Такова жизнь.
Вадиму А. моему однокашнику и коллеге посвящаю!
Сашка Альтов опаздывал, и бежал, по улице Советской оскальзываясь, и балансируя на раскатанном тысячами ног тротуаре. Яркое февральское солнце, слепило, но почти не грело. В лицо бил обжигающий морозный ветер, и Сашка прятал в карманы пуховика, до ломоты, замерзшие руки так, как в спешке выбегая из общежития, забыл перчатки в комнате на столе. И было обидно от того, что опаздывает он по глупости, и если ребята его не дождутся, то будет обиднее вдвойне потому, что времени для сборов у него было больше чем у всех у них вместе взятых.
Сегодня утром, проснувшись, Сашка подскочил рано, будто бы его кто-то толкнул. Он оглядел пустую комнату общежития, услышал, как на общей кухне соседи гремят посудой, поежился от холода и полез опять под тонкое казенное одеяло. Он чувствовал непривычное одиночество и пустоту этой комнаты, которая с самого утра всегда была шумной от голосов, музыки, шарканья шагов и других привычных звуков.
Вчера днем, Славка и Вовчик, ребята из его группы, которые жили с ним в этом номере, уехали домой. Простились они здесь же, обняв друг друга на прощание и пожав друг другу руки. Шесть лет совместной учебы были закончены. И хотя встречались они как заочники только два раза в год на сессиях, когда съезжались из разных городов области сюда в областной центр, но за это время успели крепко сдружиться и хорошо друг друга узнать. И расставались вроде бы легко так, как каждому впереди виделся родной город и дом. Виделся всем им, и Сашке тоже потому, что он оставался еще всего-то на один день, и билет на завтрашний вечерний поезд лежал уже у него в кармане.
И когда ребята ушли и Сашка остался в комнате один, то первое время занимался сбором вещей и приведением в порядок комнаты, но к вечеру вдруг почувствовал эту непривычную пустоту вокруг. Он включил радио, и пошел в общую кухню чистить картошку на ужин, надеясь встретить ребят или девчат из соседних комнат. Но в кухне тоже было пустынно, видимо все уже разбежались по делам или по гостям.
Вечер прошел монотонно и веселые песни радиостанций не помогали хоть как-то поднять настроение. Сашка даже удивился себе самому. Чего бы ему грустить? Только вчера утром он сдал последний государственный экзамен и, как и все ребята с его группы получил диплом об окончании Юридической академии. А уже вечером он буйно и весело провел прощальный вечер в компании ребят и девчат из своей группы в доме своей однокурсницы, которая одна из немногих жила в областном центре. Были танцы и вино и песни под гитару, и беготня и смех в снежных сугробах возле крыльца. Были заверения встретиться когда-нибудь, пьяные объятья и признания в вечной дружбе. А еще сегодня они с ребятами, с самого утра бегали по морозцу за пивом в соседний гастроном. И сидели и говорили, и последний раз готовили вместе обед, и были веселы, и до самого отъезда было все хорошо.
А во время обеда он рассказывал им, что остается еще на один день потому, что его пригласили ребята из соседней группы, его земляки, на их прощальный вечер в ресторан. И ему, конечно, придется остаться так, как это не только его земляки, но и его коллеги по работе, да и ехать одному в поезде ему тоже не хочется.
А Славка и Вовчик, конечно же, знали все это. И знали ребят, земляков Сашки, таких же, как он, молодых ментов. Кто не знает ребят со своего курса? И даже завидовали ему. Говорили, что только ему одному удастся дважды обмыть один диплом, да еще погулять в веселой компании в складчину, что для него уже удача так, как средств, для похода в ресторан в более узком кругу уже ни у кого не осталось. И они уехали, а он остался ждать и верить. Ждать не только праздничного вечера в ресторане, но и встречи с той с кем готов был встречаться каждый день. С той, на которую уже несколько лет так безнадежно обращал свой взгляд. Он хотел видеть ее - Любу. Ту, которой, кажется, еще совсем недавно носил цветы и приглашал в кино и в театр, и гулял когда-то давно по улицам этого города и по проспектам и переулкам родного города. И она держала его нежно за руку и целовала, обхватив за шею при прощании каждый вечер в подъезде своего дома.
Но два года назад все неожиданно поменялось, и она сказала, чтобы он больше не приходил. Она сказала, что все кончено. А он заметался, он искал причину, он спрашивал ее. Но она молчала. И он опять метался и не находил причин и тогда каждый день стал спрашивать и у нее и у себя, и был близок к помешательству так, что всполошились его родители, а мама ходила по месту работы в Управление внутренних дел. И когда его вызвал начальник отдела и, задавая вопросы, так и не добился от него ничего, то пригрозил ему отстранением от должности. И это подействовало.
