Беленые известью стены и потолок. Старая мебель. Скрипучие рамы с облупившейся краской. Вытертый ногами лак половиц. Застиранные напольные коврики. Моя квартира была пропитана духом ветхости, так похожим на то, что я чувствовал сейчас в своей душе. Меня никогда особо не волновала окружающая обстановка, всю свою жизнь я посвятил работе и никогда не стремился к особому комфорту и роскоши, а последнее время стародревность обстановки моего жилища стала успокаивать меня. Бывало, разозлит какой – нибудь очередной заказчик программного обеспечения, а я приду домой, вдохну знакомый запах, окину взглядом пропитанные пылью временем стены, и на душе становится теплее и легкость появляется в мозгах, и проясняются мысли. Я думаю, это было как – то связано с моим физическим увяданием, будто старея, я растворялся в своей давнишней и хорошо знакомой обстановке. Спокойно проживая свою жизнь, я сросся с беспорядком и старым ремонтом, с каждым днем все больше привязываясь к такому порядку вещей и не представляя, что же может случиться, если вдруг этого всего не станет. Предложенная Олесей мысль поменять окна на новые, пластиковые, повергла меня в такую панику и смятение, что я несколько дней ходил под впечатлением того, что кто – то или что – то может нарушить мой мир, мою вселенную, где мне было так комфортно и хорошо, где я ощущал себя полноценным человеком, в котором знал каждую мелочь и дорожил ею.
Сейчас, лежа на своем излюбленном диване, оббитой вылинявшим и вытертым темно – бордовым велюром я впервые за последние пару лет почувствовал себя не в своей тарелке: меня охватило столь несвойственное мне неудобство, неудобство моей старой, изношенной обстановкой. Вся нечистота стен, набравшаяся за десятилетия, вылезла сейчас неимоверно тяжелым серо – грязным цветом, который особенно был виден сейчас, когда в окна светило солнце. Потрескавшаяся штукатурка на потолке выглядела болезненными струпьями, ужасными, темными пятнами обезобразившая некогда ровную и гладкую поверхность. Лаковый, светло – коричневый шкаф, стоящий около одной стены, был без дверей – они стояли рядом до сих пор неприкрученные, с тех самых пор как я въехал сюда после развода. А ведь прошло уже более двух лет! Но одним из самых страшных предметов мебели, было то самое кресло, в котором сейчас сидел Даниил: его мягкая часть была повреждена и снизу сидения вылезшие пружины торчали в разные стороны; шотландская ткань в клетку во многих местах разошлась, явив внутреннюю, паралоновую сущность набивки, а деревянные, крашеные перильца уже так давно были затертыми, что я уже забыл, какого же цвета они некогда были.
Долгие месяцы я не видел, не замечал такой чудовищной скудости своего жилища, хотя поменять здесь все и сделать ремонт я имел возможность. И вот сейчас, когда яркий солнечный свет заливал узкую, малюсенькую комнатку, отчего она казалась еще более крошечной, я с особым трепетом и удивлением рассматривал профиль Падшего, чей взор обратился на голубое небо и, не отвечая на мой вопрос, он с явным удовольствием наслаждался воцарившими молчанием и паузой. Солнечный свет обволакивал его совершенные пропорции лица и проходя сквозь структуру кожи вызывал мягкое свечение его повернутой головы – самое обыкновенное сияние, эффекта которого можно добиться любому человеку, стоит выйти на солнце. Спрятав свои пораженные язвами ноги в ковбойские полусапоги, Даниил вновь превратился в идеальную физическую сущность, которая так потрясла меня еще с самого нашего первого знакомства. И сколь прекрасно было сейчас его тело, столь ужасна обстановка, в которой он находился: до саркастической ухмылки, до едкой иронии. Его красивой формы плечи и руки находились рядом с протертыми дырами тканевой обивки, а около белокожего лица торчал вывернутый из внутренностей кресла паралон. Он все еще не спешил говорить, а я с неприятием смотрел на окружающую меня обстановку, будто Данил помог увидеть, рассмотреть как грязно и неряшливо я живу. Удивительным было это чувство, словно видя его гармоничную физическую оболочку, я захотел такую же слаженность и в окружающем меня, мирке. Какие же странные мысли. Какие противоречивые чувства. Являясь порождающим хаос, Падший вносил с мою жизнь созвучие, уникальность которого заключалась в том, что у меня появилась жажда что – то поменять, устроить иначе, переделать, переработать, улучишить. Отчего же происходило это? Уж не от появляющейся особой влюбленности к нему, бестелесной, не плотской, но влюбленности? Подобное я чувствовал лишь однажды: когда впервые увидел свою бывшую жену, приму – балерину на подмостках театра оперы и балета. Я тогда стал влюблен в ее искусный, легкий танец, в само его существование, в то, как соединилось единое движение: человеческое и музыкальное. Мой экстаз был направлен ни на одного человека, но на совокупность многого: порыв чувств, динамику танца, полет тела. Я словно первый раз в жизни нашел нечто такое, что увидев единожды, не забудешь никогда.
