Когда-то слава Константина Паустовского была велика, его почему-то считали романтиком. Хотя это был профессиональный, с жестким взглядом журналист, который иногда писал сентиментальные романы, а потом вполне интересные повести. Из них самая интересная «Повесть о жизни». И сейчас, перечитывая ее, с удивлением обнаруживаешь, что в условиях советской цензуры, Паустовский говорил, все что хотел. Он просто между правдивыми зарисовками ловко вставлял советские штампы, но вполне донес до нас аромат эпохи.
Вот, скажем, белых принято было обвинять в погромах, а между тем, несмотря ни на что, лидеры белого движения никогда до этого не опускались, и даже более того, защищали евреев.
Т.е. какие-то белые солдаты могли мародерничать, но на свой страх и риск. Хотя симпатий к евреям по понятным причинам было мало. Но даже прилюдно эти настроения белым выражать не разрешалось.
Паустовский пишет о Киеве: «Изредка, но подальше от людных улиц, юнкера с накокаиненными глазами, гарцуя на конях, пели свою любимую песенку:
Черные гусары»
Спасай Россию, бей жидов, -
Они же комиссары!
Но, тем не менее, порядок в Киеве поддерживался белыми. И вот однажды ночью Паустовский проснулся от странных звуков, они с матерью вскочили, и вскоре поняли, в чем дело.
Белые отступали, дисциплина падала, сил было мало, и на еврейские семьи стали нападать мародеры-малоросы. И в ожидании погромов среди ночи стали выть евреи из одного дома. Потом присоединились прочие. Паустовский пишет: « Я слушал. Кричали Подол, Новое строение, Бессарабка, кричал весь огромный город…» В итоге деникинцы зажгли фонари, в город были высланы отряды, которые защитили евреев.
Паустовский продолжает: «А в газете «Киевлянин» на следующий день известный консерватор Шульгин напечатал статью под заголовком «Пытка страхом». Т.е. один из главных идеологов белого движения, который слыл антисемитом, потребовал защитить евреев.
В одном этом наброске вся разница между белыми и красными, что такое киевская ЧК, и как она расстреливала монархистов по спискам, тот же Шульгин прекрасно знал, и сам потерял в той войне двух сыновей. И тем не менее…
Паустовский пишет, конечно, о белых вообще и Шульгине в частности, хотя это вроде абстрактные размышления: «Сила человеческой совести все же так велика, что никогда нельзя терять в нее веру». У белых совесть была, о красных мы того же сказать не можем.
Или вот Паустовский пишет о том, кто с кем воевал в гражданскую войну. Я даже протер глаза, не померещилось ли? Паустовский пишет о начале раскола в едином лагере демократов, которые после февраля начали довольно дружно строить новую демократическую Россию, он только не уточняет, что именно большевики начали этот раскол: « С каждым днем речи ораторов на митингах делались определеннее, и вскоре из сумятицы лозунгов и требований начали вырисовываться два лагеря, на которые уже разделилась страна: лагерь большевиков и рабочих и другой лагерь – на первый взгляд прекраснодушных, но бескостных и растерянных людей, лагерь интеллигенции…»
Когда я писал кандидатскую диссертацию о гражданской войне, я был поражен тому, что народ на 95% в этой войне не участвовал! С одной стороны, были маргиналы, уголовники, просто психически больные возглавившие «революционные массы» в столицах и на местах. По убеждениям это были анархисты типа Махно, эсеры типа Антонова, который в своем Тамбове возглавлял милицию. И просто вооруженные селяне, Цапки тех дней.
А у большевиков, которых было всего-то ничего, в Красной Армии числилось в этот период триста тысяч человек, но их них более половины были латыши, венгры, чехи, китайцы и т.д.
Т.е. добровольную готовность защищать большевизм с оружием в руках выразили всего лишь 150 тысяч русских! Из 140 миллионов человек страны!
И с другой стороны, была горсть военных интеллигентов, выходцы из низов генералы Корнилов, Алексеев, Деникин – демократы по убеждениям, они создали белую армию.
Были кадеты, эсеры, социал-демократы. Все эти приват-доценты, учителя, врачи, агрономы пытались бороться, создавали всякие организации, в том числе и подпольные. Они гибли в борьбе, их пытали в подвалах ЧК, просто убивали в подворотнях. Но эти люди, отродясь не носившие оружия, имели мужество бороться с самым страшным злом на земле, бесчеловечным большевизмом.
В то же время, 20 миллионов русских буржуев и богатых мещан попрятались по домам и ждали, когда же победят большевиков. Русская интеллигенция проиграла, была уничтожена, превращена в пыль, и последствия этого мы пожинаем до сих пор.
Паустовский сказал так об этом неучастии народа в тех событиях: «Множество людей плыло по воле событий с одним желанием прожить подольше, чтобы увидеть, как обернется история и к какому берегу прибьет наконец Россию». И именно таким человеком, по его признанию, был и сам Паустовский.
Паустовского в московских событиях ноября-декабря 1917 года большевики чуть не убили за студенческую куртку. Поставили к стенке расстреливать, из дома вышла пожилая женщина, которая его знала и предложила большевикам-зверям расстрелять ее, а не молодого человека, который ни в чем не виноват. Спас будущего писателя случай.
Паустовский, кстати, работая репортером, видел своими глазами Керенского, Милюкова, Ленина и множество других известных фигур.
Паустовский фотографически точно описывает Керенского. В молодости мне казалось, что описывает уничижительно.
Вот Керенский на фронте срывает погоны с солдата, который бежит в тыл и кричит: « Трус! Ступай в тыл! Не мы, а твоя собственная совесть убьет тебя». Он кричал это трагическим голосом, со слезами на глазах, солдаты отворачивались и ругались!»
А ведь это драма! Этот тот самый народ, в который верил Керенский и русская интеллигенция, не хотел подвигов во имя России. И Керенский храбр, безусловно. Он вообще чудом уцелел, не подняли его на штыки, не разорвали на части, как многих комиссаров Временного правительства. А большевики глумились над ним, врали, что он убежал из Зимнего в женском платье.
Русская интеллигенция русскому народу о патриотизме, о долге, о чести, а большевики – взять все и поделить!
Ну и поделили, только неравными частями, себе большевики взяли все, а народу, чтобы с голоду не сдох, и то не всегда.
Вот как чувственно описывает Паустовский, разбитый в 1917 году магазин, описывает, как часть того счастья, которым обладал вдосталь, но не понимал этого, описывает, как человек, наголодавшийся в годы строительства коммунизма в России: « До сих пор помню этот магазин. На проволоке висели, обернутые в серебряную бумагу копченые колбасы. Красные круглые сыры на прилавке были обильно политы хреном… На полу стояли едкие лужи уксуса, смешанные с коньяком и ликером. В этих лужах плавали твердые, покрытые рыжеватым налетом белые маринованные грибы…»