От автора:
Ввиду того, что данное произведение затрагивает вопросы глубинной биологической сущности человеческой сексуальности, автор не рекомендует его читателям с не полностью сформировавшимися психо-сексуальными приоритетами.
С другой стороны, автор уверен, что людям с устойчивой психикой, обладающим элементарными познаниями в физике, психологии и социологии, эта эпопея способна доставить массу удовольствия. Особенно если эти люди, помимо того, интересуются устройством Вселенной, взаимосвязью религий и жизненной практики, а также обладают нормально развитым чувством юмора. Автор не работал на интересы какого-то одного типа читателей, наоборот, он хотел чтобы самые разные люди сумели отыскать тут интересные для себя стороны.
Несколько слов о технической стороне текста. Полное произведение включает, на данный момент, 45 глав и занимает в сумме около 6000 страниц. Произведение имеет начало и конец, а также динамически развивающийся сюжет. При этом оно не содержит сколько-нибудь значительных отступлений, повторений, не обусловленных построением сюжета, и другого рода «воды». Напротив, сюжет сознательно сжат, чтобы предотвратить расползание размера до бесконечности. В результате, произведение имеет неограниченные возможности как для введения дополнительных глав в середину текста, перед последней крупной главой «Армагеддон», так и для продолжения после завершения сюжета.
Автор также приносит извинения за возможные немногочисленные опечатки текстового набора, обусловленные большими объёмами текста.
Господам, анонимно скачивающим опус. Я не против. А "спасибо" автору сказать?
Вот сюда: aldementjev@yandex.RU
Вам нетрудно, а мне приятно будет, и добавит вдохновения для продолжения.
Инфра-12.
Глава 1. Предисловие.
«Горы имеют власть
Звать нас в свои края…»
«Горы умеют звать
Смелых в свои края…»
Мы сцепились по вопросу правильности строки так, словно от этого могло зависеть что-то важное. Какая, в принципе, разница? Тогда уж более важна последняя строчка:
«Тянутся к высоте
Люди большой души,
Не забывайте тех,
Кто не пришёл с вершин».
Только дело в том, что по поводу правильности последней строчки у нас разногласий не было, а вот трактовка первой различалась. Моя позиция была основана на том, что ведь не я это придумал, а видел надпись на камне-памятнике в ущелье Левого Талгара когда впервые забрёл на Заилийский Алатау. А он утверждал, что неважно, где и что написано, если это написано неправильно. А неправильная трактовка строки в корне переворачивает весь смысл стиха. Ему почему-то не нравилось слово «смелых». Дальше следовала заумная философия насчёт сущности смелости применительно к горам и вообще. Ох уж этот стихотворный смысл! Насколько я считаю, в подобных стихах всегда присутствует намеренно размытое двойное дно. Ну, когда содержится политический намёк, это понятно. Надо же как-то обезопасить себя на случай если притянут к ответу, и ткнут в нос этим самым намёком на то, что Советская власть плохо пахнет. Тут всегда можно будет встать на позицию основного смысла и заявлять, что никакого тут намёка не содержится, а если кому-то мерещится, так надо пойти к доктору и пожаловаться на манию преследования. Только эта вот привычка к многозначности смысла проникает и в остальные стихи. Возможно, до некоторой степени, это и украшает поэзию, но зачастую просто становится непонятным, а о чём вообще речь? Ну, вот, хотя бы та же последняя строфа:
«Тянутся к высоте
Люди большой души,
Не забывайте тех,
Кто не пришёл с вершин».
И как понимать? То, что к высоте тянутся люди, у которых большая душа, или так, что люди с большой душой не должны забывать погибших? Ну, в смысле, если душа мелкая, так о чём с такими и говорить-то? А людям с большой душой можно кое-чего посоветовать, они поймут.
Не припомню больше случая, когда бы мне попался столь заинтересованный в установлении истины оппонент по части примитивного стихосложения. Но ведь мы не просто так спорили, мы спорили от безделья. Я имею в виду вынужденное безделье, когда ты вынужден просиживать в палатке бесценное время своего отпуска. В горах часто приходится убивать время на месте, да хотя бы чтобы переждать непогоду. Хуже всего, когда вам нечем заняться, тогда это неимоверно тяжело.
