Э.Мальц
ТАМ, ЗА СКАЛИСТЫМИ ГОРАМИ
Сказка (для больших? )
Глен шел из школы домой, с трудом переставляя ноги. Еще с утра болела голова и горло. Пропускать занятия –все-таки выпускной класс – не хотелось, но в школе ему стало совсем худо. Он едва дотащился до дому и лег в постель.
–Глен, мальчик мой, Глен, что с тобой? – испуганно проговорила мать и побежала к телефону вызывать врача.
(Обращаясь к сыну, мама любила по нескольку раз повторять его имя: оно, данное ему в честь обожаемого ею американского музыканта, безумно ей нравилось). Время от времени мама, как будто молясь, шепотом повторяла:
–Господи, Глен мой, Глен, хоть бы скорее вернулся наш папа!
Кровать Глена стояла напротив окна. Он лежал и с грустью смотрел на Хотфайр – находившуюся севернее городка мрачноватую гору, в нижней части заросшую кустарниками, выше которых почва была каменистая, кое-где покрытая слежавшимся снегом. Отец Глена, вулканолог по специальности, был сейчас там, на Хотфайре.
Хотфайр считался потухшим вулканом, но некоторое время назад были зафиксированы незначительные толчки земной поверхности. Отец организовал и сам возглавил экспедицию на Хотфайр. Уходя, отец Глена пошутил, что Хотфайр решил реабилитироваться и все-таки оправдать данное ему древними людьми имя, в точном переводе означавшее «горячий огонь». Возвращение экспедиции предполагалось как раз сегодня вечером, и, поскольку жители городка были очень обеспокоены, отец обещал сразу же по возвращении, даже не заходя домой, вывесить на видном месте бюллетень с кратким изложением полученных результатов.
Пару недель назад отец рассказывал Глену, что последнее извержение Хотфайра было несколько десятков тысяч лет назад. Тогда вся лава из вулкана потекла на запад. Лес на ее пути выгорел, а лава, застыв, образовала огромный массив скал, абсолютно непроходимый из-за большого количества совершенно отвесных склонов в отдельных местах.
–Эти скалы,– объяснял отец,– видны отсюда: Это Скалистые Горы – совершенно неприступный и неперспективный кусок земной поверхности. От нашего дома до Скалистых Гор километров пятнадцать, – (дом семьи Глена находился на самой окраине городка, и лес начинался буквально в двадцати шагах от их дома).
–Папа, а почему лес между городом и Скалистыми Горами называется Черным?– спросил тогда Глен.
–А потому, сынок, что люди боятся этого леса. Он вырос на вулканическом пепле, который, наверно, очень плодороден. И лес очень густой, и из-за этого в лесу всегда темно и мрачно. Живности там мало – не поохотишься. Но однажды четверо охотников забрели в этот лес, и у них, наверно, была коллективная галлюцинация. Они рассказали, что вдруг увидели лешего. Голова лешего была повязана косынкой, сам леший был в штанах, поэтому ни рогов, ни хвоста они не видели, но все же были уверены, что это леший.
–А что этот леший делал?
–Да всего –навсего , собирал грибы. Но бегал при этом удивительно быстро. Росту он был всего около метра, и охотники решили, что это не сам леший, а его детеныш. и решили поймать его. Он сначала убегал от них, а когда они окружили его, и бежать было некуда, он, якобы, вдруг стал невидимым и как будто растворился в воздухе. Самое удивительное в их рассказе то, что леший, по их словам, оказался очень добрым: когда на обратном пути один из охотников нечаянно провалился в глубокую яму, он вдруг увидел, как длинная палка, лежавшая на краю ямы, сама поднялась с земли и одним концом спустилась к его рукам. Охотник ухватился за нее, и тогда кто-то невидимый стал тянуть за другой конец палки и вытащил охотника. Я-то не очень верю в эту историю, но многие верят и Черного леса боятся, не ходят в него.
Глен лежал в постели, вспоминая рассказы отца. Наверно, температура повышалась. Ему становилось все хуже и хуже. Он чувствовал, что у него жар, капли пота скатывались с его лба, и в то же время отчаянный озноб тряс его так, что, казалось, вот-вот разломается кровать. Мысли начали путаться, а дышать становилось все труднее, как будто бы он только что проглотил большое яблоко, и оно застряло у него в горле.
Сознание постепенно уходило. Когда ему стало чуть легче, и он, казалось бы, пришел в себя, был уже поздний вечер, скорее даже, уже наступила ночь. В доме было тихо. Мамы рядом не было. «Наверно, намучилась со мной, устала и пошла прилечь»,– подумал он. Дышать было по-прежнему очень тяжело. Он вспомнил, что в школе сосед по парте как-то рассказал ему, что однажды, когда ему было очень душно, ему помогло вдыхание запаха герани. Глен знал, что дома герани не было, но небольшой кустик герани рос за забором буквально в метре от калитки. «Дойду как-нибудь сам – не будить же из-за этого маму, которая, намучилась со мной за день, наверно, изрядно»– подумал Глен и с трудом поднялся с постели. Держась за стены, он вышел во двор.
