Сердце оркестра

Анна и Петр Владимирские
Посреди концерта, посвященного дню всех влюбленных, одной из постоянных зрительниц и обожательниц духового оркестра стало плохо. Сценическое представление было приостановлено, рабочие сцены отнесли болезную в одну из гримерок. В большом зале филармонии, среди зрителей, к счастью, нашелся доктор. Это была невысокая, элегантная женщина в темно-синем костюме и белой шелковой блузке. Она пошла вслед за работниками музыкального учреждения, и стала оказывать больной первую помощь. Подложила под голову женщине несколько подушек, украшавших диван, и чуть приоткрыла окно, откуда в комнату сразу же хлынул поток морозного воздуха. Пока больная лежала с закрытыми глазами, доктор стояла у другого, неоткрытого окна, набросив, на плечи легкую норковую шубку, заботливо принесенную её мужем, с которым они решили отпраздновать день св. Валентина посещением концерта, в котором должны были звучать музыкальные произведения на тему любви. И вот теперь, вместо того, чтоб наслаждаться музыкой, доктор Вера Алексеевна, дожидалась приезда специализированной кардиологической бригады.
А как хорошо начинался вечер…  В зале филармонии в этот день царила совсем не академическая атмосфера. К пюпитрам музыкантов были привязаны алые надувные шары в форме сердечек. Из зала казалось, что над оркестром парят красные леденцы. Каждая мелодия ( как это водилось во время исполнения) освещалась цветными юпитерами. Надувные леденцы-сердца меняли свой цвет, становясь то темно-лиловыми, то вишневыми, то багряными.
Дирижер оркестра Александр Рощин вышел к зрителям в белом костюме. На фоне черных строгих рубашек и таких же черных брюк оркестрантов, он в своем просто белом, казался ослепительным. Вообще-то Рощин был нетипичным дирижером. Обычные дирижеры либо худощавы, до анемичности, либо полноваты. Словом и те и другие пренебрегают спортом. Александр же в свои 33 года, спорт, судя по его атлетически сложенной фигуре любил. А его концертные костюмы отшивались, и это тоже было очевидно, у очень хорошего портного. Ткань обливала фигуру маэстро, и во время дирижирования была видна прекрасно развитая мускулатура спины и рук. Чем-то он напоминал Спивакова в молодости. Каждый, кто интересовался биографией этого великого музыканта знает, что Владимир Спиваков в юности всерьёз занимался боксом, но это нисколько не помешало ему стать одним из лучших скрипачей и дирижеров мира.
Перед тем, как зазвучит музыка, ведущая концерта, в черном длинном платье,  вся в блестках и перьях – вечная ведущая филармонии – кажется она конферировала всегда, еще в 19 веке, когда этот зал принадлежал Купеческому собранию, читает стихи, одной из почитательниц оркестра. Какая-то поклонница Рощина написала стихотворное послание оркестру, подписалась только именем: Светлана. Стихи были написаны в честь праздника, дня всех влюбленных и посвящены, конечно же, кумиру-дирижеру. Рифмы в них не таились, а были все на виду, простые и незатейливые, по типу «розы-морозы», о которых еще Александр Сергеевич Пушкин шутил. А ведь и вправду, в этом году день святого Валентина был самым холодным днем зимы. Но здесь, в уютном и торжественном зале филармонии – тепло, бархатно ( в темно-малиновых креслах). А от сдвоенных колонн коринфского ордера зала, и тосканского ордера балкона веяло какой-то особой праздничностью 19 века.
С первой же секунды поднятые руки маэстро обозначили – начинается праздник. Зал приветствовал его аплодисментами. Это был аванс от тех, кто пришел впервые, и заслуженная награда, надежда на будущее наслаждение, от тех, кто бывал уже на его концертах.
Оркестр исполнял известную классику на любовные темы. Вообще оркестр духовых музыкальных инструментов это особый мир извлечения звуков. Духовые инструменты могут быть деревянные или металлические и иные трубки различного устройства и формы, издающие музыкальные звуки в результате колебаний заключённого в них столба воздуха. Регистр духовых инструментов определяется их размерами: чем больше заключённый в них столб воздуха, тем медленнее он колеблется и, следовательно, тем ниже издаваемый инструментом звук, и наоборот — чем меньше заключённый в трубке столб воздуха, тем издаваемый инструментом звук выше.
