Апрельский рассвет лениво вползал сквозь окна. В избе царил полумрак. Будильник на комоде отстукивал время громко и деловито. Хозяин избы Иван Егорович, а среди деревенских соседей – просто дед Иван, повернулся на спину и до хруста вытянул занемевшие ноги. Повинуясь многолетней привычке, он переборол остатки сна, откинул одеяло к стене и сел на кровати. Дрова в печи давно прогорели, и тело охватило холодом. - Ну вот, опять надо топить, - с досадой подумал старик. Он встал, оделся, накинул телогрейку, опустил ноги в обрезанные валенки с калошами, надел старую шапку-ушанку, взял в руки помятый оцинкованный таз и спустился по ступенькам крылечка во двор.
На западе небо ещё сохраняло цвет ночи. Подморозило, и лужицы под ногами затянулись коркой льда. Иван Егорович открыл скрипучую дверь дровяного сарая и стал набирать в таз остатки своих запасов: обрезки досок, нарубленные ветки и прочую деревянную мелочь. Как великую драгоценность, осторожно взял четыре последних полена и положил сверху. Дровяник был почти пуст.
Он поднялся в избу и поставил таз с дровами перед печкой-голландкой. Положил в топку смятую газету, присыпал её завитками стружки и щепками, накрыл слоем обрезков. Чиркнул спичкой и зажёг бумагу. Огонь разгорался плохо, и по избе поплыли волны едкого дыма. Но вот, наконец, через щели чугунной дверцы стали видны желто-оранжевые сполохи, в топке загудело, и от печки повеяло жилым теплом.
Дед присел на маленькую скамеечку, размял в руках сигарету, осторожно приоткрыл топку. В лицо пахнуло жаром, но он привычным движением быстро схватил горящую головешку, прикурил и бросил её назад в печь.
– А дров-то, считай, нет. Опять надо где-то искать. Вот ведь незадача, – забеспокоился старик.
Иван Егорович Липатников, семидесяти девяти лет, вдовец, коренной житель села Калиновка, доживал свои годы в полном одиночестве. Жена, Матрёна Филипповна, бывшая доярка, умерла пять лет назад. Старший сын Степан, закончив военную службу и соблазнившись заманчивыми предложениями своего армейского дружка, отправился за заработками «на севера» и приехал оттуда в цинковом гробу. Рассказывали, что убили его бывшие зеки, которых много в тех краях. Будто бы не поделили что-то да повздорили.
И младший сын Фёдор погиб трагически. Он на тракторе во время начавшегося дождя соскользнул с грунтовой дороги и, перевернувшись вместе со «стальным конём», упал на дно оврага. Сломал себе шею. Родни в селе никого не осталось, и жизнь старика катилась к неумолимому финишу. Обихаживали его соседки, сердобольные пенсионерки. Помогали с уборкой и стиркой, покупали в магазине продукты, захватывали из города нужные лекарства. В общем, поддерживали по-соседски.
Колхоз «Путь Ильича», где Иван Егорович трудился механизатором, давно развалился. А когда- то хозяйство по надоям молока было первым в районе. Собственность прибрали к рукам ухватистые члены правления, растащили по кускам и долям. Новоиспеченные фермеры быстро прогорели, едва столкнувшись с трудностями дикого рыночного беспредела. Заброшенные и заросшие бурьяном поля, разрушенные фермы, пустые хлебные тока, разворованные машинные мастерские и гаражи представляли собой жалкое зрелище.
Лишь бывший агроном Сергей Круглов с семьёй и тремя десятками рабочих, напрягая силы, продолжали упорную борьбу с природными напастями и голодными до взяток чиновниками. Они обрабатывали свои земельные участки, выращивали на мясо бычков и свиней, содержали два магазинчика. Сергей втайне лелеял мечту создать с единомышленниками небольшую, современную молочную ферму, но, прикинув, во что это обойдётся, откладывал рискованное дело до лучших времён. Это была команда настоящих работяг, добывающих деньги исконным крестьянским трудом.
