КРАСНОДАРСКИЕ ЛЕТА. Глава 21. СНОВА «СТЕКЛЯШКА».
Я писал эту книгу как Кола Брюньон – сам не зная, для кого, а в конечном счёте для самого себя. Ещё, конечно, для своих друзей. Ещё – для краснодарских литераторов, моих приятелей и знакомых. Ещё – для просто знакомых, не литераторов. Для не знакомых, впрочем, тоже… Короче, для всех. Как говорил всё тот же Лихоносов: «жалко было и горожан, никем никогда не помянутых…» Большинство из них ничем особенным не выделялось; некоторые, прямо скажем, вообще были никчемными людишками. Но ведь тоже жили для чего-то, или хотя бы существовали… Ничего, кроме упоминания – вскользь, мельком – они не заслужили, но хоть упоминанием этим уважу их, не жалко. Блажен, иже и неформалов милует... Они ни в чём не виноваты – такими их мама родила. А вообще – судить не нам и не сегодняшнему дню. Бывает по-всякому. "Камень, его же небрегоша зиждущии, сей бысть во главу угла". Книга получилась, пожалуй, несколько однобокой, да и о творчестве в ней мало сказано. Но это как раз-таки правильно. Творчество – процесс интимный… Склонность к его обсуждению сродни склонности к эксгибиционизму. В каждом, конечно, такая склонность присутствует в гомеопатических дозах – как проявление атавизма, желания привлечь внимание особи противоположного пола демонстрацией своих специфических достоинств. Но в том-то и дело, что это дозы гомеопатические. А если больше – получается уже стриптиз. К тому же последние пятнадцать лет я живу в Москве, здесь проходят мои будни. А в Краснодар приезжаю, как правило, летом – мёртвый сезон, пора отпусков. Здесь у меня начинается праздник за весь год. Я встречаюсь со своими старыми друзьями – конечно, мы больше веселимся, чем говорим о деле. И зачем о нём говорить? Его делать надо! Это книга именно о краснодарской жизни. Жителям других городов она вряд ли будет интересна. О московской жизни напишу как-нибудь позже. Если появится желание... Можно было попытаться совместить эти разные жизни в одном романе, но тогда пришлось бы выстраивать сюжет, обосновывать и структурировать характеры главных и второстепенных героев, сочинять план и писать схемы. Не хочу, лениво. Да и логика романа подчинила и подавила бы непринуждённость живого рассказа. Нет уж, пусть остаётся то, что получилось – «собранье пёстрых глав». Так и было задумано.
Написал я далеко не всё, что мог и хотел. Что-то просто забыл, что-то скрыл намеренно. По самым разным соображениям. Просто дал пас другим: дальше ведите мяч сами. О чём я не рассказал? О том, кто из нас и когда пытался поджечь Законодательное Собрание края, и чем это закончилось. О том, почему тёплым августовским вечером Егор Кизим гонялся по Карасунской набережной за своим соседом – абсолютно голый и с воющей бензопилой наперевес. О том, чем закончилась наша с Гайком рыбалка после того, как под Тургеневским мостом мы встретили Вадика Яковлева. О том, как нетрезвые студенты мединститута выкрали труп из анатомического театра, завернули его в ковровую дорожку и повезли в общежитие – фотографироваться в обнимку, но спьяну забыли свой багаж в трамвае. О том, с какими приключениями я съездил в Сочи в 2006 году и кому из эстрадных «звёзд» начистил хавальник на углу Курортного проспекта и улицы Театральной. О том, как меня и Валеру Симановича в 1989 году чуть было не убили в общаге КГИК. О действительных причинах, по которым Петропавловского много лет не принимали в Союз писателей, и о том, кто послужил прототипом полковника Скрыбочкина. О том, как друг Панфиловой приезжал к ней в Геленджик из Краснодара на такси исключительно для того, чтобы отдать Марианне забытый у него в гостях колпачок от авторучки. О продолжении истории с маракасами, описанной Виктором Красовитовым в седьмом номере «Нового Карфагена». О жутком случае, произошедшем на берегу Кубани во время свадьбы Симановича. О том, почему Шевкет закусывает одеколон «Шипр» исключительно вялеными финиками, а Миша Кибальник на дух не переносит варёную морковку. О том, почему Савелий Немцев… Нет, я могу всё это рассказать, но что после этого случится со мной и моими персонажами – не знает никто. Могу только предположить: закроется одна известная краснодарская газета, распадутся несколько семей, человек десять потеряют работу, ещё двадцать передерутся. Так что дальше – сами, сами... А я тихохонько вспоминаю всё это про себя: порой начинаю нервно смеяться, порой испугано оглядываюсь, порой морщусь и плююсь. Порой мечтательно улыбаюсь…
Вспоминать можно бесконечно, но в этом формате разрозненные детали рано или поздно сбиваются в совсем уж бесформенный шар: он начинает неуправляемо кататься и бить в стенки, нарушая равновесие; вагон в любой момент может соскочить с рельсов.
