Трэммэл Кроу
Годы «мыльного пузыря»
На рождество 1983 года я отправился в Даллас, штат Техас. Меня пригласил приятель из Йельского университета, Треммелл С.Кроу. Длинноволосый Треммел С., обладатель очаровательной улыбки, оранжевого комбинезона и спортивного автомобиля, был одним из самых безумных студентов университета. Он обещал встретить меня в аэропорту, но после прилета я не мог его найти, пока, к собственному изумлению, не обнаружил, что бизнесмен в темно-синем костюме с иголочки, протянувший ко мне руку, и есть Треммел С. собственной персоной – я узнал его по улыбке. После вопроса, что это с ним произошло, он ответил, что работает в отцовской фирме.
Когда наш автомобиль приближался к центру Далласа, Треммел сказал: «Этот сорокаэтажный дом справа – наш, а тот пятидесятиэтажный, который еще строят, тоже». Про отель, мимо которого мы проезжали, он сообщил: «Папа разрешил мне проектировать его часть». В этот момент я понял, что ничего не знаю про его отца. Треммел С рассказал о нем.
Треммел Кроу, техасец, рожденный в Далласе, до тридцать пятого года жизни был обычным банковским клерком. В один прекрасный день что-то его подтолкнуло купить старый склад. Отремонтировав, он сдал его в аренду, а сам купил еще парочку таких же неподалеку. Их тоже он отремонтировал, и сдал желающим. То же самое он делал следующие сорок лет: со складов он перешел на торговые дома, оффисы, жилые квартиры, отели, и занимался всеми видами торговли недвижимостью, какие только можно представить. Наконец, Trammell Crow Company стала крупнейшей в мире фирмой, торгующей недвижимостью.
На следующий день Треммел С взял меня в отцовский оффис. Я думал, что увижу скучный интерьер обычной американской корпорации, но когда мы вошли, то показалось на какое-то мгновение, что нас занесло в музей: куда ни глянь, повсюду виднелись сокровища азиатского искусства. В коридорах мы проходило мимо кхмерских статуй, у компьютеров, на шкафах с папками, словно бы от нечего делать, расположились китайские нефритовые фигурки. «Папа обожает азиатское искусство, - сказал Треммел С. – Он любит украшать оффис, чтобы его работники тоже могли им восхищаться. Я представлю тебя отцу».
Треммел Кроу сидел за длинным столом, заваленным фотографиями, и разговаривал с архитекторами о проекте нового города.
- Папа, я хотел бы тебе представить моего друга, - сказал Треммел С, но отец даже не поднял головы.
- Он учился со мной в Йель, - по прежнему отсутствие какого-либо интереса.
- Он получил диплом по японистике и синологии.
Треммел Кроу подскочил.
- Японистика и синология? Прекрасно!
Он схватил ближайшую нефритовую фигурку, и спросил:
- Что о ней думаешь?
- У нее форма квадратного бочонка, характерная для старых китайских нефритов эпохи Сун, но не думаю, что ей столько лет, - ответил я. – Такой стиль иероглифического письма был популярен в конце девятнадцатого века, поэтому я подозреваю, что это не слишком старая копия.
- Что? – рявкнул Треммел. – Парни из Сотби гарантировали, что это древний оригинал!
Я попытался промямлить извинения, но он отбросил их, спрашивая: «Хочешь для меня поработать? Мы начинаем бизнес в Шанхае, и мне пригодился бы мененджер».
Сбитый с толку неожиданной сменой темы разговора, я смог произнести только:
- Я чрезвычайно польщен, и с огромным удовольствием пожил бы какое-то время в Китае. Но всю жизнь я провел, изучая культуру и искусство, поэтому совершенно не разбираюсь в бизнесе. Я уверен, что наделал бы там делов, поэтому не могу принять ваше предложение.
- У тебя нет опыта в бизнесе? Это ничего, так или иначе, ты станешь нашим работником. Начинаешь с сегодняшнего дня.
Он повернулся к секретарше:
- Высылай господину Керру тысячу долларов в месяц, как зарплату консультанта.
- Огромное спасибо, но за что я буду получать эти деньги? – спросил я.