Уже было совсем темно. На свежем воздухе дышалось чуть легче; еще два шага– и он вышел за калитку. Он точно помнил, где находится кустик герани, и смело шагнул в темноту. Но нога зацепилась за какую-то палку, и, потеряв равновесие, Глен кубарем скатился в канаву. Он с трудом поднялся на ноги, но теперь никак не мог сообразить, с какой же стороны находится забор и калитка. Подумав, он, как ему показалось, сориентировался, и пошел, держа вытянутые руки перед собой, чтоб, дойдя до забора, в темноте не ушибиться об него. Глен делал шаг за шагом, но забора все не было.
Он испугался, страх придал ему силы, и он пошел быстрее. Начала отчаянно кружиться голова, но вдруг его руки наткнулись на что-то твердое… – Нет, это был не забор. Это было толстенное дерево. И тогда Глен понял, что, потеряв ориентировку, он пошел не к дому, а к начинавшемуся вблизи дома Черному Лесу. Глен несколько раз менял направление, и ему казалось, что вот-вот он дойдет до калитки своего двора, но каждый раз через несколько шагов его руки натыкались на ствол очередного дерева. В какой-то момент ему показалось, что все это происходит не на самом деле, а в каком-то приснившемся ему кошмаре. Он пытался проснуться, но это ему не удавалось. Снова споткнувшись о какой-то огромный корень дерева, он упал и больно ушибся. Встать сил уже не было. «Если это сон, то я скоро, наконец, проснусь, а если это не сон, то авось утром меня найдут»,– подумал он и провалился в какую-то темноту…
Глен открыл глаза. Было светло. Вокруг него суетились какие-то карлики; самый высокий из них, чуть более метра ростом, был, видимо, самым старшим. Голова его блестела, как свежевымытый бильярдный шар и была абсолютно лысой, а подбородок был обрамлен жиденькой седой бородкой.
–Где я? Что со мной? Кто вы? – спросил Глен.
– Давай по порядку,– ответил бородатый карлик, – тебя ночью нашли в лесу. Ты уже почти умирал и был без сознания: тебя добивала тяжелейшая форма дифтерита, твое горло было почти полностью перекрыто огромным нарывом, и ты задыхался. А сейчас ты уже почти здоров, и через часик сможешь встать на ноги.
–А, я догадался: вы инопланетяне, гуманоиды, прибывшие к нам с какой-то далекой звезды.
–Ну, если мы – инопланетяне, то можешь полюбоваться нашей межпланетной летающей тарелкой,– усмехнулся карлик и протянул руку в сторону.
Повернув голову, Глен увидел небольшую повозку, в которую была запряжена миниатюрная лошадка – чуть меньше пони.
–Кстати, именно на этом суперкосмическом корабле мы доставили тебя сюда из леса. А что касается гуманоидов, то мы называем себя иначе: добронами.
– Судя по этому названию,– засмеялся Глен,– вы все должны быть ужасно добренькими.
– Не следует смеяться над этим, человек, – сказал карлик,– нас очень мало, всего несколько сотен. Вы, люди, значительно сильнее и крепче нас. Но даже в вашем обществе, как только нарушается принцип взаимного добра, это в итоге приводит к чьей-то смерти. Но вас очень много, и вашим правителям часто бывает просто наплевать на чью-то смерть. А нас мало, и для нас важна жизнь каждого. А каждый из нас – в отдельности– слаб. Пока мы добры друг к другу, мы– сильное племя. Но, если мы забудем о доброте, то превратимся в стадо беспомощных существ и погибнем очень быстро. Поэтому доброта – и наше имя, и наш девиз, и даже наша религия.
–Я понял. Простите мою бестактность,– сказал Глен.
И вдруг он осознал, что за все время разговора ни он, и его собеседник ни разу не разомкнули рта. «Значит, мы общаемся телепатически,– подумал он.– Вот здорово! И никаких языковых проблем!» «Да, и в несколько раз быстрее»,– услышал он мысль карлика.
Силы Глена прибывали удивительно быстро, и, почувствовав себя совсем хорошо, он сел на своём ложе и свесил вниз ноги.
– А откуда здесь ваше племя? У нас никто никогда о вас не слышал.
–Я – старейшина племени, но даже я не могу ответить на этот вопрос точно. Легенды гласят, что когда-то, несколько десятков тысяч лет назад, нас было много – целый народ. Но потом была какая-то природная катастрофа, и с неба посыпались камни, а по земле потекли потоки расплавленной лавы.
– Наверно, это было извержение вулкана Хотфайр, мне папа рассказывал о нем.
– Возможно. Погибли почти все, в живых нас осталось менее двух десятков, и многие из выживших имели серьезные ранения. Выжившие доброны оказались запертыми в узкой долине (мы сейчас находимся именно в ней). Со всех сторон нас окружают неприступные отвесные скалы, и мы почти изолированы от окружающего мира. Но спустя пару поколений кто-то из добронов случайно нашел два выхода из долины. Один – в лес, который вы, люди, называете Черным. Это узкий проход между скалами, пройти через который нелегко, и который, если не знать, заметить почти невозможно. А второй проход тоже малозаметный, но широкий – там даже повозка проехать может. Он ведет в другую долину, такую же, как наша, только несколько больше, тоже окруженную непроходимыми скалами. Когда нас станет много, мы заселим и эту долину.
– Здорово. А ведь люди не знают, что здесь есть долины. Все уверены, что здесь только непрерывный массив непроходимых скал. Но, пожалуйста, покажите мне этот проход через Черный Лес. – Ведь мои родители , наверно, с ума сходят, волнуясь и беспокоясь за меня.
