История наша, должно быть, печальна. Что ж, такова судьба историй, претендующих на правдивость. Умеренная доля оптимизма щедро оттеняется недоуменной безысходностью, и, возможно потому, самые дурацкие события приобретают налет достоверности.
Наш герой, весьма особенный молодой человек, проживал в небезызвестном вам северном городке. В одном из тех небольших деловых городков, которые быстро вырастают вокруг нефтяных гигантов. Как и многие другие северяне, родился он на Большой земле, за Рекой, но учился и строил свою недолгую карьеру именно здесь. Артур Ковалин – звали героя так. Артур – потому что таково было имя легендарного короля кельтов, защитника угнетенных и борца за справедливость, а Ковалин – что ж, фамилия такая. Было у героя и отчество «Герхардович». Но, как говаривал сам Артур, «Не трудитесь, мадам, об мое имя-отчество язык можно сломать запросто. Зовите меня Артуром». Послушаем, ему виднее.
Чтобы вы могли сразу представить себе данного молодого человека, постараемся его описать. Насколько хватит нам слов и памяти. Память – странная штука. Видишь все как бы кусками. Что-то кажется большим и столь важным, а что-то остается в тумане и даже очертаний предмета нам не дает. Вот и сейчас, как живой стоит он перед глазами, а начинаешь описывать и что-то да упустишь.
Итак, рост у Артура средний, что-то порядка 175 сантиметров, впрочем, никто его не измерял. Сложение его худощавое, руки-ноги длинные, волосы пепельные, глаза светло-серые, длинный тонкий нос, широкий рот с кривой улыбкой, кожа белая чуть не до синевы.
Артур не переносит воздействия прямых солнечных лучей. Почти совсем. С середины апреля и до июля, когда город наш становится светлым насквозь, Ковалина в городе вам не найти. Он уезжает к другу на Большую Землю. Там, на Алтае, живет он в лесу и книги штудирует. По юриспруденции и охоте. Лет ему сколько? Думаю, 25-26. Едва ли больше.
Итак, повествование наше начнем с одного из основных событий в его жизни. Ну, не считая там рождения, поступления в университет, первой трансформации и т.п.
Ковалин познакомился с Алексеем в университете на заочном отделении. Последний, серьезный молодой человек крепкого телосложения, был тогда женат и старательно зарабатывал необходимые для содержания семьи денежные средства: развозил будучи водителем-инкассатором в банке чужую наличность, а также дежурил ночами в Агентстве Авиатранса. На лекции приходил отсыпаться.
Знакомство их было банальным. На экзамене по истории государства и права зарубежных стран. Да, изучал наш герой право. Почему именно его? Да кто его знает. Может, сходство какое уловил с Охотой, а, может, просто понравилось ему? Туманная это личность, Артур Ковалин. Сам-то в себе разобраться не мог, где уж нам!
История права, упомянутая выше, предмет непростой, и без предварительного изучения сдать его сложновато. А Алексей, как это часто с ним бывало, засыпал на ходу и, естественно, имел о сдаваемом предмете весьма приблизительное представление. Взяв билет, он смотрел на него долго и беспомощно, пытаясь отыскать в своей гудящей от бессонницы голове хоть какие-то воспоминания о реформации в Англии. Мысли весело разбегались в разные стороны, а Алексей хотел было уже, махнув на все рукой, покинуть аудиторию, но тут вечно все знающий зануда и единоличник Ковалин возьми да подскажи. В результате – трояк, искреннее уважение и дружба навеки.
Вскоре учеба была окончена.
Красно-коричневые корочки полученного диплома вызывали у Ковалина некоторое недоумение. Ему это было не надо. У него и уверенности-то даже не было в том, что придется осчастливить кого своей консультацией. Впрочем, хорошая, как у всех в его роду, память вытащила будущего юриста на поверхность почти против воли. Теперь можно было подумать и об источниках дохода, тем более что тянуть финансы будущему светочу юриспруденции было не с кого.
Алексей к концу обучения развелся. Со злорадством заявлял, что сделал это вовремя, пока не успел наплодить маленьких идиотиков, похожих на него. К сожалению денег после этого благородного и благоразумного во всех отношениях акта у него оставалось маловато. Квартира принадлежала бывшей жене, возвращаться к родителям под крыло свежеиспеченный специалист не намеревался. Тогда Леха и предложил Ковалину, с которым в тот момент было уже выпито некоторое количество декалитров пива, снимать жилплощадь на двоих. Последний согласился. Ему его одиночество, вынужденное оно было или добровольное, и не поймешь, к тому моменту успело уже осточертеть. И еще очень хотелось, пусть только сейчас, надеяться на появление кого-то более близкого, чем собутыльник. Не поймите неправильно. Друга.
Квартиру нашли быстро и недорого. Оплата ежеквартально, ремонт сделан, кое-какая мебель имеется. Просто блеск. Не смущало даже местонахождение. На окраине, в жутком районе. Гарлем местного разлива, где машины гоняются за пешеходами по тротуарам, бомжи дерутся на помойках за грязные бутылки, а пьяными телами устланы улицы. Преступность торжествует, милиция отдыхает. Это если ехать на автобусе шестым маршрутом до… впрочем, оставим. Народу, проживающего там, много. А вдруг да для кого этот район любимый? Еще будет оскорблен. А нам это не надо.
Героев, а их у нас уже двое, месторасположение волновало мало. Алешка – красавец, комсомолец (в прошлом), спортсмен, причем из тех, по которым это сразу заметно, десять раз подумаешь, прежде чем попросить закурить. А Ковалин… Мощным телосложением не отличался, но хулиганы ему были как-то не страшны.