И вот сейчас, это впечатление повторялось. Я не мог сказать, сильнее ли оно было моего восхищения молодостью, но, безусловно, носило настолько обвораживающее действие на меня, что я в трепете замирал, прислушиваясь к собственным душевным чувствам.
Гипноз? Нет, я не чувствовал ничего подобного и от этого становилось так страшно и неприятно на душе – до противной горечи во рту, когда я с силой сжимал свои челюсти и мотал головой, стараясь отвлечься от ужасного наваждения. Сколько же можно глядеть на него? Сколько можно рассматривать, подмечать новые детали, восхищаться каждым наклоном головы, напряженным подбородком, ломаными линиями его рук? Он был для меня словно великие работы Боттичелли и да Винчи: далекие, изысканные, непревзойденные, таинственные, чью загадку я хотел разгадать, жаждал постигнуть. Я не чувствовал ничего подобного к Жаниэлю – ангел вызывал во мне уважение, почтение, я ценил его преданность законам Творца и желанию способствовать равновесию и миру на земле. Но он не инициировал во мне такого обожания, какое я уже был готов чувствовать по отношению к Даниилу. Еще немного и я был бы порабощен его удивительным свойством очаровывать, которое, по словам самого же Падшего, должен был преодолеть.
- За что же эти муки? – думал я с горечью, - Заложник, привязавшийся к захватчику, пожалуй, не новое явление для этой планеты, но ведь и захватчик не из простых людей.
Я знал, что Даниил знает все о революции, происходящей в моей душе. И зная, он улыбался, все так же глядя на небо. Мягкая радость струилась по его лицу подобно солнечному свету, который касался его губ, щек, лба, бликуя от белоснежной кожи. Мне было уже тяжело признаться самому себе, что передо мной – демон, я без устали повторял это снова и снова, но видел лишь еще более теплую улыбку на его устах, наблюдал за его посветлевшим взглядом - лучи, попадая в его радужки, делали их светло - карими, с более темной каймой по бокам.
- Как же давно я не говорил с представителями рода людского – вот так просто, без обиняков и всяческих сложностей. Мне даже доставляет удовольствие подобное времяпрепровождение. – неожиданно прервал тишину Падший и повернулся ко мне, широко распахивая свои посветлевшие глаза, - Я столько много тебе рассказываю. Сам удивляюсь своему снисхождению и терпению: обычно, я по - другому общаюсь с людьми.
Он будто подкрепил этими словами уникальность нашей встречи, словно понял, за какую ниточку надо дернуть, чтобы еще более привлечь меня к себе.
- Но у меня нет желания говорить сегодня о Жаниэле. – продолжил он, - Но безусловно, он куда выше регалиями Кириэля. Куда выше. – повторил он снова и замер, всматриваясь в меня, - А сейчас, пора поговорить о делах более приземленных – когда ты ел в последний раз?
Я отвел взгляд, стараясь запретить себе смотреть на него: он так участливо подался ко мне, что мой разум вновь дрогнул, а сердце заныло толи в сладостном воспоминании, толи в ожидании чего – то, что пока было закрыто от меня. Вопросы подобные этому задавала только моя дочь – только она всегда переживала за меня.
