Жила-была девочка по имени Вера

Яков Элькинсон
     Как только Вера  стала себя осознавать, она стала проливать много слез из-за того, что ей не  нравилось ее собственное имя.
     - Мамо,  чому  вы назвали меня Верой? Такое негалузное имя.
     Больше всего ей нравилось имя Люба. Именно такое имя было у ее любимой   тетки, которая жила далеко от Катериновки.
     Однажды  зимой, по просьбе Веры, а может так было решено раньше, родители поехали на санях навестить тетку Любу. Вере отвели маленькую комнату. Когда утром она проснулась, то увидела стоящую в углу бутылку, в которой торчал отросток какого-то растения. Вера решала, что допущен непорядок. По ее понятиям бутылку надо было непременно заткнуть. И  она  поднялась  с  постели,  вытащила  росток,  сломала  его  и
заткнула им бутылку.
     Обнаружив  содеянное,  тетка  Лена  очень  расстроилась. Она с таким трудом достала этот росток у соседей. Ей почему-то очень хотелось завести в доме фикус. Многие разводили это нелепое растение с твердыми зелеными листьями, напоминающими  ботиночные стельки.
     Родители  очень  были  огорчены  поступком  Веры.  Они усадили ее в сани,  закутав ее в баранью шубу. И вся семья до срока, отпущенного на гостевание, уехала домой, в Катериновку.
     А между тем поступок, Веры был не случайным. От польских  предков,  через  дедушку  и маму Милиневскую,  ей  достались гены склонностей к порядку и чистоплотности. Это свойство сохранилось у нее на всю жизнь.
     Когда Верочка  была   еще  совсем  крохой,  она  как-то попросила родителей: 
     - Мама, тату, прывяжить до яблони нашу корову, так я ии буду  пасты!
     Дворовая  собака  родилась  на  подворье  в  один  и  тот же день, что и Вера. Девочка очень привязалась к дворняжке. Отец назвал пса Жулем. Видимо, в память о пленном французе, с которым они работали на  германской шахте в плену. Жуль, был крупным псом. Своим размером, статью и серой мастью он походил  на  волка.  Из  всей  семьи, Жуль,  больше  других  любил Веру. Когда она, взрослая, приезжала домой на побывку из Ки-
евского кооперативного техникума, Жуль кидался к ней, и облизывал  с ног до головы. Когда на хутор, где они тогда жили, приходили после полуночи незваные гости, и Жуль настойчиво
лаял, мать будила малолетнюю Веру,  и они с фонарем обходили  подворье сопровождаемые Жулем.
     Жуль дожил до глубокой  собачьей старости, и скончался  тихо и незаметно. Его похоронили в углу двора.
     Однажды  мать  приготовила  завтрак  и  отправила  с  ним Веру к отцу, работавшему в поле. На полдороге, Вера присела на  бугорок,  развязала  хусточку  и  выковыряла  из  гречаников яичный желток. Отец  потом  рассказал  об  этом  матери,  и  они оба добродушно посмеялись над этим маленьким происшествием. Они ни  единым  словом не упрекнули Веру. Об  этом мама рассказала Вере, когда та уже стала взрослой.
     Отец очень любил старшенькую Веру. Он всегда ласково называл ее дочей. В германском плену он надорвал свое здоровье непосильной каторжной работой на угольной шахте. И все же, несмотря на слабое здоровье, он успел за десяток отпущенных ему судьбой лет, завести прочное хозяйство, жениться, народить с женой двух девочек и мальчика.
     Начало  коллективизации    всей  страны,   в  Катериновке совпало с болезнью отца Веры. Никто не понимал, зачем в таких широких масштабах была  развернута  эта  затея отца народов Сталина. А он-то понимал - зачем! Когда Ленин отсутствовал в Кремле из-за свалившего его недуга, Сталин по-воровски выкрал  из  Кремлевского  ленинского  кабинета  его  заметки  о коллективизации.  Еще  в  восемнадцатом  году  большевики столкнулись с хлебной проблемой. Мужички  не желали вот так просто отдать ни с того, ни с сего  выращенное ими  в поте лица пшеничное  и  житное  зерно.  Вот  и  решил  Ленин,  что  коллективные хозяйства, завися от властей,  будут вынуждены  безропотно и без всяких помех сдавать зерно государству.
