Часть пятая. руська земля

ЧАСТЬ  ПЯТАЯ.       РУСЬКА ЗЕМЛЯ.               
               
ГЛАВА I

 СВЯТОСЛАВ.  10 ВЕК.

Более шестнадцати лет назад, при князе Святославе, Русская земля была совсем иной…
В покои матери, княгини Ольги, Святослав ворвался, как вихрь – шаровары полоскались вокруг сильных ног, кожаная короткая куртка плотно облегала могучий торс, длинный темный чуб – окрас отцовский – летел за ним, как хвост лошади, а глаза – голубые, бешеные – были точь-в-точь, как материнские, если бы не это шалое мужское выражение - язычника и воина, всегда бесстрашного. Мать подумала: "Святослав, сын, единственная любовь, как он возмужал".
Она невольно вспомнила, как его, белоголового мальчика, в годик оторвали от материнской груди и торжественно обмыли водой из священного источника, окурили дымом живого огня – огнища – облачили в новую рубашку с оберегами, как знак  - в доме появилось дитя.
Как в три года, под его отчаянный крик, надели ему первые штаны и постригли длинные упругие волосы – о, дитя было с характером! – теперь это уже был мальчик. Будущий мужчина. Как в семь лет его впервые остригли наголо, на тело нанесли первую татуировку-оберег.
С семи лет учили грамоте, и не только своей, но и греческой, надо было знать и латынь. Теперь он имел право прикасаться к священным сосудам. Он мог теперь рыбачить и охотиться и сразу стал охотником, и умел ловить рыбу. В пятнадцать лет, в годы отрочества, его готовили к инициации – к посвящению в мужчины, воины.  Во время второго пострига, осенью, когда он получил право на первую псовую охоту на зайца, он уже был высок ростом, крепок.  Пришлось ему  пожить одному в лесу, сражаться со «зверь лют», чтобы иметь право получить боевое оружие, стать воином. Осталась отметина на руке от прыжка зверя, но кто об этом знает, кроме матери? Но теперь это был взрослый мужчина, закаленный в походах, вышедший из-под ее руки. Только шкура той рыси на крупе коня напоминала ему о той первой отчаянной схватке за жизнь.
Он носил звание Великого князя. Конязь – конный предводитель пешего войска у славян – теперь стал пониматься шире: и как предводитель всего войска, и как глава государства с титулом Великий. Звание князь проникло в другие языки,  волошское  "кнез"  было заимствовано у славян.
Юной девушкой повстречалась красавица-псковитянка у ручья с князем Игорем Старым. Вспомнила, как впервые зашла она в великолепный храм Богини любви и плодородия Лады, что стоял в Киеве. А в этом храме – статуя красавицы в розовом венке. Её золотосветлые волосы убраны жемчугами, платье изукрашено богатым шитьем и драгоценностями. Лада держала за руку крылатого младенца, своего сына – бога любви и юной страсти Леля.
Славянской богородице молодожены приносили в дар цветы , живых птиц. мед и ягоды. Её Лель – такой озорник! – иногда касался своей ладошкой не того, кого положено. От имени Лады пошли слова «сладкий», «оладьи»…
С восторгом смотрела Ольга на это чудо, открылась её душа для любви, радости, а вокруг все поглядывали на неё – хороша девка, и странно была схожа с богиней эта северная невеста сурового князя Игоря. Где он нашел такую? И князь улыбался, пораженный сходством с богиней.
А потом вдовство… Как-то вошла она в этот храм и почувствовала, что ближе её теперь христианский бог печали и вдовства. радость не для неё. Замкнулась Ольга. Её утешение в монашеской жизни в тереме, а чтобы сын любимый не гневался – тайное монашество.
В красном углу светилась икона Богородицы, мерцала лампадка. Святослав поморщился. Как изменилась мать! Конечно, погрузнела, поседела, но и в душе ее что-то не так.
– Кыш-ш... – сказал монашкам в черном, и хоть были они гречанками, жест язычника поняли и, как мышки, спрятались в светёлки.
Сказочной царицей вступила в 946-ом году в Царьград  к Константину Багрянородному княгиня Ольга. В роскошных мехах, в алмазном венце, статная, с прямым носиком и голубыми   глазами, она была такая - молодая вдова Игоря Старого, – что сердце каждого мужчины оставалось в ошеломлении. Но строга оставалась государыня. С этого ошеломления и родилась легенда о сватовстве Константина.
………………….

Обветренный всеми ветрами, любящий лошадей до самозабвения, ночевки у костров в степи (откуда и второе имя ковыля – степ), Святослав дышал мужеством и силой. Сколько раз копыта его коней мяли придунайскую ковыль, помогая отбиться от врагов издавна жившим по Днестру и Пруту  уличам и тиверцам.  Ещё в начале тысячелетия на придунайских и порутских землях жили протославяне. Роксаланы воевали с готами, а затем и с гуннами. Затем вместе с ними уходили громить жестокую Римскую империю. А вернувшись, образовали антский союз славянских племен.  В VI веке ходили за Дунай, в Византию, сопротивлялись романизации и обгречиванию.  Пришло  время  и для великого «славянского переселения» за  Дунай и на Балканы, на земли, принадлежавшие некогда древним своим предкам – фракийцам. Её назвали временем «бури и натиска» славян. Славяне  расселяются на балканских землях, становясь доминирующим  этносом.атем  анты  воевали с обрами-аварами и смогли отстоять свои земли.  В отличие от дулебов . «И пришли обры, и примучили дулебов...»  ¬ писал летописец Нестор...  Ушли анты за Дунай с болгарами, создали новой болгарское царство.
 Уже Византия нуждалась в их военной силе – сонм выдающихся деятелей-славян Римской и Византийской империй, от императоров до полководцев появился в истории.
 Стала восстанавливаться  связь между  славянами от  Дуная до Вислы и Волги, до Черного моря, нарушенная сначала нашествием Рима с юга и запада, а затем с востока дикими ордами готов и гуннов, обров и булгар…. Крепли славяне, оформлялись нации, но нелегко было воссоединиться с заволжской индоевропейской прародиной.
Витязи хранили землю русскую, завоевывали ее и  отвоевывали. Крепко стоял Святослав, наследник неукротимых русских князей, пришедших когда-то с Ближнего Востока. Дело волхвов – хранить историю рода и передать потомкам, а его задача - охранять свой род.
Всегда волхование открывало ему путь к победе и Верховный волхв Светозар предсказывал верно события, будущее.  Светозар напутствовал воинов: хранить веру, крепить дух, стоять насмерть!  Сила Святослава опиралась на мудрость Волхва, на обычаи предков. Тысячи лет жила Русь под разными именами: то Руксолань на Волге, то Государство этрусков, то Скифия, то Великая Сарматия, то распадалась, то соединялась в другом месте в могучее государство, меняла столицы, рубежи, состав племен и название, но всегда с нею были ее Боги и ее язык.  Идолы – это только схематичные их отражения, кратко изложенная суть. Так понимал это язычник Святослав, одолевший в битвах столько врагов своей  Руси.
Так уж сложилось, что широкая приморская полоса от Белгорода (бывшей Тиры) на Днестре и далее в Болгарию с Византией стала в X веке областью жизненных интересов   Руси. Тиверцы были «толковинами», то есть переводчиками, союзниками, а на уличей время от времени накладывалась дань. Через их земли проходило войско русичей на Царьград.  Но и киевских русичей, и тиверцев, и уличей объединял единый язык с местными особенностями. И только самостояние князей, их жажда власти и первенства разделяли земли, разделяли наследников древних традиций легендарной Аратты…
Побережье Черного моря таило гавани и удобные стоянки для плоскодонных лодий, где ежегодно останавливались русские торговые караваны. Таким образом в той же  Ольвии появилось славянское население, да и в других греческих городах.
Светозар участвовал в ежегодных грандиозных экспедициях русской торговой эскадры и, когда караван лодий, пробившись сквозь печенежский заслон, благополучно проходил пороги, то на острове Хортице, по словам Константина Багрянородного, совершался языческий  благодарственный молебен.
«Русы совершали свои жертвоприношения, так как там растет огромный дуб – дерево Перуна. Они приносили в жертву живых петухов, кругом втыкали стрелы, а иные клали куски  хлеба, мяса.»
Святослав вместе с русскими послами в Царьграде заключал и торжественные договоры, когда сам император, целовавший крест из рук высшего духовенства империи, подавал ему грамоту.
Светозар и его волхвы занимались творчеством, воскрешали древние мифы и давние мифо-эпические сказания о божественном  Кузнеце,  взорвавшем вулкан на Атлантиде, о победе над Змеем ¬ древнем драконе, олицетворяющем страну Аримию, о золотом царстве Царя-Солнца Аратте. Они заботились о религиозном искусстве, продумывая внешний вид идолов, композицию их размещения в городе, символику орнаментов. Волхвы сочиняли «кощуны» для устного исполнения  и писали литературные произведения, занося  их в летописи.
…………………...

ГЛАВА II

КРИК ВЕЩЕЙ ПТИЦЫ.

Вот и отшумела масленичная неделя в старинном граде Киеве, вернулись с податью воеводы Волчий Хвост, Варяжко, Сновид, Дмитр, и стали готовиться русские купцы – гости по-старинному – к трудному походу в Константинополь через засады печенегов и пороги. Стояла ранняя весна 6393 года от Сотворения мира. Светозар знал, что значит эта дата – Сотворение мира. Он читал древние книги. В них описывалось время войны между метрополией Великой Рассенией и вышедшей из-под управления провинцией Атлантидой. На остров упал осколок Луны – Фатты. Резкое похолодание и изменение климата на территории Сибири и Дальнего Востока вынудило ее жителей покидать эту территорию и переселяться на более теплые земли Европы и даже южнее старинного Киева. У берегов Европы после гибели Атлантиды появилось теплое течение Гольфстрим.
Как предок уров, Светозар знал, что Атлантида погибла не от осколка Луны, а от нападения племени сиу. Легенду об осколке Луны пустили гулять по свету  спасшиеся жрецы племени сиу.
Слабость государству не прощается, потому на территорию Великой Рассении спустя шесть тысячелетий после гибели Атлантиды попытались вторгнуться южные соседи – аримы, жители Аримии – так назывался Древний Китай. Как-то Светозар прочел целый свиток об этой тяжелой и неравной схватке, в которой ценой огромных жертв победила Великая  Рассения. Вот это событие и произошло 6 393 года назад. Победа была столь важным событием, что день сотворения мира – заключения мирного договора – предки Светозара избрали новой, поворотной точкой отсчета своей истории. Древний Китай назывался не только Аримией, но и страной Великого Дракона, а в русских сказках Дракон назывался Змием. В них Иван-царевич побеждал змия. А у Аримии осталась легенда о Золотом предке, спустившемся с небес – прародителе китайцев. Светозар очень серьезно относился к этой легенде. Ведь через Звездные врата могли придти люди разных рас. Но сегодня страна Великого Дракона была далеко от Киева.
Южнее Рассении процветала Харатта. Не позже ХХ1-ХХ1 веков до новой эры закончился её расцвет. К этому времени Приднепровская Аратта давно уже способствовала рождению Шумера, оставив у его северной границы Уру \Аратту\. К этому времени сама метрополия разделилась на северную, лесостепную и южную, приморскую части. Вторая, приморская, балканская именовалась Орияной-Ориссой-Одиссой, связавшей свою историю с Арианом. В тоже время ушли далеко на юго-восток, по  пути миграции священных журавлей, в страну предков – ирью – пять арийских родов. Свою новую родину они назвали Бхаратой – Божественной Аратой, по имени легендарного прародителя Ора, подвиги которого отразились в «Махабхарате». Одна из провинций Индии называется Аратой – как память о приднепровской прародине….
Казалось, совсем недавно  Волхв Светозар спешил на площадь – только одно его вдруг остановило  и опечалило – он встретил православного монаха Александра. На площади были выставлены статуи. Князь Владимир возвратился в Киев из победного корсуньского похода, был с ним большой обоз воинских трофеев и среди них – чудные статуи языческих богов греческих и римских. Как писали летописцы русские, "два болвана медвяны" и "жены, образом мраморяны". Слова  "болван" и "истукан", после разгрома язычества принявшие отрицательный смысл, значили тогда для русского уха только "статуи".  Корсунь Х века – бывший греческий Херсонес Таврический – митрополия аскетической христианской Византии. Непонятно, как там сохранились эти совершенные по красоте статуи языческих богов.  Они прибыли в город, в котором еще стояли статуи Перуна, богини любви Лады и величественные храмы. Это была удивительная встреча – ушедшего в вечность языческого Рима и молодой, языческой ещё Руси.  И киевляне поняли верно эту встречу, раз летописцы отметили ее как одно из важных событий.
– Лепота,– сказал кто-то из толпы восхищенно.
– Лепота,– вздохнули все…
Статуи языческих Богов древней Эллады и Рима являли собой совершенство. Они оставались  Идеалом Человека.
В центре Киева, в Детинце, стояли эти боги, а потом, когда пришло другое время, их утащили на светозарово подворье, а потом их след затерялся в веках. Но тогда, после похода, радостно встречали киевляне и волхвы эти дивные статуи.
Восхищенно смотрел Светозар на чудные творения греков – соперников русичей на море, забыв об этом, дивился и русский народ гармонии и красоте человеческой расы.