Стало быть, если говорить проще, мы – слушатели наслаждаемся звуком столба воздуха, заключенного в деревянном или металлическом футляре. Кто-то скажет: «Подумаешь, открытие, орган делает тоже самое!» Нет, не совсем то же самое. Духовые музыкальные инструменты делают это с помощью губ и легких музыкантов, а это уже…совсем другое дело.
Впрочем, дело не только в звукоизвлечении. Даже сам вид инструмента, Веру (ты самую докторшу) и Андрея ( её мужа) завораживал. Причем объяснить глубинно преувеличенное внимание к некоторым инструментам мог, скорее всего, только дедушка Фрейд. Думая о влиянии подсознательного на те впечатления, какие производили на людей инструменты, Вера шуточно, в мыслях представляла себе конную статую Зигмунда «Ивановича». Уж кто-кто, а он бы разъяснил бы каждый инструмент.
Ну, вот взять хоть для примера, флейту. Так, флейта, (как пишут музыкальные справочники) относится к деревянным духовым, но может быть изготовлена из металла или даже стекла.
Представляете себе, как флейтистка подносит к губам эту хрупкую стеклянную трубочку, и издает хрустальный звук. Не правда ли, в этом есть что-то эльфовское, волшебное?!
Или труба. В группе медных духовых инструментов симфонического оркестра труба — самый высокий по диапазону инструмент. Ее голос мы слышим обычно тогда, когда внутреннее напряжение музыки достигает наивысшей точки. Именно она придает звучанию оркестра удивительную торжественность, приподнятость. В то же время труба может играть и очень тихо, мягко, удивительно нежно. Ее диапазон — от чуть слышного до потрясающе мощного звучания.
В духовом оркестре Рощина трубе отведена ведущая роль. Это она-голубушка создает первый голос-мелодию.
Но есть музыканты, чье сердце давно и беззаветно отдано валторне. Самым романтичным и поэтичным инструментом современного оркестра без сомнений может быть признана валторна. Десять лет назад, Рощин, впервые приступивший к работе над оркестровой партитурой, полагал, что без валторны ему нечего делать в оркестре. Ему всё казалось, что всякое оркестровое звучание только тогда и будет действительно хорошо звучащим, когда в нем будут участвовать валторны.
Валторна или, её прежнее название, - рог, действительно звучит настолько обаятельно красиво, что она неизменно приковывает к себе внимание слушателя и невольно покоряет сердце не только композитора или музыканта-исполнителя. Привязанность к валторне это и зрительская симпатия на всю жизнь. Валторна возникла настолько давно, что история музыки теряет её следы не только в веках, но даже и в тысячелетиях. Римские воины знали цену этому инструменту, и их легионы насчитывали уже не мало музыкантов, игравших на медных и бронзовых рогах. Александр Македонский имел такой рог, звук которого был слышан на огромное расстояние вокруг.
И, наконец Кларнет.
Кларнет - один из самых певучих и виртуозных деревянных духовых инструментов. Его диапазон - от ре (иногда ре-бемоль) малой октавы до ля - си-бемоль третьей октавы - делится на несколько отрезков (регистров), имеющих разные тембры. Нижние ноты кларнета мрачные, средние – матовые, напоминающие стекло под струями дождя. Самые высокие звуки кларнета - резкие, даже пронзительные, точно крик перепуганной птицы.
И все это богатство звуков, красота линий, блеск металла и благородная осанка форм разнообразнейших инструментов дарило великолепную музыку зрителю. Вот уж действительно – настоящий праздник души!
Однако от инструментов пора вернуться в зал филармонии. Репертуар баловал зрителей классикой и джазом, и все вращалось вокруг темы любви. Вдруг, в какой-то незаметный глазу момент, праздник вышел за рамки привычного академического концерта. Началось неожиданное.