Ковалин. Достаточно ли четко представлял он себе, кем является? Охотник, это ясно, но вполне ли отражал этот термин круг его, так сказать, интересов?
Зверюшек наш герой не убивал, признавая за каждым право на жизнь. Огнестрельным оружием не пользовался. И в руках-то не держал. Не из принципа. Просто не доводилось. Артур, внимание, охотился на оборотней, и это, на наш взгляд, должно звучать.
Положить жизнь на то, что почти каждый считает выдумкой – не всякому дано. Это как занятие уфологией, к примеру. Кто их там видел, эти НЛО? На самом-то деле? Впрочем, это дело добровольное. А Охотник – передается генетически. Это – судьба. Вернее, рок, поскольку, кажется, именно так определяют судьбу несчастливую. Нет, он не жаловался. Во всяком случае, жалоб его едва ли кто слышал. Охотником был его отец, дед, прадед, прапрадед и далее, вплоть до тринадцатого века, с которого начиналась семейная хронология. Род его стар, все охотились, долг превыше всего, а потому от личного желания господина Ковалина-младшего выбор судьбы не зависел.
Возможно, не будь он Охотником, не вылепи его таким суровые родные, Ковалин был бы просто оборотнем. Так же, как и его жертвы, прятался бы в темноте, поджидая слабых и испуганных человеческих особей. Жрал бы, чавкая, сырое мясо, хлюпал кровью из разорванных вен и чувствовал себя сытым и счастливым. А так…
Охотников отучают от вкуса крови одним древним, примитивным, способом. Артура отучали так. Неделя в подвале в деревне без света на одной воде. А потом, озверевшего от голода и бездействия, днем, вывезли в поле. Не было ни пастухов, ни собак. Была только пища. Которая двигалась и блеяла. Он утопил это поле в крови. Он перерезал более пятидесяти овец. И когда он устал, насытился, в него стали вливать кровь насильно. Он отбивался и плевал. Он вымазался в липкой красной жидкости весь, целиком. Его рвало выпитой кровью, но в него вливали ее и вливали. И когда, наконец, он совершенно обессилел и лежал в луже и тихо хрипел, один из охотников вскрыл себе вену на левой руке, зажал Ковалину ладонью нос, и когда он волей-неволей открыл рот, накапал в глотку щенку свою, человечью кровь. И было у оборотня чувство, будто ударила в него молния, и будто сила заполнила его тело, но вкуса крови он с тех пор не выносил. Вернее сказать, и не пробовал.
Чем он отличался от людей? Почти ничем. Он и был человеком. Прямоходящий, голова, ноги, руки, прочие запчасти без перьев. Всех отличий-то – бумажно-белая кожа, серые, слишком светлые глаза, длинные (пожалуй, тоже слишком) пальцы рук, чуть заостренные сверху уши (он умел ими шевелить, и это получалось весьма забавно). Но подобное встречается и у людей. У обычных, я имею в виду. Ковалин хорошо слышал, видел, различал запахи. Лучше, чем мы. Но и это не слишком выделало его из нормы. Отличала же Артура Ковалина способность к трансформации.
В Священной Охоте его тело и сознание переходили в другое состояние. Он и выглядел, и ощущал себя иначе. Не всегда мог вспомнить, что делал. Но, главное, объект каждый раз прекращал существование. Если честно, Охотник Ковалин не особо желал вспоминать.
Однажды его покусали. Справедливости ради отметим - сам виноват. Ну что он там видел? Толстое колючее пятнистое существо ему по пояс. Глаза на веревочках и пасть от уха до уха. Из-за такой мелочи и трансформироваться? Да он его одной левой! А оно, существо то есть, оказалось шустрое и прыгучее. И когда Ковалин пытался этой самой левой его в воздухе притормозить, оно внезапно сдулось, упало на землю и куснуло героя нашего за ногу. Герой раздраженно пнул бедное чудище, оно не стерпело подобного обращения и сдохло. В сущности, это оказался худосочный низкорослый мужичок бомжеватого вида, ничего страшного, вот только слюна его была ядовитой..
К сожалению, иммунитет Ковалин включался лишь в режиме трансформации. Кое-как Артур дополз до дома. Нога онемела и постоянно кровоточила. Лифт не работал, и потому восхождение на шестой этаж равно было покорению пика Коммунизма.
Хорошо хоть на месте был Алексей. Заикаясь, Артур успел предупредить его, чтобы ничего не пугался, милицию не вызывал и с балкона не прыгал. В любом случае он не пострадает, а всю информацию получит после, но в полном объеме. А вообще, так шел бы он лучше погулять часов на пять-шесть. Естественно, заинтриговал соседа вусмерть. Впрочем, к тому моменту это уже не имело значения. Трансформация началась. Уже потом, очень не скоро, Ковалин спросил у Лехи, каким он его тогда увидел. Вышло следующее: бронированное на вид чудище темно-серого цвета «с вот такими вот зубищами», игольчатым гребнем вдоль спины и здоровенными когтями (и в самом деле, когда Ковалин пришел в себя, линолеум в комнате был здорово разодран).
- Вот, - сказал Леха, - еще у него, то есть у тебя, был хвост, на который ты опирался, когда вставал на задние лапы.
Артур выслушал приятеля внимательно, подозревая, что у страха глаза могут просто выползать из орбит. Отец его был сторонником теории, согласно которой Охотник для каждого выглядит по-своему. Он как бы олицетворяет самое страшное, что представляет себе человек. Вот и выходило, что такая вот у Алексея причудливая фантазия.
Три дня Алексей косился в сторону Ковалина и нервно вздрагивал, когда тот подходил на расстояние менее полутора метров. Наконец, Охотник не выдержал
- Леха, - заявил он торжественно, - ты думай, или я ищу новую квартиру, и ты забываешь, что видел. Или мы с тобой нормально разговариваем, и ты от меня не шарахаешься. Надоело. Ну, будем говорить?