………………..

 След орихалка

…………

... Великий князь сидел в зале дворца с купцами с Востока, слушал новости, льстивые речи и принимал щедрые дары. Киев быстро рос, товары были нужны, и купцы стремились на самых выгодных условиях заключить с Великим князем договоры. Князь Владимир смутно видел лица купцов, он почти ослеп.  Фряжский купец Юлиус дал князю снадобье для глаз. Это был ученый человек, князь проникся к нему доверием. Купцы говорили наперебой, а он только подавал реплики, но за ними чувствовалась сила и мудрость. Черные глаза Юлиуса, его черные волосы до плеч, легкая фигура и вкрадчивый голос выделяли его из всех.
В это же время Светозар, Верховный Волхв Руси, сидел за столом при свете свечи и задумчиво писал киевские хроники.
Вдруг за окном зашумело – он подумал – дождь начался, но это птица Гамаюн – темная, с серебристым пером на спине, с крючковатым носом – села на ветку. Что она кричала там, за окном? Что предвещала? Волхв подхватился из-за стола и выскочил во двор. В саду птицы не было. Привиделось? В день гибели отца прилетала эта птица Гамаюн, которую звали вещей. Он знал, что это она, а не простой ворон.
Бог исполнения смертного приговора Вор-Ворон – древний Вритра – Беда – привиделся ему.  Гуга! Гуга! – кричала вещая птица, и это был древний клич смерти. Он ходил в походы со Святославом и знал этот клич.
Но что вещая птица Гамаюн предвещает ему? Киеву? Что предвещает любимому им миру, где все так сложно и не все благополучно, но всегда торжествует жизнь. Богиня Жива не покидает Русь. Это сознание давало ему силы.
Волхв не боялся смерти – он знал, что наследует душу древних жрецов-атлантов, знал, что смерть – только уход  в иной мир и главное было – служить своему роду, своим Богам, достичь нравственного совершенства, нарабатывая Карму новой жизни. Жить по правде.
Киев спал, не слышно было даже лая собак.
Князь Владимир угощал купцов медовухой и пирогами. Утомившись за день, дремали отроки на страже у покоев князя, и вдруг их разбудил голос вбежавшего воина.
– Светозар умер!
Оторопел князь - еще вчера вечером они беседовали с ним. Когда юного шестнадцатилетнего князя признал отец и отправил его на первое княжение в Новгород, на дороге встретился ему Волхв и сказал:
– Будешь княжить в Киеве.
Будущность как раз была неизвестной. Ещё жив был отец Святослав в полной силе, жива бабка княгиня Ольга,  Ярополк – наследник, брат Олег, но слова Волхва застряли в сердце, как заноза, и в трудные моменты жизни поддерживали его. Когда престол в Киеве достался ему, он вспомнил о Волхве и позвал его. Княжеские дары были тем отвергнуты за ненадобностью. Волхв стал его другом, посвятил Владимира в древние тайны рода, давал ему книги, и многое открыл Владимиру, которому все было в диковинку. Во всех делах князь просил совета, и волхование открывало ему  путь.
Пришло время, и Светозар открыл ему, как князю, главную тайну. И наказал ему хранить сундучок с пластинами, пока не придет другой Хранитель и не предъявит знак – арийскую свастику. Князь пообещал, хотя Волхв ещё был бодр и крепок. Да и на Руси воровства не было, воров презирали, и князь не поставил охраны – кому придет в голову тронуть посланца Богов? Волхв сам выходил к людям на капище, в священную рощу, но к нему самому заходил только его друг – великий князь Владимир.
Владимир заспешил на Подол, в дом Волхва, с ним купцы и отроки.
К этому времени весть облетела Киев и в доме Светозара, как никогда, сгрудились и заплаканная Марфа, и конунг Ингвар, и Богумил со старшим сыном.
– Что стряслось? – спросил ее Великий князь, но женщина только рыдала и бормотала нечто невнятное.
–Это все происки христиан. Монах Александр хулил вчера «Волховник», это его колдовство! – кричал громче всех конунг Ингвар. Варяги его дружины мрачно сжимали рукояти мечей.
Волхв словно бы спал. Лицо его оставалось тихим, спокойным. Морщины на лице полностью разгладились и казалось, что это спит молодой человек с седыми волосами.
Послали за старшим сыном Светозара – жрецом Солнцеславом, и он, запыхавшийся, прибежал на подворье и едва пробился сквозь толпу, хотя и стояла глубокая ночь и сияла каким-то зловещем светом луна. Похожий на отца высоким ростом, правильными чертами лица, пятидесятилетний Солнцеслав казался юношей со своими светлыми, слегка вьющимися волосами до плеч. Вскоре все сыновья Светозара склонились в скорби над отцом. Никто в роду  и не помнил, чтобы убивали жреца. Но такое, видимо, настало время.
;– Отчего он умер? – спросил потерянно князь.
Но все молчали. Тело осторожно осмотрели и не нашли никаких следов борьбы или удара кинжалом.  Фряжский гость Юлиус тоже поспешил к волхву. Он наклонился над жрецом. Таинственная смерть Светозара ошеломила его. Он думал, припоминал… Пираты продали его в Африку и там в Египте он видел такие смерти. Не яд ли? не змея ли? но где тут взяться змее? Он тщательно осмотрел тело. Нашел-таки две крохотные ранки от зубов, если бы не припомнил – не заметил. Выпрямился.
– Это укус змеи, – и показал две ранки на запястье.
Ранки теперь увидели все, хотя они были крохотные. Даже подслеповатый князь наклонился, чтоб посмотреть, хотя видел только светлые одежды Волхва и смутно лицо. Но откуда здесь могла взяться змея? Марфа только рыдала.
Тогда веселый румяный детина вдруг сказал:
– А намедни скоморохи на ярмарке змею показывали, под дудочку плясала – вот умора.
Остальные припомнили тоже.
– Да не скоморошьи ли  это проделки? – усомнился князь. – Сроду такого не слыхали, чтоб скоморохи душегубцами были. не тем они промышляют. раскрасят рожи, да пляшут с медведями, народ на праздниках забавляют, да на ум наставляют…
Но все-таки Великий князь подозвал старшего сына сотника Богумила  и велел догнать скоморохов – масленичные ярмарки кончились, и все скоморохи подались на юг. Князь мало обращал внимания на скоморохов – веселят народ и ладно. А что стрелы частушек мечут в него, князя, то он крепко на престоле своем киевском сидит, не им его судьбу решать. Пришли на ярмарку, поплясали, денежки собрали – и снова в путь.
Но тут что-то было посерьезнее. Полетели на быстрых конях во все концы отроки, стали вылавливать скоморохов, но ни у кого змей не оказалось, так, ерунда всякая – голуби ручные, медведь с кольцом в носу – на ярмарках пляшет, народ забавляет – да девки-плясуньи. Скоморохи перепуганы – страшен княжий гнев. А отчего начались гонения – не понимают.
Вокруг Княжьего дома, на подворье собралась толпа разгневанных посадских, скорых на расправу. Они приволокли упирающегося с разбитым лицом монаха Александра и князь бросил его в темницу. Толпа требовала немедленной расправы над монахом и христианами.  «Око за око»  как формула высшей справедливости… Но князь Владимир, зная буйный нрав толпы, решил суд над монахом отложить. Испытать его, если понадобиться, то и на дыбе.
Среди тех, кто склонялся над волхвом, был и воевода Волчий Хвост. Был он уже в возрасте, но еще достаточно силен и ловок, а главное – сметлив. Он понял, что произошло нечто невообразимое – убит жрец. Этого не мог сделать никто из русичей. Хотя русское общество разделилось – есть и прямые враги волхвов – христиане. Сам воевода был язычником и твердо стоял за веру.
Князь Владимир призвал его к себе, отослав купцов с Востока.
– Дело важное,  воевода. Займись им. Негоже смерть Волхва спускать. Кто враг?
– Дознаюсь, княже.
Распорядился князь о поминальной тризне, поручив её Солнцеславу, а остальное поручил воеводе Волчьему  Хвосту.. Тот всех скоморохов велел на свой двор вести. А пока что привели спокойного, смиренного монаха Александра.
– Не ты ли убил Светозара? – спросил прямо воевода, но монах не дрогнул. Он жил на Руси с 970 года от Рождества Христова и уже знал характер русичей – прямой и бесхитростный. Но старый, опытный Волчий Хвост был не таков,  одарен умом пытливым и гибким.
– Нет, воевода, не я. Христос не велит убивать, – ответил отважно монах.
У притолоки стоял подросток Ярослав и умоляюще глядел на воеводу.
– Иди сюда, кто таков? – позвал Волчий Хвост.
– Ярослав, сын сотника Орилы. Отец погиб в бою с печенегами.
– Где были ночью?
– В пещере над Днепром, молились, потом почивали, – ответил подросток. – Не виноваты мы, княже.
Волчий Хвост посмотрел на спокойное лицо Александра и на отрока Ярослава и решил, что непохожи они на убийц.
– Пока отпускаю, – важно повелел воевода.
Ушли монах и подросток. Задумался Волчий Хвост. Из-за чего убили Волхва? Князь Владимир сказал, что из дома Волхва пропал сундучок, где были священные пластины. Тайны волхвов. Это серьезно. Воевода понимал это. Тайная война велась, не прерываясь, тайная и непонятная для непосвященных. Он посвященным не был, но понял, что нужно самому заняться поисками, взяв с собой верных людей. Но где искать убийц?
Он стал разбираться с перепуганными скоморохами, догадываясь, что его уже опередил убийца. А скоморохи все прибывали.


………………….

ГЛАВА III

ПОСЛАНЕЦ ВИЗАНТИИ.
……………..

