Мне приснился сон. Будто Витька Ващилин, мой одноклассник, смешной рыжий недотепа в детстве, выросший, превратившись в привлекательного мужчину, ставший хорошим терапевтом, пригласил меня посмотреть на свою работу. Я отнекиваюсь, мол, чего я там не видела? Как ты рецепты выписываешь? А Витя говорит, что у него новая работа, и ведет меня в … морг. Я вижу сине-желтые мертвые тела, лежащие на полу длинного коридора, вижу большую лохань, полную крови, металлический узкий стол, на котором лежит женское тело, чем-то знакомое мне. Вот родинка на плече, вот шрам у колена, вот круглое родимое пятно, похожее на пятикопеечную монету. У женщины короткие волнистые волосы. И вдруг я понимаю, это тело – мое. Это я лежу на прозекторском столе. А Витя, подойдя ко мне, ласково погладив по голове, говорит: « Поздравляю, Постнякова, ты умерла….»
Первый раз в жизни я обрадовалась трезвону будильника. Морок распался, но память цепко держала картину – холодное обнаженное тело на цинковом столе… Встала, оделась, и собираясь на работу, все прокручивала в голове страшный сон, пытаясь найти ему хоть какое-то объяснение. Ничего не получалось и я в волнении схватилась за телефон. Динара, моя подруга увлекалась астрологией, хиромантией и еще какими-то оккультными науками, не доступными моему пониманию, но сны разгадывала точно. Если видишь новую обувь, Динка тебе – это к переменам, к дороге. И точно, через два часа тебе предлагают поехать в командировку. Увидишь во сне как разделываешь огромный кусок мяса, пожалуйста, по Динкиной классификации, срочно закупай лекарства, потому что скоро свалишься с ног из-за болячки. Шьешь во сне обнову, нате, ожидай в гости родственников. И ни разу не ошиблась. Телефон у Динары не отвечал. Она большая любительница поспать, чтобы Динара бодрствовала в семь утра, это область фантастики. Никто трубку не брал, звонок нудно зудел в ухо, но я была настойчиво-нахальной, и наконец, в трубке раздался недовольный Динкин голос:
– Какого черта, Постнякова? Я сплю еще! Чего стряслось?
Сон держится в памяти как таблица умножения, и я быстро и четко, пересказываю его содержание. Минуты три в трубке дышит тишина. Потом Динара осторожно спрашивает:
– Слушай, твои все дома?
– Ванька, да. Алла уехала сессию сдавать. Да и Саша в Новосибирске, в командировке. А что?
Ванька мой сын, шестнадцатилетний балбес, обожающий сладкий плов и игру на компьютере. Алла старшая дочь, студентка, умница и красавица. Саша – любимый муж, с которым мы прожили счастливо двадцать пять лет, и через две недели у нас серебряная свадьба.
– Что, что…Нехороший сон. Тут два варианта. Либо чего у них случится, либо у тебя.
– Что? Кто-то умрет? Говори, Динка! Не мучай меня!
– Не трясись ты. Все будут живы-здоровы. Не тело умрет.
– А что?
– Чего заладила – что, что? Если мертвую себя видишь, долго жить будешь. И родственники тоже. А вот…– и опять замолчала.
– Динка!
– Душа умрет. Твоя душа.
– Это как?
– Не знаю.
– Дина!
– Правда, не знаю. Ну, ты, это…Не дергайся особо…может обойдется….Может просто на работе начальник втык даст…Или Алка сессию завалит…
– Спасибо, обрадовала!
Динара пробурчала: « по другому никак…» и бросила трубку.
