Туристы вежливо кивали в такт словам гида, время от времени прерывая его речь заученно-восхищёнными возгласами восторга. Взмах руки экскурсовода, и все послушно защёлкали своими камерами. Николас старался не отставать, посмеиваясь в душе над израильским "деловым международным центром". Городок, как городок. По сравнению с Нью-Йорком…. Нет, с Нью-Йорком Тель-Авив нельзя даже сравнивать. В одной лишь северной башне Всемирного торгового центра, где он работал, находились одновременно несколько тысяч человек.
- Господа, в автобус. Попрошу в автобус.
Толпа туристов безропотно потянулась к автобусу. Израильский "Хилтон" поразил искушённого Николаса своей роскошью и уровнем обслуживания. Страна пустынь и войн умела принимать гостей. Вот только гид…. Работу свою он знал, но воспринимал её, как чрезвычайную миссию. То ли получал дополнительные дотации от министерства пропаганды, то ли слишком любил свою страну. Битый час он, упиваясь собственной значимостью, рассказывал о неказистом здании, в котором лет шестьдесят назад вершилась "мировая история". Николас терпеливо слушал, хотя от голода желудок уже играл на саксофоне. В том, этническом ресторанчике, куда завёл группу туристов Зальман, Николас наотрез отказался принимать пищу. Хозяева харчевни оказались родом то ли из Бухары, то ли из Сахары, но отчего-то называли свою кухню еврейской национальной. Но Николаса просто так не проведёшь. В Северной башне, где он трудился на ниве программного обеспечения, работало немало евреев. Что-что, а еврейскую кухню Николас мог отличить от бухарской.
Народ втягивался в автобус. Николас обречённо поставил ногу на ступеньку, когда его глаз вычленил из общего потока мигающей вокруг рекламы большую жёлтую букву "М". Привет от дядюшки Сэма.
- Пять минут! Только пять минут, - умоляюще сложил он руки перед Зальманом, - возьму чизбургер и сразу обратно.
Гид недовольно покачал головой, но затем смилостивился над привередливым американцем, в душе посмеиваясь над его наивностью. Чизбургер тому, в кошерном "Макдональдсе", уж точно не подадут.
На удивление Николаса, "Макдональдс" пользовался популярностью. Вдоль прилавка выстроилась очередь голодных евреев. Небольшая, человек восемь, но очередь. Николас заметался по ресторану, поглядывая поочерёдно, то на часы, то на витрину, сквозь которую виднелся готовый к отплытию туристический автобус. Решившись, он сконфуженно подошёл к парню, стоявшему первым. Очередь недовольно загудела. Но английский язык вкупе с белоснежной, обезоруживающей улыбкой, сделали своё дело. Поняв, что от него хочет американский турист, парень приветливо улыбнулся и сделал шаг назад. Очередь, продолжая недовольно жужжать, уплотнилась за ним, но не помешала Николасу протиснуться к прилавку.
- Чизбургер, - выдохнул он, - двойной, нет тройной. Много мяса и много сыра.
Продавец, молодой блондин в фирменной одежде и с неимоверным количеством веснушек на лице, возмущённо уставился на некошерного покупателя. Затем, не заметив раскаяния на лице шутника, и, осознав, что заказ сделан на английском, растерянно переспросил:
- What?
Николас подивился на грубияна, но вежливо повторил заказ. Парень неразборчиво, на ломанном английском, попытался объяснить, что в булочку никак нельзя класть сыр с мясом вместе. И тут Николаса осенило. Он вспомнил о странной привычке евреев не мешать мясного с молочным.
В поисках альтернативы, американец забегал глазами по меню, висевшем за спиной парня. Немного поколебавшись, выбрал самый большой гамбургер.
- Мак Рояль и, пожалуйста, побыстрее. Я задерживаю всю группу.
Парень бросил вопросительный взгляд на очередь, недовольный на заказчика и крикнул за спину короткое: "Мак Рояль". К чести израильского филиала американского быстропита, уже через минуту Николас раскланивался с вежливым молодым человеком, уступившим ему свою очередь.
- Николас, - представился он, энергично потрясывая руку парня.
Тот сконфуженно улыбался, но представиться так и не успел. Очередь потеряла терпение, жужжание переросло в откровенный ропот. Николас поспешно извинился и, подхватив здоровенный гамбургер, помчался к автобусу. Там тоже пришлось извиняться перед одной экспрессивной дамочкой, вознамерившейся декламировать недисциплинированному соотечественнику правила хорошего тона. Зальман авторитетно подошёл к нарушителям дисциплины. Объявил "Брек". Предотвращение мелких ссор, и восстановление мира в группе были его прямой обязанностью. Он открыл рот. Громогласные звуки иерихонских труб. Страшный взрыв сотряс автобус. Посыпались стёкла окон. Николас утратил способность слышать. Мозг продолжал воспринимать информацию, но отказывался её анализировать. Словно в замедленной съемке, он наблюдал за заторможенными движениями людей, находившихся в автобусе. Медленно, слишком медленно, они вставали со своих мест, по-рыбьи безмолвно раскрывая и закрывая рты. Дама "хорошие манеры", не успевшая сесть на своё место, как-то неестественно, театрально, заваливалась назад в проход. Зальман, уже лежавший в проходе, держал в руках, невесть откуда взявшийся, пистолет. Из исчезнувшей витрины "Макдональдса" валил густой дым.
