Последний шанс
Рассказ
1.
Нет, не могла Наталья Николаевна не знать о дуэли. Она её предчувствовала, хотя боялась её и не хотела... Слишком ревнив её муж. Ведь уже однажды вызов был послан. Тогда она быстренько сообразила, что следовало пригласить Василия Андреевича. Сестры, Александрина и Екатерина, послали брата Ивана Гончарова в Царское Село за Жуковским. «Ради Бога, одумайся. Дай мне счастие избавить тебя от безумного злодейства, а жену твою от совершенного посрамления». - Как он нашёл такие слова! Еле отговорили Пушкина. Да и Жорж Дантес поспешил все уладить женитьбой на её старшей сестре Катрин.
Натали уже не ждала дуэли, хотя и боялась её возможности. И вдруг накануне Катрин сообщила ей, когда будет и где. Что она теперь может сделать? Надо их остановить, любыми путями, любыми средствами. Они ведь оба ей близки. Пушкин - муж её, отец её детей. Дантес - муж её родной сестры, свояк. Остальное пусть лежит на совести тех, кто привык всё домысливать. Если вдруг что произойдёт, то горе будет и ей, и её сестре, Катерине Николаевне. Наталья Николаевна этого не хотела, ей было страшно.
Мужа - она убедилась в том - уже не остановить. Слишком уж его затравили, слишком жесток и беспощаден был свет в ожидании развязки затянувшегося скандала. Даже слуги в доме и те недоумевали: их барин эти дни словно в каком-то расстройстве - то приедет, то уедет куда-то, загонял несколько извозчиков, а если бывает дома, то свистит часами какие-то песенки, покусывает ногти, бегает по комнатам. Никто ничего понять не может, что с ним делается.
Наталья Николаевна вспомнила эпизод из далекого детства. В поле охотники травили зайца собаками. Бедное животное в ужасе прыгало из стороны в сторону, но не было возможности уйти от погони. Отчаянным прыжком зверёк кинулся под ноги старому егерю. И тот не стал его убивать, а схватил за уши и посадил в сумку. После зайца подарили барским детям, и они его выпустили в сад, откуда он и сбежал...
Нет, Пушкин горд и самолюбив, он не станет кидаться в ноги с мольбой о пощаде. Хотя его и затравят окончательно.
Катрин сказала Натали, что будет дуэль.
- Из-за тебя, сестрица, мужья наши дерутся, а ты знать ничего не знаешь, да и не хочешь. Нет, теперь сама делай что-нибудь, а их останови.
- Пушкина не остановишь… - горестно вздохнула Натали. Помолчала… И, хотя недолюбливала она Сергея Соболевского за то, что он, по её мнению, дурно влиял на мужа, добавила:
- Жаль, нет Соболевского, он бы смог. А теперь никто не может, - Наталья Николаевна едва не плакала.
Ей хотелось сию же минуту видеть мужа, требовать, умолять, просить, приказывать... Но его не было дома.
Она не поехала с мужем к Разумовской, где был раут. После бала у Воронцовых они были в размолвке. Пушкин уехал один, ничуть на неё не сердясь. Тут-то и заскочила на минутку к ней Катерина Николаевна. Натали себя чувствовала отвратительно, дурные мысли лезли в голову, не давали спать. Она знала, что муж горяч, ревнив, отчаянно смел бывает и безрассуден. Сколько раз он посылал вызовы на дуэль. Можно было и привыкнуть. Она пыталась успокоить себя, но тревога нарастала. Ей так и не удалось хотя бы на миг заснуть. Далеко за полночь вернулся муж. Он был весел и что-то мурлыкал себе под нос.
Потом навалилась гнетущая тишина. Лоб и щёки Натальи Николаевны пылали, она ворочалась и всё ругала себя тем, что накликает беду своим беспокойством. Только на рассвете она забылась, и ей приснился дурной сон. Будто она стала маленькой девочкой и идёт по саду, а на ремешке у нее огромная собака с головой лошади. Потом собака рванулась вперёд, девочка - Натали - упала и выронила поводок. Ей стало страшно, и она проснулась. Было уже достаточно светло, и день обещался быть солнечным. Пушкина в его кабинете не было.