Сашка еще раз попросил ее встретиться, и когда она ему в лицо прямо и спокойно сказала, что ничего объяснять не будет, и оттолкнула его руку с брезгливым и строгим лицом, он пришел в себя. Он понял, что отвергнут, и в нем поселилась тоска и обида. И глушить ее в свои двадцать три года ему было нечем кроме как работой. И он стал работать, с утра и до позднего вечера. Он стал дневать и ночевать в здании УВД, не забывая звонить родителям, но иногда забывая обедать. Он ушел в работу с головой, и на исполнение любых оперативных мероприятий вызывался первым. И все было бы хорошо, если бы она не работала в этом же УВД следователем, и если бы ему не приходилось встречаться с ней столько раз в день, сколько требовала работа.
Но ничто не проходит даром, а время шло, и Сашкино упорство в работе было замечено. Его перевели в уголовный розыск, в группу по раскрытию
убийств и тяжких преступлений. И вот тогда он стал встречаться с ней реже. Потому что прибавилось работы, а следствие по делам которыми он теперь занимался, вела прокуратура района. И теперь расследуемые им дела он состыковывал со следователем прокуратуры, и лишь изредка, когда ему поручали дела по нанесению тяжких телесных повреждений, он мог видеть ее, или же общаться с ней, если вести следствие поручали ей.
Но ко всему этому он стал привыкать, и когда они встречались, он даже стал спокойно и шутливо разговаривать с ней на разные отвлеченные темы, так же, как с другими молодыми и симпатичными девушками в УВД. И научился делать вид, что ничего не произошло, хотя почти каждый в УВД со временем уже знал всю их историю в подробностях. А как же без этого в небольшом и, по сути, замкнутом коллективе.
Но прошедшее время мало что изменило. Он не стал любить ее меньше, а она не переменила своего решения. И когда однажды, в один из весенних дней, Сашка как всегда без стука вошел в кабинет следователя прокуратуры, с которым работал уже несколько месяцев, и увидел Любочку в его объятиях, то вначале просто не поверил своим глазам. А потом, когда она повернулась, просто закрыл дверь и ушел.
В тот весенний день он понял, что надеяться ему больше не на что. Что она живет своей жизнью, которая теперь уже совсем отдалилась от его и сделать с этим он ничего не может. И он прошел как слепой по коридорам прокуратуры и ноги сами привели его в УВД, в его кабинет. И там под впечатлением, он, который всегда был многословен только на допросах подозреваемых и в шуточных розыгрышах своих коллег, все рассказал своему соседу по кабинету и однокашнику, с которым учился в Юридической Академии, Олегу Зубову. С Зубовым они никогда небыли близкими друзьями, да и вообще близких друзей у Сашки в милиции не было. Но видимо в этот день ему просто нужно было кому-то все рассказать. И на счастье Олег оказался понятливым парнем, хотя в УВД, так же как и Сашка, слыл зубоскалом и ерником. Он просто запер кабинет на ключ изнутри и достал из сейфа бутылку водки. Так они и подружились.
Со слов Зубова любовь эта у Сашкиной Любочки со следователем прокуратуры началась уже давно. В УВД говорили об их скорой свадьбе. Но самое обидное Сашке показалось не это, а то, что следователь этот Семипалатов, был совсем неплохим мужиком, хотя и немного чудаковатым. Очень уж вежливым и положительным, но на вид совершенно неприглядным, низкорослым и лысым как колено. Говорили, что пришел он в прокуратуру после службе на флоте, и что будто бы даже плавал на подводной лодке, но в результате объявленной конверсии и сокращении Вооруженных Сил оказался в родном городе. Так как носил он очки в металлической оправе с круглыми стеклами и был лысым и маленьким, то в УВД, местные остряки сразу окрестили его Берией. И прозвище это за ним так и закрепилось.
Сашка был парнем здоровым, под метр девяносто ростом, широкоплечим и никогда не считал себя внешне хуже, чем кто-либо. Поэтому Любочкин выбор был для него непонятен и казался нелепым и не серьезным. По Сашкиным меркам Семипалатов был старым, ему было уже за тридцать. Но разве этих женщин поймешь? Сашка за три года службы уже насмотрелся на «взаимоотношения полов» по горло. Видел и какие страшные жены кое у кого из руководства УВД, видел, и какие молодые красавицы замужем или просто живут с пожилыми криминальными авторитетами города. Приходилось посмотреть и на другие супружеские пары, попадающие в милицию по разным обстоятельствам. И все эти зрелища не были столь уж привлекательными.
- Господи! – говорил запьяневший Сашка, обнимая Зубова за плечи, - неужели они все так живут? Зачем, скажи ты мне, они живут так? А? Неужели им не противно находиться постоянно рядом и собачиться между собой даже при людях? Ради чего тогда они живут вместе? Зачем они приходят с такими умными лицами на вечера посвященные Дню милиции, если, скорее всего, дома вцепятся друг другу в волосы, как те клиенты, которых привозят нам в дежурку? Неужели так всюду и везде?