«Но откуда на сердце вдруг такая тоска?
Жизнь уходит меж пальцев жёлтой горстью песка…».
Любой хоть что-то понимающий в горах человек всегда посоветует вам на этот случай найти неважно какое, хоть самое дурацкое занятие, только не сидеть ничего не делая. В этом смысле лингвистический спор о нормах стихосложения, - это же вообще высший шик.
Этого парня звали Володя. Фамилию его я тоже помню, но она к делу не относится, к тому же фамилия была самая обыкновенная, только что не Иванов, Петров или Сидоров. Мы и общались-то всего один вечер и одно утро. В том далёком восемьдесят шестом году мне показалось мало жуткого Джантуганского перевала, в ледопаде которого до сих пор покоится убежавшая с моей правой руки перчатка, мало увиденных в упор гигантских стен Ушбы, мало даже отмороженного большого пальца на ноге. После Чёрного моря я ещё и вознамерился влезть, на симпатичный пик Штавлер, словно египетская пирамида торчащий над южным Приэльбрусьем и недобирающий пяти метров до четырёхтысячной высоты. То есть, я не намеревался на него влезть, я намеревался попробовать, и совсем не был уверен в том, насколько мне вообще удастся уцелеть.
А Володя попал в автобус идущий из Зугдиди в Местию по тем же соображениям. Он тоже не пожелал банально уезжать с Черноморского побережья поездом или автобусом, когда можно было уйти пешком и ещё на пару дней окунуться в пьянящий мир высоты. Но у него не было Наполеоновских планов, он попросту намеревался уйти на север через перевал Донгуз-Орун, притом ещё и не знал, где этот пресловутый перевал находится. Тут, в принципе, и знать-то нечего, только незнающего сбивает с пути какой-то чёрт и гонит куда угодно кроме правильной дороги. Это я не только на себе испытал, но видел и на чужих примерах, да и на том же Донгуз-Оруне тоже. А на Чёрное море он попал с группой через Марухский перевал. Я по тем местам никогда не ходил, чтобы совсем уж не размениваться по мелочам. В горах, однако, можно найти себе ущерб для здоровья где угодно. Марухский перевал превратил нижнюю Володину губу в сплошную характерную болячку, по которой я и опознал его сущность в автобусе. Ну и он опознал меня по копчёной морде и здоровенному рюкзаку. Наличие здоровенного рюкзака объяснялось присутствием палатки и спальника, без которых на высокой горе торчат лишь особо извращённые мазохисты. Правда, пару лет назад я и сам уходил с моря через Донгуз-Орун не имея ночного снаряжения, и ничего. Слегка подрожал одну ночь и прошёл. Но уж перевал Донгуз-Орун не Штавлер с ледяной верхушкой.
Заночевать мы решили на южном приюте планового маршрута. Это было логично, поскольку, хорошо уперевшись, можно перейти перевал оттуда. Да и мне следовало лезть на хребет прямо здесь и с утра пораньше. Только на приюте было не до нас, там кипела разборка между двумя плановыми группами по поводу вопроса, кто кого объел. Я мог бы сказать, исходя из немалого опыта хождения по плановым маршрутам, что, как правило, в таких случаях туристов объедает инструкторский состав и администрация приютов, у которой сложилась устойчивая традиция подработки за счёт продажи на сторону выделенных группе продуктов. Но если эти бедолаги сами ещё не догадались… Да и какое нам дело? Мы наплевали на них с высокого дерева и отправились на полянку спать в моей палатке, в которую и троих засунуть можно, если у них конечно существует чувство юмора и экстремальные наклонности. Вот в таких условиях и возник тот самый литературный спор, о котором упомянуто вначале. Надо сказать, графомания была и есть широко распространённым явлением. Вспомнить хотя бы чьи-то наставления о том, каким образом воспитать из себя крутого героя способного НЕ написать ни одной песни за жизнь. А это действительно трудно. Вот я, к примеру, на такое оказался не способен. Ну, так и что? Героев много не бывает, а я не герой, а представитель серой