Народ в селе большей частью спился и вымер. Почти вся молодежь уехала в город, а затем продала чужим людям дома своих умерших родителей. Дачники и приезжие изменили лицо деревни. Иван Егорович сначала плевался, завидев в страдную летнюю пору праздных парней и девиц в плавках и купальниках. Негодовал, слушая по ночам пьяные крики и долбящую по мозгу громкую музыку. Потом как-то смирился и махнул рукой…
Калиновка нынче являла собой пёструю картину. На главной улице наследием «единого могучего Советского Союза» стояли десятка полтора ещё крепких построек: кирпичные коттеджи, клуб и двухэтажная школа. Неплохо выглядели дома, где жили работающие мужчины. Щеголяя спутниковыми тарелками, приглашали на отдых относительно исправные и ухоженные дачные жилища. Но как же мрачно на их фоне смотрелись покосившиеся избы стариков! Они почернели от времени, брёвна на торцах глубоко растрескались, наличники на подслеповатых окошках рассохлись и навсегда утратили весёлый голубой цвет. Крыши домов и сараев с отставшими тесинами просели и напоминали ребристые бока отработавших своё старых кляч. Здесь витал дух близкой кончины.
Во всем облике села чувствовались какой-то внутренний раздрай и отсутствие внятно выраженной общей цели. Оставалось надеяться, что вынужденная необходимость совместной жизни, наконец, заставит совершенно разных людей взаимодействовать.
Совсем по- другому, кичливо и заносчиво, глядел свысока на убогое деревенское безобразие почти построенный трехэтажный особняк-замок, расположенный в самом красивом месте, у реки, как раз напротив Калиновки. Его псевдосредневековые башенки нависали над окрестностями и были выше самого высокого сельского здания – старинной церкви. К особняку ответвлением от междугородной трассы была проложена асфальтовая дорога.
Именно туда, наскоро позавтракав и снарядив самодельную двухколёсную тележку, отправился Иван Егорович за дровами. В прошлом году ему удалось добыть деревянные обрезки из кучи мусора, сваленного недалеко от стройки. Тогда к старику подошли два дюжих охранника в пятнистой униформе. Они быстро определили, что дед ничего предосудительного не совершает. Вдоволь посмеявшись над деревенским видом и окающей речью аборигена, стража великодушно позволила покопаться в хламе.
Иван Егорович медленно катил по дороге нехитрую таратайку и еле успевал увёртываться от движущихся туда и обратно машин. Стройка бурлила. К особняку подавались материалы. Рядом, у дороги, возводилась трансформаторная будка. Урчали грузовики и бульдозеры. Вращались подъёмные стрелы автокранов, разлетались комья земли от траншеекопателя. Южного вида гастарбайтеры, как муравьи, сновали всюду: поднимали кирпичную кладку надворных построек, укладывали во дворе бетонные плиты, разбрасывали лопатами жёлтый песок, носили в дом длинные, с иностранными надписями, панели внутренней отделки.
Такого обилия разнообразной техники Ивану Егоровичу не приходилось видеть давно. Но больше всего его, бывшего механизатора, удивила странная машина с механизмом, похожим на цветок тюльпана. Каждый из его « лепестков» был оснащён гидроцилиндром. Поставленный «цветком» вниз, раскрытый «тюльпан» плотно прижимался к земле. Вибрируя, острые, напоминающие акульи зубы «лепестки», вгрызались в грунт. «Тюльпан», закрываясь в глубине, своими челюстями выкусывал из земли ком полтора метра в поперечнике. Так снаружи от особняка образовывались круглые ямы, выкопанные в ряд параллельно забору. В продолжении ряда, в готовых ямах, уже были поставлены на проволочные растяжки два десятка пятиметровых берёз.
Ещё более был поражён старик, когда увидел точно такую же машину, подъехавшую к забору. Но на этот раз в головке «тюльпана» вместе с земляным комом был зажат корень берёзы. Она лежала на длинном кузове с ветвями, увязанными капроновой верёвкой. Из кабины выпрыгнула симпатичная молодица в новеньком красном пуховике, синих джинсах и яркой спортивной шапочке. Её привлекательность немного портили резиновые сапожки, основательно вымазанные в грязи. Увидев какой-то непорядок, женщина бросилась к первой машине и рассерженно отчитала землекопов. Рабочий за рычагами диковинного агрегата виновато втянул голову в плечи. Начальница немного успокоилась, подошла к вагончику строителей и стала отмывать под струей крана грязные сапожки. Закончив водную процедуру, она вытерла руки платочком и вынула из кармана зеркальце. Найдя себя в полном порядке, красавица довольно огляделась по сторонам.