- А ты не обобщай, Альтик, не надо – глубокомысленно отвечал Зубов, разливая остатки водки – Вот мои предки тоже бывают и погавкаются, и маманя отца бывает, полотенцем по спине вытянет. А потом ничего - живут!
В тот день Сашка ушел домой подавленный и несчастный, но уже утром прибежал на работу и, подморгнув, загадочно улыбающемуся Зубову, опять схватился за свои дела.
И опять побежали дни, и лето сменяла зима, и работа прерывалась, когда все они заочники из УВД, встречались два раза в год на вокзале и ехали ночным поездом в Оренбург на сессию. И всю ночь пили вино или водку, и разговаривали, курили в тамбуре. И заочники «кадрили» заочниц, с которыми кажется, виделись каждый день на работе, и к которым вроде бы привыкли. Но время каждой сессии, и путешествие в одной компании, а потом и проживание в соседних общежитиях, совместное хождение на лекции и семинары сближало их намного больше, чем работа, где каждый из них был заперт рамками своих обязанностей, окружением немолодых коллег, руководства, и просто обыденностью происходящего. Сессия объединяла их молодостью, оторванностью от родного города, единым учебным процессом, и совместным проведением свободного от учебы времени.
И было это все прекрасно, если бы Сашка именно в эти дни не видел ее рядом постоянно. А теперь еще и его тоже.
Семипалатов учился с ними на одном курсе с самого начала, но естественно в их компанию не попадал, ни по возрасту, ни по профессии. И на сессиях Сашка встречался с ним редко, здоровался, конечно, и знал, что учится он в одной группе вместе с Зубовым и другими ребятами из их УВД, где училась и Люба. Сам же Сашка с самого начала попал в группу, в которой как назло не было ни одного земляка. Но он быстро подружился со своими однокашниками из Медногорска, Новотроицка и Бугуруслана, и другими ребятами и девчатами из соседних областей.
Но на первых двух курсах, все свободное от учебы время, Сашка проводил, конечно, со своими. С Зубовым, с Лешкой Парамоновым из службы участковых, с Денисом Галкиным – оперативником из группы по угонам. А так же с девчонками из отделения дознания, одна из которых, Светка Волохова, была даже влюблена в него на первом курсе, но потом из-за Любы как-то потерялась из виду и нашла себе другую компанию подружек из своей, т.е. не из Сашкиной группы. Все вместе между семинарами или после лекций они ходили в кино, иногда обедали в кафе, когда были деньги. А иногда устраивали застолья после успешной сдачи какого-нибудь сложного экзамена. И было это в основном в комнате общежития, в которой жил Зубов с товарищами.
Эти организованные совместные застолья, наверное, надолго запомнятся Сашке потому, что были они по-студенчески скромными, даже по меркам того времени общей нищеты. Но им тогда было не до шикарностей при массовых задержках заработной платы, и в том числе и в милиции, и при лихорадке нарождения новых капиталистических отношений.
Стол был заставлен в основном распространенным в коммерческих ларьках импортным спиртом «Рояль», в больших бутылках из зеленого стекла, привезенными из дома солеными овощами, вареной или жареной картошкой, и бутылями с водой, закрашенной сладким порошком «Инвайт». Но это совсем не влияло на веселую атмосферу, на танцы под недавно появившееся радио «Европа плюс», на женатых или замужних участников праздников так, как ничто не может, огорчит в молодости, кроме не понимания. А их взаимопонимание было самым крепким, спаянным совместной работой и учебой, двумя пока что самыми главными в их жизни делами.
************
- Ты что, издеваешься, Олег? – спросил Сашка укоризненно – Ну, ладно пойду я с вашей группой в ресторан, а какое мне там веселье. «Берия» с Любочкой подопьют и начнут обниматься. А мне будет каково, ты подумал?
- Ты не психуй! – как всегда спокойно ответил Зубов – Ты же помнишь, какой у них разлад был летом? И поверь моему чутью и сейчас у них не все так просто. Я что тебе плохого посоветую, Альт? Не хочешь, можешь посидеть в общаге, а утром двинем на поезд все вместе, все наши. Но сейчас момент есть. Это я тебе говорю. Они всю эту сессию почти не встречались. Я заметил, после лекций она с девчонками, а он с нами постоянно до общаги. Это не то, что на весенней сессии, когда они под ручку, вместе только что в туалет не ходили. Пойдешь с нами в кабак, а там сориентируешься сам. Я тебе друг, а не Арина Родионовна. От меня глупостей-то не жди.
