Случайная встреча.
Суббота не задалась как-то с самого утра. Накануне вечером Варенцов спать лег поздно потому, что на работе отмечали день рождение начальника планово-экономического отдела. Естественно, что задержались допоздна, и выпили лишнего, как это бывает на редких праздниках, которые они отмечали на заводе. После этого он пришел домой счастливый и улыбающийся и, отмахнувшись от недовольного ворчания жены, стал играться с младшим сыном Аркашкой. Потом он что-то объяснял жене о том, что напился не просто так, а по поводу дня рождения начальника, и что у него тоже должны быть выходные. Кажется, он пытался еще поговорить со старшей дочерью, но она заперлась в детской, и тогда он завел беседу с тещей, которая увела его на кухню и все время просила «говори потише, уже поздно».
Варенцов думал, как всегда, что в выходной удастся поспать подольше, хотя бы часов до десяти. Но младший сын проснулся уже около восьми утра и стал горланить на всю квартиру, топотать, и греметь об косяки дверей своей пластмассовой саблей. Жена не открывая глаз, проворчала: «Еще один митинговщик. Весь в папу».
Пришлось вставать так, как он сразу понял, что уснуть больше не удастся. Жена спала с краю их большой кровати, и Варенцов перелез через нее, стараясь не разбудить. Но она приоткрыла глаза и пробурчала: « Что голова болит, алкаш?». Варенцов ничего не ответил потому, что голова действительно болела, и не то что говорить, но даже видеть никого не хотелось.
Четырехлетний Аркашка, увидев его, тут же подскочил и наставил, с грозным видом, на него свою пластмассовую саблю. Варенцов слегка потрепал его по голове и, шаркая тапочками, пошел на кухню, чтобы погасить нездоровую жажду. Выпив большой бокал холодной воды, и поставив на плиту чайник, Варенцов подошел к окну.
Во дворе все было засыпано желтой листвой, кое-где виднелись островки растаявшего за одну ночь, накануне выпавшего снега. Ветер трепал кроны старых карагачей, срывая с них последние мелкие листочки, и они, кружась и падая на детскую площадку, скользили по металлическим конструкциям поблекших от дождей детских горок, качелей и по пологой крыше деревянной покосившейся беседки.
За детской площадкой, у расположенной напротив пятиэтажки, был виден задний подъезд продовольственного магазина, у которого уже стояло, разгружаясь, несколько грузовых автомобилей. Не заасфальтированная площадка возле подъезда была покрыта множеством мелких и больших луж, лед в которых был уже раскрошен колесами машин, и грязная вода колыхаясь, лизала белые края ледовой крошки. На душе было так же пасмурно, как и за окном, и Варенцов грустно смотрел на большие яркие буквы, нарисованные на грузовом фургоне одного из автомобилей. Там было написано желанное слово «ПИВО ПИТ». Варенцов вздохнул тяжело и неохотно поплелся в ванну умываться и бриться.
Вчера во время застолья пришлось пить и водку, и коньяк, и даже шампанское потому, что трудно было уступить коллегам женщинам, которые развеселились после нескольких рюмок, а так же юбиляру, который очень старался, чтобы всем было весело. Теперь об этом было даже противно вспоминать, но страдать весь выходной день Варенцов не собирался, и поэтому, проснувшись окончательно после утреннего туалета, он прошел в кухню и, заглянул под раковину, а потом пошел одеваться. Пока он одевался, жена опять открыла глаза.
«Куда собрался?- спросила она тоном не предвещающим ничего хорошего.
«Мусор вынесу» - бросил Варенцов на ходу, и вышел из комнаты, чтобы не слышать едкие слова жены. Однако ее слова догнали его: «Иди, иди. Похмеляйся! Но не вздумай шататься там, по двору, чтобы на тебя все соседи глазели!».
Варенцов схватил из мусорного ведра не полный еще целлофановый пакет с мусором, и поспешил быстрее уйти, чтобы не слышать ворчливый голос жены. На улице в лицо освежающе ударил холодный ноябрьский ветер, и бодрость духа начала возвращаться. Варенцов быстрым шагом пошел к мусорным бакам, а оттуда сразу в магазин.
После выпитой кружки пива, сразу стало легче. Но Варенцов знал, что это ненадолго и поэтому, закурив, двинулся к центру города пешком, теперь уже никуда не торопясь. Головная боль отступала, и краски окружающего мира стали возвращаться в его сознание уже не в таком мрачном виде.
Несмотря на ранний час выходного дня народу на улице Краматорской было уже много. Сновали и гудели автомобили, на фонарном столбе орало городское радио, рекламируя продукцию местных производителей, на углу бабки торговали семечками, цветами, жвачками и сигаретами с лотков и переносных прилавков. Мужики уже толпились возле ларьков торгующих пивом рядом со зданием Онкологической больницы. Варенцов шел дальше.
