Дорогой читатель! За сюжетами далеко не хожу. Пишу о том, что вижу и слышу вокруг. Читая мою комедию «Болезни века», вы согласитесь со мной, что и в Вашем доме говорят о тех же самых проблемах, которые я отобразила в своем произведении. За день, прожитый моими героями в усадьбе Полины, показана часть эпохи и насколько мне это удалось судить читателю. Если мой роман в стихах заставил Вас посмеяться и серьезно задуматься, значит, я справилась со своей целью и задачей.
Н.В. КОРОНЧУК
БОЛЕЗНИ ВЕКА
(Наследство)
Комедия
Авторские права защищены в КАЗ АК г. Алматы,
Свидетельство
В пяти действиях
Действующие лица:
Полина - прабабушка Шурочки, инвалид.
Шурочка - правнучка Полины.
Глафира - женщина, ухаживающая за Полиной.
Ольга - дочь Глафиры.
Карл Карлыч - врач.
Иван - поэт, возлюбленный Ольги.
Меняйлов - сосед, молодой бизнесмен, влюбленный в Ольгу.
Татьяна - молодая замужняя женщина.
Вера - родная сестра Татьяны.
Васька - муж Татьяны.
Сережка - младший брат Меняйлова.
Действие происходит в ауле, в доме Полины.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Явление первое
Утро. Глафира развешивает белье, Шурочка читает журнал.
Глафира, Шурочка.
Глафира:
- Эх! Тяжело хозяйкой быть в чужом дворе,
держать отчет за каждую копейку,
ждать, когда рак присвистнет на горе,
вспять повернет судьбу злодейку.
Свой брошен дом, причиною работа,
что шаг у смертного забота,
пока живешь, не отдыхаешь,
как дни летят, не замечаешь.
Мне б Олю доучить…
Шурочка:
- К примеру, я: с утра гнусь до утра,
не видят - раз, не ценят - два.
Весна, что в Питере пик лета:
я при больной, в халат одета.
Нет время сбегать искупаться,
ни загорать, ни наслаждаться
тем, что вниманье обращают,
других при мне не замечают,
хотя невест на выданье не мало.
Глафира:
- Бесстыдство в ум к тебе пристало!
Довольно шастают тут женихи
без спросу в дом, еще их собери
у речки, нагишом им покажись,
но прежде, Шур, перекрестись:
деревня в деревенщине уж смалу.
Смотри, отправлю телеграмму
матери и доложу о поведенье.
Шучу, шучу!
Шурочка:
- Разве не мученье
дежурить сутки у постели?
И, извините, не от колыбели
витает в спальне аромат,
воды, лекарства подавать;
ночью двигала кровать
к окну: ей стены надоели.
Жития читать Ионофона,
Иосифа, Петра, Христа,
я Библию впервые увидала:
слог тяжел, неясна суть пера.
Молиться за себя попросит:
«Рука снемела - не поднять»,
то на всю комнату голосит:
«Создатель скоро всем воздаст!»
А это слово ее «чай»?
Уж вместо бы, «не докучай»
и то понятней было б сразу
ее коротенькую фразу,
чувствую в себе такое,
что издевается с душою!
Простите, накипь! Не сдержалась:
слезу пустила не вчера,
поверьте, но устала я!
Однако, пусть между нами
останется мой разговор,
деревня, глушь, забор, затвор
мне месяц. Мама умолила
мирить с Полиной –
пора пришла стареть,
в работе вечно: то Осло, то Манила,
а дочери сиделкою сидеть,
весною жертвовать, собою.
Пойду, окно чуть приоткрою.
(Уходит).
Явление второе.
Глафира одна во дворе.
Глафира:
- Ах, молодость! От Бога не сокрою:
сама-то ветрена была в младые годы,
пускай бы Оля не далась в мои природы.
С чего стою без дела ни минутку?
Пойду, разделаю-ка утку:
Карл Карлыч должен подойти,
не позабыть, преподнести
стаканчик красного вина,
ведь лечит нас ни год, ни два.
(Уходит).
Явление третье.
Полина одна в своей спальне. Встает с кровати и пытается подойти к окну.
Полина:
- Который час? Не слышно никого,
все в суете, а дел не счесть домашних,
открыть бы надобно окно,
вонь выпустить от процедур вчерашних.
Полегче будто, не хрустит нога,
потверже держит, отек покинул мышцу,
пойдет так далее, чай, то сама
дойду к беседке, надеюсь, Бог не взыщет.
Карл Карлычу спасибушки сказать
раз сто, да в ноги поклониться,
чай, денег не заставишь взять,
пришлось ему со мною повозиться.
Явление четвертое.
Входит Шурочка.
Полина, ШурочкА
Шурочка:
- Полина, нельзя вставать на ноги!
Вот чай ваш.
Полина:
- Шурочка, гляди,
боль отступила, а тревоги
с отеком были, да сплыли.
Открой окно, сквозняк пусть погуляет,
ой, май-шалун, ой, май мой чародей!
В его уход я юность вспоминаю,
сирень, закат и старенький плетень!
Был ночью дождь?
Шурочка: (открывает окно в сад).
- Немного моросило.
Полина: (вдыхает свежий воздух).
- Теплящий, свежий, заводной!
Шурочка:
- Вы на крылечке что ли были?
Полина:
- Да как бы я с одной ногой?
А ты, чай, слышала по крыше
горохом крупным ли стучал?
Шурочка:
- Шуршал листвой, как будто мыши
возились, Мурзик ваш не спал.
Полина:
- Понятно, знойным будет лето,
приметы есть. Глафира где?
Шурочка:
- Стирала. В чем будете одеты
вы вечером?
Полина:
- Халат всегда на мне.
Где Оля?
Шурочка:
- Со стряпней на кухне.
Полина:
- Ох, эта кухня всей жизни ухня!
Колдуешь у огня часами
руками, головой, ногами,
затем за пять минут умнешь,
посуды горы перетрешь
и начинай опять сначала.
Вот Ева бы не согрешала,
так и по сей день был бы рай,
торты б росли, знай, собирай!
Бубнил у окон кто с зарей?
Шурочка:
- Иван.
Полина:
- Я так и думала. Чудной,
поспал бы лучше лишний час.
Шурочка:
- Сегодня много дел у нас.
Полина:
- А что, какой-то праздник?
Шурочка:
- Уходит май-проказник.
Полина:
- Отметим проводы его!
Скажи Глафире, чтоб вино
из погребка мое достали
и за Меняйловым послали.
Шурочка:
- Зачем он здесь? Он что, нам свой?
Полина:
- По мне, так весь аул родной.
С зимы чаек с ним не пивала
и от души не хохотала, -
выдумщик парень, балагур,
жаль не стрельнет в него Амур
любовной острою стрелой,
вот оттого такой худой.
Чай, как любовь свою найдет,
то непременно расцветет,
округлится, похорошеет.
Что-т левая рука немеет,
в глазу рябит, Глафиру позови,
зайдет Карл Карлыч, то скажи…
Шурочка:
- Скажу и позову, сейчас
для личных дел мне дайте час,
я буду скоро, ваш стынет чай...
(Уходит).
Явление пятое
Полина: (садиться к окну, берет чашку чая)
- Чай, чай, окно и не скучай!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Явление первое
Иван идет к дому Полины, навстречу ему Меняйлов.
Иван, Меняйлов.
Меняйлов:
- Иван, загни сюда!
О! Водка, соки и куда
с питьем в такую рань?
Иван:
- У Оли днюха.
Меняйлов:
- Х-м, а эта дрянь?
Иван:
- В качалке во дворе сидела,
Глафире про святых галдела.
Меняйлов:
- Не понял я, за что вчера
меня зарезала она? Без ножичка! -
То нос остер, то уши лопухи,
ни роста, ни лица, ни тела!
Иван:
- Сравнила с дикарем, с пигмеем!
Плюс дегтя ложечка:
ушел ты, мужики смеялись,
толпой словесно издевались:
рога приклеили и хвост,
а кто-то в ступу посадил,
я диалог остановил.
Меняйлов:
- Щелчок в нос Шурке бы влепил -
в башке бы небо раскололось,
но жаль, что улица, а нас не двое.
Иван:
- Амуры не дались?
Меняйлов:
- Плевать!
Иван:
- Жаль, нет закона - силой брать!
Меняйлов:
- В невинность Шурки сомневаюсь.
Иван:
- Взглянул и втрескался?
Меняйлов:
- Признаюсь…
Иван:
- Ни по уши, ни так, чтобы совсем?
Примерно на полсердца?
предложил секс за баксы?
Меняйлов:
- Нет, за евро.
В ответ, в глаза мне солью, перцем,
тут появился ты, сбежался вдруг народ
на шум, я к Ваське в огород.
Иван:
- Где нолик чувств, где ноль любви
за деньги секс - не те цветы!
Вот если Олю я люблю,
то я при ней молчу, дрожу,
если же за руку держу,
то той волною дорожу,
ввергает что меня в пучину
сладчайших чувств и как лучина
могу сгореть я без следа,
короче, брат, любовь – беда!
Меняйлов:
- Был близок с нею сексуально?
Иван:
- Близки лишь профессионально:
крепко обнявшись, пишем, пишем,
друг к другу хоть неровно дышим
ждем упоенья в поцелуе,
как закипают в венах струи,
скользит по талии рука,
в ответ всегда: «Нельзя пока».
Меняйлов:
- Скажи, что страсть, скажи, что Шурка тайна.
Иван:
- Глаза, как будто бы случайно,
приняли цвет морской волны:
ни солнца отраженья, ни луны
когда бы, взгляд не встретил,
из-за длины ресниц,
фигурка, ножки! – Упасть ниц,
но лучше вместе на диван…
Меняйлов:
- Брось рисовать, Иван.
