«Выбор Птички»
Автор: Людмила Придворова
Я ехал в Германию поездом из Москвы, поезд отправлялся ночью. Меня пригласили на конференцию, я детский хирург. Со мной в одном купе ехал мужчина на первый взгляд ему было лет восемьдесят, он был суховатого телосложения, достаточно хорошо одет и вообще производил впечатление вполне презентабельного человека. С разговором как то сразу не задалось, кроме слова «Добрый вечер!» , мы друг другу ничего не сказали. Я включил светильник над головой и читал свое выступление. Он смотрел в окно, там было практически ничего не видно, немного присмотревшись к нему я понял, что он вовсе не смотрит в окно, а погрузился куда-то глубоко в свои мысли. Он постоянно так тяжко дышал, что я мысленно воля неволей начинал про него думать, я все время думал, что так его беспокоит, что заставляет так его страдать. Он постоянно выходил, заходил и я решил спросить его: «Вы хорошо себя чувствуете?», он посмотрел на меня и ответил : «Да, спасибо, не стоит Вам беспокоиться!». Я вышел из купе, подошел к проводнику и сказал, что человек из моего купе явно плохо себя чувствует. Я вернулся в купе, мой попутчик не спал, как только я стал засыпать, я услышал, что он опять вышел. Через какое-то время я проснулся от шума, в нашем купе включили свет, проводница собирала вещи моего попутчика. Она мимоходом сообщила мне, что ему стало плохо с сердцем и буквально через несколько минут, он скончался. Проводница была молодая и наверное эта история её очень сильно волновала, руки у неё тряслись, а на глазах наворачивались слезы. Она спросила: «Есть ли ещё где-нибудь вещи этого месье, он иностранец и не хотелось бы потом, каких-то неприятностей. Его сейчас через пять минут снимут на станции». Я сказал, что не видел больше никаких его вещей кроме маленькой сумки и показал рукой на неё. Проводница взяла сумку, плащ и шляпу моего попутчика и ушла. Через несколько минут поезд остановился и я видел, как его выносили из поезда.Через какое то время поезд поехал, я что-то очень сильно разнервничался, какой уж теперь сон. Мне захотелось пойти и умыться, я потянулся за полотенцем, нащупал его рукой, дернул, оно не поддавалось, я попытался дернуть его сильнее, но все так же безуспешно. Тогда я повернулся к полке на которой лежало мое полотенце и дернул его изо всех сил, полка открылась и я увидел, что в моем полотенце что-то завернуто. Я с большим интересом развернул полотенце внутри я увидел какую то небольшую книжечку, мне кажется, что именно её я видел в руках моего попутчика в самом начале пути. Я сидел и никак не мог понять, как же она могла попасть в мои личные вещи? Это была небольшая кожаная книжечка, судя по всему первая страница до недавнего времени была пустая, так несколько интересных рисунков и первые строки написаны судя по всему сегодня ночью.: «Здравствуй, Человек! Если ты читаешь этот дневник, значит меня уже нет на свете. Я дал себе слово, что обязательно расскажу о своей жизни всю правду, вот наверное и пришло то время.» Я читал строчку за строчкой и никак не мог остановиться, сон куда то делся сам по себе и умываться мне уже не хотелось. Я уселся по удобнее и продолжал читать: « Первые мои воспоминания о себе достаточно скудные, детский дом, утром очень холодно, няня пошла топить печку, все убежали в другую комнату, а я все никак не могу найти резинку от своих чулок. И вот я иду в одном чулке, а второй у меня постоянно сваливается и все ребята надомной смеются. Все звали Семён Птичка, Птичка – это моя настоящая фамилия, а не прозвище, хотя плавно это все перешло в мое прозвище, я и сам начал забывать, что меня зовут Семён, все больше откликался на Птичка, «птичка». В нашем детском доме был очень хороший