Часть четвертая. дакия

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.            ДАКИЯ.
 
ГЛАВА  I               

БУРЕБИСТА. 1 ВЕК ДО Н.Э.

«Гей, соколе, гей, гей!..»

Вождь союза племен, Буребиста ехал осенним золотым лесом, в запахах увядающих трав со своей кавалькадой воинов в Руссу, где ждал его вождь племени роксаланов Руслан. У него болело раненое в бою с греками предплечье, ему трудно было держать поводья, но конь привычно слушался его ног. Осень стояла светлая, пронизанная насквозь солнцем, много уродилось винограда, овощей, фруктов, орехов. На дорогу выскочила косуля, и воины тут же стали стрелять из луков.
– Да перестаньте! – крикнул Буребиста, но те уже пронзили сердце косули, связали ее и перекинули через седло в подарок хозяину Руссы – Руслану. Араты, скифы-сколоты, роксоланы, венеды, геты – все это были названия родственных племен.
Положение союза племен Буребисты было сложным: с запада и северо-запада кельты продвигались к Трансильвании, а с востока – бастарны, скифы.
Степные соседи  гетов были воинственны и неспокойны, и военная демократия у гетов стала привычным укладом жизни. Земледельцы – геты спокойно выращивали пшеницу, просо, овес, горох, а также коноплю и виноград, вскапывая почву своими оралами и мотыгами. Их ремесленники выплавляли железо, а также цветные металлы для украшений.
Но главной опасностью было наступление Рима. Духовно объединял эти раздробленные племена жрец Деценей, который благодаря своему авторитету стал правой рукой Буребисты.
Греки продвигались всюду: главное их занятие – морская торговля – требовала своего: освоения новых земель и открытия гаваней. Знаменитая Ольвия, ставшая одним из богатых городов,  располагалась на правом берегу Днестровско-Бугского лимана,  а Тира – на правом берегу Днестровского лимана и была окружена другими греческими поселениями – все это называлось хорой – кругом, округой, это слово позднее вошло в местный язык как название танца, который танцевали по кругу. Округа образовывала греческую общину – государство-полис, который управлялся народным собранием и городским советом. В IV-III веках до н.э. полисы достигли наивысшего расцвета. Тира, Ольвия – названия эти хорошо были знакомы вождю союза племен  Буребисте.
Прошли тысячелетия с той поры, когда построил Руссу Владыка Рус, когда в ней жили араты,  и сам город немного сдвинулся с места. Появилось новое имя верховного Бога Замолксиса. И новые заботы появились у новых жрецов.
Таинственно шумели деревья, еще в золотой и багряной листве. И вот показались дома Руссы – стены домов покрывались узорами, в которых преобладал мотив ужа-господарика – покровителя. Сложные солярные знаки – солнца – а на крыше человеческая фигура с поднятыми к небу руками – богиня. Или голова коня, а у дверей прибиты подковы. Все это знаки охранительной магии: для охраны стен, окон и кровли при помощи всяких магических изображений от злых духов убитых врагов – навий. Дом был крепостью, защитой от них.
Заклинательные действия начинались уже при постройке дома – чертился большой квадрат: его делили крестообразно на четыре части. В каждый квадрат клали на середину камни – это и была идеограмма плодородия.
На  матице нередко вырезали «громовой знак» - колесо Юпитера – Рода с шестью спицами.
Греки теснили и скифов, и киммерийцев, и гетов. Но они внесли в жизнь этих народов и фортификацию, и разные технические новшества вроде ручной мельницы, обучали гончарному мастерству. Под влиянием греков, геты стали чеканить свою монету.
 И вот этот человек, сумевший объединить непокорных вождей различных племен, ехал из своей столицы Сармицегетузы в Руссу для встречи с князем роксаланов Русланом. Все эти родственные племена имели собственное имя, кроме того, их по-своему называли греки, римляне. В течение веков одно имя племени уходило, оставаясь в названиях городов, речек, священных мест бывших некогда сражений, а приходило другое, утверждалось на какое-то время, текущее медленно.

……………..

Был еще третий Хранитель тайны – волхв Деценей. Он был высок ростом, крепок сложением. Его светлые волосы спускались на плечи, он брил бороду и носил длинное светлое одеяние, а волосы подбирал золотым обручем. На шее у него поблескивал медальон со свастикой. Больше он ничем не отличался от жрецов бога Замолксиса.
Это было почти все, что осталось от легендарной Харатты – Аратты. Многое изменилось на этой земле, только люди здесь живущие остались теми же: прямодушными и храбрыми, самоотверженными и любящими свою землю…
Предками были доверены им пластины из неизвестного металла, а ключ к ним – свастика на медальонах-амулетах, которые светились на солнце и были похожи на золотые. Из них троих только  Деценей  знал шифр и читал эти пластины. И Буребиста, и Руслан любопытствовали – что в них? Он важно отвечал, что это отрывки из древних текстов, что-то войне племен сиу и уров. Они уже не знали, что это за племена, но пластины завещано было хранить, они были священными, беречь от неизвестных врагов, но что это были за враги – неясно. Врагов знакомых тоже хватало. Они понимали это так – предки доверили им тайну древней войны. Волхв рассказывал им содержание пластин и вздыхал. Какое это имело значение для их жизни? Никакого.
Они были воинами, вождями своих племен, жизнь их была беспокойной и не всегда у них находилось время, чтобы вникнуть в свою высокую миссию, к которой их приобщили в шестнадцать лет отцы, тоже  вожди.  Волхв Деценей относился к своему предназначению истово, вдумчиво. Образованный человек, он свободно читал иудейские, греческие и латинские книги. И Буребиста, и  Руслан высоко ценили его – верного союзника и мудрого советника.

……………….

ГЛАВА II

О, РИМ, СТОЛИЦА   МИРА…
 
Все у нас, Луцилий, чужое, одно лишь время наше…
Сенека.

Буребиста выпил, поморщившись, питьё Диомида.Неведомая сила придавила его отяжелевшую голову к подушке. На одну минуту он остался один. Из-за занавеса что-то мелькнуло – рука с кинжалом замахнулась, и в тот же миг на лоб Буребисты опустилась прохладная девичья рука. Кинжал блеснул и пропал. Буребиста застонал, глаза его были закрыты, и он только чувствовал эту нежную руку, остужающую его лоб. Враг затаился. Девушка мешала ему. Но ведь она не будет сидеть здесь вечно, а врач сказал Руслану, что вождь скоро уснет. Он дал ему отвар из огонь-травы – крапивы.
Нежные руки Роксаланы коснулись робко  его щеки. Она была одета в фоту – домотканую юбку из двух полотнищ, рубашку и верхнюю одежду, спускающуюся с плеч складками.На ногах были мягкие постолы, поэтому двигалась она неслышно. Словом, она был одета, как гетка, только на шее красовалось ожерелье из сердолика – подарок Буребисты. Она наклонилась и дала ему питье, которое пахло травами и чем-то мускусным.
И Буребиста стал засыпать. Тут же ему показалась Руксанда – такая сияющая, светлая. Ему шестнадцать лет и у него любовь с дочерью сотника. Отец его Дромихет, наследник великого Дромихета, который упоминается в древних хрониках, на эту любовь смотрел неодобрительно. Государственно мыслящий, он хотел женить сына на одной из дочерей вождя скифов, объединив таким образом племена в большой союз. Эти союзы, как показала жизнь, скрепленные простыми договорами, часто распадались, скрепленные родством – нет.
Отец смотрел на него с надеждой. Первая любовь Буребисты смешала все его планы. Впрочем, он не желал обращать на это внимания, давая время влюбленным разобраться и, решив сам подыскать невесту сыну и воззвав к его государственному долгу, женить. А девушке, дочери сотника, дать приданое и выдать за сына какого-нибудь сотника. Таковы были его планы.
Любовь Буребисты и Руксанды стала запретной, но опасность обостряла чувства. Женщина их племени, влюбившись в мужчину, чувствовала в нем потомка Богов – источник душевной силы, смелости, уверенности в любви. Руксанда знала – Буребиста сильный и храбрый и никогда не оставит ее. И не она, а он в их союзе решал судьбу их страсти. И Буребиста понимал это, и готов был отвечать и перед отцом, и перед целым советом. Они сбежали с Руксандой, решив стать мужем и женой, что было неслыханно. И однажды, когда они, обнявшись, спали в лесу, их схватили невесть откуда взявшиеся римские лазутчики. Они долго рыскали на пограничье, высматривая заслоны и ища пленных, а тут такая добыча – двое молодых, здоровых   гетов.
Сначала грубые легионеры надели на них колодки и повели вглубь Римской республики. Пока что они шли вместе и глядели друг на друга с отчаяньем и надеждой. Но потом мужчин отделили от женщин в предместьях Рима.

………………….