Александр Рощин появился в костюме Гарун-Аль-Рашида, а именно в рыжем банном халате в какие-то тигриные полоски, на голове его было закручено пестрое, тоже банное полотенце, изображающее чалму. Ведущая объявляет его, как «Гарун-Аль-Рощина». Он садится в йоговскую позу – лотос, а музыка становится зазывной и вязкой, как мед. На сцене возникает юная гурия. (Справка: гурии - в мусульманской мифологии  - обитательницы Рая, вечно юные и ослепительно красивые девы. Они становятся женами погибших героев и просто достойных людей). Итак, гурия, полупрозрачная кисея её шальвар украшена бисером и подчеркивает длинные, стройные ноги. Шальвары находятся на нижней части её бедер и открывают почти «все, что сердцу мило». Танец её завораживает мелким подрагиванием, движения легки и манки. Плоская линия живота переходит в холмики груди, на которых лежит тончайшая бисерная вязь. Она сексуально дрожит во время танца. Кажется, будто сама мелодия ведет её к султану. Рощин, он же султан, протягивает к ней руки. Отчего дрожание бедер и груди становится еще более эротичным. Луч прожектора освещает только эту пару, весь оркестр скрыт во тьме. Джин и гурия –танцующие на конце тонкого луча света, точно бабочка и мотылек. И хотя на самом деле танцует только девушка, восточный властелин так волшебно «разговорчив» руками, что мы будто слышим его витиеватую восточную речь – О! Звезда моих очей!
Танец обольстительницы окончен. Зал аплодирует стоя. Зрители стоят весь номер, уж очень хочется подробно рассмотреть восхитительную гурию. А затем, испытав восторг, уже хочется отдать должное мастерству танца, и игры Гарун-Аль-Рощина, который взлетает из своей йоговской позы так легко, точно и не сидел только что, переплетясь ногами. Они оба раскланиваются, и исчезают в тот момент, когда весь зал наполняется светом.
Но в тот самый момент, когда подобно сказочному джину, Александр Рощин появился перед залом в своем белоснежном костюме, чтобы вновь исполнять все музыкальные желания публики, на сцену поднялась пожилая, худая женщина с длинными седыми волосами вдоль бледного лица. Она вручила дирижеру букет роскошных бордовых роз на длинных стеблях. Зал поддержал этот презент энергичными аплодисментами. И тут случилась неприятность. Пожилая поклонница Рощина упала в обморок. Он едва успел перехватить её, почти у края сцены. Засуетились оркестранты, кто-то крикнул «воды!», затем рабочие сцены приподняли женщину, и отнесли её за кулисы. Был объявлен антракт. Доктор Вера Лученко встала, и направилась вслед за больной. За ней последовал её муж Андрей Двинятин.
Остальная публика стала прогуливаться по фойе, кто-то отправился в буфет, за коньяком и кофе. Все рассуждали о неприятном инциденте, и высказывали опасения по поводу сокращения программы оркестра.
Тем временем, Александр Рощин находился в той же гримерке, где лежала больная. Она по-прежнему была без сознания. Вера Алексеевна взяла её за руку, измерила пульс. Дирижер мерил комнату энергичными шагами. И, обращаясь к доктору, говорил:
– Её зовут Светлана! Фамилии я не знаю. Она постоянная наша зрительница. Всегда преподносит розы. И всегда бордовые. Вот уж почти одиннадцать лет, не пропускает ни одного нашего концерта. Разве что на гастроли с нами не ездит. А так, все киевские выступления слушает. Представляете, человек так предан, а я даже её фамилии и отчества не знаю.
– Её зовут Светлана Елизаровна Бажова.
– Вы посмотрели её паспорт? – Рощин приостановил своё хождение по комнате.
– Нет. Просто она когда-то была моей пациенткой. Лет десять назад.
У Рощина густые черные брови поползли вверх. Он еще не встречал в своей жизни врачей с такой удивительной профессиональной памятью. Андрей же удовлетворенно хмыкнул в усы. Он знал уникальную способность своей жены помнить пациентов.
– А вы её лечили? Вы кардиолог? Это был какой-то особый случай?
– Я – психотерапевт.
–???
– Есть такая специализация – психиатрия, – улыбнулась доктор.
– Вы её лечили, она была на учете в психиатрической больнице? – Александр взволнованно посмотрел на Бажову.
