Я решил не умирать. Рассказ пятый. Мама

- Мама, если бы ты жила в Америке, то с твоей красотой и твоим голосом, могла бы стать известной на весь мир актрисой. Ведь Америка это страна возможностей. Там ценят красивых и талантливых женщин. Красота и красивый голос это бесценный капитал. Ты могла бы объездить весь мир, побывать в разных странах, встречаться с интересными людьми? – говорил я однажды маме, когда мы вспоминали ушедшие годы.
Мой прадед Герасимов Андрей, был родом из Белоруссии. В Могилевской губернии, еще до революции, он работал на шахте. Однажды в забое обрушилась порода, и Андрея придавил большой камень, так, что его товарищи – шахтеры не могли сдвинуть его с места. Все же, ценой невероятных усилий они спасли моего прадеда.
 Он уехал в Сибирь, в Красноярский край. В Иланском районе, в глухой тайге, на пустом месте основал поселение, из которого потом выросла целая деревня. Где он нашел мою прабабушку, не знаю, наверное, в Сибири, потому что ее род  был из Чувашии. Андрей много работал, не покладая рук, и скоро стал богатым и зажиточным хозяином. На лугах паслись табуны лошадей и стада коров. Кур и гусей было не сосчитать. На берегу реки построил мельницу. Когда у него уже было трое детей, он ушел в Белоруссию. Ушел пешком из сибирской тайги, к своей зазнобе, которую когда-то оставил в Белоруссии. Вернулся через год, и уже больше никогда туда не ходил. Народил еще детей, в том числе и моего деда Филиппа. Моя любимая баба Катя, батрачила у Андрея, а потом вышла замуж за его сына Филиппа. После революции прадеда раскулачили и даже мельницу разрушили. Только камни от жерновов сохранили, потому что жернова это самое ценное, что есть в мельнице. Говорят они и сейчас еще целые, только увезли  их, еще в те лихие времена, в другую деревню. Дед Филипп и баба Катя успели родить только троих детей, двух сынов Сашу и Леонида и дочь Раису. Моя мама Раиса Филипповна родилась в сороковом году. Великая Отечественная война началась, когда ей не было и года. С первого дня войны забрали на фронт деда Филиппа. Он командовал штрафным батальоном и в сорок втором, наверное, самом жестоком году войны, пропал без вести. Так что мы ничего о нем никогда не слышали, и не знаем, где сложил он свою голову. Мама совсем не помнила и не знала своего отца. Только сохранилась маленькая пожелтевшая фотография. На ней стоит молодой, широкоплечий дед Филипп.
Баба Катя тоже жила не долго. Когда мне было пять лет, ушла она в лучший мир. Но я крепко ее запомнил. Запомнил, потому что сильно она меня любила, и мне ее очень-очень не хватало. Рассказывают, как могла она часами мне позировать. Я часто заставлял ее сидеть, а сам лепил и лепил ее из пластилина.
Конечно, если бы вернулся с войны живой дед Филипп, и она жила бы долго. Мне часто приходит на ум, что семьи погибших фронтовиков наказаны вдвойне, втройне и более. В тех семьях, куда вернулись фронтовики, война забывалась легче. Присутствие в доме мужской руки, заметно было невооруженным глазом. И забор починен, и крыша не течет, и на сынишке ладное пальтишко. Мужчины зарабатывали, и семейный бюджет, был гораздо крепче тех, где кормильца не дождались с фронта. Часто фронтовики занимали ответственные посты, и постепенно обрастали жирком. А потом устраивали на теплые места своих детей и внуков. И государство старалось не забывать своих героев. Хоть и меньше, чем они заслужили, но все же поддерживало их морально, а потом все чаще и материально. И только жены и матери погибших, были забыты. Многие дети стали беспризорниками.
Также было и в родне моей жены Наташи. Ее дед Виктор, бабушка Клава и отец Евгений, жили до войны в городе Пушкине Ленинградской области. Во время войны, чтобы не попасть под немецкую оккупацию, их эвакуировали в город Ковров Владимирской области. Дед Виктор в сорок четвертом году сгорел в танке, освобождая Польшу. Евгений Викторович, офицер, военный летчик, всегда мечтал съездить на могилу своего отца. Но этой мечте не суждено было сбыться. Справедливости ради, надо сказать, что бабушка получала пенсию за погибшего мужа. Правда, пенсия эта была мизерной.