- Вчера днем. – ответил я не поднимая взгляд, - И у меня странное отсутствие чувства голода.
- Это от эмоционального напряжения, но тебе стоит поесть. Прошло уже более суток. – сказал он и неожиданно громко крикнул, - Лейла!
И она тут же появилась в дверном проеме и оперлась бедром о косяк, выискивая удачную позу. Я давно заметил, что она картинно рисуется, старается постоянно выглядеть максимально хорошо и привлекательно, позирует, что иногда выходило уж слишком неестественно, с перехлестом. Я наблюдал в жизни женщин подобных ей и не сомневался, что они имели несомненный успех у противоположного пола, но меня почему – то раздражало это ее беспрестанное изображение себя. Может, она хотела выглядеть еще более ярко, хотя и так была хороша своей особенной, азиатской красой, но эти ее попытки выглядели ничтожно, особенно противопоставляясь естественной манере Даниила держаться и производить впечатление без фиглярства и ломаний.
- Ты что – то ела на кухне, принеси и Стасу.
- У него в наличии только рыбные консервы.
- Картошки можно сварить. – сказал я.
- Это которую чистить надо? – уточнила Лейла. Кажется, она была недовольна.
Я непонимающе посмотрел на нее.
- Я родилась там, где не едят этот овощ, и я не умею с ним обращаться.
- Откуда же ты так хорошо говоришь на моем языке? – задал я вопрос, который уже давно вертелся в моей голове.
- Шеду знают все языки мира, как и Хранители. – ответил за нее Даниил, - Когда происходит посвящение людей в Смотрители, они приобретают часть знаний и умений характерных для посвятившего их.
- Удивительно. – пробормотал я, - Ведь даже без акцента.
- Принеси ему что – нибудь поесть. – повторил Падший Лейле и сделав гримасу неприятия та вышла, через минуту принеся мне открытую банку сардин в масле с вилкой, воткнутой в нее.
Я внимательно присмотрелся не почата ли она – мысль, что я буду есть после Лейлы была мне невыносима – и не заметя ничего подозрительного отправил в рот кусок рыбы.
- Запах вашей еды не из приятных. – заметил Падший и усмехнулся.
- Рыба всегда так пахнет. – сказала Лейла наблюдая как я поглощаю консервы и все так же не снимая с лица маску отвращения.
- А Шеду, значит, едят? – спросил я.
- Конечно, ведь мы все так же остались людьми. – ответила она, - Ты собираешься держать его здесь? – задала она вопрос Даниилу.
- Да. – ответил тот, - Олеся вряд ли заподозрит, а Хранителю он не нужен, чтобы вдруг искать его.
- Ты уверен, что ангел не почувствует ничего? – с тревогой сказала Лейла, - Я бы на твоем месте не была так уверена.
- В противном случае он был бы уже здесь. – ответил Даниил и почему – то разозлился на ее вопросы: ему словно стало за что – то досадно и рассердившись, он махнул рукой, - Иди, занимайся своими делами!
- Какими?
- Переплети косы.
- Ну да… - злобно протянула Лейла и зыркнула на меня своими черными глазами, - Казалось, еще недавно ты не мог оторваться от меня?
- Ты требуешь постоянства от Падшего? Или я не понял намека? – Даниил приподнял подбородок и свысока посмотрел на Лейлу: колючий взгляд из – под опущенных ресниц продирал до костей. От внезапного холода прошедшего по комнате я инстинктивно сжался и поставив банку с рыбой на журнальный столик, подтянул ноги поближе к себе, а руками обнял себя за талию. Ужасное ощущение тревоги и тоски вновь овладело мной, и заметив это Падший быстро пришел в свое спокойное настроение: его лицо засветилось спокойствием, глаза распахнулись, спина выпрямилась. И тогда я понял еще одну вещь – его эмоции находили отклик в моей душе на подсознательном уровне. Я уже где – то так проникся им, что чувствовал перепады его настроений на себе! Ужаснувшись, испугавшись, я чуть было не вернул обратно то, что только что съел. Никогда в жизни я бы не подумал, что могу вот так проникнуться чем – то или кем – то и сейчас это больше всего напоминало мне фанатизм, дрянное неистовство, когда уже мало соображая и понимая, я внимал объекту своего поклонения уже даже на психическом уровне.