– Если вы опасаетесь за её психику, то она совершенно не опасна для окружающих. Разве что, для самой себя.
– Доктор, простите, как ваше имя-отчество?
– Вера Алексеевна Лученко.
– Вера Алексеевна! Чем она вам так запомнилась? И, сейчас, что с ней? Это… Вера Алексеевна плохо, что она так долго без сознания?
– Она не без сознания. Она спит. И для неё в этом нет ничего опасного.
– Спит?!…
– А запомнила я её прежде всего потому, что Светлана Елизаровна была моей первой полной неудачей.
– Неудачей? – переспросил Рощин.
– Неудачей? – удивился Двинятин.
– Вы, ребята, решили поработать эхом? – на щеках Веры появились симпатичные ямочки. – Что ж такого. У всех врачей бывают неудачи. Я не исключение. По-моему уже закончился антракт. Можем идти в зал. А наша больная пусть спокойно поспит. Не будем ей мешать. Приезд кардиологической бригады я отменила.   
Концерт продолжился. Публика уже забыла о неприятном  инциденте. Зрители испытывали приятное послевкусие после всех этих восточных танцев, этих полупрозрачных шифонов, цвета морской волны. Этих форм, которые проступали сквозь ткань. Однако душу зрительного зала лишь разминали. Как скульптор разминает пластилин горячими пальцами, перед тем как вылепить что-то интересное. Настоящий восторг приходит лишь сейчас, когда начинают звучать мелодии Битлз. Переложенные для исполнения оркестром духовыми инструментами, они звучат по-новому. Их неподражаемые гармонии радостно тревожат душу. Вере невольно вспоминались слова Окуджавы: «…Как умеют эти руки, эти звуки извлекать…» На каком-то архетипическом уровне, на генном, клеточном уровне, музыка доставляла удовольствие, открытая как чудо в ранней юности. Словно через тебя проехала четверка юных битлов, но уже не так как в юности, когда красота мелодий просто очаровала нетронутую музыкой душу. Сейчас это было сделано уже тоньше, по-гурмански изысканней. Как будто Рощин со своим оркестром предлагает слушателям каждый музыкальный опус, как некий деликатес, будто говорил: «Попробуйте вот это! Не правда ли – божественно?! А вот здесь, слышите? Волшебно, да?! Ну, вот. Я знал, что вам понравится!»
Трудно объяснить творения гениев. Собирается компания из четверых ливерпульских юношей. Мальчики. Талантливые мальчики. И сочиняют музыку, исполняя ее на гитарах. Потом эта музыка становится всемирной. Ее можно назвать музыкальной библией. Потому что нет страны или города, где бы не слушали, и не радовались бы от этой музыки. Ну что пересказывать историю Битлз, ее все знают. Но битлз-симфония, расписанная для духового оркестра, это совсем новое ощущение от Этой Музыки. Трубы, добавляющие медь в прозрачные потоки звуков. Валторна, звучащая эхом, мчащейся вперед дороги, ударные, отбивающие ритм и подчеркивающие отдельные фразы. Флейта, изредка, но очень нежно, и все это вместе, звучащие так, словно музыка Битлз была специально написана для духовых инструментов. Рождались видимые картины. Йоркширские холмы и вересковые пустоши, ухоженные домики и старинные замки, увитые цветущим плющом. Дородные коровы, более красивые чем женщины (англичанки) на зеленых пастбищах, и звук рожка, валторна, разливается над этим спокойным миром. Эту музыку можно не только слушать, видеть, но и осязать, обонять и даже ощущать на вкус. Пудинг политый шоколадом, стоит лишь вслушаться в «хонни пай». И даже нечто большее, чем наши биологические пять чувств. «Мишель» – ма бел, прекрасная Мишель, ставшая признанием в любви для огромного количества людей. Впрочем количества трогать не будем. Просто каждое новое поколение заново открывает для себя эту музыку. Благодаря ей открываются затворы души, и ты испытываешь забытое ощущение полной свободы.
