На днях у меня разболелась голова. Наверное, из-за усталости - сидел двое суток на вахте. Сижу и вдруг замечаю, что подрагивает освещение. В голове пронеслась мысль: «Магнитные бури!». А сегодня утром хожу по казарме в поисках какого-нибудь средства (капель, пилюль или «колеса»), но в ответ все предлагают топор, а один даже посоветовал КАМАЗовскую покрышку (за автопарком их много). Один пацанчик, из «связюков», сказал: «Это магнитные бури, надо переполюсовку произвести».
Когда я пытаюсь представить себе магнитную бурю, то в воображении почему-то возникает кабинет физики с открытыми настежь рамами, с разбитыми стеклами в них, сквозь которые ветер треплет полуоборванные занавески. Из приоткрытой двери препараторской (где физики обычно пьют чай или содержимое спиртовок) вылетают тысячи разнообразных магнитов, электродвижков и генераторов, отовсюду сыплются и летят в разные стороны металлические опилки и голубоватые искры.
А тут вдруг вообразил переполюсовку: в моей голове помещена Земля (или глобус?), и я вижу, как снежно-ледяные шапки полюсов хаотично и непредсказуемо надвигаются на материки. На глобус льется дождь, капли которого при подробном рассмотрении являются мелкими магнитиками, и, опять же, сыплются молниеватые искры в зазоре между глобусом и стенкой черепной коробки…
От этих мыслей легче мне не стало, и я направился в медпункт. Пессимисты говорят, что в военном медпункте одно средство от всех болезней сразу – зеленка. Оптимисты же возражают, заявляя, что там есть, помимо зеленки, активированный уголь и хлорка. Правда, вчера на приборке уборщикам сказали взять в медпункте хлорки, чтобы с ней замыть палубу, но, вернувшись оттуда, они заявили, что хлорки нет. Это еще раз доказывает неразрешимость спора этих двух противоборствующих сторон: с одной стороны, уборщики помогли пессимистам, сказав, что хлорки нет. Однако не факт, что они сказали правду, поэтому и оптимисты не в проигрыше.
К моему удивлению, медпункт был открыт. Я спросил у медсестры, читавшей какие-то дамские журналы, нет ли у них совершенно случайно, по ошибке судьбы, какой-нибудь таблетки от головы. Естественно, сначала она предложила топор, затем рассказала о том, как же они все устали от этих больных. Очень по-доброму заметила, что нечего, не вытерев ноги, ступать на чистый пол, но все же достала откуда-то несколько таблеток, названия которых мне ничего не говорили, и положила их мне в ладонь.
- Здесь будешь пить, или потом? Воды? - спросила она.
- Если б вот медицинского…
- А может, хрена тебе с маслом дать? Всё, иди давай уже. Если не пройдет, попозже зайдешь, - смягчившись, добавила она.
Съев на ходу таблетки, я двинулся обратно в казарму. Мимо прошел, пыхтя и кое-как передвигая ноги то ли от старости, то ли с похмелья, прапор, которого давно уже хотят списать на пенсию, да все никак не получается. Внешность его выглядела вполне заурядной: пивной живот (вернее, пузо), покрытая потом плешь на макушке, щетина и простоватое выражение лица, за которым скрывается хитрая, коварная и расчетливая душа баталера-каптерщика. Для таких, как он, придумано определение «прожжённый». Такие, как он, потягивая пиво, могут часами травить анекдоты, рассказывать многочисленные, интересные и невероятные случаи и истории из жизни и службы. Они любят говорить: «Есть тысяча и один способ задрочить матроса. Кто знает тысяча второй – выйти из строя!», «Дедовщину на флоте никто не отменял», «Расслабились совсем, дрочить вас - некому, а мне - некогда» и «Не служил бы я на флоте, коли не было б смешно!». Такие, как он, всегда появляются неожиданно, как из-под земли, все обо всех знают, и никогда не увидишь, чтобы они были чем-то всерьез заняты, словно они всю жизнь ничего не делают.