Тебя искал, к тебе я шел,
сегодня месяц уж прошел…
Иван:
- Как держится, одеться, как умеет.
Меняйлов:
- Никак не разумеет.
Иван, верни должок, не медля и сполна.
Иван:
- Ба! Нынче на мели, повремени неделю,
на конкурс отослал стихи.
Меняйлов:
- Время не тяни,
отлично знаешь, я посмею…
Иван:
- Наказать!?
Ну, что прикажешь -
затылком, лбом о землю биться?
Как лучше, может быть, покажешь,
чтоб - раз! и деньгам появиться.
Пуст. На мели сейчас, пойми.
Меняйлов:
- Взаймы брать все мы мастаки.
С тебя еще по долгу дружбы
проценты не беру.
Не в силе если рассчитаться
стихами можно постараться,
то долга вовсе не возьму.
Иван:
- Дружок, тебя я не пойму.
Меняйлов:
- Понять-то что:
простое вкусненькое дело,
по логике: настойчиво и смело
вскружи ей голову, силочек затяни,
стихи, цветочки, три свиданья.
Она же тоже не случайно
твой ловит взгляд, как бы нечаянно,
ей сыпь любовь, да сыпь как град,
победа? - нет, не секс, успех -
вогнать в комедию, отдать на смех, я отомщен и мы в расчете.
Иван:
- Друг, потерялся в счете
поступкам, действиям, словам.
Играть опасно с Шуркой.
Меняйлов:
- Ну, разумеется, не с Муркой,
что ловит мышек по углам.
Иван:
- Уволь. Убей. Нет, не могу.
Узнает Оля – конец, пропал.
Вот-вот ее завоевал…
Меняйлов:
- А-а, задрожал!
Я терпелив, улиткой хоть к развязке,
к связке, у Ольги на уме зубрежка:
вчера к ней заходил Сережка
и вызов к сессии отдал.
Итак, я жду.
Иван:
- Не обещаю, не смогу,
мне этот дом второй родной,
а после вкусного в дом этот ни ногой.
Меняйлов:
- Стихами я сказал. (Уходит).
Явление второе
Иван один.
Иван:
- Считаю - приказал.
Действительно, рогатый и хвостатый!
Одно достоинство – богатый,
да держит к рэкету прислон.
Не будь той связи мозги бы вон
одним ударом сразу вышиб,
сбил бы спесь, поправил крышу.
Долги простит? А впрочем… (Уходит).
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Явление первое.
Кухня. На столе множество продуктов. Глафира возиться у плиты.
Входит Карл Карлыч.
Глафира, Карл Карлыч.
Глафира:
- Карл Карлыч! Просим, просим!
Сюда, к столу, прошу садиться,
как раз ждала, хочу спроситься:
с неделю как совсем не спится:
кость ноет, крутит боль суставы,
к утру печет подошвы ног,
не помогло, что прописали.
Карл Карлыч:
- Теперь поможет только Бог.
Должно быть, сменится погода,
весна такое время года:
сегодня, завтра и вчера – все разно.
С утра спина не гнулась и нога,
и растирал напрасно.
К погоде ноет кость, к погоде,
кость связана с земной природой,
одно скажу: смешай крапиву,
полынь, лопух, добавь калину,
покрепче приготовишь взвар,
клади компресс, а лучше парь.
Глафира:
- Опять трава, оказия сплошная.
Карл Карлыч:
- Но в ней вся тонкость, и какая.
До самого, до буйного цветенья
трава полнится соком, без сомненья,
целебным, хочешь ли волшебным.
Как отцветет и отшумит,
и перед тем как смерть склонит
наполнится тогда уж ядом,
и сваришь лишь отраву гадам.
Зелье готовят ворожейки,
втирают в ворот телогрейки
и муж идет домой с работы -
стихают левые заботы.
Глафира:
- А я не верю в колдовство,
молитвой смелешь все ни в что.
Стала отныне кроткой овцой,
властвует мною Отец всеблагой:
труд и болезни – лучшие дни,
пища святая - молитвы, псалмы.
Овцу к вечной жизни дорога ведет,
в пути Бог хранит и здоровье дает!
Карл Карлыч:
- Что же боль липнет? Гляди прирастет.
Глафира:
- Это, увольте, должный Бога шлепок.
Должен наказывать он нас любя,
Его чтобы чтили, боялись себя!
Карл Карлыч:
- Значит, болезни даются на сдачу?
Глафира:
- Не втолковать вам. Ночами так плачу,
лечить ноги чем? Вчера в передаче:
старик не ходил, а тут прямо к даче
сам, на ногах своих прикатил.
Зиму сироп с красной пробочки пил,
название вспомню, Бог памяти дал…
Карл Карлыч:
- Реклама! Битнера это бальзам.
Глафира:
- Да-да, а где бальзам купить?
Карл Карлыч:
- Недели две ни есть, ни пить,
цена в пол пенсии.
Глафира:
- Ее должны прибавить,
но только в толк то не возьму,
еще добавки не держали,
а лепят новую цену на весь товар.
Карл Карлыч:
- Закон у бизнеса – навар:
купил за пять, продал за десять
и узаконено. Как бизнес бесит!
Лет двадцать пять уж миновало,
когда тридцатника хватало,
рупь двадцать стоило вино,
недавно будто.
Глафира:
- Нет, давно.
Карл Карлыч:
- На заграницу плюй, не метили,
представьте, даже не заметили,
при коммунизме жили-были,
социализм материли.
Глафира:
- Материли и строили всем миром,
строительство закончилось не пиром.
Доказала история сама -
жизнь всегда жестокою была.
Карл Карлыч:
- Мне детство хоть не вспоминай,
но Роте-Фане был, что рай,
Мальчевский район.
Мальчонкой был, а помню дом и двор,
постройка с живностью была,
бах! – сталинский указ,
постройку с живностью забрали враз!
Культурно акты составляли,
в вагон всем хутором загнали,
так немцы в Казахстан попали,
недавно ре-а-би-ли-ти-ро-ва-ли!
Крепчайшая держава развалилась,
а денег, сколько уж сменилось?
Ан для того, чтоб их не собирали.
Вчера показывал Меняйлов вашей крале
пучок зеленых морд,
вошли такие деньги в моду,
им диктовать теперь погоду,
имеешь, значит, лорд!
Хоть строимся под заграницу,
лангуста не едим, не ездим в Ниццу
и нам до этого - ого как далеко!
Летать по низу…
Глафира:
- Опасно высоко!
Как «Новости», так и трубят:
там мэр убит, там депутат,
в ближних зарубежьях часто смута,
вон, памятник Бандере и оттуда
вся информация чернее ночи стала!
По мне, так рай на юге Казахстана,
наш Президент, дай Бог ему здоровья,
дал небо мирное и спи себе спокойно!
Внук бабки Краузе лет десять в ФРГ,
тут гарцевал на собственном коне,
свой дом был, куры, гуси, утки,
а там хоть пашет через сутки,
квартира и машина «Мопель»,
метет плевки, звонит, что очень
рад был бы поменять все на свободу,
на угол собственный, а кофее на воду!
Знать, нелегко, раз стал скулить.
Карл Карлыч:
- Внук мчался весело пожить! -
В три дня оформил документы,
оставил дом за алименты,
сад молодой отменного апорта,
две должности в Аэропорте –
как здесь не будешь завывать?
Явление второе
Входит Шурочка.
Глафира, Карл Карлыч, Шурочка.
Шурочка:
- Сейчас лишь жить да поживать!
Истории мыть кости скверно!
Златое время, судите верно:
к примеру, телефон мобила -
без него бизнесу могила
и на любую связь забил он…
Карл Карлыч:
- Зачем Сережке он? Мальчишку
когда б ни встретил я и где,
все тычет пальцем, будто в книжку:
«Иринка, жди, плыву к тебе».
В компании сижу какой
из каждого кармана вой:
«Бум-бум!», «Кайфуем!», хуже мат,
в ладонь минуту побубнят,
назад в карман и позабыли
о чем со мною говорили.
Да года два и та мобила
игрушкой будет для дебилов.
Шурочка:
- Компьютер мир завоевал,
а на какой же пьедестал
нам нужно спутники поставить?
Карл Карлыч:
- Пора пришла уже поправить,
сказать, так лучше залатать
те дырки, что напрожигать
в земной успели атмосфере!
Шурочка:
- Вы человек дремучей сферы.
Я за прогресс и грех лукавить,
что не ново уже представить,
тот шестисотый «Мерседес» –
мечта всех женихов, невест –
сбывается, а понемногу
войдет еще такая мода:
слетать в галактику другую.
( Все смеются).
Шурочка:
- Смешного что? Я вздоры не толкую.
Карл Карлыч:
- Басни!
Глафира:
- Ерунда!
Явление третье
Входит Ольга.
Глафира, Карл Карлыч, Шурочка, Ольга.
Ольга:
- Абсолютно Шурочка права.
Мы на крыльце стоим такого века,
где ум и сердце человека,
работать по-другому будут.
Глафира:
- Уж близок божий суд, он будет!
По Библии - так свету уж конец!
Ольга:
- Свету конец Полине спел скворец
назад лет десять. В грядущем веке
все идеальным станет в человеке,
готова я держать пари!
Глафира:
- Обидно, Оля, что ни говори,
а слово Божье в ум ты не взяла,
мое учение напраслина была.
Ольга:
- Нет, почему? Понятно мне с тех пор:
распутник, пьяница, убийца, лгун и вор
войдут толпою в райский двор,
если покаются от сердца, от души.
Бог есть любовь и Бог простит грехи.