Концерт окончен. Публика бисирует. И Александр, который никогда не разочаровывает своих слушателей, выходит уже в третий раз, и исполняется «Yesterday». Андрей, хорошо знающий английский язык, шепчет на ухо Вере перевод: - Вчера, все мои проблемы казались далеко. Теперь выглядит так, как если бы они опять оказались здесь. О, я верю во вчера.
– Да. Вчера. Я тоже верю во вчера. И в сегодня я тоже верю. – сказала Вера, и напомнила, – давай пойдем посмотрим, как там наша болезная?
– Непременно. – поднялся Двинятин, и они отправились в гримерку.
В гримерке было уже несколько музыкантов и Рощин. Бажова сидела, и с удивлением смотрела, на людей, суетившихся вокруг неё. Оркестранты прятали инструменты в чехлы, и торопились поскорее выйти на морозный вечерний воздух. Психотерапевт присела рядом с женщиной.
– Как вы себя чувствуете, Светлана Елизаровна?
– Хорошо. А где я? И откуда вы знаете мое имя?
– Вы в филармонии. В гримуборной. Как ваше самочувствие? – участливо поинтересовался дирижер.
– Александр Владимирович! – щечки Бажовой налились пунцовым румянцем. – Ничего не помню. Это ваша гримерная? Концерт уже закончился?
– Все в порядке. Концерт закончился. Вы где живете? Хотите я вас домой отвезу? Если доктор не возражает!? – он подмигнул Вере.
– Вы – доктор? – недоуменно взглянула на Лученко поклонница Рощина.
– Вы меня не помните? – психотерапевт смотрела в глаза женщине. – Вспоминайте! Лет десять или чуть больше, тому назад, вы пришли ко мне за советом и помощью. Меня зовут Вера Алексеевна.
– Ох! – пациентка явно вспомнила Веру, она прижала к губам платок и потупилась.
– Как вы скажете, доктор? Может Светлану Елизаровну сперва отвезти в больницу? Все-таки у неё была потеря сознания. А уж потом домой. – хлопотал Рощин.
– Не надо в больницу! Я хорошо себя чувствую, – забеспокоилась Бажова.
– Вот и прекрасно. Тогда домой! – Дирижер распорядился, и в гримерку принесли вещи болящей. Все оделись и вышли на служебную стоянку перед филармонией.
– У меня предложение! – внезапно заговорил, молчавший до того момента Двинятин. – Отвезем твою пациентку эскортом, двумя машинами. Мало ли, вдруг снова понадобится врачебная помощь?
– Э…э… Я хотела сказать… я живу совсем близко отсюда. На Трёхсвятительской. – серые глазки Бажовой, при этих словах, с нежностью посмотрели на Рощина. – Пять минут пешком.
– Тогда пешком. Мы проводим уважаемую Светлану Елизаровну. Господи! До чего же приятно прогуляться после концерта, в такой морозный вечер! – от Рощина веяло такой энергией и оптимизмом, что бывшая больная, взяла его под руку, и бодро зашагала рядом с ним, стараясь не отставать.
Вера на секунду остановилась, раздумывая, зачем им сопровождать поклонницу и её кумира? Но Андрей решительно повел её вслед за удаляющейся парой. На углу Трёхсвятительской улицы и Европейской площади, доктор остановилась, и стала прощаться. Она объяснилась в том смысле, что завтра рабочий день, и нужно еще отдохнуть и выспаться. Чувство облегчения отразилась на лице бывшей Вериной пациентки, Рощин сердечно поблагодарил психотерапевта, обменялись визитками, мужчины пожали друг другу руки, на том разошлись.
– Ну что, к машине? – спросил Двинятин, но в голосе его особого восторга не было слышно.
– Вовсе нет. – лукаво улыбнулась его половина, умевшая угадывать его желания. – Пошли в «Мафию», нужно ведь отметить день влюбленных!
– Учти, я за рулем!
– Но я ведь без руля, но зато с ветрилами! И вообще, я же вижу, что ты лопаешься от любопытства. Если я сейчас же не расскажу историю своей неудачи, ты же ночью спать не будешь!