- Не волнуйся. Возвращайся в Японию, и подумай хорошенько, а потом напиши, что будешь для меня делать.
Потом он бросил «до свидания», и вернулся к своим проектам. Весь разговор занял только десять минут.
Я вернулся в Японию, и действительно, каждый месяц на мой банковский счет приходила тысяча долларов. Но я не имел ни малейшего понятия, что мне делать для Треммела Кроу. Так как моей специальностью было искусство, единственное, что пришло в голову, это его коллекционирование. Я написал, что в качестве его агента на аукционах в Киото мог бы собрать коллекцию японского искусства по весьма приемлемой цене. Треммелу эта идея пришлась по вкусу, и вскоре я уже покупал для него огромное количество декоративных ширм и свитков. Чтобы покрыть траты, он прислал сумму, значительно большую, чем я когда-либо располагал. Уже вскоре я вышел за границы своих предыдущих операций: надо было платить налоги, очень выросли траты на ремонт ширм, мне пришлось нанять работников – очень усложнился бухгалтерский учет. У меня не было выбора, и пришлось открыть собственную фирму. Так осенью 1984 года родилась Chiiori Limited. Я воспользовался названием моего дома на Сикоку, но Чииори Лимитед имела очень мало общего с романтизмом Ия: все крутилось вокруг налогов, бухучета и собирания официальных документов.
Треммел казался довольным вещами, которые я ему высылал, и время от времени приглашал меня в Даллас. Позже я узнал, что приобрел славу очень независимого бизнесмена. Рассказывали анекдот, что во время какого-то чтения в Harvard Business School, когда меня спросили о секрете моего успеха, я ответил: «Любовь».
До моего знакомства с Треммелом, все мои попытки понять Японию проходили сквозь фильтр классической литературы и традиционных искусств, таких, как кабуки. Я считал, что бизнес – это что-то неважное, и очень немногому у него можно научиться. Как-то Треммел сказал мне: «Алекс, тебе нужно несколько лекций реальности», и когда я был в Далласе, пригласил меня на деловую встречу. На ней присутствовал представитель итальянской фирмы, у которой Треммел Кроу заказал мрамор на фасад нового небоскреба. Бурные переговоры велись о цене: итальянец вначале предлагал тринадцать, Треммел предложил девять, а в конце концов сошлись на десяти. Представитель уже собирался выходить из зала, когда Треммел задержал его. «Вы снизили для нас цену до десяти – сказал он. – Это дает вам очень небольшую прибыль, и по возвращении домой вы не будете довольны. Давайте остановимся на одиннадцати. В замен за это я ожидаю, что вы постараетесь выполнить работу, как следует». Продавец мрамора уехал довольным.
Летом 1986 года я получил от Треммела Кроу факс, в котором тот сообщал, что Треммел Кроу Компани планирует вместе с Сумитомо Траст Банк открыть оптовый магазин в Кообе, в связи с чем мне следовало встретиться с директором департамента развития этого банка в городе Осака. Я вытянул из шкафа редко одеваемый костюм, и напуганный поехал на встречу. С директором банка я в своей жизни разговаривал только раз, когда открывал Чииори Лимитед, поэтому нервничал ужасно.
Директором департамента развития Сумитомо Траст был господин Ниши. Оглядываясь в прошлое, я вижу, что Ниши был типичным продуктом хозяйства, раздутого, словно мыльный пузырь, которым характеризовались восьмидесятые года двадцатого века. По призванию души скорее предприниматель, чем банкир, так же, как Треммел Кроу он очень рано занялся торговлей недвижимостью в районе Кансай, и именно он стоял за такими проектами, как Нара Технополис. Плывя на волне бума торговли недвижимостью, он добился огромного успеха. Он с энтузиазмом рассказывал мне, что Сумитомо Траст выиграл конкурс на застройку острова Рокко в Кообе, большого куска земли в самом центре порта. Разумеется, это не был открытый конкурс: город, как это принято в японском строительстве, тихо подписал договор с Сумитомо Траст, а одним из условий подписания была постройка центра моды, занимающегося оптовыми продажами. Крупнейшим центром оптовой торговли в то время был Даллас Маркет Центр Треммела Кроу, поэтому Сумитомо Траст решил объединиться с Треммелом Кроу, чтобы построить центр в Кообе.
