ТОТ САМЫЙ БАРКОВ
О чем обычно гутарят, собравшись в компанию, мужики? Ну, конечно же, о бабах! Но в этот раз о них упоминали как бы вскользь. Говорили о персонаже поэмы «Лука Мудищев» скандального поэта Баркова. Эта остроумная поэма многие годы ходила в списках, чаще всего безграмотных. Ну и, конечно же, говорили о Баркове.
Один из собеседников усомнился - да был ли такой поэт Барков? При этом он сослался на имевшуюся у него антологию поэтов девятнадцатого века, в которой напрочь отсутствовало упоминание о Баркове.
На что другой участник разговора, видимо, большой эрудит, возразил:
- Такой поэт существовал - очень талантливый. Барков дружил с Пушкиным и его стихотворения, пожалуй, не уступали по мастерству Пушкинским. Но его «беда» заключалась в том, что он пользовался исключительно неформальной лексикой. А это считалось предосудительным. Не то, что сейчас, когда израильский поэт Игорь Губерман использует непечатные выражения совершенно свободно. Между тем язык Баркова очень близок к современному, в нем нет архаизмов. Дошедшая до нас легенда утверждает, что, собравшись умирать, Барков голым забрался в русскую печь и засунул в задницу записку следующего содержания: «И жил грешно, и умер смешно». Какое презрение к смерти у этого охальника!
Первый признал, что мнение эрудита его убедило в реальном существовании Баркова. Но при том, он снова засомневался, возможны ли в жизни типы, подобные Луке Мудищеву.
- Нет, не выдумка. Я лично видел живого Луку, сказал третий.
Но тут его перебил эрудит.
- Позвольте, любезнейший, предварить ваше свидетельское показание двумя небольшими цитатами из нашумевшей поэмы. Я не могу отказать себе в этом удовольствии. Хотя и не ручаюсь за точность цитат. Вот как круто начинается поэма:
Дом двухэтажный занимая,
В Москве жила-была
Вдовица молодая
Собой румяна и бела.
Или вот еще - о предке Луки Мудищева:
Дед Порфирий
Еще при Грозном службу нес
И, поднимая х... гири
Порой смешил царя до слез.
А теперь вам слово.
- Повторяю, взаправдашнего Луку Мудищева я своими глазами видел, когда наша часть была дислоцирована в Будапеште,- начал третий. - Меня поставили часовым у входа в ихний бардак. И вот подходит ко мне, значит, матрос. Маленького расточка - метр с кепкой. Совсем шибздик. И говорит:
- Браток, пропусти! Два года баб не нюхал!
- Не могу! - сказал я. - Не положено!
- Будь человеком, впусти! - взмолился матросик. -Терпежу больше нету. Мой прибор ходить мешает, торчит в штанах, как штык.
- Ну, ладно, - сказал я. - Проходи, только веди себя прилично!
- Будь спок! Никакого шухеру не будет! - заверил меня матрос.
Впустил, а у самого на сердце кошки скребут. Как бы чего не вышло? И как в воду глядел! Через полчаса шум в борделе поднялся. Выбегает бандерша толстозадая, морда краснючая, как у вареного рака.
- Кого вы впустили? Он же мою девочку искалечил!
Захожу и вижу - мать честная! На ковре девка растерзанная валяется, под ногами у нее кровище, как после барана резаного. А глаза закрытые. Матросик блудливо так улыбается и штаны свои широкие застегивает. Проститутки все в голос ревут, краску на лице размазывают. Ну, вышли на воздух с матросом.
- Ты что ж натворил? - стал я упрекать его?
- А рази я виноват, что хобот у меня такой громадный? - оправдывался матрос. - Бабы от меня шарахаются. Трех жен ухайдакал.
- Ну, мне, конечно, влетело. Но скандал замяли. Потому как проститутка, слава Богу, оклемалась, не окочурилась.
Тут в разговор вступил четвертый.
- В колхозе у нас был такой Степка Задорнов. Он с поварихой заспорил, что на своем х... ведро пшенной каши от плиты до стола донесет. И донес! За что получил выигранную кашу.
Потом нас со Степкой на фронт взяли. Тут ему его прибор не пригодился. В первом же бою убили немцы из миномета. Такой «жеребец» пропал!
ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕЛАНИЕ
На нашем трубопрокатном заводе начальником механического цеха был Наум Зильберштейн. Но все звали его любовно Нюмой. Это был необыкновенно жизнерадостный человек, знавший множество остроумных анекдотов и умевший их смачно рассказывать. И уж если собиралась где-нибудь вечеринка, так уж будьте уверены, почти всегда тамадой был, конечно же, Нюма. Был он исключительно добрым, отзывчивым человеком. И если кто-либо обращался к нему с просьбой одолжить «до получки», то все знали - Нюма никогда не откажет. Был он к тому же очень умный. К нему многие приходили за советом, словно к Соломону. Всем известно, что на Украине антисемитизм - цветет пышным цветом. В эту бочку дегтя много ненависти добавил классик украинской литературы Тарас Шевченко. Так вот, даже самые ярые заводские антисемиты и те относились к Нюме уважительно.