Сашка действительно помнил, как прошлым летом в коридоре он встретил Светку Волохову, и она, будто бы, между прочим, сообщила ему, что Любочка выходит замуж в этом месяце, конечно, за Семипалатова. А потом он сам спросил у Семипалатова как-то в разговоре, и тот подтвердил, и даже сказал, что пригласит на свадьбу.
Может быть, от кого-то другого это и звучало бы как издевательство, но глянув в круглые, как его очки, чистые глаза «Берии», Сашка промолчал. Что ему скажешь этому наивному счастливчику?
Но что-то действительно разладилось у них в последний момент. Свадьба почему-то не состоялась, и все понимали, конечно, что по вине Любочки. Все это Сашка узнал уже потом потому, что в это время он ухал в командировку, задерживать одного подозреваемого в соседней области, и его не было около трех недель. А когда он вернулся, эта новость ни как внешне не отразилась на нем. И когда они с Зубовым остались одни в кабинете то, на его начатый было рассказ, Сашка перебил словами: «Знаю уже».
Но Зубов не унимался и рассказал, из-за чего произошел разлад. С его слов выходило, что прямо перед свадьбой выбил себе Семипалатов квартиру в их районе. В квартире той какой-то старик недавно скончался, одинокий. И наследников нет, да и квартира не приватизированная. Семипалатов и выбил ее себе какими-то путями.
«Позвал он меня и еще пару ребят из нашего отдела с кем более-менее знаком, прибраться в квартире. Мебель старую на мусорку вытащить, ну вычистить весь хлам, прибраться. И Любочка пришла с нами вместе. Тоже рукава засучила, давай мыть, скрести. Квартира-то после деда удивительно загаженная, но если отделать просто прелесть будет. Да ты знаешь этот дом. Он угловой. На пересечении улиц Макаренко и Медногорской. Квартира, правда, на первом этаже, но огроменная, старого типа. Из тех домов, что еще пленные венгры строили» - увлеченно рассказывал Зубов.
«Выгребли мы, значит, весь мусор. Кровати, комоды, трюмо, все позапрошлого века на мусор снесли. Любочка тряпкой живо так махала, все смеялась, да с нами шутила. Веселая была. Закончили наконец-то как раз к обеду» - неторопливо продолжал Зубов.
«Может, прекратишь «кота за хвост тянуть»» - не выдержал Сашка. «Я тебе уже сказал, что мне это не интересно».
Зубов сделал предостерегающий жест рукой и продолжил, как ни в чем, ни бывало.
«Быстренько собрали на импровизированный стол. «Берия» достал уже припасенные закуски и бутылки, Любочка все это расставляет. А мы окно открыли и курим, здесь же в этой комнате. Курим, значит, но уши–то мы не затыкали, поэтому слышим, как радуется Любочка, восхищается квартирой, говорит как просторно, мол. А «Берия» ей говорит, я, мол, для тебя еще не то сделаю. Все, мол, у нас будет. Любочка, спрашивает у него, а что ты еще сделать можешь. А Берия смеется и говорит, а что ты хочешь. А она ему, нет, говорит, ты скажи, что ты еще сделаешь. Тут «Берия» и скажи, что сделает что нужно, а дядя всегда поможет, так же как помог с этой квартирой. После этих слов Любочку, будто кто подменил. Как-то погрустнела она, все молчала, пока мы пили, да закусывали. А в конце застолья даже цепляться начала к словам «Берии». То над одним его словом посмеется, то что-то скажет издевательское по отношению к его хлебосольству. А потом вообще спросила, не пообещал ли он нам за помощь чего-нибудь такого, что его дядя выполнить не сможет» - после последних слов Зубов коротко хохотнул.
«Короче слово за слово, Любочка разошлась не на шутку. Наговорила разных неприятных слов. Всем досталось. И нам, что мы «менты поганые» и «алкаши». И особенно «Берии», что он «тюфяк и дядин захребетник».
«И зачем ты мне все это рассказал?» - зло спросил Сашка.
«А затем, что не любит она его. Понял!» - горячо выдохнул в лицо Сашке Зубов.
«Не факт» - безнадежно покачал головой Сашка.
Зубов еще что-то хотел сказать, но вдруг резко бросил: «Да пошел ты!», и вышел из кабинета, хлопнув дверью.
И вспомнив все это, Сашка и согласился пойти в ресторан. Что собственно он терял? Сидеть одному весь вечер в общаге в чужом, по сути, городе, который он хорошо узнал за эти шесть лет, но который никогда родным не станет. Это тоже не сахар, хотя не смертельно. Но пойти в ресторан его тянула уже неодолимая сила, которая все это время не давала ему забыть Любу. Ту Любу, которую он знал когда-то и которую подсознательно хотел вернуть. Именно ту, которая была в их недолгие встречи, ту нежную и ласковую, от запаха волос которой у него кружилась голова.