Но не простит закон и сколько не моли
за злодеяние любое, по Кодексу
здесь, на земле, накажут вдвое.
Глафира:
- Оставь свой Кодекс! Наказанье свыше
на нас, на грешных пролилось,
с семи небес, с господней крыши,
а как? Вон плато поднялось
и отошла земная ось!
Шурочка:
- Земля, вернее, от оси.
Глафира:
- Как тут мозгами не крути:
большие жертвы, разрушения,
иного быть не может мнения:
ползет, ползет Армагеддон,
по «Откровению» это он.
Сойдутся в битве силы две
и скоро содрогнемся все!
Ольга:
- Сойдутся Млечный Путь и Андромеда,
последней предназначена победа,
в запасе миллионы лет
и беспокойств особых нет.
Карл Карлыч:
- Не знаю, как там в «Откровении»,
конец вот так придет Земле,
я при своем и личном мнении:
заковыряются в ядре -
буря, сверля морское дно.
Представь, огромная вода
вдруг просочится на ядро
и закипит как молоко,
ядро не выдержит скорей,
Земля на тысячи частей
при мощном взрыве распадется
и пылью по орбите разнесется.
Миг - от планеты ни следа,
успеют ли моргнуть глаза?
Пугают черною дырой,
мол, аппетит ее такой,
сглотнет Галактику – покой,
пока крадется за другой!
Погубят Землю все же люди!
Глафира:
- Богатством, жадностью и блудом!
Карл Карлыч:
- Умом, наукой и прогрессом!
Глафира:
- Власть сатаны над миром, бесов!
Карл Карлыч:
- Все там чего-то расщепляют!
Глафира:
- А боговерные страдают!
Шурочка:
- Сосед ученый и давний друг,
в НИИ он доктор тех наук,
что с космосом имеют связь,
так он рассказывал про грязь,
про самую двуокись углерода,
что из машины каждой, из завода,
как двушка эта понаделает беды
для окружающей среды.
Растают Арктика и Антарктида,
и миллионы городов
исчезнут, словно Атлантида,
нет у Земли ног и голов,
захочет: вновь перевернется,
раз и ломается, и гнется,
перевес наделает вода
и будет настоящая беда.
Как там, по-вашему, потоп?
Глафира:
- Ну, будя, разошлась как, стоп!
Потопу больше не бывать,
Бог смог нам это обещать!
Шурочка:
- Умы ученых пришли в смятение:
Земле глобальное потепление
концом действительно грозит,
о потепленье друг серьезно говорит.
Ольга:
- Теплей дожди, теплей снега -
теплей улыбки и глаза!
Явление четвертое
Входит Иван.
Глафира, Карл Карлыч, Шурочка, Ольга, Иван.
Иван:
- Что шаг, то о болезнях века?
Карл Карлыч:
- Еще лет сто и век калека!
Иван:
- Читал научный я исход,
что солнце собралось в поход
к Земле, его судьба такая:
запасы водорода догорая,
уступят гелию дорогу,
тогда начнут трубить тревогу.
Плюс семьдесят по всей Земле,
спасенье под землей, в норе!
Но гелий солнце раздувая,
его границы расширяя,
концом галактике грозя…
Глафира:
- О, Боже! Грех! Нельзя! Нельзя
ушам моим такое слушать!
Иван:
- Нам только слушать,
а кто-то будет кушать.
На солнечных часах стареет утро,
в обед плюс семьдесят, согласен жутко,
в шесть вечера ни солнца, ни планет.
Шурочка:
- И через сколько это лет?
Иван:
- Ну, если утро постарело,
тюльпан отцвел среди апреля,
а если двадцать лет назад
тюльпан носили на парад,
помянь, бутон на Первомай,
бери тетрадь и вычисляй.
Карл Карлыч:
- Мелькало В прессе…
Ольга: (подходит к Глафире)
- Прессе только сеять стрессы!
Стрессы начнут одолевать
раз думать будем и гадать,
какой конец будет у света.
Из головы, мам, выбрось это
и ни словца, прошу, Полине
иначе будешь точно в мыле,
если та станет рассуждать
по откровенью, что нам ждать.
Явление пятое
Входит Полина.
Глафира, Карл Карлыч, Шурочка, Ольга, Иван, Полина.
Полина:
- Друзья, скажу вам откровенно,
что в «Откровении», то верно,
жаль, не указано когда.
По мне, так, чай, одна беда -
не доживу до конца света,
а сгинуть в нем, так подвиг это!
Но-но, увы! Не доживем:
не то едим, не то и пьем,
не тем себя блюдем и лечим,
а чем мозги себе калечим?
Болеет век такой заразой,
что и не выговоришь сразу.
Карл Карлыч:
- Лечить пора болезни века!
Ольга:
- Болеет век от человека!
Иван:
- Оля, тебя в беседке жду. (Уходит).
Ольга:
- Буду, скорее через час. (Уходит с Шурочкой).
Явление шестое
Глафира, Карл Карлыч, Полина.
Полина: (обращается к Карлу Карловичу)
- Благодарю сто тысяч раз! -
С утра на собственных ногах,
пусть с клюшкой ковыляет страх,
я же довольная леченьем.
Карл Карлыч, вечерочком ждем
и мая проводы мы не начнем
без вас. На кухне Оленька хлопочет,
побаловать салатом новым хочет.
(Уходит).
Явление седьмое
Глафира, Карл Карлыч.
Глафира:
- Карл Карлыч, чудо! Я онемела,
Полина впрямь сюда влетела,
чем ноги лечите вы ей?
Карл Карлыч:
- В отвар сушеных мотылей
вливать полпорции урины,
стакан прибавить желтой глины,
слепить лепешку и к ногам.
Лепешка не поможет вам,
день напролет вы на ногах.
Глафира:
- Ночь напролет: то ой, то ах!
Скорей бы Оля отучилась
и боль от ног бы отвалилась.
Карл Карлыч:
- Своеобразна дочка ваша
и в голове варится каша,
с радостью за Олей наблюдаю,
дурного ничего не замечаю.
Глафира:
- Бог дал. Завтра уезжает на сессию,
сегодня приглашаем к вечеру,
к восьми, рождение ее.
Чужих не будет никого,
домашние, придет Иван,
а приглашенье только вам.
Карл Карлыч:
- Принял, рад, что ко мне радушны.
Глафира:
- И жизнь скучна, и люди скучны,
и редки праздники теперь,
но вам всегда открыта дверь.
Лишь с вами от души и веселюсь, и плачу.
Карл Карлыч:
- Приятно, что для вас так много значу.
До вечера. (Уходит).
Явление восьмое
Карл Карлыч один.
Карл Карлыч:
- Сомненья нет, она, она! -
Ее лучистые глаза,
ее мятежная душа,
все те же жесты и слова!
Хоть ее годы поносили,
характер молью не побили!
Стараюсь перейти на «ты»,
она же с Мурзиком на «вы».
(Уходит).
Явление девятое
Шурочка, Ольга.
Шурочка:
- Жизнь деревенскую в доску!
Ни разогнать ничем тоску,
хоть старики повеселили.
Ольга:
- Тем как в лишениях прожили,
с болезнями никак не совладают?
Шурочка:
- Здесь друг за дружкой наблюдают?
Ольга:
- И по деревне всей болтают,
не то, что видели, иль подглядели,
а сами видеть, чтоб хотели.
Шурочка:
- Скорей бы вон из этих мест!
Ольга:
- А как дела насчет невест?
Шурочка:
- Шутила я, шутить-то можно?
Ольга:
- Знай с кем.
Шурочка:
- Буду осторожна.
Ольга:
- Меняйлов метил как жених?
Шурочка
- Он некрасив.
Ольга
- Зато с деньгами
и счастье тоже, кстати, в них.
Шурочка:
- Как денежки к нему попали?
Ольга:
- Наследство получил от деда:
приличный вклад, дом и «Победу»
удачно, выгодно продал
и не кутил, не проедал,
процентом множил капитал
и за каких-то, за пять лет,
салонов собственных букет,
заметь, все в городе притом.
Шурочка:
- Пускай провалится с добром
и заболеть им просто грех -
отдать себя курам на смех.
Скажи, допустим, что к тебе
большие деньги прибежали,
ну, пофартило бы в судьбе?
Ольга:
- То не наделали б печали.
Ну, ночь, ну, две не поспала,
но думать долго бы не стала,
скорей бы нищим раздала,
чтобы лечили и спасали.
Когда-то было денег время,
теперь же время денег бремя.
Шурочка:
- Да, кстати, Ванька твой богат?
Читала я, неплохо пишет,
но романтический оклад,
сейчас другое время дышит.
Его курсив: то рыцарский турнир,
любовь в холодных замках без ответа,
разбой на море, царский пир,
лоб в лоб любовников два пистолета.
От призраков времен тех пыль -
он на поднос средневековье,
реальность строчит пусть про нашу быль,
то обеспечен «Джип» и доброе здоровье.
А так он будет в белых джинсах
до самой старости ходить,
очки не в моде, нынче в линзах
в цветных, стараются форсить,
заметь. Вы любите друг друга?
Ольга:
- Люблю ли я? В душе бушует вьюга!
Она то жарка: сладостный поток
все горячей и топит сердце в волнах,
то через сердце пробегает ток,
то чувствую, оно и я бомбах!
Вдруг ни с чего и холодно ему,
так одиноко, хоть и Ванька рядом,
нет-нет, свое я сердце не пойму.
Шурочка:
- Вам врозь побыть полгода надо.
Ольга:
- Долгонько, вечность мне полгода!
Представь, какая же погода
в душе поселится тогда?
Действительно, любовь – беда!
Скажи, сама сейчас любима,
как долго? Любишь ли кого?