Был Нюма красив и элегантен. Многие женщины с радостью переспали бы с ним, но никому из ветрениц не удалось его соблазнить. Он очень любил свою жену Софью и был ей верен. Хорошая была пара. Их дети были славные и когда родители выводили их на прогулку, прохожие восхищенно оглядывались на них.
Нюма увлекался спортом. Летом он много плавал, участвовал в соревнованиях по гребле на байдарках. А зимой ходил на лыжах, купался в ледяных прорубях. Был он человеком могучего здоровья.
И вдруг завод облетела печальная весть - «Скорая» ночью увезла Нюму в реанимацию: «У него случился обширный инфаркт». Поначалу никто не мог это поверить. Нюма был еще не старым человеком - совсем недавно все мы поздравляли его с пятидесятилетием. По этому случаю заводское начальство расщедрилось и устроило шикарный прием. Было много приветствий. Нюму поздравил даже сам секретарь обкома партии.
Слава Богу, вылечили Нюму. Выкарабкался - таки! И на работу вскоре вышел. Но не узнать было нашего Нюму. Стал он каким-то рассеянным, задумчивым. От его прежней веселости не осталось и следа. Вообщем, это уже был не тот Нюма, что прежде. Однажды он сказал своему близкому другу:
- Знаешь, какое у меня сейчас желание? Хочу умереть на молоденькой девочке. Пособи, пожалуйста.
Зная о том, какая благополучная семья у Нюмы, друг, конечно, удивился. Но просьбу Нюмы выполнил. Он познакомил его с одной девушкой, которой только-только исполнилось восемнадцать. Она была стенографисткой у директора завода. Звали ее Настей. Она тайно была влюблена в Нюму.
И стала Настя любовницей Нюмы. У нее была отдельная квартирка, там они и встречались.
Прошло полгода. В самый разгар любовных игр с Настей, Нюма вдруг обмяк и затих. Настя окликнула Нюму, но он не ответил. Тогда она вскочила с постели и позвонила жене Нюмы.
- Софья, приезжайте за своим мужем. Он умер на мне.
Софья знала о связях мужа с Настей. Она была умной женщиной и снисходительно относилась к прихотям Нюмы.
На похороны Нюмы пришли почти все заводские. Впереди, как положено, несли бархатные подушечки с боевыми орденами Нюмы. Он пятнадцатилетним мальчишкой воевал против немцев в партизанском отряде.
Было много венков.
Дальше шли музыканты заводского духового оркестра, за ними - грузовик с открытыми бортами, а на нем - гроб с телом покойного. За гробом шли две женщины в черных траурных платках - Софья и Настя. Будь на месте Нюмы кто-либо другой - такое было бы невозможно. Потому что Нюма был таким человеком, вокруг которого распространялось дружелюбие.
ТАЛЬМА
Вы просите меня рассказать какую-нибудь интересную историю. Есть у меня такая история, но очень печальная. Всякий раз, как она всплывает в моей памяти, у меня становится тяжело на сердце.
Должен вам сказать, что до кошмарного тридцать седьмого года - будь он трижды проклят! - я преподавал русскую литературу девятнадцатого века в Киевском Университете. У меня была ученая степень и двадцатилетний стаж работы. Впереди меня ожидала неплохая карьера. Но внезапно, в стране, где по утверждению холуйствующих мастеров культуры «...так вольно дышит человек», начался отлов «врагов народа». Сталин решил истребить как можно больше подданных с тем, чтобы внушить им животный страх. Советский сатрап намеревался устранить соратников, а также свидетелей его преступлений, и обеспечить собственную безопасность - без мятежей и бунтов.
У кэгэбешников существовал «производственный план» выявления «врагов народа». Это кажется чудовищным, но именно так было. Перевыполнив «план» кэгэбешники рассчитывали на повышение по службе и связанное с этим увеличение заработной платы. Ребята «с чистой совестью и горячим сердцем» из кожи лезли вон, чтобы придти к первому мая, или седьмому октябрю с высокими «показателями».
Я угодил в число «врагов народа» по доносу мерзавца-коллеги, который метил на мое место. Доносчиков в те окаянные времена было несметное количество. «Информатор» мог оттяпать не только чужую квартиру, но даже жену арестованного.
Меня зацапали в аккурат под первое мая. Следователь старался выбить у меня не только зубы, но и необходимые показания о том, что я шпион нескольких разведок. Но я выдержал пытки и не оговорил себя. Между тем многие интеллигенты - заключенные признавали свою «вину». Хотите, верьте, хотите, нет, но они искренно полагали, что если количество мнимых шпионов окажется огромным, то народ поймет всю вздорность обвинений. Они не учли, что страх был настолько велик, что многие верили в утверждения властей, будто безопасности страны угрожают вредители и «враги народа». Некоторым деятелям культуры показывали протокольные записи «признаний» заключенных, и они растерянно вякали: «Так они же сами сознались в своих злодеяниях!» А то, что эти «признания» были вырваны у несчастных узников под пытками, об этом никто не ведал.
Вообщем, я на себе испытал все «прелести» лагерной жизни. Каторжный труд на лютом морозе, издевательства вертухаев - все это я терпел долгих десять лет. Затем меня отправили на поселение в таежный поселок.