Так началось долгое сотрудничество обоих компаний. Мененджером проекта со стороны американцев оказался Билл Старнес, гигантский техасец, мягкие манеры которого совершенно не соответствовали кровожадным инстинктам бизнесмена. Меня назначили переводчиком, что было очень трудным делом, потому что финансовая терминология была мне одинаково чужой как по-английски, так и по-японски. Например, Старнес постоянно говорил о чём-то, что называлось внутренний процент оборота. Этот термин определял прибыль, которую должно было принести это совместное предприятие, с учетом выплаты долга, годового дохода с найма и аренды, и предвидимого роста цены земли. В Америке внутренний процент оборота – это стандартная мера всех инвестиционных проектов, и в связи с этим понятно, что Старнес уделял ей так много внимания. Но я не имел понятия, о чем он говорит. Выхода не было, и каждый вечер мне приходилось идти к Старнесу в отель, где он учил меня сокращенному курсу общих принципов оборота недвижимостью. Он оказался хорошим учителем – до того, как оказаться в Треммел Кроу, он работал профессором в Райс Юнивёсити. Он купил мне учебники, которые пришлось прочитать, написал список слов, которые мне пришлось запомнить, и даже задавал домашние задания по ведению финансовых счетов.
Между Сумитомо Траст и Треммелл Кроу возникало множество споров, а самые важные касались как раз подсчета внутреннего процента оборота. Через некоторое время я понял, что означает этот термин, но вскоре смог убедиться, что чиновники банка Сумитомо, которых я так боялся, вообще не имеют о нем понятия! «В Японии нам такое не нужно» - говорили они Старнесу. – «Кого волнует доход с найма? Главное то, что цены земли будут расти всегда. Япония – это не Америка». «Но в таком случае, - отвечал Старнес – вы должны иметь какую-то другую систему рассчета эффективности инвестиционных проектов». Постепенно правда вышла на свет: у Сумитомо были очень точные критерии определения процента от ипотечного кредита и определения высоты кредита под дополнительные источники финансирования, но он не имел никаких методов оценки общей стоимости новых инвестиций в недвижимость. Ему это просто было не нужно. Со времен второй мировой войны, земля и плата в Японии постоянно росли. Если у кого-то было достаточно денег, чтобы купить землю, все остальное шло, как по маслу. Большие банки, такие, как Сумитомо, прикрываемые финансовой системой, которая усложняла конкуренцию как для местных, так и для иностранцев, пользовались этой удобной ситуацией.
В полной авантюр молодости Треммелла Кроу, торговцы недвижимостью просто заключали те договора, которые им нравились, и закрепляли их рукопожатием. Но когда они почувствовали серьезные последствия нескольких катастрофических циклов взлетов и падений в этой области американского хозяйства, то вызвали экспертов, чтобы те управляли их фирмами, а эксперты принесли с собой инструменты, такие, как анализ внутреннего процента оборота. Тем временем Япония не была к этому подготовлена, и Сумитомо Траст не имел таких блестящих аналитиков, как Билл Старнес. Управление большими финансовыми инвестициями хромало, потому что японцы не восприняли новейшие техники, управляющие торговлей недвижимостью, и хорошо известные остальному миру. Тот факт, что банк не понимал значения внутреннего процента оборота, должен был бы стать для нас тревожным сигналом, может, хотя бы благодаря ему можно было предвидеть приближающийся кризис.
В 1987 году долгие, потому что длились целый год, переговоры закончились, и Сумитомо Траст с Треммелл Кроу подписали контракт джойнт-венчур. Вплоть до этого времени я работал только на полставки, но с осени перешел на полный оклад в бюро планирования в Осака. Тенмангуу я оставил в руках студента, который должен был о нем заботиться, а сам снял дом в Окуике, на взгорьях города Ашия, между Кообе и Осака. Ежедневно я приезжал в Осаку, и присоединялся к группе экспертов из Даллас, которые встречались с архитекторами, потенциальными арендаторами и т.п. Но не только в вопросе внутреннего процента оборота я не мог договориться с местными. Как-то на встрече, посвященной размерам сдаваемой в аренду площади, один из американских экспертов крикнул: «Мы говорим о поверхности. Мы не знаем даже, сколько будет арендаторов, не слишком ли рано ставить супницу на стол?» «Супницу? Никто не говорит о супницах» - ответил удивленный архитектор из Сумитомо. Двузначным словом, которое привело к непониманию, было «цубо», стандартная японская мера поверхности.