учитель музыки Михаил Израилевич, он был музыкантом от бога, он сам обожал скрипку и нам говорил, что скрипка это творение Бога. Мне казалось, что так замечательно играть из нас никто никогда не сможет. Именно скрипка уводила меня в страну счастья, радости и всеобщего веселья. Я забывал обо всем, когда мои руки касались смычка, каждый день ноту за нотой, я как столяр вытачивал на скрипке и мне парой казалось, что нет холодных комнат и голодных вечеров, что все на свете благодаря скрипке становится прекрасно. Я не знаю правильно ли это, но каждую пятницу мы ходили с учителем в ресторан «Парус» и играли до поздней ночи. Благодаря этому у наших ребят время от времени были конфеты, пряники, а мне он покупал леденцы в маленькой зеленой баночке, а крышечка у неё была вся золотыми узорами. Мы отрабатывали свои деньга на совесть. Михаил Израилевич правда надирался в самом конце, но я всегда доводил его до детского дома. Дома у него своего не было и семьи тоже, он жил в отделении вместе с дворником. Он говорят, когда то был знаменитым скрипачом, но потом что-то случилось и теперь он с нами. Он говорил, что очень хочет меня забрать из детского дома и уехать со мной путешествовать по всему миру. Он говорил, что настоящему таланту ничего в этой жизни не надо, только скрипка и весь мир перестает существовать. Я запомнил это на всю жизнь. Я занимался как ненормальный, я вытаскивал из своего учителя все ноты, которые он только знал, он хвалил меня и говорил, что мне обязательно надо продолжать учиться. Однажды он заболел т уже не мог ходить, каждый день ему становилось хуже, из детского дома его увезли в больницу. Я бежал за телегой которая увозила учителя и понимал, что уже больше никогда его не увижу. Он крикнул мне на прощанье: «Запомни Семён, ты талант, а у музыки нет границ, ты должен, слышишь должен увидеть весь мир, показать всем, как ты можешь играть. У тебя есть дар, слышать музыку такой какой её создал Бог, помоги людям услышать её так же!» Он поднял руку и больше я его никогда в жизни не видел. Через несколько недель началась война, нас эвакуировали, но во время эвакуации мы с моим другом Серегой убежали из детского дома, нам на тот момент было шестнадцать лет. Мы долго шли, все никак не могли найти наших, наконец пристали к сто шестнадцатому артиллерийскому полку. Нас приняли хорошо, в самом начале конечно хотели отправить обратно в детский дом, а затем пожалели, да и мы сказали, что сбежим. Помогали мы как могли, вначале мы работали при кухне, там работы было много и Игнатюк очень был доволен таким помощникам, потом меня перевели подносить снаряды. Солдаты так меня и звали птичка, я был маленький и шустрый. Я помогал носить ящики с патронами, чистил ружья, вообщем выполнял всю работу какую мог. Вечерами я доставал свою скрипку и играл, глаза солдат наполнялись слезами, каждый из низ думал о чем то о своем. Я играл, играл и играл и улетал куда-то в небо. Руки мои становились грубыми и не послушными, но я понимал, что я тоже делаю победу. Весной сорок третьего года мы попали в страшный котел, немцы окружили нас со всех сторон, оружейный шквал не прекращался. Помню как погиб наш командир, все остальное было как в тумане. Я таскал снаряды до тех пор пока они не кончились, вдруг под самыми моими ногами что-то сильно гукнуло. Все вокруг потемнело, я упал, потихоньку стал приходить в себя, все кружилось, все мелькало, как пластинка в патефоне. Из носа, ушей и рта текла кровь. Потом опять взрыв и ничего больше не помню. Очнулся я уже в каком то вагоне, ремня на мне не было, обуви тоже. Я ничего не слышал лишь только зловещий гул в ушах, но то что я видел приводило меня в ужас. С тех пор я ничего не слышал в ушах была довлеющая