Интерьер нового ресторана «Мафия» был богат, респектабелен, и выполнен в духе неоампир. Все в нем было в стиле «шика блеска дай!» На стенах – царили огромные венецианские зеркала, на полах – мрамор, потолок украшали роскошные люстры Сваровски, переливались всеми бриллиантовыми оттенками. Залы были просторны. А мебель напоминала салон маркизы Помпадур. Однако несмотря на внешнюю шикарность и обилие сусального золота в элементах декора, он был демократичен в ценах.
Они заказали пасту «Норма», ( Андрей выбрал на свой вкус, ему хотелось побаловать Веру новым, неизвестным ей блюдом). Это была большая тарелка со спагетти, среди длинных тонких макаронин выныривали коричневые баклажаны, в девичестве они были синими. Кроме того на поверхности лежали горками мясистые помидоры, исполнявшие роль соуса. Все блюдо было пропитано чесноком, удобрили, что называется от души. Зубчика два на одну порцию, это к гадалке не ходи. Пучок базилика и свежий сыр пекорино добавили элемент нежности блюду. Ко второму был подан любимый Верин алкоголь – мартини бьянко. Андрей взял безалкогольное пиво.
Когда подали кофе с тирамиссу, доктор приступила к рассказу.
– Это было в самом начале моей психиатрической работы. Тогда еще не было такого направления, как психотерапия. И вот ко мне, тогда еще не очень опытному доктору приходит больная с депрессией.
– Эта самая Бажова.
– Да. Она самая, Светлана Елизаровна.
– И ты, прям так сразу и навсегда запомнила её имя, отчество и фамилию?
– Слушай, Двинятин! Вот если к тебе, к ветеринару, принесут кошку по имени Дуся, и у неё окажется какой-то особенный, уникальный диагноз или симптоматика, ты эту Дусю запомнишь?
– А то! Ясный перец!
– Так чего ж ты сомневаешься в том, что я эту Бажову запомнила?
– А что в ней было такого особенного? По-моему совершенно заурядная тетка. С чем она к тебе пришла?
– Сперва с суицидом, вызванным тяжелой депрессией. Куда ж без неё? Лежала у нас в больнице.
– В Павловской? То есть в сумасшедшем таком домике?!
– Ничего смешного. Именно в Павловской больнице, в отделении суицидальных состояний. Затем она стала приходить уже просто на амбулаторный прием. Но в её анамнезе была одна примечательная деталь.
– Какая?
– Как только в жизни этой пациентки появлялись какие-то проблемы, несчастья или просто сильное нервное перенапряжение её организм реагировал очень забавно.
– ???
– Она засыпала.
– Как это?
– Организм ставил блоки. Такая настройка нейронов. От малейших сложностей она пряталась в сон.
– А что она от тебя хотела?
– Ну, чтоб я помогла ей как-то по-другому воспринимать негатив окружающего мира.
– Так по-моему это очень даже полезная черта. Представь себе, едешь ты на машине, гаишник тебя остановил и начинает материть за какое-то нарушение, а ты – брык, и засыпаешь! Или начальник самодур, достал уже своими придирками. Как только рот открывает, начинает орать, ты откидываешься и храпишь! Мечта!
– Вот ты очень правильно описал ситуацию. Только у Бажовой, после этих хронических засыпаний на глазах у начальства, все обычно заканчивалось увольнением.
– Значит она пришла к тебе, чтоб ты её избавила от этих засыпаний.
– Да.
– Ну, и…?
– Ничего не вышло. С природой не поспоришь.
– Это и была твоя неудача, которую ты запомнила?
– Так уж мы, врачи, устроены. Победы помним не очень, а вот поражения отчего-то запоминаются.

* * *

В то самое время, когда Андрей с Верой наслаждались вкусной едой и интересной беседой, Александр Рощин, как интеллигентный человек, довел Светлану Елизаровну до самого её подъезда, и уже собирался откланяться, но… не тут-то было. Поклонница его таланта, хоть и была старше его в два раза, и точно годилась ему в матери, настоятельно просила, чтоб он «на секундочку» зашел к ней. Дирижер, как мог отнекивался, однако настойчивая слушательница филармонических концертов с удивительной прямолинейностью заявила:
– Не волнуйтесь, никаких сексуальных домогательств с моей стороны не будет! Я хочу вам показать коллекцию музыкальных произведений, которой ни у кого, кроме меня нет. А вам, как великому музыканту это будет очень интересно.
