все? – недоброжелательно переспросил взводный, окончательно сбив Кучука с толку. – Итак, курсант Кучук нарисовал нам весьма неприглядный портрет нашего гражданского населения: люди у нас в стране, по его глубокому убеждению, недисциплинированные, необязательные, невоспитанные, непорядочные, не переживают за свою социалистическую Родину и не собираются в случае необходимости отдавать за нее свои жизни. А мы с вами должны этих моральных уродов защищать, не щадя своей жизни. Курсант Кучук, мы вас правильно поняли?
Рота снова дружно смеется, и громче всех Скачков. Он радуется, что ему не дали возможности сморозить нечто подобное и не настаивает на том, чтобы теперь и ему предоставили слово.
– Скажи мне, о чем ты думаешь, и я скажу чем, – заметил взводный. – Ладно, о содержании подумайте на досуге, а мы продолжим занятие дальше.
Королев вздохнул. Как всегда, он чувствует себя на высоте. Похоже, он знает правильный ответ, тянет руку и жалеет, что его не спрашивают.
– У нас учитель в школе был, – шепчет Вася, кивая на Королева, – так он любил говорить девочкам, которые знали урок, а он их не спрашивал: «Шею помыла, а сваты не пришли!»
– И сам смеялся? – уточняю я, а Вася кивком подтверждает.
– Товарищ старший лейтенант! Курсант Куницын! Разрешите обратиться? А стиральная машина в лагере есть? Мне х/б уже нужно постирать, да и на подворотнички по такой жаре денег не напасешься.
– Стирать будете врукопашную, а то на вас машин стиральных не напасешься, особенно в полевых условиях, – отмахнулся от него Туманов. – Всех касается! И еще, запомните, товарищи курсанты, что проблемы индейцев шерифа не волнуют, а в данной ситуации вы все индейцы!
Рота после такого ответа взорвалась гомерическим смехом.
– Вот уж никак не ожидал такого от Туманова, – удивляется Веня. – Я прямо потрясен и восхищен!
Занятия продолжаются в том же духе. Один Вася задумчив, он долго думает и вдруг неожиданно выдает:
– Машины стиральные здесь, наверняка, есть, только они в них, наверное, брагу на самогон делают.
Вася своей неуемной фантазией меня просто поражает. Хотя… Он ведь из села, ему виднее. Вдруг он прав? От обсуждения этой интересной гипотезы меня отвлек Кучук.
– Товарищ курсант, – спрашивает он меня, пряча хитрую улыбку, – а вы знаете, что такое Анатолия? Это Малая Азия!
– О! Так товарищ Иванов у нас ко всему еще и малоазиатец! – отозвался Королев.
Впрочем, ни эта кличка, ни другие производные от Малой и Милой Азии ко мне так и не приклеились. Да, еще раз напомню, что мы теперь все на «Вы». Это так непривычно и забавно! На абитуре мы все были на «Ты», а теперь на «Вы».
– Товарищ Кучук, – доносится до слуха голос старшего лейтенанта Туманова. – Это вы сейчас продемонстрировали что вы, типа умный, да? И где вы прочли про Анатолию?
– В книге одной, – начал, было, объяснять Кучук, но Туманов, мгновенно отреагировав, его тут же перебил.
– В воинских уставах про это ничего не написано, а все остальные книги лживые и вредные, потому что отвлекают курсантов от насущной проблемы соблюдения воинской дисциплины. Вам понятно? Вопросы есть? Вопросов не бывает в двух случаях: когда всем все, или когда всем ничего!
– Что ни говорите, – давясь от смеха, говорит наш «замок», – а общаться со старшим лейтенантом Тумановым приятно и легко!
Он больше ничего не сказал, но все догадались, что общаться с нашим взводным и ротным не так приятно и легко, как с командиром первого и второго взводов.
Отказ
Хорошо, что есть самоподготовка, и можно отдохнуть. Вот уж никогда не думал и подумать не мог, что я такой сильный и выносливый могу так быстро и сильно уставать. Хотя с другой стороны: чему тут удивляться? Питание, прямо скажем, никудышнее, нагрузки будь здоров, а еще непривычная жара. И если быть честным, то мое моральное состояние тоже не очень, чтобы очень.