– Твои родители еще не скоро начнут за тебя беспокоиться: для них – ты только что вышел из дома. Я не знаю, почему, но время у нас и у людей течет по-разному: у нас проходит несколько недель за то время, что у людей проходит чуть более десятка минут. Так что у нас еще будет время придумать, как известить их, что с тобой все в порядке.
–Почему «известить»? Вы, что, намерены меня отсюда не выпускать?
–Мне больно огорчать тебя, человек, но это так. Ведь, если ты будешь знать проход в Черный Лес, то появится риск, что сюда придут другие люди. А судьба североамериканских индейцев нас не прельщает, тем более, что нас значительно меньше, чем их, да мы и слабее, и вооружены намного хуже, чем были они. – Прости, но мы не можем рисковать жизнью и благополучием нескольких сотен последних на земле добронов.
– А откуда вы знаете про индейцев? – ведь вы живете совсем изолировано!
–Мы умеем многое такое, что вам, людям, кажется сверхъестественным. Мы умеем не только телепатически общаться, мы можем при необходимости становиться невидимыми. А это позволяет нам не только выходить в Черный Лес на промысел за грибами и ягодами, но и входить в жилища людей и знать о них все, что захотим. Мы совершенно не способны понимать технику, хотя мы специально ходим к людям, чтоб хоть чему-то научиться. Подслушиваем, подсматриваем и все равно не понимаем ничего! Зато мы ушли от людей лет на тысячу вперед в умении лечить – впрочем, это ты сейчас испытал на себе: у людей бы ты не выжил. Так что, возвращаясь к сказанному, прости, человек, но не можем мы тебя выпустить. Но мы сделаем все возможное, чтобы тебе у нас было хорошо и чтобы твои родители не беспокоились за тебя.
–То есть вы предполагаете, что написанное мною письмо кто-нибудь из добронов, пользуясь своим умением становиться невидимым, сможет подкинуть в дом моих родителей?
– Может быть, так, а может быть, придумаем что-нибудь лучше. Времени для размышлений у нас достаточно. А, кстати, что касается нашей возможной участи в случае прихода людей, то лично мне иногда представляется вариант, еще более трагический, чем судьба индейцев.
–Какой же?
–Нас ведь мало, и людям не составит большого труда нас попросту всех отловить…
–Да как? Ведь вы же можете становиться невидимыми!
–Ты забыл, человек, что сети, ловушки и капканы были изобретены людьми еще в древности. К тому же, мы ведь беззащитны, как кролики. А потом, отловив нас, люди распределят нас по зоопаркам крупных городов всего мира и за большие деньги будут показывать любознательным. Кого-то, может быть, еще и будут использовать для научных экспериментов подобно тому, как это делал Павлов – ученый из России – с собаками. И при этом люди будут с гордостью говорить, что они гуманны, что они не разрешили охоту на нас и сохранили для потомков вымирающий, якобы, вид человекоподобных существ.
–Боюсь, что среди людей, действительно, могут найтись подонки, способные на такое, и послушные дураки, которые будут это делать под их руководством,– с грустью сказал Глен.
…Уже пару недель Глен жил с добронами. Эта жизнь напоминала ему дни, которые он прошлым летом провел на базе отдыха. Погода была прекрасная, окружающая природа завораживала своей неповторимой красотой. Глен помнил объяснение старейшины насчет времени, а потому мысли о возможном беспокойстве родителей у него пока еще не появлялись и не омрачали наслаждение, которое он испытывал, живя в долине добронов. Доброны оказались исключительно приятными и коммуникабельными существами. Особенно Глен сдружился с молодым доброном, юношей, по имени Кор. Они были практически неразлучны: вместе ходили по роще в центре долины, вместе ловили рыбу в бурной речке, протекавшей у самых скал.
Но однажды рыбная ловля едва не закончилась трагически. Кор закидывал удочку и, сильно размахнувшись, потерял равновесие. Рыхлый прибрежный песок осыпался под ним, и он свалился в воду. Бурная река ,подхватив его, понесла его к каменистым порогам. Глен побежал по берегу, ища место, где было легче войти в бурлящую воду, и тут он услышал мысленный приказ Кора:
– Глен, не смей спасать меня, ты не выплывешь, ты утонешь! Прощай, брат!
Глен видел, что еще через минуту поток воды затащит Кора к точащим из воды острым камням, а дальше уже избитого об камни Кора ждал крутящийся водоворот, через десяток метров после которого река уходила куда-то под землю в скалу. Думать было некогда, и Глен прыгнул в воду прямо с каменной кручи, на которой он в этот момент был. Ему удалось подплыть к Кору и ухватить его, уже почти захлебнувшегося, за ворот рубашки. Река безжалостно била их обоих о камни, от которых Глен, как мог, отпихивался ногами, а потом они оказались в водовороте, который затягивал их так, что выплыть, казалось, было невозможно. В последний момент в его мозгу мелькнуло воспоминание: когда-то давно отец рассказывал ему, что выплыть из сильного водоворота поверху – очень трудно, а надо нырнуть поглубже и выплыть под водой, потому что на глубине вода уже почти не закручивается. Глен вдохнул, сколько смог, воздуха и нырнул, таща с собой под воду и Кора. Вода около самого дна, действительно, была спокойной, и, сделав несколько сильных гребков, Глен стал всплывать. Он вынырнул почти у самого входа в похожее на пасть сказочного чудовища жерло, через которое река уходила в стену скалы. К счастью, сверху нависали какие-то кусты, ухватившись за которые одной рукой и держа Кора – второй, Глен сумел выбраться на берег.
