- Соседушка! Миленький, помоги! - услышал я из-за спины жалобный голосок, когда поднялся на второй этаж и подошёл к двери моей квартиры.
- Что случилось… Сергевна? - едва узнал я соседку в сумрачном подъезде.
- Да вот, снова… опять, этот радикулит, заехал в спину - ни сесть, ни встать, будь он неладен.
Глядя на её страдальчески перекошенное лицо, мне тоже стало невыносимо больно.
- Дал бы мне немного того средства, которым ты на прошлой неделе натёр мне спину. Уж больно хорошо оно мне помогло.
- Проходи, Сергевна. Посиди на диване, пока я переоденусь.
- Ой, спасибо, дружочек! Век не забуду. Ты – мой лучший доктор, - заворковала Нина Сергеевна.
- Ты хотя бы не говори никому, не то засмеют меня – какой я доктор?
Соседка моя устроилась в зале на диване и оттуда громко переговаривалась со мною, пока я снимал с себя в прихожей верхнюю одежду и обувь.
- Так ты говоришь, в этот барсучий жир нужно ещё что-то добавлять? - осведомилась она, наверное, уже в десятый раз, хотя я не однажды давал ей рецепт с подробным описанием. - Ты мне напиши на бумажке, а то я никак не запомню. Голова моя никудышная.
Не стесняясь меня, Нина Сергеевна послушно, как я велел, обнажилась до пояса, улеглась, на диван животом вниз. И я принялся за привычное лечение моей соседки. Поглаживая осторожно её довольно худую спину, я втирал при этом барсучью мазь, не упуская случая пожурить её за безответственное отношение к своему здоровью:
- Скоро начну драть с тебя за каждый сеанс по три шкуры, как это делают гадалки и экстрасенсы. Не ради наживы, а в качестве наказания. Ведь ты не слушаешься. Обещание исправиться не выполняешь - по-прежнему таскаешь большие сумки, на даче роешься в земле, согнувшись калачом. Едва острая боль отпустит, ты снова там…
- Да ты уж с меня особенно не дери. С пенсюшки-то моей много не наскребёшь.
- Наскребу! Коль нарушаешь лечебный режим, буду беспощаден, - заявил я с непреклонной строгостью. - На спине твоей прибавились узлы. Признайся, ведь опять таскала с дачи тяжести?
- Да что там, немного яблочек да помидорок привезла.
- Немного, по-твоему, это огромный рюкзак с яблоками на спине, да в руках двухведёрная корзина с помидорами. Всего лишь. И пёрла это полкилометра до автобусной остановки, а затем такое же расстояние до дома. Тебе сколько лет, Сергевна? Молчишь?
- А чего мне скрывать? Скоро семьдесят стукнет. Юбилей!
- Вот именно - стукнет. А между тем в твоем распоряжении два молодых мужика - сын да зять. Вон, какие богатыри! В конторах штаны протирают. Им в выходные дни проветриться-размяться очень даже полезно. Кушать-то они великие мастера, как мне доводилось наблюдать. Или не так, Сергевна?
- Так-то так, но…
- Что - но? Скажи им, мол, не будете помогать, то и не буду вас снабжать, - учил я соседку, как жизнь свою облегчить.
- Понимаешь, соседушка, ты прав, конечно. Но… не хочется грубить им.
- Вот-вот, - возмутился я. - Значит, боишься им грубить? По-твоему, призвать детей и взрослых внуков к порядку - это называется грубить? Ну, тогда и не жалуйся. И продолжай вкалывать на даче. Продолжай работать, пока не свалишься, на кухне в детском саду. Таскай мешки с яблоками. Авось да скажут тебе твои детки спасибо.
-Так я бы рада не работать, отдохнуть бы уж пора, но денежки-то нужны, - оправдывалась соседка.
- Кому? - не церемонюсь я, зная, куда идёт львиная доля её доходов. - Дети твои самостоятельные. Всех подняла, выучила, дала им всё необходимое.
- Оно так, - соглашается Нина Сергеевна. - Но именно детям-то и нужны денежки.
- Для чего? Они же неплохо зарабатывают, насколько мне известно.
- Зарабатывают. Но им ведь много чего хочется.
- Они не инвалиды, не больные? - всё больше напираю я.
- Что ты, что ты такое говоришь! - пугается соседка. - Слава Богу, все здоровые. И внуки здоровенькие. Старший в институт будет поступать. Опять же нужны денежки.
- А почему ты на старости лет, больная, должна на них работать? Кстати, сами-то они тоже на двух-трёх работах крутятся?
- Да что ты… снова опять? Зачем им на двух работах - тяжело ведь. Да и отдохнуть им тоже хочется.
- А тебе, стало быть, не тяжело? И отдохнуть не хочется?
- Да я-то как-нибудь сдюжу, - утешает меня соседка.
- Вот-вот. А денежки, которые ты с таким трудом зарабатываешь, им позарез нужны?
- А как же не нужны? Всем нынче денежки нужны, особенно - молодым.
- И они спокойно смотрят тебе в глаза, когда берут твои трудовые денежки?
- А кто же не возьмёт денежки? - смеётся соседка.
- Что же ты, Сергевна, так не любишь себя, самого ближнего? Ну, значит, не жаль мне тебя.
- А чего не пожалеть-то меня? Я что, беру у кого что-нибудь?
- Пожалуй, и берёшь, - вдруг осенило меня. - Денежки-то ты свои отдаёшь. Аккуратно. Своевременно. И вкалываешь на даче, согнувшись в три погибели, ради своих великовозрастных потомков тоже очень старательно. Балуешь их. А вот души их ты у них отнимаешь. Делаешь из них глухих и жестоких эгоистов. Извини за откровенность…
- Соседушка! - она повернула ко мне голову, что ей с трудом удалось, лёжа на животе, глянула на меня с удивлением и снисходительно улыбнулась. - Помогло! Ты все мои боли снял, миленький ты мой! Что бы я без тебя делала? Дай Бог тебе долгой жизни! Как ты мне помог! А на детей моих ты уж не обижайся. Не такие уж они плохие. Старший внучек вот скоро в институт поступит - способный какой!
- Да я и не обижаюсь, Сергевна. Завтра на дачу-то поедешь?
- А как же? Обязательно!
- Спину-то пожалей.
- А чего её жалеть? Она у меня молодец! Восстановилась!
Тут мне и возразить нечем.