Гляжу я на наш взвод и удивляюсь: добрая половина его явно ошиблась с выбором профессии. Или это их родители ошиблись с выбором профессии для своих сыновей, сыночков и сынуль? Шли бы себе в народное хозяйство, как говорит наш командир взвода, там им самое место. С моей точки зрения, качествами, которыми должен обладать настоящий офицер, во взводе не обладает даже треть курсантов. Неужели офицеры этого сами не понимают?
Вон сидит и зубрит Уставы Вася. Зачем ему армия? И главный вопрос: зачем он армии? Его место в поле, Вася он и есть Вася. Ничего понять и запомнить не может, только за счет зубрежки и держится пока. Такого Васю уже ничем не изменишь.
Вон лыбится на все тридцать два Иванов. Парень он, конечно, не глупый, но наглый, сил нет. Мне всегда было интересно понять: зачем ему армия с ее строгими порядками и размеренной жизнью, когда он такой независимый, свободолюбивый, обладающий обостренным чувством справедливости? Мне его даже жалко, трудно ему придется с его характером и с «костью гордости» в спине в нашей армии. И чего это именно его командир роты поставил командиром отделения? Вот из меня бы вышел отличный командир отделения! Что это он так остро глянул на меня, словно читает мои мысли? Да нет, не может этого быть.
Вон Алеша впал в странное оцепенение, будто уснул. Он у нас обладает удивительной способностью спать всегда и везде. Это тот самый случай, когда чем больше курсант спит, тем меньше от него вреда.
– Пока существуют еще черные замыслы врагов мира и социализма, пока движение нашего общества вперед тормозится всякого рода негативными явлениями, пороками и конкретными носителями зла, до тех пор ненависть и презрение советских людей ко всему гнилому и вредному, что мешает нам жить и строить…, – это Вася включил радиоприемник. – Мы обязаны воспитывать и укреплять патриотическую страстность, идейную направленность…
– Да выключи ты его! – приказал «замок», и Вася не посмел ослушаться.
Надо же, «патриотическая страстность»! Интересно, а как это? Почту сегодня что-то долго не несут, а так хочется получить весточку из дома. Иванов вон ежедневно получает по шесть писем, а то и больше. Я пока больше двух писем в неделю не получал. Ага, вон идет наш взводный почтальон Веня Нагорный, генеральский отпрыск, блин. И за что ему такое счастье? Ну-ка, послушаем.
– Юлька! Держи письмо! Россошенко! Вася, лови! Иванов! Получите ваши шесть писем! Леонтьев! Королев!..
Эх, до чего же приятно получить письмо! Что там нам пишут? Ого, даже папа чего-то приписал. Любопытно. «Здравствуй сын. Рассказал я дяде Ростиславу о версии, куда переселили Хазарский Каганат. Он это все счел недостойными внимания слухами, так что ничего проверять он не будет. Если честно, то я тоже так считаю. А Иванов твой, скорее всего, все это просто выдумал. Скажи ему, что ученые посмеялись над его гипотезой, и передай ему привет, пусть ему приятно будет. Как там у тебя дела?»
Ну да, стану я этому выскочке приветы передавать, как же. Обойдется Иванов без поощрения. Только зря дядя Ростиславик не захотел поверить, не сам же Иванов придумал такую версию названия своего китайского города Гайсин града. Наверняка что-то такое там есть, дыма ведь без огня не бывает. Ну, ничего, может позже удастся уговорить кого-нибудь из папиных знакомых заняться этой теорией. А что, если это правда? Мне почему-то кажется, что я нахожусь в шаге от разгадки этой запутанной истории. Обидно, что папа мне не верит. Ну да ладно, спешить мне некуда, так что я не буду торопить события, подожду.
Что касается Иванова, то нужно будет расспросить его подробнее о подтверждении версии о переселении Хазарского Каганата. Может быть, там находили какие-нибудь материальные подтверждения этой теории?
О, Алеша вышел из своей странной спячки и сидит со скучающим видом. Вот кому на Руси жить хорошо. А еще говорят: «Нет ума, считай калека». Ему тут лучше всех и все нипочем. Он перехватил мой взгляд и сказал, что сон лечит, а служба калечит. А расшумелись все как, хоть вату в уши вставляй.
– Прекратить цирк! – раздался голос командира взвода. Он, насупившись, разглядывает взвод. – Я боюсь, что так мы с вами далеко зайдем.
– Вы хотели сказать балаган! – смеется Иванов.