СКОМОРОХИ

На площади, в масленицу, появлялись скоморохи – цветные рубахи, колпаки с бубенцами, – и давай зубоскалить, небылицы рассказывать, которым без малого тысяча лет.
;– Собирайтесь, честной народ! Масленица широкая идет!
Так кричал старший – высокий, чернявый, с бубном – туда честной народ монетки метал.
– Приходите, девицы, слушайте небылицы!
И давай разыгрывать в лицах, изображая то Козу, то Щуку, то Петуха.
– Коза в сарафане,
Петух в кафтане
приехали на ярмарку заране,
привели Щуку на аркане.
Щука зубастая
по ярмарке шастает.
Не веришь?
Что головой вертишь?
Не видел Козу в сарафане
да Щуку зубастую
на аркане?
А ты, боярин, видал,
как Козел на трубе играл?
А Муха так веселилась,
что на сто частей развалилась!
И давай развлекать честной народ, прыгать через голову, чтобы ахали девушки, а матушки тащили их за подол домой. Солнышко, хоть и светило   21 марта в день весеннего равноденствия ярко, но грело еще слабо.  Ярило только набирал силу с этого дня. Блины пекли, с черной икрой и на первом березовом соке. Блин – символ солнышка долгожданного. А березовый сок берег род, лечил ослабленных мужчин, придавал им мужскую силу на целый год. Шумела масленица целую неделю, провожала зиму, жгла соломенную девку Кострому – символ зимы – встречая весну. Просто дар Богов для скоморохов, которых считал Светозар чернокнижниками, детьми Чернобога. Они владели черной магией, и не всегда были безобидны. Но он видел – чаще всего это были шарлатаны, подражатели, слишком много безродного люда бродило, войны разоряли людей и кто побойчее – шли в скоморохи. Но во главе таких групп чаще всего стояли чернокнижники.
Но какой праздник без их зубоскальства? Светозар  вздыхал, глядя на их грубо размалеванные рожи. Какие времена... Все сдвинулось, люди перемешались, когда-то касты каждому свое место определяли. Никто не роптал - судьбу всех решал закон Кармы.
Набухали почки на деревьях, первыми чувствуя тепло.
Старший скоморох Фарс, хотя и кривлялся, но смотрел зорко. Масленица шумела, народ ел горячие блины. Каштаны на Горе, платаны пробуждались к жизни новой весны. Фарс искал глазами Волхва – в такой день и он может оказаться в толпе – ведь праздник-то его – потому что целью его были пластины, которые тот прятал в тайных убежищах своих. Что на этих пластинах –  Фарс не знал, но ходил слух, что в них заключено главное колдовство – покорение душ людей.  Может быть, оттого Волхвы тысячи лет владеют людьми? Волхвы писали свои книги, погружаясь в вечность, в  глубокую древность, они были Посвященные, они знали тайны мира, но клобук монаха в толпе говорил, что наступают новые времена.
Монах Александр смотрел на представление скоморохов неодобрительно. Чернокнижники, колдуны, язычники – вот они кто. А кто колдует, тот не от Бога, а от Дьявола. Иного не дано.
Откуда приходили скоморохи, никто не знал, да и не доискивался. Это было зрелище, а зрелища язычники любили. Все живое, яркое, все идущее от природы было им мило. Скоморохи, непохожие внешне на светлоголовых киевлян, смуглые и черноволосые, сопровождали праздники,  нравы языческие были вольные, а на язычок скоморохи были остры. И сами киевляне им не уступали – и почитали князя Владимира, Красным Солнышком называли, как князей сколотов, а при случае и прохаживались на его счет, а то и прямой бунт поднимали – не нравилось киевлянам, что князь дает волю обдирать народ иноземным купцам.  Не такие это были люди, киевляне, чтоб права свои не защитить на вече.
Но в праздник площадь шумела, а скоморохи веселили народ, показывали всякие чудеса, и плясуньи их были хороши.
Но времени им оставалось гостевать в Киеве немного. Они злились, понимая это, видя в толпе черные рясы монахов, их была всего горстка, но это были вестники о Спасителе.
Византия скоморохов не пускала на свои площади, на свои праздники, вот и Русь выходила медленно из языческого мира.

СОТНИК  БОГУМИЛ

……………

КОНУНГ ИНГВАР

Когда Конунг Ингвар услышал о поединке, решавшем его судьбу как жениха, он почувствовал глубокое удовлетворение – наконец-то покажет себя. Это была его стихия, и в успехе он не сомневался. Целый год он посматривал на Анастасию, посылал ей дары, но она, лукавая, передавала их отцу.
Сотник Богумил - храбрый воин, ума палата: расчетливый и прижимистый, принимал эти дары, зазывал к себе вечером викинга и они пили крепкую медовуху, настоянную ключницей на мухоморах, вспоминали сечи, где вместе рубились со степняками из Дикого Поля. Дворовые девки приносили на стол обжаренное мясо с хреном; квашеную капусту, с привезенной с севера клюквой и местной смородиной, наваристую ушицу из днепровского сома; соленые грибочки первого, августовского сбора; обжаренную утку с цареградским черносливом и хазарской хурмой и изюмом; запеченную в горшках медвежатину со сметаной, пироги с капустой, печенкой и грибами. Всё это обильно запивалось квасом и крепкими настойками. К полуночи, положив по-братски руки друг други на плечи, они  распевали скоморошинки на князя Владимира и сказы-былины. Иногда Ингвар, задумавшись, тянул на своем языке саги, как скальды на его далекой, северной родине. И голос у него был по-скандинавски сильный, как ветер в фьордах.
Но, прощаясь, Ингвар  всегда спрашивал об Анастасии. На вопрос о дочери хитрый сотник  отвечал уклончиво – мол, молода еще, погулять надо, на игрищах поплясать.
Не мог Ингвар ходить на эти игрища, он со своими викингами сидели у князя на пирах одиноко, противу обычая русов, которые все красовались с женами.
Когда-то на своей родине он прыгал через костер, девушки бросали венки – к кому приплывет, тот и жених, - плясали, но где теперь его юность? Где зеленоглазая Хильда? А эта девушка со светлыми волосами русов, с серыми глазами, такая смешливая, словно ручеек убегала от него. А тут еще жених объявился и решил отец устроить поединок – на празднике – не до смерти, до первой крови, кто окажется на земле – тот и повержен. Видел он этого литвина – что он рядом с ним, великаном Ингваром?
Так устал викинг от этого долгого, бесполезного ухаживания, что даже думал отступиться и завести себе наложницу – дочку ведуньи Арину. Кто знает, какого она была роду, эта девушка со светлыми волосами русов, с черными агатовыми глазами. Говорят, что князь Святослав перед смертью звал: «Параскева! Параскева!» – так звали ее мать.  Да мало ли что говорят?  Арина водилась со скоморохами и дивно плясала. Не так, как девушки в хороводе – плавно да чинно, опустив глаза - а соблазнительно, как научили ее скоморохи.
Как -то встретил её Ингвар – шла она от колодца с ведрами на коромысле. Легко, свободно, бедра ее покачивались – он загляделся даже. Потом подошел и неуклюже предложил идти жить к нему. Так и брякнул.
– Кто таков? – поинтересовалась девушка.
– Конунг викингов Ингвар.
– Жениться хочешь? – спросила она прямо, как девушки не говорят.
;– Ну-у… – смутился он.
– Ишь чего удумал, пес окаянный! – догадалась Арина и сверкнула на него черными глазищами. И так его обругала, что растерялся храбрый воин – не девка, а викинг в бою.  Бешеная.
А теперь все стало ясно – уложит в поединке этого доброго молодца, как говорят русичи, и женится, наконец, на Анастасии.  Не нужна и Арина будет.
Ингвар даже кольчугу не надел, только легкий меч взял, да кожаный щит. Стоял, поглядывая на князя Владимира с княгиней, на сотника Богумила с  женой в три обхвата, на Анастасию с сестрами и подружками, на своих, которые издавали боевой клич викингов и весело трубили в рожки, на малую дружину Ольгерда, соперника, которая  тоже что-то  выкрикивала, подбадривая своего вождя, и на весь Киев, который собрался поглядеть на поединки – киевляне были любопытны и зрелища любили.
 Арина, дочь ведуньи, была тут же, глазела на него насмешливо – ох, и девка! Огонь.
Перед поединком, накануне вечером, сотник Богумил вызвал Анастасию и спросил, за кого она хочет выйти замуж.
– Как вы решите, батюшка, – потупилась она.
– Как я…  Это правильно, это хорошо. Отца надо слушать. Но вот возьмем  Ингвара – храбрый воин, истинный язычник, богат…
;– Страшен больно. Свиреп.
– Как это? Лицом бел, не сарацин какой-нибудь,– растерялся отец. Вот девичий взгляд – и не подумаешь…
– Ну, а этот, литвин…  Русь должна крепить союзы, – начал важно сотник и оборвал себя – не девичье дело государственные вопросы решать,– ну, этот-то мил? Вроде хорош, на игрищах познакомились… познакомились, небось?
– Не знаю…  Как ты, батюшка.
– Ну и плутовка. Отвечай отцу.
– Люб, батюшка.
– Слава Перуну!
Но не знал сотник, что дочка послала нянюшку за Ольгердом, и в сенях она молча сунула ему в руку иконку Божьей матери на цепочке.
– Молиться за тебя буду, – шепнула и, как змейка, ускользнула.
Теперь Ольгерд знал, что еще до поединка он избран, и гордился девичьим подарком, коего как язычник не понимал, но повесил на шею, как амулет.
Сначала, увидев этого могучего великана с голубыми ледяными скандинавскими глазами, против которого и трое – не число, он в душе дрогнул, но тут решалась его судьба, и струсить на глазах русов, князя Владимира, а главное Анастасии – невозможно. Он и виду не подал, а только помахал рукой невесте. Дружина издала боевой клич.
Они сошлись и прыгали, как петухи, потом стали биться и так уж случилось, что вдруг на вид хрупкий юноша бросил великана на землю и поставил ему на грудь свой сапожок, на мощную грудь! Князь Владимир уж махнул платком – победитель определен! – и новые бойцы вышли на поединок. Все произошло в одно мгновение. Ошеломленный Ингвар скрежетал зубами – вот если бы бой до смерти, он бы литвина не выпустил живым. Но правило есть правило.
Ольгерд  улыбнулся своей невесте, а Ингвар увидел, как смеялась Арина – во все горло!
Вскоре отгуляли свадьбу…
И теперь Анастасия ехала с милым мужем на северо-запад, лесом, не похожим на киевский, а на груди у нее был нательный крестик – дар монаха Александра, который прятался в скиту, в киевских лесах. И у Ольгерда висела на серебряной цепочке иконка. Она знала, что мужа-язычника ей не переубедить, но деток она станет растить в истинной вере. С этим радостным чувством и ехала княжна на север.
Ольгерд не торопился, каждые два часа останавливался, отроки ставили шатры, готовили угощение на костре, а он с молодой женой шел на прогулку в лес. Там раздавались шорохи, вздохи, каждая птичка пела по-своему, и лес словно бы состоял только из кустарников на полянках и деревьев, но эти звуки выдавали, что он полон жизни. Вот рыжая белочка пробежала по ветке, вот лисичка высунула свою мордочку и скрылась. Ольгерд, прирожденный охотник, внимания сегодня на это не обращал, его волновала молодая жена.
Когда отец отправлял его на  Русь, он толковал с ним о государственных делах, о том, что этот союз нужен литовцам, и как это скажется на его владениях и прочее. Но как только Ольгерд окунулся в жизнь Киева, он забыл отцовские наставления – охота, игрища, моления в священной роще, Анастасия – вот что составляло сейчас счастливый смысл его жизни. И он не торопился, потому что знал, что сразу попадет под руку отца, и конец забавам.
Они купались в речке. Отроки ловили рыбу, пекли ее на углях, обмазав речной глиной; пили неразбавленное водой греческое вино; целовались в чаще, где над ними куковала кукушка, зазывая в страну мертвых…
И эта дорога запомнилась им на всю жизнь.
Когда узнал монах Александр о свадьбе любимой Анастасии с князем  литовским Ольгердом, пронзила эта весть его сердце, как отравленная печенежская стрела, хоть и до этой свадьбы не было никаких надежд, но сердце человека всегда надеется на чудо.  И легла суровая складка меж бровей у монаха Александра, исчезла нежность из его певучего голоса, и по-настоящему отрешился он от жизни, от цветущего мира, принял схиму сердцем, ушел в себя навсегда.
Таким его и запомнили современники – суровым  воином христовым. Хотя казалось, что сердце его, как иссохшая степь в июле, все в нем выжжено, но в бреду, перед смертью жалобно звал он: «Анастасия! Анастасия!.. »

