Как-то раз поехали мы с другом на фольклорную практику в Збараж. А возле Збаража есть небольшое село – Залужье называется. Расположено оно на холмах за городом. Глинобитные когда-то хаты заменили сегодня современные каменные постройки в несколько этажей. Но среди них сохранилось еще несколько мазанок – как нам говорили, там жили старые люди, не имеющие детей и близких родственников. Таких было две или три. В одной из них мы и поселились.
Хозяева не могли держать фасон, как другие их односельчане. Но в хате было всегда чисто и опрятно. Кроме того, хозяева помнили много из старины.
Вечерами хозяйка садилась с нами за стол, и мы долго беседовали о местных обычаях и нравах, о том, какие когда-то были обряды, и что из них сохранилось до сих пор.
Возле нашей хаты была еще одна завалюшка. Совсем перекособочилась. Казалось, вот-вот завалится совсем. Наша хозяйка ежедневно по нескольку раз ходила туда.
Она рассказала нам, что там живет одна слепая старушка. Когда-то она была оперной певицей. Потом, когда сошла со сцены и состарилась –приехала сюда к своему сыну. Но он вскоре умер, а поскольку он не был женат, то старушка осталась совсем одна – больше у нее не было никого. К тому же она ослепла. Вот и доживает свой век здесь, ожидая, когда ее заберет к себе Господь.
Но он все не забирал. А односельчане уже и считать забыли ее годы. Казалось, старушка пережила не одно поколение.
Не помнила свой возраст и сама женщина. Она уже не задумывалась над такими вопросами. Просто жила изо дня в день, ходила пасти свою единственную корову, в чем ей помогал верный старый пес. Он направлял корову лаем, а старушка шла за ней, держа руку на его голове и слушая ногами матушку-землю. Когда пес забегал вперед, чтобы направить корову, она ждала, пока он не вернется к ней, и они продолжали свой путь до пастбища.
Что касается еды и ухода за скотиной, в этом ей помогала наша хозяйка. В остальном же она кое-как справлялась сама.
А иногда к ней приходили дети – несли гостинцы от своих родителей.
Я несколько раз видел бедную женщину. Она была худенькая, с сухощавыми руками. Ее лицо дышало достоинством и простотой.
Она хоть и не видела, но ее лицо было всегда светлым и радостным, одухотворенным. Казалось, когда она идет, то слушает своими ногами дорогу и прислушивается к своим четвероногим друзьям. Когда же она садилась на камень на выгоне – его так и называли – Баин Камень, а саму старушку – Старая Бая – то казалось, что она беседует с природой вокруг.
Она всегда ходила в косынке, но сквозь косынку пробивались волосы, наполовину седые, наполовину черные как смоль – говорили, будто в молодости она имела черные как вороново крыло волосы. И вообще, она была очень красивой, с восточными чертами лица и красивым разрезом глаз.
Как-то раз наша хозяйка рассказала нам, что в некотором отдалении от их села на холме стоит старая церковь. Она давно была заброшена и в советские годы использовалась под склад. А теперь просто стояла пустая. Никто туда не ходил, разве приезжие - посмотреть как на местную достопримечательность. Хозяйка подумала, что нас тоже может заинтересовать эта церковь. Однако ничего интересного о ней сказать на могла. Кроме того лишь, что на стене церкви есть солнечные часы, и идти туда стоит в солнечный день.
Мы с другом решили как-нибудь сходить туда. Но назавтра небо оказалось покрыто тучами, и мы решили пойти к деду, живущему на другом конце села. Он обещал напеть нам некоторые местные песни.
Когда мы отправились к деду, было довольно поздно. Мы пошли через выгон – там уже паслось много коров. Сидела на камне и наша старушка. Ее корова спокойно паслась неподалеку, а верный пес лежал рядом, и она ласково теребила пальцами шерсть на его спине. Вокруг старушки сидели дети, пригнавшие на выгон своих коров. Издали видно было, что они внимательно слушают. Когда же мы подошли, то услышали, что Бая поет.
Она негромко пела некоторые арии из опер, а детишки слушали, затаив дыхание. Потом они спрашивали ее о тех странах, где она побывала, и она рассказывала им о своей молодости.
- Бабушка, а в Париже есть коровы?
Женщина улыбнулась:
- Конечно есть, сынок. Они ведь тоже пьют молоко.
- И они так же пасут их, как мы здесь?
- Этого я не видела. Я не была на их пастбищах, но думаю, что их коровы так же любят сочную траву, как и наши…
Я не мог на этот раз пройти мимо, и сказал другу, чтоб шел к деду один. Сам подошел к старушке с детьми и встал неподалеку.
Ее глаза были открыты, и казалось, что она видит.
Она почувствовала чье-то приближение, а собака насторожилась, хотя даже не встала. Женщина повернула голову в мою сторону, а ее ладонь сильнее прижалась к спине собаки.
- Тихо, тихо, Аид. Все хорошо, сиди спокойно. – старушка успокоила верного сторожа, и погладила его по спине. – Ты не бойся, сынок, он тебя не укусит.
Я не знал, что сказать, поэтому просто решил поздороваться, а там как Бог на душу положит.
- Доброго здоровья, матушка.
- Доброго здоровья, сынок. Ты садись, мальчики дадут тебе место.
Дети раздвинулись, и я увидел,что один мальчуган положил возле себя пустую котомку, приглашая меня сесть на нее.
