Послесловие редактора Д. Николаева к роману
Аллы Коркиной "НАСЛАДИКИ ВЕЧНОСТИ"
Дорогой читатель!
По нашему мнению, аннотация на титульном листе в начале данной книги – достаточно точно отражает сущность предлагаемого тебе произведения. Ты уже перевернул последнюю страницу, осознал замысел автора, убедился в его способности вызвать у тебя острые чувства нежности к человеку и к человечеству.
Ты уже понимаешь, что это роман-гипотеза, роман-предостережение, роман-исследование различных, потенциально возможных и допустимых версий Истории. Что это лирический эпос поэта и о самом себе, и о своих близких, о русском и о других народах в целом. История человечества – неоднозначна и всегда описывает только часть произвольно выбранных исторических фактов и событий. Иная выборка исторических событий даёт иную картину исторического процесса. Метаистория как раз и учитывает все варианты исторического описания, все допустимые и непротиворечивые связи между известными фактами: как уже усвоенные сообществом историков, так и ещё не рассмотренные исторической «наукой».
Именно об этом и говорит роман Аллы Коркиной «Наследники вечности», которая попыталась дать свою версию истории человечества, по-писательски увлекательно и оптимистично рассмотренную через призму многотысячелетней истории русского народа.
Автор выделяет то, что идеологические догмы заставляют большинство историков выводить за рамки своих исследований. Безусловно, необычный ракурс, выбранный автором, нормального историка ставит в тупик, но отсутствие видимых противоречий в сюжетах романа, говорит о тщательной обработке автором исторического материала. Взять хотя бы его утверждение о родстве сына Спартака и Буребисты, неожиданном для классического историка. Но внимательный анализ их биографий показывает, что они из одного региона Фракии; разница в возрасте между Спартаком и Буребистой – 20 лет; фракийская жена-жрица у Спартака и принадлежность Буребисты к жреческой касте¬ гетов (а много ли Верховных жриц было у гето-фракийцев?) ¬– все наводит на мысль об их родстве. Это сразу по-новому разворачивает ход сюжета, добавляет свежести к историческим портретам Спартака и Буребисты…
С другой стороны, автор предлагает и непротиворечивые версии различных физических процессов (мутации под действием излучений, генетические трансформации и их связь со структурными изменениями на клеточном уровне, реально наблюдаемые триадного типа структуры как на генном и клеточном уровнях, так и на уровнях социальной организации организмов) и связь их с возможным неземным происхождением.
Все это говорит о неожиданном для поэта-лирика, каким мы все знаем Аллу Коркину, глубоком и поразительном знании предмета романа – романтически воспринимаемого и принимаемого Мира. Словно автор стремится подсказать нам, что все не так однозначно в этом лучшем из Миров. Знание – всегда таит в себе незнание, а в простом, очевидном, может таиться необыкновенное и важное. И что в конечном счете все решает отдельный, конкретный человек, а не безликая толпа, масса, класс… Государства возникают и гибнут, цивилизации создаются и исчезают, но остается верность человека человеку, их любовь и преемственность чего-то из рода в род, из тысячелетия в тысячелетие… Передача чего-то простого и неизменного, какой-то тайны о человеке, о народах, о человечестве… Между людьми одной и различных эпох существуют какие-то необычные и невидимые связи, не всегда осознаваемые, но от того не менее значительные… Без таких связей нет чего-то цельного, истинного, вечного…
Автор романа, безусловно – романтик. Истоки истории и человеческой деятельности он видит в духовном, национальном сознании, в тайных закоулках бессознательного. Отсюда и эмоционально-чувственный стиль писателя. Однако жестко построенный сюжет романа, прописывание отдельных его частей, указывает на значительную долю рационального, логического элемента в авторском методе, в его мышлении, от которого он полностью не отказывается. Для автора характерна созерцательно-мечтательная идеализация реальности, её возвышенно-эмоциональная оценка… Мифопоэтические прозрения, вспыхивающие при первом столкновении с археологическим, этнографическим и историческим материалом, прозрения, ещё не отшлифованные абразивами устоявшихся исторических стереотипов. Т.е., автор рискнул подступиться к исследованию переходной области исторического сознания, области рефлекторно-эмоциональной, образно-чувственной.
В романе прослеживается элементы художественно-творческого, мифологически-образного восприятия истории. Истории – как процесса развертывания в человеческом сообществе исходной мифологической картины архаичного социума в конкретно-исторических условиях. Миф воспринимается автором, как внутренний каркас, скелет внешне алогичной, немифологичной, подчиненной закону человеческого произвола и необходимости истории. И автор пытается подобрать свой мифологический ключ к раскрытию тайн такой истории. Ключ, возможно не менее значимый, чем иные, лежащие на поверхности рационального, загнанного в систему внешней причинно-следственной необходимости сознания. Автора не устраивает то, что историзм реализма в современных исторических романах затушевывает общую мегаструктуру, внутреннюю метафизику эпического события и здесь автор избрал свой и единственно верный путь: он рассматривает эпос как развитие, разворачивание исходного Первомифа – специфически организованную систему воспринимаемых этносознанием абсолютных истин. Метасистему этносознания. Проявление этой базовой метасистемы отношений, этого кода этносознания в каждом историческом и личностом событии. Именно эмоциональное постижение этого процесса актуализации Первомифа на примере истории народа в целом и дает, по мнению автора, реальную картину исторического процесса. «Миф – начало и конец истории» – говорил композитор Рихард Вагнер и автор интуитивно верно следует этой установке. Многотысячелетняя история человечества творилась и творится отнюдь не в Америке или в Англии, а в иных, быть может, нам неведомых местах и неведомыми нам людьми. Ось мировой истории проходит отнюдь не через Европу: эти иллюзии воинствующего европоцентризма Наполеонов, Гитлеров и К° были очень быстро развеяны при столкновении их с реальными творцами исторического бытия….