АРИНА-ПЛЯСУНЬЯ

Четырнадцати лет пустила матушка Параскева свою дочь на игрища, и та, радостная, ликующая, побежала водить хороводы с ровесницами, знакомиться с отроками. Ох, весело было без строгого матушкиного пригляда – гуляй, сколько хочешь. И замечала Арина, как дарили тайком серебряные колечки отроки, как шептали что-то на ушко, а потом эта девушка уходила с игрищ – играли свадьбу, меняли ее веночек из лесных цветов на косу вокруг головы да высокую шапку – кому что. Ей тогда шептали, тоже на ушко, гулять приглашали, но никто сватов не слал. Озлобилась Арина, не понимая, в чем она виновата? И ссорилась с матерью, стала неласковой, непослушной. Осенью на большую ярмарку пришли, как всегда, скоморохи и приметили этот злой огонек в ее черных глазах и красоту.  Сбежала Арина с ними, назло всем.
Ее увезли далеко на юг. В дороге скоморох Фарс учил её греческому. Арина оказалась способной ученицей и за полгода пути она быстро освоила чужой язык.  Арине казалось, что птицы летят вслед за ними. Природа там была совсем другой,  и ей было любопытно смотреть из повозки на чужие бедные селения. Приехали в какой-то большой город, он назывался Александрия. Здесь скоморохи сдали ее в школу. Они сказали, что заплатили за обучение большие деньги, здесь ее будут учить танцам. Ее ласково встретила женщина средних лет – хазарянка по внешности, красивая и приятная в обращении. Скоморохи помахали Арине рукой на прощание и ушли. Она не знала, что жили её скоморохи неподалеку в красивом здании с колоннами, где суетились рабы.
Хазарянка сказала ей по-гречески, что сама была танцовщицей в храме богини Милетты. Бедная киевлянка не знала ничего о такой богине, но ей казалось, что она вступила в сказку.
Большой бассейн во дворе был полон купающихся и смеющихся девушек. Она с наслаждением окунулась в воду – ведь привыкла каждое утро купаться в Днепре, а за дорогу они редко когда мылись. Ее одежду унесли, а вместо этого одели в шуршащие шелка необыкновенного цвета и прозрачности.
Потом девушки пошли трапезничать. Сыры, фрукты, вино… Вся эта еда было не такой, к какой она привыкла у себя на Руси и в дороге. Здесь девушек учили танцам, красоте движений и умению одеваться, вызывая сладострастие у старых и малых, словом, всем хитростям в обольщении мужчин. Русских не было, но почти все они знали греческий язык и стали звать ее Арья. Гречанки, египтянки, персиянки, дочери севера скандинавки, римлянки и она, дочь русов, плавали в бассейне, наряжались, танцевали и Арине нравилось все это. Ее природная красота получила свое оформление: наряды украшали и придавали очарование женственности. Жрица   богини Милетты исподтишка наблюдала за ней. Как ей хотелось продать ее какому-нибудь богатому иудейскому купцу, а потом сказать привезшим её чародеям, что девушка заболела и она отослала ее подальше из Александрии, но она боялась их, знала, что они не простые люди, и своим колдовством они могли убить ее. Арина, изучая греческий язык, поняла, что имя ее идет от греческого имени Ариадна. Гречанки ей рассказали, что Ариадна дала возлюбленному Тесею нить и та вывела его из лабиринта, где обитал страшный Минотавр.  На Русь это имя пришло в такой огласовке.
Прошли зимние месяцы и скоморохи забрали ее из этой школы сладострастия. Наступило время, когда она должна была применить эту науку на весенних ярмарках. Пусть потанцует, а потом они решили продать ее какому-нибудь восточному князю за большие деньги. Намучится в дорогах, так сама будет рада. Девственницы ценятся дорого. Вот почему они не делали попыток овладеть ею. Алмаз должен оставаться чистой воды. Тайные недуги богини любви Венеры могли скрываться в теле самой милой прелестницы – этого боялись все.
Скоморохи учили ее всему: колдовству, магии, обращались с ней ласково, не обижали. Она научилась плясать, не так, как когда-то в хороводе, а совсем по-особенному, соблазнительно, в шароварах, в короткой кофточке, так что виден был живот, а Фарс играл на бубне.
Старший скоморох возил в корзине змею – она слушалась его дудочки, и на ярмарках народ особенно ужасался и любил это зрелище. Змея не только поднимала свою голову, но и обвивалась вокруг него. Фарс поручил Арине возить эту корзину и кормить молоком змею, но девушка наотрез отказалась – ужас и отвращение охватывали ее.
Ездила с ними в повозке и старуха, она готовила еду, совсем не такую, как матушка. Как-то скоморохи ушли, а они остались вдвоем со старухой, да корзина со змеей. Та не знала почти по-русски и по-гречески тоже, а других языков Арина не понимала. Они лущили горох, и тут старуха вдруг затрясла плечами, закрутила толстым животом, ткнула пальцем в себя, а потом в Арину. Зрелище было ужасное, но Арина поняла – она хотела ей сказать, что тоже была плясуньей, соблазнительной, как Арина. А теперь вот стряпуха у скоморохов. Сколько же ей лет? Арина стала спрашивать, и вдруг старуха поняла и показала ей на руках – сорок пять. Арина еще раз заставила ее показать. Да, она, видимо, поняла правильно. Но ведь ее матери сейчас столько же, она такая статная, свежая и красивая. А эта? И стало Арине страшно, что она в этих скитаниях станет такой же и не будет знать, где ее дом, жить в чужих странах. Скоморохи были людьми из разных племен.
Вдруг Арина так остро заскучала по матушке, по Киеву. Как ласково, любовно ведунья Параскева ее растила, всегда веселая, добрая. Однако поняла Арина, что со скоморохами она несвободна – однажды ушла, тоскуя, от повозки к реке, и тут же младший скоморох по приказу Фарса ее нашел и ласково, но настойчиво вернул.
Обиженной на весь свет Арине было любо, что скоморохи никаких богов не чтут, никаким императорам, царям и князьям не повинуются, на капищах не молятся, а носят перевернутый крест. В последнее время матушка стала ходить к монаху Александру и он подарил ей крестик, этот был такой же, но перевернутый.
Стала она задумываться – что за люди эти скоморохи, какого роду-племени? Они появлялись в Киеве. Похабники и охальники, они смешили народ дерзкими шуточками, выпадами против князей и бояр, купцов и волхвов, что всем нравилось. Девушек мамушки уводили от этого зрелища, ребятишек гнали, а они собирали деньги и исчезали. Иногда настолько досаждали князьям, что те сажали их в ямы.
Вдруг почувствовала она себя несвободной, рабыней. Сама пошла в рабство, она-то, непокорная от природы. А ведь она всегда чувствовала себя свободной, как и все киевляне, которые торговали, возделывали садики-огородики, молились на святилище, высказывали на вече недовольство своим князьям.  И если  нанимали викингов для обороны, то и с них спрашивали.  Частенько и сами брались за оружие. Вот только жили неторопливо, следуя обычаям предков, ибо про себя знали – что нам шибко думать, за нас уж все предки продумали и нам заповедовали. Сильное и непокорное племя были эти киевляне. Но ей эта  спокойная, устоявшаяся жизнь казалась тогда скучной.
Проплутала она со скоморохами всю осень, зиму,   теплые страны она повидала, много диковин. В  Византию попали, где на них было объявлено гонение. А по весне повернули они на север, и когда переплывали Дунай, поняла Арина – идут в Киев, на масленицу. Надеялись скоморохи заработать   на первых весенних ярмарках. И, действительно, показались терема Киева, храм Святовида, капище на высокой горе и все родное, от чего  сильнее бьется сердце.
Масленица после зимы – радость великая, когда блины, как солнышко, знак Сварога, когда сжигали Кострому – соломенную девку-Зиму, чтобы скорей пришла весна ясная с теплыми днями, с жаворонками в небе, проснувшейся землей-матушкой.
Плясала Арина на площадях многих городов, на ярмарках, а тут родной город,  смутилась она, но старший скоморох Фарс сделал ей знак – иди! - и она вышла, хотя не очень ей хотелось: как-то стыдно, матушке скажут, она опечалится.
Светило солнышко, горел лучами в сосульках  весёлый  Ярило. Гулял народ, хотя Борей иногда пролетал, остужая румяные лица. Петрушка и Хазарин смешили народ своими шуточками, Петрушка бил Хазарина, тот кричал, плакал, и народ приветствовал Петрушку, который бил Хазарина по голове. И падал Хазарин за ширму, и ликовал народ киевский. Знал, о чем идет речь.
Продавали ватрушки, пироги, конную упряжь, сбрую, платья, красные кожаные сапожки, а монах Александр раздавал всем желающим молитвенники, Ярослав стоял рядом с ним, тоже в черной одежде послушника.
Смотрел монах Александр на Арину-плясунью и грозно хмурился.
– Отчего гневаешься, преподобный? – спросил его Ярослав.
– Очень похожа плясунья эта на Соломею – дочь распутной Иродиады, которая приказала царю, соблазненному ее пляской, принести на блюде голову Иоанна Крестителя, – ответил монах сурово, – бесовское отродье.
Арина не слышала, что говорил монах, она заметила отрока, который когда-то на игрищах хватал ее чаще других за руку и выводил в круг.  Вдруг поняла – или сейчас или никогда – она вырвется от скоморохов. Кончила танец и не побежала к старшему скомороху, а подбежала к отроку.
– Отведи меня к матушке Параскеве, – попросила она. – Ведунье.
Старший скоморох тут же встал рядом, но отрок только меч из ножен слегка вынул.
– Кто хочет встать поперек пути? – спросил он надменно и скоморох понял: это значит – кто хочет встать перед княжичем?
– Эта девушка наша, – дерзко сказал он.
– Была ваша, стала наша, – насмешливо ответил тот.
– Тогда плати выкуп, – еще более дерзко бросил скоморох.
Хотя княжич Мстиславец  видел, что рядом встал Святополк, что его отроки уже за спиной и ничего ему не грозит, он усмехнулся и вытащил кошель. Бросил его на землю, к ногам скомороха, тот злобно сверкнул глазами, нагнулся и поднял.
Арина стояла ни жива ни мертва: а вдруг княжич отступит? Что ему дочка ведуньи, у ведуний не должно быть детей. Но тот ласково улыбнулся и приказал гридням отвести ее к  Параскеве.
Дома зарыдала матушка, застонала, целуя ее, и Арина впервые в жизни заплакала. Впервые после того, как Арина стала ходить на игрища, обе почувствовали, что они родные.
Спустя немного времени  пришел отрок от княжича Мстиславца, попросил ее пройти с ним – тайно – и привел в хоромы. Княжич, улыбаясь, взял золотое колечко, продел в него невесомый шелк и протянул ей – колечко и шелк.
Смело, не так, как обычно девушки, смотрела Арина в глаза хозяину хором.
– Что, княжич, свататься хочешь, а брат-то  позволит?
Смутился тот.  О, свататься… Князь Владимир, сводный брат, был холоден с ним, незаконным сыном князя Святослава, хотя и сам был от ключницы. Мстиславец гордился отцом своим Святославом, но остался он сиротой рано, теперь воля была князя Владимира, а тот рассуждал о том, с кем Руси воевать, в какие союзы вступать. Хотел сватовством укрепить Русь. Может, при его отце Святославе иначе все было бы.  Подружился Мстиславец с сыном Владимира Святополком, которому было восемь лет и которого отец недолюбливал. 
А случилось это так: в год 972, когда наступила весна, отправился отец  его Святослав к порогам и напал на него Куря, хан печенежский, и убили Святослава, и взяли голову его, и сделали чашу из черепа, оковав его золотом… И пили из этой чаши, чтобы наполнить сердца отвагой своего врага. А всех  лет княжения Святослава было двадцать и восемь лет…
В год 977 пошел Ярополк, сын его, походом на Олега, брата своего, в Деревскую землю. И вышел против него Олег, и исполчились обе стороны. И в битве победил Ярополк Олега. Тот же побежал в город, называемый Овруч, где через ров к городским воротам был перекинут мост, и люди, теснясь на нем, спихивали друг друга в ров. И столкнули Олега с моста вниз, где и погиб, задавленный лошадьми. И похоронили Олега в поле у города Овруча. И наследовал власть его Ярополк.  У Ярополка же была жена гречанка, а перед тем была она монахиней. В свое время привел её отец его, Святослав, и выдал её за Ярополка, красоты ради лица её.
Когда Владимир в Новгороде услышал, что Ярополк убил Олега, то испугался и бежал за море, но в год 980 вернулся Владимир, брат Олега и Ярополка, с варягами и сел в Новгороде.  И  поклялся отомстить Ярополку.  Спустя время, сказал воевода Блуд Ярополку:
– Киевляне посылают к Владимиру, говоря ему: «Приступай к городу, предадим-де тебе Ярополка.».  Беги из города.
Ярополк сбежал из Киева и затворился в городе Родне, в устье реки Роси, а  Владимир вошел в Киев и осадил его в Родне. И был там жестокий голод, так что ходит поговорка и до наших дней : «Беда, как в Родне». И говорил воевода Блуд Ярополку:
– Пойди к брату своему и скажи ему: «Что ты ни дашь, то я и приму.»
– Не  ходи, князь, – сказал другой воевода, Варяжко, – убъют тебя. Беги к печенегам и приведешь воинов.
Не послушал его Ярополк. И пришел к Владимиру: когда же входил в двери, два варяга подняли его мечами под пазухи…
Владимир же стал жить с женою своего брата Ярополка – гречанкой, а была она уже беременна, и родился от неё Святополк. От греховного же корня зол плод бывает: во-первых, была его мать монахиней, а во-вторых, Владимир жил с ней не в браке, а как прелюбодей. 
Потому-то и не любил Святополка отец его, что был он от двух отцов: от Ярополка и от Владимира. Остались у него в память о матери-гречанке  черные дуги бровей и черные глаза.
Все это вспомнилось в один миг Мстиславцу, и он не знал, что ответить этой красавице с черными печенежскими глазами, которая так смело смотрела ему в лицо и которую он спас от неведомой судьбы.  Хороша бы вышла жена из нее и княжичу, но не дочери ведуньи ею быть.
– Нет, – просто сказал Мстиславец, – люба ты мне.
Вспыхнула Арина, гневно сошлись черные брови, еще чернее стали глаза.
– Я, княжич, и у самого великого князя наложницей быть не хочу. Прости, коли прогневала.
Поклонилась и вышла, на дары княжеские не взглянув даже. Не хотела она повторения материнской судьбы.
Пришла домой и все рассказала матери. Та залилась слезами, и в порыве отчаяния поведала Параскева, как в шестнадцать лет она, боярышня, пошла на игрище, как приметил ее старый князь Святослав, какая любовь у них была горячая. Было это перед его последним походом. Погиб он, так и не узнав, что родилась дочь. Говорят, в последний час звал ее: «Параскева! Параскева!». 
– Отец твой, великий князь Святослав, умер от ран, захлопали над ним крылами Жля и Кара – божества-сестры, олицетворяющие смерть, кару, оплакивание, а еще далече – их сестра Карма называлась судьбой.
Холодно слушала все это Арина. Любил, а не признал её мать, в терем свой не ввел, как признал своего сына от ключницы – Владимира.
– А княжич Святополк, он твой племянник. А Владимир – брат.  И Мстиславец. Не знает только этого, и ты не говори. Мы в родство не набиваемся. Если бы не погиб твой батюшка, все иначе было бы.
Арину поразило это известие – брат!  До чего же пригож! И защита какая от всех обидчиков. И пусть он не знает, но знает она, он уже ее спас от этих скоморохов. Благодаря его заступничеству дома живет. И великий князь Владимир, перед которым – она сама это видела! – все  трепещут – её брат! И ей вдруг спокойно стало на сердце, и Арина простила, впервые простила свою бедную мать. Стала с ней ласковой, как никогда не была.
И стала Арина жить, ни на что не надеясь, помогать матери, изучать травы – готовилась в ведуньи. Судьба такая.
А тут еще этот варяг, дубина стоеросовая, со своими предложениями – она княжича отвергла! Так что его поражению в поединке с Ольгердом Арина была рада, хохотала прямо в лицо.