- Будем, - пробурчал Алексей.
- Я - охотник. И охочусь на оборотней. А для этого нужны некоторые, хм, способности. Вот и внешний вид получается соответствующий. Хочешь, как-нибудь на Охоту тебя возьму?
Алексей быстро замотал головой, выражая полное свое нежелание иметь с Охотой что-либо общее.
- Ты, главное, не бойся, - продолжил Ковалин, - относись к этому просто, как к профессии. Считай меня, если хочешь, милиционером там, спасателем, пожарником. Хочешь, даже разрешение покажу? УВД выдавало. Нет? И, главное, помни – людей я не трогаю. А то – не люди. И даже не животные. Это выродки, Леша, их надо убирать.
Он понял. Ну, или сделал такой вид. В конце концов, осознать это затруднительно. И, в общем, жили Артур с Алехой не тужили. Ходили на работу. Каждый на свою. Леха в тот же банк, где инкассатором был, устроился юрисконсультом. Артур нашел себе нескольких клиентов, оказывал им иногда услуги правового характера. Ну, там, сделку оформить, филиал создать и такое прочее. По ночам, так, конечно, иная работа. По ночам он охотился.
И разрушило их райскую холостяцкую жизнь появление женщины.
Она… Начало и конец, причина и следствие. Когда она впервые появилась в их доме, была пьяная вдрызг. «Пьяная дура» - думал, брезгливо оглядывая ее, Ковалин и был прав.
Он сперва не обратил на нее какого-то особого внимания. Думал, переночует, как многие другие до нее, и все, не будет отравлять его жизненное пространство своим дынно-огурцовым запахом. Видите ли, у Ковалина было очень острое чутье, ну да мы это упоминали. Эти новые духи, очень модные, сразу стали вызывать у Охотника приступы тошноты.
А утром она полезла в душ. Более того, вытиралась его личным, любимым полосатым полотенцем! А эти мерзкие длинные волосы, налипшие на края ванны… В общем, раздражению Ковалина не было предела.
Он рассмотрел ее как следует за завтраком, надеясь отыскать что-то приятное хоть во внешности. Ну да, у нее была неплохая фигурка. Не-плохая, но и не хорошая. Обыкновенная. Узкие плечи, чуть провисшая под свитером – это в ее-то 22-23 лет! – грудь. Ногти на руках выкрашены в ярко-розовый цвет. Ковалин провел следственный эксперимент – заглянул под стол, и обнаружил, что на ногах тоже. Розовый. Он ехидно ухмыльнулся. У нее были прямые табачного цвета волосы до плеч, карие глаза без блеска, короткий вздернутый нос и пухлые губки. Причем нижняя то и дело пыталась откваситься, что придавало лицу требовательное выражение. В общем, дамочка была не в его вкусе. Вероятно, Алексей разглядел в ней какие-то скрытые достоинства.
Ковалин поглядел на друга укоризненно, мол, где ты откопал эту кралю и почему она до сих пор здесь? Тот пожал плечами и перевел взгляд на предмет безмолвного обсуждения. Краля меж тем поедала приготовленный Артуром омлет со скоростью уборочного комбайна.
- Ну что же! – бодренько заявил Алексей и стукнул ладонями по столу, - мне пора на работу.
Он поднялся, но мадмуазель продолжала сидеть, как ни в чем не бывало хлебать чай! Ковалина охватило чувство похожее на панику.
- Леха, - тихо и решительно проговорил он, - давай отойдем на пару слов.
- Ты что, - поинтересовался он, наклонив в сторону голову, - ты решил ее здесь оставить со мной?!
- А что? – ехидно улыбнулся Алексей, - я тебе полностью доверяю.
- Не надо мне доверять! Я на такое чудо и с большого перепоя не позарюсь!
- Ай, брось!
- Не вздумай, - испугался Охотник, - Не вздумай, убирай ее отсюда как хочешь. Она мне здесь совершенно не нужна.
- Ну, Арчи, девушке совершенно некуда пойти.
- Нет! Ты с ума сошел! Мне сегодня работать! Кто знает, каким я домой приду!
Он даже сорвался на крик. Что же, нервную систему Охотника здоровой не назовешь.
- Да…, - растерянно забормотал Леха, - это сегодня?
- Да, сегодня! Так что девай ее, куда хочешь, но чтобы дома ее не было.
Алексей посмотрел на друга внимательно, моргнул пару раз, а потом вышел на кухню. Что он там сказал своей пассии, неизвестно, но мадемуазель пронеслась мимо Ковалина к входной двери, кинула в его сторону испепеляющий взгляд и исчезла. Как он надеялся, навсегда.
На этот раз Ковалин не помнил вообще ничего. Только образ – двухголовое создание со стрекозиными крылышками и клыками, как у саблезубого тигра.
Как он приполз домой? Такое ощущение было, будто просто проснулся от кошмара. Лежал на диване, за окном птички чирикали. Хорошо! Хотел встать, но дернулся, больно. Рука. Левая. Кожа разорвана от кисти до локтя. Будто кто-то пропахал по ней борозду. Ба! И простынь вся в крови… То ли от проделанной работы, то ли от потери крови, но ощущал себя Ковалин слабым и беззащитным, и понимал, что широко улыбающееся на улице, пусть даже зимнее, солнце в пять минут способно превратить его в калеку. Рука-то, впрочем, зажила бы и сама. Не впервой. Но вопреки тому мнению, что шрамы украшают мужчину, Ковалин старался иметь их поменьше. Вызвал такси одной знакомой фирмы. Он на их услуги, кажется, треть заработков тратил. В общем, им не надо уже объяснять, что стекла в автомобиле должны быть тонированными, и подъезжать нужно к самому входу. Десять минут. Волга у подъезда.