Открытый в Кообэ Центр Моды был крупнейшим зданием в Кансай, и разработка его бюджета, проект, аренда и переговоры стали моей бизнес-школой. В это время покупки для коллекции азиатского искусства Треммелла уменьшились, торговля антиквариатом отошла на второй план, а я полностью посвятил себя Центру. Время от времени звонил Треммелл, и поддерживая меня эмоционально, говорил: «Бизнес – это замечательное приключение, не так ли?». Да, это действительно было так, не в последнюю очередь благодаря личному очарованию Треммелла и его ярким техасским поговоркам. Когда-то я сопровождал группу банкиров из Сингапура, которые направлялись в дирекцию. Треммелл провел их до лифта, а потом повернулся ко мне со словами: «Займись ними, Алекс. У них есть и деньги в банке, и скот на западе».
В 1988 году мы потеряли нашего необычайно энергичного партнера, господина Ниши. Он умер от усталости, и был заменен обычным чиновником из Сумитомо Траст. В это же самое время Даллас назначил руководить проектом нового американского мененджера. Антагонизм между американским менеджером и японским чиновником был очень интересным. Я играл роль буфора между ними, и хотя пришлось мне непросто, я многому смог научиться. Я всегда думал, что в американском бизнесе все равны, а японские деловые отношения выстроены по строгой иерархии. Так я полагал до того момента, пока не прибыл американский мененджер. В то же самое время, шеф японской секции относился к работникам очень деликатно. К примеру, Ниши говорил Старнсу: «Я понимаю, о чем ты говоришь, но не могу ничего поделать, пока не смогу убедить подчинённых. Дай им немного времени». Разумеется, это был лишь переговорный трюк, но я понял, что Ниши действительно консультировался со своими адвокатами, и часто оставлял на них принятие важных решений. Американская структура бизнеса, в свою очередь, оказалась более авторитарной. Она основывается на армейской модели: менеджер приказывает, а подчиненные выполняют приказы. Если рассуждать об организации предприятия, японская система намного более демократична.
В январе 1989 я перестал работать в торговом центре Кобе, и отправился в Даллас, где помогал Треммелу готовить к публикации книгу о его коллекции нефрита, а потом ненадолго вернулся к своей торговле предметами искусства. За это время конфликт между японской и американской системами управления достиг своего апогея. Сумитомо предложил выкупить долю Треммела Кроу, и через несколько месяцев переговоров они расстались друг с другом.
«Мыльный пузырь» по прежнему надувался. Треммел Кроу Венчурс, финансовый отдел Кроу, представил проекты развития японским инвесторам, которые вложили большие деньги в америнскую торговлю недвижимостью. Предприятие Кроу получило сотни миллионов американских долларов японских инвестиций и кредитов, поэтому надо было организовать в Токио представительство фирмы.
Осенью 1989 года я стал представителем Треммел Кроу Венчурс в Токио. Так получилось, что моя знакомая, госпожа Чида, которая несколько лет работала секретаршей египетского посла, была в это время свободна, поэтому она взяла на себя руководство секретариатом моего оффиса. Управление торговлей предметами искусства я доверил приятелю, а сам нанял квартиру в центре Токио, в районе Акасака, и домой в Камеоку ездил только на выходных. Так начался в моей жизни интересный период карьеры бизнесмена. Клиентами Треммел Кроу Венчурс были крупные финансовые организации, такие, как страховые фирмы, банки и строительные компании. Той осенью рынок ценных бумаг пересек границу 37 тысяч йен, и деньги были дешевыми. Царила эйфория, японцы верили, что еще через мгновение весь мир падёт к их ногам, в воздухе витали такие фразы, как «миллиард долларов» и «десять миллиардов долларов», а японские инвестиции на американском рынке недвижимости росли без конца.