Лейла все еще стояла в проходе, и я с испугом смотрел на то, как постепенно менялось ее выражение лица с отвращения до ярости: внезапно почувствовав во мне соперника на ее драгоценного Падшего и главное поверив в это, она изменилась до неузнаваемости. Ее кожа приобрела синюшный, отвратительный оттенок, видимо вследствие асфиксии, пришедшей к ней вместе с бешенством; пальцы с длинными ногтями инстинктивно сжались, делая похожей ее узкие ладони на крючковатые лапы птицы, а рот скривился и пухлые маленькие губы стали похожими на две тонкие полоски живой ткани. Сейчас я был рад только одному – что Лейла не умеет читать мысли.
- Ты думаешь, что сумеешь отнять его у меня? – вдруг спросила она у меня очень тихим голосом, от которого у меня мурашки пошли по коже, и я содрогнулся, в предчувствии чего – то жуткого, зловещего, - Так знай, я буду драться за него, рвать зубами, ногтями, до крови, до смерти.
Последние слова сорвались с ее рта, который сейчас напоминал страшную, зияющую дыру и наступила тишина, которая оглушила меня и в немом страхе, охватившем все мое естество я дрожал мелкой дрожью, чувствуя каждым оголенным нервом ее ярость и гнев – не человеческий, нет, но какой – то животный, инстинктивный.
Я не знал как реагировать на подобный выпад и молча обернулся на Даниила, ожидая его слов, его реакции, но тот молчал, отвернувшись и не смотря ни на меня, ни на Лейлу. Его поза несла уверенность в себе – его осанка была идеальна, а подбородок высоко поднят, открывая взор его шеи без единой морщины, без единой кожной складки.
Лейла еще постояла с минуту и ушла в кухню, еле сдержавшись, чтобы не накинуться на меня в тот же миг, после реплики: видимо, ее удержало присутствие Падшего.
- Она была готова разорвать меня на месте. – прошептал я словно очнувшись от жестокого кошмара, ужаса заставшего меня в момент моей особой уязвимости. И взглянув на Даниила, я с особым пристрастием рассмотрел его: паникуя, какой же силы раздор способно посеять в душах это существо, притягивающее меня к себе своим существованием, своим присутствием здесь и сейчас.
- Почему ты имеешь власть надо мной? –спросил я с горечью, - Почему я чувствую непреодолимую привязанность к тебе: беззаветную, бескорыстную? Я словно пребываю в бреду: ослаб телом и духом, что мешает мне по – настоящему трезво смотреть на мотивы твоих поступков, вникать в суть вещей, творимых тобой. Скажи, ответь мне – что со мной? И почему это происходит?
- В твоей голове творится нечто такое, что даже мне, Хранителю Тени бывает сложно уловить и понять поток твоих мыслей. Тебя настолько раздирают собственные противоречивые мнения, что я уже устал различать и распознавать их, выйдя из твоей головы. Удивительно, насколько же вы, люди можете быть выносливы и крепки, когда этого требует ситуация – не все существа потустороннего мира могут похвастаться этим. Ваша сила в ваших чувствах – они дают вам силы выживать. А что же происходит с тобой? Я не сталкивался ни с чем подобным – я уже говорил, что мало общаюсь с людьми, и в мои дела они вмешиваются крайне редко. Может, моя суть действует на тебя как – то по – особенному, не так как на всех, а потому, и любовь твоя ко мне не физического плана, как это в основном происходит? Для меня этот факт куда более интригующий и удивительный, нежели я просто бы чувствовал твое телесное увлечение мной.
Я видел, что Падший и сам удивлен, да он и не скрывал изумления, щедро показывая эмоцию на своем лице, когда отвернулся от окна и начал пристально разглядывать мое лицо с глубокими морщинами, изучая каждый сантиметр моей головы и буйной шевелюры торчащей с разные стороны.