В травматологии была не его смена. Не сказать, чтоб Ковалин был данным фактом обескуражен, однако все ж определенные неудобства имелись. Он там успел подружиться с одним хирургом, который его регулярно зашивал. Так утомительно было каждый раз что-то придумывать. И чтобы еще уколы от бешенства не вкалывали. Зверюги, на которых ведется Охота, как правило, бешенством не болеют. Только вот как это объяснить врачу?
Ковалин сказал медсестре – даме, кстати, молодой и симпатичной, вот бы с кем Алехе роман закрутить, а не водить домой Бог знает что – что поскользнулся, проходя через стройку и упал на арматуру. Он так честно глядел на нее чистыми прозрачными глазами, что, усомниться в его правдивости было невозможно, и она исправно заштопала боевые ранения.
Женщина посмотрела ему вслед и улыбнулась неожиданно возникшим игривым мыслям. Но день был в разгаре, смене длиться и длиться, да и дома муж.
А Ковалину нравилась Магда. Магда – продавец в магазине промтоваров. У нее красивые руки и низкий голос. А еще у нее своя квартира и много разных знакомых, которые заходят в разное время суток. Сама Магда предпочитает ночь. В общем, зовут ее, конечно, не Магда, а Хисматуллина Мария Ильинична, но это, право, мелочи.
Он понял, что симпатичен ей, давно, хотя она об этом даже не заикалась. Она любила (или это слишком сильное слово?) в нем худого мальчишку, светлоглазого и немногословного, который дарил ей такие странные картинки. Может, даже как-то по-матерински любила, хотя кто ее знает? Кстати, о картинках. Артуру нравились бабочки. Это было какое-то странное стремление, сходное с опьянением. Стремление, близкое к стыду. Да, он подозревал, что данного хобби стоит стыдиться, но не мог отказать себе в таком своеобразном удовлетворении. Артур любил вышивать. Нитки, яркий светящийся шелк, он покупал в киоске около рынка. Рамки иногда заказывал в мастерской, но чаще просто покупал в фотокиоске на автобусной остановке.
Совсем отказаться от увлечения ему не хотелось, держать дома свои произведения тоже было бы странно, поэтому он и дарил их Магде. Одна Охота – одна картинка. А она вывешивала их на стене в коридоре. Длинный такой коридор, дурацкие обои в ромбик, и вышивки. Говорила как-то, ей тип один за коллекцию большие деньги предлагал. В долларах. Но она не продала. Артур кисло пошутил, что, мол, умрет скоро, тогда они точно в цену войдут. «Совсем больной» – вздохнула Магда.
Они были неплохи, его бабочки и чудовища. Всех он видел. Все были убиты им. Должен же он был оставить хотя бы изображения? Этим себя и успокаивал.
Ковалин брел по городу, предварительно выбрав маршрут. Сегодня это 12 микрорайон. Там исчезали маленькие дети и как-то часто замерзали бомжи.
Он бродил между домами-свечками. На охоте. Буквально сходил с ума от ужаса. Постоянно вздрагивал и косился в стороны, в любую минуту готовый сорваться с места и убежать. Он – худой невысокий мальчишка, трясущийся и плохо одетый. Ждал. Самое тяжелое в охоте – это ощущение страха. Охотник вызывал его у себя намеренно. Частично – психологически, частично - с помощью трав. Знаете, есть такие, приняв которые от каждой тени шугаться будешь. Он должен был излучать ужас, иначе они не нападут. Свежий снег красиво блестел под редкими фонарями, бил по глазам яркими ледяными точками и хрустел под подошвами ботинок. Было холодно, но позволить себе одеться получше Ковалин не мог, ведь он был жертвой, а жертва должна ощущать дискомфорт.
- Эй, молодой человек!
Что? Ковалин обернулся на голос. Мужчина. Высокий, представительный, с круглым, заведенным от излишне хорошей жизни животом, выпирающим из-под длинной дубленки. В светлой норковой шапке и дорогой зимней обуви. Трезвый. Что ему было там делать в три часа ночи? «Сейчас спросит, - подумалось Охотнику, - где у нас здесь библиотека. Не мой клиент».
- Молодой человек, где здесь у вас Ломоносова, 17?
- Не знаю, - пробурчал Охотник и двинулся дальше.
Но тип не отставал. Семенил рядом и пытался заглянуть в лицо, что особого восторга у Охотника не вызывало.
- А, может, мы с Вами проедемся сейчас на моей машине и посмотрим? А? А я вас подвезу?
- Я не спешу.
Ковалин ускорил шаг, но и собеседник не отставал, бежал рядом, чуть ли не подпрыгивая.
Вероятность неудачной охоты резко усилилась.
- Двадцать баксов! – наконец воскликнул он.
Ковалин покосился недоуменно.
- Двадцать баксов, мальчик! И это не займет много времени!
Ковалин резко остановился. Точно, вся малина испорчена, страх куда-то делся. Осталось лишь брезгливое любопытство, которое следовало удовлетворить.
- Ты что, дядя, меня за педика принял? – осторожно поинтересовался Охотник.
Мужчина сопел, поскольку устал от гонки, и молчал. Ковалин медленно снял с головы капюшон, открыв свое отнюдь не детское, раздраженное до ярости личико.
- Ну?
- Извините, - проговорил любитель мальчиков, пытаясь сохранить остатки достоинства, и покосился в сторону машины. Тачка его, ухоженный «Лексус» черного цвета, все это время тихо тащился сзади, подстраховывая.