Рощин раздумывал недолго. Он вздохнул, и стал подниматься вслед за Бажовой вверх по лестнице на самый последний, высоченный пятый этаж старого дома.
За вполне современной дверью открылась квартира, состоявшая из двух комнат и кухни. Рощину предложили войти в гостиную. Он перешагнул порог и обомлел. На секунду ему показалось, что его зрение сыграло с ним злую шутку. Зажмурившись, он простоял какое-то время, затем нерешительно открыл глаза. Все оставалось по-прежнему. Со стен на него смотрели его собственные портреты, афиши выступлений его оркестра, партитуры особенно любимых им произведений. Это был прижизненный мемориальный музей его собственной творческой жизни. Лишившись дара речи, Александр смотрел на угол возле окна, устроенный будто иконостас. Только вместо икон он видел свои изображения в тонких рамах. Вот он мальчик-подросток в Черниговской музыкальной школе, играет на фортепиано. А на другом фото, он выступает на сцене консерватории, дирижируя студенческим камерным оркестром. На третьей фотографии его профиль и рука с дирижерской палочкой крупным планом, на фоне римских штор киевской филармонии. «Откуда она взяла эти фото?» - подумал Рощин. Но вслух не решился спросить. Обернувшись, встретился взглядом с хозяйкой квартиры. Та жестом предложила ему сесть, и присела сама, на краешек стула, точно была не у себя дома, а в гостях.
– Александр Владимирович! Вы удивлены, я вижу. Требуются объяснения.
– Да, признаться я такого не ожидал! Сколько лет вы собирали…это.
– Лет десять-одиннадцать. Время не имеет значения. Важно другое… я даже не знаю, как объяснить.
– Попытайтесь, я понятливый! – улыбнулся Рощин, вложив в свою улыбку то тепло, каким его сердце растопила эта пожилая женщина.
Светлана Елизаровна рассказала ему, как много лет назад в её жизни одна за другой произошли страшные утраты. Один за другим умерли самые близкие люди – папа и мама. Почти стазу же, после этой трагедии, её оставил муж. Она не хотела жить. Влачила жалкое существование. Пыталась покончить с собой. Лечилась. Безрезультатно. Думала, что жизнь закончена. Но однажды, подруга привела её в консерваторию, на концерт. Оркестром дирижировал мальчик.
– Этим мальчиком был я?
– Вы. С тех пор со мной что-то произошло. Что-то очень хорошее.
– Это не я. Это музыка. – ласково улыбаясь женщине, Рощин попытался снизить пафос момента. – Знаете, еще Пифагор, всерьёз считал, что музыка обладает лечебным эффектом. Он даже предлагал разную музыку от разных болезней. Взаимодействие музыки с внутренним и внешним состоянием человека занимается сейчас целая наука – остеофония.
– Боже мой! Так это даже наукой доказано! – всплеснула руками хозяйка дома.
Они еще поговорили о концертах, об его и её любимых музыкальных инструментах, о том, как она добывала его фотографии и партитуры произведений, исполнявшимися оркестрами, которыми он руководил. Вскоре музыкант ушел, оставив легкий запах хорошего мужского парфюма, и ощущение того, что она все же смогла его отблагодарить своей необычной коллекцией.

* * *

Меж тем поздний ужин в ресторане «Мафия» подходил к концу. Доктор Лученко и её муж Двинятин допивали последние глотки кофе. Разговор вновь, по кругу вернулся к нынешнему случаю на концерте.
– Как ты думаешь? Эта Бажова, твоя бывшая пациентка, она снова стала засыпать из-за каких-то неприятностей? Значит это не лечиться? И она снова станет пациенткой какого-то психиатра?
– Мне показалось, что этот сон просто остаточный фактор. А вообще, по-моему ей уже не понадобиться помощь психотерапевта.
– Почему?
– Потому что у неё намного более могущественный доктор, чем я.
– Рощин что ли?! – с сомнением покачал головой Андрей.
– Музыка. – улыбнулась Вера. – И Рощин.