С больной головой, с давящей тревогой в сердце, я отправилась на работу. Сейчас приду в свой отдел, окунусь в привычные отчеты, ведомости, справки, буду выслушивать разгоняй от начальства, сама немного покричу на подчиненных, и думаю, забуду нелепый сон. До обеда весь отдел напоминал жужжащий улей. Люди приходили и уходили, задавали вопросы, я отвечала. Компьютер мерно гудел, выдавая без сбоя информацию, тихо щелкали калькуляторы. Тяжек труд экономиста - бухгалтера! Сидишь с утра до ночи, а все равно, допустишь ляп, за который тебя не погладят по головке, а будут долго тыкать носом на совещании…
Сегодня работы было не так много, и к обеденному перерыву, мы управились. Чайник пускал пары, на столе горкой лежали конфеты, сладкие булочки, толстые бутерброды, и напревался под крышкой незаменимый «Доширак». Отобедав, я собиралась почитать новый журнал, но не получилось. Машенька, наша практикантка, с радостной улыбкой на лице, начала рассказывать о том, как сдавала сессию. Потом, достав из сумки увесистую пачку фотографий, подсела ко мне.
– Ольга Константиновна! Ну, гляньте! Это мы после экзамена. На катере, по Оби катаемся. Это в парке. Ой, а это вечером, в кафешке…
На фото, на переднем плане трое молодых людей, держат перед объективом распахнутые студенческие зачетки. Лица веселые, довольные. Все правильно, экзамен сдан, можно расслабиться! На заднем плане снимка – сладкая парочка. Он обнимает ее , она, положив голову ему на плечо, запрокинула лицо для поцелуя. На следующей фотографии те же студенты с бокалами в руках, и Машенька рядом, а сладкая парочка застыла в поцелуе, и мужская ладонь властно пригрелась на высокой груди…
– Ольга Константиновна! Вам что, плохо? Прямо побелели вся!
Плохо? Да. Мне плохо. Потому что мужчина на фотографии, страстно целующий девушку – мой муж Саша. Мой родной, любимый, обожаемый супруг. Я сижу, закаменев и душой и телом. Молчу. А роковые фотографии берет Рита. Это Сашина родная сестра. Мы работаем вместе. Она разглядывает фото, и у нее вытягивается лицо. Она тоже молчит. Говорить нет смысла. Придумывать версию о родственнице глупо. У Саши четверо близких людей. Рита, я, сын и дочь. Да и с родственниками не целуются так страстно, сидя вечером в кафе. На снимке явная любовница, о существовании которой я и не подозревала. Саша замечательный муж. Заботливый, ласковый, внимательный. Я никогда не оставалась без подарка. Роскошные букеты он дарил по поводу и без повода. Был нежен в наши ночи, наполненные любовью. Был добрым советчиком, в трудных ситуациях…Вот только в последнее время, предыдущие три месяца, до командировки, его поведение изменилось. Он стал грубить, часто раздражаться, уходил от моих объятий. Как-то особо пристально в минуты отдыха, когда мы оставались одни, вглядывался в меня. Я, слепая и наивная, списывала все на работу. Устал, недоспал, нервничает…А оказалось все проще. Банальнее, как кожура от картошки. В его жизнь вошла другая женщина. Молодая. Красивая. С ладной фигуркой, с высокой упругой грудью, не знавшей мук кормления, без обвисшего пузика после родов. С тугой розовой кожей, без морщин и вспухших вен. Без проблем и забот. И Саша. В свои пятьдесят с «хвостиком», он выглядел сорокалетним. Бодрым, подтянутым. Моложавым. Я следила за его питанием, заставляла ходить в тренажерный зал, бассейн. Нашла ему косметолога и массажиста. Покупала модную одежду, и не уставала наглаживать белоснежные рубашки, и чистить до блеска его обувь.
Через две недели мы должны были отмечать нашу серебряную свадьбу. В шкафу уже висел на плечиках умопомрачительный итальянский костюм, нежно-розовый, в тон цветущей сакуры. Лежали в коробочке розовые туфли на шпильке. А в секретере, в бархатной коробочке, ждал своего часа ювелирный набор. Был сделан заказ в ресторане, и приглашены гости. И моя Динара, уже успела написать хвалебные оды моему мужу, восхваляя особенно его верность ко мне….
– Машенька! Подари, пожалуйста, мне это фото. Ты здесь так чудесно выглядишь…На память.