Шурочка:
- Любовь была, но как-то мимо
прошла, но более всего,
разочарована в мужчинах.
Живет где из мужчин страна,
где все мужчины ходят в чинах?
Жизнь с ними вечная весна!
Мечта вредна, всему причина:
на чин один, мужчин сто двадцать два!
Ольга:
- Весна, весна! День-два и лето
июнем бархатным взойдет,
все майским солнцем обогрето,
а степь, как в сказке расцветет!
Тогда и в Ванькиной душе
ромашки, и кипит творенье,
бежим вдвоем с утра к реке,
и пишем там стихотворенья.
Теперь же сессия. Уложить вещи
час нужен мне, прости, пока.
(Уходит).
Явление десятое
Шурочка одна в комнате, разглядывает стены и приподнимает ковер.
Шурочка:
- Лагман на уши и лапша -
деньги бы нищим раздала,
пусть верит ей Иван-дурак,
по жизни в кайф такой колпак.
Себе лишь Оля на уме,
а дурачина на Луне!
Меняйлов? - умный сумасброд,
о, сколько бы ему хлопот
я понаделать бы смогла
здесь дольше если б побыла.
И до салонов бы добралась
за то, что посчитал за грязь
меня вдруг. Идиот!
В «Версаче» выскочка-урод!
Глафира тоже хороша,
хоть и добрейшая душа,
любая топь ей по колено,
а все равно глядит налево.
Карл Карлыч хищник, а не птица,
не ест лангуста, не ездит в Ниццу!
В ауле ждут его везде
и на пень немцу ФРГ.
Прабабка, какова Полина? -
Гора, опилки и мякина,
на месте мозга паутина,
вокруг болото и трясина,
кумир Мария Магдалина -
вот жизнь ее и не малина!
По нраву мне и то немножко
Меняйлов младший, да, Сережка,
зарок даю, что эта крошка
обскачет брата еще блошкой.
Эй, ты, хоть звякни, что живой,
молчишь? Какой тут домовой
если кропят святой водой
и день, и ночь во все углы –
тут ничего от сатаны!
(Уходит).
Явление одиннадцатое
Шурочка, Иван.
Шурочка подходит к беседке в саду, ее останавливает Иван.
Иван:
- Жаль, облетают кружева
с цветов, нежнейшим конфетти,
зачем отнежилась весна
и разожгла костер любви?
Душа болит, душа звенит,
душа горит, душа магнит,
Амур и сердце расстрелял!
Шурочка:
- Любви родился идеал?
Иван: (поднимает с земли мокрый зонт).
- У скамейки брошен мокрый зонт,
укрывавший ночью от дождя,
рядом с вами чист ли горизонт?
Шурочка:
- Оставьте лирику, вы видите, одна.
К беседке незаметно подходит Меняйлов и прячется в зарослях.
Явление двенадцатое
Иван, Шурочка, Меняйлов (в зарослях кустарника за беседкой)
Иван:
- Мечтал найти я вас одну,
наедине чтоб объясниться,
прогоните, в беседочке умру.
Шурочка:
- Решили заступиться?
Иван:
- Кругом загадки!
Шурочка:
- Игры в прятки.
Телохранителем Меняйлова вы стали?
Иван:
- Еще б служил я этой дряни!
Никто не смел Меняйлову в глаза
сказать, что вы без боязни сказали,
живет без драк хиляк, а в городе «друзья»
разборы с бабами ему не обещали.
Шурочка:
- Иван, вы, право, испугали.
Иван:
- Спокойно, не падет он низко,
а вместе нас увидит близко
то вовсе…и не подойдет.
Ну, вы его так расписали,
а мужики как хохотали!
Он в Васькином саду укрылся,
я дорисовывать мастак,
от смеха дома закатился,
в воображении когда
к нему приставил я везде
копыт и рог – они к лицу
навороченной крутизне.
Меняйлов: (про себя)
- Ценю засаду и минуты,
К нему как друг, а он что бес.
Шурочка:
- Карманы вспухли от валюты,
шикарный бумер, на грудь всю крест.
Иван:
- И косоглазый, и редкозубый…
Шурочка:
- Не красота пленит невест.
Иван:
- Забудемте о нем.
Как вы, здесь, в доме появились
вокруг все сразу изменилось:
листочки стали зеленей,
цветы душистей, соловей
поет теперь еще нежней.
На небе ярче звезды блещут,
а как сердца мужчин трепещут,
когда вы в мини, в плетенках ноги
выводят вас из луж дороги.
С тех пор, как вор, в ночи брожу
вокруг усадьбы, сторожу
счастливый день, заветный час,
чтоб слышать, видеть только вас.
Хочу в любви признаться только…
Шурочка:
- Простите, ну а как же Ольга?
Иван:
- Не буду лгать, кривить душой,
любви здесь не было большой
и чувства мелкие, раз их легко затмили.
Шурочка:
- Недавно вместе здесь, в саду, бродили.
Улыбки, взгляды иное говорили.
Стихи читать, качать качели
с усердием, без лени.
Иван:
- Довольно, встану на колени,
удобней будет объясняться,
журнал подайте, подстелю,
джинс белый, грязью напитаться
ему секунда, я в день не отбелю.
Меняйлов: (про себя)
- Как круто в роль вошел мерзавец!
Он отгрызет не только палец,
таким не знал Ивана, нет,
хотя дружны двенадцать лет.
Шурочка: (Удерживает Ивана).
- От любопытных глаз подальше,
хватает сплетен, дурной молвы,
давайте перейдем на «ты»…
Иван:
- Ожил! В кафе или на танцы?
Шурочка:
- Сплести покрепче дружеские узы
помогут не стихи и прочие там музы,
в любовь тогда лишь искренне поверю
поможешь если мне в непыльном деле.
Иван:
- В каком?
Шурочка:
- В простом.
Иван:
- Согласен, говори.
Шурочка:
- Вокруг огнем гори!
Боюсь раскладки дать,
сначала поклянись молчать,
язык на узел завязать,
язык мастак болтаться и болтать!
Иван:
- Клянусь молчать! Клянусь, клянусь!
Шурочка:
- Без результата юлой верчусь
часами в день, пока напрасно,
ищу шкатулку и ключи,
вещицы в ней: они прекрасны
и им нельзя назвать цены.
Колье, сережки, кольца и браслет -
брильянты, возраст двести лет,
фамильные. Кому в наследство?
Само собой, что не соседство
должно в богатстве кувыркаться,
с ним жаль Полине расставаться,
ей свет от этого не милый.
По мне бы выкрасть, взять хоть силой
и вновь за тридевять земель,
осталось на любовь надеяться теперь.
Иван:
- Фантастика! Но никогда
о кладах здесь не говорили,
найти, раз есть, то ерунда,
потом чтоб нас не засудили.
Шурочка:
- Уеду тот час.
Иван: (целует ее)
- Я с тобой?
Шурочка:
- До вечера. Жду в комнате большой,
по-моему там надобно искать.
(Уходит).
Явление тринадцатое
Иван, Меняйлов (в засаде).
Иван:
- Ну, новости - ни сесть, ни встать!
Окаменел! У бабки древней,
беднее нет какой в деревне,
зарыты где-то миллионы,
а на подачки соцталоны
ей отпускают молоко.
Глафира топчется день целый
за просто так. Однако смело
могу добро сам поискать.
От Шурки, вряд ли ждать награды,
старуха дура, ей нет преграды
Париж увидеть и Америку.
Фу, чур, меня! Еще в истерику
впаду, обдумать нужно план.
Меняйлов: (про себя).
- Ну и пенек! Ну и болван!
Явление четырнадцатое
Иван, Меняйлов (в засаде), Ольга.
Ольга:
- Иван? Ты бледен, холоден, как лед,
ну не молчи, скажи же, что случилось?
Иван:
- Сейчас, надеюсь, все пройдет,
как будто сердце опустилось.
Ольга:
- Присядь, я капель принесу,
Карл Карлыч вот теперь ушел.
Иван:
- Не беспокойся, не хочу,
чтоб сделал Карл не тот укол.
Безграмотен и глуп,
все юркает, как Мурзик-плут,
из двора в двор, предлог - леченье
и ждет, чего же подадут:
вина, борща или печенья.
Ольга:
- Откуда столько раздраженья
к своим?
Иван:
- Немного помолчим,
укор уместен, без сожаленья.
Ольга:
- Подумать можешь в унисон,
вслух промолчать, набрав терпенья.
Иван:
- Глафира может предложенья
насчет руки и сердца ждет?
Ольга:
- Сбылось бы! Как она живет?
Да разве ей дрова колоть,
белить в домах, тряпье стирать?
Ходила март, апрель копать!
Судьба - сплошное оскорбленье,
вслух не ревет, ее мучения
да как никто другой я вижу.
Как шепчется с Полиной, слышу,
что прочь ушло мое отрочество
и юность так же пролетит,
а враг жестокий - одиночество,
уже не просто погостит,
а приживется навсегда.
У стариков одна судьба:
сидеть в качалке у окна,
глядеть с надеждой на дорогу,
скрывать молчанием тревогу,
да час тот самый поджидать,
когда придут их навещать.
Иван:
- Немного стало легче,
пожалуйста, покрепче
виски ладошками потри,
массируй их по стрелке часовой.
Ольга: (массирует Ивану виски)
- Иван сейчас иди домой,
усни, но будь к восьми,
прошу, без опозданья.
Иван:
- Успел подарок запасти.
Ольга:
- Мне дорого вниманье.
Иван: (целует ее)
- До скорого! (Уходит).
Явление пятнадцатое
Меняйлов, Ольга.
Ольга собирает букет для стола, из засады выходит Меняйлов.
