КРАСНОДАРСКИЕ ЛЕТА. Глава 19. «КОЖАНАЯ ФЛЕЙТА».
Так назывался первый сборник стихов членов Поэтического Королевства СИАМ. Мысль издать коллективный сборник возникла у меня, Симановича, Яковлева и Каляка в самом начале нашего знакомства – осенью 1988 года. Принять участие в нашей авантюре мы предложили Панфиловой, она с радостью согласилась. С Кизимом мы тогда не были ещё знакомы, но СИАМ формально уже существовал, хотя как единая творческая группа оформился только в конце 1989 года, после присоединения к нам Егора. Конечно, каждый хотел в первую очередь издать сборник своих собственных стихов, но их у каждого из нас было удручающе мало – настолько мало, что мы это понимали, даже несмотря на свои непомерные юношеские амбиции. К этому времени я и Симанович уже посылали куда-то свои опусы – в том числе в «толстые» журналы. И очень удивлялись, что нет никакого ответа! Хотя, на самом деле, больше притворялись удивлёнными – сегодня это можно признать откровенно. Пришли в издательство «Кубань». Там нас не пустили дальше вахты. Мы ничего не поняли, но решили, что во всём виноваты «коммунисты-суки» – другой реакции у нас в то время просто не могло быть. Поход в издательство был нами предпринят «для галочки», в отрицательном результате мы были уверены с самого начала. Просто нам нужен был свежий заряд злости, нужен был официальный отказ – свидетельствующий, по нашему мнению, о нашей высокой ценности. Такое тогда было отношение к власти: всё, что власть считала плохим, молодёжь автоматически считала хорошим, варианты даже не обсуждались.
Через знакомых своих знакомых (студентов, врачей, пациентов) Валера познакомился с дамой, работавшей в Доме Союзов. Дама согласилась на казённом копире размножить наш сборник в количестве 100 экземпляров. При подготовке того, что мы гордо именовали «макетом» сборника, возникали технические трудности, которые сегодня кажутся смешными. Нужно было раздобыть пишущую машинку. Это было не так-то просто. Я обратился в пункт проката на углу улиц 40-летия Победы и Колхозной. Машинок там было только две, одна плохая, другая очень плохая, при этом обе они постоянно были заняты. Я приходил в пункт проката чуть ли не ежедневно в течение месяца, пока наконец мне не повезло застать просто плохую – т.е. «хорошую» – машинку. Скрипящее и разболтанное чудовище с гордым именем «Москва» в потёртом и растрескавшемся футляре грязно-коричневого цвета мы с Валерой гордо принесли ко мне домой на Дербентскую. О том, чтобы нести машинку в общежитие, и речи быть не могло. В пункте проката у меня переписали данные паспорта. Со слов старших товарищей, КГБ имело образцы шрифта всех машинок, а копиры в то время стояли в учреждениях исключительно за железной дверью, и для пользования ими нужен был специальный допуск первого отдела. Десятилетием раньше было ещё веселее: все пишущие машинки в учреждениях в конце рабочей недели приносили в специальную комнату, которую после опечатывали. Такой порядок был заведён во всех учреждениях СССР – хотя, по свидетельству работавших в то время, соблюдался не везде. Но это нарушение можно отнести, скорее всего, на счёт обычного нашего разгильдяйства и сложившейся исторически привычки компенсировать строгость законов необязательностью их исполнения. Так или иначе, приступая к созданию «макета» мы все чувствовали себя кандидатами на лагерные нары, или, как минимум, на исключение из вузов. Это нас только раззадоривало – в силу юношеского максимализма и безбашенности. Мы успокаивали себе тем, что, мол, сборник будем распространять строго среди «своих», что Краснодар большой и нас никто не вычислит… В общем – детский сад, штаны на лямках.
Возникла проблема с бумагой. В продаже была только мерзкая сероватая, плотностью 60 г/м;. Лента для пишущей машинки была дефицитом, копировальная бумага тоже. Их доставали у знакомых, в подержанном состоянии, потом лупили по клавишам изо всех сил – чтобы текст нормально пропечатывался. Печатали по две страницы на каждой стороне листа, чтобы потом можно было сложить лист вдвое. В сборнике получилось восемьдесят страниц, часть их занимали рисунки обычной авторучкой, сделанные Шевкетом. Название для сборника предложил Симанович. Сначала мы были против – название показалось нам слишком эпатажным. Особенно возражала против него стеснительная Марианна. Но Валера сумел убедить нас, что это-то и хорошо. К тому же сама попытка выпустить самиздатовский сборник в то время была чревата неприятностями, и тут уже лишние детали значения не имели: мы были готовы потерять головы, так чего о волосах плакать!