В январе 1990 года «пузырь» начал лопаться. Японский рынок ценных бумаг резко обвалился, и летом 1995 года упал до уровня всего лишь 18 тысяч йен. Американская торговля недвижимостью тоже пришла в упадок: Дональд Трамп и другие главные игроки один за другим объявляли банкротство, фирмы закрывались. Тот факт, что фирма Треммелл Кроу Компэни была раз в десять больше Трампа означал, что и проблем у нее в оказалось десять раз больше. Треммел делал ставку на молодых людей, таких, как я, а это имело свои минусы. Через несколько очень трудных лет Кроу Компэни постепенно выходит из кризиса, но структура предприятия стала намного более традиционной. Треммелл С ушел, а легендарный Треммелл Кроу не имеет такого влияния на тактику фирмы, как когда-то, сама же фирма оказалась в руках его сына Харлана и президента Кроу Компэни.
Во время своей работы в Токио, я заметил несколько вещей. Японским аналогом Wall Street Journal является Nippon Keizai Shinbun, популярно называемый «Никкей». Вначале я читал его с благоговением, но постепенно убедился, что в нем не показывается истинный образ происходящих событий. Когда биржевый рынок стал трещать по швам, из Никкей об этом узнать было невозможно. Где-то там, на самом низу пятой страницы, можно было найти заголовок, напечатанный маленькими буквами: «На бирже проблемы». Тем временем десятисантиметровой высоты заголовки популярной послеобеденной газеты «Вечерняя Фудзи» на первых страницах кричали: «КРАХ!». Англоязычные газеты, хотя и печатали тексты поспокойнее, тоже были намного более конкретными, чем «Никкей». Так выглядело мое знакомство с миром контролируемой японской прессы. В каждой области – хоть в бизнесе, хоть в уголовной хронике, - японские репортеры состоят в «пресс-клубах», и зависят от новостей, которые им передают государственные чиновники, или полицейские агенства. В результате этих милых дружеских отношений такие газеты, как «Никкей» являются практически органами государственной пропаганды. Послеобеденные газеты типа «Вечерней Фудзи» находятся вне этой системы, поэтому редко скрывают важные новости. Но на них можно рассчитывать только в самых общих экономических данных, таких, как общедоступные результаты ежедневных биржевых итогов. Однако эти газеты могут критиковать правительство и бизнес, что редко делают большие ежедневные издания.
Пока Никкей описывал биржевую ситуацию словами «биржу слегка лихорадит», госпожа Чиба обратила мое внимание на сатирическую статью в «Вечерней Фудзи» про банкира, который скрылся из-за долгов на бирже. Заголовок говорил «Yappari deta!», то есть «Вышло на явь!». И в этот момент я услышал тревожный звонок. У меня были серьезные долги, взятые на ремонт крыши Чииори и покупку произведений искусства, и с этого дня я начал их выплачивать. Одна из поговорок Треммела звучала, как «долг – это путь к богатству», таков был дух периода «мыльного пузыря» восьмидесятых. Если бы я читал только Никкей, то не стал бы торопиться с выплатой долгов, и сегодня был бы банкротом. Благодаря «Вечерней Фудзи» я успел выплатить все до того, как «пузырь» лопнул.
Этот крах оказался хорошей возможностью наблюдать за тем, как по разному отреагировали Япония и Америка. В семидесятых годах в США наступил кризис рынка недвижимости. В то время у компании Треммелл Кроу было еще больше проблем, чем сегодня, она была на грани банкротства. Но Треммелл вывел ее из кризиса, и в восьмидесятых годах она очень быстро поднялась. Сегодня всем известно, что в Америке торговля недвижимостью переживает различные циклы активности и спада. Зять Треммелла, Генри Билинзлей объяснял эти циклы следующим образом: «Здесь, внизу, есть крестьянская земля, и здесь покупает Треммелл Кроу. Вот тут здание, которое должно появиться, и здесь покупают американские торговцы недвижимостью. А вот тут, наверху, построено чересчур много зданий, и в результате слишком многих предложений продажи цены на них упадут». И показывая на место, находящееся примерно на высоте в два раза выше вершины кривой, говорил: «А здесь покупают японцы».