И он решил пойти. И отдал деньги Олегу на билеты, которые тот должен был купить в один вагон для всех них, возвращающихся домой. А потом сдал блестяще последний экзамен – «Гражданский процесс», который терпеть не мог из-за его многоступенчатой запутанности, и веселился на вечере с ребятами из своей группы, а по сути, все это время только ждал будущей встречи в ресторане. Ждал и надеялся на чудо, которое обязательно должно было произойти. Произойти именно сейчас, когда вокруг все счастливы, полны надежд и радости от окончания учебы, а значит начала чего-то нового, обязательно счастливого и удивительного, как когда-то в детстве под Новый год. Все эти дни он думал про это чудо, и сомневался, и надеялся опять и глушил в себе страх от приближающегося дня, в который они встретятся. Встретятся не мимоходом, как встречались часто, а в шумной компании общих друзей, и вот тогда он выберет момент, чтобы остаться с ней наедине и обязательно скажет ей те слова, которые все изменят.
И вот день этот настал, а он все лежал в постели, кутаясь в тонкое одеяло, и не хотел просыпаться, хотя уже давно не спал. Его опять мучило сомнение, и недавние фантазии казались бредом, и опять он думал, что изменить ничего нельзя. Не хотелось открывать глаза, а хотелось зло смеяться над собой и бить себя кулаками по ногам, остервенело до боли, чтобы боль эта, наконец-то прорвалась наружу, и перестала терзать его изнутри.
Все утро и день Сашка делал все почти автоматически. Готовил завтрак, ел, мыл посуду, слушал любимое радио, смотрел в окно, курил на кухне с соседскими девчонками, которые учились курсом младше. Ходил гулять по заснеженным улицам, стоял в очереди в магазин, и все время думал, думал, думал.
О чем он думал, Сашка, наверное, конкретно не сказал бы и сам. То вспоминал их свидания с Любой, то ее вместе с Семипалатовым, то увидев идущую навстречу влюбленную парочку, он вдруг испытывал воодушевление и радость в связи с приближающимся вечером. Но потом пришел в общагу, и опять на него находила грусть и непонятная хандра. А начавшийся по-дурацки день так и продолжался по глупому сценарию.
Сразу после обеда, он, уже погладив брюки и наведя блеск обуви и всей одежде, увидел, что осталось еще два мучительных часа до встречи, о которой они договорились с ребятами на улице Советской, решил прилечь на кровать. И уже лежа продолжал еще решать идти ли ему или остаться, в тоже время, понимая прекрасно, что уже не сможет не пойти. Он сжимал руками голову и закрывал глаза, пытаясь отогнать навязчивые мысли и картины прошлого. И наконец-то видимо от усталости и тяжести переживаний просто заснул и проспал время встречи.
И вот теперь, он бежал по улице Советской, озираясь, ища взглядом ребят, моля всех Святых, чтобы они еще были на месте, возле кирпичной башни с часами, которая уже была видна вдали. А когда увидел их на месте, стоящих кучкой, мнущихся на промозглом ветру, дымящих сигаретами, то испытал такое облегчение, как будто все что он намечал на этот вечер, уже осуществилось.
- Ну, ты даешь, Альт! – еще издали заорал Зубов, первый увидевший приближение Сашки – Ты, брат, позже не мог заявиться?
- Он тут весь извелся – пророкотал басом здоровяк Парамонов – Дубленку на себе уже рвать начал. Кричит, где мой любимый напарник, причитает. И сигареты все покурил, какие были.
- Ах ты брехло толстое! – радостно крикнул Зубов, и с прыжка обхватил за шею огромную фигуру однокашника.
- Видал что творит – откликнулся в Сашкину сторону Парамонов, стряхивая с себя Зубова как пушинку. Они стали шутливо толкаться и хватать друг друга за рукава и за грудки, видимо изрядно замерзли на февральском ветру.
- Пойдем что ли? – спросил Сашка отдышавшись.
- Семипалатова ждем – откликнулся Денис Галкин, тоже пританцовывающий на месте от холода. – Он у нас сегодня именинник.
- У него день рождения?- удивился Сашка.
- Нет, Сашок! – откликнулся Зубов. – Его в прокуратуру областную вызвали. По секретным сведениям из секретных источников можем тебе сказать, что возможно сегодня, товарищ Семипалатов станет заместителем прокурора города.
- Какого города? – ошалело спросил Сашка.
- Рио-де-Жанейро, конечно - тут же откликнулся Зубов, даже не улыбнувшись.
- Да нашего города, какого же еще. Назначают его сейчас заместителем прокурора города Орска - захохотал Денис.
- И ничего смешного – откликнулся Парамонов – Человек карьеру делает. Это сразу было видно. Не с постового начинал и не с участкового.