     Коллективизация  ударила по украинским хлеборобам со всей бессмысленной жестокостью и беспощадностью. Отец Веры сильно переживал оттого, что развалили его хозяйство, отобрав  любимых   лошадей  и  весь  сельскохозяйственный  инвентарь, нажитый годами. 
     - Лихое, окаянное время наступило,доча! - тяжко вздыхая, сказал Вере отец, и заплакал.
     Когда отец тяжко занедужил,   на хутор  приехал   навестить  больного,  его  племянник  Мелентий.  Молодой,  красивый, полный сил. Он влюбился в маму Веры. Она ответила ему взаимностью. Однажды они вдвоем уединились  в другой комнате. 
Это не понравилось  законнице Вере. Она вызвала мать и принялась ее стыдить: 
     - Мамо, разве так можно? Тато лежить больной, по нему ползают мухи, а вы зачинились в другой кимнате  и секретничаете.
     Мать  изрядно смутилась, и стала оправдываться:
     - Какие мухи зимой? Что ты выдумала, доченька?
     Но больше она с Мелентием  уже не закрывалась в другой комнате.
     Когда отец умер, к овдовевшей матери стали свататься односельчане. Мама советовалась с Верой и та всех отвергала. Вера посоветовала маме выйти замуж за Мелентия. Мелентий был моложе вериной мамы на пять лет. Его не остановили даже что, что у Нади было трое детей. Уж больно, наверное, хороша собой  была Надя! Была сыграна скромная свадьба.
     Отчимом   Веры  Мелентий   был всего каких-то полтора-два  года. В  стране наблюдалась раньше  вялотекущая,  а  в  тридцатые  годы  ставшая  особенно  свирепой  советская  чума  под названием «враги народа». Народ понятия не имел, что у  него
имеются какие-то «враги». Зато засевший в Кремле усатый тиран доподлинно знал, что такие враги существуют. Этот сатрап хорошо  усвоил  уроки  кровавого  Ивана  Четвертого.  Он  знал, что  если  он  будет  систематически  уничтожать  людей –  всех подряд! – то наведет на несчастных подданных звериный страх. И он сможет без боязни, спокойно усидеть  длительное время на троне.
     НКВД-шная  метла  прошлась  по  всей  стране.  Добралась она до Катериновки и до соседних Гайков. Были репрессированы  самые  энергичные,  работящие,  красивые  молодые  люди. Цвет украинской нации. Отчима Веры арестовали и по обычаю тех страшных времен – расстреляли ни в чем неповинного человека.  И осталась  мама  с четырьмя  детьми на руках.
     Как  и  всех жителей  злосчастной  страны  две  кошмарных советских напасти не обошли стороной и семью Веры. Это чисто  советского  тоталитарного  свойства  напасти:  коллективизация,   будь  она  трижды  проклята! И  дьявольская  компания  по выявлению и уничтожению, так называемых, «врагов народа». Первая  напасть  дотла  разорила  нажитое  тяжким  трудом  отца хозяйство,  и  лишила  семью  средств  существования.  Вторая - лишила семью кормильца - отчима Веры - Мелентия.
     Рабовладельческий  колхозный  труд  был  совершенно  непроизводительным.  Колхоз  в  Катериновке  влачил  жалкое  существование.  А –  сверху  из  Житомирской  области  и  района приходили  строжайшие циркуляры  о  сдаче  зерна  государству. И  вот  колхозные «активисты»  обшаривали  закрома  на   сельских подворьях, и выгребали под метлу все зерно, даже семена! Не  пощадили  они  и  семью Веры. Не  посмотрели  на  то,  что  у дважды вдовы на руках четверо малолетних голодных ртов.
     Хорошо  еще, что мама догадалась сесть на мешок с  зерном,  прислоненного  к  печке,  а  на  руках  своих  она  тетешкала крохотную сестричку Веры. 