- Значит ли это, что я в скором времени могу всецело быть преданным тебе? – если бы я сейчас стоял, мои ноги бы уже подкосились от шока, говорят, именно это первым происходит от сильного потрясения.
- Ты видел сейчас Лейлу? - в свою очередь задал вопрос Падший, - А ведь мы не так давно знакомы – все получилось в течение нескольких месяцев.
- Но это как зависимость… - сказал я и сник, плетьми опустив руки вдоль туловища.
- А кто сказал, что ты не в силах преодолеть ее? Твоя крепость именно в том, чтобы победить, а Лейла же – не смогла, отчего будет зависеть от меня еще долгое время.
Этими словами он словно подчеркнул момент моего личного решения и моего принятия одной из сторон и от его уверенности, от этой веры в свою силу и мощь я задрожал и кинулся ничком на диван. Я ослаб и ослабев, стал сентиментален, уже даже не пытаясь скрыть своего изнеможения, закрывая ладонями свое лицо.
- У вас было что – то с Лейлой? – спросил я. Меня до сих пор мучительно - волновала эта сторона вопроса. Я до сих пор никак не мог понять, как Хранители опускаются до такого действия, как физический контакт с людьми.
Падшего, казалось, удивил мой вопрос не меньше, нежели моя душевная привязанность и любование им. Повернувшись к нему, я наблюдал как его лицо слегка потемнело, а брови сошлись вместе – он был недоволен и вполне ощутив на себе его суровый взгляд, я отвел глаза в сторону, физически почувствовав как его настроение ухудшилось.
- Мыслить категориями – отрицательная черта человечества, с которой вы, наверное, никогда не расстанетесь. Если я – мужчина, а Лейла – женщина, да еще и моя практическая подчиненная, которая нравится мне, что ты видишь во взглядах и словах, то это автоматически делает нас любовниками? А нас с тобой кто – то из вашей людской братии назвал бы любовниками, если бы увидел, с каким благоговением ты внимаешь мне и смотришь как на вновь открытое для себя божество? Говорят, что женщины по сути своей любопытные создания, но на деле, мужчины оказываются куда более пытливыми, вплоть до какой – то болезненной реакции. Я не чувствую потребности в том, чтобы утверждаться за счет физической близости и тем более не собираюсь искать в ней какого – то откровения и новизны, как некогда решил глупый и слабый Кириэль, возомнивший, что познал одну из человеческих непрописных, чувственных истин – любовь.
Даниил говорил и я чувствовал всю мощь его решительных слов, пропитанных отчасти сарказмом в отношении падшего ангела, отчасти ненавистью к моему вопросу. Он будто немного разочаровался во мне и смотрел теперь немного свысока, с презрением, которое светилось сейчас в его угольно – черных глазах: солнце перевалило за дом, забрав с собой свои лучи и радужки Падшего были вновь темны и непроглядны как безлунная ночь. Он уже больше не щурился: хитро и лукаво, так по – человечески, но смотрел на меня широко распахнутыми зеницами.
Влезши в его душу, хотя я очень сомневался, есть ли она, я почувствовал себя настолько неудобно и мерзко, что протянул руки к Даниилу, в бессловесной мольбе прося его простить меня, но тот опустил голову и исподлобья и не мигая, смотрел на меня: напряженно, настороженно.
- Я всего лишь человек – мне свойственны слабости. – попытался оправдаться я и тут же понял, что совершил еще одну ошибку.
- И поэтому, тебя интересует, спал ли я с Лейлой? – прогремел он.
От этого грубого, истинно человеческого замечания – некорректного, бестактного я будто прозрел и ужаснувшись, сник, опустив взгляд.
- Не ровняй меня с Кириэлем – я не бестолковый глупец, мне не нужны отношения с человеком, пусть даже и с Шеду. Я в состоянии манипулировать чувствами других посредством этого, но никто никогда не будет управлять мной с помощью физической связи.
