Московский вокзал.
Солнце. Таксисты обнимаются и целуются с ментами (сам видел). Саперы в касках-сферах, бронежилетах и с собаками. Собаки симпатичные.
Площадь Восстания.
В Питере чтобы дорогу перейти, надо большой путь проделать. Допустим, точка «А» от точки «Б» отстоит метров на пятьдесят, а двигаться к ней приходиться минут двадцать пять-тридцать через четыре пешеходных перехода.
Машины на красный свет останавливаются неохотно.
Невский проспект.
Очень большой, ей-богу. Идешь минут десять, а это все тот же дом.
Магазин «Буквоед».
В Санкт Петербурге в магазин попадают так. Заходишь в дверь, потом поднимаешься по лестнице, следом два раза сворачиваешь направо, затем спускаешься на полтора пролета вниз, переходишь через двор, поднимаешься и только тогда оказываешься в магазине, обозначенном на вывеске.
Цены я даже обсуждать не хочу.
Гостиничный дом на Марата.
Сделан из нескольких квартир. На потолке номера лепнина, угол которой оттяпан встроенной ванной комнатой. Но виден мощный закрашенный крюк для старинной люстры.
Не то чтобы наводит уныние.
В холле полка с книгами.
Улица Марата.
В Петербурге у подъездов домов нет никаких архитектурных излишеств. Дом, в стене металлическая дверь, надпись: лестница номер один, квартиры такие-то. Выходишь и сразу на тротуаре. Еще шаг и дорога.
Дом Зингера.
Из окна кафе, что прямо в книжном магазине, прекрасный вид. За соседним столиком сидит мужик в клетчатом пальто и с холщевой сумкой через плечо, говорит по-французски (делает заказ).
Я стырил салфетку на память.
Еще на одном столе новинки. Книга, посвященная «Сайгону», стоит в районе двух тысяч рублей. Например, одна тысяча девятьсот тридцать четыре.
Пушкинская 10.
Бывший сквот. В квартире номер пять, в девяностые, репетировал Аквариум. На стенах лестницы – фотографии. Туалет в шикарных граффити. Стены – беленные. Обтер рукавами.
Есть питейное заведение, расположенное на разных этажах. В одном зале подают пиво, в другом все остальное.
Метро.
Когда я был пацаном, то считал его красивым.
По эскалатору все так же бегают.
Ресторан «Восточный экспресс», зал «Буфет».
-- П. его спрашивает, почему вы пишите об одном и том же. Понимаешь?
-- Конечно.
-- Спрашивает, почему все время про дала-не-дала, и тем более матом. Неужели нет других тем?
-- Угу.
-- Вот, говорит, сейчас очень актуально про врачей. Напишите. Но только кратко.
-- А он?
-- Написал, конечно, принес.
-- И?
-- Опять – дала-не-дала. Представляешь?
-- Еще бы.
-- Да?
-- На самом деле, это актуальнее актуального.
-- Дала-не-дала?
-- Именно.
-- То есть как?
-- А так, что постоянно такая история: то дала, то не дала. О чем еще человеку писать?
-- Ну, может быть. Главное, они у него в прозекторской все это делают.
Маршрутное такси.
Душно.
Пока стояли в «пробке», думал о Флобере.
Не знаю почему.
На Пискаревском проспекте убрали трамвай. Эх.
Невский проспект.
У ресторана швейцар в шинели. Осанистый. Вышагивает. Встретились взглядом, и я наступил в лужу.
Красивые троллейбусы.
Аничков мост.
Ударение на «и».
Такси.
Хорошо так ехали по ночному городу. Остановились у музея Антарктики, водитель сказал:
-- Музей Антарктики.
Днем раньше, В. спросила:
-- Ты палатку помнишь?
-- Папанинскую?
-- Ее.
«Тайная жизнь петербургских памятников».
Какие затейники.
Московский вокзал.
«Сапсан». Собака нюхает воздух, заточена на взрывчатку. Малиновое бархатное ограждение на переносных никелированных столбиках. Много военных в хороших чинах. Мимо прошли два офицера, на них шикарные черные кожаные плащи.
Провожают не меня.
Или встречают.
Петербургский почерк два
Эпиграф:
«Наука умеет много гитик»
Карточный расклад
Московский вокзал.