СЕНАТОР КЛАВДИЙ

Однажды Буребисту вызвал к себе сам сенатор Клавдий. Высокий, красивый, с крупными чертами  лица, с гордым прямым носом, еще достаточно молодой, потомок царского этрусского рода и италийских воинов, то есть истинный римлянин, с лицом патриция и следами оргий на нем,  Клавдий был широко образованным человеком. Когда-то этруски (приставка  эт перед самоназванием  русов означала "просветленные русы") – носители высокой культуры, доказательства которой сохранились и до времен Буребисты в виде надписей на камнях и произведений искусства – были врагами латинян. Именно этруски основали Рим, заложили основы римской цивилизации. Но теперь этруски растворились среди местного населения. Сам Клавдий смутно помнил историю своих предков, и только светлые волосы и кожа напоминали о них, да еще прямой правдивый характер.
Поглядев на юного раба, он почему-то вспомнил радость, которую испытал, когда, сняв протесту – тогу с пурпурной каймой, которую римляне торжественно снимали в день совершеннолетия в 16 лет – он впервые облачился в мужскую тогу  без украшений. После этой церемонии родители его, как водится, повели на Форум, а затем – на Капитолий, где его записали в списки свободных граждан. Прошло уже десять лет, как он был избран в сенат, и снова тога с каймой  была его отличием, теперь как сенатора.
Когда же это было? Римляне обозначали год по именам избранных на этот год консулов. Так кто же тогда был консулом? Уже не вспомнить. Этот раб напомнил ему его юность.
Клавдий был республиканцем по своим политическим убеждениям. Но время республики уходило. Сенаторы богатели. Власть все больше концентрировалась в их руках. Им противостояли консулы – те стремились стать императорами.
Клавдий был прям и смел в своих высказываниях. Он считал, как говорил его любимый философ Сенека – живи с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говори с богом так, будто тебя слушают люди. Клавдий был для сенаторов символом бойца. Да и сам он считал, что не знавший синяков атлет не может идти в бой с отвагою. Только тот, кто видал свою кровь, чьи зубы трещали под кулаком, кто, упав, не падал духом, кто, получив подножку, всем телом выдерживал тяжесть противника, и, опрокинутый, всякий раз вставал еще более непреклонным, – только тот, вступая в бой, не расстается с надеждой. Бой на арене порой казался ему более простым, чем бой в сенате.  Клавдий, как и знаменитые римские ораторы Гракх, Луций Лициний, Курион, обладал ораторским даром, умел зажигательно выступать в сенате и не давал спуску своим политическим противникам.
Великий человек может выйти из лачуги, а великая прекрасная душа – из безобразного убогого тела. Он это знал из жизненного опыта. Брал в руки книгу, задумывался.

………………….

Сенатор посмотрел на своего раба. Все в Риме твердили, что тысячи лет идет борьба двух начал – организующего разума и варварского хаоса. Каждое утро варвар молился своим Богам и садился в библиотеке, где стояли бронзовые вазы со свитками, прилежно переписывать их, как самый усердный скриба. Работы было много. Где же тут варварский хаос? Сенатор и варвар – два мира – познавали друг друга. С кем же тогда имели дело римляне? Только с бешеной, неукротимой конницей гетов и всех этих племен, названия которых невозможно упомнить. И вдруг подумал сенатор – а этого знания мало. «Мы не знаем друг  друга», – понял он, вздыхая. «А что будет с Римом, если все эти варвары на северных границах  объединятся? Их  лава просто сметет наши легионы. Как это уже было с персидским царем Дарием», – вдруг с ужасом подумал Клавдий…
Буребиста переписывал свитки, но напрасно решил сенатор Клавдий, что делал он это механически, трудясь с неохотой, как раб. Юноша жадно читал эти свитки и манускрипты, и однажды попался свиток о восставшем рабе – Спартаке. Это был секретный документ, он случайно попал с бумагами Клавдия в бронзовую вазу. Буребиста слышал это имя. Там он прочитал отчеты о сражениях Спартака – сухие отчеты сенату, но сколько трагедий стояло за ними. Позже Юлий Цезарь использовал военные достижения Спартака при завоевании Галлии и Азии. Где-то мелькнуло имя жены его Лелии. Просто распоряжение: легион посылали догнать Лелию с ее сыном Фэртунэ, и почему-то вспомнил, что так его звали в детстве до посвящения  в воины.
Так вот к какому человеку – философу, республиканцу, участнику войны со Спартаком – попал Буребиста, но как он мало знал своего хозяина! Иногда тот беседовал с Буребистой, уважая его ум, происхождение и следуя наставлениям Сенеки, хотя и не делал его своим сотрапезником, как учил философ. Но в доме сенатора Клавдия Буребисте не грозило унижение, хотя он и не догадывался об этом.
Но сегодня  Клавдий  встал поздно и был явно не в духе.

…………………

* * *
…Отец готовил побег.
Буребиста хотя и оставался на положении раба, но у него была своя отдельная каморка. На шумных пиршествах обжоры съедали непомерное количество искусно приготовленных блюд, среди  которых  встречались и гетские – жареные на жаровне куропатки с грибами – он узнавал это блюдо, знакомое с детства, и фрукты, которые росли и на его родине. И любимые всеми римлянами орехи с медом. Римляне пили не только греческое, но и кисловатое фракийское  вино.  Здесь, на кухне, как на шумном рынке, среди плебса, он услышал речь, похожую на свою. Это были пеласги, когда-то родственное племя, но в речи их уже мелькали словечки из греческого и латыни. Италики стали со временем сильнее, заполонили все государственные должности, их язык захватывал государственные высоты и пеласги все меньше говорили на своем языке. 

…………………..

Побег

Однажды его позвал  пеласг  и знаком велел следовать за собой. 
– Твой отец шлет тебе весть. Тебя увезут. Приготовься.
Он приготовился – в ту ночь, когда они должны были уйти – ему принесли женское платье, – он дал на пиру выпить снадобье Ауре и, завернув ее в ковер, положил на коня. С двумя пеласгами он поехал в сторону своей  родины. Какие-то люди торопливо меняли  лошадей, платье, а Аура лежала и не слышала ничего.
Но настало утро, и нужно было развязать Ауру, дать ей свободу. Разве он неправильно понял ее взгляды? Что это было? Он все время ждал раба, который бы отвел его к ней. И вот она проснулась, разъяренная, как тигрица.
– Что ты делаешь, раб? – спросила она, сверкая голубыми, ледяными глазами.
;– Я люблю тебя, госпожа Аура, и прошу стать моей женой, - смиренно поклонился он.
– Женой раба? – презрительно усмехнулась она.
– Женой сына Владыки гетов, – гордо ответил он.
– Женой  варвара? – ещё презрительней  спросила она, насмешливо глядя на него. – Ты бежишь?
– Меня позвал отец.
Она прекрасно знала от своего отца, кто он, о нем велись в доме разговоры, послы от Дромихета принимались в парадных залах, но его на эти переговоры не приглашали.
Вдруг ему захотелось очутиться дома, в белых комнатах, где на стенах висит оружие, пол устилают ковры, где так прохладно и спокойно. И зачем ему эта римлянка? Кого он хочет поразить? И вспомнилась Руксанда, такая горячая, светлая и простая любовь к ней. А к этой не знаешь, как подступиться.
И вдруг  Буребиста осознал, что он никогда прежде с ней не разговаривал. Так отчего он решил, что Бог любви Амур выстрелил ей в сердце из своего лука? Как же он отважился увезти ее! Почему он решил, что и она влюблена в него? Сейчас это казалось неправдоподобным. Ведь у нее был жених, кажется, Арий-младший. Он только что вернулся из похода в Британию с армией Цезаря. Смотрел надменно, с неуловимой насмешкой на него, раба, варвара. Эта насмешка, это римское презрение наполняли сердце Буребисты ненавистью. Как он хотел бы поставить его на место! Но не вызовешь патриция на честный поединок, чтобы меч решал, кому достанется Аура. А вдруг она любит этого Ария-младшего? Эти мысли молнией пронзили его. Может быть, он потому и поторопился с побегом, что боялся – ее выдадут замуж! Новый перстень на ее руке – не подарок ли этого центуриона? Перстень-то гетский. Будь она на его родине, уж одарил бы он ее! Вспомнил легенду о птице Феникс, которая сгорает дотла, а потом возрождается, как и его родина. И слова Сивиллы: «Бойся волка». А где здесь волки? Да и не боялся он волков. Значит, не время ему умирать. Сивилла всегда говорит правду.
Она все еще стояла в гордой позе перед ним, нисколько не боясь, готовая в любой момент дать отпор, закричать.
– Ты свободна. В моей земле девушек силой не берут, – вдруг гордо сказал он. – В моей земле девушки любят своих воинов, они верные жены.
Она поняла – сейчас они расстанутся навсегда. Она может поднять тревогу, его схватят, но тогда отдадут в гладиаторы или на галеры, и она никогда больше его не увидит. Ее выдадут замуж за центуриона – Квинтия Ария -младшего. Она его никогда не увидит. Никогда. Это слово пронзило ее существо, как стрела.
– Мы должны ехать, – устало сказал он, видя, как пожилой пеласг делает ему знаки. Стол уже накрыт – скромное угощение, на целый день. Новая одежда приготовлена. Отец вложил в его спасение большие деньги, нашел людей, готовых рискнуть. А он? Зачем ему эта римлянка?
– Я хочу есть, – сказала она.
– Хорошо, – согласился он. – А потом ты поедешь своей дорогой, к своему отцу Клавдию, мне не нужна женщина, которая меня не любит, а  я пойду  своей.
Она ела и поглядывала на него. Пеласг делал знаки – скорее. Буребиста переоделся в платье весталки, накидкой  закрывающее ворот с ошейником раба, сел в повозку и сделал знак ехать. Почему-то он знал, что она не поднимет тревогу. Пусть следует своей судьбе, а он – своей. Впереди еще много опасностей.
– Подвинься, – сказала она и села в повозку, рядом.
– Нет, так мы не можем ехать, – ответил он. – Ты должна переодеться весталкой.
– Хорошо, – гордыня еще боролась в ней с чувством любви, но чувство побеждало.
В Римской республике была хорошо налажена почтовая служба. Республике, которая неукротимо росла,требовалась связь – центурионы и солдаты посылали на родину добычу, Рим этим жил. Ограбление почты каралось суровым римским законом. И шли почтовые обозы с посылками, ящиками, пачками денег, в сопровождении охраны, из конца в конец все растущей территории.
С таким почтовым обозом и пошли Буребиста с Аурой. Им приходилось, как двум весталкам, ночевать в одной комнате, спать под открытым небом, подвергаться нападению дезертиров, когда Буребисте пришлось сдерживаться, чтобы не ввязаться в драку. Аура умоляла его взглядом не забываться. Две недели на людях!  Веста – это было древнее божество домашнего очага и огня, в каждом доме почитали её. но в храме Весты весталки поддерживали вечный огонь. Погасший очаг считался предвестником несчастья. Девочки из знатных фамилий служили Весте 30 лет, потом могли выходить замуж. Они должны были блюсти целомудрие, за нарушение обета их живыми зарывали в землю. Это все рассказала Аура Буребисте, так что они держались порознь. Но весталки пользовались большим почетом, они были неприкосновенны.. Если весталка встречала по пути осужденного на казнь, то преступник получал свободу. Весталки кутались в легкие покрывала, что было весьма кстати для Буребисты.
Хорошо, что их сопровождали пеласги, которые старались все сгладить, скрыть, что Буребиста – юноша. Хорошо, что сопровождали обоз вышедшие в отставку солдаты, которые на стоянках пили вино и не особенно приглядывались к тем, кто шел с обозом. Не одни они шли, а ехали в повозках женщины, которые направлялись к родным, солдаты на побывку, невесты к женихам. С почтовым обозом ехать было безопаснее.
За две недели они проехали до самого Истра, который потом назовут Дунаем.
Буребиста не знал, что побег спас ему жизнь, ибо египтянин – гость Клавдия – начал охоту на него.  Но пока лазутчик из секты ассасинов приехал в Рим, чтобы получить инструкции от египтянина, Буребиста с почтой в костюме весталки – румяный, как девушка, он не вызывал подозрения в своих свободных одеждах – двигался в сторону Истра. Все его сердце в ту пору было занято Аурой, его терзало ее такое близкое и такое отчужденное присутствие, и все эти любовные терзания совершенно лишили его чувства опасности, и только пеласги бдительно охраняли их с Аурой. Была применена и военная хитрость – юноша и девушка похожей внешности были отправлены совсем другой дорогой  – более короткой – на колесницах в сторону родины Буребисты. Пеласги знали – их уже схватили и везли теперь в Рим, где Клавдий должен был опознать подмену и отпустить их, дав пару динариев в знак извинения. Пока все это длилось, почтовый обоз, с которым шли Буребиста с Аурой, продвинулся довольно далеко. Пеласги добросовестно отрабатывали деньги, которые вручили им посланники Дромихета. Прекрасно знающие законы и обычаи Рима, они спасали Буребисту от многих опасностей.
Ночью он переплыл Истр, плывя под водой и дыша в тростинку, а утром на лодке перевезли и Ауру, объяснив страже, что она едет в другой храм, по приглашению для возжигания священного огня в храме Весты. Стража видела по осанке, что это патрицианка, и не очень стала разбираться.
Пеласги сопровождали ее, как  было принято…