толпы. Между прочим, мне нравились многие самодеятельные произведения. Ну, отчего не замлеешь в молодости? А тогда, в восемьдесят шестом, старый мир ещё только начинал рушиться, но его непременная составляющая, представляющая собой всеобщий дефицит для рядовых членов общества, ещё стояла незыблемо, как километровая отвесная стена Северной Ушбы над Сванетией. Поэтому в порядке вещей был натуральный обмен между дефицитами разных городов России. Альпинистского снаряжения для диких туристов не было вообще, то же что было, оказывалось украденным в альплагерях или самодельным, и у специалиста вызывало нервный смех в сочетании с восхищением упорством народа. Кошки изготавливались вырубанием зубилом из листа нержавеющей стали, ледорубы можно было увидеть переделанные их землекопного кайла, трикони делали, нарезая пилой зубья в отрезках конструкционного угольника, ледобурные крючья изготавливали рассверливая железнодорожные шурупы, пряжки же для поясных ремней рюкзаков некоторые без зазрения совести срезали с самолётных кресел прямо по пути в горы. И это ещё самое безобидное, что приходит на ум. Да почему бы правительству было не продавать всё это в магазине? А чтобы в горы кто попало не ходил, а только централизованно и под контролем. Жалкие потуги! В своё время я наткнулся на залежи капроновой верёвки, которую с натяжкой можно было использовать в горах. Я приобрёл её столько, чтобы хватило на всю жизнь, которая в молодые годы кажется бесконечной. Я ещё понимаю неуёмную жадность до денег, но когда на человека нападает страсть к приобретательству капронового троса, это трудно понять со стороны. Я предложил поделиться своим домашним запасом, в ответ же мне предложили выслать запасы местных графоманских творений на романтические, альпинистские и сопутствующие темы. Таким образом, утром следующего дня мы попрощались с Володей, взаимно довольные друг другом. Теперь я уже и не помню, из какого города он был, да и где теперь тот город, в России или нет? И где теперь сама Россия? «По какой рубеж своя»?
Кто теперь вспомнит те сказочные времена, когда простой Советский инженер на собственную зарплату мог взвалить на спину рюкзак, сесть в самолёт и отправиться бродить по горам и перевалам Кавказа, Тянь-Шаня или Памира? Гиссара, Алтая, Урала и Саян. Не оформляя ни виз, ни разрешений, ни направлений, ни регистраций. Не особенно опасаясь, что на его пути вместо скал и льда неприступной стеной встанет чиновничье мурло, мордатая охрана или непреодолимая стена денежного вопроса. Конечно, та ушедшая страна теперь похожа на сказку. Трудно убедить новое поколение, что так можно жить, что так жили, что так в принципе «бывает в природе». Сказка, она сказка и есть. Но я так жил, я ещё застал эту: «жизнь, не запутанный шифр, где полагались на слово, а не на залежи цифр». А тогда эта сказка ещё была былью, да и я был другим. Я не понимал, как можно уставать от гор? Как можно желать отъезда домой, если к этому не вынуждает безнадёжное приближение окончания отпущенного тебе лимита свободного времени?
Да, я был другим. Я понимал размеренность жизни от вершины до вершины, и не думал, что жизнь можно делить на периоды до, и после инсульта. А тогда, в восемьдесят шестом, всё было прекрасно, горы, прошлое и будущее страны. Была сила, была вера в будущее, было удовлетворение прошедшим. Ноги шли, куда приказывала голова, руки держали всё, что необходимо держать. Кошки впивались в лёд, лямки рюкзака в плечи, глаза в небо и в снег, а до первого микроинсульта было ещё целых три с половиной года впереди. Прекрасных три с половиной года, потому что они подарили мне вершины Эльбруса и Казбека, Куармаш и Чимган, ледяную ширь Красноярского моря, хребет Ергаки и Поднебесные Зубья, а, кроме того, много людей, с которыми мы встречались ненадолго и расставались, оставаясь с приятными воспоминаниями друг о друге.