     Из германского плена отец Веры привез часы, купленные им на скупые заработанные марки. Крупные такие, серебряные, с белым эмалевым циферблатом в голубых цветочках и фигурными  стрелками -  часовой  и  минутной.  Часы  закрывались двойной  крышкой  с  выгравированными  на  них   затейливыми рисунками. Часы были на золоченой цепочке, и мама подвесила их  на  припечке,  чтобы  сверять  по  ним  время,  когда  выпекала
пшеничные хлеб. Эти часы украл колхозный бригадир. Он был вороватым,  этот маленький начальник. Шарил по хатам, которые ни у кого не запирались.
     Вера  и мама  очень  скорбили  о  пропаже. Были  украдены не просто часы - была украдена память о покойном отце.
     Иногда в Катериновку для проверки колхозных дел наведывалось начальство мелкого пошиба - из района и области. А то вдруг, ни с того, ни с сего, мог пожаловать контролер аж из самой столицы Украины – Киева!
     Высоких    гостей   размещали   непременно в хате бабы Нади. Она  славилась  необыкновенной  чистоплотностью  и  выдающимися кулинарными талантами. Выпекаемые бабой Надей пшеничные   хлеба  в благополучные годы и вкусная  стряпня славились на всю Катериновку.
     Разумеется, именитых гостей не потчевали тем, что имелось у хозяйки. На этот    экстраординарный случай, из колхозной  кладовой  выделялись  разнообразные  продукты:  отборное мяско, мучица, крупы разные и разная овощ. Бурячок, свеколка, капусточка, морковь. Гостевание начальства запомнилось Вере тем, что ей, и ее сестренкам Нине и Мариночке, а также младшенькому братику Володе, кое-чего перепадало с барского стола. И вот богатую, хлебородную Украину вдруг захлестнул голодомор. Сельские люди мерли, как мухи. Украина была оцеплена  войсками,  чтобы  голодные    и  доведенные  до  отчаяния
люли   не вырвались из бедственной зоны. До такой подлости и бесчеловечности могли   докатиться  только  большевики. Бабу Надю  во время «раскулачивания» не выслали в дальние казахстанские степи отчасти лишь потому, что у нее на руках было четверо детей. Ей даже оставили корову. В тот год, к счастью, на обширном огороде, обильно уродила картошка. Баба Надя из сострадания  к  голодающим,  выставляла  за  ограду -  причем
ежедневно - ведро картошки.
     После кончины Сталина в дом когда-то «раскулаченной» семьи пришел хмельной катериновский стуекач, доносивший на своих односельчан, и сказал:
     - Надя, это я осиротил твоих детей!
     Толи каялся, толи хвастался.
     Шумела свадьба. Или поминки. А может, отмечалась выгодная купля- продажа. В общем,  гулянка  с распитием доброй горилки. И  вот один дедусь, обличием  своим  смахивавший на традиционного  кобзаря,  заупрямился.  Ссылаясь  на  свой  преклонный возраст и неизбежные для преклонного возраста недуги, наотрез отказался выпить чарку самогона. В таких случаях все собравшиеся прилагают все силы, чтобы уговорить упрямца
отдать должное обычаям.
     Тогда   маленькая  Верочка –  а  было  ей,  пять,  а,  может, шесть годков, пробралась по лавкам, поза спинами пирующих к дедуле. И звонким детским голоском произнесла придуманный ею тост:
     - Дедусю, выпьемо за щаслывую долю, щоб людям крашэ  жылося на свити!
     Все  были  потрясены  услышанным  от  такой  маленькой девочки.   Все  восторгались  дивчынкой,  ее  складным  словам. Все хором хвалили Веру. Дедуле ничего другого не оставалось, как осушить чарку горилки. А  Верочка  от волнения напрудила
в штанишки, и расплакалась от обиды.
     Один раз в году отец и мать уезжали на ярмарку. На продажу они повезли овец, пшеницу, сало, кур и кое-какую овощ, в том числе, картошку.