Затем время возобновило свой вечный ход. Мир ощетинился звуками ужаса и боли.
- Теракт! Теракт!
- Всем на пол! – нечеловеческим голосом взревел Зальман и, убедившись, что люди правильно поняли команду, рванул Николаса за ворот рубахи вниз. Выпучив глаза, с перекошенным от бешенства лицом, он прорычал, - лежать!
Затем передёрнув затвор пистолета, бросился вон из автобуса. Через несколько секунд он исчез в клубах дыма, валивших из ресторана. Николас приподнялся на коленях и вперился глазами в чадящие руины, ещё не осознавая, что сам является героем этого фильма ужасов. Звуки сирен, потревоженных ударной волной машин, больно резали слух.
Появились машины спасательных служб. Вернулся Зальман. Автобус, по приказу офицера полиции, тронулся с места. Николас всё никак не мог оторвать взгляда от детской ножки в туфельке с бантиком, лежавшей в нескольких метрах от входа в ресторан.
Вечером в гостинице появился следователь, вежливый, спокойный мужчина лет сорока в гражданской одежде. Николас пребывал в тяжёлом, непробиваемом ступоре. Лишь когда подошла его очередь давать показания, американца прорвало. На вопрос: "Видели ли вы что-то необычное", он вспомнил. Вспомнил, как выходя из "Макдональдса", столкнулся в дверях с молодым человеком, одетым, несмотря на июльскую жару, в тёплую зимнюю куртку. Но лица парня, как, ни бился над ним следователь, вспомнить не смог. Белое пятно, а под ним зимняя, не по сезону, дутая куртка.
Следователь ушёл. Николас постепенно приходил в себя. Пришло к нему и понимание того, что произошло на самом деле. Скромный, молодой израильтянин, так и не успевший назвать своего имени, спас ему жизнь. Ему, Николасу, человеку, которого он видел в первый и… последний раз. Спас чужую жизнь, но отдал свою.
Лицо парня Николас помнил. Очень хорошо помнил. Помнил так, будто оно с детства смотрело на него со стены гостиной. Николас сорвался с места, затем вернулся, накинул рубашку и бросился вон из гостиничного номера. Вернулся снова, схватил лист бумаги, карандаш и быстрыми, чёткими мазками набросал портрет парня из "Макдональдса".
Зальман спал на кресле в холе гостиницы. Николас остановился подле него, наблюдая, как тот вздрагивает во сне. Не нужно быть психоаналитиком, чтобы понять тревожные сны экскурсовода. Николас заказал у портье такси и вышел в знойную июньскую ночь. Тель-Авив бурлил, жил, пел, целовался и дышал горячим, раскалённым за день, но не успевшим остыть за ночь, воздухом.
Попросив таксиста отвезти его к ближайшему полицейскому участку, Николас откинулся на сиденье и закурил. Поймал недовольный взгляд водителя, поспешно затушил сигарету и извинился. Тот только махнул рукой и, как бы, между прочим, сообщил:
- Сегодня в городе был теракт. Погибло двенадцать человек. Есть раненные, но это не надолго. Так всегда при терактах. Говорят тяжело-раненный, а на завтра он уже в списке убитых. Девочка погибла. Совсем маленькая. Жалко.
У Николаса защипало в глазах. Он отвернулся к окну.
В участке законопослушному туристу обрадовались и сразу отвели к старшему офицеру. Тот внимательно выслушал свидетеля теракта, но поняв, что Николаса уже допрашивали, мгновенно потерял к нему интерес. А затем недовольно морщился, не понимая, что ещё хочет от него долговязый американец. Понял. Немного оттаял. Смотрел внимательно в глаза и молчал до неприличия долго, игнорируя непрерывно зудящие телефоны. Офицер кивнул и подробно, без тени прежнего нетерпения, долго объяснял, что трупы не опознаны, что на это требуется время, возможно несколько дней. Что даже после опознания без разрешения родственников имена опубликованы не будут и что…. Наконец следователь сообразил, что говорит совсем не то и просто пообещал Николасу позвонить, как только получит фотографии погибших и сверит их с наброском туриста. И если Николас желает…. Ах, желает, то он сообщит ему о времени и месте похорон парня, спасшего ему жизнь. На этом они распрощались.