Это я наметил общую картину. А дальше речь пойдет не обо мне, а об одной необыкновенной девушке по имени Тальма. В нашем поселке эта девушка появилась после того, как сюда по этапу отправили ее отца - известнейшего в свое время кинорежиссера. Теперь его фамилия вам ничего не скажет. Для удобства я назову его вымышленными фамилией и именем отчеством - Герард Апполинарьевич Всехсвятский. Он, как и я, прошел все круги лагерного ада, но в отличие от меня полностью потерял здоровье и стал почти что доходягой. Его жена - столичная штучка, актриса, исполнявшая главные роли в кинофильмах Всехсвятского, не последовала за мужем, как жены декабристов. А вот единственная его дочь Тальма, пожертвовала своей молодостью ради опального отца. Нечасто встречаются такие дочери, ох, как не часто! Ее поступок нельзя расценить иначе, как самопожертвование. В расцвете сил Тальма сознательно обрекла себя на прозябание в забытом Богом глухом захолустье.
Я не мастер художественного слова, чтобы суметь зримо нарисовать портрет этой замечательной во всех отношениях девушки. Впрочем, описание внешности персонажей художественных произведений, даже больших мастеров литературы, запоминаются плохо. Разве только, если они, как Чехов, ограничиваются импрессионистскими деталями. Как-то: пушистые ресницы у толстовской княжны Марии, или косящие глаза Катюши Масловой из «Воскресенья».
Но поверьте мне на слово - Тальма была на редкость красивой девушкой. Что глаза, что нос, что цвет лица, что стройная фигура - все, все в ней соответствовало пушкинскому определению «гения чистой красоты».
Я нисколько не преувеличу, если скажу, что такие выдающиеся красавицы рождаются раз в сто лет. Ею невозможно было налюбоваться. Она вся словно светилась. Ко всем ее достоинствам следует добавить то, что при необычайной красоте, Тальма была умна, добра и общительна. Она относилась ко всем ровно.
Нужно ли удивляться, что почти все население поселка буквально боготворило ее, словно она сошла с небес и была мадонной.
Особую симпатию и уважение простых людей, Тальма завоевала исключительной заботой о своем отце. Всем бы отцам такую дочь! Она оберегала его от всяческих житейских неприятностей и неудобств. Как могла, облегчала его быт. Тальма была и нянькой, и санитаркой, и домохозяйкой одновременно.
Говорят, любовь делает чудеса. Но на этот раз чуда не произошло. Здоровье ее отца было основательно подорвано и, несмотря на заботливый уход дочери, он тихо угас. Горе ее было безгранично.
Вопреки всяческим предложениям, Тальма после смерти отца никуда не уехала, а осталась в поселке. Чтобы поддержать Тальму и дать ей возможность просуществовать, ее пристроили заведующей сельским клубом. Как раз образовалась вакансия. Бывшая заведующая ушла в отставку по состоянию здоровья и преклонного возраста. С приходом Тальмы жизнь в клубе забила ключом. Она организовала хор стариков, драмкружок и даже поставила одноактную комедию, в которой исполнила главную роль. Успех спектакля был ошеломляющим. Его посмотреть приезжало даже краевое начальство. Жизнь в поселке стала намного содержательней. Даже пьянствовать стали меньше.
- Что бы мы без Тanьмы делали? - вопрошали участники художественной самодеятельности.
То была самая высокая оценка организаторских способностей Тапьмы. Был у нее и личный стимул. Она влюбилась в местного гармониста Сережу. Он отвечал ей взаимностью. Но их отношения далеко не зашли.
И вдруг все рухнуло. В тот вечер Сережа приболел и не мог, как обычно, сопровождать Тальму домой. А она задержалась в клубе: надо было срочно составить отчет для района о проделанной работе. Тальме оставалось пройти до своего дома небольшое расстояние, миновав небольшую рощу. И тут, в темном углу, на нее напал бежавший из лагеря рецидивист. Он оглушил Тальму увесистой сосновой веткой, повалил ее на землю и изнасиловал.
Наутро, узнав о содеянном злодействе, весь поселок гудел, будто развороченный пчелиный улей. Не сговариваясь, несколько молодых парней, возглавляемых Сережей, отыскали мерзавца в канаве, вдрызг пьяного и побили камнями. Гад даже не очухался. Приезжал следователь из края. Допрашивал многих. Но все стояли на своем - не видели, не знаем. С тем он и убрался восвояси.
Тальма пробыла в районной больнице целую неделю. Затем ночью она тайком, пробралась в свою хибару. Ее увидели рано утром в сельпо. Купила хлеба и пачку чая. Ни с кем не поздоровалась. Смотрела в землю, опустив глаза. Тот, кто видел Тальму, говорил, что она стала неузнаваемой. Лицом почернела. Ее изуродовал шрам на щеке и выбитый передний зуб. В клуб она больше ни ногой. Чем жила - неведомо. Может, от отца что-нибудь осталось.
Отношение к Тальме резко ухудшилось. То едва на нее, как на икону молились, а тут разом запрезирали, будто именно она была повинна в случившемся. Как не вспомнить в связи с этим евангельскую легенду об Иисусе Христе. Поначалу орали при встрече «Осанна! Осанна!» А через некоторое время те же самые люди истошно вопили: «Распни его! Распни!»