Причиной, по которой японцы покупали именно там, был тот факт, что в Японии никогда не случилось то, что можно было бы назвать циклом. Придя в себя после короткого «торгового шока» семидесятых, японский словарь биржи и недвижимости ограничивался понятиями «повышение» и «рост». Когда работники Сумитомо Траст сказали Старнсу: «Это Япония. Земля и цены биржевых бумаг идут только вверх», они просто выразили всеобщее убеждение. Были такие, что предсказывали подъем биржи до 60000 и даже 80000 йен, несмотря на то, что указатели прибыли на этом уровне были бы такими низкими, что почти равнялись бы нулю. Поэтому, когда цены земли и биржевые курсы упали, потрясение оказалось очень сильным, и когда пришло время «Никкей» сообщить о проблемах на бирже, не нашлось иероглифического шрифта на такие слова, как «падение» или «крах».
Не все, чему я научился в токийском бюро, касалось экономики. Единственными сотрудниками в нем были мы с госпожой Чида, а размер оффиса составлял всего лишь семнадцать цубо. Но не смотря на это, клиенты часто говорили: «Сколько здесь простора. Какой симпатичный этот иностранный интерьер». Мы задумывались над тем, что же придавало нам такой «иностранный» характер, и решили, что это мог быть только царящий у нас порядок. По какой-то причине, японцы не могут справиться с оффисным пространством. Даже когда здание и кабинеты новые, столы в них завалены грудами документов, а в коридорах стоят коробки. Наше бюро выглядело иначе, потому что на виду лежало лишь то, чем было нам необходимо на текущий момент, а все остальное лежало по папкам.
Пустая комната, пол которой покрыт татами, и в которой находится только ваза с одним цветком – это почти символический образ Японии. Такое можно еще увидеть, но исключительно в комнатах чайной церемонии, в святынях или приемных холлах, то есть в помещениях, где люди не живут, и не работают. Каждый, кто провел некоторое время в японском доме или бюро, знает, что обычно они трещат по швам от изобилия разных предметов. От крестьянских домов в Ия, по современные городские квартиры в Токио типичным признаком японского стиля жизни являются груды наваленных предметов. По-моему, именно это было причиной появления чайных павильонов. В эпоху Муромати мастера чайной церемонии, измученные жизнью среди таких куч, создали чайную комнату – пустое пространство, в котором не было абсолютно ничего. Сюда они убегали от беспорядка. Японская культура помещается в этих двух экстремальных понятиях: «беспорядок» и «пустота». Но если говорить об «организованном пространстве» повседневной жизни, традиция не работает.
Хотя наша фирма была хорошо организована, дни ее подходили к концу. В начале девяностых японские инвестиции на американским рынке недвижимости неожиданно прекратились. Бюро Треммелл Кроу Венчурз в Токио перестало быть нужным, поэтому в конце 1991 года я вернулся в Камеоку, и оттуда решал вопросы по телефону или факсу. В 1993 году даже эта деятельность закончилась, и десятилетний период работы на Треммелла Кроу пришел к концу. В это же время торговля антиквариатом снова оживилась, потому что те вещи, которых нельзя было себе позволить во времена «пузыря», упали в цене.
Глядя в прошлое, я вижу, что моя карьера бизнесмена по времени точно соответствует периоду «мыльного пузыря». Все это время у меня было множество возможностей «научиться реальности» независимо от того, хотелось мне этого, или нет. Я смог увидеть проблемы современной Японии так, как никогда не позволили бы увидеть ни чай, ни кабуки.
Крах японской биржи был величайшей финансовой катастрофой в мировой истории, несмотря на то, что биржи Нью-Йорка, Лондона и Гонконга не отреагировали на это событие, и курсы там по прежнему росли. Таково сегодняшнее влияние Японии. В восьмидесятых все считали, что Япония будет центром мира, а в девяностых экономический бум переживают Китай и страны АСЕАН, обгоняя Японию во многих важных областях.