***
Как же разгневался отец, когда увидел с ним еще и девушку! Ведь она могла загубить все дело! Двойная опасность!
– Мало тебе наших красавиц? Мало? Да  лучше бы ты тогда женился  на своей  Руксанде!
Ох, отец, зачем ты произнес это имя! Оно теперь всегда витало между ними, как невидимая птица.
Наутро, когда голова немного отошла от крепкой, на мухоморах настоянной медовухи, в нем проснулся политик.  Он понял, какие выгоды таит в себе этот союз, и по всем обычаям гетов женил-таки своего сына. И всегда оказывал невестке царские почести.
Не зря волновался Дромихет – утром уже хватились раба Буребисты, не нашли в своей комнате и Ауры – и помчалась погоня. Арий-младший гнал гонцов во все концы и сам вместе с братьями Ауры летел на колесницах до самой границы с гетами.  Арий,  жених, почувствовал смутную угрозу своему благополучию – Аура была дочерью богатого сенатора, завидной партией. Не гостит ли она у какой-нибудь подруги, которая прочит ее за своего брата? Так что все-таки он послал раба в загородный дом сенатора, а сам устремился в погоню за беглецом.
Сонному после ночного пира Клавдию доложили, что пропал княжий сын Буребиста – такой важный для государства заложник. Неслыханное дело! Клавдий пришел в себя и занялся домашним расследованием – как всегда, никто ничего не видел. Поначалу. Наконец, как мозаика складывается из осколков стекла, сложилась общая картина, страшно его удивившая – видимо, Буребиста увез Ауру. Но в то время, когда погоня, возглавляемая Арием, достигла границ, Буребиста уже обнимал своего отца. А в это время Клавдий, мучительно вспоминая всю жизнь Буребисты здесь, не находил ответа.
Вроде бы не замечал Клавдий никаких шашней у Буребисты со своей дочерью, ему бы донесли, и вдруг – побег вдвоём. Как будто они пылкие влюбленные. Ох, молодежь!  Все у них непредсказуемо!
«Старый осел!» – ругал он сам себя.

ГЛАВА III

В РУССЕ

Теперь Аура – золотоволосая – осталась с сыном и дочерьми в  Сармицегетузе, а он уехал на встречу. И даже теперь, когда они ссорились, Аура кричала, чтобы досадить ему: «Варвар, сын варвара!». Этой надменностью она защищала себя от чужого мира. Она оказалась верной женой и мужественной женщиной. Но все-таки, в глубине души, Буребиста не считал себя счастливым – поступил он так не столько из чувства любви, сколько желая показать этому Риму, что и его, варвара, можно полюбить без памяти, и он может лучшую девушку Рима увезти из дома, он – варвар, сын  варвара.
Когда-то на их свадебном пиру  пел гимны  Баян. Он был светловолосым, высокого  роста и обладал приятным голосом. Свадебный гимн звучал  в честь сына Дромихета Буребисты и римлянки Ауры – золотоволосой. Этот эпитет впервые прозвучал в его поэзии. Поэт знал греческий и латынь и верно перевел ее имя – золотая.
Сама свадьба долго откладывалась, потому что нигде не могли отыскать Баяна – слагателя гимнов, глашатая богов. Только в священной пещере его отыскал Верховный жрец и уговорил послушать, что скажут боги в честь свадьбы сына Дромихета. Когда-то слагатели гимнов относились к  высшей жреческой касте, с ними говорили боги. Но и сейчас у гетов сохранилось почтение к  этим необыкновенным людям. Ппоэтому сам Дромихет просил Верховного жреца, чтобы Баян был на свадьбе сына.

…………………..


Лазутчик

По дороге шел бродячий философ –  Лутаций. Он был молод, жизнерадостен и нищ. Исповедовал и проповедовал учение киников. Он отрицал все – государство, богатство, традиционные верования, этих кровожадных божков, высмеивал суеверия и не верил в гадания, выступая, как первый анархист. Потом последователей этого учения назовут циниками, вкладывая в это слово несколько иной и более жесткий смысл.
Он был подобен Кратету из Фив, философу – кинику, ученику Диогена. Кратет роздал всё своё имущество и вел жизнь странствующего философа-проповедника. Его учеником был Зенон. Но лазутчик ничьим учеником не был, и само учение знал слабо, однако пользовался  именем Диогена и этого  было достаточно, чтобы выдать себя за его последователя. Философия Эпикура, говоря  откровенно, была более близка Лутацию, только некогда ему было отращивать брюхо и праздно жмуриться на солнце. Эпикурейцы все были спокойны и вальяжны,чисты душой, но какая нравственность может быть у лазутчика в чужой стране? Нет, киники больше подходили Лутацию!
Сейчас он был одет в потрепанную тунику неопределенного цвета и сандалии. На шее амулеты. Звякнули браслеты – и на запястье показалась татуировка – для посвященных знак Сириуса. Если бы Буребиста увидел этот знак на руке Волка, то вспомнил бы, что такой же был в середине диска, но Лутаций носил тогда рубаху с длинными рукавами, как все геты.
Волк унес из Дакии ларец – оказалось – не тот. В ларце лежали тоже ценные предметы: печать, золотой перстень старинной грубой работы и небольшой сосуд с неизвестной жидкостью. Если бы он знал с какой! Всю жизнь он искал амброзию, а эта была изготовлена друидами для своих ритуальных нужд эликсир долголетия… Волк не знал, что настоящий ларец был припрятан в потайном шкафчике на женской половине у Ауры, роскошно по-римски убранной.
Волк обнаружил это только выбравшись из страны гетов.
– Люцифер тебя возьми! – выругался Волк. Буребиста убит, ниточка обрезана, но и возвращаться ни с чем нельзя.
В Риме  Волк носил имя Лутаций, обычное римское имя.
Мысль его работала стремительно. Он вспомнил у кого ещё видел амулет – у жреца Деценея. Скорее всего ларец с тайными пластинами у него. Но если он знает Деценея, то и тот хорошо знает его. Надо выманить жреца из страны гетов. Но как? Деценей служит своему богу и своему Храму.
Вот над чем он ломал голову, пока шел по Риму, где навстречу ему шла пестрая, разноязыкая городская толпа.  Волк-Лутаций-Моисей – был членом Ордена Похитителей второй степени, членом секты ассасинов, хотя он и не принадлежал к Храму  «Новый Орион». Одним из «Псов Ориона». Он был только тайным орудием этого Храма, орудием точно разящим в цель… А он ошибся, допустил промах. Он оставил в живых свидетельницу – Росксалану…
Был он и актером в сандалиях,  в комедиях. Был и на котурнах трагиком, и везде мог бы добиться успеха, но, как говорили древние – кто везде, тот нигде. А это ему и было нужно. И в тогате – комедии  с сюжетом из римской жизни,персонажи которой были одеты в тогу – он блистал, от всей души высмеивая этих римлян, которые были настолько глупы, что сами высмеивали себя.  Марк Цензор обличал порочные нравы, создавая свои изнеженные, как и он сам, и далекие от жизни книжки.

…………..