……………………

***
Но не долго нежился с молодой женой конунг Ингвар – вызвал его к себе воевода Волчий Хвост. Искать убийцу жреца Светозара.
– Но где искать? – спросил он воеводу.
– В Александрии, – ответил тот.
– Египет? – удивился Ингвар.
– Скоморох Барс или может по ихнему Фарс причастен к этому. У него одного была змея, ученая.
– Но для чего ему это убийство? – ещё больше удивился конунг. В его голове не укладывалось, что жреца мог убить скоморох, презираемый им кривляка и плясун, глупый и смешной…
– Но это хоть какая-то ниточка… – пожал плечами сотник Богумил. Он жаждал отомстить убийце своего друга Светозара.
– Ты помнишь, , сотник, Барса? – спросил воевода Богумила.
–Да откуда. Они все разукрашенные,переодетые. Я и не приглядывался никогда. Ребятишки мои любят поглазеть.
– А ты, конунг? – спросил у  Ингвара Волчий Хвост.
– Даже и не останавливался никогда. Они высмеивали князя. Если бы Владимир из не поощрял, давно бы на дыьу отправил, – ответил Ингвар и залился краской, вспомнив о жене Арине.
– Вот ведь какая история получается – покривлялись сучьи дети и ушли. Никто и не признает – ответил сотник.
– Арина знает – вдруг смотря прямо в глаза Ингвару, сказал Волчий Хвост. Ингвар побледнел и схватился за меч –Да я тебя…
– Охолонь, конунг, – встал между ними Богумил. – Дело говорит воевода. Она их может узнать в любом наряде. Так что бери её с собой и отправляйся вослед, хоть и опасное дело…
– Не будет этого, – вскипел Ингвар. – Молодую жену в такой дальний поход…
– Я ведь тоже своего младшего, Мстивоя – воина мести – с тобой посылаю. Отомстить – дело чести для нас – сурово молвил Богумил.  – Здесь и спорить не о чем.
Кавалькада преследователей выехала из Киева задолго до рассвета, тайком. Никто не знал, есть ли в городе соглядатаи, но береженного бог бережет. Арина ехала в мужском платье рядом с мужем. Она сначала удивилась предложению вызвавшего её воеводы, но увидев решительное выражение на его лице, поняла серьезность дела и сразу согласилась.
– Журавли… Посмотрите, они летят нам навстречу, – сказала Арина, показывая рукой.  Она не помнила дороги, но теперь, увидя журавлей, вдруг вспомнила – и тогда журавли летели им навстречу…
– Там, куда мы едем, эти же журавли зимуют. Мы их найдем, – обрадовалась Арина, тронув Ингвара за плечо…  Довольные Ингвар и Мстивой переглянулись…
На ночевках Ингвар заботился о жене, устраивал  ложе на медвежьей шкуре. На такой и в зимнюю стужу можно упариться и безопасно спать на земле даже без подстилки из хвороста или травы. Он всегда брал  эту шкуру с собой в дальние походы. Сыр, медовуха и сушеная рыба всегда были на ужин. На костре поджаривали овсяную кашицу и бросали в неё копченую свинину. И вдруг в одной харчевне объявился Фарс. В знатном египтянине даже Арине трудно было узнать скомороха, но тот сразу их признал. Он понял, что это за ним. Погоня. Неумолимые и бесстрашные русичи-мстители, давшие клятву умереть, но привезти убийцу для дознания  перед княжеским советом. Он знал этих, обычно добродушных, русичей и по настоящему испугался.
Ночью, бросив своих слуг, он незаметно скрылся….