Старший лейтенант Дядченко тут же смерил его тяжелым взглядом.
– Что хотел, то и сказал. А вы, Иванов, лучше промолчите, а то, как бы вам это не аукнулось другой стороной медали. Что за веселье? Ах, вы письма обсуждаете? Сколько можно повторять: отставить письма обсуждать и вообще рассуждать, – голосом, не терпящим неповиновения, отрезал взводный. – Занимайтесь самоподготовкой. Берите вон пример с курсанта Королева – сидит себе весь спокойный и занимается. А вы, Королев, не стесняйтесь и продолжайте в том же духе.
Как это ни парадоксально, но случилось невозможное: Иванов уткнулся в стол и молчит. Это прямо потенциальная сенсация, ведь обычно Иванов на радость взводу спорит с командиром взвода, что порой принимает анекдотические формы. Справедливости ради нужно отметить, что старший лейтенант Дядченко своими непродуманными, а порой и откровенно глупыми действиями частенько сам ставит себя в смешное положение. Взводный думает, что он действительно занимается, но я-то знаю, что он просто не хочет отрываться от своих писем, поэтому просто демонстрирует образцовое поведение. К тому же Иванов вряд ли питает хотя бы малейший интерес к словам взводного.
– Замкомвзвода! Обеспечьте порядок и насладитесь тишиной. Я вынужден уйти, дел по горло, – в голосе взводного сквозит назидательность. – Вы все время должны быть сконцентрированы.
После того, как командир взвода ушел, заместитель комвзвода недобро сказал, обращаясь ко мне:
– Слышишь, Королев, не строй тут из себя умного.
– Я и не строю. Просто на фоне вас оно как-то само по себе получается, – не стал молчать я, имея дерзость надеяться, что «замок» промолчит. Но он не молчит, а начинает в весьма обтекаемых и плоских выражениях обзывать меня и угрожать. Вдруг стало так обидно, и почему это я должен терпеть этого недоделанного вояку? Впрочем, я долго слушать не стану, а лучше дочитаю письмо. Главное не подавать виду, что я его боюсь.
– ... у меня руки чешутся! Королев, я тебя предупредил! – донесся до слуха надсадный голос «замка».
Я продолжаю упорно молчать, сейчас для меня это самое лучшее. Руки у него чешутся! Так возьми рашпиль и почеши. Еще через минуту я поднял голову и с невозмутимым видом осмотрелся. Сначала я натолкнулся на бешеный взгляд «замка», затем заметил, что некоторые курсанты с восхищением смотрят на него, но часть восхищенных взглядов адресована и мне. Иванов смотрит на меня с понимающим видом, а Леонтьев шепнул, чтобы я не нарывался зря. Хотя мне кажется, что я ничем особенно не рискую, ведь обещать и делать это разные вещи. Гроза так и не разразилась, и до драки дело не дошло, несмотря на все свои громкие угрозы и обещания «замок» все-таки обиду проглотил. Хотя стоило это ему большого труда. Ничего, я уверен, что жизнь расставит все и всех по своим местам.
– Курсант Королев! Вы что-то хотели мне сказать? Встать! Закрыть рот! Сесть! Объявляю вам выговор!
Что же, в армии многое неясно, зато все правильно. Когда курсанта вызывают, он должен встать и покраснеть.
– Есть выговор! – еле сдержал я улыбку. Подумаешь, выговор! Выговор в вещмешке за спиной не носить. Остальные курсанты тоже поняли, что дальше слов дело не пойдет, и потеряли к нам интерес. Они снова оживленно беседуют о всякой ерунде.
– Взвод! Перерыв 15 минут! Ну, кто ведет меня в чипок? – громогласно объявил «замок», а сам с меня глаз не спускает. Это он мне дает шанс искупить мою «вину». До чего же он примитивен! Разумеется, у меня и в мыслях нет вести его в чипок, хотя «замок», кажется, такого никак не ожидал. Он с фальшивым равнодушием в обнимку с Юлькой и Алешей направился к автолавке. Я глянул на Иванова и заметил в его карих глазах насмешливое выражение.
Перестройка
«Дышите свободно! Это приказ!»
Ст. лейтенант Туманов О.П.
По стране дружно шагают перестройка, гласность, демократия и новое мышление. В нашем училище это выразилось в том, что по каждому маломальскому поводу старшие офицеры строго и осуждающе говорят:
– Товарищ курсант, вы еще не перестроились. Смотрите, вам еще придется раскаиваться в этом!