тишина, которая первое время меня просто сводила с ума. Я погрузился в новый мир ранее мне незнакомый, мир тишины, страшной и холодной. Да я раньше тоже не знал что тишина бывает разной, то холодной, то довлеющей, то звенящей, то режущей. Я начал изучать этот мир. Может быть эта тишина и спасла меня в то страшное время, как будто сам Господь Бог закрыл мне уши что бы я ничего этого не слышал. Я начал постепенно заставлять вспоминать музыку которой я жил все эти годы, я это смог сделать, в моем мозгу играла музыка, Бах, Бетховен, Шопен и ещё много всего прекрасного. Мир начал открываться для меня с другой стороны, я постепенно привыкал слушать и слышать глазами и телом, я даже не представлял, что это возможно. Именно тогда я начал понимать, как это хорошо, что я не слышу эти крики, эти стоны и весь этот ужас который творился вокруг. Конечно же я все это видел и ощущал на себе, но я мог закрыть глаза и улететь в страну красоты и блаженства. Каждый день я ложился и вставал с мыслью, что этот день может быть последним в моей жизни. Целый год нас мотыляли из одного лагеря в другой, менялась картина ужаса а боль в моем сердце оставалась. Я мысленно писал музыку, в моей музыке было все и боль и величие и страдание и радость освобождения. Со временем я научился читать по губам, самое интересное, что я начал понимать не только русскую речь, но и немецкую тоже. Да т не понимал я до конца что я слышу, для меня в какое то время слились несколько понятий «эмоции» и «жесты», «мимика» и «Смысл». До недавнего времени все это было каким то не разгаданным, непознанным миром, а теперь я начал чувствовать его, жить в нем. По настоящему я сумел сдружиться только с одним человеком Максимом Чайкой. С ним рядом было очень спокойно и надежно. Всю предыдущую ночь Максиму было плохо, у него сильно болела рука, она гнила и в ней начали заводиться черви. Он ушел куда-то и увидел я его только под утро, в окровавленной рубашке и без руки. Это был единственный способ спасти жизнь. Максим перешагнул порог казармы и рухнул на пол, мы с ребятами подняли его и уложили на мое место. Я все время ухаживал за ним как мог. Ох уж и пара у нас получилась глухой и однорукий. Но дружба наша именно в тот момент давала мне возможность выжить. Вечерами я смотрел на лица солдат, которые попали вместе со мной в лагерь и пытался представить о чем они думают. Лица были изнеможенный, уставшие, а у кого –то и просто озлобленные. В последнее время я заметил сближение одной группы людей, трое из них были бывшие заключенные, осужденные за какие-то денежные махинации, чувствовали они себя хозяевами жизни, а тут и Егорку к себе приближать стали. И вот однажды я увидел такую картину. Один из заключенных подозвал Егорку к себе, что-то ему начал говорить и потихоньку начал гладить его по спине, я заметил, как этот Цебул, а именно так его звали, начал облизывать губы и по его губам побежали слюни. Я поспешил рассказать об этом Максиму, мне казалось, что я говорю тихо и понятно, а на деле оказалось очень громко и не внятно. Максим резко прижал меня к себе и сказал : «Тише, тише, птичка, жить хочешь, тише!». Он прижал меня так сильно, что мне на какое-то время стало нечем дышать. Я обиделся на него, расстроился, что он не хочет меня выслушать, забился в угол и уснул. Я проснулся рано утром, была общая тревога из нашего барака убежали заключенные. Все прекрасно понимали, зачем они взяли с собой Егорку, мне было так страшно, я не понимал, как люди могут докатиться до того, что бы есть друг друга. Я обиделся на Максима, я думал, что ещё можно спасти Егорку, но Максим мне потом объяснил, что все знали о побеге и если бы мы им все испортили, то этой бы ночью нас и порешили.