Меняйлов:
- Сюда бы холст, кисточку с нить,
чтоб на века запечатлить
Олю-цветок среди цветов.
Высоких я не знаю слов,
чтобы с цветком тебя сравнить.
Лелеять, бережно хранить,
чтоб дольше цвел…
Ольга:
- Меняйлов? Ты зачем пришел?
Меняйлов:
- Шел мимо, шел к себе домой.
Ольга:
- Через забор?
Меняйлов:
- Дорогою прямой.
В мыслях чист, со светлою душой,
вернее нужно переставить:
к душе - чиста, к мыслям - светлота,
прости, ученье не прельщало,
не помню, класс окончил или два.
Вчера Сережка вечером пристал
на карте отыскать Непал,
найти квадратный корень из пяти,
простейшее, а нечем потрясти
и ум не выпросишь в кредит.
Ученье жизни не вредит,
да только понял это поздно
и может быть сейчас возможно
у карты той еще стоял,
но, к счастью, я ее порвал
и рядом ты, а не Непал.
Прости, в науках ограничен.
Ольга:
- Мне нравится, что ты самокритичен.
Меняйлов:
- Душа моя вся нараспашку,
не любят вот ее бедняжку.
Ольга:
- Слывет душа твоя неверной
с девицами, со всей деревней
легко расточится, погубит
хозяина, любовь не повстречает.
Меняйлов:
- Давным-давно и любит, и страдает,
от ревности, от боли задыхается.
Ольга:
- Задышки что, любовью называются?
Меняйлов:
- Зови хоть как, согласен я тобой.
Ольга:
- Значит, у персоны есть другой,
поэтому злишься, и ревнуешь.
Меняйлов:
- Жрет ревность сердце и тоскую:
любим альфонс какой-то ей,
ни глаз, как будто, ни ушей
нет у нее, смел убедиться лично.
Ольга:
- В себе вари, зачем публично
свое о ком-то мненье говорить.
Решил им круто насолить?
Меняйлов:
- Напротив, лучше волком выть,
ждать часа и сильней любить.
Ольга:
- Чудак!
Меняйлов:
- Дурак!
Не знаю, что в себе менять,
чтобы ее достойным стать?
Круг будто бы друзей один.
Ольга:
- Друзей? Меняйлов - господин.
Меняйлов:
- Простой я парень из народа.
Ольга:
- Ошиблась лишь в одном природа:
закалки нет в тебе такой,
чтобы бросаться добротой.
Меняйлов:
- Вся неприязнь твоя с детства,
заметил со времен соседства.
Теперь, когда мне день любой
безоблачен: я сам не свой, -
да, вижу небо не как все,
так твердо стоя на земле, -
уверен точно: ненавидят,
моют кости, хотят - обидят,
кто между словом, невзначай,
через улыбку, мол, не замечай
завистников вокруг, ты в чьем числе?
Раз каждый раз наш разговор
не может обойтись без ссор.
Встречи редки, редки минутки…
Ольга:
- Нравоученья?
Меняйлов:
- Прибаутки.
Ольга:
- Прощай, калитка вон, налево.
Меняйлов: (про себя).
- До вечера, вперед и смело,
и брысь, комплексы навечно!
(Уходит).
Явление шестнадцатое
Ольга одна в саду, разглядывает букет.
Ольга:
- Про что он плел? Ему конечно
стоять, глаголить время есть.
Пока свое он тут кукушил
минуты била я баклуши.
(Уходит).
Явление семнадцатое
Меняйлов идет к своему дому.
Меняйлов: (разглядывает себя в зеркальце).
- Намеком Ольгу не проймет
несчастная любовь страдальца,
в глаза сказать: люблю! -
Вдруг тоненькие пальцы
в волос вцепятся, скарябают лицо?
Себя не защитишь, при ней немеет все.
Рискну, пускай калечит
одно, а остальное лечит!
Вреда-то нечему особо приносить,
как с Ванькой, с Шуркою как быть?
Явление восемнадцатое
Меняйлов, Карл Карлыч.
Меняйлов:
- Карл Карлыч, здравствуйте!
Вы к нам?
Карл Карлыч:
- Весна уход так празднует,
что днем и ночью по дворам.
Как бизнес ваш? Клюют на что сегодня?
Меняйлов:
- На мясо, в здоровье мясо модно,
орехи пользуются спросом.
Карл Карлыч:
- Приятно слышать, недавно носом
морщили, видя мясо и орехи,
а оказалось жизни нашей вехи.
Матушке принес лекарств -
новейшие рецепты.
Меняйлов:
- Чей препарат?
Карл Карлыч:
- Мы сами фармацевты.
Меняйлов:
- Собачий жир с настойкой из поганки?
Карл Карлыч:
- Не больно-то ругай, мои волшебны склянки.
Если бы снадобья мои не помогали
другое дело, отовсюду б гнали,
по сердцу посидеть мне при больном,
бывает слово доброе врачом.
Меняйлов:
- В областной больнице на приеме
прописали примочки и уколы.
Как Карлыч:
- Торговое название?
Меняйлов:
- Французские.
Карл Карлыч:
- Название по-нашему?
Меняйлов:
- Не скажу по-русски.
Прошу вас в дом. (
Уходят).
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Явление первое
Полина, Глафира, Карл Карлыч, Ольга. Шурочка, Иван.
Вечер. В доме Полины гости. Все сидят за столом, поздравляют Ольгу.
Карл Карлыч:
- Жизни годы скоротечны!
Глафира:
- Девятнадцать простучало.
Полина:
- И пора спросить себя:
много это или мало?
Шурочка:
- Если мерить меркой жизни,
что прошла и пробежала,
то конечно, девятнадцать
это очень-очень мало.
Полина:
- Жизнь прожитую измерит
то, как шел по ней дорогой,
девятнадцать, хоть проверьте
это очень-очень много.
Жизнь сложнейшее распутье:
хочешь лево, хочешь право,
чай, труднее, но надежней
те дороги – только прямо!
Иван:
- И шагай по ним ты с честью:
справа солнце, слева право.
Глафира:
- И всегда с тобою вместе
друг надежный - это мама.
Поучать тебя не стану,
как живу, сама не знаю,
но свои я девятнадцать
с восхищеньем вспоминаю!
Полина:
- Ох! Не дай Бог, злому врагу,
жизнь такую, какой я живу.
Распутья не знала, тропинка одна
черная сверху и снизу черна,
черная сбоку, черна изнутри,
хоть ее мой, хоть крась, хоть бели.
Черно и пространство –
будь день то, будь ночь,
хранит постоянство –
ни капельки прочь,
как в ожидании длинны года,
будто три года, а минуло два.
Правду твердят: длинен тот век
в коем, в страданьях живет человек.
Глафира:
- Земные мученья рай предвещают.
Карл Карлыч:
- Но что-то туда не так поспешают.
Шурочка:
- На свете, на этом стараются жить.
Полина:
- Рвать глотки друг - другу,
а больше, так бить!
Карл Карлыч:
- При «здравствуй» в глаза
за глаза проклинают…
Шурочка: (подает Ивану гитару).
- Ванька, гитару! Лают и лают,
что в жизни дорога у них виновата,
спой лучше новый романс про пирата.
Иван: ( берет гитару и поет )
- В подводном тридевятом, в подводном тридесятом
Русалка юная беспечная жила,
однажды вдруг поймалась в расставленные сети
Царя морского Нептуна.
Заточена в чертоги, где служат осьминоги,
невиданные монстры их стерегут покой,
когда же Царь вернется, с добычей разберется
закатиться на бездну пир горой!
На жемчужном троне, с трезубцем и в короне
с Русалки глаз не сводит владыка водяной,
крепко обнимает, к сердцу прижимает,
да трясет зеленой бородой:
«- Сколько в моих гротах, в моих водоворотах
скоплено сокровищ: веками все не счесть!
Быть моей Царицей, множить и хранить их
выпала тебе при царстве честь!»
«- Отпусти на волю, на родные волны,
в пену серебристую, в голубую сень,
золото и жемчуг украшенье женщин…»
Глафира и Полина достали платочки и приложили к глазам.
Шурочка: (кладет ладонь на струны гитары).
- Теперь рыдают!
Явление второе
Входят Татьяна и Вера.
Полина, Карл Карлыч, Полина, Ольга, Иван, Шурочка Татьяна, Вера.
Татьяна:
- Что здесь со слезами соседи справляют?
Глафира:
- Рождение Оли, эх, вы, позабыли?!
Татьяна:
- На вечеринке у Слуховых были.
Садами, садами шли: ваша беседка,
решили зайти, повидаться с соседкой.
Вера:
- Живу через улицу, год не встречала,
сказали, что учишься.
Татьяна:
- Вера, сначала
поздравим.
Вера:
- Оль, от души я желаю
мужа богатого, мужа красивого
с домом в Майями, можно и с виллою!
Татьяна:
- Диплом защитила, чтобы на пять!
Ольга:
- Присядьте.
Татьяна:
- При тостах красивей стоять.
Глафира:
- Вдоволь закусок, нальем и вина,
садитесь.
Вера:
- Присядем. Я сильно пьяна.
Шурочка: (Татьяне)
- Чем глаз шпатлевала?
Татьяна:
- Пудра, кольдкрем.
Вера:
- Как увидала?
Шурочка:
- Заляпать ничем
фингал черным цветом никак невозможно,
побил-то за что?
Вера:
- Чтоб была осторожней!
Васька - черт немаканный,
чудище! Рассказывал вчера
у подворотни с нее кого-то снял.
Сам в слезах, заплаканный,
бил всю ночь больнехонько
и добавит сызнова, взял бы и пропал!
Пить сподобил горькую:
все носил бутылочки -
то праздник, то поминочки,
ну и получай!