У входа в гостиницу стоял пикет журналистов. Гадость какая. Николас не ошибся, они ожидали именно его. Предание о чудесном спасении. Тьфу на вас. Николас сжал пальцы в кулаки, но сдержался, спрятав их в карманы. Не говоря ни слова, американец рассёк толпу, словно ледокол льдины отмороженных человеческих душ и вошёл в холл. Зальман так и не покинул своего диванчика, но уже не спал. Заметив выражение лица американца, немного поколебавшись, признался:
- Это я рассказал им. Прости, Николас, но людям необходимы герои. За анонимными именами безвинно погибших всегда должны быть герои. Этому мы научились у вас американцев, - Зальман грустно усмехнулся и добавил, - героев помнят дольше, Николас, много дольше.
- Я хочу быть на его похоронах, - устало опускаясь в кресло, проговорил Николас.
- Конечно, но… через два дня у вас самолёт.
- Я хочу быть на его похоронах! Это всё, что я могу для него сделать.
- Да-да, - Зальман положил ладонь на запястье собеседника, - спасибо тебе.
- За что?
- За то, что ты человек. Всего лишь за то, что ты человек.
Ночью Николас снова едва не погиб, но уже по собственной неосторожности. Как все законопослушные американцы, он не стал курить в номере, серьёзно обосновавшись на крошечном балкончике, даже плотно прикрыл раздвижную стеклянную дверь. Когда, под утро, раздался телефонный звонок, ошалевший от мыслей, бессонницы и второй пачки сигарет, Николас рванулся на вожделенный звук, то встретился лицом с той самой раздвижной дверью. Стекло мрачно, словно тревожная рында, загудело, но выдержало. Растирая кровь по лицу, он справился с механизмом двери и успел-таки ответить на звонок. Звонил тот самый офицер полиции:
- Вы были у меня….
- Да-да, - невежливо прервал Николас полицейского на полуслове, - вы опознали того парня? Как его имя? Когда похороны? Где?
- Полегче, полегче господин Лайтон. Успокойтесь, пожалуйста. Среди погибших вашего спасителя не обнаружили.
- Что, чёрт возьми, это означает? Вы не можете опознать труп? Существуют же какие-то лаборатории….
- Николас, возьмите себя в руки и дайте мне договорить.
- Простите, офицер. Ради Бога, простите. Вы же понимаете моё состояние. Продолжайте, пожалуйста, я внимательно слушаю.
- Так вот, среди погибших вашего спасателя не обнаружено, а вот среди раненых….
- Он жив! – не сдержав обещание, снова перебил Николас следователя.
- Жив. Тяжело ранен, но жив.
- Где? В какой больнице он находится? Я могу его увидеть?
- Не думаю. Парень без сознания. Не хочу вас расстраивать, но его состояние действительно очень тяжёлое.
- Я могу чем-то помочь?
- Молитвой.
- Я буду молиться всю ночь, но утром поеду в больницу.
- Парня зовут Ави, Ави Мор. Он находится в больнице "Ихилов" в реанимации.
Николас молился до утра. Прилёг, когда уже рассвело, на минутку, только прикрыть глаза. Проснулся, когда уже стемнело. Вскочил, попытался натянуть брюки, но упал обратно на кровать, запутавшись в штанинах. Постарался успокоиться. Сердце бешено колотилось. Мысли путались, руки дрожали. Почему? Да, какой-то израильтянин спас ему жизнь. Совершенно ненамеренно. Абсолютно случайно. Будь у этого, как там его, Ави Мор, выбор, не факт, что он поступил бы так, как поступил. Без привязки к ситуации в "Макдональдсе". Вообще выбор. Скажем, спасти человека или спастись самому. Дело совсем не в этом. Здесь материи посерьёзней. Божье предначертание. Господь, наш единый Господь, избрал для явления чуда двух конкретных людей. Американца христианина Николаса Лайтона и израильтянина иудея Ави Мора. Чудо! Мне явлено чудо, и жизнь моего спасителя теперь неразрывно связана с моей. И тут Николас вспомнил то, что давно должен был сделать, но в силу не зависящих от него обстоятельств, не сделал.
- Как дела, Мэри, - спросил Николас, не в силах придумать ничего лучшего.
- Дела? Бессердечная скотина! Я уже в посольство звонила. Ты что, не мог позвонить!?
- Прости, милая. С посольства мне звонили. Не волнуйся, у меня всё в порядке. Тут такое дело…. Ладно, скоро приеду, расскажу. Целую, до встречи.
Николас поспешно дал отбой, прекрасно осознавая какой осадок остался у жены от разговора. Не сейчас. Сейчас все мысли, вся жизненная энергия, находились подле колеблющегося между жизнью и смертью израильского парня по имени Ави Мор.