Еще во время войны было опасение, что немцы дойдут до Владимира. Опасаясь такого развития событий, проводили эвакуацию и из Владимирской области. В первую очередь эвакуировались важные государственные объекты и документы. Однажды прилетел самолет, в который, для отправки в тыл, сложили иконы из местного храма. Икон было так много, что дверь самолета никак не закрывалась. Тогда одну икону выбросили из самолета на снег. Дверь закрыли, и самолет улетел. Это была большая храмовая икона Серафима Саровского, очень тяжелая, написанная по левкасу на старинных дубовых досках.  Бабушка несколько километров тащила ее на себе, домой. И до сих пор эта икона живет в нашей семье.
Я на себе почувствовал, как наголодались в суровые годы мои родственники. Этот голод они помнили всю жизнь. Мама рассказывала, как собирали они колоски и любой подножный корм. И как забирали за эти колоски. Ели и пучку и крапиву, все, что росло съедобного. С тех пор она никогда не ела гречку, потому что в войну, кроме нее больше почти ни чего и не было, да и той было не густо. Наголодавшись сами, пытались оградить от голода своих детей, подкладывая им лучший кусок, иногда своей настороженной заботой приучая их есть сверх меры.
Из голодной деревни в семнадцать лет мама приехала в Канск. Устроилась работать на мясокомбинат, где и проработала всю жизнь, почти пятьдесят лет трудового стажа. Очень вкусная продукция выпускалась в то время. Несмотря, на недавно, закончившуюся войну, во всех окрестных деревнях работали животноводческие фермы и комплексы. Коровы паслись на сочных сибирских лугах, там же заготовлялось и сено, и силос, и корма для всякой скотины. Мясо было настоящее, как сейчас модно говорить, экологически чистое. Не чета нынешнему, завезенному, напичканному гормонами и еще не известно чем, не имеющему  ни запаха, ни вкуса. Бездарные и нечестные политики, разрушили и страну, и сельское хозяйство, и всякую промышленность. Остались невредимыми только коммунисты, против которых была объявлена перестройка. Только теперь они стали банкирами и предпринимателями, единнороссами и либералами, ничего не производящими, но хорошо вычерпывающими природные недра. Превращая нефть и газ, и другие ресурсы в пустые американские бумажки. Да и те умудрились разворовать. Обокрав и унизив нищенскими подачками пенсионеров, врачей, учителей, они не добились ни одной из целей, объявленных перестройкой. Да по всему видно и не хотят, и не ставят целей, чтобы страна наша процветала, имея для этого все возможности а народ, жил счастливо. Советский Союз разрушили, а бюрократов и чиновников  стало в три раза больше. Везде показуха, тонны бумаги тратятся на отписки. Чтобы содрать с народа копеечные недоимки, на его же налоги, содержат дорогостоящий фискальный аппарат. Только русские погосты густо зацвели свежими крестами, на фоне не паханных, зарастающих подлеском полей, разрушенных школ и производств. Да все большее число честных людей, сумевших выжить при либеральных реформах, испытывает ощущение только что закончившейся войны. Войны подлой, и от того еще более губительной.
После войны Отечественной мы сами себя кормили и другим продать могли без ущерба.  Много детей выросло и получило высшее образование, благодаря родителям, работавшим на комбинате. Каждый старался заработать и послать продукцию комбината своему студенту, лишь бы тот успешно и качественно осваивал науку.
Мама, пользовалась большим авторитетом, как специалист. Так что, и на пенсии, ей не пришлось отдыхать. Очень скоро ее опять позвали, выручать производство. Работа была очень трудная, в цехах с холодильниками и солью, где часто случались травмы. И она пошла, потому что не могла отказать родному предприятию. Нашлись и те, кто говорил: нам самим работы не хватает, а вы пенсионеров назад берете. На что начальница цеха ответила: - Мне бы еще таких пенсионеров парочку, я бы и вас уволила.
 С перестройкой все чаще стали меняться госты, и качество продукции постепенно и неуклонно снижалось. Правда, в начале девяностых годов, когда сняли все запреты, на короткое время это поманило неведомыми перспективами. Стали выпускать такую продукцию, о которой уже давно позабыли, а многие и не знали, после Брежневского застоя. Приходили к маме сотрудники, проработавшие на комбинате по двадцать лет, и говорили:
- Раиса Филипповна, позволь кусочек на пробу, я такого никогда не пробовал.
Потом приехали немцы из Германии, делиться с нами опытом. Давали советы и мастер классы, но когда мама сделала зельц и они его испробовали, сказали:  вкуснее зельца мы не ели, он лучше нашего, фирменного, немецкого, и вас учить нечему. Но даже таких экспертов не хотели слышать наши либералы. С каждым годом реформ, положение комбината становилось все хуже, пока он не оказался совсем на коленях. Чего они и добивались.