Мы работали в цехе, где делали упаковку для двигателей самолетов. За время пребывания в лагере я видел очень многих людей, и за версту мог отличить тех, кто собирается убежать. Этих людей было видно, я им где то в глубине очень завидовал. Во взгляде этих людей была какая то сверх возможность, я все время думал, почему это чувство никогда не возникало у меня. Их били, а они вставали, их убивали, а они вставали, я просматривал все это как в немом кино, только успевал включать подходящую музыку. Когда было совсем не выносимо я закрывал глаза и засыпал, я предательски прятался в глубине своего мозга, включал Баха или Шуберта и старался делать вид, что я ничего не понимаю, я убегал в свой мир постоянно и продолжал жить. Максим сказал, что я должен ему помочь, я единственный могу это сделать. Он объяснил, что мы можем очень сильно помочь нашим выиграть войну, для этого необходимо совсем немного. До готовых двигателей нас конечно не допускали, мы только делали упаковку и Максим придумал, что через прутья в заборе смогу пролезть только я, мне необходимо будет только перекусить маленькие проволочки в каждом двигателе, сразу этого никто не заметит, а когда самолеты взлетят, двигатель откажет. Каждый день прикрывал меня, что бы другие солдаты тоже не догадались, я перелазил и стеклышком перерезал проволоку. Так продолжалось до самой зимы сорок пятого года. Однажды в лагерь приехало большое немецкое начальство, нас построили во дворе в одну шеренгу. Нам сообщили, что на территории лагеря проходит подрывная работа и каждый второй будет расстрелян. Мы рассчитались на первый и второй. Я не понял, почему перед тем как мне сказать «второй», Максим так сильно меня дернул меня, а сам встал на мое место и сказал слово «второй», а я сказал «первый». Он попросил только об одном, он сказал так : «Скажи Любочке, Вере и Стасику, что папка не предатель, что папка до конца ненавидел врага, живи, слышишь, ЖИВИ, за меня, за них!». Немецкий солдат сильно ударил его прикладом, он встал в строй и первый запел : «Выходила на берег Катюша, на высо……» Эта были последние строки этой песни. Их расстреляли прямо на наших глазах. Тем же вечером, я сказал себе, что буду мстить за Максима и еще очень долго продолжал его дело. К нам привели новых военнопленных они нам рассказали что скоро войне конец, что немцы драпают уже вовсю, что наши уже скоро будут в Берлине. Вся казарма будто наполнилась радостью, все загудели, зашевелились, ожили. Так же нам сообщили эти солдаты, что Сталин издал указ под номером 270, что все военнопленные будут считаться изменниками Родины и при освобождении будут или расстреляны или сгниют в лагерях. А семьи военнопленных будут нести ответственность за действия своих отцов и лишаться будут всех привилегий положенных советским гражданам. Я смотрел на этих солдат и не мог поверить их словам, я кинулся к новеньким и начал переспрашивать: « Как же так, я ничего не могу понять», первый раз я не поверил своим собственным глазам, мне казалось, что они что то напутали и хотел разобраться. Я получил резкий удар по голове, упал, меня поднял здоровый русский мужик по кличке Пицунда, он поднял меня на уровень своих глаз и громко, а самое главное раздельно мне сказал: «Чего гнида, тебе не понятно? Немцы тебя не прикончили, так наши тебя прикончат, ты теперь предатель, изменник Родины -ПОНЯЛ?!» «Для нашей Родины такие как мы не существуем, нас нет, мы трусы и ничтожества не сумевшие пустить себе пулю в лоб!» Он говорил это так громко и с таким выражением, а в голосе была такая обида и боль. Вокруг нас стояли солдаты, все они по разным причинам попали сюда, но все они вели себя достойно и каждый по своему переживал свою судьбу, которая забросила его сюда. Я не мог поверить, но я слышал, я слышал каждое его слово. Вдруг неожиданно завязалась драка. Ребята накинулись на новичков и начали их метелить. Вдруг встал Андрей и все неожиданно, как по приказу успокоились, он спокойно сказал : «Вы что это ребята еще не успели обжиться, а уже порядки свои устанавливаете. Вы чего это солдатика убогого обижаете, он ведь контуженный, ни сказать ничего не может ни спросить, да ещё к тому ж и глухой. Андрей на последнем слове приставил нож к горлу моего обидчика и у Пицунды потекла кровь. Пицунда схватился за шею и в этот момент мы услышали рев самолетов, наш лагерь начали бомбить союзники. От удара по голове слух ко мне вернулся, мне было очень больно слышать и слушать, из горла, ушей и носа, опять