Татьяна:
- Воображал, сердечная, не было измены,
водка слишком крепкая и круты ступени.
Вера:
- Сам по бабам бегает, бегает открыто.
Татьяна:
- Да еще открыто в глаза мне говорит,
а свекровь как будто ничего не ведает,
ночь всю у иконы, день-деньской зудит.
Вера:
- Верно, прошибают лбы о пол в молитве,
на устах господь Бог, на уме свое,
к Богу прибегают с прошениями в нытье,
выйдут из моленной с чертями заодно.
Шурочка:
- Да, деревня тьмущая!
Вера:
- Темень беспросветная!
Скажешь, что шагает двадцать первый век?
Татьяна:
- Эх, судьбина злющая!
Шурочка:
- Нет, любовь то грешная,
а в любви известно свободе места нет!
Татьяна
- Замуж вышла рано.
Карл Карлыч: (слышит стук в окно).
- Тарабанят в раму!
Явление третье
Все те же, входит Меняйлов. Протягивает Ольге огромный букет.
Меняйлов:
- Примите поздравленья!
Ольга: (с растерянностью).
- Сказочный букет!
Меняйлов:
- Если флора назначала всем цветам весенним сан,
безусловно, дипломатом ею выбран был тюльпан.
Ольга:
- Меняйлов, тюльпаны в апреле отцвели!
Карл Карлыч:
- Если не секрет, где такой букет вы приобрели?
Меняйлов:
- Именно секрет!
Вера: ( Меняйлову)
- Мне в весенние дни цветок подари,
чтоб похож был цветок на краски любви
и на ласки мои, чтоб похожим он был.
Меняйлов:
- Стушевала их осень, с зимой я остыл.
Вера: (поднимает с полу красивый футляр)
- Бархатный футлярчик выпал из букета,
отделан словно ларчик.
Татьяна:
- Ларчик ваш с секретом?
Меняйлов:
- Нет, взгляните, можно.
Вера: (открывает футляр)
- Как работа сложна!
Татьяна:
- Скорее бриллианты?
Меняйлов:
- Есть еще таланты
и в ауле нашем чудеса творят.
Вера:
- Надевай их, Оля, знать не будешь горя,
камни самоцветов хозяюшку хранят.
Татьяна:
- Примеряй же, просим!
Ольга:
- Даже в руки вовсе
не возьму, девчонки, подарочек не мне.
Дарятся такие матери, сестренке…
Иван:
- Чтобы без ущерба, дарятся жене.
Татьяна:
- Господин Меняйлов, видите, подарок
полностью отвергнут.
Вера:
- Значит он ничей.
Татьяна: (берет серьги в руки)
- Чудесам нельзя в коробке валяться
и не украшать ни ушек, ни ушей.
Меняйлов:
- Таня, Шура, Вера, сами разберитесь
побрякушки эти будет кто носить.
Татьяна:
- Мне к лицу! Примерим? Зеркало несите.
Вера: (вырывает серьги из рук Татьяны)
- Может и другой глаз тебе подбить?
Подниму весь волос свой…
Татьяна:
- Под скирду с соломою,
наведешь под глазками уголь и смолу,
стрельнешь раз по зеркальцу взглядом –
хмель с помоями….
Вера:
- Засвечу брильянтами, и гулять пойду!
Татьяна:
- Утречком вернешься: ни копны, ни углей,
ни трусов, ни платья, брильянты поминай.
Вера:
- От нравоучений жутко мне и мутно,
Глафира всем твердит: камни собирай!
Мне сережки эти подойдут по более,
они с овалом схожи моего лица.
Шурочка:
- Нацепи, Веруня, слово: без прикола
враз обезоружишь любого маньяка:
кочкою прилип синий нос с похмелья
на овал желтушный с дешевых сигарет,
приложи к щекам красные каменья -
светофор-ужастик или скажешь, нет?
Серьги забираю, спасибо за подарок,
к моему овалу, работка по душе,
к моему наряду и колечку пара.
Вера:
- Дерпер, пербер, шербер, ханамонаше! -
Как залепетала гостья городская?!
Татьяна:
- Опозорить хочет деревенский люд!
Вера:
- Чем ты лучше нас?
Татьяна:
- Кисетница мирская!
Вера:
- Супер упакованный самый грязный блуд!
Татьяна:
- Ах, жабье асфальтное!
Вера:
- Чучело подъездное!
Татьяна:
- Волоки во двор ее и долой одежду!
Вера:
- За сарай, где слива! С головой в крапиву!
Танька подхвати!
Ольга:
- Девчонки, успокойтесь!
Шурочка:
- Ванька, помоги!
Карл Карлыч, Глафира, Ольга и Иван удерживают Татьяну и Веру.
Карл Карлыч:
- Ну, начался вечер!
Глафира:
- Как всегда в деревне.
Завтра все при встрече будут говорить
и в кулак хихикать, вы уж мне поверьте,
что хотели Шурку голую убить!
Полина:
- А дойдет до Катьки, Катьки-повитухи,
что снимает порчу и вороний грай,
чай, по всей округе расползутся слухи.
Глафира:
- И сторону родную верстою объезжай!
Полина:
- Ишь, как налетели, перья распустили,
Шуркиных не видят ни когтей, ни шпор.
Детка, успокойся, слезаньки отлили?
И ступай, приляг, дверь спальни на запор.
Иван: (Меняйлову)
- Мило, мило, мило, с Шуркой поквитался,
надолго запомнит деревни бытие.
Меняйлов:
- Я сегодня в Питере до нее добрался:
скверное девчонки было житие.
Шурочка уходит в комнату Полины.
Явление четвертое.
Входит Васька
Полина, Глафира, Карл Карлыч, Ольга, Иван, Татьяна, Вера, Васька.
Васька:
- Наказанье c неба: мужем быть Татьяны!
Пятый вечер поиск, розыск по домам,
поменяли что ли мы репертуары?
Татьяна:
- По домам приличным, а не по кустам!
Карл Карлыч:
- Честная компания попивает пиво.
Васька:
- Спрыгнули с картины три богатыря.
Заплюю и десны потопчу красиво!
Татьяна:
- Сколько можно очень не любить себя?
Дома у нас нет: в поздний час с работы,
покорми, погладь, снаряди гулять,
тут же за порог, я же в слезы снова,
лучше ту любовь буду вспоминать!
Вера: (Ваське с жаром)
- В темно-синем небе белая луна,
слышен шепот лета в дыханье ветерка
и который вечер я брожу одна,
знаю, не придешь ты, но встрече я верна.
Знаю, что другую ты себе нашел -
Шурку! - Углядела, под зонтиком повел
в Ольгину беседку, там у ее ног
с маслом повторяешь избитых пару строк:
«Ах, как я ревную! Ах, как я люблю!
Дай крепко поцелую, крепко обниму!»
По кустам, по лужам шлепаю одна,
черными зубами скалится луна,
на тропу не светит, что ведет домой…
Татьяна:
- Вер, скажи, что шутишь.
Вера:
- Да Господь с тобой!
Татьяна:
- И сестра родимая, в круг вписалась брачный,
любовным треугольником?
Глафира:
- Господи, где ты?
Татьяна:
- Постараюсь, милая, посильней напачкать -
киркой или кувалдой обтесать углы.
Загрызу же заживо, наушница треклятая!
Развалила, гадина, ты мою семью!
На соседок тыкала, мужем моим мятая!
Подставилась, сердечная! Я тебя убью!
Татьяна хватает тарелки и бросает их на Веру. Драку разнимают
Васька и Меняйлов. Все выбегают во двор.
Явление пятое
Полина, Глафира, Карл Карлыч, Ольга.
Полина:
- На десерт скандалы явно заказали,
зрелище под тортик, Оленька во двор,
легкие мои пусть бы подышали,
уходящим маем.
Глафира:
- Во дворе Содом!
Карл Карлыч:
- Как ни есть дерутся! Уронили ведра!
Глафира:
- Улица сбегается! Вон глядят в окно!
Полина:
- Оленька, быстрей, придержи за бедра,
шаг, еще один, чай, уже крыльцо.
(Уходят).
Явление шестое
Глафира, Карл Карлыч.
Карл Карлыч: (протягивает Глафире коробочку)
- Наконец вдвоем! Глафира, я желал
этого мгновенья много-много лет
и желать, и ждать, и мечтать устал,
вот, одень, кольцо и этот амулет.
Извини, волшебных слов теперь знаю
и тремя зубами о любви скрипеть -
насмешу, я руку с сердцем предлагаю,
ведь вдвоем на печке веселей сидеть.
Отчего же слезы?
Глафира: (вытирает слезы)
- Расплескалась радость!
Жизнь и сложна, и проста под закат,
потихоньку плоть одолевает слабость,
а в душе весна и во весь набат!
Ах! Не позабуду я любовь ту первую:
зорьки пионерские, ночки у костров,
строгая вожатая в юбке красной стерва
и с девизом громким «Будь всегда готов!»
Черный низ, белый верх, красный галстук поверх,
кумачовое знамя в руках грезник мой выносил,
барабан молотил, я салют отдавала в слезах.
Был высок и красив, чуб кудрявый носил,
глаза - жуть! - огоньками горели,
целовался кто с ним, кто в кино с ним ходил,
до утра в отрядной галдели.
Пригласила я, смелости набралась,
на свиданье к речке, где орешник рос,
шла, горели щеки, сердце волновалось
и несла огромный ему букет из роз.
Он сидел, укрывшись под листвой зеленой,
щупал жадным взглядом, кривился на цветы
и такой вот дуре, по уши влюбленной,
одним махом - раз! - и стянул трусы!