- И даже не с начальника штаба – сказал Денис и пихнул кулаком в плечо Зубова, намекая видимо на его, мягко говоря, натянутые отношения с начальником штаба Огуречниковым, который, так же как и Семипалатов, был бывший майор Вооруженных сил, но кроме того строевик, и зануда каких мало.
- С такими связями как у него – продолжал Парамонов, - он и прокурором города скоро станет. Так что дружите ребята с нужными людьми. А пока имейте в виду Гришу Семипалатова, которым со временем будете гордиться, а может, и за помощью когда-нибудь обратитесь.
- Однокашникам сам должен помогать - начал было говорить Галкин, но Зубов перебил его.
- Вон идет!
Семипалатов подошел и неторопливо поздоровался со всеми за руку в полной тишине.
- Ну как Гриш? Поздравить можно? – спросил Парамонов, который был с ним одного возраста, и который Семипалатову другом не был, но сидел с ним шесть лет рядом за одним столом на всех лекциях и семинарах.
-Можно – широко улыбнулся Семипалатов.
И тогда заговорили все разом, полезли опять жать руку «Берии», только Сашка стоял скромно в стороне. А когда все расступились, он как-то неловко тоже подошел, сунул Семипалатову руку и пробурчал: «Поздравляю».
- Ну, все – довольно потер руки «Берия» – Двинули!
- А куда пойдем? – спросил у всех Парамонов.
- Вначале за остальными – сразу откликнулся Зубов – Они тут в фойе Дома офицеров, в тепле собираются. А потом, мы думали, может там и останемся.
- Нет – сказал Семипалатов – Там как-то не солидно, пьянь всякая собирается.
- Так там и цены наши, студенческие – возразил Галкин.
- Пойдем в «Оазис» - безоговорочно решил Семипалатов, и Сашка понял, что он давно пользуется в своей группе авторитетом.
- А где это? – вырвалось у него.
- Это в двух шагах от театра Музыкальной комедии. А расходы по такому случаю я наполовину беру на себя – ответил Семипалатов.
- Ура!- заорал Галкин. А Зубов подмигнул Сашке, и дурашливо сказал: «Вот это по-нашему, товарищ прокурор. Водку значит, будем пить не паленую и, наверное, с копченой колбасой».
Парамонов пихнул Зубова в бок и сказал довольно улыбаясь: «Молчи, мышь монастырская! А то будешь под моим присмотром кефир вприкуску с сыром кушать».
- Я не ел сыр Леша, уже, наверное, с самого твоего дня рождения – также весело откликнулся Зубов, увлекая вперед Парамонова одной рукой, а другой, хватая под руку Сашку.
****************
Ресторан «Оазис», оказался на вид, маленьким подвальным помещением с узкой дверью, к которой с тротуара вели три ступеньки вниз. Но внутри впечатление крохотности и тесноты пропадало сразу.
В полумраке огромного зала изнутри светились столешницы тумбовидных столиков, и рябила светомузыка. Громкая музыка заполняла все пространство, под ногами блестела и скользила пластиковая мозаика, а квадратные колонны, подпирающие низкий потолок пухло топорщились, как и стены, мягким, кремового цвета, кожзаменителем.
Все они и парни и девушки ввалились в ресторан шумной большой компанией, и перекликались в полумраке, и упирались постоянно плечами в мягкие колонны, пока кто-то из официантов не показал им, где находится гардеробная.
Когда рассаживались за столики большая компания как обычно начала разбиваться на маленькие кружки и кружочки, которые впрочем, сидели настолько рядом, что кружки постоянно перекликались, соединялись и опять распадались из-за таких любителей, как например Галкин, поспеть везде и просто не способных сидеть долго на одном месте. Оформление заказа сразу на все занятые столики поручили Семипалатову, но многие, как Зубов и Парамонов тоже заказывали кое-что по мелочи на столик, за которым сидел и Сашка. А кроме них еще три девушки, среди которых оказалась и Светка Волохова.
Все было, как и бывало уже много раз. Пили водку, запивая холодной «Фантой», закусывали салатами, которые принесли первыми. Зубов усиленно ухаживал за всеми девчонками, что-то острил, ему вторил Парамонов, а Сашка разговаривал с Волоховой. Она спрашивала о сдаче последних экзаменов, и он рассказывал ей, как их группа сдавала государственные экзамены, как после этого гуляли, как было весело. Короче вечер начался так же, как и многие вечера, проводимые ими за шесть лет совместной учебы.
Позже начались тосты. Кто-то поднимался и объявлял тост, то за успешное окончание учебы, то за дипломированных специалистов, какими теперь они все являлись. Потом начали танцевать, и Зубов сразу забрал двух девушек на середину зала. Парамонов незаметно перешел за столик Семипалатова, а Сашка, старающийся не глядеть в ту сторону, увлекаемый Светой Волоховой тоже попал в круг танцующих однокашников. Вначале он танцевал лишь под укоризненным взглядом Светки, но потом раззадоренный Зубовым, который вился ужом и танцевал так увлеченно и весело, что заставил двигаться быстрее всех, и находящихся рядом, и в том числе Сашку.