Пришедшая в голову мысль вырвалась из моего рта молниеносно, я даже не смог всячески обдумать и сдержать ее:
- Ты боишься потерять контроль над ситуацией, как это случилось с Кириэлем? Ты боишься, что кто – то сможет поколебать твой авторитет, авторитет сильного, властного и злого существа, ведь падать тебе уже некуда, а свою благодать ты даже никогда и не получал, чтобы потерять ее. Но зато при рождении, тебе было дано чрезмерное честолюбие и эгоизм, получив которые, ты возненавидел всех Хранителей и пообещал, что повергнешь их, лишишь того, чего тебя лишили. О, славолюбец, сначала ты просто уничтожал Хранителей, но проходило время и тебе этого показалось мало - ты захотел их позора и забвения, да еще и не просто выступать наблюдателем при этом, но восхищенно участвовать во всем сам, строя планы и козни, повергая ангела и находя в этом ни с чем несравнимое удовольствие. Ты нашел истинную усладу ни в человеческих отношениях, о нет, а в бесчестье Хранителей Света. Какое же наслаждение ни просто уложить врага на лопатки, но и вогнать его в бесславие, не правда ли, Даниил? И прочувствовав это на Кириэле, ты решил повторить это на Жане, тем более, накал страстей в этом случае получится куда более серьезный – ведь Жаниэль намного более сильный соперник, чем Кириэль?!
Падший не отрываясь смотрел на меня: мышцы лица он расслабил, отчего оно опять приняло свое обычное, спокойное выражение, а блуждающая, легкая и приятная улыбка вновь пленила его губы, возвращая облику Даниила такую знакомую мне очаровательную красоту. Глубоко вздохнув, я потихоньку выпускал газ из легких ожидая, что вот – вот Падший что – то предпримет в мою сторону, будь то физический удар или использование своих сверхвозможностей, но тот сидел тихо в моем старом и страшном кресле. Ноги он опять вытянул, а руки положил на колени, отчего я мог вновь и вновь всматриваться в них ожидая подвоха и приготовившись к самому худшему. Мне не было страшно, и я не боялся ответить за свои слова, а в честолюбии Хранителя видел лишь удивительное проявление его внутреннего, собственного я, которое насколько было страшно, настолько вызывало уважение: он был не из мира людей, а значит, и оценивать его поступки я не мог вследствие его непричастности к нашим, человеческим законам. Тем более войны Хранителей Света и Падших велись с незапамятных времен – просто Даниил, как оказалось, несколько изменил и подправил правила под себя, чем явился в новом свете, который не был близок мне, о нет, но выделял Падшего из рядов ему подобных.
- Ты теперь оправдываешь меня в собственных глазах? – с улыбкой на устах переспросил Даниил заглянув в мою голову, - Насколько же ты проникся мною, человек?
И эта фраза ошеломила меня настолько, что я вмиг почувствовал, что нисколько не взбесил Падшего, но даже доставил ему несколько приятных секунд, вследствие которых он сидел и мило улыбался, с удовольствием читая мои мысли в голове.
- Ведь правда, тебе именно этого в жизни так не хватало? – сказал он, - Тебе не хватало того огня, пыла, остроты которые ты увидел во мне. И ты восхищаешься тем, чего и у тебя в жизни никогда не было? Что ты не мог себе позволить в силу своего человеческого мировоззрения, которое подчиняется вашим законам?
- Я восхищаюсь лишь той твердостью духа, которая присутствует в тебе и не смотря ни на что ты делаешь и говоришь то, во что веришь безгранично, а я же всегда сомневался во всем. Я и сейчас во власти чувств, раздирающих меня, - сказал я и устало прилег на диван, - Я до сих пор нахожусь в сильной неуверенности тем, что Олеся сможет добиться успеха с Жаниэлем. И я ужасно смущен и удивлен той убежденностью, которая присутствует в тебе!
- Я могу быть уверенным, но я не пророк.
Он сказал это таким тоном, в котором чувствовалась тяжелая печать рока и ощутив это всей кожей я замер и замолк, прикрывая глаза и надеясь, что Морфей будет благосклонен ко мне.