Разумеется, в этом нет ничего плохого, и это не причиняет никому из нас никакого вреда, но у многих курсантов эти слова вызывают сильные переживания.
– Удивительное дело, – размышляет вслух Серега Королев, которому это давление кажется чрезмерным, – мы, еще не закостенелые в своих взглядах, должны перестраиваться, а древние полковники, которые уже по двадцать пять-тридцать лет в армии, консерваторы до мозга костей…
– Почему до мозга костей? – лениво интересуется Зона.
– Потому что от долгой службы в стройбате других мозгов не осталось, – терпеливо объясняет Королев. – Так вот: именно те, кто со всей очевидностью, сами и должны перестраиваться в первую очередь, как-то так незаметно и быстро поперестраивались, да еще и нас учат жить по-новому! Ветераны брежневского времени, консерваторы учат нас, как надо перестраиваться, ну не дурдом ли?
– Привыкай, Серега, этот дурдом называется армия, и тебе в нем жить как минимум двадцать лет! – смеется Рома. – Другими словами, мы проведем в этом дурдоме лучшую часть своей жизни.
– Да я вовсе не про армию, а про перестройку, – раздражается Сергей. Слишком часто он, надо заметить, раздражается, отравляя этим жизнь другим людям. Почему мы его до сих пор решительно не осудили за такое поведение? Шутка, конечно.
– Нет, про армию, – упрямится и смеется Журавлев. – Знаете, некоторые удивятся, а я вот нисколько не удивлюсь, если у нас возьмут и объявят…
– Какой-нибудь зачет по перестройке. Например: «Как я перестроился», – уловил я ход его мыслей.
– Именно! С первого раза, разумеется, все не сдадут такой зачет, но с третьей попытки всем поставят, и все! Перестройка в действии, живет и побеждает!
– Вот так бы да по всей стране, за месяц вся великая страна, глядишь, и перестроилась, – шучу я, а сам думаю, что на самом деле это не так страшно, как кажется на первый взгляд.
– Ну, это уже был бы совсем маразм, – ворчит Королев.
– А так разве не маразм: «Товарищ курсант, вы еще не перестроились!»
– Маразм, – соглашается Королев, – но маленький такой маразмик, в рамках одного отдельно взятого военного училища.
Жаль, что Вася сейчас героически несет службу в суточном наряде по роте, а то бы он со своей наивной доверчивостью и детской непосредственностью, несомненно, порадовал бы нас какими-нибудь своими идеями на этот счет.
– Еще раз подчеркну, это система, а не отдельно взятый случай, – настаивает Рома. – Я очень сожалею, но, к сожалению это так!
– Ты преувеличиваешь, – не сдается Королев, – перестраиваться все-таки необходимо. Нельзя же пассивно ждать ...
– Вот ты сам не жди и перестраивайся, – махнул рукой Журавлев.
– А на меня лично подобные размышления сон нагоняют, – демонстративно зевает Зона.
– И это правильно, – подражая генсеку, говорю я. – Сергей, ты привык слишком серьезно относиться к вещам, а надо попроще. Проще! А вообще давайте не будем больше спорить на эту тему, а? Даже жалко тратить время на это.
– Отчего же? – Королев очень настойчив. – Об этом можно и поспорить. Это крайне важно, особенно в наше сложное время.
В общем, мы все с Королевым согласны, все мы рады, что у нас в стране перестройка, и наконец, что-то сдвинулось с мертвой точки, а с Серегой спорим просто так, чтобы его раззадорить. Сергей из-за боязни оказаться в глупом положении, все воспринимает за чистую монету и продолжает спор.
– Да ладно тебе, Серега, – пожимает плечищами Журавлев. – Чего воду в ступе зря толочь?
Мне тоже кажется, что мы зря топчемся на одном месте. Жаль только, что Королев не обращает на наши слова никакого внимания.
– Ага, говорил слепой – увидим! Поймите же вы, наконец, что перестройка касается всех людей в стране! Всех!
– А мы не люди, – захохотал Зона. – Мы будущие офицеры!
– Но у каждого из нас должна быть своя голова за плечами, – ляпнул Королев.
Мы с Ромой переглянулись, и я первым сказал.
– Хотелось бы заметить, но лично моя голова на плечах, – говорю я.
