– Да мне только получить… только… да что ж такое… пропустите, я – инвалид… товарищи, мне только получить!.. – мужчина неопределенных лет с шумом пробивался сквозь четкую тихую очередь.
– Господин, пройдите в конец очереди! – из окошка наконец раздался вежливый женский голос, когда удивленная очередь уже расступилась, чтобы пропустить странного орущего человека.
Мужчина дернулся и нашел глазами того, кто к нему обращался, точнее ту – это была молодая служащая почты в очках почти без оправы. Она посмотрела поверх очков прямо на него и повторила свою просьбу. Мужчина разочарованно развел руками:
– Ну, не понимаю я по-вашему! Не понимаю! Ну, чего все стоят за метр от окошка? А? – и совсем удрученно добавил скрипучим голосом, – Мне ж только получить… посылку… Э-эх…
Мужчину нежно, но твердо со всех сторон направляли в конец очереди. Он шел с опущенной головой, ничего не понимая: «Почта это или что? Мне же срочно! И ничего такого, только получить быстренько и все».
Стоя в очереди и потихоньку, сам того не замечая, продвигаясь к вожделенному оконцу, мужчина пустился в далекие воспоминания, на его устах блуждала неопределенная расплывчатая улыбка. С детства он очень любил те сладостные моменты, когда в железном зеленом ящике обнаруживалась серенькая бумажка с печатями – извещение на посылку, и все домочадцы начинали соображать про себя и вслух, что же там может быть, в этой посылке. В детстве посылки были всегда огромными, наверное дешевле было их отправлять или просто в детстве все кажется большим и значительным.
Когда огромная картонная коробка оказывалась на кухонном столе, освещенная тусклым желтым, или бледно-коричневым, абажуром, вся семья собиралась вокруг и никто, даже мама, не смел вскрыть ее – это было безусловное право хозяина дома, главы семейства. Отец всегда, будто нарочно оттягивая долгожданный момент, не спеша мыл руки, ставил чайник или делал еще что-нибудь несрочное и, казалось, совсем не обращал никакого внимания на собравшихся детей, ждущих, предвкушающих, изнывающих. Потом, уже когда мама говорила тихо, с укоризной: «Ну, Петя…» или что-нибудь подобное, отец подходил к посылке и одним точным движением вспарывал ее большим кухонным ножом. Всё вокруг замирало на миг и тут же радостно выдыхало: свершилось.
И всегда, насколько помнилось, был больше интересен процесс ожидания, чем сама посылка. Вот, обнаружить извещение в ящике, принести его домой, потом ждать родителей с почты, потом сидеть вот так вот у стола и ждать, ждать, когда отец возьмет в руки волшебный нож… А потом уже быстро шуршали всякие пакеты, нервно разрывалась коричневая оберточная бумага, мама первым делом отыскивала письмо и начинала его тут же вслух читать, пытаясь перекричать восторженные возгласы, каждый пытался дотянуться до коробки и достать из нее что-нибудь самому, неважно что – полиэтиленовый пакет с вишневым вареньем без косточек или пару вязаных носок. И все это происходило уже как во сне, казалось каким-то ненастоящим, туманным, шумным, слишком обобщенным.
Почти всегда посылки приходили от бабушки. И всегда там находились гостинцы для каждого: для Верунчика, для Костика, для Павлика и, конечно, для него, Алексашки, и несколько пакетов сразу для всех: варенье, орешки и другая снедь. В письме бабушка подробно описывала, что и кому она передает, именно передает, а не, скажем, дарит, будто эти вещи изначально принадлежали каждому из собравшихся.
Белый чистейший кафель на полу, как в больнице, отражал свет ярких ламп. Педантичные немцы стояли в четкую линию, один в затылок другому, геометрически правильно, безукоризненно. Перед Алексом остался только один человек, который носками начищенных башмаков упирался в красную линию на полу и ждал, когда освободится вакантное место у окошка.
Тут Алекс вдруг подметил, что каким-то таинственным, роковым образом размер посылки уменьшался с возрастом. Странно, конечно, но в детстве это были огромные картонные коробки, а в молодости – уже небольшие бандерольки. Может, конечно, это он, Алекс, становился больше, а посылки оставались такими же.
Алекс очень давно не получал посылок, и вдруг – бабах! – надо же так, а? От кого эта неожиданная посылка – он не знал. То, что она из России, из его родного города Ростова, – это он сумел разобрать на извещении. Но родители уже умерли, а сёстры с братьями с ним почти не общались после того, как он уехал в Германию.
– Господин!..
Алекс вздрогнул:
– Я?… А, иду, иду. Да, вот… пожалуйста… там извещение и паспорт, ага. Там посылка должна быть, ага. Что? Простите, я же не понимаю по-вашему… – он расстроено замотал головой из стороны в сторону, показывая, что действительно не понимает.
Женщина за стеклом чуть заметно улыбнулась и показала на своей ладони, что надо расписаться на бланке. Алекс расписался, и из окошка высунулась рука с маленькой квадратной коробочкой из-под крема. Алекс автоматически взял коробочку и вопросительно посмотрел на женщину, но та уже зажгла зеленую лампочку, дающую право подойти следующему получателю и что-то быстро вбивала в компьютер. Алекс никак не мог поверить, что эта маленькая коробочка и есть его долгожданная и таинственная посылка.
На странного русского уже почти не обращали внимания ни ожидающие в очереди, ни почтовые работники. Алекс отошел немного в сторону и разорвал плотную бумагу, на которой узнал почерк своей старшей сестры. Он всегда был не в ладах с сестрой, всегда что-то делил с ней. Даже, уезжая заграницу, он умудрился поссориться с ней, припомнив какую-то давнишнюю детскую обиду не то из-за яблока, не то из-за мандарина. Открыв коробочку, он изумленно уставился внутрь, потом посмотрел на стройную линию педантичных немцев в очереди и достал из коробки апельсин – большой, круглый, яркий и ароматный апельсин. На всякий случай он заглянул внутрь в надежде найти какое-нибудь объяснение, быть может, хоть записку, но там было пусто – равнодушное картонное дно.