Ах! Наверно грешник старый тот орешник,
видел, знать, немало страсти под собой,
не помог орешнику вечерок-кудесник:
плюнула я в чуб, а по роже той
съездила шипами - страшно взвыл бедняга,
за глаза схватился, камень все искал,
а вслепую и кубарем скатился
он в овраг глубокий, да дико там орал.
Больше на свиданье я не приглашала,
приглашали больше все потом меня,
первая любовь чем-то настращала,
со многими встречалась, но себя блюла.
В тридцать пять меня уже не приглашали,
родила я Оленьку подарком для себя
от врача заезжего, всякое болтали -
наплевать, под старость теперь я не одна!
Карл Карлыч:
- Где, в какой деревне Оленька зачата?
Глафира:
- Тут вот недалече, теперь же Жабагылы.
Карл Карлыч:
- А плевали в чуб вы в селе Овечьем?
Глафира:
- Боже мой, Карл Карлыч, это были вы?
Карл Карлыч:
- Да, прошу прощенья! Следую за вами
из села в деревню, из нее в село.
Вещие сны чувствам явно подсказали
не один на свете я давным-давно.
Облысел, с годами растолстел под бочку,
никто не узнает, я же вас узнал,
вымолю прощенья, а поставить точку -
примите предложенье, вот, на колени стал.
Скажите, что простили!
Карл Карлыч становится на колени.
Глафира:
- Не за что, как будто,
времени прошло, вспоминаю смутно.
Карл Карлыч:
- Вспомните! Лет двадцать от поры минуло:
осенний теплый вечер день явно предвещал
вдруг порывом ветра внезапно так рвануло,
молния, и гром, и ливень захлестал.
Был я в рубашке белой, с саквояжем черным,
вымок, словно нитка, попавшая в ручей,
больных и врачеванье, посылая к черту,
бежал, как вдруг калитка, окно и свет свечей.
Стучал в стекло и в ставни, распахнули двери,
светленькая кофта, тесно в ней груди,
голосом грудным навстречу мне пропели…
Глафира:
- Как одиноко, холодно в осенние дожди!
Карл Карлыч:
- Да, вот эту фразу.
Глафира:
- Как Оле объясниться?
Все меня пытала кто ее отец,
я ее заверила, что бросил нас, ей снится
высокий раскрасавец, отъявленный подлец!
Карл Карлыч:
- Нет, еще не время.
Глафира:
- Сварим потихоньку.
Явление шестое
Входят Полина и Ольга. Глафира, Карл Карлыч, Полина, Ольга.
Полина:
- В кровь поизодрались!
Ольга:
- На Ваське мини-юбка -
останки джинсов клеш!
Полина:
- Танечка-голубка
долго молчевала, чай, видно накипело.
Карл Карлыч:
- Ай, да молодежь!
Ольга:
- Будто в ваше время было по-другому.
Тема в веках вечная: я плюс ты, плюс он,
не розы, так шипы запускались в дело,
мазали ворота дегтем в девкин двор.
Полина:
- Что-то я Ивана глазами потеряла,
разнимал как будто, взял да и пропал,
белые штаны в куче не мелькали,
Молодец Меняйлов хоть и ростом мал,
а в бою отважен, Ваську колотил он,
Меняйлову в дых Васька, Меняйлов Ваське пять!
От души Татьяна Верку колотила,
может снова, Оля, на крыльцо опять?
Ольга:
- Жили бы при городе на бои б ходили,
рукопашный любите?
Полина:
- Оля, Бог с тобой!
Потоптать нам десны, чтобы не грозили
поступил по чести гость наш и герой!
Мил мне этот парень: голова на месте,
ни делишек темных и не пьет вино.
Дай ему, господь, хорошую невесту,
нам аулом справить две свадьбы заодно!
Карл Карлыч:
- Во время о свадьбах, только предложенье
я Глафире сделал.
Полина:
- Что в ответ слыхал?
Для души моей будет исцеленье,
чай, если «да» сказала!
Глафира:
- Так на колени стал.
Полина:
- Разве тут откажешь, греха не оберешься,
ко всему еще накликаешь беду.
Глафира:
- Оленька, ты с мыслями еще не соберешься?
Ольга:
- Мамочка, от радости слов не нахожу!
Надо вас поздравить, я всем сердцем рада,
дорогой Карл Карлыч, рада так за вас!
Для меня союз ваш высшая награда,
Шурочку и Ваньку обрадую сейчас!
(Уходит).
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Явление первое
Шурочка, Иван
Шурочка одна в комнате Полины. Она находит за изразцом в стене шкатулку, слышит, что кто-то хочет влезть в окно, прячет шкатулку за спиной.
Шурочка:
- Отзовись, кто здесь? Домовойка, милый,
сжалься, не царапай мирское окно!
Иван залазит в окно. Цветочные горшки падают на пол и разбиваются.
Иван:
- Клумба отцвела на окне Полины,
выбросить и джинсы с горшками заодно!
Шурочка:
- Ванька? Ты зачем здесь? Уходи не медля!
Позову на помощь, будешь виноват!
Иван: (вырывает шкатулку из рук Шурочки).
- Дело-то непыльное, а в навозе весь я,
брошен, как на свалку рассохшийся ушат.
За спиной что прячешь? Шура, засвети-ка,
подойди, хорошая, или дать под зад?
Шурочка:
- Оленька! Глафира! Карл Карлыч! Помогите!
Иван: (нюхает шкатулку)
- Запахи металла и старого стекла!
Явление второе
В комнату вбегает Ольга. Иван держит в руках шкатулку.
Шурочка, Иван,Ольга.
Ольга:
- Мама, это Ваня, прошу вас, не спешите!
Шурочкины крики, и грохот, и возня!
Ваня?! Ты зачем здесь? Как тут оказался?
Вообще-то правильно, что влез через окно,
чтоб Меняйлов лопнул! Чтобы он взорвался!
Главное лоб целый, треснуло стекло!
Явление третье
Все те же, в комнату вбегает Карл Карлыч, за ним Глафира и Полина.
Шурочка, Иван, Ольга, Карл Карлыч, Глафира, Полина.
Полина:
- В моей спальне драка? Как переметнулись
Содом и Гоморра в божий уголок?
Покажи шкатулку, ну-ка, ну-ка, милый,
когда же ты ее из гроба увалок?
Мужа в ней покойного хранятся атрибуты:
протез зубной, расческа, монокль и еще
то, во что мы все быть должны обуты,
покидая мир сей - тапочки его.
Покойника раздуло, протез, монокль, тапки
спрыгнули с усопшего чуть ли не в подол,
от страху было я, чуть не сложила лапки,
всенощно лбом стучала с молитвою о пол.
Помню, при отпеве в шкатулку уместила,
шкатулку в гроб вложила, она вдруг у тебя.
От горя-то, конечно, себя я позабыла,
но надеюсь, Бог уж, чай, простил меня.
Иван бросает шкатулку на пол. Ее содержимое рассыпается по комнате.
Все вскрикивают.
Шурочка:
- Полина, может, в гроб нечаянно сложили
камешки, колечки и большой браслет?
Полина:
- Нет, браслет, колечки, миленькая, живы
на глазах хранятся, не помню сколько лет.
Шурочка, спасибо, дельно услужила,
дай Бог тебе здоровья, предков миллион
в матушкин зипун, Бог весть, когда зашила,
вон, в углу лежит, под Мурзиком котом.
Все дождалось часа. Час такая штука -
не гадай, не думай, сам по себе пробьет,
радостью, слезами - в том его наука:
по заслугам строго, чай, рядом час живет.
Подпори подкладку, не рассыпь каменья,
слышишь ли, Глафира, ножик принеси,
пусть вся родословная мне не даст прощенья,
проклинает с неба, ты, Оленька, носи.
Бог простит, решила по подсказке свыше,
мне виденье было или чудный сон:
Cветочку зову, мой дед на зов вдруг вышел
с посохом и с длинной белой бородой.
В бороде каменья блестками играют,
разной сверкотней страх глаза слепят,
«Ты не вздумай, Поля, - громом громыхает,-
лодырям бездушным это все раздать!
По труду померяй, не торгуйся весом,
властвует пусть тот, кто тебя холил,
пусть родня грозится, посылает к бесам,
отвечай спокойно: дед благоволил!»
Вдруг исчез, а вместо хоровод гуляет,
хоровод гуляет незнакомых дам,
каждая головкой ласково кивает
и идет навстречу важная мадам.
Рукой лба коснулась, холодными устами
целовала в лоб, к щечке прилегла:
«Ах, как хорошо, что ты еще не с нами,
прекрасна вся во всем мирская суета!
Погости подольше, наслаждайся раем,
он на вашем свете, им и дорожи…»
Господи прости, грешница болтаю,
сколько под иконой радеть мне, укажи?
Но когда умру, на моей могиле,
на надгробье низко, лучше на кресте,
крупно начертайте под именем Полина:
«Оставайтесь, смертные, дольше в суете».
Запомнила, Глафира?
Глафира, Карл Карлыч и Ольга вытряхивают драгоценности на стол.
Ольга:
- Миллион в валюте!
Полина:
- Пусть хоть триллион, с зипунком он твой!
Глафира:
- Нужно показать бухгалтеру Анюте.
Ольга:
- Спрятать и подальше, дурен глаз чужой.
Шурочка:
- Раздари все нищим, с сердцем ты грозилась
цель - благотворительность, отдавай в расход!
Полина:
- Это тебе, деточка, явненько приснилось,
наоборот, коняшкой нужно сделать ход:
красоваться, будни переделать в праздник,
разве не украсит, к примеру, сей браслет,
что ни есть дешевый ситцевый нарядик,
видное уродство скроет, скажешь, нет?