ЧУЖОЙ

Фарс был недоволен собой.
Черноглазое сокровище – Арина  – ускользнула от него. Этого он не ожидал. Сманивать девушек – было его ремеслом, но они никогда не возвращались домой, а тут он совершил промах – привез ее в родной  Киев, богатый языческий город, где всегда так щедро платили. Даже Волхв Светозар  ничего не мог поделать – люди во все времена хотят развлекаться. Но Фарс не ожидал такого поступка от Арины – она сама пошла за ними, хазарянка сказала, что Арина всегда была весела, училась всему  легко, была самой природой создана соблазнять мужчин – черноглазая и светловолосая, тоненькая, но с высокой, хорошо развитой грудью. Она не выказывала никакого желания сбежать, танцевала с охотой, женственная и очаровательная. И вдруг!
Но он не мог спорить с Мстиславцем: иначе  Киев для него был бы потерян. Эти богатые киевляне не любили смутьянов. Те деньги, которые бросил в кошеле княжич, были только десятой частью того, что мог бы получить Фарс, если бы продал, как он и намеревался, Арину богатому старику. Это соображение до сих пор злило Фарса. Теперь он потерял и змею. Пришлось держать ее голодной, опасаясь, что она покусает и его самого, и выпустить в дом Светозара. И все из-за какого-то сундучка. Там, в Александрии, его нанял старик – видимо, подставное лицо – чтобы он украл у  Светозара из Киева сундучок и медальон – ему было показано – какой сундучок, какой медальон. Дали половину денег золотом, остальное - если вернется живым и привезет эти вещи. Не очень понятное предложение, но деньги большие. Дом в Александрии требовал трат.  Можно было пожить пару  лет, не бродя по дорогам. Фарс счел, что это удачная сделка. Тем более у него была Арина – киевлянка, дочь ведуньи - знахарки, которую легко можно было пристроить к старому Светозару помощницей. Но из-за Мстиславца все сорвалось. И он вынужден был постоянно наезжать в Киев, чтобы выполнить главное поручение.
 Однажды он выработал другой план – повозка с музыкантом, акробатом и фокусником была отправлена в Чернигов. В последний момент Фарс вынул из повозки змею. Скоморохи сочтут, что забыли ее в Киеве, змею никто не любил, и они будут только рады, что избавились от нее. Он дал им денег и сказал, что попытается сманить какую-нибудь девушку, им нужна плясунья вместо Арины, а потом нагонит их, пусть десять дней его ждут, а потом идут в Александрию.
Судьба повозки и скоморохов его больше не интересовала, он знал, что никогда не увидит их. Была полночь. Марфа была у родни. Дрожащий от страха Фарс пробрался в дом через незапертую дверь в подклеть. Голодная, трое суток некормленая змея недовольно ворочалась у него в корзине. Фарс поставил корзину рядом с лавкой Светозара  и открыл её. Змея, привязанная за хвост веревкой, немедленно выползла на свободу. Фарс юркнул в дальний, темный угол, опрокинув лавку с посудой. Проснувшийся Волхв вскочил на ноги, задел веревку и вскрикнул от внезапного укуса змеи. Он схватил свой тяжелый посох и плашмя убил её. Затем рванулся было к полке со снадобьями и … упал. Сердце столетнего Властителя не выдержало. Бледный, перепуганный Фарс сунул убитую змею обратно в корзину и, боясь, что шум разбудил соседей, сорвал  с шеи ещё хрипящего Светозара медальон и стал рыться среди сундуков. Через минуту он юркнул во двор.
Старуха – стряпуха уже ждала его у дома Волхва.  Она завернула сундучок в шаль, и этот узел взвалила на плечи, и они разошлись в разные стороны. Верный человек. Когда-то в молодости она была его первой любовницей и это она сманила в скоморохи, и теперь была предана ему. Он дал ей денег и показал содержимое сундучка – книги, свинцовые пластины – чтобы ее жадность не увела ее с прямого пути – драгоценностей там не было. Старуха кивнула. Она поняла, почему Фарс показал ей это. Зря он в ней сомневался. Старуха была богатой, ее не отпускало от Фарса только одиночество.
Фарс вышел на постоялый двор и прошел к купцам из Египта. Здесь он вымылся в лохани, его одежду разрезали на куски, выкинули во двор, в отхожее место. Искусный цирюльник побрил наголо голову, сбрил усы и бороду, Фарс оделся в костюм египтянина и заговорил с купцами на гортанном языке своей родины.
Здесь его ждали, здесь ему помогали неизвестные ему люди, как только он сказал пароль: «Светозар убит».  Сразу им занялись.
Он видел, как быстрые кони несли во все концы русичей, как скорбны и суровы были их лица, как гудел весь Киев. Христиане запирали свои дома, не выходили на улицу. Кто-то распускал слухи, что убили Верховного жреца они. Христиане боялись расправы. Фарс почувствовал, что он только часть какого-то плана. Через десять дней он послал мальчика к старухе, и та принесла сундучок.
Все эти десять дней в Киев свозили скоморохов – город был ими наводнен. Фарс понял, что киевляне догадались, что замешаны скоморохи, и это беспокоило его. Слух про христиан-убийц не помог. Он слушал разговоры на гостином дворе, но сам говорил только на родном языке.
Он увидел – вот и его повозка въехала на княжий двор, где специальные люди разбирались со скоморохами. Сейчас ничего не подозревающие его товарищи расскажут легенду, которую внушил им он. Была только одна зацепка – змея.  Ее не видели: ведь он унес её в корзине, - но могли заметить укус.
Нужно было уходить. С караваном купцов он вышел ранним утром из Киева. Стража проверила караван, но его не признали, и они благополучно отбыли из взбудораженного города. Киев еще не забыл обиды.
Фарс понимал, что всадники вернутся ни с чем, скоморохов отпустят на все четыре стороны, а за ним – убийцей  Светозара – пошлют лазутчиков, и эти опытные люди будут искать его по всему свету. В этот момент он пожалел, что ввязался в чужое дело. Киевляне бы разорвали его на куски, если бы схватили. Знает он этот непокорный народ.
Придется теперь бросить в Александрии дом, вывезти семью в другое место, затаиться. Это он и обдумывал. Дать знать старшему сыну, пусть продаст дом, купит в другом месте. До его приезда.
Неисповедимы пути Господни! Они прошли уже полпути, спокойно жили на гостевых дворах, и никто их не трогал. Разговоры шли по Руси об убиенном Светозаре, обрастая легендами, и чем дальше от Киева, тем фантастичнее становились  слухи. Фарс только усмехался, слушая их. Он делал вид, что не знает языка русичей. Так было удобнее.
Однажды их застала ночь в дороге – надо было пройти караваном всего-то полчаса до ближнего селения  русов, но тут на них напали разбойники. Купцы – желанная добыча. Завязался настоящий бой – охрана дралась с разбойниками, и в этой драке Фарса ударили по голове. Он упал и потерял сознание. Когда он очнулся в лесу, исход битвы был ему неизвестен, – он был один. Рядом валялся убитый купец и еще два разбойника. Его, видимо, тоже приняли за убитого. С тяжелой головной болью, пошатываясь, он встал. Кошеля на шее не было, но невзрачный медальон был цел. Он дополз до разбитой повозки – сундучка там не оказалось – увезен неизвестно кем – купцами? разбойниками?
Он подошел к купцу, платье того было разорвано и окровавлено, его отрубленная в драке голова лежала рядом. У ног  купца валялись его рваные, выброшенные разбойниками сапоги. Фарс разорвал голенище и вытащил полоски золота. Он знал все хитрости богатых купцов. Отдышавшись, он заковылял, не зная куда. Если в глубь леса – он погиб, если по дороге, ведущей к жилью, – спасен. Ориентир им был потерян в темноте. Солнце осветило поле ночной битвы, но не указало путь. Впрочем, что это он? Ведь они шли на юг. А сколько ему приходилось ночевать в лесу в повозке, искать дорогу.
– Не падать духом! – сказал он себе.  Теперь его задача найти людей и слушать, слушать. Кто-то да расскажет о караване. Теперь он переменит имя и легенду, – он, прежний, погиб вместе с караваном.
Когда эти мысли посетили его, он воспрянул – всякую неудачу можно повернуть как удачу. Его будут искать, он должен прятаться, а спрятаться в смерть – что может быть лучше? Он сменит платье и сам расскажет о караване и о трех мертвецах, если это будет нужно. Мысли роились.
Он вышел верно. Паника в душе прекратилась. В крестьянской избе его накормили и, охая, рассказали – разбойники напали на купцов, купцы отбились и ушли. Миловидная девушка наливала молоко. Сманить бы её, но скоморошество кончилось для Фарса. Он это понимал. Кто он теперь? Вернется ли в родную Александрию?
Отец был писцом в храме Осириса, от этой каторжной работы он в конце жизни ослеп. Мать из царского рода Птолемея– соратника Александра Македонского – после его смерти правившего Египтом, – но с  падением царицы Клеопатры род был почти уничтожен – сохранила только стать македонянки да гонор царицы, но не осталось никакого богатства.  Мальчика в четырнадцать лет определили в храм Осириса, и он стал двигаться медленно по ступенькам посвящения. Жрец храма Осириса – высокий, худой, аскетичный, с наголо бритой головой, – учил его искусству и таинству магии. Но в шестнадцать лет Фарс на площади увидел плясунью-цыганку. Перед ним был выбор – или стать аскетичным жрецом храма Осириса, или уйти с ней. Она была красива, волнующе красива, старше его лет на десять. Она поманила юного послушника и стала осыпать его ласковыми словечками и насмешливо смеяться. Он шел в лавку по поручению жреца и так, с этим свертком, он и сбежал со скоморохами. Муж цыганки владел повозкой, кроме жены были еще фокусник и акробат, а еще он возил змею в корзине. Цыган был уже стар, властен, ревнив. Цыганка-плясунья уводила Фарса в разные дома на окраине и там учила его любви, как жрица храма богини Милетты. Этой науки он никогда не мог забыть. Потом скупой старик как-то ушел по делам и не оставил им еды. Когда он вернулся, голодная змея, которую все опасались трогать, укусила его, и он умер.
Так в семнадцать лет Фарс стал хозяином повозки и плясуньи. Но она уже мало интересовала его. Как-то, приехав в Александрию навестить отца и мать, братьев и сестер, он влюбился в гречанку, на этой семнадцатилетней девочке и женился. Колдовала его плясунья, подмешивала приворотные зелья, превратившись от горя в ведьму, но он только смеялся. По-прежнему они ездили по свету, а молодая жена оставалась с детьми.
В Византию скоморохам хода не было – христианское государство их не принимало. Но была богатая, щедрая языческая и хлебосольная Русь. Туда устремлялись весной.
Да, польстился Фарс на чужие деньги. Хотел покоя, пожить с семьей. Он должен был найти сундучок, чтобы ему заплатили, а то ведь еще и убьют, чтобы не разглашал их тайну.  Поручение казалась ему пустяковым: ему всегда удавалось обмануть простых, добродушных  северных варваров. Но вдруг, потрясенный, он понял, что лазутчики князя Владимира тоже пойдут по следу. На него открылась настоящая охота особых людей, выслеживающих добычу годами и никогда не отступающих. Он оказался  между двумя пропастями, и надо было пройти над пропастью, как канатоходец. Жадность, вот что сгубило его! Досада после потери Арины, надежды на большой барыш. В каком обличье он мог бы спастись? Где искать помощников, чтобы узнать, у кого сундучок – у разбойников? у купцов? Купцы за хорошую плату что угодно могут и сбыть с рук, не задумываясь.
Он нанял повозку и отправился дальше. Никто здесь не знал египетский язык. Приехав на гостиный двор в Чернигов, он сказал пароль «Светозар убит». И тут же ему понимающе кивнули и провели в дальние комнаты.
Ему рассказали, что сундучок у купцов, что они двинулись дальше и, если он поспешит, то может их нагнать. Пункт назначения тоже был известен – Пересечень. Он не стал ночевать и с проводником отправился в путь, чтобы до рассвета нагнать купеческий караван. Каково же было удивление купцов, когда они утром увидели своего спутника, которого полагали мертвым! За золотые пластины, взятые у убитого разбойниками купца, обрадованные  возвращенным им богатством купцы с легкостью вернули ему сундучок – зачем им были какие-то почерневшие от времени, как им казалось,   амулеты.
Теперь его путь лежал в Александрию.  Там появились сарацины.  Долгий путь и опасный!
Фарс спал в гостинице, когда окно его комнаты распахнулось и на него напал какой-то незнакомец. Юлиус почти не пользовался оружием, он был лекарем, купцом, человеком мирным, но он помнил приемы каппадокийских жрецов,  а мастерскому владению кинжалом его обучили  скифы-аланы в Боспорской столице и теперь вскочивший с постели Фарс напрасно пробовал оказать ему сопротивление. Фарс, тоже прекрасный рукопашный боец, сразу понял, что ему не устоять. Он закричал: помогите, помогите, убивают! В коридоре раздался топот множества ног. Юлиус, метнув в Фарса кинжал, выпрыгнул в окно. Он хотел выкрасть у Фарса сундучок и убить его, но тот спал чутко, боялся наемных убийц…