- Послушай, - любезно улыбаясь, сказал Охотник, - тут недавно трое детей пропало, не твоего… твоих рук дело?
- Я не…я только добровольно…
- Ах, добровольно?
Охотник снял перчатку с правой руки, чтобы собеседник мог увидеть и оценить его рабочий инструменты. Увидеть и оценить, что этот инструмент может сделать с его принадлежностями. Это были всего только когти. Да и не на всех пальцах. На правой руке. Большой, указательный и средний. Так сказать орудие производства. Кривые, длинные и ощутимо острые.
Дяде демонстрация очевидно не понравилась.
- Чуешь? – спросил Ковалин, - чем пахнет?
И вот тут товарищ развернулся, рванул к машине, чуть не поскользнувшись на плохо очищенном асфальте, и уехал в сторону промзоны. На всякий разный случай номер Ковалин запомнил: у244ар. Кто знает, может, и пригодится.
Но охота насмарку. Что даже радовало. Можно было идти домой греться и переваривать события.
Светофоры мигали желтым, редкие ночные машины с ревом носились по узкой прямой дороге. Уже в своем районе, проходя мимо вечно недостроенной пятиэтажки, Артур успел почуять знакомый запах и увернуться. Существо, которое буквально на пару сантиметров промахнулось мимо его шеи, лишь с натяжкой можно было назвать человеком. Вот так-то охотишься, охотишься, а тут такие экземпляры прямо под носом пропадают.
Существо невелико по размеру. И оно женского пола – это видно было по специфическому строению, сохранившему даже после трансформации, и по белым крашеным волосам – они вообще изменению не поддаются. Оно сидело на снегу черной кляксой, рыча и встопорщив шерсть, длинный зубчатый хвост злобно бился по насту, и готовилось повторить бросок.
Ковалин едва успел подумать о том, трансформироваться ли ему, как существо прыгнуло, оттолкнувшись от земли лапами и хвостом, и вновь Охотник едва успел увернуться. Резкой тонкой вонью хлестнуло по лицу, так, что захватило дух и на глазах выступили слезы.
Перчатка полетела в сугроб. Охотник подобрался, отвел локоть назад, согнул пальцы в кошачью лапу, и, когда оборотень вновь оказался в воздухе, поднырнул под него, летящего в прыжке, и ударил когтями по ребрам. Существо как-то всхлипнуло и, все еще продолжая лететь, кучей мокрых тряпок свалилось в сугроб. Его сердце все еще билось на ладони Охотника. Раз, два, три, четыре… Наконец, Ковалину надоело ждать, и он выкинул эту запчасть на чей-то недостроенный балкон. И ушел, не оборачиваясь. Выяснять, кем там оборотень был на самом деле, Охотнику было неинтересно.
Ковалин остановился чуть поодаль, набрал в руки снег и тщательно очистил от крови и слизи пальцы. Малоприятное ощущение.
Первое, что ощутил Артур, едва вошел в квартиру, был этот мерзкий запах. Если бы вы спросили Охотника, чей аромат ему предпочтительнее – мадам на стройке или вот этот, как мы помним, дынно-огурцовый, он бы не колеблясь, ответил, что первый. И почти бы при этом не соврал.
Зато сразу стало ясно - гости. Поскольку вешалка за неимением прихожей располагалась в его комнате, как проходной, висящее на ней женское пальто эту омерзительную вонь и распространяло. Артур набрал в грудь воздуха, зафырчал, зарычал, сгреб с вешалки одежду и выкинул ее на балкон. Для проветривания. И лег спать с чистой совестью и осознанием отлично выполненного долга.
Уже ближе к обеду его разбудили истошные вопли неясного происхождения. Приоткрыв левый глаз и вникнув в суть извлекаемых децибелов, Артур понял, что это Лешка со своей пассией носятся по квартире и что-то ищут. И именно Катерина издает при этом особенно высокие звуки, больно режущие по чувствительным ушам оборотня.
- Что-то потеряли? – зевнув, спросил Ковалин.
Ответа он не дождался, но и расстроился не слишком. Собрался было, сунув голову под подушку, вновь уснуть, но тут его осенило. «Должно быть, - решил Ковалин, - они ищут пальто, а если они его ищут, значит, эта особа желает из нашей квартиры выйти. Неужели я буду ей в этом мешать?!». Он вскочил с дивана радостный, побежал на балкон, вытащил оттуда изрядно припорошенные снегом детали одежды и торжественно вручил Катерине.
- На, - сказал он гордо, - и уходи побыстрее. Мне нужно отдохнуть.
Катя посмотрела на Ковалина с таким выражением во взоре, будто лишь сейчас ей открылась его омерзительная сущность (ну да, то самое бронированное с хвостом и зубами), вырвала из рук его пальто, с которого уже начинало уже капать на ковер, и злобно рявкнула:
- Все, ноги моей здесь больше не будет.
- Какое счастье! – искренне воскликнул Артур и заполз под одеяло.
Алексей потом почему-то обиделся. Даже разговаривать с бедным Охотником не хотел. С чего бы это?
Одной Охотой жить нельзя. Почему? - могли бы спросить вы. А потому, господа, что за нее не платят Деньги. Так, мелочишку кидают, но Деньги - нет. Вроде бы Охотник пользу обществу приносит, город от преступных элементов очищает, а денег нет. И потому Ковалин, дипломированный юрист со стажем, старался делать качественно поручаемую ему работу. Клиентов было мало, но каждый являлся своего рода золотником, который стоило беречь и ограждать от напастей, и который при правильном использовании приносил неплохие дивиденды.