Везде бродячий философ Лутаций видел статуи императора – сильного, прекрасного и статного, но он знал, что в жизни тот был болезненным и тщедушным.
Знать славила Августа, его происхождение выводилось от Аполлона. Философ вспомнил об этом, глядя на льстящую императорскую статую, и расхохотался.
– Да уж, Аполлон! Новый Аполлон!
О, Рим, как ты  лжив!  Да, ты лжив! Но твои куртизанки все так же прекрасны, полны очарования, но уже и матроны подражают им – это было что-то новое.  Чужак, он презирал Вечный город.
 Лутаций задирал прохожих, толкнул плечом легионера, ему хотелось ссоры, драки, перепалки. И вот уже зеваки смотрели, как дюжий галл замахнулся на киника, а тот весело огрызнулся. Эта веселость вызвала недоумение на лице галла. Лутаций устал, был голоден и зол. Повалив ловким приемом галла на землю, он пошел своей легкой походкой пантеры дальше. Галл в бешенстве погрозил кулаком.
По Риму ехали колесницы с куртизанками, негры несли носилки изнеженных патрицианок, куртизанки высаживались и гуляли по священной дороге, поджидая своих поклонников и с изумительной грацией играя веерами. Доносился смех, вздохи, Август не изменил нравы, и философу показалось, что все идет как всегда. Он шел среди нищеты, среди сброда, который кричал «Хлеба и зрелищ!» от самых границ римской земли, с Данастра.
Проститутка в короткой тунике и тоге с разрезом впереди зазывно выставила бедро. Ей шел ее белокурый парик. Он похлопал ее по щеке.
– Не сейчас, красотка. Жди меня у моста под вечер.
Она надула губки.
– Да что с тебя взять?
;– Посмотрим, красотка. Жди.
Он соскучился по женщине, а она была еще молода и не тронута внешне тленом разврата. Голубые глаза смотрели дерзко и насмешливо. Завтра это детское лицо могла обезобразить проказа или другая болезнь богини Венеры, ее могли изгнать из Вечного города, но сегодня она прекрасна.
Его тога была в лохмотьях, на шее висел кружок из неизвестного металла с таинственной свастикой, он поблескивал на солнце, но никто не мог позариться на это украшение бродячего философа. Он шел во дворец к консулу, и, хотя вид у него был далеко не аристократический, после произнесения всего лишь одного слова, этого бродягу- киника пропустили во дворец.
В потайной комнате он доложил консулу, что сумел разведать. Это был ценный лазутчик, он убил врага Рима гетского вождя  Буребисту. Он докладывал обо всем, но не показал амулет гетского вождя.
Вышел из дворца уже не бродячий философ, презирающий богатство и знатность, не киник, а смуглый восточный купец, в шелковом халате, дорогих мягких полусапожках, с драгоценными амулетами на шее – тусклый амулет Буребисты затерялся среди них. Он направлялся куда-то, одному ему ведомыми путями. Властитель круга ждал его, посланника, именно ему он нес кружок невзрачного металла.
Лутаций злорадно вспомнил, как князь Руслан во все концы своего княжества посылал своих молодцов, и они летели за ним, убийцей Буребисты. В селеньях встречали их великим плачем, всадников кормили и давали самых лучших коней, проводников. Стонала земля гетов – погиб великий Буребиста. И не в бою, где летел на своем гнедом жеребце впереди войска под алым стягом победы, а убит в спину, подлым убийцей. Имя Волка  передавалось из уст в уста.
А сам Волк вовсе и не бежал никуда. Пока его не хватились, он быстрым шагом дошел до иудейского квартала и там его приняли. Да еще и рабыню- эфиопку дали – мужчина да без женщины! Эта Агарь не только в эту ночь, а и все ночи, пока он там хоронился, ублажала, сверкая белоснежной улыбкой, гибкая и страстная. В восточной одежде купца Волк чувствовал себя в безопасности.  Иудеи жили обособленно, к ним никто и не подумал зайти, чтобы искать убийцу Буребисты, зато он знал, что здесь его примут. Торговый дом Цадока зорко следил и за  Русланом, и за Буребистой.
Теренций прибыл в Руссу, когда Волк еще был на месте. Он предполагал и такое. Но кто мог приютить его? Никто из гетов не стал бы этого делать. Буребиста был не просто вождем, но в сознании народа  -  национальным героем, именем, которое соединяло племена.
Расспросы слуг Руслана и Роксаланы, которая только кивала утвердительно или качала  головой отрицательно, ничего почти не дали Теренцию. Он прошелся и по гостевым дворам купцов из разных стран, и осторожно выспросил слуг гетов, и там никто не видел Волка. Теренций знал Волка лично и мог бы его опознать, как ему казалось, в любом обличье. Охота на Волка началась.
Волк ждал, пока уляжется суматоха. Как бы не скорбели люди, а наступает момент, когда их начинают занимать другие, земные заботы.  Тогда его вывезли, как молодого иудея, отца семейства с сыном и дочкой. Его жена Эсфирь – младшая дочка Цадока – улыбалась стражникам-гетам обольстительной улыбкой – как не заглядеться! Не на иудея- купца же им смотреть! Волк был вывезен в караване купцов из царства гетов.
Теперь он время от времени навещал свою семью и одевал одежды правоверного иудея, а семья росла. Он счел, что это неплохо. Законы Моисея для прозелитов были нестрогими. Иудеи проникали в политическую, экономическую и культурную жизнь народов, среди которых жили, чтобы везде защищать интересы своих.  Семья его жила в Александрии, где община иудеев была одной из самых влиятельных.
Но по делам ему приходилось исчезать, и семья к этому привыкла – у иудеев жена не вмешивалась в дела мужа. Теперь он уже звался Моисеем в этом семействе и  иудействе. Для римского мира Мусий, как бродячий философ – Лутаций.

Буребиста, освободивший столько полонов, не знал, что именно в этот был внедрен египтянином его убийца. Именно ради него пленников водили вдоль границы с его племенем, ждали, когда появится конница Буребисты – начальник полона был посвящен в тайну – не до конца, конечно, – но он терпеливо ждал вождя гетов. Именно поэтому таинственный пленник стал ухаживать за немой  геткой, не зная, что она дочь Буребисты, но стремясь сблизиться с пленными , а что может быть лучше, чем поддержка слабого, чтобы прослыть благородным. В нужный момент он назвался ее братом, и она смолчала. Римские солдаты были пьяны и не сопротивлялись, потому что он сам подмешал им сонное зелье в греческое вино, оно действовало безотказно.
План его осуществился блестяще. Теперь он много знал о гетах, но кое-что осталось тайной и для него. Он искал Хранителей тайны, но так и остался в неведении – кто они? Случайно или нет, что у вождя гетов оказался кружок металла со свастикой? Он  ведь мог снять его с убитого врага. Свастика - солнцеворот – красовалась на кувшинах, чашах, но металл  орихалк – такого Лутаций не видел….
…Теперь этот молодой богатый купец стремился на Восток, в великие горы Востока, где высоко в Гималаях расположился богатый монастырь главы секты ассасинов Властителя. Добирались туда только посвященные. Его проведут тайными тропами, когда он скажет только одно слово, когда бы он ни прибыл туда. Но смута на душе оставалась – он не успел обнаружить ларец, как ни прислушивался к разговорам, хотя, судя по свастике, цель была близка. Но Рим торопил его с убийством Буребисты, эта цель оставалась актуальной и после убийства Цезаря – врага Дакии. Есть вечные цели.
Момент был удобным – безмозглые, завистливые вожди решили воспользоваться смертью Цезаря, и свергли его. Убийство могло расцениваться как заговор вождей. Лутаций  все просчитал и понял – этот момент дан ему провидением. Он  был из рода лазутчиков, его имя повторялось и повторялось, теряясь в веках.
Каждый член секты ассасин-убийц звался Братпутра в честь того первого похитителя тайн, чей подвиг никогда не забывался, а передавался из уст в уста в  секте. Пусть он и не принес пластины из орихалка  в монастырь Властителя Асага, но он убил одну из первых Хранительниц тайн, наследницу уров жрицу Мут. Снова на эту землю был послан новый Братпутра. И сколько их было послано во все края? Это знал только Властитель.
Властитель выслушает доклад и пошлет – или уже послал? – кого-то вслед за ним, а он отправится в другую часть мира, где никто его не знает, с другим заданием. А тот, другой, продолжит поиск табличек, шифра. Сколько непонятного свершается в человеческой истории, сколько неожиданных и необъяснимых смертей, похищений и поворотов в жизни народов…  Но только немногие посвященные могут понять, что за черная, невидимая никому планета кривит путь цивилизации и какие у нее далеко идущие планы.
Сталкиваются между собой народы одной расы, сталкиваются расы, и везде чувствуется чья-то злая воля, но на поверхности для глупого и наивного ума народов вырисовываются совсем иные причины.
Буребиста… он почти полюбил этого человека – это был барс, храбрец. Он привык уважать таких людей. А Роксалана – ангел небесный на земле. Жаль, что он не мог жениться, такая жена была бы истинным сокровищем. Но холодное сердце лазутчика не должно испытывать нежных чувств. Вечный город  Лутацию был глубоко чужд и не его интересы волновали его, он только делал вид, что служит Риму, чтобы тот помогал в осуществлении его далеко идущих замыслов, но такова была воля того, кто послал его через пустыни и горы, через огромные пространства и опасности.
Но не все ему удалось. Простят ли его оплошность? Этого он не знал, и не спешил вернуться. Лутаций  был честолюбив, а в этом мире он был чужой, и карьера здесь его не интересовала. Учение нищих киников было так забавно – своеобразный протест против выскочек, этого сословия разбогатевших на войне всадников. Он понимал это.  Но его волновало другое – он помнил, что один из похитителей скрижалей Моисея и ковчега  стал Старцем Горы. Это высшее звание даром не давалось. Советом старейшин – этих высохших в молитвах жрецов, знающих так много, что одним только усилием мысли – а она материальна – они могли передвигать предметы и уничтожить человека на расстоянии – избирался Властитель – тайный повелитель мира.
Вот какова была цена этих пластин из орихалка. Он понимал это. Но ларец постоянно ускользал из его сетей, а как вернуться без него? Возвращаться к Властителю с одним медальоном? Этого было мало. Властитель видел его преемником, и Лутаций это знал, поэтому без  ларца  он никак не мог вернуться.
Девчонка ждала его у моста – видно, понравился. Она его не узнала и он не стал ее убеждать, что именно он назначил ей свидание. Увидев богатого купца, она обрадовалась, тем более, что он был красив и строен. Он повел ее в дом, где ему позволили остановиться,   дал ей серебряный динарий. Сегодня он был весел и щедр – возможно, еще не все потеряно и он вернется с караваном в землю гетов? Эта мысль успокоила его.
Он обнял девушку рукой, на которой была крохотная татуировка  -  знак Ориона, но та не обратила  на нее внимания.
Лутаций знал правила лазутчика: не жалеть никого, брать чужое, как свое, не оставлять следов. Но он дважды нарушил его ¬ полюбил Роксалану. оставил её в живых. неужели человек всегда остаётся человеком, даже если он лазутчик?
Теренций все-таки настиг Волка. Он узнал его. Они  сошлись на пустыре среди убогих хижин предместий Рима.  Лутаций мастерски владел персидскими единоборствами, которым он обучился в Каппадокии, а Теренций не раз выступал на соревнованиях среди римских легионеров. Однажды даже победил  в показательном соревновании против трех гладиаторов на арене в Падуе.  Они сошлись. Ноги Лутация мелькали в воздухе, как крылья журавля, они разили Теренция, а тот отбивался коротким римским гладиусом.  Бой был упорным. Они знали, что кто-то должен остаться здесь навсегда. Вот уже рана на голове Теренция мутила  сознание и лишь появление на шум римского патруля-стражи остановило поединок. Лутаций не хотел разбирательства, а Теренций упал, потеряв сознание, и его отнесли к муниципальному  лекарю. Так он потерял Волка из виду.