Ехать в центр на общественном транспорте не хотелось, и поэтому, подумав немного, он пошел в бар «Круиз», который находился совсем рядом.
Вообще-то таких заведений как этот бар Варенцов избегал. Это только он так назывался красиво бар «Круиз», а на самом деле это была настоящая «занюханная забегаловка», как выражалась его теща. Это сразу было видно при входе так, как вход представлял собой массивную металлическую дверь, выкрашенную в темно-бордовый неприятный цвет, и такого же цвета металлический козырек над входом, на котором белой краской, без всякого трафарета, от руки было написано – «Круиз». Серое бетонное крыльцо и дверь бара были расположены сразу за яркой витриной магазина «Кухни Европы», а после двери бара располагалась шикарная дверь и переливающаяся вывеска в магазин меховой одежды «Бизон». Поэтому, только посмотрев на дверь и крыльцо бара можно было определить, что находится оно в таком же старом здании послевоенной постройки, как и стоящее рядом на углу здание Онкологической больницы. Но это было бы полбеды, если бы не внутреннее помещение в которое ты попадал, перешагнув порог «Круиза».
За дверью было маленькое помещение четыре на четыре с половиной метра, на котором каким-то образом умещался прилавок, занимающий всю дальнюю стену, и пять небольших столиков, с множеством пластиковых табуреток вокруг. Даже при наличии в этом баре пяти человек, уже казалось, что развернуться невозможно, а в основном там всегда находилось человек десять-двенадцать. Но и это было бы не так важно, если бы не грязные, с облупившейся штукатуркой стены, не мытое со времен постройки дома единственное оконце, с ободранными рамами, снабженное крепкой ржавой металлической решеткой, и затертые до дыр шторы, создающие ту атмосферу, которая и привлекала сюда людей, лишь определенного склада.
Со слов той же тещи получалось: «Вся пьянь, со всего района там. Одна алкашня!».
Естественно, что Варенцов заходил сюда очень редко так, как не только никогда не был рабочим, то есть работником физического труда, никогда не был «ранее судим», но и с детства никогда не был хулиганом. Поэтому с завсегдатаями такого заведения не имел ничего общего, и даже по внешнему виду, манере держаться и одежде всегда чувствовал себя здесь чужаком.
Но в такие моменты как сегодня у него просто не хватало терпения доезжать до центра в более приличные заведения, и он с грустью погружался на полчаса в обстановку разухабистого мата, стоящего сплошной стеной дыма дешевых сигарет, и почти физически ощутимой грязи всего к чему бы не прикасался.
Варенцов с трудом протиснулся к прилавку, вдоль которого на высоких табуретах уже тесно сидели какие-то молодые ребята в потертых пуховиках и натянутых на глаза вязаных шапочках, и заказал сто граммов водки, кружку пива и горячую сосиску с кусочком хлеба. Пожилая тетка, приняв заказ, махнула ему рукой, мол, садись, где сможешь, и Варенцов втиснулся за один из столиков найдя пустую табуретку между столом и грязной стеной. Почти за каждым из пяти столиков, сидели около шести или семи человек. Было так тесно, что сидя, можно было разглядеть только лица сидящих напротив. Сидящие рядом с ним мужчины, были уже довольно пьяные и громко и увлеченно разговаривали между собой, не обращая на Варенцова ни какого внимания. В баре стоял «дым коромыслом», громкие разговоры, смех, смачная ругань и суета из-за постоянно приходящих и уходящих клиентов, многие из которых тоже, видимо, старались не задерживаться долго в этой тесноте и духоте.
Наконец-то тетка крикнула, чтобы Варенцов забирал свой заказ, и он опять еле протискиваясь сквозь сидящие и стоящие тела, перенес все стаканы и тарелки на свое место. И только выпив водки, и закусив горячей сосиской, Варенцов расслабился, расстегнул свою кожаную куртку, и даже откинулся спиной на грязную стену.
Мимо постоянно проталкивались к прилавку нетрезвые клиенты бара. В лицо дымили сигаретами, сидящие вплотную мужики, стоял гомон общего разговора, где-то визгливо хохотала женщина. Варенцов вытер выступивший на лбу пот и стал торопливо пить свой полулитровый стакан пива.
- Не торопись, покури – сказала ему прямо в лицо неизвестно откуда взявшаяся женщина, хриплым прокуренным голосом.
- Чего тебе? – от неожиданности спросил Варенцов. Женщина, нагнувшись над низким столом, пыталась заглянуть ему в лицо. И Варенцов заметил на ней потертую, в жирных пятнах дубленку с капюшоном ярко зеленого цвета, явно имеющую хорошую цену в былые времена.