– И моя тоже, – вслед за мной выкрикнули Рома и Зона.
Королев оправдывается, что он просто сгоряча оговорился.
– Ладно, – миролюбиво заявил Рома, – лучше полюбуйтесь на эти лозунги, – и кивнул в сторону деревянных зданий, в которых находились учебные классы.
На одном написано «Родину-мать учись защищать!», а на другом «Родина-мать! Умей за нее постоять!»
– Несколько однообразно, не правда ли, как вы считаете? – довольно ухмыльнулся Рома и стал ждать нашей реакции.
– Просто примитивно, – проворчал Королев.
Здесь он совершенно прав, и с ним нельзя не согласиться.
– Хоть безобразно, зато однообразно, как и положено в армии! Норма жизни! Хотя могли бы что-нибудь и разнообразнее придумать, к примеру: «Если армия сильна – непобедима и страна!»
– Въедливые вы, – покачал головой Королев, – да и фиг с вами!
«Замок» справедливо заметил, что довольно уже некоторым шибко умным болтать, так как есть дела и важнее старых анекдотов. Да и новых тоже. Это Зона уже травит анекдоты, а я и не заметил. И мы вняли замечанию «замка» и занялись повседневной суетой, а ее всегда хватает с головой.
– А все-таки интересно, – вернулся через несколько минут Королев к прежнему разговору, – отчего это старые полковники так долго служат и не уходят на давно заслуженный отдых? Или у них пенсия не такая большая, как им хочется? Или они еще надеются стать генералами?
– Ну, что ты! Странно даже, у тебя ум такой глубокий, бескрайний, как море, а таких простых вещей не понимаешь! Они движимы исключительно любовью к простому солдату, – смеется Журавлев, – то есть курсанту!
К Бате приезжали родители и привезли разных вкусностей, в том числе большой арбуз. Когда дошла очередь до него, Миша вдруг сказал:
– А-ну, дай-ка мне нож.
Он ударил ножом сверху, и арбуз раскололся на четыре практически равные части.
– Вот это да, – ахнул Веня, – а как это?
– Никакого мошенничества, – довольный произведенным эффектом, говорит Миша, – несколько месяцев тренировок плюс порезанный палец.
Веня громко всхлипнул.
– Ты чего это, а?
– Палец жалко. Чего ржете? Вру я, ничуть не жалко! Ну, режьте уже арбуз дальше!
Замена
Первой парой была физподготовка, и был кросс на три тысячи метров. Всем курсантам было тяжело, и результаты оказались чудовищно плохими. Наш преподаватель даже удивился и сказал, как это ни дико звучит, следующее:
– Да вы что, все завтракали сегодня, что ли?
– А-то как же еще? – удивился Морозов, сбитый, как и все мы, с толку вопросом преподавателя.
– Ах, вон оно, в чем дело! Запомните, товарищи курсанты, перед занятиями по физо кушать, не рекомендуется. Только чай! Вы, пожалуйста, запомните эти премудрости.
– Вот еще, – опять не удержался и негромко проворчал Морозов, – так тут вообще с голодухи ноги протянешь. Наш преподаватель как видно со странностями.
На самом деле наш преподаватель чересчур нормальный, просто сам уже забыл, как это оно – быть курсантом первого курса. После кросса нас повели на турники. Не знаю, как это так вышло, но Рома Журавлев, делая подъем переворотом, свалился с перекладины и сломал руку. Увидев ротного, его закадычный друг Литин бросился к нему.
– Товарищ капитан! Курсант Журавлев руку сломал!
– Кому? – растерялся ротный. – Как себе?
По приказу ротного Литин повел Рому в лазарет, накладывать гипс. После физо начались занятия по Уставам. Лекцию по Уставу гарнизонной и караульной службы взводный начал с вопроса.
– Товарищи курсанты, у кого из вас здесь, я имею в виду в Перевальном, есть фотоаппарат? Ни у кого? Ну, и о чем, позвольте полюбопытствовать, вы думаете? Вы что же, решили, что у вас будет еще попытка увековечить себя на первом курсе? Кроме этого, вам нужно будет регулярно выпускать стенгазеты, сатирические газеты, боевые листки, листки-молнии и фотогазеты! Как же вы будете выпускать фотогазету, не имея фотоаппарата?
– Блин, – удивляется Лео, – и как это мы сами не сообразили?