Машенька пожала плечиками, и протянула мне снимок. Я спрятала его в свою сумочку. Рита, наконец, справилась с волнением и подошла ко мне.
– Оля…ты не расстраивайся,…Может это совсем не то…
– А что?
– Ну…мало ли…Сотрудница. Вдруг у нее день рождения. А он просто поздравил, составил компанию…
– Рит…не надо. Я конечно, дура, но не до такой степени. И не говори больше ничего.
– Оля!
– Все! Молчи!
Я прислушиваюсь к себе, и с удивлением отмечаю – я не плачу. В горле не стоит противный комок, свободно дышу. В голове ни одной мысли, и нет нервной дрожи. Только сильно давит сердце, прокалывая болью. Перерыв закончился, надо приступать к работе. Сажусь за свой стол, беру ручку, и вдруг белый бумажный лист лежащий на столе, прыгает к моему лицу…
– Воды! Воды дайте! Маша! Налей корвалолу, он у меня в сумочке! Ира! Что ты ей под нос суешь?
Открываю глаза. Я сижу на стуле, сзади, мою голову поддерживает Рита, и прямо над ухом раздает указания. Маша, испуганная, держит стаканчик с корвалолом. Рядом, стоит моя помощница Ирина, зажимая в ладошках носовой платок, обильно политый духами «Живанши», и тычет мне его под нос. Вонища! Что со мной было? Кажется, это называют обмороком. Интересное словечко! Морок – это наваждение, обманчивый призрачный мираж. С нелепыми или страшными видениями. А обморок, это когда на тебя прыгает бумажный лист, и выключает сознание. Твои мозги не в силах переварить полученное известие, и разбиваются ОБ морок…
– Спасибо, девочки. Я в порядке. Все-все. Ирина! Ради Бога, убери платок, я сейчас задохнусь!
Хочу встать. Почему-то не получается. Ноги ватные, в голове звон, руки противно дрожат. Рита смотрит на меня, пару раз открывает рот, чтобы что-то сказать, но не решается, потом, все-таки, набирается смелости и произносит:
– Оля…Может ты домой?...Мы сами справимся…Ты прямо белая вся…тебе полежать надо. Иди. Я зайду после работы…
Сижу и думаю. Может, правда, домой? По пути зайду в магазин, прикуплю продуктов, приготовлю Ваньке беляшики, он давно просит. Или остаться? Надо готовить отчет, меня начальник по головке не погладит, если вовремя не сдам. Пытаюсь сфокусировать взгляд на документах, лежащих на столе передо мной. Опять не получается. Цифры сливаются, кажутся смазанным чернильным пятном. Д-а-а-а, работник из меня сейчас никакой. Поднимаю голову. Девчонки, окружив меня, с тревожными лицами, ждут моего решения.
– Пойду…Домой…Чего-то мне правда…занеможилось…
Мои подопечные дружно кивают головами: ага, ага, иди, Ольга Константиновна, мы сами с усами, справимся. Одеваюсь, подхожу к двери, оглядываюсь на Риту. Пальчиком поманив ее в сторонку, тихо говорю:
– Вот что. Ты не вздумай ему позвонить, предупредить. Узнаю – придушу.
Рита молча соглашается. Она меня знает. Если что – никому не поздоровится. Ей лучше сейчас не влезать в ситуацию, сами разберемся. Иду домой. По пути захожу в новый магазин, что открылся рядом с домом. Ассортимент богатейший. Колбасы, мясо, сыры, чуть вглубь магазина длинные стеллажи с фруктами и овощами. Все в целлофановых упаковочках, аккуратно разложено по полкам. Набираю в корзину хорошую мясную вырезку, овощей, бутылку минеральной воды, растопыренный колючий ананас. И еще шоколадный тортик. Говорят, стресс надо снимать сладким. Сейчас и проверим, правду ли говорят.
Ванька был дома. Раз, подходя к квартире, вы можете, не напрягая слуха, различить каждое словечко в песенных композициях, значит, Ванюшка занимается любимым делом. Включив на всю мощь динамики, гоняет музыку «для души». Естественно, забыв про уроки. Ну, Ванька, держись!