Ключом к пониманию этого падения служит слово «уютно». «Уютные» торги, как тот, благодаря которому строительство острова Рокко отдали тресту Сумитомо, «уютные» пресс-клубы и другого рода сговоры постоянно происходят в Японии. Годами они служили сохранению порядка в стране, и созданию конкурентного преимущества за границей. Тем временем в мире наступило время строгих принципов: дремлющая в колыбели дружеских сговоров Япония им не научилась. Банкиры не овладели азами математики, такими, как внутренний возвратный процент, и в результате японские банки, составлявшие восемь из десяти крупнейших мировых организаций, в 1995 году оказались между восьмидесятым и девяностым местами по прибыльности. Маклеры не усвоили методику анализа, необходимую в современном бизнесе, строительное министерство не научилось защищать экосистему при регулировании речных берегов, а ведь это является одним из стандартов развитого мира.
Единственным выходом является распутывание этих связей, но крупный бизнес слишком от них зависит, и поэтому Япония остается парализованной. Этот паралич отражается на культуре точно так же, как на бизнесе. Самая большая проблема, которая стоит перед страной на пороге двадцать первого века – это как избавиться от паралича, примером которого является биржа. С 1991 года власти защищают биржу от падения ниже 16000 иен, чтобы защитить банки, капитал которых зависит от цены портфеля акций. Но так как опуститься до реального уровня падения цен не позволили, практически не доходит до появления новых эмиссий. Иначе говоря, японская биржа уже не выполняет основную задачу биржи – она не увеличивает капитал. Фактически, уже четыре года она не функционирует.
Другой областью, в которой Японию обходят, является мода. Десять лет назад главные модельеры из Токио (Issey Miyake, Kansai Yamamoto, Rey Kawakubo и т.д.) организовали Совет Модельеров. Они полагали, что токийский Совет вытеснит Париж с центральной позиции на этом поле, однако тут же возникли препятствия в виде слишком жестких правил, характерных для мира японской моды. Совет оказался закрыт для иностранцев, для новых японских фамилий, а прежде всего, для появлявшихся азиатских творцов моды. Это было слишком удобно, и слишком легко предвидеть, поэтому мировые кутюрье потеряли к Японии интерес. Рей Кавакубо прекратил свою деятельность, а Кансай Ямамото уже много лет не появляется в Токио. В 1995 году Совет модельеров разослал десяткам иностранных предпринимателей приглашения на показ весенней коллекции, но практически никто не приехал. Все вернулось в Париж.
Японское кино, когда-то находившееся в руках таких гигантов, как Куросава, более десяти лет не выпустило фильма, который добился бы международного успеха. Кинобизнес поделен между двумя гигантскими студиями Shoochiku и Toohoo, которые являются так же хозяевами большинства кинозалов. Это значит, что фильмы небольших, независимых производителей имеют чрезвычайно маленькие шансы на показ. Shoochiku и Toohoo предлагают свои фильмы в предварительной продаже большим фирмам, которые покупают огромное количество билетов, а потом раздают их в виде подарков своим работникам. Это делается для того, чтобы избежать риска и финансовых потерь, к которым может привести неожиданная реакция рынка. А так как нет необходимости бороться за зрителей, продюссеры, без сомнения, потеряли знание того, что хочет зритель. Поэтому публика ходит смотреть заграничные фильмы.
Одна из крупнейших загадок современной Японии, над которой ломает голову каждый иностранный наблюдатель, содержится в вопросе: почему граждане одного из богатейших государств мира живут так бедно? Японские дома по занимаемой площади равняются лишь одной четвертой дома французского или английского, а сделаны они из дешевых, никудышных материалов, что показало землетрясение в Кобе. Разнообразие продуктов в магазинах – лишь малая часть того, что встречается в магазинах большинства крупных городов мира. Есть только восемь телевизионных каналов (включая спутниковое телевидение), в отличие от десятков в других странах, и сотен в Америке. Уже скоро в Бирме будет больше телевизионных каналов, чем в Японии.