Наталья Николаевна, не дожидаясь чаю, принялась собираться. Велела своей горничной Лизе достать тяжелое бархатное платье, и, подумав, надела сверху чёрный с тесёмками, в кружевах корсет. В сентябре с Пушкиным она в нём была в Академии художеств на выставке. Платье очень ей нравилось, оно прекрасно подчёркивало нежную, манящую белизну её шеи. Пушкин трепетал, видя её в этом наряде.
Няньке велела одевать детей, которые только проснулись.
- Поедем к Коленьке Мещерскому, - сказала она Маше.
Машка обрадовалась, она любила ездить в гости, а Коленьку они давно не видели. Засобирался и Саша. Только малыши ничего не поняли, но их брать и не думали.
- Мы едем к Николя, мы едем к Николя! - прыгала Маша.
Мать пристрожила, и Маша затихла. Вошла Александрина. По виду сестры Наталья Николаевна поняла, что та всё знает. Александра Николаевна была более осведомлена в этой истории, и теперь уже не могла скрывать предстоящую дуэль, пыталась успокоить сестру.
- Куда это ты собралась? Опомнись! Зачем детей берёшь?
- К Мещерским. Пусть они играют. А я поеду.
- Куда? Зачем?
- Я т а м их подожду. И они не посмеют...
- Я с тобой. Они и впрямь не посмеют.
Сёстры теперь были роднее и ближе чем когда-либо. Их соединяла одна большая и горькая тайна, о которой все в Петербурге давно подозревали. Дуэль была неизбежна. Но следовало её предотвратить. Наперекор всем правилам и кодексам, Наталья Николаевна решила вмешаться и не допустить этой дуэли. В конце концов, то, что она задумала, должно было пойти во благо её семьи. Это нехорошо, это страшно, когда мужчины стреляются...
В час дня Наталья Николаевна отвезла детей к Мещерским. Вся семья их недавно вернулась из дальних странствий. Екатерину Николаевну Мещерскую, дочь историка Карамзина, Пушкин особо любил и уважал. Они дружили семьями, крепко, надёжно и преданно. Пробыв на детском празднике около двух часов, в самый разгар игр, жена Пушкина, как можно незаметнее, собралась и уехала, даже не сказавшись Александрине. Она решила сама все уладить. Только хозяйке дома Катеньке тихо шепнула, что скоро вернётся.
Пушкин не узнает… Если получится то, что она задумала... Он сам её невольно привёл к этой затее. Совсем недавно была издана прекрасная миниатюрная книжечка – «Евгений Онегин». Так хорошо его ещё не печатали. Она решила погадать по этой книге. Задумала страницу, номер строки. Тогда она ещё не знала, к чему ей это:
Когда бы ведала Татьяна,
Когда бы знать она могла,
Что завтра Ленский и Евгений
Заспорят о могильной сени;
Ах, может быть, её любовь
Друзей соединила б вновь.
Теперь же она уверена, что поступает правильно! Долго ей пришлось ждать в карете, даже стали коченеть ноги, пока она не заметила приближающиеся розвальни Дантеса. Она махнула ему. Он вышел из саней, подошел по скрипучему снегу к её экипажу.
- Baron! - в голосе Натали было столько горести и мольбы. – Je vous prie, George... - слёзы сами собой катились по щекам: то ли от ветра, то ли от жалости к себе. – Pour les enfants...*
Дантес неопределенно хмыкнул. Он молча ждал, что она ещё ему может сказать.
А Натали покорно склонила голову:
- Pour moi,** - добавила она тихо.
- C`est impossible! - Дантес резко повернулся и, вскочив в сани, крикнул: - Allez!***
________________________
*Барон! Я прошу, Жорж… Ради детей…
**Ради меня…
***Это невозможно! Пошел!
Наталья Николаевна осталась на набережной, горько сожалея о том, что ей не удалось отговорить Дантеса. Она велела ехать назад к Мещерским. В приближающихся санях, недалеко от особняка Салтыковых, где жил австрийский посланник Фикельмон, она заметила мужа. Сомнений не оставалось: он будет драться.