Кор уже не дышал. Не зная, что делать, Глен схватил Кора на руки и побежал к деревне добронов, мысленно моля, чтоб ему кто-нибудь помог.
–Остановись, человек! – вдруг зазвучал голос в его мозгу. – Мы услышали тебя. Положи Кора на землю лицом вниз так, чтоб голова была ниже тела. Мы уже бежим на помощь.
Вдали на дороге появилось облачко пыли. Оно быстро приближалось, и скоро Глен увидел пятерых добронов, несшихся к нему со скоростью, которой могла бы позавидовать любая скаковая лошадь. Подбежав, четверо из них окружили неподвижно лежащего Кора и стали что-то делать с ним, а пятый вынул из кармана баночку с какой-то желтоватой мазью и стал смазывать ею раны Глена, полученные им, когда река тащила его и Кора через пороги. Смазанные раны почти мгновенно переставали болеть и затягивались буквально на глазах Вскоре и Кор, и Глен были уже в полном порядке, и о страшном приключении напоминала только безнадежно мокрая одежда.
В середине следующей ночи Глен вдруг проснулся оттого, что было жарко и душно. Заснуть снова не удавалось. На душе было тяжело и тревожно. Он помнил объяснения старейшины о том, что у людей прошло всего немногим менее часа и что еще никто не начал волноваться за него. Но все равно на душе было как-то неспокойно. Рядом с кроватью кто-то сидел. Это был Кор.
–Я знаю, почему ты не спишь,– сказал он. – Я думаю о том же самом, и я понимаю тебя. Я уже несколько дней думаю об этом. Ты – такой же, как мы, и тебе можно верить, как себе. Я принял решение показать тебе проход в Черный Лес.
–Но ведь племя не простит тебе этого, они дознаются что меня отпустил ты, и накажут тебя.
–Дознаваться никому не надо будет, все узнают об этом в тот момент, когда ты увидишь проход. Ведь ты знаешь, все мы телепатически связаны. И никто не накажет меня. У нас нет такого, как у людей, суда. Мы полностью доверяем друг другу. Каждый поступает так, как он считает нужным. А если оказывается, что он совершил оплошность, то он сам судит себя и сам исполняет наказание.
–Ну, вообрази, что я вдруг привел бы сюда людей…
–Тогда я понял бы, что я предал племя. Жить с этим сознанием невозможно, и я нашел бы способ умереть. Но только ты никого не приведешь даже под страхом смерти – я верю тебе. Пошли. Сейчас небо чистое, а это важно, чтоб были видны звезды.
Кор взял Глена за руку и повел к густому кустарнику на краю рощи. Он раздвинул ветви, и Глен увидел узкую щель между скалами. Они прошли через нее и ступили на высокий камень, спрыгнув с которого, они оказались на небольшой совершенно ровной площадке.
–Мы называем эту площадку Ладонь,– сказал Кор.– Месяца через два я смог бы угостить тебя очень вкусными плодами этого дерева,– он показал на растущее в десятке метров от него огромное дерево,– но сейчас они еще не созрели. Мы каждый год приходим сюда собирать эти плоды; видишь, вот даже наша палка лежит,– он показал на лежащую двухметровую палку, разветвленную на конце, как рогатка, изготовленная великаном. –Эту палку мы используем при сборе плодов.
Кор тяжело вздохнул и продолжил:
–С одной стороны Ладони отвесный обрыв, с другой стороны вертикальная скала, с третьей – кустарник, а вот отсюда начинается тропа, по которой мы ходим к людям, когда хотим, став невидимыми, посмотреть, как они живут. Тропа к городку широкая и прямая, как стрела. Она идеально ровная: ни ямки, и колдобинки, ни коряги. По ней можно бежать, закрыв глаза, и не споткнешься. Сверху мы засеваем тропинку травой, чтоб она не была видна людям. Идя к людям, надо держать направление точно на ту звезду, а, возвращаясь обратно,– точно на эту,– и Кор показал на две звезды в небе, расположенные точно друг напротив друга.
Глен опустился на колени и сказал:
–Я клянусь, Кор, что никогда и никому не покажу эту дорогу!
–Я верю тебе, Глен, – ответил Кор, становясь на цыпочки и обнимая его. – Думай обо мне, и мы сможем так общаться. А сейчас иди, пора. Мне будет очень не хватать тебя…– и Кор заплакал.
Дорога к городу оказалась действительно идеальной. Глен шел, как по паркету, даже не глядя под ноги, под кроссовками шуршала мягкая, как шелк, трава, а Глен только старался не потерять направление на далекую синеватую звезду, с которой он не спускал глаз.