И вот я прыгаю из него на ходу, назад спиной, и долго бегу по инерции вдоль насыпи…
– А вот и Вадик идёт! – восклицает Валера, ставя пустую кофейную чашку на круглый пластмассовый столик. Мы смотрим, как Вадик приближается к «стекляшке» – он уже заметил нас и придал своему лицу дежурное выражение подчёркнутого равнодушия и усталости от жизни.
– Привет. Кофе пьёте?
– Отнюдь. Изволим пить.
– Ответ, достойный господина Виговского. Я тогда, пожалуй, тоже… изволю. Валера! Принёс?..
– Материал для альманаха? Конечно, принёс! Маринкины стихи, вот ещё Валькины…
– На фиг мне твой материал! Сто рублей, спрашиваю, принёс? Позавчера занимал!
– Ну, я так… Это…
– Понятно… – нарочито тяжело вздыхает Вадик. – Одно слово – Симанович!..
– На себя посмотри… кулик Бася… – беззлобно отругивается Валера.
Вадик заходит внутрь, чтобы через пять минут появиться с большой дымящейся чашкой кофе в левой руке и тремя рюмками «Арарата», невероятным образом зажатыми между пальцами правой.
– Я коньяк на всех взял. Если кто больше пить не будет, пусть сразу скажет...
– Прям-таки! – мы с Валерой усмехаемся и разбираем рюмки.
Напротив «стекляшки» останавливается троллейбус – штанга токоприёмника слетела с провода. Водитель выходит из кабины и пытается установить штангу на место. Не тут-то было: она зацепилась за провод, нужно подать троллейбус вперёд на пару метров. Пассажиры выходят, недовольные. Водитель налегает плечом на десятитонную махину... В дальнем углу террасы побренькивает на гитаре Сергей Негреба – Краснодарыч, окружённый стайкой тинейджеров. Перед ребятами на столике позабыто стоят две символические бутылки минералки; тем временем принесённую тайком водку разливают под столиком в одноразовые стаканчики. Тинейджеры с открытыми ртами слушают байки Краснодарыча о его приключениях в Амстердаме: как он пять лет питался одними хот-догами, как занимал очередь среди других уличных музыкантов, чтобы час-другой поиграть на перекрёстке, как пробовал знаменитую голландскую дурь и видел после неё летающих розовых слонов. На ограждении террасы, скрестив длинные ноги, сидит в немыслимо короткой юбке Карина – кажется, одноклассница Валентины Кроливец: девушка читает сборник стихов Анны Ахматовой, подняв его так, чтобы всем проходящим мужчинам видно было название, и стреляет глазками по сторонам. Люди возвращаются с работы, одни пробегают мимо, торопясь домой, другие заходят в кафе съесть пару чебуреков и выпить кружку пива. Перед светофором на перекрёстке Красной и Северной сигналят машины. На террасе пахнет кофе и коньяком, в пепельнице дымятся сигареты «Винстон». Издалека доносится сладковато-горький, томительный запах горящей листвы.
И неторопливые трамваи дребезжат по зелёным тоннелям узких краснодарских улиц.
Краснодар – Москва – Сергиев Посад, 5 мая 2010 года.