***
Они проехали Тиверскую землю, по реке Днестр спустились на лодье. В лесах по берегам реки цвели дикие черешни и вишни.
– Милый Игорь, как красиво… – говорила Арина мужу. Она звала Ингвара по-русски Игорем.
Мстивой также заглядывался на юную красавицу, в которую превратилась обычная киевлянка Аринка.
Рядом  с ней все казалось надежным и спокойным. Иногда даже забывалось, что они в опасном походе, в чужедальных странах. На привалах Ингвар обсуждал с Мстивоем дальнейший путь. Он хорошо помнил дорогу в Византию. Нужно было учитывать и то, что Фарс мог знать о погоне, о них, и, скорее всего, запутывал следы. Все указывало на это. Его видели то там, то здесь – и всегда в разном обличье.
Поставив стражу, они выкупались в прохладной речной воде. Арина постирала всем рубахи, Мстивой искупал коней, Ингвар и воины развели костерок для обсушки и варева. Апрельское солнышко здесь грело сильнее, чем дома, на киевской земле, где частенько в эту пору бывал и снежок.
– Мы не заблудились, Игорь? – спрашивала тревожно Арина. Она к своему стыду совсем не помнила дороги на этом участке их пути.  Да и не о дороге она сейчас больше думала, а о муже и о том маленьком, кого она ждала  к осени.
– Что ты. Я в эту Византию ещё  со Святославом ходил. Как раз в эту пору. Мы тогда с хорошую добычу взяли. Мы, варяги, люди вольные, добычливые, тороватые, – похвастал конунг.  – Тор, бог удачи и добычи,  всегда с нами.
Ингвар бросил пук медвежьей шерсти в огонь костра и прошептал гимн  своим северным богам. Арина и другие русичи пропели утренний гимн Перуну и Семарглу – крылатому псу-вестнику, покровителю путников,– попросили удачи и быстрого возвращения домой. Это они делали каждое утро, напоминая и себе и богам-покровителям о цели их путешествия… Арина, тайно от всех, попросила и Богородицу-заступницу о покровительстве.
На ночевках муж заботился об Арине, устраивал постель. На костре готовили ужин. Пока пили отвары трав, Ингвар и Мстивой расспрашивали Арину о Фарсе, где он останавливался в Александрии, через какие города они шли в Киев.
Вдруг в одной из харчевен в городке на границе Византии появился Фарс. В знатном египтянине трудно было узнать скомороха, Арина его и не признала с первого взгляда, но зато он сразу понял, что это погоня за ним, что Арину взяли с собой, чтобы она опознала его. Люди за ним шли серьезные. Он постарался тут же скрыться. Когда он исчез, Арина вдруг вскрикнула:
– Фарс! Да ведь он только что был здесь!
Мужчины схватились за мечи.
– Значит, он тоже идет в Византию, - сказал Мстивой, чье имя означало «воин мести»
– Теперь мы знаем, как он выглядит.
Ингвар послал своих людей в погоню немедленно, но сами они решили ждать здесь. Вдруг он вернется.
Но Фарс пропал.
Через две луны они добрались до Византии.
Их приняли, как союзников – Византия и Русь готовились к совместному отражению нашествия новых орд из Дикого поля.  К тому же Русь готовилась к принятию христианства, и базилевс всячески старался показать свое расположение к северным варварам. Тем более, что совсем недавно сарацины захватили Египет – бежавшие оттуда коптские монахи сообщили только что эту ужасную весть. Они же рассказали о страшной резне, устроенной ими для тех, кто не принял их новую религию, о тысячах голов христиан, насаженных на пики и выставленных вдоль дорог к городским стенам… Византия нуждалась в храбром и многочисленном войске новых северных союзников. 
Наведя справки у прокуратора, они обнаружили, что человека, которого они искали ещё вчера видели  в городе, но теперь его нет. Как сообщают беженцы, заполонившие столицу в это тревожное время, похожий на Фарса человек рано утром покинул город и направился с охранной грамотой от самого архонта в Александрию…
– Так куда же бежит скоморох?
 Недоумевал Ингвар.
 – В Египте резня. Там утверждают новую религию – ислам. Заставляют молится Магомету.
Главное для Фарса было довести ларец целым и отдать жрецам.
Ингвар с товарищами проскакали всю Византию, её сирийские и малоазийские провинции, Палестину и уже на границе с Египтом,  ночью потеряли Арину. По приметам и оставленным следам она была похищена. Она сопротивлялась. Было удивительно, что никто из дружины Ингвара не слышал этого, не проснулся… Это было странно.
Они уже знали о нравах воинственных сарацин.  Об умыкании девушек, о распространенном обычае продавать пленников в рабство, об обрезаниях мальчиков и умерщвлении чужих детей у захваченных пленниц.  Ингвар приказал привести хозяина харчевни, где он остановился и пригрозил ему смертью, если тот не признается, что продал его жену.
– Убью, как паршивую собаку, если не скажешь, кто покусился на мою жену, – кричал Ингвар толмачу-переводчику.  Ни Мстивой, ни дружинник-толмач его не понимали. Но меч в его руках говорил убедительней всего. Дрожащий  от страха ромей понял только:¬ пропала женщина этого бородатого варвара с охранной  грамотой от самого базилевса. Всему  селению несдобровать, если она не найдется.
Он кликнул раба.  О чем-то говорил с ним. Тот только отрицательно мотал головой. Ингвар  мрачнел все больше – дело принимало нешуточный оборот. Уже полдень, а Арины нигде найти не могли. Значит её куда-то увозят, а он, конунг Ингвар, личный гость самого базилевса, ничего не мог сделать.
Хозяин был напористым и энергичным. Понимал, что ему грозит неудовольствие гостя.  Вызвал старосту селения, стражников. Харчевня наполнилась суетливым народом. Ингвар и Мстивой покрикивали, хватались за мечи, что ещё больше нагнетало обстановку.
Вдруг они услышали русскую речь. Во двор постоялого дома въехала дружина во главе с важным, разодетым  в парчовые наряды боярином. Вошел один верблюд, груженный тюками, затем другой… Гости пришли с юга, из Египта. Послышалась зычная, русская речь.
Обрадованный Ингвар и его дружина высыпали во двор.¬
– Здрав будь, боярин! – приветствовал первым Ингвар. – Давно из Руси?
– И ты будь здрав, конунг. Вот уж как год здесь маюсь, – охотно откликнулся тот.  – А вы-то какими заботами тута? Дак уж третий месяц, как в походе. По делу князя.
– По княжему делу говоришь. Так, так…– озаботился боярин. –Княжье дело первей всего.  А нут-ка, Кузька, – он ткнул нагайкой в одного из приехавших, – устраивай наших. Да смотри у меня, чтоб без воровства! Всех напоить. Еду не шибко трать, нашей мало осталось, – отдал рапоряжения боярин и повернулся к Ингвару. – Идем  к тебе, конунг,  потолкуем о княжьем деле,  – и решительно направился в дом.
Уже сидя на на глиняном полу в доме и снимая кольчугу, боярин слушал Ингвара.
– Убили Верховного жреца Светозара, боярин. У вас,  он тоже был в большем почете. Темное какое-то дело. Нечистое. Смутное. Тревожится наш князь.  Провели дознание. Вышло, что скоморох один приложил руку. Вот князь и послал нас достать этого ряженного. У этого беглеца змея есть обученная, а на убитом Светозаре следы от змеиного укуса.  Дело не только в Светозаре. Там у него были какие-то письмена. Княжьие, родовые… Так они тоже пропали.  Не знаю в чем дело, но похоже князь больше о них беспокоится. Даже жену мою послал в погоню.  Да, видишь ли, и она ночью пропала…
– Женщину  послали  в поход? – удивился боярин.
Конунг замялся.
– Она знала этого Фарса. Да и здесь бывала, в Египте. Не простая она, моя Аринка.
– А-а… – глубокомысленно пробормотал купец. –Тогда другое дело. Княжье.  Спешу я в Византий, вести важные есть тамошним, да придется задержаться. Княжье дело первейшее.
Боярин вышел из комнаты и сразу же вернулся со своим толмачом.
– Человек верный, грамотный. Поручи, конунг, ему дознание.  Он этих местных  бестий враз раскусит. Не зря Лисом кличут.
Лис был хитроватым малым, с русской рожей и в чалме.  Толмач  поклонился и вышел. Через минуту за стеной послышались вопли и началась беготня.
– Лис верный человек. Самим князем ко мне приставленный. – говорил боярин угрюмому Ингвару.  Мстивой заговорил о Египте, о положении дел.
– Египет в огне.. Сами не знаем, как выбрались. Охранные грамоты нашего князя только и спасли. Треть товара только и сохранили. Одни убытки. Ну, да базилевс  за сведения восполнит убытки...
Не прошло и часа, как появился довольный толмач. За ним дружинники втолкнули что-то лепечущего хозяина.
– Вот, пес, тать черный. Знал он обо всем.  Подсмотрел, как женка твоя, купалась. Понял, что женщина. Рассказал сарацину-купчишке. Тот, ясное дело, по своему природному воровству и решил украсть красавицу. Говорят, их предводитель, Султан,  любитель  красавиц.  Собрал большой гарем…
Этот купчишка, видать, соглядатай ихний.  Знаем мы таких… – ухмыльнулся чему-то Лис.
Боярин внимательно слушал  своего толмача и уже что-то придумывал.
Мстивой, сразу предполагая, что это дело рук Фарса, подумал, что тот подкупил сарацин и те выкрали Арину. Фарс конечно, хотел избавиться от знающей его в лицо и его повадки Арины. Он поделился  своими мыслями с Ингваром. Тот озаботился. Надо было спешить.
Боярин, видно приняв какое-то решение, повернулся в Ингвару и Мстивою:
– Надо спешить.  Я пошлю своих людей с вами. Они знают дорогу получше этих сарацин.  Идите налегке, возьмите только воду. Лис, распорядись.  Остальные ваши вещи я пришлю на наше подворье в Александрии. Есть там такое. Найдете.  А ты, Лис, останешься с ними. У них княжье дело. С ними и вернешься домой. Смотри, головой отвечаешь.  Как вернешься, отдам Забродинку, младшенькую свою, за тебя. Соображаешь?
Обомлевший Лис рухнул на колени перед боярином…
Они мчались по пескам и камням, не щадя уставших лошадей. Всем и так было ясно, кто похититель. Кто так ловко уводил её от них, что даже все здесь знающий Лис и тот не поспевал за похитителями. Это было делом рук не наивных и жадных сарацин.  Ингвар не мог и мысли допустить, что его дитя, которого носила Арина  под сердцем, будет воспитываться где-то в гареме. А выросши, будет сражаться за  аллаха может быть против самого Ингвара. Эти восточные люди любят такие штучки – расправляться с врагами руками их же детей. О беременности Арины Ингвар не сообщил пока никому.  Трясясь в седле, он сожалел, что не отправил Аринушку обратно домой, пусть даже в нарушение княжьего приказа.
И все же не зря боярин так надеялся на своих людей. Лис был расторопен и неутомим, хорошо знал местность.  На пятый день тайно проверяя одну из стоянок кочевников, они выведали, что здесь есть похищенные женщины. Одна из местных женщин бранила своего похотливого мужа за то, что тот приставал к чужачке, «к этой грязной потаскушке, уготованной для утех повелителю…». Крики ревнивой женщины подсказали Лису, что они наконец нагнали похитителей.
Он подполз к Ингвару и Мстивою.
– Тута-тка они, робяты.  Местные не заступятся за них, если узнают, что они похитили замужнюю женщину.  Их вдвое больше наших, ну  да  Перуну их на перо!
Они разработали план захвата. Решили окружить шатер похитителей, где лежали и сидели неизвестно сколько кочевников. И внезапно напасть.
Женщины сидели в яме, были слышны их всхлипывания. Была ли среди них Арина – неизвестно, но женщин везли в гарем.
Ингвар бросился к крайнему шатру, где сидело и лежало два десятка каких-то незнакомцев. Все были в кольчугах. У стойла лежали стреноженные лошади и верблюды. Задремавший часовой не успел открыть глаза, как упал, пронзенный стрелой Лиса. Ингвар молча рубился с хрипящими незнакомцами. Мстивой с тремя дружинниками пробивался к шатру из которого выскочили люди  в черном.  Пастухи-сарацины были воинами-кочевниками и умели драться  в конном строю.   Однако в рукопашной не умели наступать «стенкой», чему были хорошо обучены варяги и русичи.   Это и решило исход всего дела.  Лис и Мстивой выстроили «стенку» и ощетинившись копьями и щитами ударили в нестройную толпу голосящих о чем-то сарацин. Те дрогнули и разбежались. Ингвар, одиноко рубившийся двумя мечами с тремя стражниками в входа в шатер, вдруг споткнулся и упал на грудь… Из его спины торчало оперение стрелы.  Из шатра выскочила тень и юркнула в темноту…
– Никого не оставлять в живых! Всех  резати… – закричал Мстивой.
Лис и дружинники кинулись в погоню.
Мстивой подошел к Ингвару и перевернул его на бок.  Глаза конунга смотрели ясно и он прошептал:
– Аринушку домой доставь. Будь ей защитой и дядькой. Тяжела она. Дай мне меч в руки. Вот так…. Мстивой, отправь меня к Одину, как положено…  Брате…  Мстивой печально положил меч рядом с Ингваром. Он пошел искать Арину. Нашел в яме связанных, голосящих женщин и среди них жену Ингвара. Он развязал ей путы, она кинулась к лежащему мужу.
За спиной Мствивоя зашевелилась Арина. Он встал на колени, разрезал ей путы. Арина вскочила и кинулась конунгу:
– Игорь! Игорь! Милый мой муж! Не уходи! На кого ты меня покидаешь – причитала она над телом мужа до утра.
На закате следующего дня тело конунга положили на костер вместе с трупами убитых им сарацин и сожгли вместе с его конем. … Для костра использовали разбитый шатер похитителей и деревянную крышу  гостиного дома, из которого выкрали Арину.