Он вышел прямо к городскому лекторию и уже хотел повернуть в сторону дома, находившегося буквально в тридцати шагах, как увидел лист бумаги, прикрепленный к двери лектория. Это был бюллетень о результатах экспедиции, тот самый бюллетень, который обещал вывесить немедленно по возвращении его отец. «Ну, папка, ну, человек! Пришел усталый после тяжелого похода, но, даже, не заходя домой, первым делом вывесил бюллетень, чтоб успокоить людей!»– подумал Глен и пробежал глазами по написанному. В бюллетене указывалось, что Хотфайр проснулся, и извержение вулкана может начаться буквально через несколько часов. Но жители города беспокоиться не должны, потому что на западном склоне вершины вулкана появились очень характерные трещины, и это означает, что при извержении обломится кусок горы с западной стороны, и потом туда же, на запад, устремятся потоки лавы. Таким образом, извержение обрушится на район Скалистых Гор, а город, находящийся к югу от Хотфайра, останется вне опасности.
Глен стоял и с нежностью думал о своем отце. Всю жизнь этот человек сперва беспокоится о других, а только потом думает о себе. А какой специалист своего дела! Отец принимал участие более, чем в двадцати, экспедициях, всегда составлял детальнейшие прогнозы. И за все время не ошибся ни разу! – Глен очень соскучился по отцу, и он представлял себе, как сегодня он прижмется к нему щекой, как отец потреплет его волосы, и как потом вечером они всей семьей будут сидеть за столом и пить чай с любимым папиным печеньем (печенье было папиной маленькой слабостью). А потом вдруг вдали загрохочет проснувшийся Хотфайр, а отец даже не шелохнется, потому что он уверен в своем прогнозе и знает, что потоки лавы польются не на город, а туда, за Скалистые Горы, где никого нет… – Никого??? Глену стало страшно. Он представил себе, как доверчивые беззащитные доброны мирно спят, а на них вдруг сверху с грохотом падает многотонная каменная глыба, а потом появляются стремительные шипящие потоки раскаленной лавы, и доброны, которым бежать уже некуда, горят заживо… А он, Глен, будет в этот момент наслаждаться обществом папы и мамы и пить чай? Да папе такая дикость и в голову бы не пришла!
Глен повернулся, отыскал в небе звезду, показанную ему накануне, и побежал. Устав, он перешел на быстрый шаг, а чуть отдышавшись, побежал снова. Ему стало жарко, он на бегу сорвал с себя футболку и заткнул ее за пояс. В предрассветном небе появились облака, и Глен испугался: ведь, если облака закроют звезду, то он может потерять тропу, а кто тогда предупредит добронов о грозящей опасности? Он бежал из последних сил, и когда какое-то мерзкое облако игриво закрыло звезду, Глен, задыхаясь, уже выбежал на Ладонь. Но он даже не успел остановиться, когда кто-то тяжелый набросился на него сзади и прижал к земле. Глен, барахтаясь, ухитрился как-то повернуться лицом к врагу, и тогда острые когти начали раздирать ему плечи и грудь. Около самого своего лица он увидел чьи-то горящие глаза и выпростав руку, изо всех сил ткнул пальцем в один глаз. Напавший зверь противно взвизгнул и отпустил его. Глен отбежал к скале.
Зверь был в нескольких шагах от него. Это была огромная пятнистая кошка метра полтора длиной, и Глен сразу узнал эту «кошечку»: это был снежный барс, совсем такой же, как тот, которого Глен недавно видел в зоопарке. Глен даже вспомнил, что читал об этом звере: вес порядка 30-45 килограмм, повадки напоминают кошачьи – охотится, как кошка, убивая свою жертву не сразу, а «поиграв» с ней, как кошка с мышью, а в сытом состоянии даже по-кошачьи мурлычет. «Если он меня придушит, то предупредить добронов будет некому, и они погибнут», – подумал Глен. Но бежать было некуда: сбоку – скала, сзади – пропасть, пусть даже неглубокая, но человеку туда не спрыгнуть. Никакого оружия у Глена не было – даже перочинного ножа. Только гигантская рогатка, которая у добронов была предназначена для сбора плодов, лежала рядом, и Глен взял в руки ее. А барс тем временем присел на задние лапы, готовясь к прыжку.
Ни один цирк в мире никогда не демонстрировал номер, в котором дикий зверь исполнял бы прыжок с шестом. Барсу, вероятно, суждено было быть первым исполнителем. Он прыгнул, но Глен подставил ему рогатку, которая легла под его живот, а второй конец рогатки Глен упер в землю. Продолжая лететь по инерции, барс взмыл на рогатке вверх на всю ее длину, пролетел над Гленом и, извиваясь в воздухе, упал в пропасть. Звука падения Глен не слышал и понял, что барс, как и полагается всякой кошке, мягко приземлился на все четыре лапы.
С трудом встав на ноги и обливаясь кровью, текущей по груди и животу, Глен направился к щели между скалами. Но перед щелью надо было забраться на большой камень, а этого сделать Глен уже не смог: он потерял слишком много крови, и силы покидали его. Где-то сзади он услышал треск ломающихся веток. «Однако, барс быстро поднялся обратно и пришел меня доедать. Впрочем, теперь уже все равно»,– подумал он и обернулся на звук. Из леса к нему бежал Кор. На голове его была повязана косынка, а в руках он нес огромную корзину грибов, которая, впрочем, не мешала ему бежать очень быстро.
– Глен, ты пришел навестить нас? Как мне повезло, что именно сейчас была моя очередь идти на сбор грибов! Ой, Глен, что с тобой? Чем ты изранился?