-Дочка, прости, не пойму, вы что тут... деревья сажаете? - обратился к молодой женщине Иван Егорович.
-Милый дедушка, а вы когда- нибудь слышали слово «ландшафтный дизайн»? Так вот, я им и занимаюсь. Мы сажаем, вернее - пересаживаем берёзы. Они будут стоять здесь, как зелёная стена. Хотя их можно расставить и по-другому. Гораздо красивей. Но… клиент не же-ла-ет, чтобы вам, местным, этот дом был виден, - театрально надувшись и явно передразнивая кого-то, отчеканила женщина. -Только, пожалуй, он и сам вашу деревню видеть не хочет, - улыбаясь, хитро подмигнула она.
-А откуда берёзки возите?
-Да тут, неподалеку. Мы их ещё с прошлой осени готовили. Выбирали, подрезали, корни укрывали, чтобы сейчас выкопать можно было.
-Дедан, ты чего тут трёшься, да расспрашиваешь? Вали отсюда. Набирай обрезки и уё… - подошёл к собеседникам уже знакомый охранник. Верзила поигрывал резиновой дубинкой. Его взгляд не предвещал ничего хорошего.
Нет, не испугался Иван Егорович, не обиделся на служивого. Тучей надвинулось нечто большее… В ушах старика продолжали звучать слова дизайнера: «Да тут, неподалеку…» Бессознательно, автоматически, он нагрузил тележку и потолкал её домой. Там свалил деревянную мелочь в сарай, закрыл калитку и быстро, как только мог, зашагал, ступая в талые лужи, через село к остановке электрички. За железнодорожными путями и посадочными платформами было его поле.
Отец Ивана Егоровича - Егор Липатников был первым в деревне трактористом. Ему колхозники доверили перед войной колёсный «Фордзон-Путиловец». Танкисту Липатникову посчастливилось чудом выжить в мясорубке Великой Отечественной, и дважды раненный, не один раз горевший вместе с танком, вернувшись в село, он опять сел за руль "Фордзона". Трудился по-фронтовому и уже в 1946 году удостоился Почётной грамоты и
удостоверения «Лучший тракторист МТС» с подписями наркома земледелия СССР А. Андреева. Рядом мужал сын Иван, которому отец передал любовь к земле и технике.
Это поле почиталось в трудовой династии Липатниковых. Расположенное к селу ближе всех, оно считалось их визитной карточкой. Но особо ценился берёзовый остров на краю поля у железной дороги. Образовался островок просто. Во время полевых работ для захода на следующий круг тракторы с прицепными орудиями были вынуждены объезжать кустарник и заросли молодого березняка. Со временем берёзы вытянулись и образовали лесной остров, где в кустах по весне пели соловьи.
Ивана Егоровича с этим местом связывало множество тёплых воспоминаний. Здесь в парнях гулял он со своей будущей женой Мотей. Сюда после роддома принесла она на показ отцу их первенца – Стёпушку. Любил Иван во время пахоты, сева или летней страды в короткие перерывы развернуть узелок с немудрящей едой и спокойно пообедать среди стройных берёзок, послушать шум ветра и шелест листвы… Здесь он отдыхал душой и телом. А недалеко стоял его верный друг - трактор.
С тревожно колотящимся сердцем, из последних сил, старик поднялся на насыпь и медленно перебрался через пути. Его остров был изуродован до неузнаваемости. Иван Егорович по возрасту не был на войне. А участок выглядел, как после бомбёжки. На месте деревьев на фоне нерастаявшего снега зияли чёрные ямы- воронки. Подрост и кустарник были перемолоты тяжёлыми колёсами и смешаны с весенней грязью. Самые стройные берёзы были выкорчеваны, а оставшиеся стояли с ободранными стволами и сломанными ветками...
Внезапно резанула, полоснув ножом, нестерпимая боль. В глазах затанцевали мутные кроваво-красные волны. Покачнувшись, старик упал на щебёнку откоса.
…Тело его в тот же день нашли пассажиры, собиравшиеся на платформе в ожидании электрички. Подняли тревогу, сообщили односельчаном. Похоронили Ивана Егоровича просто, без затей. На кладбище появился ещё один деревянный крест.
Фото из Интернета.