А разве не показательна в этом отношении житейская история, рассказанная Алексеем Максимовичем Горьким в его произведении «Двадцать шесть и одна»? Пекари, работавшие в подвале, всегда привечали приходящую девушку, всякий раз угощали свежим, румяным калачиком. Но стоило ей оступиться - ее соблазнил наглец-дворник, поспоривший с пекарями о том, что это ему удастся запросто. После случившегося пекари отвернулись от девушки.
Поначалу Тальма вроде бы не замечала перемену в настроении односельчан. А затем, когда дозналась, в чем причина, она очень оскорбилась. И выбрала довольно странный способ мщения. Тальма стала распутничать со всеми поселковыми мужиками. Не брезговала никем, даже замухрышками. Общественное мнение, особенно ее женская составляющая, заклеймило позором охальницу. Но это не образумило Тальму. Она неудержимо катилась вниз, по наклонной.
Как-то в поселок, неизвестно по какой надобности, командировали взвод солдат во главе с молоденьким лейтенантом. Он моментально очутился в хибаре Тanьмы. После бурной ночи, во время которой Тальма вдрызг измотала лейтенактика, она высмеяла его:
- Эх ты, аника-воин! Не смог женщину удовлетворить! Слабак ты самый настоящий!
Очень был посрамлен лейтенант и напустил он на Тальму своих солдат. Она и их высмеяла тоже:
- Пороху у вас, ребятки, маловато! Еще молоко на губах не обсохло! Вам бы в детский сад ходить, а не с женщинами иметь дело!
Уезжая из поселка, солдатня надругалась над Тальмой: уж очень она их зацепила! Они засургучили влагалище Тanьмы большой сосновой шишкой. Так что она угодила в больницу. А, выйдя оттуда, Тальма снова ударилась в загул.
Неведомо, каким ветром в поселок занесло бравого летчика. Разумеется, он тоже клюнул на гулящую Тальму. Несмотря на распутную жизнь, Тальма еще не окончательно потеряла свою привлекательность. Видимо у нее был на этот счет большой запас. Летчик пригласил Тальму в свою комнату на постоялом дворе. Всю ночь ублажала Тальма летчика. Умаялся, бедняга, и крепко заснул, а когда оклемался - ни Тальмы, ни собственного кошелька. Летчик побежал жаловаться участковому милиционеру. Мол, так и так, Тальма стащила кошелек, а в нем полторы тысячи рублей. А участковый стал его совестить:
- Человек ты военный, а не собрал нужную информацию. А сказано же: коли не знаешь броду - не лезь в воду. Не надо было тебе связываться с этой шалавой!
Летчик с трудом отыскал в какой-то забегаловке Тальму.
- Как тебе не стыдно? - отчитывал он ее - Я к тебе по-хорошему, а ты до того опустилась, что прикарманила мой кошелек. Немедленно отдай, а не то я тебя в тюрьму отправлю.
- Не стращай, летун, не на ту напал! Пуганая я! Никто на меня управы не найдет. Потому что я пропащая. А денежки твои тю-тю! Не зевай Фомка, на то и ярмарка! На то и щука в море, чтоб карась не дремал!
- Ты мне мозги не пудри поговорками, отдай кошелек!
- Накося, выкуси!
Тальма скрутила грязными пальцами выразительный кукиш.
- Никаких твоих денег у меня нету! А на дорогу вот тебе сотенная. Вполне хватит.
Так и убрался летчик ни с чем.
Может и дальше, Тanьме все сходило бы с рук, но тут взбунтовалось поселковое бабье. Потому как мужики совсем от рук отбились, словно кобели с цепи сорвались. Возмущенные до крайности бабы потребовали от поселкового Совета, чтобы Тальму выдворили куда подальше. Тальма была подвергнута остракизму. Да только недолго отсутствовала Тальма. Через несколько дней она вернулась в свою хибару с заколоченными крест-накрест ставнями. А куда ей, бездомной, было деваться?
И снова Тальма окунулась в похмельный разгул. От разгульной пьяной житухи совсем она истаскалась. Походить стала на старуху, хотя лет ей было совсем немного. И стала она побираться.
Зима в тот год выдалась лютая. Таких морозов не могли припомнить даже долгожители. Термометры зашкаливали. Воробьи на лету замерзали и камушками падали в заснеженные сугробы.
Несколько дней никто не видел Тальму. Случайно заметили ее на кладбище. Она сидела в своем рваном зипуне, опершись о металлическую ограду, за которой покоился ее отец.
Лицо Тanьмы заиндевело - особенно волосы и брови. А на губах застыла улыбка.
Только теперь все стали жалеть Тальму. Похоронили ее рядом с могилой отца.
В погожую летнюю пору, когда все вокруг расцветает, а мохнатые шмели басовито гудят в багульнике, забредшая на кладбище богомольная старушка, поравнявшись с могилой Тальмы, истово перекрестится и мысленно сотворит молитовку по несчастной душе покойной.