Подчеркну: в «Кожаной флейте» не было ни одного текста, который можно было бы назвать антисоветским. Разве что при большом желании и с ещё б;льшей натяжкой. Но, во-первых, у определённых организаций такого желания хватало всегда, и за натяжками бы дело не стало; во-вторых, «самиздат», независимо от содержания, просто по определению считался дерзкой вылазкой против коммунистической идеологии; за такое следовало карать. Власть была по-своему права. «Нормальный», благонадёжный человек, получив отказ в публикации своих стихов от государственных редакций и издательств (которым, конечно же, виднее), должен был вернуться к станку или в свинарник, и продолжать там самоотверженно и молча трудиться на благо общества. Тот же, кто продолжал искать возможности для публикации и не желал возвращаться в свинарник, своим независимым поведением ставил под сомнение силу и авторитет власти – разумеется, такой человек не был благонадёжен, и его непременно следовало «спрофилактировать».
В «Кожаную флейту» вошли стихотворения, впоследствии опубликованные в «Манифесте» и первых номерах «Литературного бюллетеня Поэтического Королевства СИАМ», а также тексты Андрея Спирина, Валериного знакомого по мединституту. Также там было моё стихотворение «Сон», иллюстрированное Шевкетом, которое я больше нигде и никогда не помещал, и слава Богу. Ещё было большое стихотворение «Евангелие», в котором я наивно пересказал двадцать седьмую главу от Матфея, причем Христос был у меня описан в манере Ренана, исключительно как человек. Это стихотворение, к счастью, тоже никуда больше не попало и не попадёт. Вообще подобная тема изначально провальна. Когда Юрий Кузнецов написал свою поэму «Путь Христа», тоже получилось ерунда – пусть талантливая, показывающая «техническое мастерство», но ерунда. Досужее занятие – пересказывать то, что всему человечеству известно уже два тысячелетия. Тем более – привносить в пересказ своё (а именно с этой целью подобные произведения и пишутся). Ясное дело, что ни Виговский, ни Кузнецов, не могут сказать больше, чем Матфей, Марк, Лука и Иоанн вместе взятые. Не говоря уже о полутора десятках апокрифических авторов.
Сколько дама запросила с нас за копирование, я уже не помню. Помню только, что собирали мы деньги по копейкам и считали, что нас надувают. Дама отговаривалась риском. Копии забирали по частям, таким же образом оплачивали работу. Валера встречался с дамой на углу улиц Красной и Бабушкина, у крайней ёлки под зданием Дома Союзов. Приходил в конце рабочего дня, когда по осеннему времени было уже темно. Дама выносила копии чуть ли не за пазухой, оглядываясь по сторонам. Отдав деньги и получив стопку листов, Валера нёс их на Дербентскую, тоже оглядываясь. Дама по условиям обстановки не могла ни отпечатать сразу много листов, ни печатать их по порядку. Поэтому печатала как попало и разными порциями – в результате мы не получили ни одной копии полностью всего сборника, только несколько десятков разрозненных листов. Эта партизанщина закончилась очень быстро. Заинтересовавшись внеслужебной деятельностью дамы, начальник первого отдела позвонил по известному номеру. Даму вызвали в известное место и задали несколько вопросов. К чести дамы следует сказать – нас она не сдала. Наплела что-то о знакомых своих знакомых, которых она толком не знает, о чистой литературе, о своей любви к поэзии. Утверждала, что хотела всего лишь сделать копию понравившихся ей стихов для себя лично. Поскольку, как уже было сказано, листы копировались вперемешку, установить точное количество копий было невозможно. Поэтому дама отделалась только строгим выговором. Но «макет» сборника вместе с ещё несколькими десятками листов был изъят и потерян для нас безвозвратно. Весь исходный материал у нас сохранился, но всё равно мы до сих пор жалеем о конфискованном сборнике как о любопытном артефакте.
Ещё в начале 1997 году отдельные копии листов сборника хранились у Валентины Кроливец. В то время Валя жила в съёмной квартире, в старом четырёхэтажном доме на углу улиц Пашковской и Рашпилевской. Занимаемая Валей квартира на третьем этаже состояла из маленькой прихожей и двух маленьких комнат «вагончиком». Туалет был хитрым образом пристоен снаружи дома, обшит досками, и выглядел как длинный скворечник. Чтобы попасть в него, нужно было выйти из квартиры на лестничную площадку. Раньше в этой квартире жил известный краснодарский журналист Михаил Кибальник. Знакомясь с новыми людьми, Миша в первую очередь рассказывал, что на журфаке МГУ, где он учился, у его однокурсников была в ходу присказка: «Если к нам придёт Кибальник, мы набьём ему… лицо!» Миша таким образом сразу предупреждал возможное зубоскальство по поводу его фамилии. Редакция газеты, в которой он работал, находилась в квартале от квартиры. Несмотря на это, Миша постоянно опаздывал на утреннюю планёрку к девяти часам – очень любил поспать. Ругань и выговоры на него не действовали абсолютно. Кончилось тем, что главный редактор стал проводить планёрку на полчаса позже…
В эту квартиру я пришёл в гости к Вале в марте 1997 года, в день очередного отъезда в Москву. Вскоре пришёл Вадим Яковлев; втроем мы засиделись допоздна. Уходя, я забрал у Вали последние листы «Кожаной флейты», с намерением отвезти в столицу.