Авторская позиция при рассмотрении исторических фактов также ясна – это перспективная (а не ретроспективная, пытающаяся объяснить настоящее через прошлое) историческая разработка исходного мифа, построение утопии будущего из первообраза, из его повторения.
И в своем методе автор романа последователен. Он постоянно сочетает эмоционально-рациональное и нравственное восприятие истории, исследуемой им образной реальности. В определенной мере это поэтическая проза, как раз удачно выбранная форма для работы с эпическим материалом такого масштаба. Логика конкретного, чувственно воспринимаемого, без возможных контекстов и условностей – вот основа авторского художественного мышления в предлагаемом романе. Из истории выбираются и систематизируются только чувственно воспринимаемые автором, эмоционально близкие ему факты, события и герои… Как губка он впитывает метафизически значимые, питающие взлеты воображения, порождающие реалистические образы исторические факты и события. Из них выстраивается игровая эпическая сага взаимозависимостей, связей, отношений которые, вдруг, в своем саморазвитии, порождают новые сюжетные линии в романе, позволяют вскрыть неожиданные повороты и ходы, как в самой истории, так и в процессе актуализации в сюжете исходного, первоначально и не осознаваемого самим автором, мифа. Это позволяет на определенном этапе обнаружить скрывающийся от самого автора исходный миф, исходную парадигму его бессознательного. А впоследствии, в процессе работы над материалом, выявить и возможные конкретно-исторические варианты развития этой исходной мифологемы. Автор, в отличие от историка М.Мюллера не считает, что «Мифология – болезнь языка». Нет, миф – высшая поэтическая форма существования языка как Целого. И он позволяет через средства самого языка работать непосредственно с хаосом бессознательного…
Этому способствует и особый, характерный для романов конца ХХ века, стиль выстраивания сюжетных линий, который позволяет с разных точек зрения рассматривать одни и те же исторические события не через повтор, но через различное их, в большинстве случаев – противоположное – эмоциональное восприятие. Такие сюжетные петли цементируют распадающийся, разветвляющийся поток многоходового сюжета, позволяют сохранить доминантные линии, раскрыть их внутреннюю динамику, логику психологических мотивов. И неожиданно раскрывают внутреннюю структуру метаисторического потока, потока событийного и исторического сознания. И делает произведение особенно убедительным. Этим новым методом автор овладел блестяще. Взять, хотя бы поразительно пронзительное раскрытие темы Алисы и Дмитрия в главе «Розы для ослицы». В прозе «толстых журналов» начала двадцать первого века такое редко встретишь…
Более того, здесь нет формальной, навязываемой исторически сложившейся структурой самого языка логики, но есть предчувствие новой логики, предчувствие необычных связей, отношений, зависимостей героев. Это не внешняя логика привычного нам формального исторического дискурса и социально-значимого символа, но мозаика внутренних иконических художественных образов, острова чувственной исторической памяти. Автор структурирует первичный хаос впервые воспринимаемых им исторических событий и фактов, дает первичную их картину на образно-чувственном, мистическо-восторженном, религиозно-возвышенном уровне их восприятия. Он взялся за самое трудное, невообразимо сложное для любого писателя и исследователя – отбросив все расхожие стереотипы исторического сознания, воссоздать из Хаоса, из Небытия первоначальный Образ, Вселенную, Единое…
Для любого поэта нет более высокой цели!
Художественно-психологический метод сюжетных петель, используемый автором романа, не позволяет систематически его использовать на одном и том же материале. Восторженно окунувшись в родниковую воду родной истории и подняв ил и муть из психологических глубин бессознательного, автор наблюдает поднимающиеся из бездны исторической памяти образы, эпизоды, видения… В последующие погружения уже невозможно повторить чистоту такого эксперимента… Художественное чутье, которым несомненно владеет автор, позволяет ему осознать экзистенциальные прозрения исторических событий, рассматриваемых им, вскрыть глубокие культурологические и философские их истоки. В этом отношении особенно выделяется третья часть романа с её почти математически точным анализом евразийства, гитлеризма и европеизма в целом. Анализом, позволяющим дать диагноз их основной болезни.
Основная философская формула, авторский ключ к пониманию истории, как видно из текста романа, очевиден – мифы формируют народ, который стремится построить утопии… Реальная история народа – пересечение мифологически осмысляемого прошлого и рационально постигаемой утопической картины будущего. Именно по руслу между этими двумя берегами текут, дробясь на потоки и трепеща, потоки исторического бытия личности, народа, человечества…
При написании произведения автор использовал огромный исторический материал как из молдавских летописей и писем Сенеки, так и из произведения Плутарха, историка А.Рыбакова «Язычество Древней Руси», В. Емельянова «Древний Шумер», так и новейших исследователей по древнейшей истории Восточной Европы.