ВЗБАЛМОШНАЯ ДЕВЧОНКА
В нашу областную редакцию ежегодно присылают из Алма-Аты практикантов факультета журналистики Госуниверситета. Обычно это происходит летом. В этот раз перед коллективом предстала первокурсница Алла Соболева. Ее появление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Уж больно хороша была практиканточка! У нашего редактора - Жеребятьева - известного ходока по бабам - даже зрачки расширились. Все-таки было в ней нечто особенное, что мужчины чуют каким-то сверхъестественным чутьем. Красавицей ее назвать было нельзя. Однако была она очень миловидна. У Аллы были чертовски стройные ножки, которые она откровенно выставляла на всеобщее обозрение из-под моднючей мини-юбочки. Алла была, что называется, в прекрасной поре девичьего цветенья. Лично я сравнил 6ы ее с моими любимыми желтыми розами, когда их окропляет утренняя роса.
Не страдающий скромностью Жеребятьев срочно собрал мужской состав редакции и цинично предупредил, что того, кто посягнет на новенькую, ждет неминуемое административное наказание. Поскольку он сам имеет на нее монаршие виды.
Не очень-то доверяя силе своего редакторского запрета на сотрудников мужеского пола и желая попадежнее застраховаться, Жеребятьев определил практикантку в мой отдел культуры лишь потому, что другими отделами заведовали сотрудники намного моложе меня. Я же, по мнению Жеребятьева, видимо, был слишком стар для такой молоденькой девицы. Как-никак мне перевалило за сорок пять.
Но Жеребятьев крепко просчитался в своих, казалось бы, беспроигрышных планах. Аллочка предпочла редактору меня. А его кавалерийский наскок на крепость был с позором для него отбит. Вечером Жеребятьев пригласил Аллу в свой кабинет и за столом с шампанским и фруктами завел разговор. Затем без промедления потащил Аллу на кожаный диван. Но девушка влепила Жеребятьеву такую звонкую пощечину, от которой тот сразу же остыл. Он, не знавший поражений в амурных делах, потерпел полнейшее фиаско.
Забегая вперед, замечу, что по окончании аллиной практики, которую Жеребятьев постарался урезать, желая больно наказать за строптивость, он накатал на нее кошмарную характеристику. Впрочем, это нисколько не расстроило Аллу, поскольку ее влиятельный папаша - директор столичного банка - был способен нейтрализовать любую характеристику. У него было очень много друзей в самых различных сферах.
Я склонен считать, что благосклонности, которую Алла проявила ко мне, став моей любовницей, я обязан тому, что Алла обожала своего отца. В этом случае, видимо, проявился «Эдипов комплекс». Алла заявила в минуты интимной близости, что я внешне очень похож на ее отца. Она утверждала, что если когда-либо вздумает выйти замуж, то ее избранник должен будет непременно походить на «папочку».
В мое время нравы были построже нынешних. Сейчас отношения между мужчинами и женщинами сильно упростились. Произошла так называемая, сексуальная революция. Именно поэтому я был так легко допущен к юным прелестям практикантки, которая была совершенно свободна от всяких моральных условностей. Для нее не существовали возрастные барьеры. Главное, чтобы партнер был настоящим мужчиной. А по ее словам, я был именно таким мужчиной. Признаться, мне это льстило куда больше, чем мой литературный успех.
В постели, Алла была бесподобна, так как, несомненно, принадлежала к «сладким женщинам». Существует расхожее мнение, будто все женщины, в сущности, одинаковы. Полнейшая чепуха и вздор! Я не могу похвастать своим обширным дон-жуанским списком, тем не менее, у меня на этот счет совсем иное мнение. Женщина женщине - рознь! Попадаются такие, одно лишь прикосновение к которым сильно возбуждает. А есть безвкусные, словно трава. Именно такой была жена моего рижского знакомого майора. Она была превосходной хозяйкой, прекрасной матерью троих детей, но совершенно не обладала необходимыми женскими качествами. Майор признавался мне, что на жену у него «не стоит», хоть плачь! Именно поэтому, после тридцати лет мучительной супружеской жизни, майор, выйдя в отставку, развелся с женой и сошелся с татаркой. И снова неудача! Новая пассия обладала огненным темпераментом, но в то же время у нее был ужасный характер, можно сказать, ведьмаческий. Ибо, как говаривала одна умная женщина - нельзя иметь все сразу...
С Аллочкой я познал в постели райское наслаждение. После Аллы я не скоро сумел подыскать себе любовницу, которая хотя бы отчасти могла сравниться с Аллой. Обстановка нам благоприятствовала. Я год уже был в разводе со своей женой и свободен, как ветер. После развода мне досталась двухкомнатная квартира, так что любовный роман проходил в комфортабельных условиях.
Кроме того, что Алла была от природы наделена великолепными женскими достоинствами, она к тому же была способной девочкой. Она обладала бойким журналистским пером. Ее зарисовки и интервью с актерами областного театра, работниками культуры были отмечены живописностью и блеском.
Обозленный неудачей Жеребятьев постарался сократить срок практики Аллы, но она оставалась со мной еще многие недели. И, тем не менее, время пролетело для меня с неимоверной быстротой.