- Ты что, Варенцов? – пьяно тянула она слова – Это я Верка Смолина, что изменилась? Да?
Варенцов оторопело вгляделся в морщинистое и одутловатое лицо женщины.
- Вера! – удивленно протянул он.
- Допивай свое пиво и пошли на воздух – скомандовала Смолина и, расталкивая мужиков, решительно двинулась к выходу.
Варенцов допил остатки пива и поднялся, все еще будто бы не веря своим глазам. На крыльцо он выскочил как из огромной очереди, буквально продираясь сквозь тех, кто шел навстречу. Смолина уже стояла там и курила дешевую сигарету без фильтра, вся окутанная клубами дыма и пара, который выталкивался из помещения бара с каждым входящим и выходящим клиентом.
- Я вижу, ты в порядке – сказала Вера и улыбнулась. И Варенцов успел заметить большие провалы в передних зубах. Она видимо тоже поняла, что он увидел и, закивала головой, с сожалением, будто извиняясь.
- Надеждин сволочь – смачно сказала она. – Помнишь такого одноклассника?
- Помню – озадаченно сказал Варенцов. И вдруг заговорил горячо и быстро, видимо водка сыграла, как всегда на развязывание языка.
- Вас же у нас в классе трое было отличниц и красавец. Ты, Оля Позднякова и Ирка Гришина. Мы все тогда были влюблены в Вас. Вот времена были! Я Ольгу недавно видел. Вы же с ней подруги были…
- Были – перебила Смолина. – Она теперь кто? Как и папочка ее, судья в том же суде Октябрьского района. А я вот видишь…
- А Надеждин? – спросил осторожно Варенцов.
- Сидел по малолетке – вяло ответила Вера. – Дождалась! Вроде стали жить как люди, а он опять сел. Потом еще. Возила ему на зону передачи, пока вот не сломалась…
Смолина помолчала и сказала уже со злобой: - Обращалась я к Ольге, когда у меня детей отбирали. Ну, материнства лишали, короче. Просила помочь, в ноги кланялась. Куда там? Она мне давай мораль читать, за ум, говорит, берись. Послала я ее и ушла.
Вера крепко затянулась и отшвырнула сигарету. Варенцов стоял как вкопанный, не зная, что сказать. Он все еще представлял и видел ту Верку десятиклассницу с огромными веселыми глазами, в которых всегда светилась улыбка.
- А как же дети? - как-то некстати спросил он, и увидел, что Вера поморщилась от такой назойливости.
- Мать мою опекуном назначили – ответила она неохотно. – Живут теперь у нее в поселке «Победа». А я вот здесь ошиваюсь. Надеждин уже второй год опять сидит.
-А! – махнула Вера рукой. – Самое обидное, что подруга-то моя, пусть и бывшая не спросила у меня, как я возьмусь теперь за ум-то. Пока он сидел, я только и знала, что на временной работе деньги собирала ему на передачи. То техничкой в институте, то рыбой торговала на рынке, то с барыгами, его знакомыми, шмотки на барахолке продавала. А как очнулась, что же за жизнь у меня такая думаю, то уже сорок лет стукнуло. Ни профессии, ни денег, ни друзей-подруг путевых. На работу и то устроиться не могу. И что делать? Ребятишки на руках были, а как выросли так и не заметила. Все про любовь мы мечтали в школе-то. Вот тебе и любовь!
Дверь бара опять открылась, и на крыльцо вывалился очередной клиент, который сразу пьяно и грубо схватил Веру за руку.
- Верка! Ты чего? – спросил он, и тут же злобно уставился на Варенцова. – Ты кто мужик? – спросил он голосом не обещающим ни чего хорошего.
- Это брат мой двоюродный, Славка! – громко и так же грозно ответила ему Вера. – Че, ты кипишь поднимаешь? Уходит он уже, торопится.
Она перехватила руку мужчины уже пытающегося схватить Варенцова за воротник, и скомандовала: - Иди, Слава, иди! Удачи тебе.
Варенцов поспешил спуститься с крыльца, когда услышал опять голос Веры.
- А я тут к детям на Победу ездила и встретила Катьку Большову. Помнишь, была у нас такая замарашка. Вечно в грязном школьном фартуке, не причесанная…
Варенцов обернулся и увидел, как Вера толкает в спину своего знакомого, пытаясь закрыть за ним тяжелую дверь бара.