…………………..

Похититель тайн

Член ордена Похитетелей тайн Братпутра Шакья – родовое имя похитителей – Волк, Лутаций, Моисей, Мусий – не мог избавиться от бессоницы.
Он жил теперь в Риме, имея высокое звание римского Всадника. Казалось, у этого человека сто лиц. Он сбрасывал личину бродячего философа-стоика, превращаясь то в римского плебея из восточных провинций, то воина преторианской гвардии, что  стоял  в карауле во дворце цезарей, то как актер выступает в театре. Они не знали, его враги, что и он кружил вокруг страны гетов, потому что искал ларец и Хранителей тайны. Он искал людей с медальоном со свастикой. Но Руслан был недоступен, а Деценея  он не смог обнаружить и понять, что он один из Хранителей, хотя и видел его священнодействия.
В этот поздний час Властитель Лутаций Мусий, переживший своих друзей и врагов, благодаря изготовляемой им амброзии, рецепт которой он  обнаружил в записях древних греков, и унес в пузырьке из Дакии, занимался спиритизмом. От одиночества и боязни смерти искал истину в словах умерших. В языческом Риме это было распространено. Цицерон сообщает, что друг его, Аппий, вопрошал мертвых, и у Аппия это было обычным делом. По соседству с Арминумом, на Аверинском озере появлялись из глубины мрака вызванные тени умерших еще с необсохшей на них кровью. Оракулы мертвых находились повсеместно на берегах Ахерона, в Аркадии, в Фигалее, в Геракле на Понте, в Кумах. Элита вовсю занималась спиритизмом, и простонародье стремилось узнать у мертвых свое будущее.
Геродот писал, что Периандр, один из семи мудрецов, велел сперва зарезать свою жену, а потом посылал за советом к ее вызванной тени.
 Для сеанса нужен был медиум. Для этого Лутаций выбрал своего молодого слугу. Он ввел его в транс. Хотя Лутаций убил в своей жизни немало врагов, но один из них всегда волновал его своей значимостью. Именно его душу, душу вождя гетов Буребисты он и вызвал, чтобы узнать о своем будущем. Бесстрашный, безжалостный, он в последнее время страдал бессонницей и страхом смерти. Это была его самая сокровенная тайна. Он стал читать древних философов  о смерти.
  И всё же – до каких пор нам жить? Мы насладились знанием всего и вся. Мы знаем, от какого начала поднимается природа, как она устраивает Вселенную, как все по тем же кругам возвращается год. Мы знаем, что звезды движутся своею силой, что только земля стоит на месте, а остальное несется с безостановочной скоростью...
Сам Платон своими стараниями продлил себе жизнь до старости. Ему досталось тело крепкое и здоровое, даже своим именем – широкоплечий – он этому обязан. Но странствия по морю и опасности отняли у него много сил, и только воздержанность, соблюдение меры во всем, что будит алчность, и тщательная забота о себе помогли ему, вопреки всем препятствиям дожить до старости. Поэтому маги – персидские жрецы – как раз тогда оказавшиеся в Афинах, принесли усопшему жертву, веря, что жребий его выше человеческого, ибо он прожил девятью девять лет,  а это число совершенное.
Но жизнь лазутчика не такова – он вечно беспокоен. Настороже. И все-таки его жизнь оказалась долгой, но не бессмертной.
Стоики полагали, что душа человека, раздавленного тяжестью, не может уцелеть. Сенека считал, что это заблуждение...
Он рассуждал: «Что такое смерть? Либо конец, либо переселение..»
И соглашался с Пифагором, который  утверждал, что есть родство всего со всем и взаимосвязь душ, переселяющихся из одного обличья в другое тело. И это внушает страх совершить злодейство и отцеубийство. Римляне верили, что все во вселенной не погибает, а только меняет место.
Лутаций  тоже верил в переселение душ, но его мало интересовало, что будет с его душой. Стремился жить сегодня и сейчас полной жизнью, будущее не волновало его и только одно тревожило его бессердечную натуру – гнев Властителя. Кто он? - иногда задавал он себе вопрос и не находил ответа.
Лутаций страшился теперь смерти, но он слышал, что среди пластин есть одна со змеёй – символом возрождающейся из огня вечности. Властитель  жаждал бессмертия, жить вечно страстно желал и Лутаций. Он не жалел, что потратил всю жизнь на её поиски, но больше времени не осталось.
– Юлий, – позвал он  любимого слугу – стройного тридцатилетнего мужчину  с пронзительными глазами. Он научил его гипнозу, умению лечить и манипулировать людьми, владению всеми видами оружия и многому другому…
– Юлий, ты должен отправиться в страну гетов. Я долго размышлял у кого могут быть пластины древних. Они – у жреца Деценея. Ты ещё молод. Проникни к Деценею, но знай ¬ он подозрителен, боится предательства…. Стань ему верным слугой… Привези эти пластины.
Юлий слушал внимательно. Ему  доверился этот великий человек, такой дряхлый и могущественный… Юлий знал о пластинах из орихалка, но где они, этого молодой слуга не ведал. Однако Лутаций в поисках бессмертия отправил его по точному адресу. Юлий решил, что собирание пластин станет делом его жизни, даст ему необходимые знания и успех в жизни…
Лутаций не решался вернуться к Властителю – там его ждала смерть. Его молодая красивая жена Эсфирь с соблазнительной улыбкой, - умерла, а дети выросли, переженились и жили в разных концах света. Они принадлежали иудейству. А он кому? Какому народу, племени? Властителю, которого он никогда не видел и не увидит. Лутаций знал, кто помогает ему. Это была сила Люцифера, падшего ангела, и ему она помогала безотказно, не то что этим обманщикам и шарлатанам, которых развелось множество, которые только и хотят, что поесть за столом патрициев. Лутаций, или Братпутра Шакья, был посвященным. И он вызвал тень своего врага, которого он уважал.
Буребиста появился неохотно.
– Великий враг мой, Буребиста, убитый мною, скоро ли я умру?
– Скоро.
Он ждал и боялся этого ответа.
– Кто будет моим убийцей?
Он почему-то и в своем дворце римского Всадника с охраной был уверен, что будет убит.
;– Моя жена.
Жена? Аура? Но она старуха, уже несколько месяцев лежит на смертном одре. Как непонятны эти души мертвых. Всегда их ответы точны, но зашифрованы. Это он знал по опыту. Пока он размышлял, дух великого гета растворился в полутемной комнате. Больше сегодня он не появится. А вопрошать мертвых о чем-то еще не имело никакого смысла. Будет ли новый император? А какое ему  дело?  Но лазутчики Ауры уже стояли за дверью – это были его собственные охранники. Они уверились, что это и есть убийца Буребисты. Перед ними был дряхлый старик и, увидев занесенный над ним кинжал, Братпутра Шакья умер от разрыва сердца. В последние секунды жизни одна мысль пронзила его – солгал Буребиста, его пришли убивать мужчины. Но мертвые не лгут – кинжал направила прямо в сердце женщина, Аура.
Это Теренций долгие годы шел по следу неуловимого убийцы Буребисты, менявшего имена и внешность. Только он узнает его в актере комедии, как тот исчезает – и снова поиски по всей великой  империи. И вот, подкупленная Теренцием, охрана выбрала момент для убийства лазутчика чужой цивилизации – рука Ауры настигла его.
Охранники подняли шум, спрятали кинжал и представили дело так – что было правдой, – их высокородный господин умер сам после сеанса спиритизма. Медиум пребывал в трансе, выйдя из него он узнал, что его господин умер.
Вечная, неистребимая, несущая зло, душа лазутчика Братпутры унеслась из покоев в Риме, чтобы снова воплотиться – когда? В ком? Она забыла свои скитания по стране Харатте, забыла богатыршу Правь, которая так притягивала сердце лазутчика из чужого мира, словно лукавый Бог любви Лель притронулся своей ладошкой прямо к сердцу, и весь тот мир, и ушла из мира великодушного своего врага Буребисты, забыв Рим, где так причудливо переплелись Боги, герои, кентавры и люди, но над всем властвовал Всевышний ОУМ. Душа Братпутры ушла проходить свой тернистый путь по неумолимому закону Кармы.
… Седой Теренций доложил Ауре, что убийца ее мужа мертв. Римлянка удовлетворенно вздохнула – отомстила. Теперь последнее ее дело на земле было сделано, и она была свободна. Аура закрыла свои очи,  и погрузилась в вечный сон.
Юлий вернулся спустя почти десять лет с пластинами, но старик Лутаций был уже давно погребен. Что делать с этими, с риском добытыми пластинами, Юлий не знал, но что-то в них было важное. На одной из них был знак змеи, а на поверхности знаки – вроде моллюска, мака, каких-то растений, водорослей. Что это? Старик Лутаций учил его составлять лекарства,  снадобья от лихорадки  Теперь не было его покровителя и нужно было чем-то жить. Разумнее всего было сделаться лекарем. Шарлатанов в Риме хватало, но ведь он и вправду чему-то научился. Так вскоре его стали звать Юлием Целителем.
Он понял – Лутаций искал рецепт бессмертия, который дала  ему когда-то Правь.
Чтобы не привлекать внимания, он стал менять место жительства каждые десять-двадцать лет. Впервые он уехал из Рима в далекую Галлию, завоёванную Юлием Цезарем, и с этого времени начались его странствия. Он никому не давал рецепт волшебного питья, храня тайну пластины.
Иногда вечером, осушив бокал вина, он размышлял: «Если бы старик Лутаций при всех его болячках и дряхлости получил этот эликсир, то ему грозило страдать от его болезней целую вечность! Ужасное существование! Старик, наверно, надеялся, что это эликсир омоложения… Хорошо, что он мне достался в тридцать лет, когда я молод и силен… Целую вечность в молодости и богатстве! Не зря мне Лутаций не раз рассказывал про яблоки Гесперид… Вкушая их, олимпийские боги обретали силы и бессмертие…Одно неудобство – приходится менять города, снова завоевывать себе имя, находить богатых покровителей… Эх, Лутаций!»  – всегда вздыхал Юлий.
Но бессмертие того стоит!
………………