Да, это было сказкой. Конечно же, всё было не так, как мне казалось, но ведь дело в том, что мир вокруг нас таков, каковы мы сами в этом мире. А сказка, это ведь не рай. В любой сказке есть и светлые и тёмные силы, да тот же Кощей бессмертный или Змей Горыныч. Но есть и вера в победу добра, хотя зло и бессмертно. И любой желающий при встрече со злом мог в той жизни сказать, как в сказке: «Я нечисти поганой не кланяюсь, а дань плачу мечом булатным»! Да, любой желающий мог так сказать, получить по морде и пойти дальше в полной уверенности, что в другой раз добро обязательно победит, а в этот раз просто связываться неохота. А связываться, если уж на то пошло, было надо, тогда бы, может быть, и не случилось бы с нами всего, что случилось.
«Что же ты, моё поколение,
Не сносило голов?
Опоздало ты с разделением
На друзей и врагов».
Вот теперь всё и наоборот. В случае маленькой победы добра чувствуешь, что это случайность, а в другой раз зло накостыляет тебе и за этот раз, и за следующий, да и на будущее для гарантии.
Да, в той жизни тоже была судьба. Кому рай, кому ад, кому сума, а кому тюрьма. Но тенденция, тенденция-то была какая? В большинстве случаев лучше жилось тому, кто сам был лучше и как человек, и как элемент общества. Да, такие жили за счёт плохой жизни более поганой части населения, в основном той, которой, как впоследствии скажет классик, «равно брезгует жизнь и смерть», но разве это не более справедливо, чем сейчас? Чем, наоборот?
Мир таков, каковы мы сами в этом мире. Так легко это говорить до тех пор, пока жизнь безжалостно не ткнёт тебя носом в эту истину, до тех пор, пока не осознаешь, что это так и есть, и не задумаешься, а каков же ты в этом мире? С вершины Штавлера я видел мир прекрасным. Красивым, суровым и требовательным к тебе. На высокой горе не получается быть мелким и плохим, иначе можно и не спуститься вниз. Каким образом устроена душа и способны ли её просветлять горные вершины? Кто мы? Животные, сумевшие ограничить своё поведение моральными тормозами, или всё же в нас есть некая сущность, кардинально отличающая нас от остальной природы? В какую сторону? Стремление ввысь, стремление к добру и нежелание думать о своей противоречивой сущности, чтобы не будить и не видеть её неприглядных сторон, - вот нормальная человеческая душа, которую всё больше прячут внутрь. Стремление подстроиться под примитивную мелюзгу, самим прикинуться такими же примитивами, что это? Всего лишь банальная самозащита от нездорового мира вокруг? Но мир таков, каковы мы сами в этом мире!!! Когда я начал думать об этом? Только не тогда, когда стоял на снежной вершине прекрасного горного чудовища нависшего над долинами Сванетии. Тогда мне этого было не надо, потому что я и не думая знал, что это так и есть.
Я думаю, что таких как я было много, как в мыслях, так и в делах. Мысли разных людей вообще очень похожи друг на друга. Нет смысла надрываться, разгадывая чужие намерения. Прислушайтесь к себе и представьте, как бы вы поступили в такой же ситуации, и, скорее всего, не ошибётесь. Я ходил по горам и в-одиночку, и с группой и по плановым путёвкам. Пару раз меня даже занесло на официальную альпиниаду, откуда я выбрался с третьим разрядом и с кучей болезней, которые по-молодости почти рассосались, не считая, разве что, правого глаза, который с тех пор, после большой зрительной нагрузки видит вдвое больше предметов, чем левый. В результате, я общался без долговременных последствий со многими людьми в одинаковых с собой условиях. Из этого общения я сделал вывод о том, что люди очень похожи, также как похожи и их мысли, а если они в чём-то различаются, то вследствие врождённых особенностей организма. Но почему мыслям не быть похожими, если наши тела устроены одинаково, если одинаковыми являются для всех факторы неизбежности рождения, взросления, старения и ухода? Листья растений, распускающиеся весной и опадающие осенью, тоже похожи друг на друга, несмотря на то, что в каждом из них, при желании, можно отыскать индивидуальные особенности.