– Напал барс. Я потерял много крови, мне сейчас не дойти.
– Лежи, не двигайся. Меня уже услышали, и к нам бегут на помощь.
Через несколько минут более десятка добронов оказались на Ладони. С собой они принесли большущий кусок какой-то тонкой и крепкой материи, расстелив которую, они помогли Глену на нее перебраться, а затем, взявшись все за ее края, втащили Глена через лаз в скалах в долину добронов. Там их уже ожидала повозка, запряженная маленькой, похожей на пони, лошадкой. Когда Глена привезли в деревню, несколько добронов занялись обработкой его кровоточащих ран, а старейшина спросил:
–Ты уверен, что это на тебя напал снежный барс?
И, когда Глен кивнул, он задумчиво проговорил:
– Это очень странно, они в Черном Лесу не водятся, а живут значительно выше, ближе к вершине Хотфайра. И, если они появились здесь, это очень скверно, потому что это может означать, что на горе им стало неуютно, им стало что-то мешать. И вывод отсюда может быть только один: они, видимо, почувствовали вибрацию почвы, а это означает, что вулкан скоро проснется. А если так, значит, нам надо срочно уходить из долины, потому что наиболее слабый склон Хотфайра именно с нашей стороны, и извержение может нас погубить.
– Да, это именно так,– сказал Глен. – Папа вернулся из экспедиции и оповестил город об этом.
– Ты уже успел повидаться с отцом?
–Нет. Я увидел вывешенный им бюллетень и сразу же, не заходя домой, побежал к вам, чтобы предупредить.
–Спасибо. А город пострадает от извержения?
–Нет. Папа в вывешенном бюллетене сообщил, что все извержение будет направлено на запад, то есть в Скалистые Горы. А город ведь находится к югу от Хотфайра, а южная сторона никак не пострадает. Это точно. У папы на счету уже много прогнозов, и он ни разу, ни разу не ошибся.
–Печально. Значит, надо будет уходить. Чуть подлечим тебя и уйдем.
–Оставьте меня, не тратьте на меня времени. Извержение может начаться через несколько часов. Уходите! Жизнь целого племени стоит больше, чем одна моя. Уходите скорее, а я как-нибудь постараюсь выбраться сам.
–Ты забыл, человек, что время у вас, у людей, и у нас, у добронов, течет по-разному. За те несколько часов, которые до извержения пройдут у людей, у нас пройдет несколько недель. Мы успеем и тебя вылечить, и собраться и упаковаться, и отбыть отсюда. Кстати, ты, человек, физически значительно сильнее, чем любой доброн. И, если у тебя будет желание, ты можешь помочь нам при сборах.
–Конечно же, помогу. А куда вы предполагаете перебираться?
–В Большую Дальнюю Долину. Да и других вариантов у нас просто нет.
–А вы уверены, что она не пострадает от извержения?
–Теперь знаю, что не пострадает.
–Откуда вы знаете?
– От твоего папы, – засмеялся старейшина.
–Нет, серьезно.
–А я говорю вполне серьезно. Твой папа сказал, что город в безопасности. В безошибочности его прогноза ты уверен. А ведь город находится к югу от Хотфайра. А долина, в которую нам придется перебраться, тоже далеко на юге.
К утру следующего дня Глен был совершенно здоров и полон сил и активно включился в работу добронов по подготовке к переезду.
Наконец, все было упаковано и погружено на повозки. Пришло время прощаться. Старейшина племени подошел к Глену и протянул ему небольшую ветку, сплошь усыпанную мелкими-мелкими цветами. Глен это растение видел впервые в жизни.
–Вот твой, как выражаются люди, оберег,– сказал старейшина. – Будешь идти по лесу и нести ветку в руке. И. если появится хищник, он не только не подойдет к тебе, а просто бросится бежать, учуяв его запах.
– А я даже запаха ее не чувствую,– сказал Глен.– А что будет, если я поднесу ее к носу и понюхаю ее сам?
–Для добронов и для людей этот запах не опасен,– ответил доброн.– Но он мгновенно вызывает самые причудливые галлюцинации. Галлюцинации быстро проходят вскоре после того, как перестаешь ее нюхать, и они безвредны. Но я очень прошу тебя не делать этот эксперимент до возвращения домой – ведь ты можешь в состоянии галлюцинации поступить неосторожно и сделать что-нибудь непоправимое. А дойдешь до дома – нюхай на здоровье и развлекайся фантастическими видениями, пока не надоест.
Доброн тяжело вздохнул и взял Глена за руку.
–Нам очень горько расставаться с тобой, человек,– сказал он. – Мы все полюбили тебя. Да, кстати, я освобождаю тебя от клятвы, которую ты дал Кору. Ведь скоро нас в долине уже не будет, да и дорога к нам после извержения вулкана перестанет существовать. А если бы она и сохранилась, то теперь мы верим тебе так же, как себе. Ты бы нас никогда не предал бы. Ты такой же, как мы, доброны, и если бы все люди…
– Я стараюсь быть таким, как мой папа,– перебил его Глен.