Захожу в комнату. Сыночек, развалившись в кресле, закрыв глаза, с блаженным выражением на лице, слушает Кипелова «Я свободен…» Эта песня мне самой очень нравится. Пронзительные строки, выстраданные, болевые, искренние. Ванюшка еще не влюблялся, но вот для моей ситуации это в самый раз: я теперь тоже – свободна…
Трогаю сына за плечо, он подпрыгивает, как ужаленный.
– Ой, мама!
– Мама, мама! Ты почему не в школе?
– А ты почему не на работе?
– У меня отгул. А у тебя – прогул?
– Неее. Нам Светлана Федоровна день дала на подготовку к годовой контрольной.
– Классно готовишься.
– Мам, ну ты, че? Я ж только пришел. Вот, думаю, посижу, музыку послушаю, и это, буду готовиться… А ты чего нибудь вкусненького принесла?
– Принесла. Сейчас тесто заведу, фарш сделаю. Поможешь беляши лепить?
– Ага. Помогу. Мам! Папа звонил. Сказал, ему командировку продлили, он только через недели три приедет.
В голове щелкает предохранитель. Вернее, горит, плавится, и что-то чувствуется мне, если я сейчас не сяду, то опять упаду, в этот самый обморок. Плюхаюсь в кресло, глубоко дышу. Как не напугать сына, не подать виду, что мне сейчас так тошно, и слезы, наконец-то подошли вплотную, и еще мгновение, и я разревусь…
– Мам! Ты чего?
– Воды…принеси…
Сын мчится на кухню, шумит кран, и через секунду ледяная вода проталкивает душащий меня комок, глубже в желудок. Глоток, еще. Справилась! Смотрю на Ваню. На его лбу – мыслительный процесс: что с мамой? И что делать? Бежать к соседке или звонить в «скорую»? Делаю еще вдох, и насколько возможно, ровным голосом, вывожу его из раздумий:
– Не пугайся, сынок, все хорошо. Просто голова закружилась…
– Иди полежи…
– Сейчас.
Сижу. Дышу. Набираюсь сил. Встаю. Ноги разъезжаются в стороны, как у пьяной лошади. Тихонько доползаю до кровати, ложусь, Ванюшка заботливо прикрывает меня пледом и уходит. Немного, совсем немного, мне надо полежать. Закрываю глаза, и резко, в памяти всплывает картинка: Саша целует девушку…
Слезы льются водопадом. Горькие. Обидные. Опустошающие. Первое: в голову лезут воспоминания.
Наша первая встреча. Я свидетельница на свадьбе у подружки. Гулянье идет полным ходом, и вдруг жених с радостным воплем бросается к входу. Там стоит молодой мужчина с пышным букетом. Оказывается это друг детства жениха. Он отпросился с преддипломной практики, чтобы приехать на торжество. Нас знакомят. Мне 18. Саше 26. Он мне нравится сразу. Обхождением. Внешним видом. Смешными словечками, что он вставляет в свою речь. Вместо ругательств он говорит: «Массаракш». Много позже я узнаю, что это словцо он позаимствовал у Стругацких, из фантастической повести «Обитаемый остров». Словцо обозначает – мир наоборот. Наоборот происходит и развитие наших отношений. Он на второй день свадьбы объясняется мне в любви, уговаривает подать заявление в загс и уезжает. Наша свадьба в назначенный срок не гуляется. Мне передают от Саши письмо, в котором он просит прощения, за торопливость и ошибку. Я не страдаю и не переживаю. Для меня это была игра. В то время я его не любила. Я с подружками посмеялась, спрятала купленное свадебное платье подальше в шкаф, успокоила родню, и стала готовиться к поступлению в институт. Саша свалился мне на голову, когда я заканчивала первый курс. Он каялся, опять говорил о любви, очаровал родителей так, что они простили и забыли его первую попытку повести меня под венец. В этот раз все было на полном серьезе. Он ходил за мной по пятам. Заваливал подарками, цветами. В одно из наших свиданий, в доказательство своей любви, он залез на самую вершину «Чертового колеса», в нашем парке, и орал оттуда на всю ивановскую: «Оленька я тебя люблю! Прости меня дурака!» Орал до той поры, пока не приехала милиция, вызванная перепуганной бабулькой-сторожихой. Милиционеры к Сашиной выходке отнеслись со снисхождением. Удовлетворились денежкой и устным внушением, и погрозив Саше пальцем, уехали. Мы бродили до утра по пустым улицам, мы целовались, мы мечтали. Через два месяца, после его приезда мы сыграли свадьбу. Саша увез меня из родного города. Учебу я бросила, и стала домохозяйкой. Потом родилась Аллочка, через три года – Ванюшка. В институт мне пришлось поступать заново, и то, только после того, как Алла пошла в школу.