Расставаясь, Алла оставила мне свой дневник. При этом она сказала:
- Вы пишете повести, может быть, мой дурацкий девичий дневник для чего-нибудь вам да сгодится. Для меня это пройденный этап. Я уже рассталась со своим щенячьим возрастом и все эти записи мне ни к чему. Поступайте с ними, как вам заблагорассудиться. Мне все равно.
Общая тетрадь в линейку провалялась в моем рабочем столе довольно длительное время. Я наткнулся на нее, когда приводил в порядок свои бумаги. А не проявлял я к тетради особого интереса, видимо, потому, что не хотел разрушать милый образ той, которая одарила меня своей любовью. И действительно - дневник Аллы произвел удручающее впечатление. Со страниц так и несло девичьей дурью. Во всех описываемых эпизодах, Алла восторгалась своими победами.
Очень часто следовали описания того, как она подвергалась опасностям, из-за посягательств на ее целомудренность. Однажды - а дело происходило в гостинице - к ней в номер ворвался сын востока. Спасаясь, она выбросилась из окна. И не разбилась потому, что «приземлилась» на крышу продовольственного магазина первого этажа.
Но я все-таки выбрал отрывок из дневника, в котором отразился характер избалованной девчушки из обеспеченной семьи.
СТРАНИЧКИ ДНЕВНИКА АЛЛЫ СОБОЛЕВОЙ
У меня всегда было много поклонников. Но я остановилась в последнее время на трех: Владе, Косте и Саше. Они усиленно ухаживали за мной, и я считала их своими вассалами. Но неожиданно Влад женился на какой-то простушке. Фи! Я считала его более разборчивым.
С Костей расплевалась после того, как он нахально потребовал доказательств особого расположения к нему. Для этого я должна была ему отдаться. Чего еще не хватало! Я современная чувиха и не придаю особого значения такому пустяку, как девственность. Но меня возмутила наглость этого зазнайки.
У меня остался Саша, который нравился мне меньше, чем Влад и Костя, но я не хотела упустить и его тоже. И этот учудил - улетел в Москву поступать в Университет имени Патриса Лумумбы. Я испугалась а вдруг останусь старой девой? Надо было что-то срочно предпринять. И вот что я надумала - внезапно появлюсь в Москве и заставляю Сашу сделать мне предложение.
Я сказала своему папочке, что мне надо смотаться в Москву. Он у меня такой деликатный, что даже не стал допытываться о цели поездки. Папочка щедро субсидировал меня, и через два дня и уже оказалась в «столице нашей Родины» Москве. В дороге я устала, и в таком утомленном виде не хотела предстать перед будущим женихом. В самолете аэрофлот так скупо покормил меня, что я вскоре забыла, ела я что-либо или нет.
Разумеется, я остановилась в самой шикарной московской гостинице. Мол, знай наших! Мы тоже не лыком шиты, хотя и провинциалы. Мест как всегда не было. Но я сунула администраторше в лапу, и та определила меня в люкс. Наведя марафет, я спустилась в гостиничный ресторан.
В зале, в связи с дневным временем, было много свободных столиков. Я присела к первому попавшемуся. Оркестранты только начали лениво собираться на подиуме. Ко мне припорхнула вальяжная официанточка. Я заказала лангет, креветочный салат, кофе и пирожное. Я сидела с независимым видом и не оглядывалась по сторонам. Снова подошла официантка и вместо заказанных блюд поставила передо мной бутылку шампанского и коробку шоколадных конфет.
- Я это не заказывала! - ткнула я наманикюренным пальчиком в бутылку. - От кого это?
Я прекрасно понимала, откуда ветер дует. Напротив, за соседним столиком сидел армянин. У меня на это наметанный глаз. Он был молодой, но волосы на голове совершенно седые, они составляли резкий контраст с загорелым мужественным лицом. Он был очень похож на знаменитого французского актера Жерара Филиппа.
Я демонстративно отстранила от себя коробку шоколадных конфет. Краешком глаза я заметила, что армянин поощрительно улыбнулся и беззвучно похлопал в ладоши.
А я медленно и очень красиво стала орудовать ножом и вилкой.
Пока я ела, все время ощущала на себе ласкающий взгляд армянина. Мне это почему-то было лестно. Впрочем, я не собиралась пошло знакомиться.
Уходя из ресторана, я неожиданно для самой себя показала этому самонадеянному петуху язык. Совсем, как школьница. Повторяю, это у меня получилось непроизвольно, и я покраснела от смущения.
Ночью, когда я стала засыпать, ко мне в номер ворвались пьяные азербайджанцы. Я в ужасе вскочила с кровати и стала орать, как сумасшедшая. И тут в номере очутился армянин. Оказывается, он дежурил в холле на кресле, неподалеку от моих дверей. Услышав крики о помощи, он немедленно прибежал мне на выручку.
Я была очень взволнована и никак не могла унять дрожь в руках. Мой спаситель по-братски обнял меня за вздрагивающие плечи и тихо сказал:
- Успокойся! Все страшное позади. Я буду тебя опекать. Не возражаешь? Тебя больше никто не посмеет даже пальцем тронуть! Ну, а теперь пора нам с тобой познакомиться. Меня зовут Тосиком. А тебя?
Я назвала свое имя.