Один из них, руководитель небольшой охранной фирмы, попросил Ковалина подготовить проект договора. Ничего из ряда вон выходящего, обычная текучка, если бы не заказчик. Но последний был хорош на диво – одна из структурок, не буду называть, какая, нашего градообразующего предприятия. Структурка платит скупо, работники в ней сплошь туповатые да с гонором, но зато, глядишь, за ней и другие крупные заказчики потянутся. Как никак… нет, пусть и название организации тоже останется тайной. Артур быстро просмотрел имеющиеся документы и попросил клиента дополнительно запросить у заказчика перечень автотранспорта, имеющего право беспрепятственного проезда на охраняемую территорию. Вроде бы и ерунда, но ой, как не любят руки нашего генерала, когда их задерживают.
Обещал сделать.
Вернувшись домой, Ковалин обнаружил в почтовом ящике повестку в УВД.
Полковник мучился с похмелья. Говоря откровенно, в ином состоянии Ковалин никогда его и не видел. Ни в пьяном, ни в трезвом. Только похмельный крепкий еще вояка, но глаза красные и нос чешется.
Да, была у полковника внешность вояки. Так ладно сидел на нем синий мундир, так пряма была его спина и зычен голос. И казался он не милиционером вовсе, а военачальником на белом жеребце. «В атаку!» - кричит он и взмахивает шашкой, и конь встает на дыбы, дробит воздух тонкими белыми ногами. И даже запах перегара, ощущаемый сразу, стоило лишь приоткрыть дверь в кабинет, нисколько образу не вредил.
Ковалин для полковника – источник беспокойства и, вместе с тем, предмет какой-то малопонятной гордости и любопытства. Поскольку любопытен был Охотник бравому офицеру, и методы работы его, и личность. Стыдно признаться, но испытывал порой полковник к Ковалину какие-то странные, похожие на отеческие, чувства. Что, впрочем, не мешало ему ставить на Охотнике своего рода эксперименты.
Итак, войдя, Ковалин сел на стул через стол от полковника с видом хорошего знакомого. Полковник нахмурился и вместо «здрасте» кинул на стол пачку фотографий. Этаким красивым нервным жестом, будто деньги швырнул. Ковалин вытянул нос и присмотрелся. Труп ребенка. Девочка. Ее ребра взломаны снаружи, вскрыты, как консервная банка.
- И что? – спросил он.
- Ты уже убиваешь детей?
- Вы же знаете, что нет.
- Да ну?! – удивляется он, - и кто же еще, кроме тебя на вот это способен?
- Ну не я!
- Да? А кроме Охотника кто в состоянии вырвать у жертвы сердце одним движением руки?
- Я не охочусь на детей.
Полковнику не нужно было объяснять, что актуализация оборотня происходит лишь после совершеннолетия. Что даже если генетически человек к этому предрасположен, он может всю жизнь прожить спокойно, так своей сути и не изведав. Что необходимо определенное стечение обстоятельств, чтобы актуализация произошла. Зачем это ему было объяснять? Он и так это знал. Ведь он профессионал, а не какой-то там чайник. Полковник полжизни на такие случаи истратил. Полковник собственной рукой Артуру разрешение подписывал.
- А сердце на
Ковалин начинал злиться, понимая, что народу не хватает острых ощущений, вот он и восполняет их за его счет. Хотелось, видно, народу нервишки пощекотать. С этой целью и стены тряпками завесили, и черепок на стол положили, и кресты всюду понатыкали. Чтобы уж сразу, как в плохих фильмах ужасов. И свечи, свечи. Они были повсюду. К ним даже служительница была приставлена – маленькая жирненькая старушонка с зажигалкой. Поскольку в помещении сквозняк, старушка периодически к свечкам подбегала и зажигалкой чиркала. Заметила, что Артур на нее любуется, плюнула на пол и перекрестилась. Дура.
Остальные человеки жались по стенам и пялились на Охотника во все глаза.
Посреди всего этого балагана стоял стол и три стула. Стулья явно были казенные, видать упер кто-то из адептов с родного предприятия. Стол прикрывала кумачовая скатерть. Как решил Ковалин, места для судей. Он так понял, там все же суд ожидался. Импровизированный.
Поняв, что ждать, возможно, придется еще долго, Ковалин снял с себя дубленку, кинул ее на пол в углу и уселся сверху. Никому до него не было дела, лишь высокий, смуглый, явно южной внешности оператор бродил по помещению с задумчивым видом и иногда поглядывал на Охотника. Прикидывал, видать, достаточно ли освещения. Артур заметил: когда оператор говорил, растягивал гласные. Точно не наш. У нас, северян, речь отрывистая, четкая. Мол, не спи, замерзнешь.
В помещении становилось душно. Народ продолжал собираться: женщины, мужчины разного возраста и социального положения. Вот уже заняли первый стул. Осторожно, бочком, на него заползла та самая старушонка с зажигалкой. Все. Держись, российское правосудие. Второй стул также вскоре был оккупирован. На него заявил законные права дед с бородой. Но процесс все не начинали. Надо полагать, ждали председателя. А вот и он. Молодой наш попик, суровый такой на вид. Желтое узкое лицо, колючий взгляд, жидкая сероватая бороденка и узкие плечики под балахоном.
Ковалин поглядел на него и понял, что все, абзац ему пришел полнейший, и потерял всякий интерес к разбирательству. Потому что, несмотря на то, что от креста они, Охотники, вроде бы, в обморок не хлопались, очень уж церковь их не уважала, заодно с остальными оборотнями. Да и сейчас тоже как-то… не любит.
Ковалин поднялся, встряхнул дубленку, и произнес с тоской в голосе:
- Избавьте меня от присутствия на этом балагане. Я вам тут на фиг не нужен.
Попик нервно махнул головой, и просьбу Охотника удовлетворили, выдворив его в соседнее помещение. Хотя это, конечно, было неправильно.