Потом зашёл домой за вещами, сильно опаздывал, собирался второпях и забыл пакет с пачкой листов на Дербентской. После моего отъезда их по незнанию выбросили мои домашние.
В конце 1988 года Симанович придумал название для нашей творческой группы, ссылаясь на высказывание Велемира Хлебникова: «поэты должны отдыхать на берегах Сиама». Название решили писать одними заглавными буквами – чтобы «непосвящёнными» оно воспринималось как аббревиатура и давало возможность для различных версий расшифровки. Также для того, чтобы отличалось от старого названия Таиланда. И просто потому, что так захотелось Валере. Решили внести уточнение – не просто СИАМ, а Поэтическое Королевство СИАМ. Королевой сего небывалого королевства назначили, разумеется, Панфилову: королей назначить было нелегко, все считали себя в равной мере имеющими права на этот титул, а женщина среди нас была только одна. Поначалу я был не в восторге от названия, считая его излишне претенциозным, но Валера опять настоял на том, что это-то и хорошо… Со временем первоначальная острота восприятия у нас притупилась, к тому же в обиходе группу стали называть просто СИАМом; я тоже свыкся с названием – не хуже любого другого.
В декабре 1988 года мы написали «Манифест Поэтического Королевства СИАМ». Размножили его под копирку на пишущей машинке и раздали друзьям и знакомым. Объём был скромным: страниц двадцать формата А5. Печатали, как и «Кожаную флейту», по две страницы на листе А4, потом его сгибали, согнутые листы складывали тетрадкой, получившийся блок прошивали ниткой и приклеивали корешок. Первую, самодеятельную презентацию «Манифеста» провели летом 1989 года на местном Арбате, разложив экземпляры на застеленном газетой асфальте. Читали стихи перед публикой и продавали брошюрки по рублю. Удалось продать пять экземпляров – этого нам вполне хватило на скромный вечерний «банкет» в общежитии Симановича. В этом же году мы познакомились с Егором Кизимом. Таким образом сложился старейший состав СИАМА. Первое масштабное мероприятие под эгидой Королевства – с гостями, выступлением и застольем – провели 17 декабря 1989 года в общаге Валеры. Этот день стал официальной датой основания СИАМа.
25 мая 1990 года мы провели официальную презентацию «Манифеста» в студенческом клубе КубГУ на Ставропольской. Для этого пришлось переделать год на обложке. На память об этом у нас осталось три чёрно-белых фотографии. Панфилова на них в широком плаще, скрывающем беременность – через месяц она родила сына Павла. Зимой 1991 года, в Краснодаре, во время консерваторских каникул я сделал на пишущей машинке по двадцать экземпляров своих собственных сборников: «Терцдецима», «Ваш маленький Париж» и «Грани». Симанович приблизительно в это же время сделал свои сборники: «Я бы мог Любовь», «Вампирский цикл» и «Последний Изгой». Тогда у меня уже была своя собственная машинка. Друзья приходили на Дербентскую, чтобы отпечатать на машинке новые стихи, или брали её у меня на несколько дней. Появилась и нормальная бумага. Весной 1992 года, когда я уже вернулся из Петрозаводской консерватории, ко мне в гости пришёл Валера. Мы посокрушались о сложностях издания стихотворных сборников, о конфискации «Кожаной флейты». Внезапно мне пришла в голову мысль выпускать периодическое издание. Валера обрадовался и согласился – эта идея брезжила в наши головах уже несколько лет, но как-то не поддавалась чёткому осознанию. Этим изданием стал «Литературный бюллетень Поэтического Королевства СИАМ». Его мы издавали на протяжении нескольких лет. Времена уже были другие, копиры и принтеры стали относительно доступны. Первые два или три номера «Бюллетеня» мы отпечатали и размножили в Краевом ГАИ на улице Старокубанской – там в то время работал наш знакомый Борис Даровский. Занимал он должность программиста – их тогда было очень мало, ценились они высоко, и в их работу никто не вмешивался. Боря также предложил писать название нашей группы не только по-русски, но и по-английски: Poetic Realm SIAM, объяснив нам оттенки значения слов «realm» и «kingdom».
Следующие наши сборники были изданы уже приличным типографским способом: «Диаспора духа», «Экзорцист», «Восьмое небо», «Полдень», «Ветер для стрекозы», «Я – птица!», «Колдовская сила», «Лирика», «Овощи души»; ещё несколько, названия которых я уже не припомню.
В 1990 году у меня и Панфиловой состоялась первая официальная публикация в новороссийской газете «Голос». С этого времени члены СИАМа стали публиковаться в региональных и центральных литературных журналах: «Кубань», «Сибирские Огни», «Юность», «Пролог», «Континент», а также практически во всех краснодарских газетах, открытых для поэзии. Задуманный в 1998 году альманах «Новый Карфаген» был зарегистрирован как официальное издание и получил необходимые реквизиты. С этого момента мы практически полностью отошли от «самиздата».