– А теперь серьезно: по опыту предыдущего выпуска, советую вам сброситься и купить на каждый взвод по фотоаппарату. И вам самим, и вашим детям и внукам будет память на всю жизнь, и для роты тоже польза. А теперь переходим к занятиям. Огромное значение для поддержания высокой боеготовности частей и подразделений имеют требования Устава гарнизонной и караульной службы Вооруженных Сил СССР. В его основу легли ленинские идеи о защите социалистического Отечества, о повышении бдительности. Советскому народу приходится строить коммунизм в сложной международной обстановке, поэтому мы, никогда не забываем ленинский завет: « ... необходима воинская дисциплина и военная бдительность, доведенные до высших пределов».
В классе очень жарко и душно, и все мы потеем, а от этого запах в помещении становится еще более спертым. И пусть это не самое главное в мире, но неудобств доставляет много.
– Советский часовой, – взводный очень правдоподобно изображает задумчивость. – Каждый солдат и матрос должен вникнуть в сущность этих слов, ведь часовой охраняет все, что создано умом и руками миллионов тружеников города и деревни – общенародное достояние... В первые же дни Советской власти, обращаясь к рабочим, солдатам и крестьянам, Владимир Ильич Ленин призывал: «Берегите, храните, как зеницу ока, землю, хлеб, фабрики, орудия, продукты, транспорт – все это отныне будет всецело вашим, общенародным достоянием». (ПСС (Полное собрание сочинений), т. 35, с. 67).
Я расстегнул крючок на воротничке, потому что дышать трудно, а воротник уже и так разбух от пота.
– Я все вижу. Иванов, приведите себя в порядок.
Надо же, сегодня мама Жора сохраняет полнейшее хладнокровие и благодушие! Это тем более странно, что наш взводный часто раздражается по настоящим мелочам и пустякам. Приходится застегнуть крючок. В следующий раз нужно будет постараться сделать это не так заметно.
– В караульной службе нет перерывов. Часовые всегда на посту. Несение караульной службы является выполнением боевой задачи, говорится в Уставе. Каждый день в установленное время в больших и малых гарнизонах от Калининграда и до Камчатки, от полярных морей до далекой Кушки происходит развод и смена караулов. Караульная служба требует большой ответственности и нервного постоянного напряжения.
Дверь в класс открылась, и вошел командир роты. Придется отложить исполнение желания о расстегнутом крючке на потом.
– Взвода, встать! Смирно! Товарищ капитан! Третий и четвертый взводы занимаются Уставом гарнизонной и караульной службы. Лиц незаконно отсутствующих нет. Командир взвода старший лейтенант Дядченко.
– Вольно! Садись! – опустил ротный руку от фуражки.
– Взвода! Вольно! Садись! – продублировал взводный, и все снова уселись на свои места.
– Душно как у вас, – поморщился ротный, – на перемене обязательно проветрите помещение, а сами на это время все выйдите. В общем, такое дело: в наряде по хлораторной станции оба курсанта упали в обморок – тепловой удар. Позагорать решили и перегрелись. Нужен один командир отделения и один курсант для того, чтобы сменить наряд по хлораторной.
– На сутки? – спросил Веня с надеждой.
– Нет, только до вечера, – огорчил его командир роты.
Тут же я понял, что нельзя упускать такую возможность и решил воспользоваться этим случаем.
– Я! – поднял я руку после недолгих раздумий. – Курсант Иванов.
– Я! – вызвался Батя с явным намерением составить мне компанию. – Курсант Молодов!
Остальные слишком долго думали, взвешивая все «за» и «против», поэтому и остались в аудитории.
– Добро, можете идти, – быстро принял решение ротный.
– Курсант Леонтьев, – радостно распорядился я, – остаетесь за командира второго отделения.
Курсанты завистливо смотрят, как мы с Батей собираем свои вещи и выходим из аудитории.
– Повезло, – радуется Игорь, сдвигая пилотку на затылок и не переставая улыбаться. – Сил моих находиться в этой духовке, больше нет. Давай по дороге еды прикупим, правда, у меня денег мало.
– У меня есть, – порадовал я Батю.
– Ох, и повезло! Вот удача, так удача! Сможем отдохнуть целый день! А то я, признаться, утомился от этих занятий и нашего взводного. У тебя найдется, что почитать?
– У меня есть последний номер журнала «Советский экран» и последний номер «Роман-газеты».