Сидя на крышке ящика, внутри которого он только что находился, Ковалин вяло размышлял об ордалиях. Угли там в руках подержать или поплавать… Не? Не хотите? Ну и ладно.
Часа через полтора его пригласили на оглашение приговора.
- Господа, - воскликнул Ковалин, прослушав, в чем его обвиняют, - ну какой из меня оборотень? С ума сошли, что ли? Да их вообще не бывает!
- Молчи, - ответили, - злыдень, а то мы пасть тебе заткнем.
Грозятся… Что же это такое? Чуть что, так сразу в пасть.
Ему объяснили толково: вбивать гвозди в ладони – это не гуманно. Впрочем, не в ладони даже, а в кисти рук – все равно не гуманно. Раз чудовище, он то есть, является орудием Тьмы, и, стало быть, Сатаны, то пусть Солнце, а вернее, Бог, сам решит, что с этим монструмом делать. Не стоит облегчать Богу процесс принятия решения.
Какое смешение понятий! Такое примитивное. Ковалин, стало быть, орудие Сатаны. Не знал. Но поскольку прикосновения Бога, то есть, Солнца, он долго вынести не в состоянии, скоро от монструма останется только три пальца на правой руке. Те самые, которые будут бинтами замотаны. Поскольку мера пресечения для него выбрана суровая. Сначала оборотню вырвут когти («ох, бедные мои, - подумалось Артуру, - где ты, гуманный полковник со своею ножовкой?»). А потом выставят его, голого, чтобы ускорить процедуру, на солнце. Вернее вывесят, учитывая предыдущий диспут о гвоздях. Хотят посмотреть, пойдет ли от него дым. Ковалин попытался было разъяснить, что не пойдет. Просто кожа покроется ожогами третьей-четвертой степени. А умрет он, скорее всего, от болевого шока. Потому что у него сердце слабое. Не поверили. Заржали. «Ну ладно, - решил Артур, - посмотрим, кто окажется прав».
Поп ушел, оставив за старшего замеченного Ковалиным ранее деда с бородой.
Артур сидел на полу на корточках. Ожидал. Народ рядом бегал, суетился без толку. Обсуждал, как оборотню когти лучше вырывать: под наркозом или без. Звучали и те доводы, и другие.
Рядом, кряхтя, подсел оператор. Поставил камеру, такую же, какой снимали лешкину свадьбу, на пол, достал сигареты из нагрудного кармана куртки.
- Слышь, - проговорил, - покурить хочешь?
- Давай, - вяло согласился Ковалин.
Сидели, курили.
- Ты и в сам деле оборотень? – заинтересовался оператор.
- В некотором роде, - согласился Ковалин, - а что?
- Да так, ничего.
- Тебя они сюда пригласили? – спросил оборотень, кивая в сторону защитников веры и отечества.
- Эти? Не. Этим-то зачем?
- А кто?
- А, мужик один. Клиент.
- Баксов двести?
- Ну! Пятьсот. Сказал заснять, что с тобой здесь делать будут.
- Так ничего ж интересного.
- Кому как.
- Пожалуй. А в милицию тебе позвонить слабо?
- А деньги?
- Ну да, - вздохнул Артур, - деньги. А если я сам их тебе заплачу, а ты одному полковнику позвонишь?
- Ну да! И такого клиента потерять?
Оборотень стряхнул пепел, затянулся.
- Часто работаете?
- Ну да.
- И что, каждый раз убийства снимаешь?
- Нет. Второй раз только. А так, всякое… ну там, изнасилования, детишки всякие…
Ковалина аж передернуло.
- Что это ты, - поинтересовался он, - решил со мной побеседовать? Совесть заела?
- Да не, - ответил оператор, пожимая плечом и устремляя влажный карий взгляд в потолок, - какая нафиг совесть. Нет ее больше. Да и с кем мне поговорить, кроме тебя?
- Три пять пять семь девять девять.
- Что?
- Три пять пять семь девять девять. Телефон. Ты позвони, и мы с тобой потом еще поговорим. О съемке.
Оператор поднялся, пристроил камеру на плечо, свысока оглядел жалкого оборотня.
- А вот скажи, если ты и вправду такой монстр, как они говорят, чего ж ты их не раскидаешь?
Оборотень посмотрел на него с грустью.
- Глупый ты, - ответил, - это ж люди.
Ковалин брезгливо разглядывал оператора и размышлял о том, что кто-то будет мастурбировать, глядя, как Охотник поджаривается на солнце. Жаркое из оборотня, сэр! Специфическое удовольствие.
«А молодые, - думал еще Ковалин, - сгребли мои вещи куда-нибудь в уголок и ждут, когда я приду им жилплощадь освобождать. Лешка, наверное, Магде уже позвонил. Та ему сказала, что я переплюнул сам себя и знаться с таким засранцем она не желает. А поскольку быть мне больше негде… Нет, не пойдет Леха заявление подавать. Не пойдет. Решит, что меня черти съели и поделом. Господи, как жить-то хочется! Ах, Катя, сука, все ведь из-за нее. Никому-то я теперь не нужен».
- Эй! – позвал он, - оператор!
- Ну?
- Как фамилия твоего клиента? Скажи, ну, все равно я никому ее передать уже не успею.
- Ну, Аксаков, тебе легче от этого стало?
- Легче, - вздохнул Ковалин, - хотя, с другой стороны, противнее. И сюда меня, видать, тоже он определил…
Оператор лишь пожал плечами.
Народ продолжал суетиться. Они уже решили проявить гуманизм, и выдирать ногти под наркозом. Только где ж его взять? Наркоз-то? А самим боязно, нервозно. Поглядывали на оборотня косо. Конечно, монстр-то он, монстр, но на вид человек человеком. Нелегко, братцы, над живыми человеками издеваться.