Я думаю, любой другой поднявшийся тогда на вершину Штавлера чувствовал бы примерно то же самое. Судя по записке в камнях, последний раз сюда поднимались три года назад, и с погодой им не повезло. Мне же повезло, и я целый час любовался ползающими в долинах облаками, дымкой над долиной Ингури, куполом Эльбруса, зубьями Ушбы, пилой Цалгмыла и далёкими пятитысячниками Безенгийской стены на востоке. Вершина не так уж сложна для восхождения, просто стоит она над спускающейся глубоко вниз к ущелью Ингури долиной Накры. В результате же, желающим влезть на неё пришлось бы сначала преодолеть полтора километра зелёного кошмара, по которому надо лезть наподобие обезьяны, проламываясь сквозь всевозможные колючки, ядовитые травы, стелющийся вниз по крутому склону «пьяный лес» и другие прелести растительной зоны, примостившейся на крутом склоне подошвы горы. Я вспоминаю, что сразу решил спускаться на дно долины другим путём, потому что хуже того, что пришлось преодолеть, быть не может. Ошибся. Может, да ещё как. Когда я наконец плюхнулся в озеро недалеко от южного приюта, мне показалось, что у меня зашипела задница, которой в основном и досталось на последней части склона. Впрочем, дело совсем не в этом, во-первых, да и во-вторых тоже. Дело в извечных философских вопросах.
Почему человек не бережёт свою жизнь, когда она прекрасна и беспроблемна? И почему цепляется за неё, когда от тела и души остались одни воспоминания, да и те смутные? Инстинкт самосохранения? Но ему логичнее было бы действовать наоборот. И этот засевший в уголке сознания вопрос о смелости. Я никогда особенно не боялся ни трещин ледников, ни горных лавин, ни камней летящих сверху. Не боялся умереть, хотя прекрасно понимал, какой неприятной может быть смерть на вершине. В то же время, мне всегда внушал страх ночной город с его потенциальными возможностями встречи с индивидуумами способными ни за что пресечь твою жизнь или здоровье. Оказывается, человеку вовсе не всё-равно, как умереть. Одно дело, отвратительная смерть от бандитской руки в тёмной подворотне, и совсем другое, - на горной вершине сверкающей нетающим льдом, словно вечным огнём во славу погибших, как сказал бы поэт. Но какая, в сущности, разница, если потом уже ничего не будет? Или будет? Так всё дело в подсознательной надежде на то, что ничего не кончается, что за последней чертой есть продолжение, и что ради этого следует сохранять достоинство до последнего момента?
Честно говоря, я хотел бы, чтобы так и было, чтобы жизнь была испытанием, проверкой на то, достоин ли ты вечности. Разве это не древняя мысль? Разве викинг не мечтал умереть в бою с мечом в руке, чтобы в небесных чертогах Одина его встретили как героя? Я не верю в жизнь после жизни, не верю ни в каких богов, кроме тех, что в мире воображения, но почему же тогда и мне хочется того же? Я не воин, не вождь и не пример для подражания, да и альпинистом могу назвать себя лишь с большой натяжкой, но в последнее время всё больше думаю о том, как прекрасно было бы закончить свой век среди прекрасного мира высоты и валяться там с ледорубом в руке, словно превратившись в частицу небесного льда и вечного неба над нами. Зачем? Какая разница, где? А может, существует что-то общее, частичка которого находится в душе каждого из нас, а, соединяясь в одно, пробуждает смысл человеческого существования, общий смысл и смысл жизни каждого, от первого мига до последнего? Этому не существует никаких доказательств, разве что, всё то же неумирающее желание, чтобы всё так и было.
Одна из моих бед состоит в том, что я много читал книг. Достаточно много, чтобы понять эту ненависть, которая нападает на многих правителей устраивающих публичные книгосожжения. Всё это проистекает из тех же общечеловеческих наклонностей. А именно, из стремления к стадной самозащите. Не слишком преуспевший в жизни элемент стада всегда стремится укрыться в толпе, надеясь, что беда постигнет не его, а кого-нибудь, кто остался с краю и на виду. И ведь, как правило, оказывается прав. Но ведь эта правда недолговечна, и даже поддаётся расчёту, словно траектория пули. Призвав на помощь теорию вероятности, легко подсчитать, когда случится беда и с тем, кто прячется в толпе. Остаётся надеяться разве что на то, что к моменту наступления несчастья успеешь умереть? Вот такое мировоззрение и стремится привить народу любой тиран сверху. Нужно некоторое свободное время, чтобы подумать и догадаться об истинной причине своих несчастий, между тем как во многих книгах всё это уже изложено догадавшимися ранее. Возможно, что правители убеждают себя в краткие моменты приступов совести, что народу в темноте лучше, что от лишних мыслей у народа лишь разболится голова, а уж если народ от вредных мыслей прейдёт к действиям, так он же первый и пострадает. Следовательно, чтобы позаботиться о благе народа, все книги следовало бы собрать, да сжечь, да вот только руки не доходят за неустанными трудами и заботами о пресловутом народном благе.