– Хорошо! Плохо только, что «Роман-газета» выходит всего два раза в месяц, правда?
После душного класса на свежем воздухе даже настроение у нас заметно улучшилось. Мы идем не спеша, чем вызываем недовольство ротного, который уже тоже вышел из класса. До нас донесся его окрик:
– Товарищи курсанты! Медленно тянемся. Бегом марш! Курсант Молодов, догоняйте курсанта Иванова и бегите сзади него!
Мы оглянулись и по лукавой улыбке, заигравшей на лице ротного, догадались, что недовольство его напускное. Так надо. Кто знает, может за нами троими наблюдает какой-нибудь начальник повыше нашего командира роты? Мы пришли на хлораторную станцию, все здесь дышит миром и покоем. В наряде от переполнявших нас чувств нам захотелось спеть. Стали обсуждать репертуар, и выяснилось, что Батя знает слова «Грузинской песни» Окуджавы.
– Что же ты молчал? – вскричал я в сильном волнении. – Ну-ка, пой! Я хочу выучить слова этой песни!
– Виноградную косточку в теплую землю зарою,
и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву.
И друзей созову, на любовь свое сердце настрою,
А иначе, зачем на земле этой вечной живу?..
Как же долго я искал слова этой песни! Один раз услышал ее по телевизору, но никак не мог найти тех, кто бы знал слова этой песни, и вот, нашелся человек, который их знает. Что знает! Батя превосходно поет эту песню! Мечты сбываются!
Первый наряд
Сегодня я первый раз заступаю в наряд. Поскольку я командир отделения, то в наряд буду ходить дежурным по роте. Уже после вечерней поверки, когда наряд по роте начал уборку, нарисовалась проблема в лице курсанта первого взвода Скачкова. Я его распределил убирать туалет, а он отказался. Гордо поблескивая глазами и выпятив вперед свою утлую грудь, он надменно заявил:
– Товарищ курсант, а вы знаете, кто мой папа? Я – сын генерала, и убирать туалет не стану!
– Да хоть генсека, – насмешливо процедил я. – В чем твоя заслуга, что твой папа генерал? Кто ты без своего папы?
– Правильно. Чмо он, – подтвердил Кальницкий. – Иванов, да двинь ты ему между глаз! Наперед могу сказать: очень помогает. А я еще от себя сейчас добавлю!
Кальницкий, как сержант, полностью принял мою сторону. Можно сказать, что таким образом он протянул мне руку помощи.
– То есть как это? – не понял Скачков. Данный мне Мишей совет ему явно не понравился. Да и кому бы он на его месте понравился?
– То есть так это. Родился бы ты в семье колхозного конюха, ты бы тогда...
– Я понял, – понуро ответил Скачков, больше возражать не стал и понуро побрел убирать туалет.
Что и говорить, я в очередной раз заново открываю для себя нашу армию. В который уж раз я смотрю на нее другими глазами. Приятно, что на этот раз я поступил правильно.
– Дежурный по роте, – окриком позвал меня ротный в канцелярию роты.
– Товарищ капитан, – начал, было, я, но ротный оборвал меня взмахом руки.
– Имел удовольствие слышать вашу беседу с генеральским сынком, – улыбаясь, сказал ротный. – Не скрою, я мог бы вмешаться и расставить все по своим местам, но было ужасно интересно узнать, как ты справишься с этой задачей. Я в училище уже двенадцать лет и скажу тебе, что обычно в твоей ситуации дежурные по роте просто бьют морды генеральским отпрыскам. Тебе удалось обойтись без этого, что случается нечасто. Чувствую, что я в тебе не ошибся, и сержант из тебя выйдет, что надо! Ладно, на сегодня хвалить тебя больше не буду – иди, служи.
– Что, почиваешь на лаврах? – подмигнул мне, понимающе, Миша.
Наш взводный тоже сегодня в наряде по столовой. Ночью, перед тем как лечь спать, он пришел в расположение роты, чтобы проверить несение службы суточным нарядом и расход (то есть наличие) личного состава. Увидев меня, взводный радостно спросил:
– Курсант Иванов, кому это не спится в ночь глухую?
– Дежурному по столовой, – тут же парировал я.
– А дежурному по роте? – нахмурился взводный, и довольная улыбка оставила его лицо.
– Так не положено ведь еще, – доступно объяснил я ему. – Или вы разрешаете? Так я с удовольствием! Я быстро!