***
Осенью, когда улетали последние журавли, из далекого похода вернулась дружина  Мстивоя. Не нашли они Фарса. Потеряли в ночном бою конунга Ингвара. Узнав о гибели предводителя, киевские варяги издали боевой клич вионов мести. Они горели желанием отомстить за своего конунга. Выбрали нового.  После принесения жертв Перуну они пришли к князю Владимиру с просьбой отпустить их.  Согласно обычаю, князь трижды им отказал, но затем взяв слово, что они вернутся к нему, отпустил их, выдав им охранную грамоту и положенную за службу  плату. 
На заре следующего дня, с первым снегом, разгоряченные  варяги помчались на юго-восток по Днепру на всегда готовых к походу лодьях.  Воины мести шли исполнить свой долг.   ¬Так на Востоке появились викинги...

БЕСНОВАНИЕ

………………

        КРЕЩЕНИЕ

Великий князь Владимир, Красное Солнышко, после смерти Светозара пережил большое сокрушение. У него появилось такое чувство, что вместе с убиенным Волхвом, другом его молодости, ушло и язычество. Вот и пантеон славянских богов создали они новый, и служили истово, а появилось и не отпускало чувство, что служат они прошлому. Воскрешали древность, Бога сколотов, искали у предков подкрепления в вере и самобытности, но не хватало чего-то уже им  в язычестве. Все это было о животном, природном, сиюминутном, а Христос открывал путь духовный.
Как-то сказал ему Светозар, давая примочки для глаз – Владимир слеп: "Ничего, наступит день –  и прозреешь, князь. Но меня с тобой не будет."
Долго в задумчивости сидел в своих покоях Великий князь Владимир, думал о мире, в котором жил, наполовину уже христианском, и принял судьбоносное решение – принять веру своей бабки – Великой княгини Ольги.
Смерть Волхва Светозара внезапно открыла путь Владимиру к официальному принятию христианства. И крестился князь. И женился на Анне Багрянородной, чтобы в семью великих базилевсов войти, в семью европейских цезарей.  И все это исходя из государственных интересов.
... В ночь на полнолуние срезал Солнцеслав со своим кудесником  Костяком ветви боярышника, терновника и шиповника для светлого и черного заклятий-заговоров. Вскоре после дня Перуна, когда отгремела неделя гроз, в начале августа на Гору  и на все ближайшие к ней улицы  свезли бортники кадки с золотистым медом всех оттенков – от светлого до охры.  По обычаю волхвы освящали новый сбор меда перед тем, как закрыть улья на зиму. В медовуху бросали мухоморы для крепости и тоже обкуривали боярышником. Богине плодородия Макоши шла десятка от сбора. Сверкал на августовском солнце золотой обруч на голове Солнцеслава.
В этом году в День Перуна князь Владимир, уже принявший христианство, запретил человеческие жертвоприношения. Указ князя был провозглашен повсеместно. Многие киевляне, особенно из купцов, уже побывавших в далеких странах, были с князем согласны – обычай устарел. Ныне в жертву Перуну приносили петухов, мед, пироги с ягодной начинкой.
Но недавно избранный Верховным жрецом вместо Светозара его сын Солнцеслав нарушил этот указ княжий и принес прилюдно , по древнему обычаю, на главной площади Киева в жертву, выбранного по жребию отрока.
Спустя неделю волхвы во главе с Верховным жрецом Солцеславом окуривали горящим боярышником мед в кадках, приговаривая заклинания: изыди лихоманка липучая, пройди лихорадка трясучая, наполнись душа силой веселою, бодрою…– пели волхвы, а киевляне радостно повторяли за ними. Мед наполнялся новой лечебной силой, настаивался на солнышке.
Золотились подвески и ожерелья киевлянок, золотился обруч на голове Верховного жреца Солнцеслава. Скоро волхвы станут освящать яблоки и все, чем одарила людей  Руська земля.
Ритуал  уже подходил к концу, когда на площади появился разгневанный князь Владимир с малой дружиной. Гнедой конь гарцевал под ним.
– Что, колдун, тебе указ князя – пустое? Пошто казнил моего ловчего?
– По жребию, – важно отвечал новый Верховный жрец, – по установленному от дедов наших, от богов наших…
Любимый отрок был у Владимира, ловчий. каких мало, а его-то для утверждения своей власти и принес в жертву Перуну новый Верховный жрец.
– Княжий указ – для всех указ, – сурово настаивал князь.
Верховный жрец поднял над головой горящую ветку  терновника и стал злобно выговаривать древние заклятия – черные заговоры:
– О, боги Перун, Семаргл и Велес! О, духи предков наших – покарайте отступника. Пошлите на голову его три моровые язвы –черную, красную и белую….
Столкнулись две силы – древняя правота Верховного жреца и власть христианина, неукротимого князя Владимира. Никто из них не хотел уступить в этом столкновении  Давно это началось, ещё с княгини Ольги. но было это в княжъем доме, в Детинце. А теперь вот прорвалось и на площадь…Народ киевский стоял пораженный невиданным – открытым столкновением князя и жрецов.
Солнцеслав подскочил к Владимиру и крича заклинания, воткнул у ног его коня ветку шиповника. Конь наступил на шиповник и огонь потух, а князь грозно сказал жрецу:
– Кто против меня, если сам Христос за меня.? Не действуют твои чары, колдун. Стоптал мой конь твои заклятия…
Переглянулись киевляне – некоторые были уже крещенными, как князь, жертвоприношения были им не по нутру. Другие тоже считали этот обычай слишком  древним. Да при недавнем нашествии печенегов они, жертвоприношения, не помогли уберечь город от пограбления. Многие русичи тогда полегли… Так, что князь в их глазах был прав.
Владимир отстроил город заново, многих ремесленников привез из других городов – из Новгорода, Изборска, Полоцка…  Они горой стояли за князя.  Да и сам князь был суров. Никто ещё до него не отважился выступить против заклинаний жрецов, но необходимо было ему, чтобы слово княжье было  законом. Взмахнул рукой – кинулись дружинники, обвязали главный идол Перуна пеньковой веревкой, раскачали, опрокинули и поволокли к высокому берегу Днепра. Отдышались, дружно охнули да и скинули его в воду – помни, что закон княжий крепкий.
Дрогнули жрецы, сгрудились вокруг Солнцеслава…
Появившиеся  из Детинца христианские священники, в красивых облачениях, сияющих золотом на солнце, под сопровождением хора послушников, пошли вдоль рядов с медовыми кадками и стали окроплять святой водой мед, поддерживая древний обычай, стали окуривать их ладаном…
Киевляне заворожено смотрели на эту радостную процессию, поняв, что их древний обычай не отвергнут новой верой, новой правдой…
Не знал епископ Александр о намерении князя Владимира решить вопрос с жрецами. Но догадался, подготовился и вышло все ладно.
Епископ Александр вошел в Днепр и стал крестить, погружая в воду с головой, стоящих в нем дружинников. Кто-то вытащил из толпы своих детей и тоже поставил под крещение. Затем другой, третий и потянулся народ под епископское погружение.  Облил он и самого подошедшего князя Владимира.  Тот не противился, понимал значение содеянного.  Вытер мокрые усы, снял  шелом, поклонился  в пояс епископу, чтобы все видели, чтобы всем было ясно: вот  новая, высшая, даже над  ним, над  князем рука.  Отныне и навсегда…
Понимал это и епископ Александр. Торжественно стоял в воде, высоко возносил свой крест, сверкал золотом,  погружал все новых и новых русичей в воды  спокойного Днепра.
А солнце весело обливало весь Киев своей живительной благодатью…
Прозрел в этот день князь. И прозрела с ним вся Русская земля.
И узрел князь снова Днепр, и людей, стоящих на берегах, и опустился на колени перед этим Божьим чудом. И все киевляне, увидев, что их Великий князь Владимир снова зрит очами своими, опустились на колени. Божье чудо случилось в тот день, словно подтверждая истинность новой веры, истинность нового пути.
Стояли на коленях Великий князь киевский Владимир, и сыновья его: Святополк, Владимир, Давыд, Олег, Ярослав, Василько, и  митрополиты из Византии, радуясь, что Великая Русь  с ними, и епископ Александр, претерпевший много бед и поседевший в трудах, со слезами радости на глазах – свершилась его мечта заветная,  русский  епископ Ярослав, священник-македонец  Феофаний со своей матушкой Василисой и детьми, Арина с сыном Игорем…
Стоял весь Киев и вся Русская земля. Стояли, и молились, чтобы только перед Господом стоять на коленях, а больше ни перед кем.
Когда все встали с колен, торжественно передал прилюдно епископ  Александр  вынесенное дьяконом свое берестяное  русское Евангелие князю Владимиру.
Когда с высокого капища над Днепром сбросили истукан Перуна, и он поплыл по Днепру, бросился за ним боярин Богумил – грузный, седеющий, могучий воин, сорок лет защищавший Русь.  Бросился и поплыл прямо в своем боярском облачении, и плыл, пока хватало сил. И стояли по Днепру и стон, и плач, и радостные крики...
Шла в будущее новая Русь.
А Киев – матерь городов русских – скоро засветился куполами своей Святой Софьи, монастырями, где епископ Александр проводил свои дни. Но остались знаки солнца на воротах, обереги на шее и запястье девушек, и многое другое, что уже и забылось, откуда что пошло. Старая вера жила еще в песнях и тысячах поговорок, в обычаях, но новая круто повернула души, обогатила их Словом Христовым. Милосердие, любовь, верность – эти слова стали звучать в  Руси в обиходе. С нами Бог! – крестились и шли защищать свою землю русские витязи.
Ушли скоморохи из Киева, спрятались в глухие места, покатили свои  повозки на юг,  растворились перед новой силой, сгинули. Тайная секта в христианской Александрии свертывала свою деятельность на Руси, искала новые земли. Плакали Волхвы – крестилась Русь! – и прятали свои книги, уходили в глухие углы, в дома последних язычников. Но киевский князь твердо крестил Русь.
И плыли истуканы по Днепру…
Дуб – дерево Индры, Зевса и Перуна, – крепчайшее и наиболее долговечное. Недаром тот участок Днепра, где русы приносили жертву у огромного дуба, назывался «Перунья рень», здесь был выброшен на берег деревянный идол киевского Перуна, сброшенный в Днепр и доплывший до Запорожья. Но боярин Богумил  не выплыл. В глухие леса ушел Верховный волхв Солнцеслав – сын великого мудреца Светозара.
Языческая Русь расставалась со своим прошлым…
Но старые люди говорили: легло на Русь Перуново заклятье. Прошло немного времени – всего каких-то два-три века, и исчезла Киевская Русь – тысячелетняя, цветущая, могучая, объединяющая родственные племена от Русского моря до глубины Балкан и на севере до Новгорода – словно ее и не было. Навсегда. Исконное имя свое потеряла, стала окраиной, украиной уже другой, неведомой доныне Руси Северной, Руси Великой. Не все ли равно почему – татаро-монгольское ли иго виновато, или поднявшая голову кичащаяся заимствованными обычаями, облатыненная Речь Посполитая. Это всего лишь обстоятельства истории. Остался только среди этого океана ушедшего великий, сказочный град Киев.
Началась другая история русичей – северная – с нацией, которая складывалась из других племен, в другом месте, с другой столицей. Но как первую любовь помнили русские Киев – матерь городов русских – и болью в их сердце оставался тот огромный, прекрасный и потерянный мир. Никогда русское сердце не могло смириться с этой потерей.
Никогда.
Веками жаждало русское сердце воссоединения со своей южной родиной  и верило в это.  Вера эта и соединяла огромные пространства…
Ибо все они были наследниками одной вечности, которая взывала к их существу, программировала их судьбу, а в трагические моменты оживала в словах: братство, вера,  жертвенность!