Сашка вдруг, толи от задорной веселости Олега Зубова, толи от нежного взгляда Светки сбросил с себя оцепенение, которое крепко держало его весь день, и стал «выкидывать фортеля», как выражался Парамонов, на пару с Зубовым так, что девушки танцующие рядом завизжали от восторга. К ним в круг подскочили другие «дипломированные специалисты» и круговерть танцев закружилась с новой силой, где смешались все стили и импровизация и дурман алкоголя, и задорный женский смех, и радость общего движения и счастье объединяющего праздничного настроения.
- Пойдем курить! – перекрикивая музыку, дернул за руку Зубов, когда одна из мелодий сменилась другой не менее быстрой и веселой.
Они выскочили на февральский ветер, накинув пиджаки на промокшие от пота рубашки. И Зубов все еще кричал, рассказывая смешные моменты танцев, хотя на улице музыка уже не играла, а Сашка, забыв обо всем, смеялся в такт его рассказу, и жадно курил, и просто наслаждался душевным полетом. И когда они с Зубовым опять зашли в зал, то музыка также гремела, и Сашка, увидев, что Люба спокойно сидит на своем месте рядом с Семипалатовым и Парамоновым, пошел за свой столик.
За столиком Светка Волохова, уже изрядно подпоенная Зубовым, обняла Сашку и положила голову ему на плечо.
- Дурак ты, Альтов! – сказала она со слезами в голосе. – Чего тебе нужно еще? Столько девушек вокруг тебя симпатичных. А ты все смотришь на нее, будто прокляли тебя, что ли?
Сашка отыскал глазами Зубова и тот понял его с полувзгляда, подскочил и завертелся рядом.
- Светик, медленный танец. Не откажи самому красивому мужчине в этой недостроенной Кулинарии.
И Зубов увел с собой слабоупирающуюся Волохову. А Сашка устало откинулся на спинку дивана, и опять глянул в сторону столика, где сидела Люба. И сразу заметил, что сидит она одна, или вернее только в окружении девушек. Ни «Берии», ни Парамонова видно не было, может быть ушли курить, хотя Семипалатов не курил.
«Да какая разница!» - подумал Сашка и поднялся, чтобы подойти. Но застыл на месте, думая, что он скажет Любе, когда подойдет. Внутри него все затряслось от волнения, и Сашка сжал кулаки от бессилия сделать хотя бы один шаг. Он постоял, покачиваясь в нерешительности и испытывая бессилие и злость на свою слабость, и медленно сел на место.
Рядом подсели ребята и заговорили с ним, и он что-то отвечал, потом выпил с ними за окончание учебы, и не заметил, как Люба сама подошла к нему. И в полутьме, освещенной только подсветкой столов, он занятый разговорами с ребятами не сразу понял, кто стоит рядом. А когда, наконец-то, увидел ее, то она сказала: «Пригласи меня на танец, Саша». И он почувствовал, как по телу пробежал озноб и встал.
Они танцевали медленный танец под грустную, известную песню группы «Иглс» «Отель Калифорния», среди других пар. И их окружала полутьма, ее тело было рядом, а запах ее волос опять пьянил его, как когда-то, кажется очень давно. И Сашка молчал от неожиданности и счастья, и Любочка молчала тоже. Но музыка закончилась совсем незаметно для него, а она в тишине и пустоте разошедшихся на места пар, подалась от него, отстраняясь.
И тогда он отпустил ее, но крепко взял за руку. Он не мог отпустить ее просто так. Теперь это было для него невозможно.
- Давай выйдем, поговорим – сдавленным голосом попросил он со слабой надеждой, и Люба не выдернула руки, а сама пошла к выходу и потянула его за руку, которую он так крепко сжимал. Так они и шли через весь пустой полутемный зал. Она впереди, он сзади, и их сомкнутые руки со стороны давали ощущение, что она ведет его куда-то, как маленького мальчика взрослая женщина.
На ступеньках ведущих вверх, в город, он нервно закурил, не зная с чего начать. Как сказать ей! Что сказать, чтобы она поняла, что он любит ее так же по-прошествии этих двух лет и, наверное, даже сильнее чем два года назад. Что для него ничего не изменилось, и что он готов для нее на все.
Сашка обернулся и увидел ее глаза. Большие и широко распахнутые.
- Поцелуй меня, пожалуйста – сказала она как-то жалко, просительно, будто извиняясь за все эти дни, которые ее не было рядом.