Следующая волна воспоминаний: мы отдыхаем на море. Дети лепят из мокрого песка башенки, я млею под лучами южного солнца. Саша купается. Вот он выходит из воды, по его телу, статному, с бугорками рельефных мышц, стекают жемчужные капельки моря. Он подходит ко мне, нежно целует, и приглашает поплавать вдвоем. Мы уговариваем соседку по пляжу приглядеть за детьми, и бросаемся грудью в пенную, искрящуюся на солнышке, теплую волну. Мы доплываем до буйков, виснем с двух сторон на железном поплавке, и поговорив о глупостях, решаем плыть обратно. На полдороге у меня сильной судорогой сводит ногу, я дергаюсь, пугаюсь, и начинаю тонуть. Помню сильные Сашкины руки, что поддержали меня, его спокойный уверенный голос, помню, что на берег он вынес меня на руках. И как я, испуганная и всхлипывающая, крепко прижималась к его груди.
Десятая годовщина нашей свадьбы. Приглашены близкие друзья. У меня температура под сорок. Я мечусь в бреду, «скорая» увозит меня в больницу. Через два часа, когда я уже лежала под капельницей, на жестком больничном матрасе, в отделении, вдруг начался переполох. Испуганные медсестры, с ошарашенными лицами, спешно наводили порядок в палате. На вопрос: «Что случилось?», девушка ответила кратко: « Комиссия…». Еще через полчаса, в палату вошел мой Александр, в белом халате, с важной, надутой физиономией. Как он сподобился обмануть врачей, для меня тайна по сей день…
Плачу и мечтаю: пусть сейчас откроется дверь, и мой Сашка, мой ненаглядный муж, бросится к моим коленям, будет целовать мне руки и исступленно повторять: «не верь не верь, это неправда, это не я… это ошибка…а я люблю только тебя и я тебе верен…» Как там Геббельс говорил: « Чем чудовищнее ложь, тем легче в нее верить…» И я тоже поверю. Вопреки своим глазам, вопреки фактам. А может права Рита? И это просто стечение обстоятельств? Ну, мало, ли? Он у меня – начальник, а девушка, его подчиненная. У нее день рождения, она одинока, и он, как истинный джентльмен, скрашивает ее одиночество!? Возможно такое? Бред!
Второе. Постепенно, кроме горькой обиды, залепившей черной краской мою душу, в голову неспешным караваном вползают другие мысли: а как дальше жить? Что делать? Не показывать виду или устроить по приезду, родному мужу «Варфоломеевскую ночь»? Сказать правду детям или промолчать? Как разговаривать с ним по телефону? Сашка изучил меня насквозь, и мои малейшие неправильные интонации голоса, выдадут меня, как лакмус. Переносить торжество или отменить его совсем? Что хорошего получится от фальшивого веселья? Говорить Динке, что произошло, или нет? И как вести себя с Ритой? Что-то думается мне, хитрушка Рита, о чем-то таком знала, или догадывалась. До сего дня секретов между ними не было. Сашка с сестрой делился всем. И просил совета, и консультировался даже о интимных вещах. По первости для меня это было дико, а потом я поняла – лучше близкого человека, никто не поможет, и сор из избы не вынесет. Тем более, Рита меня любила. Я тоже отвечала взаимностью. Эх, Сашка, Сашенька, супруг ненаглядный, что же ты натворил? …
Я лежала, плакала, но не одной умной мысли в голову не приходило. В дверь уже несколько раз, заглядывал обеспокоенный Ванька. Я притворялась спящей. Потом, как-то незаметно и вправду уснула.