Не знаю, так это или нет, но на каком-то этапе жизни я обнаружил, что благодаря некоторым книгам, где авторы словно бы читали мои мысли, я научился собственных мыслей не бояться, какими бы они ни были. В конце концов, все они проистекают из нашей биологической сущности, поведение же человека представляет собой компромисс между инстинктивными побуждениями и самоконтролем с помощью разума. Это относится не только к действиям, но и к мышлению. Точно сказано одним писателем, что существуют мысли от левой руки создателя, и от его правой руки. Между мыслями и действием всегда присутствует элемент разграничения функций. Есть допустимые действия, и те, которые дальше мышления идти не должны. Есть и мысли, которые допустимо развивать и совершенствовать, и мысли, сосредоточение на которых приносит одни неприятности, следовательно, им нечего придавать значения, чтобы не стимулировать развитие и переход к действиям.
Всё это достаточно просто, если бы не одно мелкое «но». Каким образом устроена Вселенная? Если вся материя, пространство и энергия это всего лишь информация разной плотности, а в элементарной своей сущности, одно и то же, тогда ведь и мысли могут иметь и имеют непрестанное влияние на всю Вселенную, и каждая мысль сейчас же отражается на всей структуре мироздания. Но мысли не поддаются до такой степени контролю, как действия, а потому, лучше бы им быть пустым звуком, ни на что не влияющим. Но мало ли что, лучше. Всё устроено так, как устроено, а не так, как нам лучше кажется.
Я не знаю, кто написал этот роман, не знаю, откуда он вообще взялся. Насчёт запасов капронового троса. Я сделал, как обещал, засунул сотню метров в ящик и послал его по адресу, указанному Володей. Ответа не последовало, адрес же я со временем забыл, да и вообще никогда не отличался особенной памятью к адресам, цифрам и датам. Да в том же самом году у меня набралось с десяток подобных адресов, и с половиной из них я обменялся только одним или двумя посланиями, остальные же вообще не имели продолжения. К тому же, мне было не до того, чтобы читать трактаты подобной величины и непонятного назначения. Скорее всего, кто-то из этих кратковременных знакомых, как и все, увлекался графоманией, только уж производительностью переплюнул и Льва Толстого. У этого парня, наверное, была масса свободного времени, а подобным методом, похожим на археологические захоронения, он пытался распространить свои непризнанные творения. Кстати, это был даже не первый подобный случай. В своё время меня осчастливил своими литературными творениями один кратковременный знакомый по Клухорскому перевалу. Только те творения в литературном смысле оказались столь дебильными, что их даже графоманией назвать нельзя было. Здесь же другой случай. Я не думаю, что этот трактат написала женщина, уж больно в нём много такого, что копирует мои собственные мысли и рассуждения, а я всё-таки мужчина, как добавлял в таких случаях один юморист: «мне кажется».
В принципе, иногда мне кажется, что интереснее было бы быть женщиной, но мало ли что кому кажется, против того что есть не попрёшь. Да и к тому же, всё та же страсть к горам, рекам, тайге и путешествиям. Нет, в мужском виде всё же лучше. А если ещё вспомнить:
«И лежала перед ним большая,
Женщинами полная земля».
Нет, всё правильно. Ну, по крайней мере, наиболее правильно из того, что могло бы быть.