- Так вот она теперь заместитель начальника цеха на заводе «Строймаш». И на работу она меня тоже не взяла, а главное сделала вид, что не узнала. Вот оно как бывает. А мы-то над ней в детстве издевались частенько, чучелом обзывали. Иди, Варенцов, иди я ни на что не намекаю, и помощи уже не жду. Моя дорога теперь понятная. Пока, Славик!
Варенцов шагал домой той же дорогою. Перед глазами у него все еще стояло постаревшее лицо Веры, а в памяти возникали все новые и новые видения детства, когда они молодые и счастливые бегали по траве босиком. Только он ни как не мог вспомнить, когда это было.
Он дошел до своего дома и, подумав немного, сел прямо на по-осеннему грязную лавочку возле своего подъезда.
- Вспомнил! – вслух сказал он. И он действительно вспомнил. Это было после выпускных экзаменов, когда они вшестером поехали в Зауральную рощу, и купались в еще холодном Урале, а потом лежали на песке недалеко от мелководного детского пляжа. Кроме него Веры, Ольги и Иринки Гришиной был, конечно, еще Надеждин и его, Варенцова друг, Сережка Лукьянов, который ухаживал и всегда был влюблен в Ольгу Позднякову. Да, именно тогда они играли в волейбол надувным детским мячом, и бегали по траве, догоняя друг друга. А потом играли в карты, которые конечно, принес с собой Надеждин, и говорили о поступлении в институты. Потому что все они, кроме Надеждина, учились хорошо и мечтали о поступлении в ВУЗы.
И что же получилось из того, что они мечтали? Не многое.
Только Лукьянов поступил, как и мечтал в Оренбургское летное училище, и даже дослужился до майора. Но еще десять лет назад в начале тысячелетия, в тридцатилетнем возрасте, разбился вместе с самолетом на учениях где-то на Дальнем востоке. Ольга Позднякова хотела поступать в художественное училище в Москве, она всегда хорошо рисовала. Но по настоянию папы, тогда еще он был жив, поступила в юридический институт и вот занимает теперь тоже место, что и отец. Ее отец был хорошим и добрым человеком, председателем суда, известной в городе личностью.
Ира Гришина вышла замуж за офицера подводника, уехала с ним в Мурманск, родила ему ребенка и в скорости развелась. Теперь живет одна вместе с престарелыми родителями там, где и жила, в соседнем доме. Воспитывает дочку, которая года на четыре старше чем его дочь, то есть уже почти невесту. В институт так и не поступила, а сейчас работает медсестрой в одной поликлинике с его женой и иногда заходит к ним в гости.
Про остальных, про Надеждина и Смолину он тоже теперь знает, но вот только не понятно, что с ним самим.
Он сам-то, окончил местный Политехнический институт, и теперь работает экономистом на Заводе легких металлоконструкций. Кроме как на службу в армию и в отпуска к родственникам в Магнитогорск, никогда надолго не покидал родной город. Пятнадцать лет прожил с тещей и тестем в одной трехкомнатной квартире, на работе считается не пьющим и положительным. Значит все у него хорошо!
Но почему же иногда, вот как сегодня, ему кажется, что из всей их компании именно у него ничего не вышло из того о чем они мечтали после школы. И это у него, у которого все в порядке. Прекрасные дети, жена. А что? Жена как жена.
У него стабильная работа, вечером телевизор, в выходные с детьми в цирк, или на природу. Дни рождения родственников, свадьбы племянников, юбилеи коллег по работе в ресторане. Все как у обычных людей.
Не было у него ни самолетов, как у Сережки Лукьянова, ни Белого моря и жизни на базе подводников, как у Иринки Гришиной. Но ведь не было и тюремных сроков, как у Надеждина.
Так почему же иногда, как сегодня, ему хочется собрать чемодан и уехать куда-нибудь, где живут незнакомые, но, наверное, очень интересные люди и увидеть своими глазами Белое море или Санкт-Петербург, или Дальний восток и непроходимую тайгу. И почувствовать что-то, что может быть сделает его другим, таким как он мечтал когда-то, на берегу Урала, вместе со своими одноклассниками.
- Алле! Мужчина! – раздался насмешливо издевательский голос жены с балкона четвертого этажа. – Вы там ничего не приморозили к лавке?
-Иду я, иду – откликнулся Варенцов, и бросил только что прикуренную сигарету. Нужно было идти домой. Жена еще на неделе предупреждала его, что в субботу будет солить капусту на зиму, и ей нужна будет его помощь.
Варенцов встал, тяжело вздохнул, отгоняя неизвестно откуда взявшиеся мысли, и подумал, что совместная работа всегда мирила его с женой и значит, все будет хорошо. Не о чем грустить, когда завтра воскресенье, можно будет побыть с детьми, а вечером по первой программе будут показывать матч нашей футбольной сборной.
КОНЕЦ.