ГЛАВА IV
 
ДАКИЯ

За стенами хижины шуршал дождь – благодатный майский дождь, который в народе звали золотым, и пастух с благостным чувством прислушивался к этим шорохам. Хозяйство у него самого было скромное, он был родом из глухой горной деревушки, где жили и по сей день его брат с сестрой, уже женатые, а он работал пастухом, пас овец – достояние всей деревни. Хоть она и затерялась где-то на задворках дакского мира, но тысячи лет там говорили на одном языке, молились одним богам – это была ветвь ведизма – и зимой жрец храма Замолксиса учил детей всеясвятной грамоте. У жреца хранились свитки, манускрипты, он был ученый  человек и его уважали, как посланца богов. Дома в этой деревушке были каменные, из белого ракушечника и каждый хозяин старался перещеголять другого. Была на этот случай и поговорка «у меня как ни у кого». Каждый хозяин хотел, чтобы у него была самая красивая и расторопная жена, лучший дом, лучшие овцы и самое густое вино. Виноград рос на склонах, вино умели испокон веков делать сами.
Дождь шуршал, и это была привычная слуху музыка, и вдруг какой-то другой звук – всхлипывание? Тихий плач? Острый слух пастуха никогда не ошибался, но кто мог быть здесь, в горах? Овцы были уже в загоне, умелые и умные собаки сторожили их, оберегали от волков. Они были накормлены. Пастух осторожно выглянул из хижины, где он сидел и шил постолы – что может быть лучше этой кожаной мягкой обувки, чтобы бесшумно ходить по горам? – но отложил большую иглу и вышел.
Там, под узкой стрехой стояла девушка. В простом платье, нет, это было не платье, а просто какой-то холщовый мешок. Самое интересное было в том, что это был его старый мешок, который он выстирал и приготовил под будущее зерно. Как-то он порвался и пастух зашил дыру синей ниткой, которая оказалась под рукой. Эти выцветшие синие нитки и сейчас были видны на подоле этого необыкновенного платья. Но он и виду не подал, что заметил. Не похожа она на дакских девушек, тех матери к этому возрасту принаряжают. Только бегала босоногая, белобрысая девчонка, в простом платье и вдруг – сапожки красные на каблучке обула, ожерелья на шею одела, рубашка расшитая, юбка шелковая, и не узнать. Да и парни принаряжались. В шестнадцать лет они уже под рукой отца ходили, и к первой Масленице, к весеннему равноденствию, давали им отцы немного денег – для подарков. Подарки покупались втайне, хотя обычай этот терялся во тьме веков, но для каждого стеснительного парня век начинался сначала. Взрослые сидели за столами, пили вино, брынзу с луком ели, орехи, яблоки, а молодежь гуляла в священной роще, девушки держались стайками, – а в стороне – парни. А потом музыканты – в деревнях побогаче приглашали для молодежи лэутаров, а у них был свой оркестр, и пастух в нем играл на нае – начинали играть хору и –  закружил танец!
Все это вспомнилось ему. Таких бедных крестьян, чтобы девушку в холщовый мешок одевать да одну ночью отпускать, в его деревне не наблюдалось. Там за девушкой такой присмотр мамушек и тетушек, что и подарок, кроме как на гуляньях, не передашь. Невест не хватало, девушки ценились, каждую выдавали замуж, и красавицу, и дурнушку. А тут… Но обличьем она походила на девушек его племени и была так хороша со своей светлой кожей, русыми волосами, серыми глазами и нежной улыбкой, что все то неопределенное томление, которое владело им в последнее время, вдруг воплотилось в этой незнакомке.
– Проходи, – улыбнулся он. – Что ты под дождем мокнешь. Заблудилась? – он и вида не показал, что удивлен, что девушки не ходят в мешках и одни ночью – мало ли что могло случиться!
Она вся промокла. Тогда он открыл скрыню и вытащил свою белую сухую чистую рубаху.
– Вот возьми, переоденься, а то простынешь. Я отвернусь, – он ласково протянул рубаху и отвернулся. Он старался действовать осторожно, как привык действовать, когда не хотел спугнуть зверька в лесу, когда – бывает – он любовался куницей. Но девушка молчала. Наконец послышался шорох – он понял – она переодевается. Повернулся – она стояла в его рубахе и нежно улыбалась. Он показал ей на лавку.
– Садись, красавица. У меня тут очень скромно все, ведь я пастух. А в деревне у меня есть дом – мои родители умерли, а остались брат и сестра. Мой брат и живет в доме родителей, это и мой дом.
Почему-то ему захотелось ей все это рассказать, чтобы она не думала, что он не имеет ничего, кроме этой убогой пастушьей хижины. А девушка улыбалась. Вдруг он понял – она не знает его языка. И вспомнил – какая-то девушка все мерещилась ему в лесу. Мелькало лицо, это было ее лицо, да, ее. В чем она была одета, не было видно. Он бросил полено в очаг и огонь окреп. Поставил большой чайник на огонь – при окоте овец нужно было много воды – и стал ставить на стол чашки, лепешки на блюде. Она, наверно, голодна. Расспрашивать не стал – обогреется, сама все расскажет.
– Пей, это извар. Вино со сладостями. Помогает при простуде.
Пастух был высокий, статный, с русыми волосами и синими, как горные речки, глазами, и такой хорошей улыбкой… Девушка тоже улыбнулась, и взяла горячую чашку, и слегка поморщилась. Она почти не ела, извару выпила немного, а все глядела на него и молчала.
Он постелил ей постель на своей кровати. А себе на полу.
– Как тебя зовут, красавица?
– Зера.
Это было дакское имя, означало оно жизнь. И так хорошо стало на душе от этого имени, словно сама Богиня жизни вошла в его хижину.
– Кристоф, – представился и он девушке. Она улыбнулась своей неотразимой улыбкой. Так они познакомились. Она знала всего несколько дакских слов, но по мере того, как он разговаривал с нею, она узнавала их все больше и понимала его.
Утром она проснулась, побежала к горной речке и, несмотря на ледяную воду, выкупалась в речке и снова надела его рубаху. Потом они выпили отвар трав и поели брынзы  с лепешкой.
– Ты можешь оставаться здесь или, если хочешь, я отведу тебя к родителям.
– Я останусь, – сказала она кратко.
Он ощутил огромную радость. И пошел выпускать овец, собираясь идти с ними в долину.  Собаки принялись за свою работу, хорошо подкрепившись, и чудесный майский день начался как-то особенно радостно.
В сумерках, когда он вернулся и, кончив все дела, подошел к хижине, то с недоумением в сердце увидел, что она так и сидит на крыльце хижины. В доме все было так, как он оставил утром. И вскоре он убедился, что она ничего не умеет делать. Это тоже было странно. Девушки его племени под присмотром матери учились всему, и к возрасту невесты все умели. Хозяйки вставали с солнышком, купались в речке, и начиналась суета – стирка, готовка, а вечером рукоделие – ткали рубашки, ковры, салфетки и каждая мастерица хвасталась перед другими. А эта не умела ничего. Кто она? И тогда он стал ее учить всему. Она улыбалась и училась. Женщины в селение были хорошими стряпухами, умели готовить вкусные блюда и украшать их, а этого он не умел. Но не беда, его сестра обучит ее всему.
Однажды они спустились в долину, чтобы жрец благословил их, чтобы сидеть на свадебном пиру рядом и стать мужем и женой. Странным взглядом смотрел на невесту жрец. Что-то знал про нее Волхв, но все-таки соединил их руки. Невеста была нарядной и красивой. Сестра жениха хоть и удивлялась, но была довольна – сватала она ему девушек, но не очень-то кто хотел уходить от родных жить в хижину пастуха, хотя парень был что надо. «Только откуда она взялась?» – прямо спросила она брата наедине, а он засмеялся и ответил: «С неба». Ну, что он мог ответить?
Ниже их селения были и другие, куда жители спускались на ярмарки, а иногда девушек увозили туда, сватались, или здешние парни находили там невест. Жрец запрещал жениться даже на двоюродных сестрах. И сестра решила, что он привел себе девушку с равнины.
Хорошей женой была Зера, как все женщины ждала его вечером, и все было приготовлено, чисто в хижине, и они при светильниках, как и в других семьях селения, говорили каждый о своем. Он рассказывал, как прошел его день, она – чем занималась днем, что ей удалось. Пастух был счастлив, как никто. И настал такой момент, что он спустился с гор, ведя жену в дом брата, чтобы там она, под присмотром сестры и других женщин, родила. Они назвали сына Бистой, в честь полководца Буребисты, легенды о котором приносили в  селение лэутары.
Теперь они жили в селении, но пастух уходил в хижину весной. Только летом Зера переселялась к нему с сыном. Мальчик рос здоровым, крепким.
– Настоящий горец, – смеялся отец. А Зера мечтала о дочке.
Селение жило неизменно тысячелетиями, это был один большой мир, где природа определяла все – когда родиться, когда цвести, когда умирать. И этот коловорот, который освещали Боги, был неизменен.
На фартуках женщин, как и в древние времена, украшая подол, был вышит женский календарь – где и женские дни отмечены, и ход беременности, и вся женская жизнь, и светился вышитый золотой нитью золотой солнцеворот – свастика. И знаки богини Макоши.
Редко приходили вести из большого мира. Но вот появились беженцы и рассказали о Риме, о страшных пожарах, битвах. Это были люди того же племени, они говорили на том же языке, только с местными особенностями, и жители понимали их. Пришельцы были встречены дружелюбно, хотя и со страхом. Обычно жрец читал им всякие древние тексты, рассказывал истории, а тут появились первые вестники горя.
На горной дороге появился отряд с центурионом. Они увидели молодую женщину, несущую бадью. Ох, что же это была за дакийка! Такой красоты свет не видывал. Вот и муж ее показался… Дикарь. Варвар. Он не достоин такой красоты.
Гикая, они неслись прямо на женщину, а центурион хотел подхватить ее на седло, и тут – на глазах у легионеров, у потрясенного Кристофа, у маленького сына – Зера преобразилась: лицо ее побелело, взор ее засверкал, она протянула руку в направлении центуриона – и тот стал покрываться изморозью. Он пронзительно кричал, но та была неумолима и переводила руку с центуриона на воинов, и все они стали ледяными статуями. Сын кричал, протягивая руки к ней, но она величественно повернулась и ушла по горной тропке.
И вспомнил тогда чабан Кристоф легенду о Божестве Фракийских гор – Ледяной Деве. Что раз в сто лет приходит она к пастуху, которого полюбит, и живет с ним, как простая девушка. Неужели его милая Зера, его Жизнь была той Ледяной Девой, Божеством Фракийских гор?
И стал жить пастух с маленьким сыном. Зимой сын жил у сестры, жрец учил его с другими детьми грамоте, умению читать свитки. А потом он стал заниматься с ним особо. Зато весной Биста уезжал с отцом, чтобы жить в хижине и пасти овец. Здесь, среди красоты родной природы, они чувствовали себя счастливыми, поклоняясь священным дубам, которые давали им силу. Светлый образ той, которую они оба любили, соединял их. Оба они втайне ждали ее и верили, что однажды она появится именно здесь – в хижине. Отец научил его играть на дудочке, на нае, и всему учил, что знал сам. Иногда, когда шли первые майские дожди, кто-то словно бы плакал у стены дома. Тогда чабан выходил во двор. Прислушивался и вспоминал девушку, одетую в холщовый мешок, ничего не умеющую, но похожую лицом на гетских девушек, самых красивых в мире и славных. Но никого не находил и не мог спать в такие ночи.
Биста рос тихим и грустным мальчиком, и Кристофу казалось это естественным. Сирота. Его сестра пыталась стать ему мамой, да он и сам стремился порадовать своего сына. Но когда жрец стал его учить грамоте, обнаружилось, что у мальчика прекрасная память, необыкновенные способности и он быстро продвигается в учении. Кристоф сам в свое время особого прилежания не выказывал и корпеть над манускриптами жреца ему казалось скучноватым, он больше любил природу, горы и с радостью стал пастухом, забыв все, чему его учил жрец.
Когда мальчику исполнилось четырнадцать лет, за ним послал жрец. В это селение приехал дакский князь с малой дружиной и жрец сказал отцу, что мальчик должен отправиться с князем. При посвящении в воины ему дали имя Дечебал – десятый сын. У князя было девять сыновей, но почему-то он взял в сыновья и этого отрока с гор.
Пастух был потрясен – неужели он должен был отдать и сына? Но воля жреца была превыше всего. Редко он проявлял ее, жизнь шла по обычаям предков, и ход ее всем известен давно. Но тут всегда улыбающийся, добрый, благословляющий свадьбы и рождение детей, празднующий со всеми масленицу и день грозы Бога Замолксиса,  жрец теперь проявил себя другим – властным. Да и почти ничего не объяснил отцу – почему его сын должен стать сыном князя и почему князь так ласково смотрит на него? И вот уже Биста одет как княжий сын и наречен другим именем. Имя его – уже романизированное – значило: деци – десять,  бал – бол – круг, то есть  десятая часть круга, иносказательно – десятый сын, десятый царь. Если считать 1 марта Новым годом, то декабрь – десятый месяц по римскому календарю – был месяцем его рождения.
Славный, улыбчивый отрок, добрый, как его отец, он стал неукротимым, умным, настоящим вождем. Он всегда помнил, кто была его матерью. И старый князь тоже знал о Ледяной Деве, а многие догадывались. И Децебал собрал вокруг себя не только вождей, боявшихся потерять свои земли, но и просто людей, ненавидящих Рим, его рабство. К нему стекались люди из разных, но родственных племен. В его сердце жила память о своем детстве в горной деревушке, потому он основал  во Фракийских горах свою резиденцию недалеко от родных мест.