И вот этот вполне заурядный прапор ковылял себе мимо, и все было б хорошо, если бы не зажатая в его руке веревочка, на которой болтался, как маятник, привязанный к ее концу магнит. Наверное, опять решил припасти цветмета на черный день. Но всё же это показалось мне странным…
Возле казармы меня чуть не сшибли. Несколько человек несли обхватившего руками лицо Кольку-механика, прозванного Кальянычем. Я хотел спросить, что случилось и не нужна ли помощь, но от меня лишь отмахнулись, и я пошёл в роту.
Дежурный по роте безбожно валялся на шконяре. Дневальный подскочил со стула, чуть было не приложив руку к голове, но увидев, что это я, а не какой-нибудь шакал, сел и продолжил разглядывать ловко спрятанный в тумбочку журнал.
- Че с Кальянычем?
- Да он, мутант, опять суицидника врубил. В шары опилок сыпанул горсть. Вон, в медпункт повели.
- Понятно все.
Кальяныч был странным типом. Все, с ним связанное, было наперекосяк. Служить он не хотел в принципе, да и странно, что его вообще забрали в армию. Бывший нарк, весь хилый и больной, он на гражданке закончил медучилище, и, очевидно, излишне углубился в фармацевтику - пристрастие к колесам и всякой дури у него появилось именно тогда. А тут, в армии, умудрился стать дизелистом, и постоянно пропадал в своей пропахшей химарем и перегаром слесарке. По дрищевке (то есть в самом начале службы) он пытался то сбежать, то вскрыть себе вены, а потом и вовсе решил «съехать по девятке» - закосить под дурачка. Косить под него ему давалось легко, так как от полноценного шизоида он отличался ненамного. Но так учудить, чтобы насыпать себе опилок в глаза...
Голова не преставала раскалываться. Жаль, что Кальяна увезли – у него по-любому есть целая куча всяких колес, да и как медик он, наверное, чего-нибудь смог посоветовать. Но хрен его знает, а вдруг бы подсунул какую-нибудь дрянь – пурген или глюкогенного чего… Я не стал дальше напрягать свою многострадальную голову и решил прилечь.
Толком поспать не удалось – вошел кто-то из шакалов, и дежурному пришлось меня разбудить. Голова болела, перед глазами все плыло и мельтешили искорки. Я встал, и в глазах еще больше помутнело. Было ощущение, что я смотрю на помехи в телеэкране.
Дневальный все так же сидел, уставившись в журнал. Не всякого бойца оторвешь от разглядывания глянцевых поп.
- Че-то ты совсем мало поспал, - сказал он, увидев меня. – А этого в госпиталь увезли. Звонили, говорят – серьезно. Похоже, спишут - в медпункте-то не было никого, а он, моргая, все глаза содрал. С шакалья кто-то хотел магнитиком опилки достать, да Кальяныч, по ходу, прошарил – не магнитятся они.
- Цветмет.
- Ну. Алюминий или нержава.
Тут я осекся.
- Кстати, в каком смысле в медпункте не было никого? Я же сам вот только что оттуда, таблетки у медички брал!
Дневальный с маской полнейшего недоумения ответил:
- Ты что, дурак? Она ж с обеда уже домой свалила, я сам своими глазами видел, потом её вся часть искала, а ты говоришь – таблетки брал! Ты шнягу порешь, фактически говорю. Иди, поспи лучше.
Казалось непонятным, почему механизм порядка вещей допустил такое, что моя прогулка в медпункт не стерлась из моей головы, а осталась в ней, и, столкнувшись с несопоставимыми для этого случая событиями, создала такое из ряда вон выходящее противоречие. Я долго не мог уснуть, все думал, почему так случилось, но вдруг я поймал себя на мысли, что всему виной магнитные бури, и, удовлетворенный этим вполне подходящим решением, спокойно заснул.
Кстати, хорошо, что я об этом никому не рассказал, а то б списали по «девятке».
Этот рассказ Мерген прислал в газету "Листок" из армии.