КРАСНОДАРСКИЕ ЛЕТА. Глава 4. ПОЭТ В ШКАФУ.
Одной из моих однокурсниц по Краснодарскому институту культуры, где я учился в 1984-1989 годах, была сексуальная блондинка Лариса. В начале лета 1988 года я был в неё сильно влюблён. Вернее сказать, вожделел. Напрасно. Поклонников, в том числе «серьёзных», у Лары хватало, бедный однокурсник не мог заинтересовать её по определению. Моя пассия надо мной посмеивалась и предлагала «остаться друзьями».
А в начале июля я познакомился с другой девушкой, Владой, которую по обычаю юности тоже любил и тоже вожделел. Ей я писал сонеты-акростихи:
«В твоём огне сгорев, без лживых покаяний –
Листвой увядших слов, тетрадью спетых нот –
Атлас небес прорву, и устремлю полёт
До крайних рубежей бескрайних расстояний.
Астральных гроздьев сок, нектар вселенских знаний…» и т.д.
Выходило, как мне тогда казалось, очень красиво…
За Ларой ухаживал уже больше по инерции, стремясь утешить больное самолюбие. Казалось бы – обычная глупость, вполне простительная в этом возрасте. Однако из-за моей глупости чуть было не пострадал Валера Симанович.
Лето 1988 года наша компания проводила в основном в общежитии № 3 медицинского института на улице 40-летия Победы, где жил Валера. Студенты-медики разъехались на каникулы, сонные вахтёры пропускали в общагу всех подряд, не спрашивая документов.
Соседи Валеры тоже разъехались, а он по каким-то обстоятельствам, которых я сейчас не вспомню, остался в Краснодаре, вместо того чтобы уехать к родителям в Сочи. Жил тогда Валера на девятом этаже, в комнате 912, и собирались мы у него едва ли не ежедневно, часто оставались ночевать. Мне до моего дома на улице Дербентской было от Валеры минут двадцать пешего хода, а вот Вадим Яковлев тогда жил в станице Медвёдовской, где ему было скучно и одиноко. Егор Кизим жил в Широком переулке около озера Карасун, намного дальше от Валеры, чем я. Шевкет, как считалось, жил в станице Елизаветинской, но все дни и б;льшую часть ночей проводил в городе – в общежитиях и домах друзей.
В то время Валера сам был влюблён – и тоже безответно – в девушку Алину, другую мою однокурсницу и подругу Шевкета. В его влюблённости, разумеется, тоже больше было простого вожделения... Опять не обошлось без стихов:
«Лью елей на Алины локоны,
ленивою лайкой ласкаю лицо,
Лиловою ланью лелею любимой ладони
в лучистых аллеях июльских лесов…»
Шевкет Валере по-дружески сочувствовал, но помочь, разумеется, ничем не мог. Только выговаривал, полушутя-полусердито:
– Слышь, Валера, харе мою девчонку елеем обливать, она потом из-под меня выскальзывает…
Валера неуклюже оправдывался.
Алина с Ларисой были подругами и часто проводили время в 912-й комнате. Наши литературные интересы и философские разговоры «о мире и о себе» девушкам были чужды, но от вина, а порой и от коньяка никто из них не отказывался.
Однажды в начале августа Лариса исчезла на несколько дней. Мы беспокоились.
Я привычно страдал (Влада, тоже студентка, как раз уехала в родной Барнаул до конца каникул).
В «девятьсот двенадцатой» пропавшая появилась внезапно, поздно вечером, счастливая и сильно нетрезвая.
– Лара! Где ты была?! Что с тобой случилось? – забросали мы её вопросами. Замечу, что всё это происходило в то время, когда мобильные телефоны мы видели только в американском кино. В общаге был телефон-автомат на первом этаже, да аппарат на вахте, куда звонить было бесполезно – вахтёры никогда студентов не звали.
Лариса так рассказала нам о своих приключениях. Неделю назад, часов в девять вечера, по-летнему ещё засветло, Лариса шла в свою «кульковскую» общагу с очередного «серьёзного» свидания, по дороге через частный сектор. В одном из дворов громко играла музыка, раздавались весёлые пьяные крики. Из калитки вышел огромный, весом центнера в полтора, парень в семейных трусах; ни слова не говоря, перекинул Ларису через плечо как мешок картошки и понёс во двор. Нет, она, конечно, не испугалась – разве настоящую блондинку может испугать мужчина?
Парень оказался боксёром и рэкетиром (тогда эта «профессия» только входила в моду и само слово «рэкетир», кажется, ещё не употреблялось). Звали его Славиком, в Краснодар он приехал из глухой станицы и далеко в жизнь не заглядывал. На несколько дней они с Ларисой составили идеальную пару «спортсмен-блондинка», практически не покидая постель. Когда оба потеряли последние силы, решили ненадолго расстаться. Славик отобрал у Ларисы золотую цепочку, пообещав её вернуть при следующей встрече.