– Я понял тебя, человек. Так вот, если бы все люди были бы такими, как твой папа и ты, то мы не боялись бы людей, жили бы вместе с ними дружно, принося пользу друг другу. Но, к сожалению, люди очень разные, и потому впереди еще несколько веков жизни врозь с ними. Прощай, наш брат. Нам пора. Да и тебе тоже надо спешить к дому – ведь по времени людей извержение может начаться скоро.
Еще несколько минут Глен сердечно прощался с добронами, а потом колонна повозок тронулась куда-то вглубь долины.
Глен стоял и с грустью смотрел им вслед. За самой последней повозкой, чуть держась за ее край, шел Кор. Он не оглядывался, а плечи его вздрагивали от безудержных рыданий. Наконец, и эта повозка скрылась среди густых ветвей, и в долине, как будто бы мгновенно вымершей, Глен остался один. Он повернулся и пошел к узкому лазу в скалах, связывающему долину с Черным Лесом. В горле стоял комок, глаза были полны слез, и даже мысль о предстоящей скорой встрече с родителями утешала мало.
Он перелез через камни и вышел на Ладонь. Светило яркое солнце, тропинку найти было не очень трудно, и Глен торопливо пошел через Черный Лес.
Он с болью думал о добронах, с которыми только что расстался навсегда, и даже не сразу заметил, что день вдруг сменился темнотой. Глен на секунду в недоумении остановился, а потом сообразил, что это он пересек невидимую границу времени и из времени добронов, с которыми он прожил несколько недель, перешел в зону времени людей, в зону, по времени которой он вышел из дому всего лишь час с небольшим назад.
Глен шел быстро и вскоре подошел к дому. Было тихо, только где-то недалеко стрекотали цикады. В руке он всё еще держал ветку, которую дали ему доброны. «Интересно, а что это за такой волшебный запах, который распугивает свирепых хищников? – Теперь-то –около дома– уже можно понюхать» – подумал он и, приложив ветку с цветами к самому носу, глубоко втянул воздух. Сладковатый запах дурманил и опьянял, голова закружилась. Рядом вдруг выросли мрачные деревья Черного Леса и начали грозно качаться над ним. Из окон дома тоже начали быстро расти огромные стволы, и через несколько секунд дом из-за них перестал быть виден. Глен стоял на полянке, и его окружала зловещая темнота грозного леса. Внезапно из-за деревьев вышли снежные барсы. Их было штук десять или даже больше. Они окружили Глена, а потом вдруг все поднялись на задние лапы, сцепив передние так, как берутся за руки дети, водящие хоровод. Хоровод барсов, дружно мурлыча, начал кружиться вокруг Глена, постепенно сужая круг и приближаясь к нему все больше. Подходя к нему, они постепенно переставали мурлыкать и начинали плотоядно облизываться. Глену стало страшно.
–Кыш!– крикнул он, и взмахнул своей веткой.
Барсы на мгновение остановились, а потом вдруг все сразу исчезли. Земля под ногами Глена вздрогнула и начала колебаться. Глен услышал грохот и, обернувшись на звук, увидел, как из вершины Хотфайра вырвался огонь и огромный сноп искр, а затем кусок вершины отвалился и, прыгая по склону, как камушек, покатился куда-то на запад. «Сейчас он упадет, там, за Скалистыми Горами», подумал Глен Огромное дерево прямо перед Гленом вдруг с треском обломилось, как спичка, и из-за него вышел один барс, который по размеру был примерно вдвое крупнее предыдущих. Барс поднялся на задние лапы и направился к Глену. Длинный и толстый мохнатый хвост, волочившийся за ним, видимо, очень ему мешал. Барс нагнулся подхватил его передней лапой и начал обмахиваться его кончиком, как веером. Подойдя к Глену, он приветливо улыбнулся ему и сказал человечьим голосом:
– Все в порядке, оттуда уже все давно ушли.
Небо озарилось багровым светом; из разломившейся вершины Хотфайра вырвался поток раскаленной лавы и потек вслед за отвалившимся куском горы туда же – на запад. «Папа был прав: город не пострадает»,– подумал Глен, а барс улыбнулся и неожиданно запел русскую песню, очень понравившуюся Глену, когда недавно он ходил вместе с мамой на концерт приезжих артистов.
–Любимый город, можешь спать спокойно,– пел барс, подмурлыкивая себе вместо аккомпанемента.
«А ведь мне уже надоел этот кошачий концерт самодеятельности»,– подумал Глен и крикнул:
–Брысь!
Барс галантно раскланялся и, повернувшись и подхватив свой хвост под мышку, скрылся за деревьями. Толчки землетрясения прекратились; в наступившей тишине мощный поток лавы, извергающийся из Хотфайра, выглядел торжественно и зловеще.
«Вырасту большой,– подумал, Глен,– возьму себе псевдонимом фамилию любимого маминого музыканта и напишу блюз “Серенада Скалистой Долины “. А сам при исполнении буду солировать в оркестре тромбонистом. И все люди будут восторгаться композитором и солистом Кором Миллером… Хотя… Нет, его же звали как-то иначе. Ничего себе! Неужели я забыл собственное имя? Господи, да как же меня зовут?». Он пытался вспомнить, но не мог сосредоточиться, потому что какая-то огромная муха назойливо жужжа, крутилась около его лба. Наконец, ей удалось ужалить его; он остервенело ударил себя по лбу. Мертвая муха упала на землю, и рядом с ней упала уроненная им ветка, которую он, оказывается, все еще держал в руке около лица.