Холодно. Усилили контроль, чтобы сесть в «Сапсан», надо пройти проверку, сродни проверке в аэропортах. Очень много народу, и менты больше не целуются с таксистами.
А жаль.
Поезд «Волга».
Ехал с призывниками. Удивительная штука – шестнадцать часов дороги, двадцать солдатиков и не одного матерного слова. Исключительной деликатности призыв.
Даже неловко как-то.
Когда строй остановился перед вагоном, офицер дал команду:
-- Курите.
И все будущие солдаты сделали такое движение: поднесли левую руку к правому грудному карману, открыли клапан и достали мобильные телефоны.
Невский проспект.
Стоит мужик средних лет, не пьяный, нормально одетый, побирается. На груди табличка: «Честно. На опохмелку».
Подмигнул мне.
А чего мне мигать?
Дом книги.
Беру на вскидку книгу – цена сорок семь рублей. Следующую – сорок семь. Мистика, думаю, мать ее. Беру еще одну – триста восемьдесят восемь.
Слава богу.
Перекрестился и купил фотографию Николая Второго.
И книгу П.
Царское село.
Красиво. Выходишь из Александровского парка и упираешься в новорусские дома. Въездные ворота во двор и калитка закрыты на электронный замок. На соседней улице дом, в котором жил Алексей Толстой. За него, за дом, а не Толстого, идет война. Наши побеждают. А, может, и не наши.
Купили две майки, одну с Че Геварой – мне, другую с надписью «СССР» и гербом – одному пацану четырнадцатилетнему.
Вечером показал брату:
-- Ну, как?
-- Да…
Обещал Ю. не писать ничего из того, что она мне рассказала. Но не сдержу обещания. Ю. дали медаль. Настоящую: тяжелую и большую. За лучшую публикацию 2011 года в журнале «Нева».
Ура.
Улица Марата.
Там есть такое волшебное круглое здание. Мне не удалось выяснить его назначение во времена Советского союза. А сейчас, там, нечто, вроде, склада с магазинами. Так вот, если не обойти это здание вокруг, на улицу Марата не попасть. Много раз пробовали не приносить дань местным домовым (уличным?), и каждый раз шли куда угодно, кроме искомого дома. А сделаем круг, пожалуйста – дом пятьдесят девять. Что и требовалось доказать.
Смирились, и сразу нарезаем.
Чур нас.
Встреча.
Ездили в гости к А.Н. на Петроградскую сторону. Красивый дом, классическая петербургская квартира русских интеллигентов. Посидели, поговорили, пили чай. Я утонул в диване из лондонского клуба, членом которого был Уинстон Черчилль. Видел маленькую копию терракотового воина и коллекцию тростей. Получил в подарок картину. Вышел на улицу влюбленный в хозяев.
Солнце.
Дождь.
Петербургская погода. По крайней мере, такой я ее помню в детстве. Промокли насквозь и купили в Гостином дворе носки, чтобы переодеться (или переобуться?).
Переоделись.
Сидели на скамейке в сухих носках. Было ощущение, что жизнь прекрасна.
Более того – вечна.
Детская площадка на Лиговском проспекте.
Ну, явно же место сбора. Скамейки такие пристрелянные. Горка с песочницей, шоколадка недоеденная валяется. Посидели, покурили. Я поднял пятьдесят копеек. Интересно, бросают, чтобы вернуться, а поднимают, чтобы ноги здесь больше не было?
Да ладно.
Ресторан.
Традиционно – «Восточный экспресс». Почти перестал путаться в названии блюд. Влегкую отличаю свиные медальоны от царских пельменей. С другой стороны, может, это и не сложно. Ел лимбургский пирог, это, я вам скажу, тема.
Площадь Восстания.
Перед отъездом встретился с Н., зашли в кафе, выпить кофе на дорожку. Выпили, потрепались. Н. съела блин со сгущенкой и подарила мне майку «Музы не молчат». Чует мое сердце, коллекция маек обещает быть богатой.
Московский вокзал.
Поезд отъезжает в восемнадцать двадцать, у меня верхняя боковая полка, в восемнадцать двадцать пять, баба, с нижней боковой, говорит:
-- Я хочу лечь.
-- А мне куда?
-- Не знаю, я деньги заплатила.
Я плюнул и, прихватив картину с собой, пошел в тамбур.
Там закурил и подумал – хорошо съездили.