потекла кровь. Звуки вокруг были сильными и разрушающими, мне постоянно не хватало воздуха, я потерял сознание. Очнулся от того что меня кто, поднимает с полу. Это была армия французского легиона. Я потихоньку начинал слышать, но как только звуки становились слишком громкими я сразу падал в обморок. Нас переодели, накормили, этот день я не забуду никогда. Нас собрали на каком то стадионе, вдруг заговорил голос из радиорубки и на хорошем русском языке, практически без акцента голос рассказал нам о том, что случиться с нами на родине и о том что уже случилось с тысячами наших соотечественниками и о том, что корабли свободной Америки ждут нас. Голос объяснил нам что у нас есть выбор, что в Америке у каждого будет работа и возможность начать все с самого начала. На раздумье нам практически не дали времени, со стадиона мы выходили по длинному деревянному мосту на котором мог поместиться только один человек, люди шли друг за другом, через десять метров мостик расходился на две стороны, одна сторона шла к Американским кораблям, другая к вагонам где бывшие красноармейцы ожидали отправления на родину и передачу в лагеря. У каждого человека была возможность выбора. Я шел и думал, о том, что мне обязательно надо найти родственников Максима Чайки в Ленинграде, ул. Мира 16 кв.8. Я шел и думал, о том, что я наверное не скоро смогу их найти, но я обязательно их найду. Не успел я додумать как опять удар, кто же тереть, подумал я, я оглянулся, за мной стоял Пицунда. Он медленно опустил меня и сказал : «Ты собака сгниешь в лагерях, а я поеду строить свободную Америку!» Откуда во мне взялись силы я не знаю, я вцепился ему в штаны, т. К. практически съезжал, завязалась драка, он бил меня в живот и мы несколько раз чуть не упали с моста. Подбежали солдаты со стороны корабля и со стороны вагонов, и растащили нас в разные стороны, от резкого удара я опять потерял сознание, очнулся я уже на корабле. Голова кружилась безумно, я ушел в нос корабля, там лежала куча чьих то вещей, среди этого хлама я нашел футляр для скрипки, открыл его, скрипка была какая то очень старая, звучание у неё было божественным. Я вернулся к тому месту где заканчивалась посадка на корабль и заиграл самую величественную мелодию в мире. Я не знаю, почему судьба закинула меня на этот корабль, но единственное, что я знаю точно, я всю жизнь нес людям божественную музыку. Только в тысяча девятьсот девяносто пятом году мне удалось первый раз попасть на Родину. Я с большим трудом разыскал родственников Максима Чайки, рассказал им об отце, о том каким отважным он был человеком и как сильно он любил свою семью и Родину. Вся моя семья сейчас живет в Америке, в России никто не вспомнит Семена Птичку. Но в Америке очень многие знают музыканта, композитора и основателя многих русских традиций, человека, который боготворил скрипку и каждого своего ученика учил чувствовать музыку всей душей. В Америке все знают кто такой Sаm Birdie (Семен Птичка). В жизни, когда мне необходимо было сделать какое-то очень важное действие или дать ответ, я мысленно закрывал уши руками и только смотрел на тех людей, с которыми общаюсь, и мое тело меня ещё никогда не подвело. Если тебе когда-нибудь будет трудно сделать очень Важный для тебя выбор, закрой мысленно уши руками и послушай, что тебе говорят тела твоих собеседников.
Я желаю всем Вам уметь слушать и слышать, это большое счастье. А музыку её посылает на небо Господь, её доносят до нас те кто умеет слышать и передают тем кто умеет слушать.
Я приехал на конференцию, отлично выступил. Вечером ко мне подошли люди и предложили встретиться на деловом ужине. С нашей стороны было три участника и с их три человека. Они предложили принять предложение переехать жить и работать за границу, пообещали достаточно хорошие условия, хорошую врачебную практику, современное оборудование, мои коллеги практически согласились. Я мысленно закрыл уши руками и смотрел на людей. И все мне говорило «Нет, нет, нет!» Холодные глаза, дежурная улыбка и сдержанность, вот что мне подсказывало мое тело. Я поблагодарил коллег за предложение и уехал домой. С тех пор я применяю это всегда. Спасибо тебе мой друг, Семен Птичка, за совет. В Германии я купил много дисков Сема Вёрда и еще раз убедился, что он не только гениальный человек, но и талантливый композитор. Очень жаль, что страна узнает о своих героях, спустя такое долгое время. И слава Богу, что ещё узнаёт! Сколько в мире ещё всего чему предстоит нам с Вами удивиться…..