Окружавшие его мрачные деревья начали медленно таять в воздухе, постепенно исчезая, и вот уже даже стал виден дом и забор палисадника, к которому он прислонился. « А чего это я тут стою?– удивленно подумал он.– Ах, да, я вышел, чтоб понюхать герань, мне было трудно дышать. Но сейчас мне дышать уже легко, герань не нужна, надо возвращаться в дом, а то мама хватится, будет волноваться». Он огляделся. Дом уже был виден хорошо, он все еще продолжал дрожать в воздухе, как иногда дрожит изображение предметов, на которые смотришь сквозь дым, поднимающийся от костра. В голове звенели тысячи колокольчиков, и, не в силах сориентироваться и сообразить, куда идти, он шел почти наощупь, держась за забор.
…Глен сидел на краешке кровати. Голова, наконец, стала абсолютно ясной. « Черт возьми, такой потрясающий и интересный сон приснился, а эти дурацкие галлюцинации чуть всё не испортили»,– подумал он. Но как же он устал! В доме было тихо. Мама, замучившаяся днем, спала. Глен быстро разделся и нырнул под одеяло. Заснул он почти мгновенно.
Лучи яркого утреннего солнца упали на лицо Глена, и он проснулся. Дышалось легко, горло не болело, и все тело было наполнено удивительной бодростью. Он потянулся и подумал: «Надо же, чтоб такое приснилось! Нарочно не придумаешь! Надо будет родителям рассказать».
–Глен, родной, как ты себя чувствуешь, Глен?– услышал он голос матери.
Глен повернул голову и увидел маму. Бледная, с измученным лицом и кругами под глазами, она сидела рядом с его постелью и ласково оглаживала через одеяло его ногу. А рядом с ней – о, счастье! – сидел папа, уже тщательно выбритый и одетый.
–Ура! Папка вернулся! – закричал Глен.
–Как ты, сынок? – спросил папа, и голос его чуть дрогнул. – Мы с мамой вчера очень испугались за тебя.
– А что со мной такое особенное было? Ну, подумаешь, почувствовал себя плохо – с кем не бывает.
– Глен, ты, наверно, не помнишь, Глен,– сказала мама. – Ты вчера утром вернулся из школы – еле ноги волочил. Жар у тебя был страшный. Пришел доктор, сказал, что дифтерит. Сказал, что тяжелый, что нарыв в горле. Потом сделал укол, дал жаропонижающее. Тебе, вроде, чуть полегче стало. Но он сказал, что успокаиваться рано, что принятых мер хватит, вероятно, не более, чем до утра, а утром он собирался привести с собой какого-то коллегу, чтоб решить вопрос об операции; трахеотомией, кажется, называется. Мне он велел обязательно прилечь, обязательно,– сказал он, и пояснил, что принятые им меры достаточно сильны, а потому он уверен, что ночь пройдет спокойно. Но он предупредил, что это улучшение будет только временным, а вот утром или днем следующего дня будет очень тяжело, что от нас потребуется много сил, и к этому надо быть готовыми. Очень поздно вернулся, наконец, папа. Ты дышал спокойно, жар, вроде бы, уменьшился, и ты дремал. Мы с папой решили прилечь ,зная, что, если ты позовешь, мы услышим. А потом – под утро, наверно, наступило улучшение: мы с папой встали, подошли, а у тебя дыхание ровное, и жар, вроде бы, прошел. Ну, мы еще часик поспали, а потом встали, оделись, сели около тебя и ждем доктора. Но какой этот доктор молодец!– Ведь он только лишь сделал тебе укол и дал жаропонижающее, и уже сейчас ты почти здоров! Он, наверно, скоро уже придет со своим коллегой, как обещал, но я так надеюсь, что никакая страшная операция уже нужна не будет.
–Я почти ничего этого не помню,– сказал Глен. Но зато мне под утро приснился такой потрясающий сон! Все казалось настолько реальным, как будто бы было на самом деле. Просто фантастика!
–Глен, померь температуру, Глен,– сказала мама,– все равно это необходимо. А заодно, давай, сменим футболку, в которой ты спал, Ведь она вся пропотела, пока у тебя был жар.
–Хорошо, мамуля. А потом я вам с папой расскажу свой сон. Ну, такой сон, что хоть сейчас по нему приключенческий кинофильм можно делать. Сейчас футболку сменю,– и Глен начал снимать. футболку.
Внезапно мама закричала. Глен никогда не слышал, чтоб она кричала так. В ее крике был такой ужас, как будто она вдруг увидела страшное чудовище.
– Глен, мальчик мой, Глен, что с тобой случилось? Откуда это? – еле выговорила она, захлебываясь в рыданиях.
–Мам, ты что? Там какая-нибудь сыпь? Так ты не волнуйся, сыпь бывает при кори, а у меня, как ты говоришь, дифтерит.
Отец с минуту помолчал, а потом встал, взял с туалетного столика зеркало и сказал:
–Интересная у тебя, однако, сыпь, никогда не видал такой. Давай, сынок, рассказывай, что случилось.
И он протянул зеркало Глену.
Глен посмотрел на себя в зеркало и обомлел: вся грудь, живот, плечи – всё было изборождено страшными багровыми шрамами.
******
Март 2011 г.