Разбудила меня гроза. За окном бродяга ветер боролся с невидимым врагом, давая ему хлесткие пощечины, от которых звенело оконное стекло, деревья испуганно взмахивали ветвями. Беременная туча, недолго глядела на безобразие, и разродившись проливным дождем, помирила и успокоила драчунов. Яркие блики молнии острым ножом вспарывали черное обиженное небо, грохотал рассерженно гром, а в квартире было тихо. Встав с постели, я пошла на кухню. На нашей уютной кухоньке, за чуть прикрытой дверью, вполголоса, как подпольщики, беседовали Рита и мой сын.
– Ваня, послушай! Нельзя так категорично! Он же тебе отец! И ты уже взрослый, ты должен понимать, что иногда люди разводятся!
– Почему разводятся? Разве папе с нами плохо?
– Ему не с вами плохо. Он и тебя и Аллочку очень любит…
– Тогда почему?
– Ваня…понимаешь…папа встретил другую женщину…и полюбил ее…
– А мама? Он что, ее больше не любит?
– Я не знаю, как тебе объяснить…Мама и папа слишком долго жили вместе…За это время накопились обиды, какие-то разочарования…Понимаешь…иногда у мужчин пропадает интерес к женщине…И…
– И тогда он влюбляется в другую? Да?
– Ну…да.
– Отец уйдет от нас?
– Ванечка! Не от вас! Он просто будет жить с другой женщиной, а вы…
– Ну и пусть! Пусть катится! Я его больше знать не хочу!
– Вот опять! Нельзя так категорично!
– Уходите! Я не хочу больше разговаривать!
– Ваня!
Открывшаяся дверь, чуть не хлопнула меня по лбу. Ванька, красный, взъерошенный, с прикушенной губой, пронесся мимо меня и закрылся в ванной. Я вошла в кухню. Рита, сидела возле стола, опустив голову.
– Так ты все знала? Да, Рита?
Сашкина сестра посмотрела на меня глазами затравленного зверя.
– Знала! И что?! Хочешь спросить, почему тебя не предупредила? Сашка не велел. Ему разобраться надо.
– В чем? С кем оставаться? Так я его не держу. Было бы честнее, если бы он сам все рассказал. Объяснил.
– Вон как ты заговорила! Не держу! А кто ему на шею виснул? Неужели ты не видела, что последнее время, Сашка сам не свой?! Умная бы баба сразу поняла, что к чему. Вывела бы на разговор, прямо спросила: «мол, разлюбил?» А ты? Сашенька, ты устал? Саша приходи быстрее, я соскучилась, Саша, где ты задерживаешься, я переживаю!!! Задавила мужика своей заботой!
– Подожди, это что же получается? Я еще и виновата? Он любовницу завел, ему смелости не хватило по мужски поступить. Ждал, пока я его к разговору выведу? Бред! Ты сама то хоть понимаешь, что говоришь?
– Понимаю! Только и тебе понять надо, если до тебя еще не дошло – не вернется он к тебе.
– То есть – развод?
– Саша документы на развод еще два месяца назад в суд отнес…
– Я не дам согласия…
– Да кому нужно твое согласие? Сейчас по новым законам и так разведут. Саша тебе все оставляет. И квартиру и барахло. Он только машину, гараж, дачу себе забирает…
– Ты забыла, Рита. Счет на сберкнижке тоже на твоего братика открыт. Значит, мне наша двухкомнатная малогабаритка, со старой мебелью, а Саше всего ничего – новая машина, гараж, и наша дача, в которую мы в прошлом году столько денег вбухали, что она сейчас стоит, как президентский дворец…Здорово!