«Аксаков, значит, - печально размышлял Артур, - задержание мое организовал. Один удар и восемь дырок. И свидетеля убрать, и такую съемку организовать. Это ж класс! Эксклюзив. А монстр жареный, а монстр пареный, а монстр тоже… Хочет жить».
Наконец решено, наркоза нет, проблема отпадает. Дедок с пассатижами торжественно приближается к бедному оборотню. Оборотень стучит ногтями по столешнице, не желая, в общем-то, чтоб его подвергали подобной экзекуции. У оборотня, должно быть, вид очень уж устрашающий, потому что на него наваливаются сзади, прижимают лбом к вышеупомянутой столешнице и вытягивают вперед правую, подлежащую процедуре, руку.
Ковалин слышал, как, кряхтя, дедок присобачивает орудие казни к его лапе, и готовился уже к короткой, но мучительной боли. Но положение неожиданно спасла нервная девочка. На редкость визгливым голосом она заявила:
- А когти-то у него ненастоящие! Это ж нарощенные! У меня подружка почти такие же делала!
Спасибо, милое дитя. Выручила гадкого оборотня. Народ засомневался, мол, если когти у него ненастоящие, может, он и сам не такой. Ковалин не завопил едва: Да, да!!!! Я поддельный! Отпустите только поскорее, а то кушать очень хочется. Но потом кто-то вполне логично заметил, что, если так, то и от солнца ему тоже ничего не сделается. А проверка не помешает.
Ковалин сник. Не помогло.
Это эксперимент! – сказал один из студентов, мусоля и тиская свою костлявую левую коленку, болит, как видно, - мы послужим науке!
Студент обучался на факультете радиоэлектроники, и потому его желание проводить эксперименты на живом организме вызывало некоторое недоумение. Впрочем, вот такие у нас есть разносторонние личности.
Оборотня аккуратно разоблачили. Да, поскольку десница его осталась почти в неприкосновенности, разоблачение оказалось действительно полным, без всяких там загораживающих доступ к телу бинтов. Оборотень моргал часто-часто, но воспрепятствовать эксперименту не пытался, лишь вздрогнул, когда шершавые ладони домохозяйки бесцеремонно огладили спину. Никаких анатомических особенностей, отличающих оборотня от нормального мужика в процессе раздевания и сопутствующего осмотра выявлено не было.
Во дворе барака был установлен деревянный крест, сколоченный из двух шпал, плохо оструганных и занозистых. Бородатый дядька, оглядев оборотня и прикинув на глаз его рост, приколотил к вертикальному столбу поперечину – ступеньку для ступней. Не следовало слишком уж издеваться над чудным типом, заставляя удерживать вес тела на одних лишь руках. И без того нагрузка на спину велика, да и это, как его, чистота эксперимента пострадать может.
Близилось утро. Оборотень, завернутый в одеяло, ежась и шаркая старыми тапками в клетку, вышел на снег. Он тоскливо посмотрел на начинающий светлеть горизонт и почесал кончик носа.
Затянутые черной антикоррозийной пленкой стены барака создавали ощущение провалов в пространстве. Безветренная тихая погода обещала яркий день.
Присутствие оператора выдавала красная точка во тьме.
- Н-ну! – бодренько заявил бородатый дедушка, - залазь!
Охотник покосился на странное сооружение и спрятал нос за одеяло.
- Куда? – пробурчал он из-под ткани.
- Как куда? Ногу на перекладинку, поворачиваешься и…
Дедок посмотрел на крест и задумался. Видать, процедура и в самом деле оказалась непродуманной. А может, вспомнил старый, что людей к крестам на земле приколачивали, и уж после ставили.
- Поставьте мне табуретку во дворе, - попросил Ковалин, - эффект будет тот же.
Дед нетерпеливо отмахнулся.
- Эй! – подал голос оператор, - начинай уже, аккумулятор садится.
- Ладно, - махнул рукой дед и обухом топора сбил на землю тщательно приколоченную до этого перекладину, - становись к столбу. Мордой вон туда. И одеяло сымай.
Студент номер два стянул проволокой оборотню запястья за спиной, заставив Ковалина прижаться спиной к холодной колючей поверхности.
- Слышь, дед, - попросил оборотень, - верни одеяло, замерзну ведь.
- Не успеешь, - бодренько ответил старичок.
Народ, собираясь, скучал. Группа женщин грелась чаем из полуторалитрового металлического термоса, от студента номер два, гордого внесенной им лептой, ощутимо несло коньяком. Любитель экспериментов на воздух не вышел. Его попытка укрепления воли с помощью спиртного завершилась капитуляцией последней, и сейчас любитель спал на продавленной узкой кровати и тихонько свистел во сне. Не было и нервной девочки – наверное, не отпустила мама. Оператор – счастливый обладатель пятнадцатилетней аудюхи со встроенным термометром, заметил, что уже «минус пять» и скоро потеплеет.
Солнце вставало незаметно. Только вот было темно, но уже лучи пламенем отливали в радужках серых глаз. Белая кожа оборотня, казалось, оттаивала под умелыми горячими ласками светила. А Охотник не шевелился и почти не дышал. Он смотрел на восход, и какие-то слова вспархивали с его губ и летели туда, к Солнцу…
Эпилог
Когда полковник приехал, а он все же прибыл на помощь бестолковому Охотнику, тот был жив. И не пострадал почти. Так, слегка обморозился. Полковника сразу узнал, встретил радостным смехом. И смеялся все время по пути в больницу. Лишь там впал в ступор. Не ест теперь, не пьет, не говорит, лишь бродит мрачно по коридорам и подолгу смотрит в окно.
Марина Добрынина