Мы посмеялись над рассказом Лары (кто весело, кто не очень). Но Славик действительно произвёл на неё сильное впечатление. Лара продолжила знакомство с идеальным самцом и во время одной из встреч рассказала о нашей институтской компании, о том, что мы собираемся в 912 комнате третьей общаги мединститута и что в неё влюблён однокурсник. Славик, истинный станичник и боксёр, студентов не любил, а институты не различал. Выстроенная им логическая цепь была проста: «Ларка, моя тёлка, учится в каком-то институте, там её какой-то хмырь домогается, а тусуются они в такой-то комнате такой-то общаги…» В эту-то общагу он и пришёл, размахивая большим пистолетом. Какой это был пистолет – боевой или газовый – никто до сих пор не знает, а тогда и не рвался узнать. Дело было днём, Валера был в комнате один, отсыпался после ночного поэтического бдения. Славик планировку общежития не знал, комнату сразу не нашёл – цифры больше сотни давались ему с трудом, – так что ревнивец бегал по общаге минут десять. За это время кто-то из студентов успел, рискуя жизнью, забежать к Валере и сказать, что какая-то Годзилла носится по коридорам с огромным стволом, ревёт, брызжет слюной и грозится пристрелить «мудака из 912 комнаты». Пока Валера опомнился, рёв раздался уже в коридоре девятого этажа. Бежать было поздно и некуда. Валера закрыл хлипкую дверь на два оборота ключа и заметался по комнате; подбежал к окну – высоко, заглянул под стол – смешно; видимо, пришло время умирать, так и не получив Нобелевскую премию… Уже в полном отчаянии, под грохот ломаемой Годзиллой двери, забился в угол встроенного шкафа, под кучу беспорядочно сваленной зимней одежды (вешалки у студентов были в дефиците). Надежды остаться в живых не было ни малейшей. Шкаф – прямо напротив входной двери, чудовище наверняка слышало, как он, прячась, скрипел дверцей; разметать пинком кучу барахла – секундное дело, а потом волосатая лапа схватит хрупкого поэта за тонкую шею – и милосердная Вечность примет мятущуюся душу юного гения в свою бездонную пустоту, даже патрон чудовищу тратить не придётся. Почти так всё и случилось. Не успел Валера вспомнить и половины своей короткой жизни, как выбитая с замком и петлями дверь влетела в комнату, ударилась углом в шкаф, проломила тонкую фанеру и застряла в ней. Неистовый Кинг-Конг ворвался в святая святых русской литературы, повёл кровавыми глазами по сторонам – никого нет, две кровати пусты; заглянул в закуток за шкаф, где стояла третья кровать – тоже никого, подбежал к окну – высоко, заглянул под стол – смешно, плюнул на пол, выматерился и убежал. Заглянуть в шкаф не догадался – тот был изувечен и наполовину прикрыт выбитой входной дверью. Валера сидел в шкафу ни жив ни мёртв ещё добрых полчаса, не веря, что ужасная участь его миновала. Выбрался на негнущихся ногах, хотел немедленно куда-то бежать, но куда? Вдруг Терминатор поджидает его в коридоре? Или в холле? Или у подъезда? Вскоре пришли знакомые ребята, сказали, что злобного убийцы нет ни в общежитии, ни рядом с ним – видели, как он сел в такси и уехал. Помогли Валере поставить на место дверь, прибили тонкую дощечку к косяку, вырванному ригелем замка. Разошлись по своим делам, сказав напоследок, чтобы «кричал, если что…»
Мы, как обычно, пришли к Валере вечером: Вадик, Шевкет и я. Подивились на новый дизайн двери. Постучали. Никто не отвечает. Услышали внутри легкое шевеление. Покричали. Безрезультатно. Но ведь явно есть кто-то в комнате! Выведенные из терпения, обложили семиэтажно Симановича, комнату 912, третью медобщагу, мединститут, и всех охреневших… чудаков, не желающих, нафиг, блин, открывать двери друзьям, которые, между прочим, не с пустыми руками пришли!..
Из-за двери послышалось робкое: «Кто там?..» Мы повторили свои тирады. Тут Валера наконец нас признал и открыл дверь. Мы помогли ему снять стресс, да и сами сняли свой, свежеполученный от рассказа Симановича. Позже пришла смущённая Лара. Выяснилось, что Славик пришёл в «кульковскую» общагу и рассказал Ларе о своей неудачной попытке её защитить. Лара ужаснулась и объяснила удручённому динозавру, что Валера из 912 комнаты – её друг, «просто друг», а тот однокурсник, что в неё влюблён, вовсе её не домогается, а просто молча страдает от отсутствия взаимности.
К этому времени моя влюблённость в Лару и сама собой уже угасала, а всё происшедшее и вовсе её обнулило. Тем более из Барнаула скоро должна была вернуться Влада. И всё-таки я продолжал опасаться Лариного друга – откуда ему знать движения моего непостоянного поэтического сердца? – а потому всегда был настороже.
Дней через десять Славик вместе с Ларой пришёл к Валере извиняться. Сказал, что на «того, другого» тоже не сердится, «чисто по-пацански» его понимает, поэтому убивать сегодня никого не будет, хотя ствол всегда при нём (что тут же и продемонстрировал), и что «тот, другой» может вылезать из шкафа, «а то, бля, без него всю водку выпьют…»
Я вылез из шкафа, и мы вчетвером неплохо посидели.