Пушкин тоже её увидел и тут же стал очень внимательно рассматривать Фикельмоновы апартаменты. Вглядываясь в окна дворца австрийского посланника, он думал о его милой супруге Долли Фикельмон. Он вспомнил, что это Дарья Федоровна представила Дантеса ко двору, получив из Франции в свой адрес рекомендательное письмо. Фикельмоны были весьма влиятельны. Того, кого они рекомендовали, тут же обласкал царь. Карьера Дантеса была очень успешной в чужой для него России. И это произошло не без участия Дарьи Фёдоровны Фикельмон, внучки Кутузова, - с её подачи…
Данзас, лицейский однокашник, бывший рядом с Пушкиным, встрепенулся, хотел окликнуть Натали, но осекся. Он вовремя понял, что это ни к чему. Наталья Николаевна опустила голову, весь её вид был напитан горечью сожаления. Пока карета проезжала мимо, жена Пушкина так и не подняла головы, сидела грустная и потухшая. «Не видит… - подумал Данзас. – Правду говорят, что она близорука».
Знал бы Данзас, что Натали их заметила, но опустила голову, чтобы напрасно не заговаривать с мужем. Она не отрицала своей вины, и его остановить ей было не под силу, бесполезно. К тому же на балу у Воронцовых Дантес позволил сделать ей непристойный намёк, Пушкин услышал и перестал с ней разговаривать. После этой размолвки они так и не помирились. Что зря ему пенять? Она надеялась встретить Дантеса и кинуться ему в ноги, умоляя не ездить к Чёрной речке. Она всё ещё верила, что Дантес её бы послушал, может, и вправду он её любил. По крайней мере, по-родственному он бы ей не отказал. Но на самом деле так грубо и бездушно поступил…
Её экипаж показался и исчез, словно солнечный луч на затянутом мрачными тучами небе, унося с собой последнюю надежду Данзаса, Натальи Николаевны, да и самого Пушкина тоже... Каждый из них надеялся на то, что всё обойдётся. Последний шанс истаял, как истаивает зажженная свеча, поставленная на алтарь с глубокой верой в чудо.
2.
По дороге к Комендантской даче Данзас заметил роскошный экипаж. В нём ехала Сашенька Воронцова-Дашкова, девятнадцатилетняя графинюшка. Не далее как в субботу, 23-го января, Пушкины были у них на балу. Да не до конца веселились. Увидел Александр Сергеевич, как, танцуя с Дантесом, вздрогнула Наталья Николаевна, и, мучимый ревностью, спешно засобирался домой, увёз свою жену-красавицу. Что причиной тому стало, Сашенька точно не знала, но догадывалась. Ведь роман Натали с молодым Геккереном не был тайным.
Поговаривали, что Дантес сказал какой-то казарменный каламбур, который переполнил терпение мужа Натали. А что Пушкин был ревнив, горяч - чистый африканец - тоже все знали. Для светской публики, как для игрока вошедшего в азарт, роман Натали с Дантесом был развлечением: когда их видели, то на балах беседы оживлялись. Все настойчиво ждали, чем же кончится эта комедия...
За пять минут до встречи с санями Пушкина, мимо экипажа графини бешено пронеслись розвальни, в которых она различила белокурого красавца Дантеса и приятеля его д`Аршиака. Вот он, конец! Сашенька была неспокойна. Это уж точно на дуэль поехали. А что как убьют друг друга? Нет, нет! Их надо остановить. Но как? Куда ехать? Кому сказать? Жаль, нет в городе Соболевского. Говорят, Пушкин его всегда слушался. Ведь ещё свежо предание о том, как он славно уладил назревающую дуэль между Пушкиным и графом Соллогубом.
- Быстрее, быстрее! Гони! - торопила графинюшка.
Дома разрыдалась:
- С Пушкиным непременно что-то случится, непременно...
- Успокойся, душа моя. Бог даст ничего и не будет, - утешал её немолодой уже муж.
3.