Так или иначе, но со временем я прочитал этот трактат. Не поворачивается язык назвать это произведение романом или ещё как-нибудь. Трактат тоже не подходит, но уж больно основательно звучит. Впрочем, подходит ещё слово «опус». В нём тоже есть что-то от характеристики чего-то неимоверно и не к месту большого. Знаете, я не литературовед и даже не критик самоучка. Я не берусь судить о литературных достоинствах Инфры-12, хотя, должен признать, я видел много книг и переводов, заведомо более примитивных по качеству, тем не менее, исправно загружающих полки магазинов. Дело не в литературных достоинствах, а в сущности опуса. Первым моим мнением было, разумеется, мнение, которое можно рекомендовать любым официальным органам. А именно: книгу следует сжечь, автора же сыскать и повесить. Это чтобы не нанести вреда неокрепшим и недостаточно чётко сексуально ориентированным читателям. Тем более что и оригинального-то, на первый взгляд, ничего тут нет. Припомнить хотя бы «Историю О» или романы Фредерика Лэнжа. Кто не читал, можете не надрываться, ничего не приобретёте кроме противоречий в собственных ощущениях, о литературных же достоинствах упомянутых произведений не стоит и говорить.
Но, если подойти непредвзято, какую реакцию может вызвать подобное произведение у читателя? Один из трёх вариантов:
Первый. Читатель ничего не поймёт. Редкий случай, требующий особенной тупости и незаурядной упёртости в навязанное извне мнение о жизни.
Второй. Читатель всё поймёт, оценит по достоинству, да ещё и признается в этом окружающим. Тоже редкий случай, по причине, которую можно сформулировать так: «А на фига ему это надо»?
Третий, наиболее вероятный случай. Читатель достаточно много поймёт, но сделает вид, что ничего не понял. Для этого конечно надо обладать некоторыми познаниями в биологии, сексопатологии и психологии, а также и не бояться собственных мыслей. Но я сужу по себе, и считаю, что мои умственные способности являются достаточно типичными для окружающего меня общества.
Остаётся главный вопрос. Что делать с этим литературным творением? Сжечь? Знаете, я вам не руководитель Государства, не Президент и не Рейхсканцлер, чтобы отапливаться книгами. Хотя, надо сказать, этой бумаги могло бы хватить на целую зиму.
Что можно сказать об этом написанном вне всяких жанров и размеров произведении? Прежде всего то, что оно, конечно же, написано для сексуального стимулирования мужских и женских фантазий. На первый взгляд, обычная порнографическая литература. Но не на второй взгляд. Произведение так начинается и продолжается, однако понемногу переходит в совершенно другой смысл, всё более проступающий сквозь внешний фон сцен и событий, пока не скатывается к всеобъемлющей необходимости изобретения модели Вселенной, на наше счастье, ничего общего не имеющей с действительностью. Но зато там много другого, имеющего с действительностью достаточное количество общего, и даже чересчур достаточное. И даже не в этом суть. Суть в том, что всё это словно срисовано с нашей текущей действительности, но в том-то и дело, что эта действительность существует сейчас, а тогда-то, двадцать или ещё больше лет назад, её же ещё не существовало!
Это, конечно, не пророчество. Остаётся предположить, что сущность людей не меняется ни за двадцать лет, ни за сто двадцать. Но тогда надо было слишком уж хорошо проникнуть в эту сущность, или…
Я говорил уже, что сущность Вселенной может оказаться равномерным по принципу существования информационным полем. А это словно мысли, отражающие несуществующие события и проявляющиеся в виде отпечатков на бумаге вымышленных миров, которые не превратились в реальность в нашем отношении, но от этого не потерявшие своей сущности в информационном поле Вселенной. И дай Бог, чтобы всё было не так. Лучше не иметь цели существования человечества, чем иметь такую цель. Но в чём суть истины? Неужели в том, что истина всегда не похожа сама на себя, в то время как вымысел может всё объяснить, вплоть до поведения последней элементарной частицы вещества? Всегда считалось, что стремление к познанию истины является правильным и понятным действием. Но почему же тогда знания даются с таким трудом, с ошибками, и только после того, как будут потрачены силы на все возможные неверные пути и заблуждения? Неужели познание противоречит устройству Вселенной и происходит самозащита от этого самого процесса познания? Не мне судить за всех. А кому судить? Я не знаю. А главное, я не имею ответа на вопрос: стоит ли истина того, чтобы, узнав её, «умереть от невыразимого ужаса, и радоваться тому, что с тобой не случилось худшего, чем это»?