ЛЭУТАРЫ

Июнь сиял всеми цветами радуги и ноги сами несли по дороге – утро росистое и блистающее казалось неповторимым. Лэутары шли рядом с повозкой. Гнедая, неказистая, но сильная кобыла, купленная Томой у крестьян, везла нехитрые пожитки лэутаров. Никто не хотел в такое чудесное утро садиться в эту повозку, утомлять лошадь.
Тома щурился на солнце, этот старый хитрый цыган нашел настоящее сокровище – мальчишку-гета по имени Залкис. Этот пастушок так хорошо играл на флейте Пана – нае, что казалось – птицы стихали. Старый музыкант знал толк в музыке. Он однажды заслушался игрой пастушка и за динарий купил его на год у родителей. Мальчишка был счастлив – ничего на свете он не любил так,  как игру на своем инструменте. В сущности, эти прижимистые, жадноватые гетские пахари считали своего младшего сына бездельником, придурковатым, и рады были внезапно появившимся деньгам. Вот удача! Но пусть Тома вернет его через год или заплатит еще. Ну  уж! Кто знает, что будет в этом краю через год. Могущественная Римская империя неуклонно стремилась расширять свои границы. Будут ли живы родители пастушка? Или римляне придут и вырежут всю деревню? Они тоже понимали это.
Дочь лэутара Томы Зара несла на руках рысь. Кошечка была еще мала, похожа на котенка, покусывала ее, но играючи, царапала, но слегка. Зара выпускала ее из рук погулять, рысь прыгала в кусты при дороге, училась охотиться, но всегда к ней возвращалась. Зара откусывала крепкими белыми зубами кусок мяса и кормила ее из рук. Тома сердился – запасы были небольшие, много не увезешь. Галл Франциск поглядывал на смуглые голые ноги Зары, полуоткрытую грудь. На выступлениях Зара обувала красные туфельки, вешала на шею кораллы, а дорогой она любила идти босиком и в легкой кофточке. Это и смущало галла – беглого раба. Он стучал на барабане. Слуха музыкального у него не было, но ритм он чувствовал. На остановках Тома учил его.
Египтянин  Апис играл на дудочке, и так здорово, что Тома в душе радовался – команда его росла. Египтянин недавно примкнул к ним: он шел к Децебалу. Именно он рассказал о свадьбе дакского царя. Тома ликовал - что может быть лучше царской свадьбы для лэутаров! Смуглый Апис был высоким, тощим, соблюдал посты. Тома что-то слышал о коптских монахах – их было тысячи, они молились в пустынях какому-то Иисусу. Они даже называли его Христом – мессией. А этот тоже, видно, был монахом. Молчаливый, он не обращал никакого внимания на прелести Зары, но легко схватывал мелодии, которые играл на лютне Тома – широкие и напевные или веселые, плясовые. У него, в отличие от галла, был превосходный слух. Тома заметил крестик на груди у подростка гета. Значит, Апис обратил его в свою веру, в христианство… И его удивляло, что галл тоже почему-то стремился на свадьбу дакского царя и добросовестно ходил за кобылой, примиряя Тома с его ненужным присутствием. Вот и получалось нечто вроде оркестра. Прирожденным музыкантом был среди них старый Тома. Но он упорно стремился создать такую музыкальную команду, чтобы играть на сельских свадьбах. Где еще их могли ждать?
Тома везде, где слышал музыку, старался увести с собой музыканта. На стоянках они репетировали, чтобы звучать слаженно. Это не очень получалось. Наист был мечтатель, иногда, забывая обо всем, он вел свою мелодию, и казалось, что это поет над весенним полем жаворонок.
Стало больше распространяться имя даков, и горские дакские роды выдвинулись вперед. Равнины больше страдали от набегов римлян, а горы скрывали.
– Ох, и не с кем поговорить – дочку интересуют только наряды да мужчины, того и гляди – сбежит.   
– Третий раз настигал их  князь скифов Ратибор, кружил около них, слушая музыку. Да что это за музыка? Только рысь привлекает сельских мальчишек и смелость Зары.
Не знал Тома,, что не только дети Ауры, но и трое сыновей  Роксаланы возглавили дружины. Внук Роксаланы и Пересвета основал княжеский род, а правнук его и кружил около красавицы Зары. Да и она с ним заигрывала. И кораллы на шее – его.
Ехали они на свадьбу вождя Децебала. Горец Децебал пришел к власти в 87 году новой эры и стремился создать империю, противостоящую Риму на равных.
Это было другое время. Буребиста, сын равнины, стремился сохранить свое царство, свой союз племен, Децебал же жил жаждой захвата римских земель, желая создать дакскую империю, хищную и непокорную.  Дак, горец, он обладал сильной волей и бесстрашием.
Во второй половине I века новой эры он возглавил племенной союз со своим центром в Фракийских горах. Там, в родных горах, где только горцы знали все тропки, был выстроен городок, куда тайными путями съезжались  вожди  и скакали вестники на бодрых конях.
Децебал создал государство сильное, с мощной организацией военной аристократии. Союзниками Децебала стали племена, населявшие территорию к востоку от Фракийских гор (которые позже сами римляне стали называть Карпатами по самоназванию славянского племени карпов, издревле живших на той территории) и не входившие в состав его союза – костобоки, сарматы, бастарны, буры, агафирсы. Ржали кони, плескались на ветру алые знамена, блестели шлемы и панцири – летело войско Децебала.
 Это была битва титанов, один мир против другого.