- Ты знаешь, Аллочка, ты мне понравилась с первого взгляда, - своим бархатным задушевным голосом произнес Тосик. - Я не привык врать. Скажу прямо ты не красавица, но очень миленькая. А главное очень свежая. Как пэрсик. Когда ты появилась в ресторане, и присела за столик, на меня словно подул свежий ветер с озера Севан.
У него был такой милый акцент, и он так ласково говорил, что мне стало хорошо и уютно. Под его говор я уснула. А когда проснулась, то увидела, что Тосик сидит возле кровати и преданно смотрит на меня.
- С добрым утром, принцесса! Не хотите ли прокатиться по утренним Московским улицам?
- Хочу! - сказала. - Впрочем, наверное, ничего не выйдет.
- Почему? - удивился Тосик.
Я немного замялась, но потом все же объяснилась.
- Понимаешь, Тосик, мне надо повидаться с моим женихом.
- Это очень уважительная причина, Алла. Но жених, если у него действительно серьезные намерения, никуда не денется. А прогулка на воздухе нисколько не помешает. Только будешь выглядеть лучше.
Оказывается, у Тосика была своя шикарная машина - «Мерседес». Такие машины даже в Москве были редкостью.
Тосик вел машину уверенно и очень красиво смотрелся за рулем. Я в машинах не разбираюсь. Но даже несведущему человеку было понятно, что у нее исключительно сильный мотор. Машина катила по проспекту очень быстро, всякий раз, когда это разрешал дружелюбный зеленый глаз светофора. Мне казалось, что машина вот-вот взмоет в воздух, как самолет. Мы катались, и я совсем забыла о Саше. Вот какая я легкомысленная!
Я немного задумалась, а когда очнулась, то заметила, что мы вроде бы выехали за город.
- А куда, собственно, мы путь держим? – спросила я.
- Ко мне на дачу, - мягко ответил Тосик. - Тебе надо отдохнуть, придти в себя после вчерашнего потрясения.
Я промолчала. И Тосик облегченно вздохнул.
Дача у Тосика оказалась обaлденная. Дом - настоящий сказочный терем - утопал в зелени. Здесь не было ни огородных грядок, ни плодовых деревьев. Был зеленый газон и стройные березы с весело поблескивающими на солнце листочками. Вся свободная от производственной деятельности территория была предназначена только для отдыха и развлечений. Нашлось место и для голубого бассейна. Голубая вода в нем была от голубых стен.
Мне у Тосика все очень понравилось. Я чувствовала себя беззаботно и легко.
Мы купались в бассейне. Тосик учил меня плавать. Я такая трусиха, до сих пор не решалась плавать. Тосик, не пользовался своим преимуществом, не тискал мою грудь. Он бережно поддерживал меня на плаву, едва прикасаясь к моему телу. Единственно, что я позволяла ему - это целовать меня. Тосик очень вкусно целовался. Не то, что Влад, Костик или Саша. Оказывается, это особое искусство.
- Мне нравится, что ты совсем неиспорченная! признался Тосик.
Вечером мы сидели в тереме за столом, установленном разными вкусностями. Пиршество проходило при свечах, что создавало интимную, романтическую обстановку. Стол прекрасно сервирован, так что у меня мелькнула мысль, а не был ли Тосик официантом, или барменом? Но вслух этого не сказала. Только спросила:
- Тосик, ты, наверное, очень богатый человек. Да?
- Ну что ты, Алчонок! - есть люди намного богаче меня - скромно произнес Тосик. - Но нам с тобой на безбедную жизнь вполне хватит.
- Кому это нам? - невинно спросила я, хорошо понимая, что имеет в виду Тосик.
Какой он быстрый! Не узнав моего мнения, уже все решил.
Тосик многозначительно улыбнулся и сказал:
- Ты все узнаешь в свое время...
Мы пили знаменитый армянский коньяк, такой мягкий и, казалось, такой безобидный. Тосик не заставлял меня пить. Нет. Я сама наливала себе коньяк в рюмку. У меня было какое-то бесшабашное настроение.
Вдруг Тосик посерьезнел и, глядя мне в глаза, сказал:
- Алла, я хочу, чтобы ты стала моей женой.
Хотя я была уже совсем бухая, но все же немного соображала.
- Тосик, мы же совсем не знаем друг друга! - сказала я.
- У нас с тобой все впереди, - ответил Тосик.
Он обнял меня и посадил к себе на колени. Я ощутила себя маленькой девочкой и отключилась.
Опомнилась я на следующее утро в огромной, как аэродром, кровати. Совершенно голая. Но я не стеснялась своей наготы. Что-то произошло, но что именно, я не осознавала.
Рядом со мной лежал Тосик. Тоже голый. Боже, какой он был волосатый, как медвежонок! От подбородка до пяток. Любопытно, как ему удается искупаться? Ведь мыльная вода ни за что не проникнет сквозь такую шерстяную щетку к телу.
- Я тебе должен что-то сообщить, - тихо произнес Тосик. - Ты стала женщиной. И я твой первый мужчина, которого ты запомнишь на всю жизнь.
- Я ничего не помню, ничего не знаю. Ты старше меня и будешь за все отвечать. И за меня, и за себя.