– Да я всю жизнь знала, что ты крохоборка! Ты сейчас на полу валяться должна, волосы на себе рвать, от печали, ведь от тебя мужик ушел! Нет! Ты, экономистка хренова, подсчитываешь, с чем ты остаешься!
– Не переживай, Рита…у меня все впереди…может и рыдать буду и волосы рвать…а может и нет…Подумаю…
– С тебя станется…
Рита молчит, сидит, сопит в две дырки, думая о чем-то своем. Я тоже молчу. Ловлю себя на мысли, что мое поведение сильно отличается от стандарта. Как обычно ведет себя обманутая женщина? Плачет, мечется в тоске из угла в угол, не ест, не пьет… А я? Поплакать – поплакала. Буду ли сейчас горестно заламывать руки, униженно молить мужа, чтобы остался? Нет. Захлопнулась в душе дверца, ведущая к бурному проявлению чувств. Мне горько и обидно, но не за себя. Сын и дочь. Вот, что сейчас главное. А может, я просто еще до конца не осознала происходящее? Или мой рациональный ум, практичный и логичный, уже нашел правильную линию поведения, единственно верную, в создавшейся ситуации? Муж влюбился в другую… Бывает такое? Да на каждом шагу. Кто виноват? Я? Он? Наверное, оба. Я, потому что любила и беспредельно верила. Жила, твердо уверенная в незыблемости наших отношений. Не хотела замечать изменений, происходящих с Сашей. Считала, что я – самая лучшая, самая замечательная из жен, и у мужа нет причин, искать более лучший вариант на стороне…Он, потому что не нашел в себе сил честно и открыто, сказать о другой…Кого он жалел? Меня? Себя? Боялся отторжения со стороны детей? Так оно будет в любом случае. Детям, выросшим в атмосфере любви и благополучия, очень трудно объяснить, что у папы почему-то прошла любовь к маме, и он хочет любить другую женщину. Как объяснить причину предательства и лжи? А с другой стороны, разве наша ситуация единичная? Рита права, за долгие годы совместной жизни, были и обиды и непонимание, кое-какие разочарования, но я легко переживала конфликты. Находила компромисс, и мне казалось, что пустяковые ссоры, что бывают в каждой семье, не оставляют следа в наших душах. Оказалось, оставили. Что сейчас делать? Бороться за отношения, всеми силами стараясь уберечь семью от развода или дать мужу свободу, не унижая себя объяснениями и слезными мольбами? Согласиться на его условия раздела или бороться за свои права, думая о будущем своих детей? Крохоборничать, по выражению Риты. Можно, конечно, с гордым выражением на лице, сказать мужу: « Нам от тебя ничего не надо, мы ни на что не претендуем…» И остаться с голой попой, потому что моей зарплаты, всяко разно не хватит, чтобы прокормить троих взрослых людей, оплачивать Алкин институт и будущее обучение Ваньки. А еще оплата квартиры, коммунальные счета и много чего… Или затаскать мужа по судам, по справедливости заставив заплатить за предательство?
– Вот, что, Рита… Передай Саше, что на развод я согласна. Но имущество будем делить через суд. Только по закону, и никаких добровольных соглашений. Он хочет новую жизнь? Вот пусть и начинает с нуля. Как мы когда-то начинали. Если бы не ребята, я бы гроша ломанного с него не взяла. Но за их будущее я буду бороться. Так и передай. И еще…
Я встала, открыла скрипучую дверцу кухонного шкафчика, и достала свой подарок, что приготовила мужу к свадебной дате. Почти год, я откладывала денежку, чтобы купить ему массивный золотой перстень, о котором Саша страстно мечтал.
– Мне это ни к чему. Отдай брату. Это его ни к чему не обязывает. Пусть это будет моим подарком и благодарностью. Все-таки я прожила с ним 25 счастливых лет. Возьми.
Рита медлила. Потом протянула руку.
– Оля…ты прости меня…Я тебя люблю, ты хорошая, но…
– Сашу ты любишь больше. Я понимаю, родная кровь. Не дергайся, Рита, я переживу. Только не приставай больше к Ваньке. Я сама с ним поговорю. Хорошо?