И Сашка обнял ее порывисто и жадно, и нежно коснулся ее губ, но оторвался вдруг рывком и сказал, горячо дыша ей в лицо: «Давай уйдем отсюда!». И только потом, увидев, что она стоит, потупив глаза, он добавил: «Я люблю тебя!».
А Люба вдруг заплакала, тихо, почти не слышно, только слезы потекли ручьями по щекам, а плечи тряслись толи от холодного февральского ветра толи, от плача которого он не слышал, а только чувствовал, как ожог на своем лице.
-Что же мы делаем? – прошептал он. А потом сказал громко: «Что же ты делаешь?» И тогда она быстро вытерла ладонью лицо и улыбнулась ему жалко и беспомощно, будто извиняясь в чем-то.
- Это все от вина – сказала она. – Завтра все кончится и начнется жизнь.
- Какая жизнь? – удивился Сашка, не понимая, о чем она говорит.
- Обыкновенная жизнь – сказала Люба уже обычным своим голосом. – И прожить ее нужно хорошо. Поэтому ты не грусти милый. И я не буду грустить. Я знаю, у тебя все будет хорошо.
- Без тебя у меня ничего не будет – тоже уже спокойным голосом сказал Сашка, и опять попросил: «Давай уйдем!».
Но Люба смотрела на него уже обычным, спокойным и непроницаемым взглядом, лишь где-то в глубине глаз мелькала дальняя грусть уже ушедших и высыхающих слез.
- Куда? – спросила она. – В твою общагу, с заплеванными коридорами и с туалетом, в котором расколот унитаз? Туда где вечно пахнет сгоревшим подсолнечным маслом?
- Причем здесь общага? – не понял Сашка вначале. Но потом будто бы спохватившись, ответил: «А хотя бы и в общагу. Что?»
Люба засмеялась вдруг громко, совсем не весело и как-то хрипло.
- Что? – опять спросил он, не понимая ее совсем.
- Я вспомнила как на втором курсе, так же вот зимой, вечером мы решили зайти к тебе в комнату – Люба опять неприятно рассмеялась, прерывая речь.
- Помнишь, ты говорил, что ребят нет и что нужно же нам где-то погреться? - продолжала она - Когда мы пришли, то дверь в комнату была заперта. Ты забыл тогда, что одолжил ключ на этот вечер Зубову. А он пригласил какую-то девку, которая так охала и стонала, что мне хотелось провалиться сквозь пол вашей общественной кухни, куда ты утащил меня пить чай.
Люба шумно с придыханием, еще выдающим недавние слезы, тяжело вздохнула, и сказала уже серьезно: «Прости, но это не для меня».
В это время заскрипела пружина двери и показалась голова Семипалатова.
- Люба! – позвал он, и Сашка вдруг со злостью пнул дверь ногой и увидел, как она ударила «Берию» по голове, и услышал этот тяжелый удар. Потом он подпер дверь ногой и сказал: «Я не понимаю тебя..»
Но Люба резко перебила его. – Надо идти, ждут – сказала она.
-А как же мы? – с надеждой спросил Сашка.
-Холодно – сказала Люба, поведя плечами и пряча от него глаза. – Ты прости меня, ладно? Мне, наверное, не надо было подходить к тебе.
За дверью в это время нарастал шум, кто-то кричал, слышалась ругань и выкрики борьбы. Там внутри или кто-то дрался, или пытались унять дерущихся. Дверь несколько раз дернули, но потом она опять захлопнулась.
- И что мне теперь делать? – спросил он отрешенно, глядя в сторону.
Люба подняла руки взяла в ладони его лицо, повернула к себе.
- У тебя все будет хорошо – убежденно заговорила она. – Все пройдет, и ты еще познакомишь меня со своей девушкой.
- Какой девушкой? – выдохнул Сашка.
- Твоей девушкой! – уверенно и как-то неестественно радостно сказала Люба – С той, которая у тебя еще будет!
Дверь все это время ходящая ходуном от ударов, наконец-то распахнулась и вытолкнула наружу Зубова, уже одетого и с охапкой одежды в руках. Он тут же навалился спиной на дверь и уперся ногами в нижнюю ступеньку.
- У «Берии» все лицо в крови – задыхаясь, выкрикнул он. – Там шухер до небес. Кое-кто уже сцепился. Надо уходить ребята, держите.
Зубов сунул в руки одежду Любе, а потом Сашке.
- Уходим! – орал Зубов. – Вашу одежду я взял, по пути оденетесь…
- Уходите! – вдруг быстро сказала Люба и, прижав свое пальто к груди, рывком отстранила Олега и, протолкнувшись, исчезла в дверях.
- Куда? – поймал в охапку рванувшегося за ней Сашку Зубов. – А ну вперед быстро, пока местные менты не понаехали!
И толкая Сашку впереди себя, Зубов выскочил вместе с ним на улицу по идущим наверх ступеням.
КОНЕЦ.