………….


ГЛАВА  V

ХРАНИТЕЛИ ТАЙНЫ

В течение тысячелетий Хранителями тайны были волхвы из рода уров или вожди, которые соединяли в себе воинскую и жреческую власть. Но в разгромленной Дакии все перемешалось.
Сармат Богумил уже лет десять воевал с римлянами и знал все воинские хитрости, был храбр в бою и положил троих легионеров, когда на него навалились и он попал в плен. Но его не убили и не отдали в рабство, а, увидев такого умелого воина, сделали римским легионером.
Сармат покорился обстоятельствам – ел пищу из одного походного котла, упражнялся со всеми легионерами и сел на коня, чтобы выступить против летучей конницы карпов. Но в первом же бою, немного поотстав от манипулы, взмахнул руками – якобы ранен, сполз с седла и притворился мертвым. Сияло солнце месяца Юноны, пели птицы, радуясь новому дню, а он лежал в траве, конь щипал траву рядом. Карпы колошматили легионеров, и его так и подмывало ринуться в бой и помочь им, но он понимал, что в горячке боя они могут убить его, не узнав в нем сармата, союзника, брата по крови.
Именно из-за таких, как он, римляне считали варваров неверными, вероломными, лживыми и ленивыми. Никакой дисциплины, чувства долга. Ведь ему дали высокое звание легионера, и не рядового, он мог претендовать на римское гражданство, а он и подобные ему становились добровольными беглецами, бесправными, теми, кого разыскивали по всей римской республике, обширной и разноплеменной.
Чуть вдалеке лежали уже на земле раненые и мертвые – легионеры и карпы вперемешку, – и он стал тихо отползать. Когда его конь увидел его за пригорком, он тихо заржал и подошел к нему, медленно, словно понимая, что нечего поднимать шум. С поля битвы доносились воинские кличи, ругань, стоны, звон мечей. Это была первая и единственная битва в его жизни, с которой он сбежал, применив военную хитрость и не чувствуя вины.
Когда он потихоньку отъехал довольно далеко, у края селения  Богумил увидел друида – дакского жреца, лежащего у пригорка. Это был сивый старик в возрасте, когда проглядывает вечность. Когда он увидел римского легионера, который наклонился над ним, Властитель понял, что в этом образе Боги послали ему смерть, и покорился. Только стало больно, что нет ни одной родной души рядом, чтобы передать заветное. Но римский легионер почтительно склонился над ним.
– Будь здрав, отче, – сказал он по-сарматски, и жрец услышал родную речь. Сармат вспомнил, что он одет легионером и понял, что должен был пережить старик, увидев его,  и только радость, когда тот услышал его речь, сказала ему обо всем. Богумил поднес к губам Властителя выдолбленную тыкву с водой - и тот жадно припал к ней. Сармат хотел поделиться и своим пайком, но жрец отрицательно покачал головой.
– Я попал к римлянам в плен, отче, и меня определили в легионеры, но я сбежал. Я им не помощник.
– Слушай, сармат, Боги послали мне тебя. Я умираю. Возьми этот медальон и этот ларец.
Сердце старого солдата дрогнуло – неужели и ему подфартило и Велес – Бог мудрости и богатства – вручает ему сокровища Властителя. Но, открыв ларец, сармат увидел только какие-то свинцовые пластины со спиральными надписями. Разочарование отразилось на его круглом лице со шрамом над правой бровью. Но, видимо, действительно в ларце хранилось сокровище, раз старик не мог умереть, не передав его в надежные руки.
Сармат ночью похоронил Властителя по обычаю, благочестиво помолился Перуну, сменил одежду легионера на  чистое одеяние жреца, которое хранилось в суме Властителя, и решил исполнить его просьбу.
Теперь он был уже не воином, не дезертиром, а жрецом - человеком, готовым к любым превратностям судьбы.

…………

***
Три всадника мчались по пыльной дороге – из пылающей Дакии они уносили ларец, который мог тоже оказаться контрибуцией. Римляне забирали все – скот, домашнюю утварь, что попадалось под руку – Рим богател, солдаты тоже хотели поживиться, хоть что-то привезти с этой войны, где тебе везде грозила опасность. Всадники спешили в Русяны – это были волхвы, двое  сыновей вождей  и волхв из рода сарматов. Трудно было пройти кордоны римлян, но только недавно покоренные фракийцы, служившие в легионах, были настроены к службе халатно – что им эта война, что им Великий Рим, пропади они пропадом. Часть их земель была уже захвачена и романизирована римлянами, и они не очень-то стремились следовать суровым римским законам. Говор их был уже усыпан латынью, но они еще понимали язык даков.
Трое беглецов оставили за собой разоренную родину, где хозяйничали римляне, насаждая непривычные формы жизни, которые свойственны были коренным жителям Италии – италикам. Вся Дакия покрылась сетью военных лагерей, людей продавали в рабство и покупали, чего свободные даки никогда не знали на своих землях. Кругом  звучала  латинская речь. Латинизированные народы и сами италики другого языка, кроме латинского, не знали.
 Роды  даков  и их союзников сильно пострадали, сопротивляясь в течение долгих веков римлянам, многие воины погибли, книжники растеряли знания, иногда их домом становился Рим, собирающий грамотных людей со всего мира под свое крыло, а земледельцы разорялись. Римляне переселяли целые непокорные селения, а там, где жители были выселены, располагался римский легион и колонисты из Азии. В труднодоступных местах, где невозможно было вести сельское хозяйство, селили даков. Не избежали горькой участи и старинные дакские города – они перестраивались по римским образцам. Алтари в святилищах ориентировались в сторону города Рима и согласно этому перепланировывались улицы в городах. Дух римской рациональности, римского фашизма (от приветствия: фашио!) внедрялся этой планировкой в души покоренного народа.
Римляне сознательно вырубали священные дубовые рощи даков, так что выросло новое поколение, которое забыло верховного бога  Замолксиса и уже не понимало предназначения рощ.
Жрецы бога Замолксиса ушли в глубь Карпат, и там, в дубовых рощах горных долин совершали молебны, грозили Риму новым Децебалом, хотя такое было время, что казалось – весь мир  у  римских сандалий.
В городах имели хождение динарии, на которых изображены были римские императоры, среди них Фаустина - старшая, их называли «фаустинками», в 182 году Римский император Комод тоже выпустил монету со своим изображением.
Динарии – серебряные монеты – и сестерции стали деньгами и в Дакии.
Шло время, и даки наряду с пантеоном традиционных римских языческих богов стали поклоняться и римским императорам, как было принято в империи. И здесь стали покровителями городов, как и в Риме – Юпитер, Юнона и Минерва.
Но эта глубокая и целенаправленная  латинизация существовала только в провинции Дакия. В свободных землях за Порутом и  Данастром жили фракийцы, карпы, бесы, русины – славяне, хотя влияние римской культуры сказывалось и здесь, но в меньшей степени.
К северо-востоку от Карпат обитали карпы, костобоки, тирагеты, на юге – многочисленные свободолюбивые фракийские племена  – они не подчинялись Риму и сохраняли свои древние  традиции.
Сопротивление никогда не бывает напрасным! Именно под нажимом карпов, их союзников сарматов, готов и других племен Рим вынужден был отказаться от своих северо-дунайских провинций.
Дакия стала свободной!

………………………


ГЛАВА VI.

КУНИЧА

Анастасия приехала в Куничу вечером: прогресс шел вперед, а добраться до села становилось все труднее – видимо, прогресс шел мимо.
Она приехала к своей двоюродной сестре Тоне. Прошла мимо деревянной красавицы церкви.  Сама она венчалась здесь с Дмитрием, и это воспоминание снова согрело ее, как-то успокоило.  Родилась в Кишиневе, но отец и мать ее были из этого села. И она считала себя тоже родом отсюда – здесь вся родня.
……………

ГОСТЬ

…………………