– Хорошо.
– Поздно уже. Иди, Рита, домой…
– Оля…
– Не бойся! Ни травиться, ни вешаться я не стану. И в обмороки падать тоже. Иди.
Рита секунду о чем – то подумала, потом мотнула головой, встала и быстро вышла в прихожую. Когда за ней закрылась дверь, я пошла к ванной комнате, выкалупывать сына.
– Ванюшка! Выходи, поговорим…
Мы проговорили с сыном всю ночь. Мне очень трудно было найти слова, не уничтожающие его мнение об отце, и в тоже время, проясняющие ситуацию. Под утро, я увидела, как мой сын, еще вчера, беззаботный разгильдяй и балбес, превратился в сурового юношу, немного заплаканного, но с твердо сжатыми губами, серьезного, возмужавшего. « Мама, я никогда тебя не брошу и не предам» – сказал мне сын, и я поняла, что вместо надежного плеча мужа, исчезнувшего от измены, у меня появилось другое. Сыновнее. Не менее сильное и крепкое. Значит, не напрасно я прожила жизнь, не зря вкладывала в него свою душу и свою любовь. А через два дня прилетит Алла, и я знаю, что она тоже будет на моей стороне. Поддержит и поможет в черные дни, успокоит и приласкает, даст совет. Меня бросил муж. Его чувства мертвы, а свои я спрячу подальше, как прячет скупой рыцарь золото. Ну, что ж, я благодарна ему, за долгие годы брака. Где была любовь и понимание. Сердечность и верность. Забота и ласка. Сейчас этого нет. Но это было. Спасибо тебе, мой блудный муж, за наши солнечные дни, за сына и дочь, за помощь в трудные минуты. Я отпускаю тебя. Я даю тебе свободу. Я не буду цепляться за тебя, жалко моля вспомнить былое, и ради него остаться. Закончилась одна веха в моей жизни, и началась другая. Я не одна. У меня два сильных крыла – сын и дочь. Они моя опора, мое будущее, моя сила. Я не пропаду…
….Мы ехали на дачу к Динаре. Моя подружка затеяла шашлычное пиршество, и я с ребятами радостно согласилась. Мы только вернулись с моря, где отдыхали целых два месяца. Довольные, загорелые, бодрые, мы хохотали в медленно ползущем автобусе, вспоминая, как Ванька, пожелавший привести много фруктов, навьюченный, как верблюд, чуть не опоздал на посадку в поезд. Как он, девятнадцатилетний парень, кричал жалобно проводнице: «Тетенька! Поезд задержи! Мне еще две коробки принести надо!». Как ночью от сильного толчка, Ванюшка слетел с верхней полки, в полете, пяткой вмазал в лоб сестре, не в добрую минутку, пожелавшей попить минералки… Ваня, учившийся на втором курсе авиационного института, рослый, стильно одетый, сидел напротив нас. Я с дочерью, на двухместном сидении. Алла окончила институт, уже работала, немало помогая материально. Собиралась замуж, и я, ее выбор одобряла. Ближе к дачным участкам, в автобусе все больше скапливалось народу, правила хорошего тона, привитые детям с младенчества, не позволяли им вольготно сидеть на месте, когда рядом стояла бабулька или беременная женщина. На очередной остановке, в автобус вошел старик. Седая немытая шевелюра; заросшее седой щетиной, обрюзгшее лицо, сгорбленные плечи, мятая, грязная одежда. Иван, резво вскочил, уступая место. Что случилось в жизни этого человека? Какие беды низвели до края пропасти, заставив бомжевать и побираться? Я отвернулась. Тяжело смотреть на неприглядную старость, понимая, что ты более благополучен, но ничем не можешь помочь…
Дальше мы ехали молча. Через остановку, нам надо было выходить, и я встала, чтобы через толпу людей пробраться к выходу. И наткнулась на взгляд старика. Жалкий, умоляющий.
– Здравствуй, Оля… Ты меня не узнала? Это я, Саша…