А Пушкин и не заметил юной графини. Данзас видел, как она помахала им рукой. Он сам очень хотел, чтобы и Пушкин всё начал замечать, слышать и видеть. Но тот сидел напряжённый, словно ожидая чего-то плохого. Весь ушел в себя. И будто сам с собой рассуждал:
- Всё словно бьёт лихорадка, - говорил он, закутываясь в медвежью шубу и засовывая глубже ноги в меховые сапоги. – Всё как-то холодно и не могу я согреться в нашем климате. Эх, на юг мне надо, на юг!
Потом, очнувшись, умолк ненадолго...
Встрепенулся поэт, когда мимо проехало семейство саксонского посланника Люцероде. Все они, радостные и весёлые после катания с гор, приветствовали известного поэта. А дочь их, Августа, закричала:
- Но вы уже опаздываете!
Пушкин заулыбался и помахал рукой в ответ:
- Нет, нет, мадмуазель Августа, я не опоздаю!
За всю дорогу раза три нетерпеливо спрашивал:
- Что так медленно едем?
А Данзасу казалось, что летели они будто на крыльях. Поэтому никто не может их остановить, и никто не видит, что у него ящик с пистолетами. А то бы, может, кто и задумался, куда это они едут под вечер.
Только, когда через Петропавловскую крепость выехали на Каменноостровский проспект, Пушкин встрепенулся, увидев карету, запряжённую четверней. В ней сидели граф Иосиф Михайлович Борх и его жена, Любовь Викентьевна, как считали, дерзкая кокетка. Пушкин болезненно относился ко всему, что напоминало ему о драме. А граф Борх в анонимке, разосланной почти всем знакомым, где Пушкина именовали рогоносцем, был его "товарищем по несчастью". Хотя какой Борх ему товарищ? Любовь Викентьевна, была кузиной Натальи Николаевны, и от жены поэт хорошо знал о том, что творится в этом семействе.
- Вот две образцовые семьи, - сказал поэт Данзасу.
- Не понимаю...
- Жена живет с кучером, муж - с форейтором! - всю желчь поэт излил на Борхов, хотя то, что он говорил, было не совсем так. - Вот есть же такой тип мужей, которые закрывают глаза на то, что делают их жёны по ночам...
Данзас понял, о чем хотел сказать его спутник. Не следовало об этом затевать опять беседу. К счастью, тут их окликнули.
- Что вы так поздно? Все хорошенькие девицы давно разъехались, - князь Голицын был весел, румян после санных катаний на островах.
- А мы не спешим, - отвечал Данзас. - Мы своё успеем наверстать, - добавил он как можно более с бесшабашным видом и при этом подбросил на ладони пулю.
Но ни Голицын, ни сидящий рядом с ним Головин не придали значения этим словам и жесту Данзаса.
Пушкин сидел молча, кутался в шубу. Только и махнул рукой:
- Прощайте!
Сильный ветер отнёс его восклицание в сторону, никто не расслышал его слов.
Поэт хорошо запомнил давнее предсказание гадалки - немки Кирхгоф. И всё уже предречённое ему исполнилось: и деньги с запиской - от Корсакова - в тот же вечер по возвращении домой он неожиданно получил, - ещё лицейский долг; и «интересное предложение» - от Орлова – о военной службе; и две ссылки – на юг и север – были; и женитьба на красавице, на которой жениться не следовало, по словам гадалки. И славу он себе снискал огромную на поприще литературы. Осталась не сбывшейся самая зловещая часть предсказания - гибель от белого человека, или белой лошади, или белой головы. Пушкин не считал, что Дантес - это и есть тот фатальный для него тип. Но на всякий случай попытался обмануть судьбу, ведь он был пристрастно суеверен. Своё скверное письмо он послал старшему Геккерну, брюнету, а не блондинистому Дантесу. Но названный сын решил вступиться за названного отца. И не зря: Дантес знал старинные секреты стрельбы, ведь от прадеда, который был оружейным заводчиком, в его настоящей семье осталась не только память…
Впереди, уже почти возле намеченного места, Пушкин различил розвальни, запряжённые белой лошадью. Соперники прибыли почти одновременно. Дантес был облачён в кавалергардскую, белую, форму...
И здесь фатум уничтожал последний шанс на отмену трагедии.
Екатерина Мосина