Весь наряд пролетел как на одном дыхании, без сучка, без задоринки. И вот, когда начался развод нового суточного наряда по лагерю, и до смены оставался какой-то час, вдруг грянул гром: обнаружилось, что в комнате для хранения оружия не хватает одного штык-ножа к АКМ! При температуре окружающей среды +38 градусов меня бил озноб, и зуб на зуб не попадал, а по спине тек липкий, противный холодный пот. Нас так заинструктировали на предмет сохранности оружия и уголовной ответственности за утерю оружия и боеприпасов, что я на какое-то время потерял способность трезво и спокойно мыслить.
Я дважды пересчитал автоматы, пулеметы, штык-ножи, подсумки с магазинами, но одного штык-ножа как не было, так и нет! Гнездо для штык-ножа курсанта Григораша было пустым. Я уже мысленно прощался с училищем, со своей мечтой стать офицером, когда вдруг снова обрел способность здраво рассуждать.
– Так, – сказал я себе, – кто у нас заступает в наряд? Кучук, Журавлев, Калугин... Калугин! Он же, сукин сын, пулеметчик! А это значит, что своего штык-ножа у него нет!
Я схватил автомат Григораша и сверил его номер с номером штык-ножа, за который расписался в книге выдачи оружия Калугин. Так и есть – совпадает! Ах ты, сука! – ликовал я. – Ну, я тебе задам!
Когда новый наряд шел с развода, я выглянул из оружейки и подозвал Калугина.
– Ты чего, гад, не сказал, что чужой нож взял?
– Не подумал сначала, уже только на разводе сообразил, – виновато ответил Калугин. – Товарищ курсант, вы не сердитесь, хорошо? Я ведь не специально.
– Не специально он, – все-таки проворчал я для порядка. – Я тут волнуюсь, понимаешь.
– В общем, первый твой наряд тебе запомнится надолго! – рассмеялся Журавлев, который принимает у меня наряд. – А ты, Калуга, пей меньше тормозной жидкости, а то так недолго и схлопотать!
Калугин виновато переминается с ноги на ногу.
– А я думал, что пулеметчики в наряд без штык-ножей ходят, – сказал он, я расхохотался, и все мои переживания улетучились.
– Ладно, – все еще улыбаясь, сказал Рома, – некогда тут рассусоливать. Давай проверять оружие, а вы, Калугин, дуйте в роту и принимайте там порядок.
Ромка считал оружие, проверял все ли автоматы, стоят на предохранителях, есть ли пеналы с принадлежностями для чистки и все прочее, а я стоял в дверном проеме и слушал музыку, которая звучала из ПАКа: «Что за глупый скворец! Что за глупый скворец!» По лагерю разносится голос Макаревича, а я стою, радуюсь жизни, солнцу, тому, что заканчивается первый наряд в моей жизни и мечтаю. Мечтаю о том, чтобы в эту ночь не было тревоги, и я смог выспаться после наряда.
Для Вени Нагорного сегодня тоже первый наряд, он заступил дневальным по роте. Пока рота находилась на ужине, Веня вымыл в казарме полы. И вымыл их так, что ротный ахнул, едва вошел в казарму.
– Кто? – только и спросил он. – Вы что, товарищ Нагорный, полуведром воды развезли грязь по полу? До вашей уборки было гораздо чище.
– Товарищ капитан, – смеется Миша Кальницкий, – у него есть смягчающее обстоятельство, у него папа генерал! Так что генеральское чадо пока еще ничего тяжелее ложки в руках не держало, и ничего путного этими руками делать не научилось!
– Это ничего, – хмыкнул ротный, – научим. Научим, товарищ Нагорный, не сомневайтесь! Даже не смотря на всю вашу тяжелую генеральскую наследственность! Старшина роты, ко мне! Вот, перед вами тяжелый случай. Так что учите его мыть полы. Надеюсь, товарищ Нагорный, вы не рассчитываете, что здесь кто-то будет мыть полы за вас? Правильно, не будет. Здесь все равны, все вы будущие офицеры, так что, учитесь, пригодится.
Ротный ушел в канцелярию, а старшина принялся лично учить Веню драить полы. Оба они были недовольны друг другом, старшина лег спать поздно, но полы мыть Веня научился в самые, что, ни на есть, сжатые, ударные сроки.