- Конечно, моя славная! Какой может быть разговор! Ты будешь моей королевой.
Тосик жадно приник к моим губам и его затяжной поцелуй вызвал во мне жгучее желание. Он вошел в меня, и я почувствовала напрягшуюся мужскую плоть. На меня накатила волна страсти. То было дотоле неведомое мне прежде наслаждение.
Тосик был ненасытен, и я становилась все ловчее и ловчее, чутко и согласно отвечая на его ласки.
День смешался с ночью. Мы вставали лишь за тем, чтобы подкрепиться фруктами, вином и шампанским.
Вот так все разрешилось само собой. Мне теперь незачем было встречаться с Сашей. Детство кончилось.
Я пробыла у Тосика в гостях месяц. И это время превратилось в непрерывный праздник. Тосик был очень внимателен, нежен и готов был исполнить любую мою прихоть. Он не был похож на моего отца, но я, кажется, готова была выйти за него замуж.
Рядом с Тосиком я и вправду чувствовала себя королевой. Он осыпал меня подарками. Подарил обручальное кольцо с бриллиантом, золотой браслет с драгоценными камнями, жемчужное ожерелье. Это не считая нескольких красивых модных платьев, французских духов, косметики, а также импортного воздушного белья: розового пеньюара и кружевных комбинаций.
Но я все же попросила Тосика, чтобы он отпустил меня хотя бы на время домой. Мне стало совестно, что я совсем забыла своего папочку. Даже не удосужилась отбить ему успокоительную телеграмму. Видимо я совсем обезумела. Тосик умолял меня остаться хотя бы еще на одну неделю, но я вдруг поняла, что если это безумие продлиться хотя бы на короткое время, я уже никогда не увижу отца.
Дома я все откровенно рассказала папочке. Он внимательно выслушал мою исповедь. Ни разу не перебил меня и ни в чем не стал упрекать. Вот какой у меня золотой отец! А потом он сказал проникновенно:
- Аллочка, дорогая, ты уже взрослая и должна сама отвечать за свои поступки. Тебе самой строить свою судьбу. Но скажу откровенно - по-моему, тебе еще рано напяливать на себя семейные вериги. Поверь моему опыту. Семейная жизнь - это тяжелое бремя и не все молодые люди выдерживают это испытание. Недаром сейчас так много разводов! Не торопись! Наслаждайся свободой. Посмотри мир, попутешествуй. Пойми, что тебе от жизни нужно. Что касается того человека, с которым ты сблизилась...
Тут отец сделал длительную паузу. Затем продолжил:
- Что касается твоего, как его, Тосика - то вот мое мнение. Армяне слывут знатными любовниками, но не всегда они бывают верными мужьями. Слишком уж темпераментны! В общем, ты хорошенько подумай, прежде, чем совершать такой серьезный шаг.
Я пораскинула мозгами, и пришла к выводу, что мой папочка, наверное, все-таки прав.
Тосик звонил мне каждый день. Умолял поскорее приехать к нему. А потом стал угрожать, что если я не вернусь, то он сам сюда заявится и заберет меня с собой.
Я все же набралась смелости и откровенно сказала ему, что не выйду за него замуж. И просила больше не беспокоить меня звонками.
И Тосик перестал звонить.
Кармиэль. 2003 г.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Хотя моя подборка обозначена, как прозаическая, я все же решил дополнить ее стихотворным произведением местного автора. Стихотворение не лишено погрешностей и в нем явно чувствуется подражание Маяковскому, но это вполне простительно для начинающего пиита. Его зовут Семеном Хаитом - не путать с известным сатириком Хайтом.
ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО СЕКСУ
Ханжи, перестаньте шарахаться!
Прекратите свои мучения!
Трахаться, трахаться, трахаться!
Вот в чем жизни главное назначение
Вы-то, как на свет появились?
В результате какой истории?
Или вы, пардон, возникли в химлаборатории?
Как итог экспериментального клонирования?
А между тем - секс, такой же позыв организма,
Как сон, питье и питание.
Не случайно процесс онанизма
Все мы прошли, как юношеское наваждение.
Если б были разрешены дома публичные
Сколько б сразу отпало проблем!
Города портовые, а также столичные
Вообще не могут существовать без них.
Разумеется, я против насильного секса.
И тем более свального.
Но я решительно против сексуального текста
Которым обучают нас безграмотные коновалы.
Я не против кассет порнушных
Пусть их пары смотрят супружеские
Чтоб не стал секс работой послушной
Это «извращение» с ужасом воспринимающих.
Все должно быть в сексе дозволено
Даже делать друг другу больно –
Для подогревания высокой страсти.
Если б все вдруг стали монахами
Человечество враз обескровилось бы.
А поэтому трахайтесь, трахайтесь, трахайтесь!
Всем на здоровье, всем на здоровье!
Воздержанье любому индивиду урон
Об этом медицина твердит нам.
И процессы какие-то там, и гормоны
Выбиваются из нормального ритма.
Из всего сказанного вывод совсем однозначен
Всем естественным позывам организма - дорогу!
Да и вряд ли кто думает иначе,
Не враги же мы себе сами - ей Богу!