     Вере очень живо  запомнилась  одно из  возвращений родителей с ярмарки. Воротились они поздно ночью, когда детвора  уже  спала.  Родители  веселенькие  и  под  хмельком. Видимо продажа была удачной. На ярмарке они обрели кой-какой сельхозинвентарь, мануфактуру и, конечно же, гостинцы детям. То-то был праздник, когда детей будили их полусонных, одаривали  гостинцами.  Девочкам  платьица,  мальчику -  ботиночки,  а всем -  глазированные  пряники,  конфеты  с  непременными  леденцами, а также  сахарные  ванильные  бублики,  огромные  баранки.
     Но особенный  восторг  у  детей  вызвал  арбуз - сочный, сладкий. Он прямо-таки таял  во рту.
     Да, то был  замечательный  праздник,  который  никогда больше  не  повторился.  Отец тяжко заболел  и  нежданно–негаданно нагрянула сволочная коллективизация, которая разорила селян и навязывала голод. 
     Как-то Вера  гостила   у  своего  дяди. Он жил  на  окраине Катериновки.  Домой  Вере  предстояло  совершить  поездку  на дядиной подводе.
     - А на чем я буду сидеть? - на всякий случай осведомилась Вера.
     - На своей жопе! - пошутил неуместно дядя.
     Это высказывание дяди страшно обидело Веру. Она заплакала.
     - Не плачь, Вера, я пошутил, - оправдывался дядя.
     - Я не люблю такие шутки! – всхлипывая, ответила Вера. Она проплакала полдня. В этом сказался ее характер. У нее  было остро развито чувство собственного достоинства. Как же, - она ощутила себя униженной! Не помогли ни извинения  дяди, ни утешения    отца.
     Вера была старшенькой. Пользуясь преимуществами первенца,  она  лихо  верховодила  сестрицами  и  братиком.  Была строгой,  но  справедливой,  как  она  это  понимала.  Малышня подчинялась Вере беспрекословно.
     В школе Вера училась отменно. Кроме прилежания, у нее еще были и выдающиеся  способности. Особенно она успевала по такому предмету, как история. Потому, что ей этот предмет очень нравился. Учитель истории всячески хвалил Веру, и прочил ей большое будущее по этой части. Однако жизнь распорядилась иначе. Иначе распорядилась судьба и в отношении другой  ее  наклонности. У  нее  был  явно  артистический  талант. К примеру,  она блестяще исполнила роль свекрухи в школьном любительском спектакле. Зрители были в восторге от исполнения Веры. Артистическая слава Веры еще долго гремела в Катериновке. Но  еще  большую  славу  завоевал  ее  смелый  поступок, совершенный ею однажды весенней ночью.
     А дело было так. Родители  ушли в школу, то ли на родительское собрание, то ли на вечеринку. Хату закрыли на замок.
     Вера распорядилась, чтобы малышня  легла поперек кровати  рядышком. А  сама   пристроилась  рядом  с  сестрицами  и братиком вместе с подружкой Марусей из соседнего дома.
     Через  некоторое  время  Вера  услыхала  подозрительную возню  у  окна.   Зимние  рамы  были  уже  выставлены  в  связи  с наступлением  весны.  Она  приподнялась,  присела  на  край  постели.  За  окном  темнела  фигура  человека.  Ему  уже  удалось приотворить окно. Маруся  прошептала Вере:
     - Сиди тихо! Не надо ничего делать!
     Но Вера не послушалась. Она громко закричала: 
     - Тату, нэсить ружо, до нас в викно воры лезуть! 
     Фигура за окном моментально скрылась.
     Когда  родители  вернулись, Вера  подробно  рассказала   о том,  как  вор  открывал  окно,  как  она  закричала «Тату,  несите ружо, до нас  в  викно  воры лезуть!» И  вор  сбежал. Испугался, видать!   
     Когда в школе узнали о находчивости Веры, ее смелости, долго только об этом и говорили. Учителя восхищались и гордились  своей ученицей. 
     А  в  селе,  когда  узнали  об  этом,  в  один  голос  говорили одобрительно:
     - Так это ж Вера!
     Веру  уважали  за  смекалистость,  здравомыслие,  смелость и рассудительность.
     И при  всяком удобном  случае  с  удовольствием повторяли:
     -Так это ж Вера!

Кармиэль.  Декабрь 2005 г.