С Ванькою под ручку, по аллейке парка,
в ресторан, в кафешку, не возят уж кино…
Шурочка:
- Тьмущая деревня! Старая мочалка,
Ванька захотел выкрасть все добро!
Даже захотел прочь бежать со мною -
с любовью навязалась Оленька сама.
Ольга: (плачет).
- Ваня, объясни…
Глафира:
- Все, довольно вою,
будто бы тебе сегодня сорок два!
Карл Карлыч:
- Смой ручьи соленые, успокойся дочка,
завтра в рань дорога, отдыхать иди.
На носу экзамены, на Иване точка,
времена минули искренней любви!
Явление четвертое
Все те же и входит Меняйлов.
Шурочка, Иван, Ольга, Карл Карлыч, Глафира, Полина, Меняйлов.
Меняйлов:
- Выдворил всех вон, на засов ворота
пред носами Глуховых и Слуховых закрыл.
Глафира:
- Сплетни, что собаки!
Меняйлов: (ставит на стол бутылку шампанского).
- Васькина забота,
я еще за Олю шампанского не пил!
О! Пока там драка, клад здесь откопали,
клад должно дороже всякого рубля.
Шурочка:
- Меняйлов, помогите, нагло обобрали,
законная наследница Полины это я!
Меняйлов:
- У беседки слышал: Ванька обещался
без пыли и без грязи помощь оказать
Полины миллион в спальне завалялся,
выкрасть нужно было и, кажется, сбежать.
Простите, не хотел, я впервые пьяный…
Ольга:
- До чего противно слово мне «любовь»!
Полина:
- Ванька, плюнуть раз упечь тебя на нары,
не стану из-за Шурки сыпать внучке соль.
Дочка-то Светлану бросила малюткой,
чай, учиться ехала, да и след простыл,
ах, какою злою оказалась шутка,
года два вообще свет мне был не мил!
Семнадцатый пошел внученьке Светлане,
туда же, что и мать - в ученье подалась,
УВД при городе три года я топтала,
отвечали кратко: «внучка не нашлась».
Голосила громко и стонала тяжко,
почва плодородная - бах! и инвалид,
Катька-повитуха с Глафирочкой бедняжку
убедили что, нужно дальше жить.
Через десяток лет письма получила,
мол, де за границей, муженек француз,
Катька десять раз карты разложила,
Светлане десять раз упал пиковый туз.
Еще через десяток узнаю от Светы
муж будто бы из здешних, Шуру родила,
через двадцать Шура привезла конфеты,
ищет здесь наследство, эх, моя судьба!
Хоть судом судите, родные и соседство,
чем моя ворочает дурная голова,
но считаю я истинным наследством,
то, что я Светлане в душу отдала.
Отдала все сердце, доброту и ласку,
надеялась, что всходы даст мое зерно,
огненной геенной оказалась пашня -
дружно колосится чертово кубло!
Глафира:
- Жив, здоров твой прадед, Шура, замечаешь?
Прадед он по линии твоего отца.
Полина:
- И наследство есть, захочешь так поймаешь,
чай, если расположишь этого глупца.
Старше он меня лет так на десяток,
чай, и сердцем крепче - днями пьет вино,
да и телом крепок от головы до пяток,
вся беда в одном: без ума давно.
Глафира:
- В городе признали будто амнезия.
Полина:
- Где ж ее не будет, семь десятков пьет.
Карл Карлыч:
- Нет, друзья, полнейшая там шиза и хрения,
хорошо не близко он от вас живет.
Глафира:
- Жалко! Весь в работе и себя не нежит!
Карл Карлыч:
- Пьет безбожно и курит самосад…
Глафира:
Но зато как «Мурку» на гитаре режет,
как он бьет чечетку два часа подряд!
Полина:
«Ох, и надоел! - Жаловалась Фенька, -
шесть часов утра, материт весь свет,
слышат шесть дворов, а Плотина Венька
образумить вздумал или дать совет.
Год не вспомнит Венька, чем его огрели:
оглоблей ли гитарой, память, чай, не та,
утартать в полицию старика хотели,
чай, спасли медали, а может и года».
Глафира: (Шурочке)
- На холме домище, сад, за садом речка,
фон - стена Тянь-Шаня, словно грозный страж.
Будешь попокорней, смирною овечкой,
завещанье или дарственную даст.
Шурочка:
- Спасибо! Информация Оле к размышленью,
из квартиры нашей на Кузнецкий вид,
пусть по сараям вашим, дремучему селенью
брякает, сверкает из зипуна прикид!
Значит Оля - Шура, а Глафира - Света,
это ясно так, как Солнце и Луна,
никакого больше вы от нас привета
не дождетесь, завтра уезжаю я!
Полина:
- Скатертью дорога!
Ольга:
- Незачем так строго,
умоляю, Шурочка, будь моя сестра,
для одной меня прикида слишком много,
вдруг отвиснут уши, обленится рука.
Ванька, почему в уголок забился?
Ваня, ты по-прежнему самый близкий друг,
не беда, что было чуть не оступился,
дорог мне, поверьте, тесненький наш круг.
Разорвать его можно одним словом,
хоть плевком, хоть жестом и враги навек,
век ведет к тому - духу быть здоровым,
с чистым сердцем должен быть всяк человек.
Мудрость по писанию - советница у Бога,
пусть прольется капелькой на каждого из нас
и блаженством будет за ее порогом,
ощущать, что зло не будит больше вас!
Меняйлов:
- За слова премудрые выпить предлагаю,
пригубимся разом, поровну разлил.
Ольга:
- Да и повод есть, открыто объявляю,
счастлива, Карл Карлыч руку предложил!
Меняйлов:
- Старый безобразник, бес боднул в ребро?
Головою лягу, но Ольги не отдам!
Шурочка:
- Результат - деревня! А чтобы село,
так еще сто лет догоняться вам!
Меняйлов:
- На дуэль! Стреляться! Можно и рапиры!
Выбирай, Карл Карлыч, мне хоть чем, хоть как!
Все смеются.
Ольга:
- Попросил руки у мамы!
Полина:
- У Глафиры!
Меняйлов:
- Извините! Пьяный, как ни есть дурак!
Отчего же пьяный? От любви, конечно!
Ольгиной руки у вас, у всех прошу,
я ее люблю, в общем, бесконечно,
рассказать красиво, как Ванька, не могу!
Полина:
- Круга верть какая!
Карл Карлыч:
- Ход, так колесницы!
Глафира:
- Не отдам ребенка, Оленька мала!
Меняйлов:
- Ванька, а что ты вставишь в мои спицы?
Карл Карлыч:
- Кукиш, что из масла!
Иван:
- Друг, твоя взяла!
(Уходит).
Явление пятое
Полина, Глафира, Карл Карлыч, Ольга, Меняйлов.
Глафира:
- Уходи, Меняйлов, не отдам ребенка!
Девятнадцать только, будет…
Меняйлов:
- Тридцать пять?!
Ольга:
- Не улечу, не птичка! Но и не гребенка
и свою судьбу мне самой решать.
Глафира: (плачет)
- Изменчив стал характер, как погода,
в душе твоей четыре время года
бывает в один день роятся,
а матери все головная боль.
Шурочка:
- Искусство в жизни – притворяться.
Ольга:
- Нет, тяжело с собой сражаться:
послушной, ласковой казаться,
чтоб никогда не сомневаться,
что никому я ни мозоль!
Глафира:
- Получи диплом, вволю нагуляйся,
сыщется работа: Шымкент аль Астана,
а ярмо накинешь: у плиты век майся
и в глуши вот в этой загрызет тоска.
Ольга:
- Карьеру делать легче мне в глубинке.
Карл Карлыч:
- А умы известные больше из нее.
Меняйлов:
- Снова об учебе?! Кроссовки и ботинки,
вместе мы «Ламбаду» не топали еще!
Меняйлов приглашает всех танцевать, тянет за руки. Карл Карлыч и
Глафира вальсируют.
Явление шестое
Все те же, входит Сережка.
Ольга, Шурочка, Карл Карлыч, Глафира. Полина, Меняйлов, Сережка.
Сережка:
- Иван где?
Меняйлов:
- Поищи в беседке.
Сережка:
- Стишок он наколол на ветке,
листок я аккуратно снял,
дыру припевом залатал,
чуть-чуть продлил и в интернет,
в емайле денежный привет!
Делиться с Ванькой буду рад,
если раздаст долги он, брат.
Глафира, заработал сам,
берите Битнера бальзам
за пол цены - подарок фирмы,
заказы собирал Иринке.
Шурочке из Питера письмо,
взяло, расклеилось само:
крошка-дочка ждет тебя давно,
умоляет, просит твоя мать,
внучку сиротой не оставлять,
а если не вернешься ты на место
получит нянька за тебя наследство!
Шурочка бежит за Сережкой и вырывает из его рук письмо.
Карл Карлыч:
- Не возродиться коммунизму!
Прах его в свинцовой призме!
Полина:
- А жизнь еще нам вставит клизму!
Глафира:
- Минуют если катаклизмы!
Карл Карляч и Глафира продолжают танцевать. Меняйлов незаметно для
всех уводит Ольгу в сад.
Явление седьмое
Меняйлов, Ольга.
Меняйлов:
- Звени, весна, своей капелью,
неповторимой нежной трелью,
жасмином, резедой, сиренью
шуми, да сказку заведи!
Ольга
- Колдуй, волшебствуй и мани,
играй, смешай все звукки, краски.
все эти запахи и ласки.
Меняйлов:
- Влей то, что так волнует кровь
и как всегда с тобою вновь
Ольга, Меняйлов (вместе)
- Поет бессмертная любовь!
Целуются.
Конец
2006 - 2010гг.