В больнице долго выясняли, кем приходится раненному американский турист, и, в конце концов, не пустили. Парень всё ещё был без сознания. Несколько мучительных часов у входа в реанимацию. Затем Николасу удалось поймать одного из лечащих врачей. Диагноз? Диагноза не было. То, по какую сторону кромки окажется больной, не зависело от профессионализма врачей. Николасу во второй раз посоветовали молиться.
Он долго не раздумывал. Вернулся в гостиницу, отыскал Зальмана. Предупредил, что остаётся в Израиле на неопределённый срок и дальнейшего участия в осмотрах исторических достопримечательностей принимать не собирается.
Ави очнулся на четвёртый день, но Николаса допустили к нему только через неделю. На все: "Что я могу для тебя сделать", Ави только смущённо, с трудом преодолевая боль, улыбался. Ещё два дня турист провёл в больнице. Ави был ему рад, но он, Николас, как все американцы, обладал повышенным чувством такта и видел, что напрягает парня. На третий день пришёл прощаться. Присел у кровати. Помолчал. Выудил из бумажника визитку. Передумал. Слишком уж официально. Выпросил чистый лист бумаги у медсестры, исписал его телефонами и адресами электронных почт. Вручил своему спасителю, пожелал скорейшего и полного выздоровления, да и вернулся домой, в Америку. Туда, где люди могут спокойно съесть свой чизбургер, но при этом остаться в живых.
Прошло четыре месяца. Звонок "ангела-хранителя", как про себя он окрестил Ави, застал его на восемнадцатом этаже северной башни Всемирного торгового центра на заседании акционеров компании. Николас ответил на звонок, хотя до этого никогда не позволял себе такого неуважения к собравшимся. Чёрт с ними, акционерами. Николас ни разу за эти четыре месяца не забыл, кому обязан жизнью, работой и вообще всем, что имеет. Николас давно, с тех пор, как вернулся из Израиля, перестал воспринимать жизнь, как нечто само собой разумеющееся. Мир стал прекрасен. Северная башня выше, Нью-Йорк чище, жена красивее, кока-кола слаще. Бог ближе. Николас не заметил, как под недоумевающие взгляды совета директоров и вкладчиков, вышел из зала заседания.
- Как твоё здоровье, мой друг, Ави Мор?
- Спасибо, Николас, у меня всё в порядке.
- Как я рад, что ты позвонил. Я так ждал этого звонка, так ждал.
Раздалось смущённое покашливание, собеседник видимо не ожидал такого бурного проявления эмоций и не знал, как продолжить разговор. Николас почувствовал неловкость и перешёл на деловой тон. Помогло.
- У меня проблемы, Николас.
- Очень внимательно слушаю. Всё, что будет в моих силах….
Николас слушал не внимательно о том, что требуется пересадка какого-то органа, а то и двух. А может не органа, а большого участка кожи. О том, что у Ави нет кроме него знакомых в Америке, и если бы он смог встретить и посвятить несколько свободных дней…. Нет-нет, только если таковые имеются, а он своим присутствием не обременит…. Что больничная касса оплачивает только саму операцию, а в Нью-Йорке придётся жить несколько месяцев…. Господь сжалился и явил новое чудо – возможность оказаться полезным своему "ангелу-хранителю".
- Сообщи только день и час вылета. Никаких возражений! Обо всём остальном мы поговорим по приезде. Ави, тебе ни о чём не придётся беспокоиться. Только прилетай, мой "ангел-хранитель", - уже про себя, счастливо улыбаясь, добавил Николас последнюю фразу.
Израильтянин пытался сказать ещё что-нибудь, но ему никак не удавалось составить фразу. Слова путались. Обычное "спасибо" предстало компромиссом.
Всё в мире происходит по воле Всевышнего. Сегодня присутствие Николаса на работе было не просто обязательным, суть жизненно необходимым для будущего компании, но послать в аэропорт кого-то вместо себя…. Ни за что. Израильский рейс прилетал в восемь утра, но уже в семь Николас пил невкусный кофе воздушного причала Нью-Йорка. Ави Мор, прихрамывая, вышел из терминала и остановился. На обожженном лице прорезалась кривая гримаса. Николас видел в ней улыбку. Подбежал, засуетился, схватил чемоданы. Рассмеялся, вернул на тележку. Наконец сели в машину. Ави, скромный по природе, молчал, предоставляя инициативу товарищу. Николас от переизбытка чувств не знал с чего начать и включил радио. Последние аккорды песни, новостной сигнал и весёлый звонкий голос диктора:
- Сегодня одиннадцатое сентября две тысячи первого года, восемь часов тридцать минут. Представляем вашему вниманию получасовой выпуск новостей….