Ответ заключается в тех самых удобных сговорах. Япония сохраняла «мир на рынке», поддерживая картели, которые устанавливали высокие цены, не заботясь о потребителях. Она подавляла конкуренцию в области коммуникации или кинопродукции, ограничивая число тех, кто занимался предоставлением соответствующих услуг. Всеми возможными способами ограничивала влияние из-за границы: иностранцам нельзя было организовывать фирмы, проектировать и строить дома, снимать фильмы и т.д. Все это действовало даже слишком хорошо. Иностранные фирмы из-за строгих законов и «уютных» договоров, выгодных только японцам, перебрались в другие азиатские страны, и обходят Японию широкой дугой. Президент одной далласской фирмы, которая специализировалась в компьютерных услугах, сказал мне недавно, что в своих планах он учитывает Вьетнам, Таиланд, Китай и Малайзию, но не Японию. «Этот рынок не стоит своих усилий» - заявил он.
Как бывает в слишком регулируемых системах, изображаемая картина все дальше расходится с реальностью, и начинают появляться шероховатости. Чтобы предотвратить падение, возникает необходимость в новых ограничениях, так что в конце концов становится трудно двигаться, откуда и возник современный паралич. Например, одним из поводов скверного состояния японского жилого строительства и зависимых от него областей (мебель, проектирование интерьеров и т.д.) является высокая стоимость земли. Но когда в 1989 году цены земли начали падать, правительство охватила паника, потому что японские банки едва не обанкротились из-за так называемых «плохих» кредитов, выдаваемых строительным инвесторам. Величина нестребованных займов сегодня составляет более триллиона долларов, в сравнении с чем кредитный кризис в Америке – это просто мелочь.
Вместо того, чтобы избавляться от недвижимости, которая не приносит прибылей, результатом чего было бы падение стоимости земли, власти нашли способ заставить банки не продавать ее. Использовали бухгалтерский трюк, с помощью которого по стороне активов до самого момента продажи могут фигурировать цены, за которые недвижимость была куплена. Пока земля не продана, в бухгалтерских книгах не показываются траты, а значит, нет стимулов к продаже. С другой стороны, никто не покупает, когда цены взвинчены до небес, и таким образом рынок недвижимости оказался последние пять лет заморожен.
Ситуация очень серьёзна, средний слой почти каждой японской организации составляют чрезвычайно недовольные тридцати- и сорокалетние работники. Они критикуют неэффективность и неэкономичность японской жизни, проявляют, - чего никогда не случалось ранее, - свой гнев. Это нашло свое отражение в недавних выборах бургомистров Токио и Осаки, когда избиратели отбросили все партии, и выбрали двух до этого никак не замеченных в политической активности кандидатов – бывших актеров телевидения.
Наверху находится группа бюрократов, за которыми стоят десятилетия законов и распоряжений, а внизу – отчаявшиеся люди из поколения, которое кое-что знает об окружающем мире, и понимает, что Япония постепенно отстает. Такая ситуация – это предпосылка к революции, и не исключено, что вулкан взорвется, и наступят по-настоящему революционные перемены.
За последние сто пятьдесят лет в Японии произошло две революции. Первая из них, называемая Реставрация Мейдзи, вызваная в 1868 году командором Перри, привела к тому, что Япония открылась для мира. За одну ночь страна отбросила тысячелетнюю власть сёгунов и феодальных владык, и превратилась в современное национальное государство. Вторая революция, вызванная американскими оккупационными властями после Второй мировой войны, создала основы послевоенного восстановления Японии. Военная диктатура, император, доминирование крупных земельных хозяев – весь фасад государства Мейдзи был заменён бюрократическим промышленным комплексом «Япония, общество с ограниченной отвественностью».
Третья японская революция, если таковая случится, будет вызвана внутренними причинами. Никто из иностранцев не пробует сегодня открывать японские рынки, никого из них не волнует тот факт, что Шоочику и Тоохоо не снимают хороших фильмов. Никто не будет протестовать, если министерство строительства зальёт всю страну бетоном. Не будет ни Перри, ни Макартура – японцам придётся делать всё самим.
Трэммел сказал мне когда-то: «Успех приходит, когда понимаешь, что тебе никто не поможет». Но Япония пятьдесят лет учила своих граждан послушанию и скромности, чтобы они смирно ждали указаний бюрократов. Начать революцию будет непросто.