- А ты чей будешь, откуда. Кажется, я тебя не знаю.
- Не знаете, матушка. Я не тутошний. Учусь во Львовском университете. А сюда меня направили с моим товарищем на фольклорную практику. Собирать разные истории, поговорки, песни.
- Песни. - Лицо старушки засветилось. – Это хорошо. – Она улыбнулась, и засияла еще больше. – Это хорошо, милый.
Я не знал, как дальше продолжить наш разговор, а на этом заканчивать не хотелось… Я вдруг вспомнил о старой церкви на холме.
- Говорят, у вас тут есть неподалеку старая заброшенная церковь на холме.
- Есть. Я ходила туда еще девочкой. - Она замолчала, и я увидел, что она вспоминает что-то. В ее глазах отражалось то, что она видела – молодые годы, прожитые так давно.
- Я хотел бы как-нибудь попасть туда. Сегодня нам помешала погода.
Старушка улыбнулась, и я понял – я посмотрел на небо и увидел, что тучи, застилавшие его полностью утром, в некоторых местах разорваны. Через эти разрывы проглядывало голубое небо, пронизанное золотистыми солнечными лучами.
- Как давно я там не была… - старушка задумалась, а потом обратила свое лицо ко мне: - Если ты мне поможешь, мы могли бы пойти туда прямо сейчас. Меня нужно только поддержать под руку.
- Конечно, матушка. Я Вас поддержу.
Она встала, попросила ребят посмотреть за ее коровой, обратилась к Аиду и повернулась ко мне:
- Ну вот, можем идти.
Я взял ее за протянутую руку, и мы пошли. Она говорила мне, куда идти, а я поражался, как хорошо она знала эти места. Я подсказывал ей лишь, что у нее под ногами, чтобы она не споткнулась о камни – но кажется и в этом она мало нуждалась – ее ноги чутко слушали землю, и она ни разу не споткнулась.
Мы шли сначала по выгону, потом по тропинке взобрались на холм, идя под навесами из кустов, потом прошли еще два или три холма, и наконец она сказала, что на следующем холме на вершине есть та самая церковь с солнечными часами. Я заметил, что к тому времени, как мы подошли к церкви, небо совсем расчистилось и по нему плыли лишь отдельные прозрачные облачка.
- Вот мы и пришли. – Она остановилась неподалеку от церкви. – Подведи меня к кресту.
Я подвел ее к кресту, возвышавшемуся возле церкви и она преклонила перед ним колени.
Из ее лица, из всего ее существа исходила молчаливая молитва.
Я встал на колени немного поодаль и тоже обратился к Богу. Мне было за что его благодарить. А возле этой женщины молитва сама шла к небу, хотелось одновременно просить прощения и благодарить, плакать и смеяться от радости и еще чего-то необъяснимого.
Женщина встала и обратилась ко мне:
- Пойдем, я покажу тебе гномон, а потом ты подведешь меня к двери.
Я подал ей руку и подвел прямо к двери. Она по стене повела меня к тому месту, где были солнечные часы.
- Вот по ним путники узнавали время суток… - Она улыбнулась. – А для меня это уже не важно. Мы с временем идем рука об руку, никуда не спеша, но и не останавливаясь.
Она на миг задумалась:
- Как бы мне хотелось опять зайти сюда, как в детстве. – Она пошла обратно по стене, а я, немного подождав, последовал за ней.
Я увидел, как она рукой коснулась замка на двери, и вдруг – дверь приоткрылась. Она почувствовала это, и в волнении попыталась открыть ее шире, чтобы войти.
Дверь медленно отворилась, и мы очутились в полутемном помещении, едва освещенном лучами, пробивающимися сквозь щели в заколоченных высоких оконницах.
Я почувствовал, как она взволнованно дышит. Она пошла прямо на середину церкви – где когда-то были царские врата.
Я не захотел тревожить ее воспоминания, и потому не последовал за ней, а стал осматривать церковь внутри, чуть отойдя от нее.
И вдруг я услышал пение. Сильный и красивый голос наполнял всю церковь, заставляя вибрировать воздух. Казалось, в церкви стало светлее – солнечные лучи наконец пробились сквозь окна, двери. А она стояла прямо, как свеча, с возведенными к небу руками и пела, благословляя Бога.
Женщина пела так вдохновенно, что я понял – она не помнит и не чувствует себя - она растворилась в этой песне, превратилась сама в голос, в свет, в котором стояла, в молитву, которую дарила Богу, миру, всему сущему. Казалось, еще немного, и она растворится в этом свете, и вместе с ним уйдет вверх, к Творцу.
Вдруг она умолкла и тихо опустилась на колени. Я подошел к ней и увидел – по ее лицу текли слезы, но оно светилось радостью и счастьем. Она вся светилась.
- …Пойдем, сынок, мне нужно спешить. – Она взяла меня опять под руку, и мы пошли обратно. Но она повела меня другой дорогой, сказав, что не нужно, чтобы нас видели. Мы пошли прямо к ней домой. А там она попросила меня сказать нашей хозяйке, чтобы привела ее корову к себе, а сама пришла к ней после вечерни.
- Именно после вечерни, не раньше.
После вечерни хозяйка нашла ее в ее кровати. Она лежала опрятно одетая, а у ее изголовья было несколько полевых цветков. Когда хозяйка позвала меня помочь ей, я увидел, что на кровати лежит не старушка, а ангел, что пел хвалу Богу в церкви.